Ничего не понимаю? А что ты вообще можешь понять? Вторую неделю не просыхаешь, да и перед этим недолго держался. Недели полторы, даже гордился. И перед кем? Понимал ведь, что гордиться нечем. Опять же знал, что сорвусь. Днём раньше, днём позже – какая разница. Да хоть и месяцем, толку-то… На что пью? Какая разница! Пошакалю где-нибудь, на двоих наскребу. А то баба эта принесёт, я же не буду просто так её ночью ублажать! Оба и довольны. Голова утром разламывается – так с вечера заныкаю хоть полстакана, наутро примем – и порядок.
Соседка, правда, косо смотрит – но мы ничего, мы тихие. Делать-то всё равно нечего. Работы нет, да и кому мы вдвоём такие нужны. В прошлом году попытался дворником – не берут. Диплом где-то в столе валяется – и фамилия моя, и имя, и даже отчество. И выдали его когда-то вроде бы мне – да не мой он! Не мой – всё равно никто не поверит.
В зеркало смотреть противно. Это как-то вдруг понял в прошлом году. Видимо, с очередного недопоя. Но кое-как привыкаю. Рожа как рожа. Помятая, кому какое дело! На той неделе фотки старые попались в ящике – так сначала не понял даже, кто там на них. На одной пацан какой-то. Куртка, похоже, знакомая, вроде бы такую сам носил. Куртка распахнута, школьная форма видна. Смотрю на обороте. Год непонятный подписан, я уже взрослым был. Ни имени, ни фамилии. Значит, не я. Тогда Славка, сын? Может быть…
И ещё одна. Это точно я. Дембель. Улыбочка бравая такая. Настроение хорошее. Молодой был. Долг стране отдал – уж как положено. Свобода впереди. Планов было… И красный круг от портвейна на полфотки. Как печатью придавлен…
Остальные фотки смотреть не стал. Сунул в стол подальше, чтоб на глаза больше не попадались. Только депресняк дополнительный от них. Мужики увидят – оборжут. А бабы жалеть начнут, есть у них такая дурная привычка. Мне эта жалость нужна? Да пошли они все… На пузырь её всё равно не поменяешь…
Да, так чего я не понимаю? Башка трещит – это понятно. Сейчас поищу, должно было с вечера остаться. Много-то и не надо. Дня два назад ничего не нашёл, так из всех бутылок остатки слил, пару глотков наскреблось. Мне и хватило. А ей не осталось, обиделась, такой-сякой и прочее. И что? Кто она такая в моей квартире? Даже имени не помню. А может, и не говорила. Баба и баба. Приблудилась недели три назад, да так и осталась. Или уже больше трёх?.. Да какая разница… Главное – на шее не сидит. На другой точке – это как положено. Она ещё ничего, да и я вроде пока справляюсь. Иногда и сама на хлеб да закусь, а то и на пузырёк заработает. Где да как – какое моё дело. Как может… И чем может…
Пока спит, поискать пожевать чего-нибудь. Здесь на столе пусто, значит на кухне. Вчера точно оставалось. Или уже встала? Я вроде бы один лежу. А может, уже ушла? Тогда что найду – мне достанется. Совсем хорошо будет.
Встаю, потягиваюсь. И понимаю, что я чего-то всё-таки точно не понимаю. Комната вроде бы моя, но какая-то прибранная. Пока спал, она прибралась – не поверю. Ей-то до всего этого какое дело! Сама храпела, как паровоз. И не просто прибрано – чисто! Культурненько! И не просто культурненько – письменный стол не с бардаком моим, а с какими-то книгами. И не ободранный, а вполне себе новый. Около него рюкзак, пацанва с такими вся сейчас ходит, на стуле типа школьной формы висит. И постель – подушка чистая, пододеяльник и всё такое прочее.
Или всё это мерещится? Допился дальше некуда? Щупаю рюкзак – настоящий. Книги тоже. Сверху Гарри Поттер какой-то. Слышал о таком, вроде бы детское чтиво. У меня такого точно быть не может.
Так я что – не дома? Где пил, там и вырубился? А хозяева меня в детской уложили? Быть того не может! В таких цивильных домах сто лет не был, не пускает никто, да и помню, что вчера пил – дома! Где же ещё? И если всё-таки не дома, так в коридоре на пол хозяева пальто старое бросят. Сойдёт, не первый раз.
Я поздно вечером на улицу боюсь выходить. Молодятина остановит да в карман полезет – ерунда, ничего там нет. Вот поиздеваться могут, а то и убить. Спорт, видимо, у них такой. Ночные хозяева! Бомжа отловят, да втроём-вчетвером на одного. А у него ни сил, ни желания нет сопротивляться. Может, даже хочет, чтобы побыстрее всё это кончилось. А чем они от него отличаются? Он обычно тихий да незлой, хоть и пьяный. А эти – волки, волки поганые! В прошлом году в соседнем дворе что-то подобное и было. До смерти мужика забили. Мы с ним днём только что с пузырьком на теплотрассе посидели. Я его потом к себе ещё позвал погреться, да и переночевать – всё лучше под крышей. А он застеснялся чего-то или ещё какая причина. Ну, не хочешь, так не за уши тебя тащить. Надумаешь – приходи. А наутро слышу – труп, полиция кого-то ищет. Подошёл посмотрел – точно он! К себе вчера только звал – а он, видать, навстречу смерти своей пошёл… Участковый потом ко мне заходил, спрашивал. Видел, говорю, днём накануне. Даже выпили немного, скрывать не буду. Но – ничего между нами не было, не такой я, вы же знаете. А скоро и зверей этих нашли. Подвигом этим хвастались, язык без костей. Совсем ещё сопляки, а туда же – убивать…
Я-то, правда, не бомж, квартира моя собственная. А этим-то гадам всё равно! И чего нарываться – ещё квартиру кто-нибудь ушлый отберёт. Сколько случаев было! Опять же долги, ладно пока ничего не отключили, и свет, и газ есть… Да и на бомжа я похож, спорить не буду, С нормальных времён вон только джинсы остались, да и те расползаются. Вот только вижу иногда – идёт навстречу, джинсы дырявые, свитер драный, нестрижен давно, всем на меня похож. Но всё равно видно, что всё у него есть – и костюм дома, и в квартире всё на месте. И вообще он хиппует, как раньше говорили. На лице написано.
У меня куртка зимняя с мусорки, вполне ещё ничего, тёплая. Свою старую где-то потерял. Народ нормальные вещи стал выбрасывать, иногда вполне ничего найти можно. Я утром сплю, а мужики контейнеры обходят и что получше забирают. Они давно за своего меня держат. Даже ночуют иногда – не жалко. Весной один неделю прожил, так свитер мне оставил. Тёплый. Дыра небольшая сбоку, из-за неё, наверно, и выкинули. Но я зашил, зима впереди, пригодится. Так и живу понемногу. Но чтоб кто-нибудь меня оставил на ночь в чистенькой комнате вместо пацана своего?.. К кому же всё-таки меня вчера занесло? До ванной добраться, голову под кран – сразу в себя приду, тогда и пойму…
Вот и ванная. Тоже чистенькая. Включаю душ похолоднее, нащупываю мыло. Ожесточённо тру голову. Понемногу отпускает, но опохмел всё равно нужен.
Перевожу мыльные руки на лицо. Что-то вроде бы не то. Месяца два точно не брился, если не больше, а лицо чистое. Вчера вечером всё выскреб на автопилоте? Таких глупостей за собой раньше не замечал. Да и зачем бриться? Для кого? Разве что иногда для разнообразия. Себя вспомнить.
Однако лицо действительно выбрито, и даже очень гладко. Будто какой-нибудь модной бритвой с рекламы, где красавчик раз проведёт, и чисто-чисто. Как и не было ничего.
