I.
В конце мая 1982, когда уже были сданы госэкзамены и прошла защита диплома, настала пора собираться на военные сборы. За пару дней до отъезда, нас собрали в самой большой аудитории, и начальник кафедры полковник Пичкур произнес перед нами прочувствованную напутственную речь, во время которой рыдали не только слушатели, но и, наверняка, души усопших классиков ораторского искусства.
В этот год нам предстоял не традиционный 30-дневный «пионерлагерь», как отзывались о сборах предыдущие поколения курсантов (так величали на военкафедре студентов), а полноценная трёхмесячная сержантская «учебка» в ракетно-артиллеристской бригаде, где-то под Пензой.
Провожать меня пришли три девушки. Две из них были немного знакомы, поэтому хоть и слегка натянуто, но общались друг с другом, стоя со мной в сторонке от основной массы отбывающих к месту сборов. Третья, метрах в пятидесяти от нас, курила одну за одной сигареты. Она была замужем, и старалась не привлекать внимания. Так я и бегал между ними, пока не прозвучала команда по автобусам. Через полчаса мы были на вокзале, ещё через какое-то время паровозный гудок дал сигнал к отправлению, и почти сразу, в гремящих тамбурах, появились первые пьяные. Сопровождавшие нас офицеры благоразумно не стали вставать поперёк стихии и куда-то пропали. Через какое-то время уже пели и гуляли все три плацкартных вагона, увозящих нашу гоп-компанию навстречу «армейским будням».
Самой популярной темой этого массового застолья было напутственное слово начальника кафедры, с комплимента в адрес которой началось это повествование. Особо талантливые пересмешники воспроизводили не только цитаты, но и целые сцены из этой эпохальной речи, которая не была столь бурно встречена в оригинале лишь по причине шока, в который она изначально ввергла ошеломлённых зрителей…
Полковник, похоже, крепко принял перед выходом то ли для «голосу», то ли «после вчерашнего». Зацепило его не сразу, поэтому начал он довольно хмуро, пообещав, что тяготы и лишения воинской службы пойдут нам только на пользу, армия - школа жизни и бла, бла, бла… в таком же роде. Потом землисто-серый оттенок его лица стал интенсивно менять цвет на красный, тусклый взгляд заиграл весёлой искрой, и он буквально выпрыгнул из-за кафедры на авансцену. Выглядел он так, как будто собирался отмочить какую-то очень весёлую шутку. Внезапно присев, он хлопнул себя по массивным ляжкам ладонями и заговорщицки сообщил с малороссийским выговором : «Свэжих овощей, фрухтофф на три мэсяця забыть. Овощи будут только концентрированные, а фрухты сухие в компоте, по праздникам» Уразумев, что объявление не очень впечатлило аудиторию, здесь все и так понимали, что не в санаторий для язвенников собрались, полковник решил сменить тему и, неожиданно, изобразив выражение лица, в его представлении наиболее полно соответствующее образу «слуга царю, отец солдатам», выдал:
-«Сынки! И я ишо вот о чом вас прошу…Хде попало не срать! А то ведь идёт боец раз, сел… и посрав!»
При этих словах сонная аудитория встрепенулась. Здесь многие были «после вчерашнего», но неожиданный поворот темы заставил поникшие в полудрёме головы подняться и заинтересованно обратиться в сторону оратора. А тот, выражаясь современным языком, жёг. В один прыжок оказавшись у доски, каллиграфически выверено, пунктиром нанёс путь бойца, обозначив того на схеме маленьким кружочком. Точка, из которой боец вышел, была обозначена буквой «А», точка, где по меткому выражению начкафедры боец « сел…и посрав», была помечена символом «Б».
-«А дальше шо?» -, уже впадая в какое-то исступление и продолжая чертить, спросил оратор. «Правильно... Летит муха!» На схеме, чуть в отдалении от точки, обозначенной на схеме буквой «Б» появился треугольник, означающий муху и пунктир из стрелочек, фиксирующий её путь в точку, где «боец посрав».
-«Вот ёна здесь сидит, сидит..», - продолжал полковник, старательно вписывая треугольник в кружочек рядом с «Б», « ..и летит куда?..правильно! В пункт питания!».
