Рассказ
Главный инженер неожиданно командировал Симакова в самый отдалённый район:
--Глеб Петрович, в заявке из Осиновки на оборудование и запчасти не всё ясно. Надо бы на месте разобраться, соответствуют ли их требования действительности. Ваш заместитель прекрасный инженер-механик, но недостаточно опытный для такого дела, поэтому я прошу Вас съездить туда.
--Когда ехать, Василий Кириллович ?
--Чем раньше, тем лучше, завтра, если сможете, квартал ведь к концу идёт. Плохо, что у нас с утра не будет ни одной свободной машины.
Поездка эта была крайне некстати: в ближайшую субботу дочери исполняется восемнадцать лет, к такому событию подготовиться надо. И вот на тебе! Но домашние отнеслись к этому известию с пониманием – служба есть служба.
Прямой автобус ходит туда один раз в день, по этой причине Глеб Петрович добрался до Осиновки лишь в третьем часу. В конторе "Сельхозтехники" застал только секретаршу да председателя профкома, они объяснили, что остальные « разъехались по хозяйствам», но заверили, --- завтра в восемь все будут на месте. Симаков отметил командировку и пошёл устраиваться в Дом приезжих, как называют здесь местную гостиничку, представляющую собой трёхкомнатную квартиру в жилом доме. Оформился, бросил портфель и пошёл осматривать райцентр, он здесь не был лет десять.
В поселковом универмаге купил пару дефицитных книг, в областных магазинах таких днём с огнём не сыщешь. Возвратившись, перекусил , улёгся и стал читать. Не заметил, как уснул.
Разбудил его яркий свет, падающий из коридора через приоткрытую дверь. Осторожно ступая, в комнату вошёл мужчина и стал устраиваться на соседней койке. Симаков повернулся на другой бок. Вошедший оглянулся:
--Я разбудил Вас, простите, пожалуйста.
--Да нет, ничего, не беспокойтесь,-- ответил Глеб Петрович, включив настольную лампу и взглянув на часы -- было ровно двенадцать,-- я уже поспал часа три, а до утра ещё далёко.
--А я, наверное, вообще не усну.
--Что так?
--Двумя словами не скажешь , не объяснишь всего.
--А Вы расскажите, если не секрет.
--Не секрет. Это моя жизнь. Сон Вам только перебью.
--Уже перебили, так что повествуйте.
Мужчина сел на стул и облокотился рукой о тумбочку. Он был высок ростом, хорошо сложён; обращали на себя внимание его руки, вернее пальцы -- длинные, тонкие, но, по-видимому, сильные, как у музыканта.
--Зовут меня Сергей Михайлович, я местный, моя деревня в десяти километрах отсюда. Родители там живут. Ещё в младших классах пристрастился к рисованию и лепке. Отец, когда ездил в Осиновку, привозил мне пластилин и акварельные краски, но они меня мало привлекали, я любил рисовать простым карандашом. Учительница мне как-то рассказала, что есть такие художники, которые лепят из глины, воска, вырезают из кости, дерева, камня. Вот и я решил попробовать. Глина в нашем селе есть, но не очень годная для такого дела, а воск дорогой, его пчеловоды берегут – на вощину меняют. Взялся сначала за дерево. Разную древесину пробовал: у лиственницы красивая текстура, клён тоже хорош, липа особенно приглянулась, она мягкая, легче поддается обработке. Вот так и подружился с деревом, которое понравилось ещё и тем, что оно живое, тёплое, даже в мороз не обожжёт руку, как металл или камень. Учителя меня хвалили, всячески поощряли, мои поделки посылали на выставки народного творчества, некоторые из них до сих пор в областном краеведческом музее стоят.
--По возвращении домой обязательно схожу посмотреть. Продолжайте, пожалуйста, извините, что перебил Вас.
--После окончания школы меня пригласили сюда в заводской Дом культуры на должность художника. Я был очень рад такой работе, старался получше оформить зал, стенды в библиотеке и читальном зале, афиши. И отцу с матерью мог деньгами помочь. А свободное время отдавал любимому занятию. Тогда мне нравилось вырезать мелкую пластику: собак, кошек, цветы, сказочные персонажи. Мне удавались круглые миниатюры, на которые можно смотреть с разных ракурсов, со всех сторон. Для более крупных скульптур требовался станок и много материала. Позже отец сделал удобный станок.
--А инструменты где брали?
--Сначала резал перочинным ножичком, стеки потом изготовил слесарь из нашей мастерской. Даже у зубного врача выпросил кое-что. Затем меня в армию призвали. Мой командир, сам неплохой рисовальщик, давал мне книги о художниках, альбомы, буклеты, советовал после службы поступать в академию или училище.
Я с ним не соглашался, зачем это, если способности от природы даны.
--Как ты думаешь, стали бы великими мастерами Шубин, Мартос, если бы не учились в академии? Уверен, что нет.
Ему в пример я привёл Павла Трубецкого, который не учился в академиях, а стал знаменитым скульптором, даже преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Капитан возразил мне:
--Ты, Сергей, без сомнения , талантливый парень, но с Трубецким себя не равняй. Он был сыном русского дипломата, родился и вырос в Италии, где воочию мог видеть произведения величайших мастеров, жил в обстановке высокой культуры и всё-таки учился – у художников. А ты, крестьянский сын из глухой деревни, с изобразительным искусством знакомился разве что по репродукциям на открытках, что тоже немаловажно, конечно. Кстати сказать, замечательный ваятель Эрзя учился у Трубецкого.
--Работами Эрзи нельзя не восхищаться. А какая прелесть « Лесная серия» у Конёнкова! Вам нравится? -- спросил я капитана.
--Конечно. А они ведь учились. И тебе учиться нужно, ты же можешь стать профессиональным скульптором.
