Дорога к храму.
Ехать к Ларисе Сергеевне в Старославль Саша решил на поезде – была суббота и, скорей всего, на автобус билетов уже не было, кроме того, поезд довозил его почти до дома, где жила Лариса Сергеевна, что было очень удобно.
В старенький, служивший, вероятно, раньше где-то в столице, вагон садится самый разнообразный народ. Едут домой на выходные студенты и учащиеся техникумов, садоводы едут к своим садовым участкам, едут туристы для отдыха на природе, едут люди навестить стариков - родителей, живущих в деревне. В вагоне душно, народ стоит в проходе, у входа в салон вагона устроились туристы со своими рюкзаками, бренчит гитара. Напротив Саши, пришедшего пораньше и сумевшего занять место, располагается семья садоводов. Мужчина лет сорока – сорока пяти положил на полку небольшую оконную раму и связку из пяти – шести гладко струганных шпунтованных дюймовых досок, отпиленных заранее на один размер, и затем пристроил у своих ног рюкзак, его сынишка лет двенадцати тоже везет рюкзак, а жена держит на руках корзинку с кошкой.
- Где у Вас дача? – поинтересовался Саша.
- В Творогово, километра полтора от станции, низина, но зато сообщение неплохое.
Саша знал эти места – он там был пару раз на соревнованиях по ориентированию, места были очень грустные: мелколесье, обилие комаров, болотина окружала маленький со стоящей водой ручей - выкупаться там было негде.
Саша приезжал в это место на велосипеде, причем, всегда туда ехал вдоль железнодорожного полотна по небольшой утоптанной пешеходами тропинке, рядом проходили составы, и Саше часто приходилось пережидать их, прижимаясь к краю насыпи. Зато назад с соревнований он всегда возвращался более длинным путем: от станции сворачивал на юг, и затем ехал по полевым дорожкам к небольшой деревне. Оттуда, переправившись через небольшой ручей с чистой, всегда холодной водой поднимался в горку и попадал на шоссе, ведущее в Верхневолжск. Саша всегда удивлялся, почему людям отвели для садовых участков такое плохое место, ведь на другой стороне железной дороги места были сухие и живописные. А колхозные поля в этом месте даже в ту пору обрабатывались плохо - это были окраины колхоза, центральная усадьба которого находилась километрах в десяти, да и то если мерить по прямой через лес, и чтобы подъехать технике требовался значительный крюк.
От автора. Наверное, Кто-то, находящийся у власти, вдруг почему-то решил, что нельзя отдавать под садовые участки более-менее хорошие земли, даже если они не используются. Что горожане должны начать обработку земли с нуля: сами выполнить и расчистку земли, и ее культивацию - поэтому и выделяли в те времена для садоводческих участков всякие неудобицы, овраги, болота, а то и бывшие свалки. Был даже придуман хлесткий термин, подобный применяемым в тридцатые годы – разбазаривание земли. Теперь садовод или дачник, имеющий дом в деревне, даже не смел и думать об увеличении своего участка за счет расположенного рядом пустыря, давно заросшего двух метровым бурьяном.
- Не положено! Не сметь! Этого вам хватает! – отвечал Кто-то на просьбы горожан об увеличении земельного участка.
Этот Кто-то, вероятно, забыл, что почти все мы, русские люди, вышли из деревни, и родители или деды наши часто не от хорошей жизни и не по своей воле приехали в города, и корни, и Родина наша находится в деревне, что эта Земля обильно полита и кровью и потом наших предков, освоивших ее давным-давно!
Но про себя этот Кто-то никогда не забывал: даже в те времена строил или приобретал дачи в живописных местах рядом с редкими в ту пору дорогами; чтобы всегда рядом была какая нибудь речка, или другой приличный водоем; чтобы обязательно был лесок.
Сколько велось и ведется разговоров о нерентабельности садовых участков, сколько исписано бумаг с откровенно лживыми статьями об организации отдыха горожан вместо работы на садовом участке – все это ставит перед собой решение только одного вопроса – навсегда оторвать горожанина от земли, сделать его жизнь полностью зависимой от властьимущих. Все это делается, чтобы создать общество полностью послушных рабов, ибо пока человек имеет хоть клочок земли – он независим от власти и в принципе может прожить без нее. Может быть, в связи с этим и продолжаются кражи из садовых домиков, когда выносится буквально все, имеющее маломальскую ценность. Может быть, поэтому так беззуб закон в части кражи электрических проводов – судят за воровство, а судить надо за диверсию (другими словами не назовешь лишение потребителей электроэнергии), при этом скупщики краденого вообще остаются в стороне! В странах с «образцовой» «развитой» демократией никто даже не посмеет без разрешения хозяина не то, что войти на его участок и что-то своровать, а просто переступить часто совсем невысокий заборчик, ибо знает, можно получить пулю безо всяких объяснений. Мы же, в основной своей части беззащитны перед воровством, достигшим в нашей стране чудовищных размеров - в стране сложился целый класс людей, без всяких законов живущих за счет других, а законодательство напоминает кривое зеркало, ибо осуждает человека - труженика вставшего на защиту своей собственности!
