Как только солнце закатилось за горизонт, Александр вышел из дома, спрятав небольшой свёрток с подарком под куртку. Холодно не было, но кто знает, как и когда придётся возвращаться. Возле куста сирени приостановился, вдохнул приятный аромат, сожалея, что он не распространяется на всю улицу. В доме темно, ни одной лампочки не горело, и он вошёл в скрипнувшую калитку. Дверь на крыльце чуть приоткрыта — хороший знак.
Вошёл в сумеречную темноту сеней, слабый свет поступал из комнаты с ночным светильником вроде лилии, запнувшись о высокий порожек, чертыхнулся. К нему навстречу пошла стройная тень, и он обнял её со всей страстью, впился губами в нежную шею, трепещущий рот, руками подминая под себя блаженное тело, и они, потеряв равновесие, рухнули на чистые половики. Не помнил, как снял с себя брюки и навалился на желанное межножье, в ничто, отчего тело сладострастно затрепетало, и он судорожно, почти со стоном излился.
Это было нечто неведанное и прекрасное, впервые испытанное. Но не ожидал, что всё закончится так скоро, ребята говорили, что они могут по целому часу не слезать, а он, надо же? Саша начал приходить в себя, развёл на Мане полы халата, и два холмика маняще устремились к его губам, и тут же его естество снова воспряло, и он вновь поскакал к финишу. На это раз несколько дольше, чем в первый раз.
Лишь после этого они поднялись с пола и полностью разделись, улёгшись на пружинную кровать, которая сильно продавилась под его значительным весом.
В комнате темно, но глаза уже начали привыкать, слабый свет от окна и ночника едва освещал волшебные изгибы тела, которое было приятно податливо в его руках, и он нещадно мял его, лепил под себя, несколько удивляясь, что она не возражает против столь грубого обращения. И от этого он раз за разом воскресал подобно Фениксу, сгорая в любовном жаре.
Потом настал её черед исследовать его тело, и Саша изумлялся, что это возможно, улетал ввысь и снова возвращался на землю, слыша тихий любящий смех. Ради этой женщины он был готов на любой подвиг, сумасбродный поступок.
Незадолго до рассвета они всё же уснули, не разжимая объятий. Разбудили дети, когда солнце вовсю заливало комнату, полезли к ним в кровать, как обычно они это проделывали по утрам, если заставали мать в постели. Саше пришлось натягивать на себя простыню и спешно перебираться в зал, и уже там одеваться. Некоторое время раздумывал, нужно ли спешить домой? Но, брошенный взгляд на Марию, которая была очаровательна в своей утренней небрежности, с припухшими от поцелуев губами, чуть выглядывавшими очаровательными грудями с тёмными сосками, которые он уже помнил на вкус, терпкий запах женского тела, отчего он снова вспыхнул, и увидел, что и она заметила его желание, чуть согласно усмехнулась, и принялась готовить завтрак для всех.
Он бестолково помогал ей, стараясь ненароком погладить её плечо, под столом — приоткрытую ногу, и она лишь косила на него одобрительный взгляд. Накормив и проводив детей играть во двор, они снова страстно прильнули друг к другу.
— Я без тебя и минуты не могу прожить, — сказал Саша, вглядываясь в очаровательное лицо Марии.
Она горько усмехнулась.
— Очень скоро я тебе надоем. Это всё хорошо первое время.
— Нет! Неправда! — говорил он, но в душе сознавал её правоту. Для него всё было внове, а она уже всё это испытала, перечувствовала с другим. И так же ей было хорошо? Ревность обожгла.
— А с мужем у тебя как было? — осторожно спросил он.
Мария отодвинулась от него, холодно спросила:
— Тебе это интересно?
— Да, — кивнул Саша, начиная понимать, что влез в запретную зону, куда не всех пускают.
Мария начал одеваться.
— И ты собирайся, и чтобы духу твоего здесь больше не было! Любопытный нашёлся.
— Маня, прости! Что я такого сказал?! Не хочешь говорить — не надо. Я думал…
— Не надо думать. Быстрей одевайся, дети идут.
— Ты меня простила?
Он встал перед нею на колени, распахнул халат и прильнул губами к восхитительно округлому, как бы припухшему животу, шерстяному лобку.
— Вставай же! Всё, простила. Но больше никогда не спрашивай лишнее, если не хочешь прервать отношения.
— Не буду.
— Поиграй с детьми, я оладьев напеку. С мёдом поедим. Чай попьём. И тебе уже пора домой, мать, поди, извелась без сына.
— Отец объяснил ей, что я задержался с друзьями, мол, поехали в райцентр. Да, я же совсем забыл передать тебе подарок.
Саша развернул свёрток. Там лежала модная ажурная блузка с красочной этикеткой. Заметил, что лицо Марии подобрело, разгладилось от удовольствия. Пока примеряла блузку, вошли девочки, залопотали о своих новостях, потребовали новых игр. Саша приметил среди книг альбомы для рисования, достал цветные карандаши, и дал девочкам рисовать, сам попытался что-то изобразить, посадив Риту себе на колени, но таланта рисования не было, так, каляки-маляки. Но на какое-то время девочки увлеклись.
И за столом Рита не слезала с его колен.
— За отцом скучает, — заметила Мария.
— Я тоже скучаю, — добавила Лариса. — Саша будет моим папой.
— Нет, моим! — закричала Рита.
— Саше пора домой идти, — сказала Мария. — Там за ним тоже соскучились.
— У тебя есть девочки? — удивилась Лариса.
— Вы мои девочки. Завтра я снова к вам приду. Слушайтесь маму.
— Не уходи. Мы ещё с тобой не наигрались, — захныкала Рита.