Смыл, наконец, всё мыло. Поднимаю голову. Напротив меня пацан какой-то стоит. С меня ростом, хотя мордашка совершенно детская. Стоит и внимательно на меня смотрит. Хозяйский сын? Тот самый, который мне свою комнату уступил? Или родители ради меня его на самом деле в другой положили? Кто же они тогда такие?
Мотаю головой. Он тоже. Протягиваю руку – он в ответ. Руки встречаются. Стекло.
Ты кто? Он тоже что-то произносит. Самый обычный детский голос. Даже не подросток ещё. Но почему-то слышу только его. Опять спрашиваю. Голос тот же.
Нахожу полотенце, вытираюсь. У него в руках такое же. И тоже вытирается. И жесты те же.
Ощупываю лицо. Слишком гладкое, будто бороды на нём никогда не было. Замечаю, что он делает то же самое. Ему-то что на своём подбородке искать? Или передразнивает, щенок… Снимаю майку – к шуткам типа зимой теплее, шерсть греет давно привык. Да и бабам некоторым нравилось. А тут ни волоска, вообще грудка тощая какая-то. На пацана уже не смотрю – зеркало, понятно, больше ничего. С полной безнадёгой заглядываю в трусы – а что хотел там увидеть? Обычная детская фитюлька. Будто и не мужик и никогда им не был.
Женский голос из-за двери. В школу не опоздай! Голос нежный и приятный. Мама? Но чья? Этого пацана? Не моя же…
Женщина заходит в ванную и целует меня в макушку. Что-то говорит, и я понимаю, что какой-то Ромка оставил вчера тетрадь, поэтому за мной перед школой зайдёт. И мы пойдём вместе. Что после школы какие-то соревнования в бассейне, и она желает мне хорошо проплыть. Первым вряд ли получится, Ромку этого трудно обогнать, но всё-таки.
Она выходит из ванной, и вскоре слышу щелчок входной двери. Я понимаю, что остался в этой квартире один.
Где я? Будильник не звенел, но пора вставать. Выспался.
Потягиваюсь. Рука упирается во что-то мягкое. Не одеяло, не подушка. Ворчит. Кот, больше некому. Ему восьмой год, по человеческим меркам, как мама говорит, к шестидесяти. Пенсионер. Любит иногда мордой на подушку, хотя софа узкая, сам едва умещаюсь. Видимо, под одеяло забрался. Кот продолжает ворчать, но как-то не по-кошачьи. Или я ещё не проснулся? Пойду умоюсь, и сон пройдёт. Да и в школу пора.
Захожу в ванную. Темно, наверное, лампочка перегорела. Ищу пасту на ощупь – не попадается. Открываю кран, набираю воду и плещу на лицо.
Вода попадает на голову. Придётся волосы маминым феном сушить. Пальцы натыкаются на нос. Значит, лицо. А волосы на нём откуда? У взрослых борода, если носят. Но не у меня же. Гарри Поттера начитался, и непонятно что мерещится? Что не борода, это точно. Рано ещё. Мне одиннадцать лет. Я учусь в четвёртом классе, и не в каком-нибудь Хогвартсе – в самой обычной школе, где не учат никакому волшебству. И волшебников у нас нет. Вообще нет. Так что никто не заколдует и в бородатого мальчика не превратит.
А интересно было бы прийти в школу с бородой! Одиннадцатиклассники некоторые в сентябре после каникул приходят. Хвастаются! А тут я, из четвёртого. Пройти гордо так по коридору, зайти в класс. Ничего особенного, я всегда такой! Вы что, раньше не замечали? Все сразу дёргать начнут. Подумают, приклеенная. Мама из театра принесла. А она – настоящая!
Вот только я умываюсь, и вода холодная, давно должен проснуться. А борода как была, так и есть. Свет надо включить, посмотреть. Попробую ещё раз. Может, просто выключатель не сработал?
Так и есть, загорелся. Смотрю в зеркало. Передо мной какой-то непонятный всклочённый мужик. Дёргаю за бороду – больно. Значит, действительно настоящая! Но откуда? Мне же всего одиннадцать, и вчера её не было!
Ощупываю лицо и продолжаю смотреть. Ну да, даже немного седая. И на голове лысина просвечивает.
Снимаю майку – почему-то непривычно грязная. На груди тоже волосы. И на животе. Разве так бывает? Оттягиваю резинку – и там всё какое-то очень взрослое! Трогаю – а руки дрожат.
Что случилось? Какой-то американский фильм помню, так там пацан очень захотел взрослым стать, и наутро проснулся старше лет на десять. Не сразу понял, и так же точно в ванной себя рассматривал. Только что когда в трусы себе заглядывал, сразу его лицо в полный экран. Испуганное. Понятно, в кино не всё можно показывать. Но там проще: актёра поменяли, вместо пацана дальше взрослый снимался, а в конце фильма опять пацан домой к маме идёт. Этак человека хоть в кита превратить можно, только кит в кровать не влезет. А я не в кино, всё у меня самое настоящее. Квартира вроде бы наша, но неприбранная какая-то. Может, на самом деле сплю ещё?
Открывается дверь. Поворачиваюсь. На пороге какая-то старая тётка в одной расстёгнутой рубашке, всё у неё и вверху и внизу видно. И не стесняется меня ничуть! Я аж обмер, смотрю и не понимаю. Никогда не видел! Она говорит чего-то, а голос хриплый, совершенно неженский. Не понимает, чего это я на неё вылупился? Бабу что ли голую никогда не видел? А позавчера – забыл? Так смотри, не жалко! Да ещё и рубашку распахивает. Но я же действительно…
Смеётся и тащит за руку на кухню. Я отупел совсем, испугался, чуть не плачу, что-то робко спрашиваю, типа какое-такое позавчера и разве так можно – и у меня голос не лучше, какой-то хриплый. Взрослый – это уже понятно, что не детский. Но какой-то некрасивый, из моих знакомых взрослых никто так грубо не говорит.
На кухне как на свалке. Подходим к столу. Я отворачиваюсь, не могу на неё смотреть! Гора окурков, тётка в ней что-то выискивает. Наконец, находит и закуривает. Выдыхает в мою сторону, прямо на мой вдох. Кашляю. Потом тётка наливает из какой-то бутылки, и я понимаю, что это водка. Что взрослые её пьют, знаю. Видел не раз. Но детям никогда не наливают! Рано ещё! И вообще вредно!
Но я-то вроде как похож на взрослого. И в зеркале себя всего сверху донизу видел, и руками трогал. Смотрю – она пьёт, легко, будто воду. Попробовать?.. А полстакана – это много или мало?
Пью залпом, и с последним глотком бегу к мойке. Меня тошнит. Потом запиваю водой прямо из-под крана. Горько и противно. И как её пьют?
Тётка смеётся и тащит меня в комнату. Толкает на диван. Я падаю, она за мной и продолжает смеяться. Две недели подряд пил, а тут вдруг не можешь?
Какие две недели? Кто пил? Я пил? Но тут же вспоминаю, что по виду я далеко не тот мальчик, которому мама вчера спокойной ночи желала.
А она всё смеётся и меня к себе прижимает. Я не успеваю испугаться и уже понимаю, даже чувствую, что будет дальше. Ниже пояса очень даже чувствую. Оно, наверно, и происходит. Она меня дёргает и вертит, и удивляется, что это я решил такого непонятливого играть, будто мальчик какой-то в первый раз. Говорит, что ей это нравится и что у меня эта хохма получилась. А я действительно мальчик, ещё вчера вечером самый настоящий, и всё в первый раз, и ничего не играю, и откуда мне в одиннадцать лет знать, что и как нужно делать? В кино иногда видел, так в самом интересном месте реклама начинается.