Значительную часть мужского населения нашего механико-математического факультета составляли (при всём уважении) сутулые очкарики, которые привыкли относиться к учебному процессу максимально серьёзно. По выработавшейся за пять лет привычке, они переносили зарождающуюся на доске схему к себе в конспекты, время от времени впадая в ступор при попытках снабдить её письменными комментариями. Диспозиция, тем временем, пополнилась прямоугольником, помеченным надписью «пункт питания», исполненной шрифтом, способным по изяществу поспорить с типографским.
-«А дальше шо???» - задал вопрос отец-командир и сам же на него и ответил, рисуя рядом со знаком «пунктом питания» ромб с буквой «Р» внутри.
-«Прийшла рота на приём пыщи и оказалась после хде????....»,- на схеме, в левом верхнем углу появился вытянутый прямоугольник с пятью маленькими в ряд кружочками внутри, к которому от ромба вели аккуратные пунктирные стрелочки, - «...правильно в сортире!!!!»
-«А хде в этом случае оказывается боеспособность???..», - и, просто сияя от счастья, после мхатовской паузы, сделал завершающий вывод - «правильно, там же,.. в сортире!!!»
Аудитория пораженно молчала. Ни одна теорема, ни на одной из профильных кафедр за весь период нашего обучения не была столь блистательно и безукоризненно доказана.
Тут, похоже, в организме полковника случился рецидив. Его лицо из багрово-красного вновь стало обретать землистые тона, он вернулся за кафедру и нехорошо посмотрел на слушателей.
-«Матэматики, яку вашу мать!!!»,- с неприкрытым злорадством произнёс он. «Там вас научат считать йраздватричетырепьять бэз калкульятора… Понедельник, сбор в 9:00, хто не запомнил», и, не оставив шансов дневальному для соблюдения ритуала, вышел.
..Теперь, по примеру одной из компаний, во всех купе перед тем, как налить стакан гостю, требовали: «Боец такой-то! Доложи про муху» и наливали только в случае канонического изложения с приложением схемы. Я пару раз поучаствовал в этом балагане и даже ответил на дополнительный вопрос: «Шо обозначено трэугольником на схэме?», за что и поимел бонус в виде ломтика сала к четверти стакана водки. К тому моменту выпито уже было прилично, но всеобщий пьяный кураж меня не увлёк, я пребывал в невесёлых мыслях о предстоящем лете, которое должно было пройти пусть и в неплохой, но абсолютно мужской компании. С этим настроением, на ходу прикуривая сигарету, я двинулся в тамбур, хотя повсюду, открыв окна, уже курили в вагоне.
II.
В тамбуре стоял резкий запах креозота, похоже на этом участке недавно перекладывали шпалы. Провожая взглядом проносящиеся за окном столбы, там уже курил Серёга Шарапов, один из трёх наших сокурсников, которые поступали уже отслужив срочную. Они все эти годы так и продержались особняком, как бы давая понять окружающим, что и возрастом постарше и в жизни повидали побольше. Увидев меня, он обрадовано заулыбался и сказал:
- О, я тебя искать хотел, а ты тут как тут!
Такой поворот событий меня несколько озадачил. Мы с ним особо знакомы не были, за всё время учёбы пересекались всего пару раз по каким-то незапоминающимся поводам. Я изобразил внимание на лице, и стал ждать, что будет дальше. Но тут распахнулась дверь, ведущая из соседнего вагона и к нам, буквально, ввалился Андрюшенька Демченков, непьющий, некурящий, застенчивый и тихий отличник. Увидев нас, он от неожиданности и по природной интеллигентности смущенно пискнул: - «Извините!», а затем алкоголь взял своё, и он, схватившись за поручень и обретя таким способом равновесие, неожиданно глубоким басом выдал: - «Боец Шарапов, доложите про муху!» и пьяненько осклабился, что никак не вязалась с его добродетельным образом. Сергей слегка приобнял его за плечи и, развернув в сторону двери, ведущей в наш вагон, деликатно вытолкал, напутствуя словами: - «Иди, иди. Завтра будет тебе и муха, и стрекоза, и муравей… и, вообще, много чего интересного».