Сколько лет пытаются убить в нас чувство любви к Земле, что бы сделать послушной, безликой массой, которой можно, как это было в советские времена, командовать под прикрытием высоких идей. Или, как это практикуется в наше время, превратить в человеческое стадо, живущее примитивными, а порой и просто животными инстинктами и интересами, глядящее по телевизору бесконечные сериалы про чужую, придуманную жизнь, и всегда заканчивающиеся в отличие, от нашей современной жизни, хорошим концом; дешевые шутки доморощенных юмористов; выпущенные в США фильмы, прославляющие только культ силы; программы новостей, приглаженные так, что в советские времена и не снилось!
Но пока мы способны любить Землю, радоваться крику грачей, пенью жаворонка, первым проталинам на огороде, бегущим ручьям, пару, идущему от подсыхающей земли, пока нас волнует запах вспаханной земли, первые всходы и первые урожаи – мы останемся свободными людьми и НИКОГДА не превратимся в послушное, жующее бездуховную жвачку сборище человекообразных животных!
Поезд отходит от вокзала, в окне на мгновение видно здание института, гремят рельсы на мосту через реку, удаляется центр города, звенят сигналы на переездах и вот дорога выходит из городской черты. В вагоне народ разместился, кто, как мог, и стало немного свободнее. Одна компания играет в карты, поют свои песни туристы, хихикают девчонки, кто-то слушает транзистор. Тихо, не привлекая к себе внимания, чтобы не увидел проводник, а еще хуже милиция, со смаком распивают бутылку двое мужчин, а вот сама проводница, строгая женщина неопределенного возраста (явно за тридцать) проходит по вагону, глядя по сторонам – все ли в порядке.
Позади окраины города, и в окнах вагона мелькают кусты, какие-то строения, вдруг, совершенно неожиданно появится среди посаженных вдоль полотна елок ширь далеких полей с редкими деревнями и уходящими за горизонт линиями электропередач, и снова идет поезд по зеленому бесконечному коридору. А в открытое окно уже врываются запахи сохнущего на полях сена, стоячей в канавах воды, гари от встречного товарного состава.
Сидящий напротив Саши мужчина пытается задремать: наверное, ему пришлось вчера работать в вечернюю смену, а сегодня утром собирать поклажу, женщина иногда открывает корзинку, и мальчишка запускает в нее руки, играя с кошкой.
Саша представил себе, что будет делать эта семья, придя к себе на дачу: небольшого домика три на четыре, обшитого изнутри тарной дощечкой, и по ней картонными коробками, а снаружи пока, рубероидом. (О том, что все стройматериалы принесены сюда на своем хребте, не стоит и говорить, лишь бревна для каркаса, с великим трудом после неоднократных хождений к леснику и массы выпитых с ним бутылок были привезены из леса.) Мужчина сразу пойдет за водой к колодцу, расположенному в соседней деревне или понесет воду от станции: вода в своем колодце коричневого цвета и не годится для питья, женщина выпустит кошку и, обойдя и осмотрев огород, начнет его полоть. Мальчишка или пойдет вместе с отцом за водой, или будет прилежно помогать матери, чтобы с обеда убежать ловить рыбу на деревенский пруд километра за два от участка, или даже на тот ручей с чистой водой, что расположен рядом с шоссе. Потом мужчина вставит оконную раму и в домике станет светло и уютно, он позовет жену, и они постоят, обнявшись, и полюбуются светом, попадающим теперь в их скромное летнее жилье. Может быть, тихо, чтобы не услыхал сын, они скажут слова, касающиеся только двоих. Затем он начнет снаружи обивать домик привезенными с собой досками – эту работу он будет делать, не спеша, любуясь каждой приколоченной доской и поглаживая ее рукой. Вечером семья посидит на улице за столом, «кормя» бесчисленных комаров, а потом пойдет спать: мальчишка заберется на светелку и скоро уснет, а муж с женой подождут, пока он уснет, и будут счастливы, как когда-то в уже прошедшей молодости.
От автора. Можно написать книгу или, по крайней мере, длинный рассказ об этих людях. Чем-то они мне близки и поэтому я ввел их на страницы этой книги. Жизнь отнесется к ним совсем неласково.
Мальчика, попав в армию, на строительстве генеральской дачи упадет с кое-как сделанных лесов и останется на всю жизнь инвалидом. Нет, он не сопьется, сейчас рядом с ним находится его жена, его бывшая одноклассница, подрастает сынишка (нет, это не его кровный сын, но не жить же им одним!). Теплыми летними вечерами он раскрывает в квартире окно и смотрит вниз на разросшиеся во дворе березы, на стоящий напротив такой же пятиэтажный дом, и, если немного высунуться из окна (а это опасно - можно потерять равновесие) – на узкую полоску Волги, видную между домами. О чем думает этот человек, сидя у окна, и гладя руками, сидящую на коленях кошку, я не знаю.