Потом она встаёт, одевается, ещё чего-то докуривает. И я слышу, что вернётся послезавтра. Устроилась дежурить где-то. Придёт не с пустыми руками, там каждый день после дежурства платят. За такую работу держаться нужно. Но и я должен что-нибудь добыть. Она кормить меня не обязана. Хоть и в одной постели, а всё равно. Закрой дверь.
Я закрываю входную дверь и остаюсь в квартире один.
Выхожу из ванной и иду в комнату, где спал. Голова всё ещё разламывается. Просто необходимо опохмелиться. Может, в доме что найдётся? Если что, не обидятся, раз одного оставили.
Да, и сигаретку бы поискать, хоть бычок. С вечера не курил. Утром проснувшись – первое дело.
На столе тетради. «Ученика 4а класса». Фамилия и имя совершенно незнакомые. Надо бы запомнить на всякий случай. Значит, ему должно быть одиннадцать лет. Или мне?
У пацана в комнате выпить быть не может по определению. Покурить – кто его знает? Может, в рюкзаке в потайном кармане или в столе закопано. Вряд ли ему разрешают открыто. Хотя в его возрасте кое-кто уже начинает.
Выхожу в залу. Всё как у всех – стенка, бар. Открываю – пусто. То есть рюмки и всё прочее в этом роде на месте, но ни одной бутылки. Хоть с каким-нибудь завалящим сухоньким, не то чтобы чем покрепче. Может, у них в доме вообще не пьют? Бывают же такие…
Ни сигарет не вижу, ни пепельницы. Что, и не курят? Вот народ…
Впрочем, мир не без добрых людей. Выйду на улицу, поищу, где-нибудь опохмелят. А уж закурить – так не вопрос. Первый раз что ли? Зайду в чепок, возьму соточку, с утра больше не надо – и всё в порядке. Денег, правда, нет – так поищу в доме, мне много не надо. А потом занесу, когда будут. Я не вор.
Вот только как меня в чепке этом встретят с такой детской рожей? Какая торговка пацану одиннадцатилетнему нальёт, даже если заплачу? Конечно, и по закону нельзя – но здесь-то совесть хоть какая-то должна сработать, если, конечно, не последняя дрянь за прилавком стоит. И потом – почему детская рожа? Судя по зеркалу, вполне себе лицо, даже немного смазливое. Дети все такие, пока не выросли да пить не начали. Так что опохмела, пожалуй, не будет. А может, и не надо? Перетерплю…
Возвращаюсь в ванную. Полежу в воде, отмокну.
Зеркало в ванной в полный рост, хорошая идея. Поворачиваю слив в ванну, открываю краны. Сбрасываю трусы и, пока вода наливается, стою у зеркала. Ничего нового. Густая шевелюра на голове совершенно не просвечивает, и вполне стильная стрижка. Уши закрыты типа дяди Фёдора из старого мультика, с детства помню. Ни одного седого волоса. И всё остальное до самых пяток вполне одиннадцатилетнее. Ещё года два таким буду, потом понемногу в рост пойду и прочее в этом роде. И даже если сегодня эту бабу на улице увижу, мимо пройду. Я ей такой нужен? Даже если окажемся в одной комнате, что с ней делать буду? Разве что глазами да руками…
Ванна наполнилась, мочалка, мыло – всё есть. Даже шампунь! Забираюсь и с удовольствием моюсь. Когда такое было – и не помню. Моюсь аккуратно, без спешки. Наслаждаюсь. Открываю слив и встаю под душ. Вылезаю на коврик, беру полотенце. Здорово! Окончательно растираюсь и ещё раз встаю перед зеркалом. Пацан и есть. Самый настоящий. Непропитой, непрокуренный, нецелованный, разве что мамой да бабушкой, но это, понятно, совершенно другое. И ещё куча разных не – без вопросов. Лет через пять-десять запросто детей можно будет делать, не боясь, что идиоты получатся. Конечно, не с бабой вроде той, с которой последние недели торчу. У неё нормальных точно быть не может, если вообще хоть какие получатся. Замечаю на вешалке чистые трусы, надеваю их и выхожу. Скоро должен Ромка зайти, который лучше меня плавает, пора в школу. А кто такой Ромка?
Тётка ушла, и я понимаю, что проголодался. Иду на кухню. Холодильника нет, и вообще всё какое-то замызганное. Не запах – вонь какая-то. Открываю форточку. Какой-то пакет на столе, там немного чёрствого хлеба. Бутылка с маслом, немного на дне. Больше ничего. Морщусь, но придётся это есть.
Опять иду в ванную. Зубы надо бы почистить да умыться по-настоящему.
На полке не вижу ни щётки, ни пасты. Прячут что ли? Или совсем нет? Полощу рот. Мыло только хозяйственное. Хоть такое…
На глаза попадается зеркало. Тот же небритый мужик, но почему-то совсем голый, даже страшный какой-то. Ну да, тётка на диване раздела, ничуть не испугалась, наверно, всё время так. Я и не понял что к чему. А потом пошёл за ней закрывать и не сообразил, что одеться надо.
Смотрю на себя опять сверху донизу. Кто же это? Только позавчера видел себя в своей ванной – ничего общего. Голова-руки-ноги как у всех – но у меня всё изменилось! Ещё раз ощупываю лицо, провожу руками по груди, животу, ниже руки задерживаются – всё интересно и непривычно. Но всё это не моё.
Я, конечно, мечтал стать взрослым. Да и не только я. Позавчера шли с Ромкой из школы, так он вдруг заговорил, что ему баскетбол нравится, мечтает в настоящей взрослой команде играть, но вырасти нужно хотя бы до двух десяти. И если получится, так по миру поездить с командой. Я согласился и добавил, что взрослые самостоятельные, им всё можно, а тут мама разрешит или не разрешит. И в школе всех слушайся, и уроки каждый день.
А ещё я папе завидовал. Он в школе, а потом в институте гимнастикой занимался – стройный, красивый. Сейчас ему тридцать пять лет, и мама говорит, что он ничуть не изменился. Когда его вижу на пляже или у бабушки в деревенской бане, очень хочу стать таким же. Вот вырасту с него или даже выше, и пойдём по улице вместе. И мама с нами рядом…
И Дима, мамин двоюродный брат. Мы этим летом у бабушки в деревне познакомились. Я его сначала дядей Димой назвал, так он покраснел сразу и сказал, что дядей его ещё никто и никогда не называл, хотя он мне на самом деле двоюродный дядя. А что такого? Ему двадцать пять лет, он взрослый, уже университет закончил и работает в каком-то умном институте. Оказалось, он меня видел десять лет назад в коляске, а теперь я вон какой. А мама сказала, что она дядю Диму тоже помнит в коляске, даже фотография есть, она тогда уже в школе училась, как раз в четвёртом классе, как я сейчас. А бабушка сказала, что она всех нас не только видела в коляске, но и нянчила. Вот так. Мы все рассмеялись, и я сразу стал звать его Димой. Даже однажды Димкой назвал, но он не обиделся. Они с папой учили меня играть в волейбол, и шутили, что мне надо срочно вырасти, чтобы играть с ними на равных. Мне тоже захотелось, и я пообещал, что осенью пойду в волейбольную секцию, через десять лет, а может, и раньше, точно их догоню, и тогда поиграем по-настоящему.
