. . .
Когда мысленно окинешь все, что в Чеховском доме связано с верой, то ясно, что религия занимала в жизни семьи важное место. Тут и церковная литература, и образа в массивных серебряных окладах, и многочисленные издания Нового завета с чеховскими пометами на полях, и даже рисунок евангелиста Иоанна. Писал тушью отец писателя, Павел Егорович. Был, говорят, и золотой крестик, перешедший Антону Павловичу после смерти родителя. Мария Павловна перед кончиной якобы передала реликвию своей наперснице Елене Филипповне Яновой; та - сестре-монашке. От нее крестик будто бы попал к попадье Аутской церкви...
В нашей семье ничего дорогого и древнего, относящегося к раритетам, никогда не было. Бабушка со стороны отца была комбедовка, ходила в красной косынке и участвовала в раскулачивании. Дед по материнской линии был книгочей, знаток духовной литературы. На старости лет перешел в старообрядцы, стал попом, и все его наследие ушло к староверам. Единственную ценность - золотые царские червонцы - простодушная комбедовка отдала за несколько метров ситца...В нашей спальне висят, условно говоря, "древности" от покойной тещи Екатерины Дивногорской. Фамилия - поповская: ее муж Владимир был внебрачным сыном сельского священника. Владимиру выпала тяжелая судьба: попал в немецкий плен с начала войны, бегал из лагеря, был нещадно бит; советских лагерей, однако, не испытал. Он погиб под колесами поезда в 1960 году. Полуживой, кровавый обрубок принесли домой, он еще долго не умирал, и только обращение к Богу спасло его несчастную жену от безумия.
Реликвии таковы.
Дореволюционная литография с образом Феодоровской Божьей матери; знаменитая икона пребывала в Городецком монастыре и считалась покровительницей женской половины дома Романовых; иноземные принцессы, выходя замуж в Петербург, при крещении получали отчество - Федоровна. Бумажный образок местами отклеился от деревянной основы, но до сих пор поражает качеством печати. Киот - позолочен.
Висит также изображение Христа в терновом венце: красивый, упитанный мужчина с тщательно завитыми кудрями страдальчески закатил глаза к небесам, усеянным золотыми звездами. Сюжет западно-украинской работы, выполнен на стекле, что указывает на относительно недавнее происхождение - ну, конец Х1Х века. Стекло треснуло, кое-где утрачено, но Иисус, выписанный в добротной классической манере, смотрится трогательно.
В шкафу стоят образки небольшого формата: одно время я вознамерился собрать коллекцию иконописных миниатюр, и помогали мне, как водится, студенты-заочники. Вот иконки, приобретенные еще в Арзамасе: на обороте проставлена дата поступления - 1980 год. Одна высотой не больше десяти сантиметров: Сергий Радонежский благословляет почивших родителей. Их гробы под золотисто-коричневым покровом, на котором едва видны крохотные надписи: Кирилл и Мария. Справа в углу - миниатюрный образ Спаса Нерукотворного, размером 3 на 2 сантиметра; написан золотом тонко, изящно. Лик Христа несет следы уколов: будто иголками - в недобрых целях - тыкали в глаза и лоб Иисуса.
Те же следы и на голове Сергия.
Композиция иконки интересна: тщательно выписанная квадратная колонна стоит посредине; слева - Сергий с благословляющей рукой, справа наверху - Иисус, а гробы с телами усопших как бы переходят, перетекают слева направо: из мира живущих - в мир запредельный. Цветовая палитра мягко-зеленая; по темно-зеленому одеянию Сергия пролегли золотые складки; под ним - алые одежды с золотыми крестиками. Сергий в правой руке держит кадило, а левой как бы обращается к Спасителю: прими, Боже, рабов твоих...
Глядя на образок, я припоминаю эпизод из Жития Сергий Радонежского: однажды во время службы святитель вдруг замер с открытыми очами, устремленными горе; увиделось ему нечто, о чем он не захотел сказать даже братии, и все молящиеся в священном трепете замерли, ощутив присутствие горней силы. Нечто подобное - может быть, навеянное именно этим эпизодом - воспроизвел в рассказе "Архиерей" Антон Павлович Чехов. Преосвященный Петр ведет пасхальную службу; захваченный красотой и трагизмом древней мистерии, плачет.
Вослед ему плачет вся церковь....