Может быть, он вспоминает свою мать, которая постарела в одночасье, узнав о случившейся с ним беде. Ее нет в живых уже десять лет: однажды вечером в подъезде на нее напали пятнадцати – семнадцатилетние подонки, и убили ради кошелька с совсем скромной суммой денег. Милиция, как всегда, завела дело, но негодяев так и не нашли.
Раз в год на родительскую субботу с великим трудом выбирается он на кладбище и стоит на костылях перед могилами родителей. Слезы текут из его глаз.
Смерть отца была еще более трагической, чем смерть матери, хотя любая смерть – это трагедия для близких.
В тот злополучный день в начале декабря отец поехал навестить дачу: что-то тревожно было ему прошедшей ночью. Совсем мало людей ехало в поезде в этот день. За темным окном вагона кружилась метель, начиналась длинная, холодная зима.
« Плохо, что нет попутчиков, - подумал мужчина, выйдя из вагона, – вместе все веселее идти».
Ветер дул в лицо, снег заметал тропинку. Подходя к садовым участкам, мужчина почувствовал запах гари, кольнуло сердце.
« Ну, может быть, кто нибудь топит печку»,- подумал он, успокаивая себя
…Нет, не оправдались его предположения – на месте его садового домика была груда дымящихся остатков и куча углей: ночью пьяные бомжи, что бы быстрее согреться развели огонь прямо на полу дачного домика.
Закололо, застучало сердце – рухнули и превратились в пепел его надежды и планы на жизнь после ухода на пенсию - он уже смирился с гибелью жены и трагедией сына. Он думал, он надеялся, что в оставшейся жизни с ним больше не случится невзгод: ну, сколько же может их приходиться на одного человека!
Этот человек прожил очень тяжелую жизнь: погиб на фронте его отец, мать, работая в «горячем» цехе, чтобы получать больше денег, очень рано ушла из жизни. Позади военная служба в жаркой степи на строительстве шахт для баллистических ракет, житье в общежитии, поздняя женитьба, съем комнаты у чужих людей, затем житье в коммуналке, тяжелая низкооплачиваемая работа. Что было хорошего: любящая жена, рождение сына, новая однокомнатная квартира, полученная после десяти лет стояния в очереди и, наконец, эта дача.
Мужчина понимал, что возродить и построить вновь дачный домик он уже не в состоянии.
« Надо идти домой, - решил он, - больше сюда я ходить не буду, участок надо продавать, но кто его сейчас купит»!
Ветер дул в спину, как нарочно, принося дым пожарища. Стучало и кололо сердце.
« Надо зайти в деревню, может, у кого есть какое нибудь лекарство от сердца, а будет совсем плохо – вызовут скорую, - думал мужчина, успокаивая себя, свернув к близкой, находящейся за небольшой поросшей кустарником низинкой, деревне. - Надо дойти, сейчас передохну, и через пять минут буду в деревне, люди помогут, вызовут «Скорую»…
Какая может быть скорая помощь в этом бездорожье!
…Его случайно нашли по весне, когда приехавшие к бабушке внуки пошли солнечным майским днем в перелесок за первыми весенними цветами – хохлатками, неправильно называемыми у нас подснежниками.
Кто виноват в случившимся? Почему мы говорим никто!
Я пишу не святочный рассказ с хорошим концом, а беру факты из окружающей жизни, которая часто бывает и жестока, и совсем не справедлива.
Я знаю, что генерал, на строительстве у которого покалечился мальчишка, никогда не продаст свою дачу и на вырученные деньги не отправит калеку лечиться за границу (шанс вылечиться и стать нормальным человеком, а значит иметь своих детей, у него имеется), но генерал давно забыл о случившемся. Сейчас он любит выгуливать кавказскую овчарку на берегах соседнего озера, играть с подрастающей внучкой, выращивать розы.
- Генерал, - я обращаюсь к Вам, я всегда, как все наше послевоенное поколение, с уважением относился к людям в погонах, - продайте дачу, помогите калеке. Кто знает, может быть после Вашей смерти эта дача, это место приглянется другому, влиятельному и очень (очень) богатому человеку. Вашей дочери (а она к тому времени разойдется с мужем) предложат за дачу хорошие деньги, но она ответит отказом. Дальше случится автомобильная авария, после которой некому будет приходить на Вашу могилу. Это может случиться.
Я знаю, что подонки, убившие мать мальчишки, никогда не придут с повинной в милицию. Впрочем, из них в живых сейчас остались только двое: одного, пристрастившегося к наркотикам давно похоронили, другой сейчас болеет СПИДом и вряд ли долго проживет, третий вроде взялся за ум: поступил учиться в институт на платное отделение, но однажды, вечером на него в темном подъезде нападут такие же малолетние подонки. Он долго будет умирать, лежа на грязном, пахнущем мочой и собачьими следами цементном полу, может быть, он вспомнит, что сам совершил убийство, поздно, очень поздно придет к нему покаяние. Это может случиться.
Я знаю, что бомжи, спалившие дачу, никогда не восстановят ее – их уже нет.