Вот и вырос… Намного раньше. А радости – никакой. Почему – и объяснять не надо. Вырасти таким – нет! Очень хочу закрыть глаза, закрыть и не открывать. А если открыть, то увидеть себя прежним. Если бы папа с Димой сейчас оказались рядом, тоже бы, наверно, испугались. Какой тут волейбол… О маме и говорить нечего. Какой-то дядька, совершенно неаккуратный и, похоже, бедный. Вроде бомжа. Это я. Вижу их иногда на улице. Грязные, оборванные. Стараюсь быстрее мимо пройти. Я их не боюсь, днём ничего не сделают, а вечером всё равно дома.
Вижу их на улице? Видел. А теперь на меня так смотреть будут? Рано или поздно, но на улицу придётся выйти. Есть захочется, да и тётка эта, когда вернётся, чего-нибудь потребует. И потом – два дня сидеть в такой помойке…
Я быстро моюсь непривычным и неприятным хозяйственным мылом, не то что шампунь, вытираюсь каким-то грязным полотенцем, нахожу ломаную расчёску, причёсываюсь, даже впервые в жизни бороду расчёсываю – не свою или всё-таки уже свою? – и начинаю одеваться.
Нижнее бельё грязное, надевать его совершенно не хочется. Постирать надо бы – начало осени, высохнет быстро. Стирать я не умею, но трусы с майкой кое-как три раза намыливаю и прополаскиваю. На третий раз вода чистая. Комом выжимаю, иду на кухню, там верёвка наискосок, открываю окно, встряхиваю и вешаю.
Джинсы старые и с дырками, но сейчас так носят, сойдёт. Тоже не очень чистые, мне их не постирать без машины. И рубашка не лучше. В комнате какой-то шкаф стоит, может, там чего найду?
Иду в комнату, открываю шкаф. Небольшая куча чего-то грязного. Даже копаться не хочется. Видно, придётся ждать, пока высохнет. Ладно, всё равно один дома. Отдельно висит страшенная зимняя куртка. Он что, в такой ходит?
А пока хоть немного приберусь. Постель заправлю, да самый мусор надо бы убрать. А уж на кухне… Меня дома ещё лет в пять приучили постель заправлять и вообще порядок в своей комнате. И на кухне за собой. Только если что-нибудь высоко или тяжело – позвать родителей. А так – сам.
Постель кое-как прибрал. За комнату и браться не хочется. Иду на кухню, беру остатки хлеба. Жую. И совершенно не понимаю, что делать дальше.
Мне одиннадцать лет, моему телу сейчас намного больше. В школу идти нельзя, не пустят и вообще не поймут. Пойти домой – но где мой дом? Где папа с мамой? Хочу к ним.
Но если даже найду, что и как им объясню? О себе рассказывать буду, что только они знать могут – так испугаются и полицию вызовут. Мол, бродяга этот мальчика украл, где да что ценное лежит – выпытал, а потом, наверное, и убил. А перед смертью… Понятно что сделал, даже говорить страшно. По телевизору таких новостей полно. Да и вызывать никого не надо, папа сам в полиции работает. А дальше что будет? Расскажу всё как есть – кто поверит?
Жить здесь – противно. А что другое – не знаю.
Стук в дверь. Пойти посмотреть? Вспоминаю, что я голый, и поворачиваю на кухню. Трусы почти высохли. Надеваю и иду открывать.
На пороге какой-то дядька вроде меня. Заходит, смеётся и бьёт меня кулаком в грудь. Ведёт себя так, будто постоянно здесь бывает. Проходит на кухню, достаёт бутылку.
Называет меня Сашкой и предлагает выпить с Серёгой. Видимо, его так зовут. Я мотаю головой, он совершенно удивлён. Как это – пить не буду? Оказывается, мы вчера договорились за грибами съездить, он место хорошее знает. По корзинке наберём, быстренько продадим, хоть сколько заработаем. Будет на что выпить.
Но я не хочу пить эту водку! Никакую не хочу! Ни сейчас, ни потом. Попробовал полстакана – и хватит. Вот бы сока пакет…
Бросил что ли? И давно это у тебя? Закодировался?
Что такое закодировался, я не понимаю. Наверное, запрет какой-нибудь. На всякий случай киваю головой – ага, закодировался. Может, приставать не будет?
Так и есть. Видимо, если закодировался, пить почему-то нельзя, и Серёга это вполне понимает. Ежели, говорит, надоест, так раскодируешься, отметим это дело. А за грибами сейчас всё равно поедем.
Грибы я собирать люблю, поэтому охотно соглашаюсь. Опять же деньги на самом деле нужны. Заработаю честно. Благо и майка высохла, а рубашка и джинсы уж как есть. Я одеваюсь, нахожу в коридоре сапоги, беру корзину, и мы выходим.
На лестнице соседка навстречу. За грибами? Ага. Не ворчит, видимо, настроение хорошее, да и мы оба трезвые. Разве что Серёга немного, но совершенно незаметно.
Звонок в дверь. Ромка? На всякий случай спрашиваю, мало ли что. А то разве что послать смогу этажей на восемь, а силёнок сопротивляться у одиннадцатилетнего пацана явно будет маловато.
Ромка и есть. Открываю дверь, он заходит. Ромка оказывается на полголовы выше меня, но лицо такое же детское. А какое оно у него должно быть? Напоминает о тетради. Ну да, на столе, возьми. Недоволен, что я ещё не одет, пора выходить. Но это я мигом. Брюки, рубашка – всё чистое и выглаженное. Непривычно как-то, хотя приятно. Давно так не одевался. По виду, правда, маленький размер, но мальчику, то есть мне, оказываются в самый раз.
Интересно, а что в школе будет? Я ведь только своё имя с фамилией знаю да класс. Ни одноклассников, ни учителей, ни даже расписания – ничего больше! Надо будет на Ромку этого смотреть и больше молчать. Ляпну чего невпопад – смеяться будут, неприятно. И мужика в себе забыть! Начисто. Полностью. Голова, кстати, прошла, и курить совершенно не хочется. Может, детский организм, пацана этого, своё берёт? Силу показывает? А что, водки он явно не пробовал, сигарет, наверное, тоже. О бабах и говорить нечего, зеркало врать не будет.
По дороге Ромка всё о чём-то рассказывает, и я понимаю, что сидим мы за одним столом, учимся примерно одинаково, у него в прошлом году одна тройка. А у меня сколько – в дневнике посмотрю, не спрашивать же! А сегодня в бассейне он меня точно обгонит. Оказывается, мы туда идём прямо из школы. А плавки у меня с собой? Останавливаюсь, снимаю рюкзак и открываю молнию. Вижу белый пакет. В нём полотенце, сверху плавки и шапочка. Аккуратный пацан, молодец, всё с вечера собрано, ничего не забыл.
Плавать я умею, не утону. Но в бассейне лет сорок не был. Мальчик, который я, плавать, конечно, тоже умеет, иначе бы его не взяли. Но если мы плаваем по-разному, что в воде получится? Кто верх возьмёт – тело или голова? Или раздвоение? Тогда Ромка точно обгонит. У него и руки должны быть длиннее.
Мы идём с Серёгой на вокзал. Выглядим обычными грибниками, так что не стыдно. Серёга объясняет, как сесть в поезд без билета и не платить по дороге. Надо пройти по перрону, посмотреть, у какого вагона нет проводника и подойти к этому вагону с другой стороны. Дверь, конечно, закрыта, но у него ключ есть. Потом рассказывает, как в вагоне себя вести. Даже интересно. Через слово у него мат, но он не ругается, а просто так. Мне не то чтобы неприятно, но непривычно… У нас в классе вообще никто не ругается. От старших иногда слышим. Может, рано ещё, четвёртый класс, не доросли?.. Я ему почти не отвечаю, так, поддакиваю иногда. Матом говорить стесняюсь, хотя с ним это вполне можно. Может, в лесу попробую?