- «Ты его когда-нибудь видел таким?» - подмигнув, спросил он меня, - «Ничего, завтра ему про муху расскажут»
- «А что будет завтра?», - решил поинтересоваться я.
- «Завтра начнется жизнь по уставу», - ответил он как-то очень буднично, и я без дополнительных комментариев, по тону, сразу понял, что это не самая приятная новость.
- «Короче, чего я тебя искать то хотел..»,- вернулся он к прерванной теме, -«Видел, как тебя три красавицы провожали, молодец, хотя и не скромно». Я опять предпочёл промолчать, не понимая, к чему он клонит. А Шарапов, словно читая мои мысли, продолжил: - «Это я к тому, что три месяца в казарме за забором будут очень долго тянуться, если время от времени за этот забор не выходить. Называется это «самоволка», а мой боевой опыт подсказывает, что на это дело лучше ходить с напарником. Улавливаешь?»
- «Улавливаю. А чего вдруг я? У тебя же, как минимум, уже два «напарника» имеется», - спросил я, намекая на ещё двух «сверхсрочников».
- «Да нет, они не по этой теме, разговаривал я с ними. Один жену боится, не меньше, чем Министра обороны, второй от звонка до звонка трубил на точке за Полярным кругом, а это покруче, чем на подводной лодке. У него с той поры на генетическом уровне закрепилось, даже под страхом смерти - ни шагу за периметр части, потому как ничего интересного, кроме этой самой смерти, там нет. А ты, судя по количеству провожавших тебя особ, не чужд авантюре и риску», - лихо подытожил он и, обезоруживающе, всем лицом улыбнувшись, завершил, - «Ну что, по рукам!?»
Решение проблемы, занимавшей мои мысли последние несколько часов, нашлось само собой. Глупо было в этой ситуации отказываться и говорить «нет». Поэтому я хлопнул по протянутой руке, давая согласие на внесенное предложение, и, признавая его главенство, сказал: - «Тогда командуй»
- «Команда простая,- ответил Шарапов, - у нас там будет день оглядеться, пока в форму не переоденут. Надо будет присмотреть, где «гражданку», в смысле одежду цивильную, сховать. В кирзачах и х/б за периметром нас быстро срисуют и куда надо стуканут. Городок там небольшой, и что к чему все, должно быть, хорошо понимают. Да, и приготовь, на всякий случай, пакеты целлофановые или болоньевые, чтобы под рукой были, мало ли где придётся обличье менять, вдруг дождь или ещё какая сырость». Судя по чётким инструкциям, я понял, что имею дело с профессионалом. Это внушало определённый оптимизм относительно перспектив предстоящей авантюры.
Между тем, веселье в наших вагонах постепенно шло на убыль. Отчасти от того, что, практически, иссякли запасы и, в большей степени, по причине того, что иссякли силы у большинства участников. Ещё через какое-то время многие уснули в живописных позах там, где их сморила усталость и алкоголь, и только несколько компаний картёжников вяло шлёпали картами, не сдаваясь одолевавшему их сну до момента окончания игры.
До прибытия на станцию Каменка, где нас ждало построение и посадка в автобусы для доставки в войсковую часть, оставалось чуть меньше четырёх часов.
III.
Обжились на новом месте мы довольно быстро. В первый вечер, практически сразу после автобусов, наше благоухающее перегаром стадо отогнали на ужин, после, дав ещё минут тридцать на всё про всё, объявили по казарме отбой, предоставив каждому возможность самому выбрать место для сна, благо кроватей было с большим запасом.
Утро наступило в 6:30. Дальше день покатился, как литерный поезд, минута в минуту, строго по расписанию. В 7:00 нас уже вели на завтрак, оттуда в баню. Вышли мы в 8:30, облачённые в галифе, гимнастёрки, кирзачи и пилотки со звёздами. В 9:00 начались первые занятия. К этому времени у всех на гимнастёрках были прикреплены комсомольские значки, за исключением двух комсомольских активистов, уже состоявших в партии. Темой занятия были Воинские Уставы и, в частности, «обязанности солдата (матроса) перед построением и в строю». К концу дня мы должны были знать эти обязанности наизусть.