От чего они умерли не интересно ни мне, ни читателю, но в годы своей молодости это были нормальные люди, один даже успел в начале перестройки жениться. Работали они на одном из довольно значительных, можно сказать крупном, заводе, с началом перестройки в числе первых, перешедшем на новые формы работы. Все было сделано очень просто: весь завод разделили на кооперативы между кучкой родственников директора, понятно, что скоро такое предприятие обанкротилось, и рабочие оказались на улице. Затем была работа в многочисленных кооперативах по строительству гаражей, дач и других объектов. Деньги выдавали не густо и не в срок. На досуге пили «Рояль», о потом просто технический спирт. Дорога вниз, на дно жизни, всегда стремительна, а тормозов, способных остановить падение, сейчас нет. Где сейчас ЛТП, где хоть как- то лечили от алкоголизма, где законы, по которым человек должен всегда работать, а не жить по сути дела за счет других? Ведь не все безработные перешли в ранг свободных художников, выставляющих на вернисажах свои творения, или в поэты, слагающие и издающие трогающие наши очерствевшие души, стихи о синем осеннем небе, о родных осинах, о бедных бездомных собаках. Такие высокие проявления творчества, почему- то особенно хорошо пишутся под сенью пальм на Лазурном берегу или с окнами с видом на парижские бульвары и Нью - Йоркские небоскребы, на худой конец, их можно сочинять в своем особнячке в ближайшем Подмосковье. Основная же масса лишенных работы людей упивается свободой, роясь в мусорных баках; ночуя в подвалах домов, теплотрассах и других «уютных» местах. Средства на свое пропитание и тонизирующие напитки эти абсолютно свободные люди добывают сбором макулатуры, использованных пивных банок, летом - сбором грибов и ягод и, конечно, элементарным воровством у основной части населения нашей страны. Это случается каждый день.
Я знаю, что наш первый президент СССР никогда не попросит у руководства радио или телевидения дать ему несколько минут эфирного времени для обращения к Народу с просьбой о своем прошении, а при отказе не выйдет просто на Красную площадь и, поклонившись Народу на все четыре стороны, не покается в своих ошибках, а то и просто в элементарной глупости, приведшую Великую страну к развалу.
Не покается, не попросит прошения за несбывшиеся надежды Народа, вначале так поверившему ему, не попросит прощения за свое бездействие, приведшие к гибели тысяч людей в межнациональных конфликтах, за бегство из родных домов миллионов людей, за слезы детей. Не попросит прощение за постоянные, граничащие с холуйством, уступки Западу, за развал экономики Великой страны, за предательство ее интересов, за предательство ее верных друзей!
…Умер первый президент России.
Перед своим уходом с поста президента он выдавил из себя скупые слова прощения.
Бог теперь ему судья.
Но люди, бывшие с ним в одной команде живы, и мы пока не услышали от них не только раскаяния, но и элементарного извинения. Наоборот, все они наперебой доказывают нам, что все было сделано правильно, ну, были кое-какие недочеты, но в целом все прекрасно.
Я знаю они, этот сонм, приближенных к трону первого президента России,, тоже никогда не покаются перед народом за элементарный обман, за тотальное ограбление основной массы населения, за грабеж Страны, за бездарно проведенные реформы, за расстрел из танковых орудий своих политических оппонентов, за превращение Великой страны в коврик для вытирания ног для западных «демократий», за слезы русских и чеченских матерей.
…Я стою в Церкви перед образом Богоматери и молюсь за спасение их душ. В Церкви немного народа, идет служба, в полумраке ярко горят свечи.
- Божья Матерь, в час Страшного Суда пожалей их - положи белый платок на чашу весов, может быть, в их жизни были хорошие деяния, перевешивающие их грехи! – обращаюсь я с молитвой.
Колышется пламя свечей…
« А кто такой я сам, что бы молиться за других, - спрашиваю я себя, - ведь я далеко не праведник, далеко не безгрешный человек, дойдет ли до Небес моя молитва»?
…Горят свечи перед Образом. С грустью смотрит с иконы на меня Богоматерь.
Но вернемся снова в восьмидесятый год прошлого века, все еще может быть по-другому, все еще живы.
Майор (в будущем генерал) представлен к очередному званию и сейчас готовится «обмывать» звездочки.
Год назад родился мальчишка, который через пятнадцать лет станет убийцей, а другие соучастники преступления еще не родились, и, может быть, вообще не появятся на свет. Будущие бомжи после окончания восьми классов поступили в ПТУ и сейчас, возможно, тоже едут с девчонками в этом поезде на природу.
А наши первые Президенты занимают в Государстве такие высокие партийные посты, что никто и из простых смертных и не усомнится в их верности идеям коммунизма.