На вокзале всё так и получается, как он говорил. Через четыре станции мы благополучно выходим из вагона и почти сразу заходим в лес.
Грибы я собираю с папой лет с пяти. Он это дело с детства любит, и меня, как только я немного подрос, научил. Так что в грибах хорошо разбираюсь и в лесу ориентироваться умею. Серёга ничего не должен заметить.
Папа учил меня далеко не отходить и друг друга из виду не терять. Так и поступаю, тем более что леса этого я не знаю и компаса нет. С грибами везёт как-то сразу. Явно белые пошли. Слой, как говорит папа. Не на каждом, конечно, шагу, но довольно много. Корзины наши наполняются, и настроение поднимается.
Сколько времени прошло – не знаю. Часов у меня, то есть у этого мужика, нет. Даже самых завалящих, пластмассовых. По крайней мере ни на кухне, ни в комнате я их не видел. У Серёги тоже нет. Живут как-то без них…
А грибы красиво растут. Я иногда фотик беру в лес, интересно поснимать. А потом маме показываю. Однажды в фоторамку этих грибов штук двести закачал и зимой в школу принёс. Так все перемены рассматривали. А грибы ещё летом съели! Но сейчас у меня ни фотика, ни тем более рамки. И никогда, наверное, не будет.
Корзины полные, и Серёга поворачивает обратно. Я покорно иду за ним. В лесу обошёлся без мата. По дороге он раза два прикладывается к той же бутылке, но мне не предлагает. На станции таким же образом садимся в поезд, а прямо с вокзала идём к большому универсаму. Продавать грибы я не умею, сколько они стоят – не знаю. Но Серёга аккуратно раскладывает сначала свои, а потом мои грибы по кучкам и громко зазывает покупателей. Он всем заправляет, я же робко стою рядом, ничего не понимая, даже чувствую, что краснею. Но под бородой, наверное, не видно. Серёга смеётся – вот уж не знал, что закодированные ещё и такими робкими становятся! Грибы действительно хорошие, и очень быстро их у нас раскупают. Серёга отсчитывает мне деньги и жалуется, что выпить сегодня не с кем. Так не пей – говорю ему как-то робко и неуверенно. Он машет рукой и уходит…
В школе всё оказывается очень просто. Входим в класс, всем привет. Ромка впереди, я за ним. Он подходит к столу, я тоже. На стене расписание, но какой день недели, я не знаю. Ромка достаёт математику. Понятно.
Я заглядываю в тетрадь – надо же знать, что вчера решали. Звонок. Учительница. Молодая и симпатичная. Понимаю, что смотрю на неё как на женщину. Даже мысленно раздеваю. Давно не приходилось. Есть на что посмотреть, всё чин чином на месте... И не только посмотреть… Будь я помоложе да поприличнее… Блин, забыл, куда уж моложе – постарше! Лет на двадцать. Не хватало ещё глазами встретиться! Поймёт, явно не дура. И как отреагирует? В ступор вгоню, и думать нечего. Будь я классе в десятом – другое дело, почти мужик. Даже без почти, и если она не замужем… А тут пацанёнок только что из песочницы, и без всякого стеснения… Хрен знает что! Быстро отвожу глаза и смотрю в тетрадь. Вообще надо бы поосторожнее с людьми общаться, особенно со взрослыми. Что в моих глазах можно увидеть, могу только догадываться. Но уж только не детскую наивность, откуда ей там взяться?
Вторым уроком изо. Женщина пожилая, никаких эмоций, к счастью, не вызывает. Выдаёт работы с прошлого урока, меня хвалит. Пацана этого, конечно. Интересно, а сам он куда делся? Не тело, конечно, вот оно в полном порядке, и никто ни о чём пока не догадался. Душа. Или мозги. В общем, сознание. А может, я его подавил своей пьяной и взрослой силой, оно спряталось где-то в глубине и робко пытается сопротивляться? Утром, когда хотел опохмелиться и перекурить, точно давил, а потом это как-то прошло. Курить совсем не хочется. Если так, то и на женщин скоро буду смотреть по-детски – как на обычных взрослых. И на математике это просто необходимо.
Остальные уроки тоже прошли нормально. На переменах домашние параграфы прочитывал, чтобы в дураках не оказаться и пацана этого не подвести. Что-то отвечал, даже сверх учебника. За весь день две четвёрки в дневник, стало быть, не подвёл.
На большой перемене обедаем в столовой. Я только тут сообразил, что даже не завтракал. Просто забыл, да и голова болела – выпить хотелось. И покурить… Смешно.
Из столовой выбежали после звонка, и я налетел на какого-то старшеклассника. Он послал меня, а я по привычке ответил этажей на восемь. Это не просто так для связки, я по-настоящему выругался. У него даже челюсть отвисла, а на следующей перемене он стоял с кем-то из своих корешей, показывал на меня и что-то объяснял. А что, он первый начал! Интересно, этот дылда запомнил, что именно я ему сказал и в каком порядке?
После уроков идём в бассейн. Со мной особо не разговаривают, только Ромка и ещё два-три приятеля. Видимо, мальчик не из болтунов. Он мне откровенно начинает нравиться. Сам себе?
Поднимаемся в раздевалку, оттуда в душ, и мне становится как-то не по себе среди полусотни голых галдящих щенят из трёх четвёртых классов. Но на меня никто не смотрит, и я себе внушаю, что мне не полтинник, а всего одиннадцать, как и всем им, что я выгляжу совершенно так же, как и все они. И никакого особого внимания ни моего к ним, ни их ко мне нет и быть не может. Я один из них! Но это же на самом деле так! Мы толкаемся в одной кабинке по два-три человека, друг друга оттираем от воды. Шлепки выше и ниже пояса, суматоха. Я быстро во всё это ввязываюсь, перестаю стесняться и никому не уступаю. Замечаю, что Ромка не только ростом выше меня, но и выглядит постарше, явный акселерат. Значит, он должен быть сильнее, и мне придётся очень постараться. Мой мальчик, буду его пока так называть, ему проигрывать явно не хочет.
Надеваем плавки и выходим из душа. В стороне девчонки в купальниках. Их немного, наверное, только кто плавать умеет. Ромка машет им рукой, они – ему. Ну да, девчонки в школе всегда на высоких внимание обращали. А Ромка выше не только меня, а похоже, и всех остальных. Смотрю на девчонок. Маленькие все, неинтересные какие-то, хотя некоторые и начинают округляться. Понимаю, что гляжу на них как нормальный мужик. На кой мне такая малышня! И вчера, и сейчас, хотя и по разным причинам. Разве что года через три, если в этом классе буду и дальше учиться, на какую-нибудь глаза западут. А с той стороны чьи-нибудь на меня… Замечаю, что щенята на них уже посматривают. Как бы между делом, невсерьёз. Да и девчонки заметно косят в нашу сторону… Интересно, на кого ещё кроме Ромки?
Следующий заплыв наш. Ромка меня немного подзуживает. Типа вырасти сначала, потом и обгоняй. Я отбрыкиваюсь – хорош на маленького. Небось таблетки роста летом горстями ел? Ромка, кажется, не догоняет и даже немного краснеет. Я смеюсь, он тоже улыбается. Восемь тумбочек – восемь человек. Ромка на соседней. По свистку в воду. Я обо всём забыл, только руками намолачиваю. Финишировали вроде бы одновременно. Так и не понял, кто плыл – я или этот мальчик. Думать некогда было. Но я его не подвёл, и это главное.