— Он и со мной ещё не наигрался, — добавила Мария, чуть усмехнувшись. — Отпускайте же Сашу. Завтра он снова придёт. Ты придёшь, Саша?
— Я могу и не уходить. Мне с вами очень хорошо.
— До поры, до времени. Иди уж, не дразни нас.
С того дня жизнь Александра вошла в новую, весьма примечательную колею. Стремительно пролетело лето московской олимпиады, полное восторгов и любви, не пропускал ни одного дня, точнее, ночи. Кумушки станицы посудачили, перемыли косточки молодой вдове, но разлучить влюблённых не смогли. Саша уже перестал таиться, входя в дом Марии Чернобривиной, да и Матвей Денисович уже чувствовал в её доме своим человеком, даже Аграфена Юрьевна при случайной встрече не отводила взгляд, кивала в ответ на приветствие.
И в школе Александр вдруг почувствовал себя взрослее одноклассников, принялся прилежнее учиться, хотя свободного времени почти не оставалось, всё уходило на Марию и сестёр-погодков. В райцентре купил им кукол, игрушек, детских книг.
В середине ноября во время смены на молокозаводе Марию прихватил приступ аппендицита, и Матвей Денисович отвёз её в больницу райцентра, а детей Саша сам привёл к себе домой. Аграфена Юрьевна уже через минуту растаяла и не знала, как угодить прелестным девочкам, пичкала сладостями, сказками.
После выздоровления Матвей привёз Марию прямо в свой дом, где её накормили, не давая ничего делать, а вечером и спать уложили вместе с дочками, чтобы не дай бог, швы не разошлись. Саша ужом вился вокруг своей возлюбленной, глядел на неё влюблёнными глазами так, что сердце матери дрогнуло, даже было сказала мужу, что не станет возражать против такой невестки, уж очень она ей понравилась, слова против не скажет. Учтивая.
— Время покажет, — коротко ответил Матвей, пряча тяжёлый взгляд.
Так и прожили четыре года на два дома. Почили два немощных генсека, один с грохотом в могиле, к власти пришёл третий, ещё немощней. Нарочно что ли так делали? Политбюро огромное, все уже в очередь встали к престолу.
Александр больше времени проводил у Марии. Почти не заглядывался на сверстниц. Если сказать точнее, они заглядывались на него, парень вымахал в каланчу, даже Мария смотрела на него снизу вверх, но крутила им, как хотела. Не устраивала скандалы, если он уходил в ночное с ребятами. Даже на новогоднюю вечеринку к братьям Маляровым отпустила, хотя ей уже донесли, что Наташка Девятова неровно дышит к Александру, и громогласно пообещала подругам, отбить у вдовы с малолетними детьми.
Когда все напились, Наталья затащила Александра в тесный чулан, густо пахнувший овчиной, и припала к нему жадными губами, жирными от недавно съеденного винегрета. Сашка почувствовал отвратный запах никотина из её рта, словно к лицу приблизили пепельницу, руки же ощущали нечто несообразное, костлявое. И он оттолкнул её от себя.
— Как же от тебя табаком несет, вся прокурилась, — недовольно проговорил он.
— Мальчикам нравится, когда девушка курит, — слабо возразила Наташа.
— Нравится, потому что это означает готовность раздвинуть ноги. Все проститутки курят, — сказал он и вышел из чулана.
— Я больше не буду, — услышал он вслед.
— Чего не будешь? — приостановился Саша.
— Курить брошу.
— А-а. Так ты уже вся пропахла табаком. Всё с городских берёте моду, а там все оторвы.
В слабо освещённой прихожей, в груде, брошенной на лавку одежды, с трудом нашел свою куртку, надел и направился к дому Марии, вдруг осознав нелепость и ненужность этой вечеринки с шумными и крикливыми сверстниками, пытающихся перетянуть всеобщее внимание на себя. Каждый мнил себя значительной личностью.
Мария не спала, смотрела новый телевизор «Радугу», который на днях привёз и подарил Матвей Денисович. На правах родственника попытался приобнять, но получил сильный толчок в грудь.
— Да ты что, Маня?! Я же по-родственному.
— Ага, родственничек. Хотел бы стать родственником, подсказал бы сыночку, что пора бы отношения оформить, паспорт-то он получил.
— А что же ты ему не нашепчешь? Ночи-то, чай, длинные.
— Потому что знаю, все вы одна порода, белоглазовская, только и знаете, что блудить, по кустам шастать, дома не сидится, котяры.
Матвей лишь довольно усмехнулся, пробормотав в усы:
— Да мы такие, любим вас, ненаглядных. Хоть бы приголубила…
— Светка тебя приголубит, скалкой. И ей уже изменил.
— Да откуда вы всё узнаёте?! Всего лишь два раза зашёл в дом, и всё… решили своё. Я, вон, какой тебе подарок сделал, шестьсот рубликов отдал.
— Можешь обратно забирать свой подарок! Постеснялся бы сына.
Услышав шум в сенях, Мария открыла дверь в комнату. Стол был уже накрыт, даже стояла бутылка «Советского шампанского». Шипучка для дам. Ого! Кубинский ром!
— Я как знала, что ты придёшь. Ларка и Ритка все уши прожужжали: Придёт ли Саша?
— Чёрт! Я же про подарки забыл! Замотался.
— Ничего, я купила. Уже под подушку им положила.
— Ты у меня умница.
Александр обнял Марию, страстно поцеловал в губы и начал оглаживать давно знакомое упругое тело. Никакого сравнения с Наташкиными костями, вот же, дура, нашла, чем соблазнить!
— А стол? — спросила Мария, понимая, что сейчас последует.
— Новый год уже прошёл. Ох, какая же ты, сладенькая! Так бы и съел.
— Ешь, милый, ешь. Всё твоё.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2013/03/08/300