Гудит локомотив, стучат проезжаемые стрелки – все мы едем неизвестное нам будущее…
Поезд останавливается на минуту на небольших станциях, и прямо на железнодорожную насыпь ввиду отсутствия элементарной платформы прыгают из вагонов редкие пассажиры. Вот и Творогово – знакомые Саше места, вагон пустеет примерно на треть, выходят и Сашины соседи. Поезд снова набирает ход, и минут через пять в окно видны садовые участки: домики, издали похожие на скворечницы, прутики посаженных яблонь, зелень кустов, и снова лес и лес, болота, редкие поля.
На следующей станции тогда, два года назад, они начали свой первомайский поход.
Все меньше народа остается в вагоне. Саша сам немного дремлет, снится жена, маленький сынишка.
« Каким будет второй сын, на кого будет он похож? – Саше видится во сне мальчишка, похожий на него. – Вот бы сравнить, что будет на самом деле».
Но образ ребенка, такой ясный и зримый, исчезает из Сашиной памяти, как исчезают мимолетные сновидения. Саша просыпается: поезд остановился на одной из многочисленных остановок. Теперь в вагон садится народ, едущий в областной центр. Опять, какие-то люди, рюкзаки, сумки, запах сигарет, хлорки …
Старославль, областная столица, медленно, исподволь, появляется в окне вагона. Сначала видны какие - то группы небольших домов, бывшие деревни, вошедшие в городскую черту, несколько пятиэтажек, потом начинаются железнодорожные переезды, эстакады, массив серых кирпичных домов показывается недалеко от дороги, становится больше железнодорожных путей по обе стороны поезда, попадаются встречные поезда. И вот, наконец, поезд подходит к добротному, с претензией на роскошь зданию вокзала, построенному в середине пятидесятых годов еще в так называемом «сталинском» стиле. Пустеет вагон и в нем остается совсем немного людей, редко кто едет до другого, ставшего теперь второстепенным, вокзала.
Поезд идет дальше, в окне видна городская панорама: дома, старинные прекрасные по своей архитектуре церкви, поворот реки, зелень прибрежного парка…
« А как надо креститься перед иконой? – вдруг вспоминает Саша. – Ведь я никогда этого не делал! Ведь тогда, при крещении сына, меня не было. Ведь все было сделано в тайне: Лариса Сергеевна договорилась с одним своим знакомым, и ездили они на «Волге» в маленькую сельскую церковь вместе с Катей, маленьким Платоном и еще одной молодой мамой с ребенком. Придется теперь спрашивать у Ларисы Сергеевны, а ведь неудобно! А что будет, если не так перекрещусь»?
Поезд, как будто устав двигаться, медленно подходит к скромному, но добротному зданию вокзала, построенному еще в конце 19 века. Саша проходит по бульвару, окружающему привокзальную площадь и переходит на другую сторону улицы: там недалеко в новом девятиэтажном доме живет Лариса Сергеевна, Сергей и Наташа.
Саша всегда при посещении Старославля старался заходить к ним, однажды они с Катей и ее родителями отмечали здесь Октябрьскую и остались с ночевкой. Всем хватает места в просторной трехкомнатной квартире улучшенной планировки, обставленной хорошей мебелью, но не хватает детского смеха и крика, небольшого беспорядка, сохнущего детского белья, коляски в коридоре.
- Здравствуйте Лариса Сергеевна!
- Здравствуй Саша, заходи. Хочешь покушать? Не хочешь, а я специально курочку приготовила, ну потом покушаешь. Может чайку все-таки выпьешь, давай чашечку налью. Вот и сладкая соломка, твоя любимая, ведь у вас в городе ее в продаже нет.
- А где Наташа и Сергей?
- Я, понимаешь, их в центр погулять отправила, зачем им знать, куда и зачем мы пойдем. А к обеду они подойдут. Да, совсем забыла: вещи для Платошки я уже собрала, может, посмотришь?
- Знаете, может лучше потом.
- Как хочешь.
- Лариса Сергеевна, я ведь креститься не умею, и никогда не пробовал.
- А ты возьми и попробуй, только не стесняйся.
- Так ведь я не знаю, как надо креститься сверху вниз, справа налево или наоборот.
- Попробуй!
Саша встал, и, сложив три пальца правой руки, перекрестился.
- Ну, вот, а говоришь, не знаю как, - все правильно. Это в нас Богом заложено.
- Лариса Сергеевна, а когда мы пойдем.
- А можно и сейчас, я вчера узнавала в церкви, говорят «Будет открыта с десяти часов» - сам понимаешь, к Олимпиаде в город туристов много наехало, тоже церковь хотят посетить. Обычно храм открыт только во время службы, а службы идут сейчас или днем или только вечером, а если человек не может придти, к примеру, работает в вечер, то ему и помолиться негде. Был бы всегда храм открыт – другое было бы дело: зашел, и даже если службы нет, помолился, свечку поставил - и все на душе легче. Ну, пошли, Саша! – Лариса Сергеевна перекрестилась перед маленьким образом Божьей Матери, висевшим на стене в кухне.
Саша тоже перекрестился.
« Наверное, это тот образок, который она нашла в снегу», - догадался Саша.