После бассейна, не сговариваясь, идём с Ромкой ко мне. Я почему-то сразу переоделся в летние шорты, школьное на спинку стула повесил. Видимо, влияние моего мальчика – он ещё и аккуратист такой? Находим в холодильнике обед, самостоятельно, как взрослые разогреваем. Аппетит хороший – наплавались. Вместе делаем уроки, даже интересно. И почерк вполне приличный, это я ещё в школе заметил. Хотя явно не мой. Но свой я и не помню, сколько лет ручку в руках не держал. Стакан – да. Тетрадь Ромка сразу кладёт в свой рюкзак.
Пересчитываю деньги. Вроде бы много, мама мне столько никогда сразу не давала. Хватит или нет на водку – не знаю, но её я точно покупать не буду. И сигареты тоже. Весь день совершенно не тянет, никакого желания. Вчера всего этого и в мыслях быть не могло, а сегодня – я же взрослый! Ну и что? Папа мой не курит и выпивает очень редко. И мама тоже. Значит, даже взрослому всё это не обязательно. Хотя тётка эта непонятная утром, от которой мне дыма досталось, и Серега рядом курил. Ещё я водку сегодня один раз попробовал. Но мне лет сейчас много. Не знаю сколько, но много. Борода седеет, и лысина видна. Так что один раз, наверное, можно, тем более что она сразу назад пошла, и я только вкус почувствовал.
А может, мне сначала в парикмахерскую сходить? Тем более что вывеска – вон она, через дорогу.
Очереди нет, и я прохожу к креслу. Парикмахерша смотрит на меня с неприязнью. Кажется, хочет прогнать. Деньги-то есть? Показываю. А голова чистая? Утром мыл, не беспокойтесь. Покороче подстригите да попроще. Понимаю, говорит, что не рисунок на голове и не укладку. Не миллионер!
Она успокоилась и вроде даже подобрела немного, а я смотрю в зеркало. Голова торчит из красивой серо-пёстрой простыни, но страшная. Борода пугает. Может, аккуратно подстричь, и лучше будет? Но это лишние деньги, а мне есть хочется. После парикмахерской надо зайти в универсам. Холодильника в доме нет, так что не всё подряд покупать. О вкусностях разных не думать – дорого. Надо подешевле да побольше, чтобы на дольше хватило. Готовить я мало что умею, разве что макароны сварить да яичницу. Да, и хлеба купить с запасом.
Парикмахерша закончила. Вижу, что смотрит на меня с какой-то жалостью. Понятно, не она первая… Говорит, что мне надо бы побриться, без бороды моложе и лучше будет, но им брить запретили из-за спида. Правда, она может мне машинкой состричь, даже денег за это не возьмёт, а остальное дома сам станком сумеешь. Я соглашаюсь. Машинка непривычно скользит по щекам, подбородку и под носом, потом на шею. Смотрю в зеркало и понимаю, что выгляжу намного лучше. Не как вчера, но всё-таки.
Расплачиваюсь, трогаю подбородок – колючий. Как летом у папы в деревне. Он там не каждый день бреется – то рыбалка с утра, то за грибами. Так и я сегодня полдня в лесу…
Захожу в универсам. Внимания на меня никто не обращает. Подстригся – и уже на всех похож? А что, грибник из леса в магазин по дороге. Иду со своей корзиной. Дешёвые сосиски, банка горчицы, пакет рожков, упаковка яиц, хлеб – каждую покупку в уме считаю, чтобы хватило.
Прохожу мимо полок с водкой и всякими винами. Вижу цены, которые меня пугают. Неужели у мужика на всё это денег хватало?
Впереди меня какой-то пацан идёт, лет десяти или около того, останавливается и на всю эту водку смотрит. Ему-то зачем? Неужели, дурачок, думает, что взрослым станет, если когда-нибудь попробует? Или просто любопытство? Как я однажды надел папин пиджак, рубашку с галстуком, шляпу и чёрным карандашом себе усы и бороду нарисовал. Потом пришел папа, очень смеялся и отправил меня в ванную.
Замечаю, как говорит мама, мыльно-рыльные полки. Беру стиральный порошок самый дешёвый, кусок туалетного мыла, тоже самого простого, зубную пасту, щётку. Я уже понимаю, что именно буду делать дома. На кассе впереди меня оказывается этот пацан. В корзине у него сок, конфеты не вижу какие, потому что сверху мандарины, и ещё что-то в этом роде. Понятно, я бы то же самое купил. А конфеты – какие мама любит. Перед пацаном расплачивается женщина с двумя тележками покупок, кассирша считает долго. И мы оба ждём.
Смотрю на пацана. Аккуратный, всё у него должно быть в порядке. Шорты клетчатые, летом я в таких ходил, бейсболка, но у меня была не такая.. Замечаю перед кассой какие-то очень дорогие станки для бритья, они мне явно не по карману, и вспоминаю, что видел на полке одноразовые, которые намного дешевле. Предупреждаю пацана, что отойду на минутку за ними. Он молча кивает. Быстро возвращаюсь, и ждём дальше.
А интересно было бы с ним заговорить. Неважно о чём, просто так. Хоть об уроках. Или спросить, чего он у водки остановился, зачем это ему, на меня посмотри. Но он не поймёт и испугается. А кто-нибудь ещё и полицию вызовет. Взрослый мужик к незнакомому мальчику пристаёт! Да ещё на людях, прямо в магазине! Совсем обнаглел! Ясно, что у него на уме…
На кассе всё благополучно, денег хватило. Немного даже осталось. Может, завтра опять за грибами, пока слой не прошёл? Даже с билетом могу проехать. Торговать у магазина без Серёги боязно как-то, никогда ничем не торговал. Может, соседке предложить? И сам поджарю. А деньги, если появятся – не тратить. Только на еду.
У меня деньги обычно не задерживаются. Мама даст иногда на выходные, или папа с премии, или бабушка – а вокруг столько соблазнов… Про еду и не думал никогда – мама готовит вкусно, и холодильник рядом. Одежда, книги, ещё что надо – купят. Только что в конце каникул новый костюм для школы – из старого ещё весной вырос. И рюкзак тоже. Теперь ни мамы нет, ни холодильника, всё сам. А как?
Захожу в подъезд и поднимаюсь наверх.
Ромка засобирался домой, я пошёл его провожать и заодно в универсам, так как нашёл в рюкзаке двести рублей, и мне захотелось чего-нибудь вкусного. Сразу за входом непроизвольно останавливаюсь у полок с водкой. На бутылку хватит, и на закусь ещё останется. Выбор – сортов пятьдесят, если не больше. И куда столько? Я-то всегда пил что попадётся. Подешевле – не то слово. Что и пить нельзя – а пил. И не я один. Но сейчас… Дело даже не в том, что к кассе с бутылкой мне и подойти нельзя – у больших парней выше меня ростом паспорт спрашивают, есть ли восемнадцать, сам не раз видел. Иногда просили меня купить им бутылку-другую – не жалко, даже платили за это. Им хорошо, и мне хорошо. Попросил бы сейчас кого – посмеялись бы, щенок, а туда же – но кто-нибудь да купил бы. Народ у нас такой найдётся. Но пьяный мальчик дома… Даже не в маме дело, которая точно испугается по полной. Это ведь не моя мама.
Но мальчик… Я его в школе не подвёл, в бассейне тоже, уроки сделал, и с Ромкой всё нормально было. Так что ж я сейчас? Пить-то всё равно не хочется, душа совершенно не горит… Зачем это?
Прохожу дальше. Сок, конфеты, фрукты – что мне ещё сейчас надо? На кассе небольшая очередь, за мной встаёт какой-то непонятный мужик с корзиной, похожий на грибника. Скоро он спохватывается, что забыл что-то, предупреждает меня, что отойдёт, я молча киваю. Он возвращается, и я замечаю в его корзине очень нехитрый набор продуктов и всякую ерунду вроде стирального порошка. Раньше для меня и это было почти мечтой, целый пир! Делаю вид, что беру шоколадку, и смотрю на него. Вид помятый, выпил бы вчера с таким не задумываясь, но он подстрижен аккуратно. Такое впечатление, что где-то при деле. Много ли надо – и выглядит вполне себе. И не злой какой-то, я почему-то его совершенно не боюсь, даже если вечером на улице встречу.
