Перед рассветом. Когда время как будто застывает, приобретая почти ощутимую вязкость, обволакивая все вокруг – здание университета, парк, безлюдную в это время улицу, здание общежития, избитого ветрами, на углу которого горит одинокий фонарь. Перед рассветом. Когда единственными звуками могут быть лишь порывы зимнего ветра, беснующегося в просветах между домами, в арках, иногда пробирающегося на лестничные клетки подъездов и воющего в них словно раненый зверь.
Перед рассветом. Когда почти все спят. Бодрствуют только безнадежные романтики, страдающие бессонницей, да еще те, кто в силу причин вынуждены находится на службе. И только романтики понимают, насколько это волшебное время – перед рассветом.
Надежда Петровна Троицкая не смотря на почтенный возраст и крупное телосложение не была лишена романтизма, о чем явственно свидетельствовал томик Теофиля Готье, лежащий на столе в вестибюле общежития, к тому же жесткая кушетка не давала шансов сладко поспать, ну а кроме того, госпожа Троицкая пребывала в сей обители в чине вахтерши.
Она включила чайник, насыпала зеленого чаю прямо в чашку и взяла книгу. Однако, ее взгляд привлек не текст, а черная пустота коридоров. Она работала здесь уже полтора года, но только сейчас обратила внимание, как здесь жутко по ночам. Тишина и мрак среди обшарпанных, покрытых паутиной трещин стен.
- Господи, ну и местечко! – Усмехнулась Надежда Петровна, напяливая очки.
Она вернулась к книге, читая с упоением все подробности, на которых сконцентрировался Готье даже больше, чем на самом сюжете. А вокруг – жужжание люминесцентных ламп, да бульканье закипающего чайника. Еще – волнение, непонятное, необъяснимое. Вахтерша бросила поверх очков взгляд на темные коридоры. Нет, ничего.
«… Маркиза занимала отдельные покои, куда маркиз не являлся без доклада…»
Надежда Петровна горько усмехнулась. Вспомнила мужа-алкоголика. Тот, невесть где в очередной раз нажравшись, возвращался домой и требовал от нее выполнения супружеских обязанностей. Он был мелким, худосочным, но необычайно сильным. А под градусом он всегда был зол. Срывался на всех без разбору. Особенно на жену.
А однажды, не выдержав очередного унижения, Надежда Петровна возразила мужу чугунной сковородкой. А он возьми, да и ударься виском об угол стола. Несчастный случай, так и написали, тем более, что у погибшего было столько алкоголя в крови, что совершенно не удивительно, что он не держался на ногах.
Но вот что было хуже всего, так это то, что все это произошло на глазах у маленькой дочери Кати. В тот момент она стояла в дверях, прижимая к груди подаренную ПАПОЙ в те года еще редкую, а значит дорогую куклу Барби. После этого дочь замкнулась, игнорируя мать напрочь. А через несколько лет, когда Кате исполнилось шестнадцать она, после очередного конфликта на ровном месте бросила: ты убила отца, и навсегда покинула родные пенаты. Прошли года, но Надежда Петровна так и не узнала, где ее дочь, жива ли?
Оставшись в одиночестве Троицкая долго горевала, ходила в церковь, молилась за дочь, работала на износ лишь бы не возвращаться в пустую квартиру, а возвращаясь, не знала чем себя занять. В ее доме всегда было чисто и сытно… Но для кого это все?
А однажды приблудился пес, беспородная дворняга, с такими умными глазами, что Надежда Петровна решилась и оставила пса. Нарекла Максом. Макс радостно встречал ее после работы, облизывал лицо, не гадил, и вообще оказался очень чистоплотным псом. Чувствуя одиночество хозяйки, пытался занять ее собой, таща на прогулку, или пряча пульт от телевизора под диваном. В моменты, когда хозяйке становилось совсем плохо, пытался развеселить крутясь волчком в попытке поймать собственный хвост.
Но полтора года назад пес сдох. От старости. Тогда же Надежду Петровну сократили с должности бухгалтера с предприятия, которому она отдала лучшие годы своей жизни. Порыдав пару дней, Троицкая наобум вошла в первые попавшиеся двери. Ей предложили вакансию вахтера в студенческом общежитии. Зарплата, конечно, не ахти какая, ну так а что ей одной надо-то?
Надежда Петровна отложила книгу, налила кипяток в чашку и вернулась к чтению.
«…На прутьях каминной решетки, как бы выдутых чьим-то мощным, не перехваченным дыханием, под огромным колпаком полированного металла, потрескивая пылали три полена, вполне пригодных для рождественского огня. Исходивший от них жар был весьма кстати в такое время года для комнаты таких размеров…»
Жар
Капелька пота, скатившись со лба женщины упала на страницу.
В вестибюле было жарко, что не было бы странно для августа. Но за окном февраль…
Она оторвалась от книги, посмотрела поверх очков на коридор и увидела, что где-то в глубине восточного крыла что-то горело, словно камин эпохи Людовика XIII неожиданно оказался в душевой общежития.
- Что за..? – Удивилась Надежда Петровна.
Книга легла на стол, по верх нее очки. Троицкая привстала, однако что-то ее заставило застыть на месте.
Источник света неспешно двигался по коридору. Еще несколько секунд и он будет здесь, в вестибюле. Что-то в этом свечении было… завораживающее и в то же время отталкивающие. Троицкая застыла в неудобной позе боясь пошевелится. Хорош охранник, подумала она про себя. Студенты шалят а я…
И вот тут то ей открылась совершенно немыслимая картина: из коридора восточного крыла вышла Юля из сорок седьмой комнаты и неспешной походкой направилась к выходу. Сюрреализм картины заключался в том, что девушка горела ровным ярким оранжевым пламенем, и от нее исходил такой жар, словно от сельской печки. Но девушка шла, казалось не замечая того, что с ней происходит. Кроме того, огонь не повреждал ни волос ни одежды.
- Ох! – Только и вырвалось у Надежды Петровны и она грузно опустилась на стул.
- Доброе утро, Надежда Петровна. – Сказала Юля, и прошла сквозь закрытые двери, полыхнув при этом, словно в костер плеснули керосину.
В вестибюле заметно похолодало, но Троицкую колотило не по этому. Она сидела тупо уставившись в запертую дверь, бормоча «Отче наш» ибо это была вторая пришедшая в голову мысль.
Первой было – Юля из сорок седьмой комнаты вчера отбыла домой, к родителям.
Продолжение следует