Они прошли сначала дворами недавно построенных девятиэтажных домов, у светофора перешли одну из главных улиц города и затем переулками, застроенными старенькими особняками, вышли к церкви. Построенная еще до петровских времен она сохранила и живость, и красоту самобытной русской архитектуры середины 17 – го века, и хотя в центре города сохранились храмы прекраснее ее, но все они были закрыты в тридцатые годы. Но здесь, в этой церкви, где служба никогда, даже в самые страшные годы двадцатого века не прекращалась, чувствовалась неразрывность череды прошедших времен; молитв, обращенных здесь к Богу, произнесенных тысячами людей; здесь все было святое.
- Вот Саша, мы и пришли. У входа в Храм не забудь перекреститься, а потом свечки надо купить, ты, наверное, и за упокой родителей свечки захочешь поставить?
- Конечно, а как мне за них молиться, ведь я и молитв не знаю.
- А ты просто вспомни родителей, попроси мысленно, что бы Бог о них позаботился и все. Потом я тебя молитвам научу.
- А как молиться, чтобы у Наташи и Сергея был ребенок?
- Сашенька, я и сама теперь не знаю, - сколько молитв я, грешница, прочитала, а не слышит меня Богородица! Может тебя услышит, многим, многим она помогла - Образ считается чудотворным, значит, чем-то виновата я перед Богом, – Лариса Сергеевна поднесла к глазам платок.
- Лариса Сергеевна, не надо плакать, - Саше стало, так человечески жаль эту добрую всегда заботливую женщину, как захотелось увидеть ее счастливую, держащую внука на руках! – Пойдемте…
…Как во сне стоял Саша перед Образом Богородицы и просил у нее Счастья для Наташи и Сергея. Он представил себе, как обрадуется Наташа, узнав о своей беременности. Сначала она, не поверив своему счастью, поделиться этой новостью с Надеждой Ивановной. Та посоветует ей сходить на обследование и, узнав, что Наташа уже была у врача, будет ее долго обнимать, говоря: «Я знала, я надеялась, что все будет хорошо!». Просветлеет лицо Сергея – теплые искорки появятся в его глазах, Лариса Сергеевна, наверное, будет счастлива больше всех, но не подаст виду, а только один раз поцелует Наташу в голову и скажет: «Ты должна себя очень беречь, дочка!», а Николай Платонович узнает об этом позднее всех и будет буквально ликовать – обнимать Наташу, тормошить Сергея, на радостях нальет себе рюмочку… Потом лицо Наташи изменится: она может или подурнеть, или, наоборот, очень похорошеть, но все равно она будет прекрасной, как все будущие матери. Она будет гулять по бульвару вместе с мужем - будущему ребенку нужен чистый воздух, все более увеличивающийся живот придаст ее фигуре гордую, красивую осанку. Дальше Саша представил себе, как Наташа почувствует приближение родов. И вот Саша видит маленького кричащего, только что родившегося ребенка…
- Матерь Божья, я прошу тебя, помоги Наташе, дай ей ребенка!
Саша долго, потеряв счет времени, стоял перед иконой, потом, как будто очнувшись, повернулся, Лариса Сергеевна ожидала его в галерее, сидя на скамейке у входа в церковь.
- Спасибо, Саша. Все теперь в руках Божьих! Как хорошо, что сейчас в церкви почти никого нет, а то народу много бывает, я хоть и прихожу пораньше, а все равно пока свечку ставишь, сзади тебя уже кто-то очереди ждет. Саша оглянулся, действительно в храме почти никого не было: какая-то старушка, вероятно работавшая при церкви, поправляя лампадку у образа, парочка молодых людей, наверное, приезжих, стояла у прилавка, где продавали свечи, да еще в приделе у большой иконы стояла молодая женщина в черном платке. Что-то знакомое, что-то даже близкое в ее облике привиделось Саше.
« Кто это мог быть? - подумал он, выходя из церкви, - Но подойти к человеку во время молитвы совсем неудобно, а дожидаться ради своего удовлетворения своего любопытства было уж совсем нехорошо, - ведь не за этим я пришел сюда»!
- Как мы с тобой удачно Храм посетили, Саша, смотри, сколько народу приехало.
Действительно, недалеко от входа в церковную ограду остановились два туристских автобуса с московскими номерами. Туристы, выходя из автобуса, вертели головами, женщины торопливо доставали и повязывали на головы платки. Саша знал, что сейчас эта масса народа повалит в церковь, встанет в очередь за свечами, будет толкаться и ставить свечи, совсем не зная какому святому и для чего, а лишь бы потом сказать своим знакомым: «Мы были там».
- Через два дня, в понедельник будет Казанская, очень большой праздник! Я всегда в этот день в церковь хожу, молюсь за наши грехи. Пойдем домой, Саша.
Придя, домой, Лариса Сергеевна показала Саше, приготовленные для Платона вещи – в основном все было импортное.
- Сколько с меня приходится? – спросил Саша.
- Ничего, все в подарок, и больше мне об этом не говори, - замахала руками Лариса Сергеевна, - могу же я своему крестнику сделать подарок!