Подошла моя очередь, я расплачиваюсь и иду домой. Кидаю бейсболку на вешалку, и замечаю, что это Ромкина. Значит, он ушёл в моей. Вчера тетрадь забыл, сегодня бейсболку перепутал, вот растяпа. А может, я первый надел, а он ту, что осталась, тогда растяпа я. Ерунда, завтра обменяемся.
В коридоре зеркало, внимательно себя рассматриваю. Ничего особенного, вот только глаза… Что в них у обычного мальчишки можно увидеть, не знаю, наверное, наивность какую-нибудь, детство, но мне мои кажутся слишком серьёзными. И тоска какая-то ещё… Видимо, действительно глазами ни с кем нельзя встречаться, тем более с родителями. У них не должно появиться сомнения, что во мне что-то не так. Хотя всё не так. Или почти всё.
Включаю телик и жду родителей, скоро должны прийти. Где и кем они работают, не знаю. И как мне с ними себя вести? Спросят о чём-нибудь, что и знать не могу. Типа звонила ли бабушка и семейные дела разные. И буду, как партизан на допросе.
Первой приходит мама, спрашивает о школе, потом кто как проплыл, потом об уроках на завтра. Смеётся на нас с Ромкой из-за бейсболки. Всё в порядке. Помогаю ей готовить ужин. Это просто, хотя я давно уже питался абы как.
Выкладываю конфеты, оказывается, мама именно такие любит, сок и фрукты. Как угадал? Но мама рада.
Папа сегодня на дежурстве и будет только утром. Кто он – врач, пожарный? А может, в полиции? Не спросишь же!
За ужином почти не говорю, вспоминаю старую шутку – когда я ем, я глух и нем. Оба смеёмся. Потом я без всякого напоминания мою посуду, мама немного удивляется, но вижу, что ей это нравится.
Вспоминаю, что утром на письменном столе видел Гарри Поттера с закладкой, и от дальнейших с мамой разговоров этим самым Поттером отговариваюсь. Я его, конечно, вообще не читал и даже фильма не видел – откуда взять? Да и детское всё это, и ничего давно уже не читал, и видака нет и не было. Только слово это знаю.
Книга толстая, так что можно читать, пока мама свет не выключит, есть у всех мам такая привычка, с детства помню. Закладка мальчика на двухсотой странице, но начну, конечно, с самого начала. А завтра вечером продолжу, опять хорошо. А там понемногу разберусь, что да как, легче будет. Может, до двухсотой надо дочитать, знак какой?
На второй странице мысли повело в сторону. Что же всё-таки происходит? Или мне кто-то ещё один шанс на жизнь даёт? Первая по-дурацки прошла, хотя начиналась как у всех. А потом как-то наперекосяк: одно, другое, третье… Ладно хоть родители меня такого не увидели. Умерли, когда всё ещё нормально было. А потом…
И кто во всём этом виноват? Да сам я и виноват! Не политики, не кризис, не история и не страна – никто! Сам и только сам! Всем хреново тогда было, нечего оправдываться. Кто-то спился быстро и сдох. Именно сдох, а не умер! Чего уж слова подбирать?.. Кто-то сумел удержаться, воли хватило. О тех, кто вовремя подсуетился и разбогател, и говорить нечего. Сумели, значит молодцы. Или просто рядом вовремя оказались. Подобрали, что плохо лежало. А мы, самые обычные люди? Вон Мишка, лет пять с огорода жил. И жена его, и дети всё лето с лопатой. Носки по пять раз штопали! Грибами торговали, себе на зиму солили вёдрами. А потом, когда всё более-менее наладилось, опять работа нашлась. Неделю назад встретил – нормально выглядит. Не шикуют, но сыты и одеты, дети выросли, учатся и подрабатывают. Не у родителей же на шее сидеть, благо шея довольно тощая. Мишка, правда, не пьёт, и хорошо. Только вот грибы сейчас на дух не переносит.
А ведь предлагал он мне грядку на своём огороде, бесплатно предлагал, по-дружески. Может, и нужно было, всё делом был бы занят. Но я тогда уже жил один и пил почти всерьёз. Проще, чем с лопатой возиться. И здоровье было. Если до сих пор жив, значит, даже осталось.
Так что, может, действительно второй шанс? Какая разница, кто? Ещё семь лет в школе учиться, втянусь, можно посерьёзнее быть. Потом в институт, если ума хватит. А и не в институт, свет на нём клином не сошёлся, можно и руками работать. Дело не в деньгах, просто ерундой не заниматься. Какой-никакой опыт и знания и сейчас ещё есть, да новое добавить… Семью завести, детей… Пацана такого, как я сейчас.
Вот весело! В четвёртом классе на такую тему рассуждаю! Если бы вчера мой мальчик с тем же Ромкой о будущих своих детях заговорил – Ромка точно бы не понял. С тем же смыслом они могли просчитывать будущую пенсию. Да, мне до пенсии меньше десяти лет. Или уже не мне…
Если всё-таки второй шанс, то жить надо как-нибудь не так. Как – не знаю. Но знаю, как не надо…
Мама заходит в комнату и выключает свет. Оказывается, уже поздно. Гарри Поттера, которого только открыл, оставляю на завтра…
Открываю дверь и прохожу на кухню. Первое – поесть. Нахожу почти чистую кастрюлю, варю сосиски и съедаю с хлебом. Потом чай и даже сладкий. Теперь надо хоть сколько-нибудь прибраться. Как сумею. Если в этой квартире жить придётся, так тем более.
Сначала отмываю ванну, бросаю в неё всё постельное и из шкафа. Стиральной машины нет, но если порошка побольше да залить водой погорячее, грязь должна отойти. Это и на упаковке написано. А потом прополощу. Джинсы точно так же замочу на ночь в отдельном тазу. Знаю, что линяют.
Иду в комнату и отмываю стол. Разбираюсь в ящиках, нахожу паспорт. Оказывается, я Александр Степанович и мне пятьдесят один год. Потом несколько фоток. Школьник, чистенький такой, самый нормальный, вроде моих одноклассников, которые и понятия не имеют, где я сейчас. Водку этот чистенький разве что в магазине видел. Да, и тётке, которая утром, тоже когда-то одиннадцать лет было. И такой же была, как девчонки из нашего класса. Наверное, и не помнит… Солдат в мундире, какая-то свадебная. Понимаю, что всё это я. Точнее, тот мужик, который теперь я. Нормальным был, как все. Что с ним случилось такое?
Оттираю подоконник. Мусор и всякое старьё сваливаю в угол, потом тазом вынесу на улицу в контейнер. Интересно, сколько раз придётся спускаться?
Мебели в комнате мало, всё сверху разбросано. Куча в углу быстро растёт, довольно скоро понимаю, что пора выносить. Выкинул пять тазов доверху всякой ерунды, потом вымыл пол. Конечно, здесь ремонт надо делать, но пока что могу.
Перебираюсь на кухню и продолжаю уборку. Интересно, а что будет дальше? Когда мужик этот вернётся. А я тогда куда денусь? Он же не просто вернётся – вот он я, квартиру освободите. Он тело своё потребует освободить! Вдвоём в одном нам не ужиться. Он пьёт и курит, а я нет. И тётка эта придёт – к нему или ко мне? А может, мы сейчас оба в одном? Там, где я стесняюсь, ему всё просто. С тёткой ночью будет – точно он. А что с утра не курю, не пью, постригся и прибираюсь – это я.