Вот уже два десятка лет иконка в доме; есть и приобретения поздних лет. Больше всего мне нравится складень работы софринских мастеров. Справа - Христос в силах, слева - Владимирская Богоматерь с младенцем; ножка, как и положено, подвернута. Изображение - типографское, позолота - настоящая. Складень приобретен в Задонском монастыре, в величественном соборе работы архитектора Тона - того самого, который построил храм Христа Спасителя в Москве. В храме сохраняются мощи Тихона Задонского, незлобивого подвижника во имя Бога; я прикладывался к мощам - неизъяснимое благоухание разливается от останков, запеленутых в шитые золотом покровы... Неподалеку от храма журчит источник со святой водой, где, помнится, купался известный писатель Владимир Лакшин в надежде поправить усохшую от туберкулеза ногу. Рядом с Задонским монастырем возрождается женская обитель, где занимаются экзорцизмом: изгоняют злых духов молитвой. Читают круглые сутки; одержимые бесом (или просто психбольные?)корчатся, вопят, а монашки, одержимые мыслью о спасении несчастных, непрерывно читают священные тексты.
Воистину, слово - лечит...
Странные чувства обуревают душой вчерашнего атеиста. Правду сказать, атеизм-то был книжным, начитанным. Как только судьба повернулась острым углом, душа сама потянулась за утешением. Помню, как в Арзамасе, после операции, я корчился от страшных болей в левом боку: моча разодрала заросший было шов; казалось, будто острый кол вогнали в живое тело. Закинув ноги на стену, я бредил о Боге, молил Бога - ни на что иное уже не было надежды. Когда оклемался, принялся читать чеховского "Архиерея", где преосвященный Петр - камень, столп веры, перед смертью обращается в Павлушу, в малого человека...
Будьте как дети, и Царствие небесное будет ваше.
Библейская символика помогла Чехову передать суть необыкновенного преображения, которое испытал и гонитель веры Савл. "Был Савлом - стал Павлом",- гласит народная молва. Когда занялся наукой, по условиям времени пришлось писать не о чеховской вере, а об использовании религиозной символики в "мирных целях" - нравственном и философском постижении современной жизни. С докладом об "Архиерее" я выступил на Чеховских чтениях в Ялте; проникновенная история преосвященного Петра как бы подвигла меня к служению на музейном поприще.
Размышления о Евангелии - размышления о жизни .
Я находил отзвуки новозаветных сказаний в чеховских текстах – мне казалось, к примеру, что образ Черного монахе, возникшего две тысячи лет назад в Палестине как мираж, оптическое явление, навеян историей о хождении Иисуса по водам; я исследовал филологическую структуру прения Христа с дьяволом; с сердечной радостью читал апокриф о детстве Спасителя - о глиняных птицах, в которых младенец Иисус вдохнул жизнь... Много стихотворений родилось в размышлениях над Святым писанием: я переложил в рифмах эпизод с изгнанием торгующих из храма - трудная оказалась задача! Удивительно емок евангельский текст: когда вскрываешь его житейский и психологический смысл, обнаруживается, что для передачи двух-трех строк Евангелия требуются страницы. Чем-то похоже на семитическое письмо: в тексте одни согласные, но при чтении текст "раскрывается", обретает полнозвучие и полногласие.
Размышления о Боге в моем сознании соединились с эстетикой Фомы Аквинского. Аквинат полагал, что в процессе творчества происходит взаимопроникновение объекта и субъекта: художник "впитывает" в себя постигаемый образ; объект, в свою очередь, обретает нечто от творящего художника. Фома то ли не додумался, то ли не посмел распространить свою теорию на отношения с Богом. Постигая Божественную Сущность, я пропитываюсь ею - и сам проникаю в нее!
Я питаю надежду на Логос...
И однажды в безмерных краях
На устах всемогущего Бога
Отразится улыбка моя...
Наверное, это гордыня и кощунство, но уж такие интимные отношения сложились у меня с Богом. Совсем недавно, читая у Н.Бердяева философию творчества, вдруг натыкаюсь: "Человек ждет рождения в нем Бога. Бог ждет рождения в Нем человека". Совсем из иных, не всегда понятных умственных построений Бердяев пришел к идее, что творчество есть "откровение" - ответ человека на творческий акт Бога.