Перед ужином нас разбили на отделения и взводы, в соответствии с этим распределили места в казарме, назначили младший комсостав из числа тех же сверхсрочников и комсомольского актива, а время после ужина прошло в тренировках по заматыванию портянок и отработке норматива «отбой – подъём». Была в этот день и хорошая новость. Принёс её Шарапов, уже облачённый в погоны старшего сержанта с красными лычками. Под каптёрку для хранения гражданской одеждой выделяли одну из комнатушек казармы, изготовить дубликат ключа к замку он брался в первую увольнительную. Это значительно упрощало один из этапов подготовки к «самоходу». Оставалось определить пути выхода и возвращения на охраняемую территорию воинской части, а также выяснить расположение мест культурного досуга в городе Каменка, которые нам предстояло посещать в поисках подруг.
Две недели до присяги прошли за зубрёжкой Уставов и в строевой подготовке. Особо строптивых или, по здешней квалификации, «самых умных» зачисляли в «строевую академию», и они в полуденную жару, сразу после обеда, когда у остальных было сорок пять минут личного времени, шли дополнительно отрабатывать строевой шаг на бригадном плацу. Успешно окончить «академию» можно было, лишь продемонстрировав навыки, достаточные для несения службы в почётном карауле у Мавзолея на Красной площади. Всё, как в гражданской жизни, в «академию» попадают «самые умные», а выходят уже «как все». В итоге, к дню приёма присяги «умных» в наших рядах не осталось.
Точнее, умные учились маскироваться и продолжали глумиться над святыми для людей в форме вещами, но уже в более изощрённой форме. Так, например, повсюду на ухоженной территории воинской части взгляд натыкался на разнообразную наглядную агитацию, где, казалось бы, шкодливой фантазии особо не развернуться. Ан нет! Кое-где цитаты коммунистических классиков о необходимости высокой боевой готовности в окружении агрессивных империалистических супостатов были начертаны готическим шрифтом, заимствованным из оформления альбомов идеологически чуждых групп, исполняющих «сатанинскую» музыку в стиле HEAVY METALL.
От такого коктейля формы и содержания у людей посвящённых на первых секундах случался культурологический шок, он же когнитивный диссонанс, или, говоря проще, изумление. Дальше, больше. У входа в солдатскую чайную, где чая не было, но продавали сигареты, мыло, зубную пасту и прочий мелкий товар, под призывом «Стань отличником боевой и политической подготовки!» на металлическом щите, исполненные маслом в натуральную величину, красовались четыре воина, сидящие за партами сложив руки, как примерные ученики. С фотографической точностью неизвестный художник изобразил Великую Четвёрку. Все, разумеется, были с Сержантскими лычками, а Леннон в своих привычных очках–велосипедах. Разумеется, на гимнастёрках этих ливерпульских воинов присутствовали значки «Отличник боевой и политической подготовки» и ВЛКСМ. На бригадном плацу вообще было художественное творение, которое кроме как идеологическую диверсию воспринять было нельзя! На монументальном панно, размером где-то 10х5м под надписью «Будь готов исполнить свой воинский долг!» красовалась то ли девица в парадной военной форме, отдающая честь кому-то левее и выше, то ли, прости Господи, накрашенный пухлогубый педик, которых тогда или принудительно лечили или сажали по соответствующей статье. И всё это на фоне карты мира, где вся Евразия была выкрашена в красный цвет от Ла-Манша до Аляски, за исключением части Индии и Китая. Для тупых или наоборот, чересчур образованных, золотом по красному было выведено - СССР.
Стоя перед этим шедевром, мы и принимали присягу. А праздничный обед по такому случаю, как и обещал в своей незабываемой речи полковник Пичкур, включал компот из сухофруктов и даже ватрушки. Наиболее достойные в этот «святой» день получили первые увольнительные, я в число достойных не вошёл, так как имел взыскание за исполнение срамных куплетов во время самоподготовки. Зато в этот вечер из увольнения вернулся Шарапов с дубликатом ключа от каптёрки и, как это уже не раз бывало, с хорошими новостями.
(продолжение)