И тут понимаю, что всё это может быть неспроста. Что кто-то просто забрал мою жизнь. Даже украл. Не всю, но почти. Что у меня было? Сначала одиннадцать лет нормальной жизни, как у всех. Первые три года я мало что помню, мама и папа, потом детский сад, школа началась. О будущем и не думал, это в конце школы. И вдруг за одну ночь проходит сорок лет. Никаких больших планов строить уже не нужно. Доживать, что осталось. Лет десять-пятнадцать, вряд ли больше получится. Пил мужик этот, наверное, крепко. Только из комнаты вынес целый таз бутылок и пузырьков от одеколона. Не сразу понял, что он и его пил, откуда мне знать? А сколько ещё на кухне валяется… Так что здоровье у этого Александра Степановича должно быть не самым крепким. И эти сколько осталось лет нам надо постараться прожить хоть как-нибудь получше. Подчинить свои наивные детские мозги этому совершенно недетскому телу. И попробовать подчинить это самое тело своим наивным мозгам. Жалко мне его…
Продолжая рассуждать, выгребаю мусор с кухни. Ещё пять тазов.
Предположим, я действительно начну эту правильную жизнь, которую нафилософствовал, как говорит мама, когда папа начинает глубокомысленно рассуждать о чём-то непонятном. За неделю основательно приберусь, всё отмою, несколько дней поезжу за грибами, хоть сколько-нибудь на них заработаю. На работу устроюсь – тем же дворником, потому что ничего не умею. Но завтра вечером опять придёт эта тётка. Даже если трезвая, так с бутылкой. Удивится, что чисто, что пострижен и причёсан – и стаканы достанет. А мне что делать? Не пускать? А может, она живёт здесь? Фотку эту показать – вот какой был! Год на обороте коряво как-то подписан. Если третья цифра шесть, то, наверное, я. Или он. А восемь – так, может, и сын. Его, не мой же. Хотя как посмотреть… Тогда ему лет тридцать. И внук уже может быть! Интересно, как его назвали? Вот бы найти! Чтобы не просто так эти годы жить…
Может, и у неё подобная фотка найдётся, вспомнит… Взять слово, что пить не будет, и перевоспитывать? Да какой из меня воспитатель… Хотя вдвоём жить легче. И потом, я же сейчас взрослый, что было утром, я понял… Это, наверное, того мужика действие. Но почему мужика – Александра Степановича! Имя есть! Хоть и одно на двоих. И мы действительно оба в одном.
В кухне почти чисто, даже раковину отмыть получилось. За окном уже ночь. Иду в ванную и замечаю пакет с одноразовыми станками. Бриться я, конечно, не умею. Даже не знаю, как правильно станок этот держать. Для пробы провожу по руке ниже локтя. Немного щекотно. Остаётся небольшая чистая полоска. Значит, надо просто прямо вести и не спешить.
В рекламе видел, что надо намылить лицо, легче будет. Но там какая-то пена, у меня на неё денег не хватило. Пробую мылом – не мылится. Значит, намылю руки, а ими потом лицо. Уже лучше. Беру станок и начинаю от виска. Получается. А может, у рук память есть, мышечная какая-нибудь. В какую сторону брить, где и как кожу оттянуть… А если профессия какая-нибудь была, то руки и её должны помнить, что и как делать. Узнать бы… Александр Степанович наверняка раньше брился. Может, не каждый день, но на старых фотках он без бороды и вполне нормально выглядит. Вторая щека, усы, подбородок, шея… Не спеша, спокойно. Всё нормально, будто не первый раз. Лицо меняется, и очень здорово. Смываю остатки мыла и смотрю в зеркало. Этому человеку действительно надо бы жить, есть ещё время…
Звенит будильник, и я просыпаюсь. Кот, как всегда, головой на подушке. Как говорит мама, мордой к морде. Будильник вчера поставил на полчаса раньше, чтобы почитать немного, пока мама с папой не проснулись. Гарри Поттера только в кино видел, а тут мама книгу подарила. Если понравится, и остальные понемногу обещала купить, все сразу дорого. Вчера читал долго, мама два раза приходила свет гасить, но я её как-то уговаривал и дочитал до двухсотой страницы. Сейчас немного с утра продолжу, потом после школы. Интересно же.
А на выходные мы к бабушке поедем, за грибами пойдём. Я у неё с августа не был, с летних каникул, и очень соскучился. Бабушка позавчера звонила и очень ждёт.
Открывается дверь, и входит мама. Она не любит, когда я читаю в постели, говорит, что зрение испорчу. А мне так нравится. Но всё равно пора вставать.
Дальше как обычно. Чищу зубы, умываюсь, причёсываюсь. Мама говорит, что у меня причёска, как у дяди Фёдора из старого мультика. А у неё очки, как у мамы этого дяди Фёдора. И поёт она так же хорошо. И вообще моя мама самая лучшая в мире.
Я одеваюсь и выхожу на кухню. Сегодня мы завтракаем вдвоём. У папы ночное дежурство. К завтраку в такие дни он не успевает, но нам пора уходить, и мы не можем его ждать. Жалко, я люблю завтракать с ним.
Во дворе мама меня целует, я немного стесняюсь. Мы расходимся. По дороге встречаю Ромку. Мы дружим с детского сада, и потом в одном первом классе оказались. Ещё в прошлом году на физкультуре мы стояли рядом. А за лето Ромка вдруг вытянулся, я его не сразу узнал, сейчас он первый в шеренге. Мой папа назвал его акселератом, я сначала не понял, кто это такой. Но папа мне объяснил, и добавил, что рост – это не главное, что я тоже вырасту и его догоню, потому что сам он повыше Ромкиного папы. Я и не расстраиваюсь, с Ромкой мы по-прежнему друзья и в школу ходим вместе.
– Всё ясно, будем составлять протокол. Повторите ещё раз, я записываю, – участковый говорит спокойно, он на работе.
– А что говорить? Я в соседней квартире живу, год назад сюда переехала. Трёшку разменяли, которую муж мой покойный лет тридцать назад на заводе получил. Сын со снохой в двушку поехали. А я сюда. Одной-то мне много не надо.
– Это к делу не относится, по существу давайте.
– Так я и говорю по существу. Год назад сюда въехала, тогда же и с Сашкой познакомилась. Даже отчества не знаю, Сашка и Сашка, все его так звали. Грязный он ходил, небритый, пил много. Сначала думала, не повезло с соседом. Наверняка драки, скандалы всякие впереди. Но нет, тихо всегда у него было. Я как-то раз к нему зашла, уговаривать стала, мол, нельзя так, и пить не надо. А он только рукой махнул, равнодушно так.
А час назад стою на кухне, завтрак готовлю. Вдруг кто-то в дверь молотит да кричит, громко так. Смотрю в глазок – баба какая-то, вся помятая, сразу и не поняла кто. Открываю – она вон стоит, за косяк держится, покачивается и кричит. Понять ничего не могу. Видела её дня два назад – от Сашки выходила. За рукав меня тащит и ревёт вся. Захожу в Сашкину квартиру – всё прибрано, никогда у него так не было. Чисто, хотя и бедно. На верёвке бельё сушится. Смотрю – он на диване лежит. Аккуратный такой. Подстрижен, выбрит чисто. Будто готовился или предчувствовал. И глаза у него открыты. Подхожу – синие, серьёзные такие.
Когда последний раз видела? А вчера утром. С дружком каким-то за грибами собрались. Я домой поднимаюсь, а они вниз. Он лохматый был какой-то, небритый как всегда. Но ничего такого не заметила, трезвый. Всего-то сутки назад…
2013