"Творчество есть антроподицея"- оправдание нашего бренного бытия! Идея д и а л о - г а с Творцом - как Бытием, Вечностью, Природой - глубоко засела в голову. Она стала программой моего стихотворения "Собеседник", которое я читал Белле Ахмадулиной на ее московском "чердаке" в окружении граммофонов, собранных Борисом Мессерером. Белла Ахатовна была с утра подшофе, рассеянно перебирала лепестки астр, но терпеливо выслушала мое чтение. Поэтесса сказала, что "видит" образную сторону стихов, но не ощущает музыки. Судите сами:
Где же твой собеседник, душа?
Где лесов пестролистные строфы,
Онемелого озера профиль
И полей порыжелую шаль?
...
Где же твой собеседник, душа?
Навсегда ли покинуто поле,
Где зима затевает застолье,
Ледяной подпоясав кушак...
...
Где же твой собеседник, душа?
Стынет мир в ожидании Бога.
Нем язык, и отвага убога,
И грядущие встречи страшат...
Кто же твой собеседник, душа?
Ахмадулина сказала, что нельзя рифмовать "душа - кушак". Наверное, она права. Но мне радостно, что саму картину - она увидела...
Евангелие интересно мне и как т е к с т , несущий в себе код времени и языковой культуры тогдашнего человека. В антитезе (или синтезе?)"Сын Божий - Сын человеческий" я выбирал последнее как отражение мистерии Христа - вполне земного - хоть и необыкновенного существа. Интересно было проследить пути Иисуса в Индии, в Японии... Литературы на сей счет стало появляться немало. В 1988 году я записал в дневнике этюд под названием "Прение с дьяволом".
Цитирую:
"У Бунина есть серия описаний святых мест Палестины. Обычно язвительный голос его тут звучит как хоралы Баха. Храм Гроба Господня просветляет самые черствые души... Я припоминаю посещение склепа в Тарханах, где в свинцовом гробу хранится прах Лермонтова; казалось, под тяжелой, холодно отсвечивающей оболочкой сокрыт мощный рентген, обнажающий самые потаенные мысли. Надо думать, Бунин испытал более глубокие чувства.
В одном из его рассказов воссоздан образ пустыни, где Спаситель постился сорок дней и где испытал искушение дьявола. Названо имя врага рода человеческого: Азазел. Надо полагать, это и есть булгаковский Азазелло... Пустыня - горное плато вокруг Мертвого моря; море где-то в котловине ниже уровня океана; сухие уступы, рыжие холмы, овраги и долины, наверное, за две тысячи лет нисколько не изменились. Тут, на фоне мертвой натуры, в отсутствие свидетелей, и происходило знаменитое прение. Я поражаюсь демагогическому мастерству участников спора. Вот искуситель предлагает Иисусу сотворить чудо - так сказать, на практике явить божественную сущность:
- Если ты сын божий, скажи, чтобы камни сделались хлебами.
Иисус, как опытный полемист, поворачивает проблему в плоскость спора теоретического - так сказать, сугубо спекулятивного. Он ссылается на Второзаконие, где написано: "Не хлебом единым жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих". Хитроумный оппонент тотчас ловит его: ах, словом божьим? Хорошо. Дьявол ставит Христа на крыло храма (Иерусалимского, очевидно)и молвит:
- Бросься вниз, ибо н а п и с а н о: ангелам своим заповедаю о тебе, и на руках понесут тебя.
Он ссылается на Псалом 90 /11,12/, демонстрируя хорошую теоретическую подготовку. Иисус же отвечает:
- Написано также: не искушай Господа Бога твоего (Второзаконие,6,16).
То есть, он снова - и довольно успешно - поворачивает практический вопрос о прыжках с крыши в лоно книжной дискуссии. Тут ключевое слово - "также". Странно, однако, что Иисус постоянно ссылается только на Второзаконие.
Дьявол меняет тактику. Теория зыбка; на всякий вопрос в Ветхом завете отыщется десяток ответов - на любой вкус. Чувствуется, что Христос начитан (но не начетчик!), тут его не проймешь. И в то же время он н и ч е м не проявил божественной сущности! Дьявол это примечает. Так, может, он просто смертный? Не попробовать ли его смутить земными благами? Мало ли пророков при виде презренного металла забывали о красноречии, входили во вкус власти, только что ими проклинаемой?!
Дьявол возводит Христа на высокую гору, показывает все царства мира:
- Все это дам тебе, если падши поклонишься мне.
Иисус, однако, ответствует:
- Отойди от меня, Сатана, ибо сказано: Господу Богу твоему поклоняйся и ему одному служи.
Иисус снова ссылается на Второзаконие.