- Большое спасибо! Ну, я, пожалуй, пойду. В час «Метеор» пойдет, на него как раз успею.
- Саша, а пообедать, как же курочка, покушай, а в два часа другой «Метеор» будет. Нет, я тебя так не отпущу.
Саша, подумав, согласился: действительно он слегка проголодался, и думал перекусить в кафе, расположенном на набережной – там всегда было немного народа.
« Обидится Лариса Сергеевна, если откажусь», - подумал он.
Со стены в комнате смотрел на Сашу человек в морской форме, Саша знал, что это Анатолий Петрович - муж Ларисы Сергеевны.
- Вот, Сашенька, Толенька мой, какой человек был – огонь! Сережа совсем не в него. А познакомились мы с ним случайно. Он в госпитале тогда лежал, а на танцы тайком все же бегал. Стали мы встречаться, да и расписались через месяц. Скоро выписали его, но оставили учить пополнение – он больно ловкий был и борьбу знал, и бегал, сильный был, несмотря на ранение. Однажды вечером шли мы с ним из кино, провожал он меня домой, а самому-то частенько в казарме жить приходилось, какая-то шпана к нам пристала, а он им говорит: «Уйдите, вам же хуже будет». Не послушали – Толя их в минуту раскидал, да видать сильно одному из них попало. За такие вещи во все времена по головке не гладили, пришли мы домой – что теперь делать не знаем: ведь теперь шпана жить спокойно не даст, да и милиция искать будет. – Лариса Сергеевна задумалась, вспоминая и переживая вновь давно прошедшее.
- А на следующий день Толю моего опять на фронт отправили, уж больно он надоел своему начальству своими рапортами о посылке на фронт. А эта шпана в тот же вечер на милицию нарвалась, короче говоря, двоих из них подстрелили, и разбираться дальше не стали. Попал мой Толя на Малую землю, там его и ранили, хорошо, что хоть живой вернулся, но искалеченный весь. – Лариса Сергеевна заплакала. - Я за ним, как за малым ребенком ухаживала, а ему-то, как тяжело было! Ведь он совсем полным инвалидом был. Сережка родился, а Толя даже на руки взять его не может, плачет. Руки на себя наложить хотел, но меня, видно, Бог предупредил – я в это время в магазине за хлебом стояла. Почему вернулась, до сих пор не знаю, успела, одним словом. Рассказала я ему о найденной иконке. Говорю ему:
«Хорошо, что ты жив остался, домой с фронта вернулся, Сереженька, сын, у тебя есть, хоть и живем бедно, но живем.»
А я к тому времени на овощной базе уже освоилась, образование десятиклассное у меня было, мне учиться дальше хотелось, но как с двумя требующими ухода людьми пойдешь учиться. Это уже потом, после смерти Толи я техникум торговый заочно окончила.
Ну, а на базе назначили меня начальником склада, в подчинении человек пять женщин. В складе картошка, капуста, редко яблоки, хранятся. Тогда воровства никакого не было: поймают – тюрьма. Но начальство для себя немного выписывало, а с ним и я имела возможность иногда выписать овощи для себя, а это значительно дешевле, да себе и отберешь все хорошее, как с рынка. Держалась я за это место, всегда старалась, чтобы порядок был, а то могли тоже за халатность посадить.
- Да, те времена были жестокие, наказание было одно – тюрьма. Но ведь зато и порядок был, а сейчас пошлют нас на базу овощи перебирать – считай как выходной день, работаем до обеда, иногда спаяемся, а потом картошки бери, сколько унесешь, в заборе дыр сколько хочешь. Мне сначала стыдно было, но как-то смотрю, жена одного из наших больших руководителей - она в соседнем со мной отделе работает - и она себе картошки набирает.
- Распустится и народ, да и руководство тоже. Всем на все наплевать. Все равно, Саша, старайся ничего не брать, вдруг попадешься.
Как будто предвидела Лариса Сергеевна – и в последующую зиму, Саша, помня ее слова, при очередной отправке на овощную базу ничего оттуда не унес, а двое его коллег попались. Было разбирательство, конечно, дело до суда не дошло, но неприятности были.
- Пора мне идти, Лариса Сергеевна! Что-то Сергей с Наташей не идут, ну привет им передавайте! До свидания! Спасибо Вам!
- До свидания Саша, спасибо тебе! - Лариса Сергеевна перекрестила Сашу.
Саша вышел из дома в июльскую жару большого города, рядом на соседней улице звенели трамваи. Переулками Саша вышел к одной из центральных улиц и сел на первый попавшийся автобус: все они ехали в центр города. Мелькнула в окне река, парк по ее берегам, старинный монастырь с белыми стенами. Саша поглядел на часы – оставалось меньше часа до отхода «Метеора».
«Успею пройтись по Волжской набережной, а потом сразу на Водный вокзал»!
Шумят липы под теплым ветром с Волги, сколько раз он ходил здесь, сколько прошло лет, когда он гулял здесь с Алей Даниловой!