Видя такую твердокаменность, дьявол вынужден отступить. В самом деле: ошибается тот, кто совершает поступки. Иисус же последовательно держался книжного спора и даже пальцем не шевельнул! Дьявол выступил в споре как убежденный материалист: мерилом теории, на его взгляд, является практика, конкретные деяния.
Прение с дьяволом, однако, не пропало даром. Христос, личность умная, тонкая - быстро перестраивается. Книжным умствованием и начетничеством народ не проймешь. Нужны деяния! Отныне Сын божий начинает демонстрировать чудеса: лечит больных, изгоняет бесов, кормит тысячные толпы хлебом и рыбой, ходит по водам и поднимает мертвецов. Чтобы мудрость дошла до простонародья, активно использует жанр притчи - своего рода побасенки.
Настоящий пропагандист - агитирует словом, делом и - телом...
Почему Христос оперировал только Второзаконием? Вернее всего, ответ не в личности Христа. У эпизода, изложенного Матфеем, как бы и нет свидетелей: спор шел в пустыне, один на один. Чистой воды беллетристика. Сюжет целиком с к о н с т р у и р о в а н по законам литературы. Отсюда - два ярко выраженных типа спорщиков: теоретик и практик. Помните, у Пушкина:
Движенья нет, сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить...
Размышления о Христе, в сущности - размышления о человеческой природе. О менталитете землян. О том, что отличает жителей нашей планеты от обитателей, скажем, далекой Тау-Кита. Или Туманности Андромеды. Физиология? Технология? Психология и религия? Иисус - воплощение коренных свойств человечества: жертвенность и мессианство. Может, тау-китайцы и слыхом не слыхивали о подобных вещах. Как-то читал я статью покойного философа Ильенкова о вселенской миссии человека разумного. Когда наша Вселенная,полностью охладев согласно второму закону термодинамики, придет к закономерному концу, человечество пожертвует собой. Используя безмерную техническую мощь, оно запалит всесветный пожар, в котором Вселенная обновится...Ильенков, кажется, и не подумал, насколько его космическая оптимистическая трагедия иллюстрирует христианский гимн: "Смертию смерть поправ...". Не подумал и о том, что земной разум может оказаться во Вселенной не одинок: можно ли решать за всех обитателей Вселенной?
Эк меня занесло...
Насколько приятнее безмолвная, безгласная беседа с иконой!
Передо мной - Неопалимая купина, помощница на пожарах. Образок я получил от брата Алексея. От старости бумага искрошилось; я подрезал края, наклеил образок на картон и поставил в центр шкафа. Вокруг Богоматери и младенца в ярких лучах сияют символы евангелистов; в голубой сфере с золотыми звездочками витают ангелы... Я все думаю, насколько возвышенной была фантазия людей, придумавших крылатых защитников! Правда, потом их разделили по ранжирам: просто ангелы, архангелы, серафимы... Церковь внесла иерархию в небесные сферы, имея в виду скорее интересы земные. На клобуке Патриарха всея Руси, к примеру, золотом и жемчугом шит серафим с шестью крылами; высокий ангельский чин соответствует высшему церковному. Золотые звезды на погонах маршала.
А вот этот образок мне особенно дорог, хотя его можно отнести к церковному ширпотребу: простая бумага, цветная, но блеклая печать. Христос в голубом гиматии, в малиновых одеждах; лицо его молодое, интеллигентное, волосы и бородка тщательно ухожены; благословляющий жест мягок и нежен. На обороте моей рукой написано: "Эта иконка на похоронах была в гробу отца нашего, Шалюгина А.Я., и была передана мне как старшему сыну перед опущением гроба в могилу. 29.06.1997 г."
Пока отец лежал в гробу, образок находился у его изголовья. Старуха сняла его перед тем, как гроб заколотили. Теперь дорогая реликвия обретается в спальне, стоит на полке рядом со складнем.
Милый отец! Не ты ли взыскуешь добрыми глазами Иисуса?
В шкафу хранится дореволюционного выпуска Евангелие на русском и старославянском языках. Навсегда покидая Арзамас, я случайно встретил на вокзале бывшего своего студента Сашу Гришина: с ним у нас была долгая дружба, поездки в фольклорные экспедиции, на охоты и рыбалки. Узнав об отъезде, Саша достал из сумки Новый завет - и напутствовал меня к новой жизни.
Я открываю книгу и читаю: "У Бога не останется бессильным ни какое слово" (Лука, 1,37).
Да не останутся бесплодными мои писания и жизнь.