« Как давно я ее не видел! – подумалось Саше. - Что с ней, где она живет, где работает? Как много лет прошло с тех пор»!
Саша остановился, любуясь Волгой, белыми туристскими теплоходами, подходящими к водному вокзалу, липами, растущими вдоль бульвара.
- Саша, здравствуй, вот не ожидали тебя здесь встретить! – Наташа и Сергей стояли рядом улыбающиеся, счастливые и как будто помолодевшие.
- Здравствуйте. А я уже домой собрался. Лариса Сергеевна столько всего для Платона собрала, даже нести тяжело. Передайте ей еще раз спасибо.
- А мы сейчас проводим тебя. Пошли мы с Сережей погулять и, совсем случайно в художественный музей заглянули, а там выставка провинциального портрета: это крепостные художники-самоучки писали портреты. Понимаешь, очень интересно – люди не кончали никаких художественных школ и рисовали вне всяких канонов живописи, но очень правдиво! Тебе бы сходить, посмотреть!
- Жаль, теперь не успею, как нибудь в другой раз.
- Приезжайте к нам в гости, мы с Сережей всегда вам рады.
«Наташа, милая Наташа, - подумал Саша, - ты совсем не знаешь, зачем на самом деле я приехал сюда. А ведь когда-то я нравился тебе, а я поглядывал на тебя, значит, что-то привлекало меня, но что? Почему мужчины часто женятся на девушках, которые внешне похожи на их матерей, или чем-то напоминают их? Кто знает, не встреть я тогда при поступлении в институт Ольгу, как бы я отнесся к Кате при той нашей встрече на вечере, может быть, совсем не обратил на нее внимание»?
С разговорами все трое подошли к знаменитой беседке на Набережной, и Наташа, стуча каблучками, первая забежала в нее и села на перила.
- Наташка, не упади! - крикнул Сергей.
- Не бойся. Как тут хорошо!
И тут Саша понял, чем его привлекала Наташа – было в ней что-то неуловимо похожее на Алю - временами молчаливая и загадочная, а порой совершавшая какие-то необдуманные мальчишеские поступки, и обе они были выше среднего роста и очень стройны. А тогда, той неповторимой весной Аля также первой взбежала в беседку и села на перила.
«Как мне тогда хотелось ее поцеловать, когда она спрыгнула с перил - я протянул ей обе руки, но Аля немного не рассчитав, оказалась так близко ко мне, что я даже мельком коснулся ее губ… Как были тогда близки ее прекрасные глаза! - вспомнил Саша. - Вдруг она специально это сделала, видя, что я стесняюсь и не решаюсь даже ее обнять»?
- Пошли, а то Саша может опоздать, - Наташа, протянув руки Сергею, спрыгнула с перил.
А Сергей нарочно сделал шаг вперед и подхватил Наташу.
- Сережка, отпусти!
«И мне бы также надо было сделать тогда», - подумал Саша. - Правда, пойдемте, а то осталось всего пятнадцать минут до отхода.
Новый Водный вокзал был уже рядом. Три громадных туристских теплохода стояли у причала, и красавцы «Метеоры» казались маленькими по сравнению с ними.
Саша машет рукой с палубы «Метеора» стоящим на причале Наташе и Сергею.
- Привет всем, особенно Платошке! – кричит Наташа, ветерок колышет ее легкое платье.
«Как они красивы, - думает Саша, - как я хочу, что бы они были счастливы».
Саша спускается в салон «Метеора» на всякий случай занять место, а вообще он любит всю дорогу стоять на палубе, любуясь берегами.
«Сяду с края, а у окна пусть другие садятся, мне легче на палубу выходить», - решает он.
- У Вас не занято? - спрашивают Сашу две женщины лет пятидесяти.
- Нет, садитесь, пожалуйста.
«Метеор» набирает ход, - все дальше отдаляется центр города. Саша неожиданно для себя дремлет – вероятно, сказывается и вчерашнее катание на лодке, и усталость от работы, и сегодняшняя дорога. Легкие сны снятся Саше. Поспав минут десять, он просыпается – «Метеор» еще не вышел из черты города – с правой стороны на берегу Волги виден старинный монастырь.
- …А у нее дочка так вылечилась от бесплодия, - слышит Саша обрывок разговора сидящих рядом соседок, - ее бабушка спрашивает, как ты заболела? А девчонка в детстве пошла в лес и во время дождя промокла и простудилась. Ну, говорит, где заболела, там и лечись! Травку такую посоветовала пить, да ее в лесу много, только мы внимания на нее не обращаем. Сейчас мальчишке у нее уже третий год, родители счастливы, а то всё на курорты ездила. Вот как бывает!
- Извините, что за трава такая, - спросил Саша, - у моей родственницы та же проблема, может быть, поможет?
…Летит «Метеор» по Волге.
Россия, дорогая наша Земля! Как ты красива сейчас в свете июльского солнца, под голубым небом! Как прекрасны твои, начинающие желтеть поля, зелень лесов, волжская ширь, кружащиеся над водой чайки, твои города и селения!