С ним нельзя было не согласиться, но я всё равно вернулся в Осиновку, в свой Дом культуры с намерением заниматься любимым делом в свободное время. Семьёй обзавёлся. Вера, жена моя, работала медсестрой в заводском профилактории. Познакомился я с ней в нашей библиотеке, где я тогда стенды оформлял. Слышу: девушка просит что-нибудь о Леонардо да Винчи.
--А что Вы ещё читали о художниках?-- не удержавшись, спросил я.
--Немного. "Далёкое близкое " Репина, из ЖЗЛ кое-что о передвижниках, о Рембрандте. А Леонардо меня интересует не только как художник, а как величайшая личность.
--Что же Вы ещё любите читать?
--Больше всего русскую классику. Да и зарубежную тоже.
Я сам как-то не любил литературу, в школе скучно было "проходить" да и после думал, что чтение -- лишняя трата времени. Меня интересовали только статьи о художниках в энциклопедиях. Позже, встречаясь с ней не только в ДК, мы часто беседовали, рассматривали альбомы, буклеты, наборы открыток с репродукциями, и я удивлялся тому, как она тонко чувствует живопись, понимает её. Эрудиции этой девушки я прямо-таки завидовал. Вера и меня приохотила к чтению, полагая, что человеку творческой профессии оно просто необходимо. И я благодарен ей за это. Вскоре мы поженились, через три года сын родился Валентин.
--Вы были счастливы?
--Да. Очень. А потом надвинулась тёмная полоса, подставила мне жизнь подножку и не одну. Заболела серьёзно Вера. Ребенок маленький. Забот прибавилось. Ещё в выходные ездил к родителям помочь по хозяйству, в огороде. Очень уставал. Не было свободного времени для любимого занятия, ни одной скульптурки не вырезал. Это дело требует ежедневной работы, совершенствования. Опыт и навык на пустом месте не рождаются. Для воплощения задумки и настроение должно быть особое. Не раз вспоминал советы моего армейского наставника. И решил уехать в Москву. Стояла зима, о попытке поступать в академию не могло быть и речи. Но «охота пуще неволи», подался я в столицу всё-таки. Знакомые там были, помогли. Один скульптор-монументалист, он родом из наших краёв, в своей большой мастерской выделил мне диван и угол, где бы я мог поставить свой станочек. Прописался у старушки в Подмосковье, платил ей за это по десятке каждый месяц. На работу устроился в кинотеатр, благо дело знакомое. И по совместительству ни от каких подработок не отказывался. Половину денег отсылал Вере.
А вначале, ещё по приезде в Москву, отправился на Красную Площадь. Не помню, сколько времени, час или больше, простоял я перед великим творением Мартоса. По-моему, самая удачная скульптура из двух фигур – «Минин и Пожарский». Она поразила меня своей выразительностью и композицией. А как прекрасен Покровский собор, который обычно называют храмом Василия Блаженного! Гениальные зодчие сотворили такое чудо. Впечатление потрясающее, воочию увидеть это – не репродукции и фотоснимки рассматривать. Не говорю уж о музеях. Много, много часов провел я там.
--Срисовывали скульптуры?
–И не только. Это хорошая школа. Появилась у меня одна заветная мечта, но пока невыполнимая, в ближайшие годы во всяком случае – съездить в Ленинград, не спеша обойти Русский музей, Эрмитаж, посмотреть работы величайшего русского скульптора Федота Шубина, Ивана Мартоса, Павла Трубецкого, монументы Петра Клодта, других мастеров, по возможности что-то скопировать. Но резать, лепить, рисовать с натуры легче, чем по воображению. Вот есть такая задумка: хочется вырезать скульптуру святого князя Александра Ярославича Невского. Не только русичи, но иноземные послы, даже враги восхищались его полководческим гением, дипломатическими способностями, богатырской силой, умом, красотой, высоким ростом. В прекрасном триптихе Павла Корина он мужественный ратоборец , победитель, не проигравший ни одной войны. Дважды смотрел я замечательный фильм Эйзенштейна с гениальным Черкасовым в главной роли Невского-воина. Но в жизни он не только c врагами сражался, имел семью, четырёх сыновей, дочь, друзей. Герои тоже ведь живые люди. Каким был великий князь Новгородский? Я делал десятки набросков, эскизов, пробовал лепить, резать, но всё было не то, что отвечало бы моему замыслу. И не только сущность важна, но и соблюдение пропорций, архитектоники. Но Невский мне пока не даётся. Такая работа видно большому мастеру под силу.
--Редкий человек был, не часто такие рождаются. Существует мнение, что Александра, как и отца его, отравили в Золотой орде,-- проговорил Симаков.
--Да, я читал об этом. Вот такой мой замысел.
--Прекрасный замысел.
--На его осуществление уйдут месяцы, а то и годы, пока добьюсь своего. А может и не получится.
Они помолчали. Потом Сергей Михайлович продолжил свой рассказ:
--К суете и сутолоке огромного города привык, даже понравилось. Но от бытовой неустроенности, от еды находу всухомятку нажил себе серьёзную болячку. После больницы мне дали путёвку в санаторий, в Ессентуки. Там хорошо было. Большой альбом рисунков привёз. Не хотите ли взглянуть?
--С удовольствием. Я в тех местах тоже бывал когда-то, ещё студентом. Перед последним курсом наша группа не поехала, как обычно, со стройотрядом, а направилась в горы. Мы пешком прошли от Пятигорска до Боргустана.
Сергей Михайлович достал из чемодана альбом и протянул Глебу Петровичу. Рисунки были хороши: Бештау, Машук, место гибели Лермонтова, грот, Провал, речка Подкумок, виды Кисловодска, белочки, которых кормят прямо из рук, вдали на горизонте Эльбрус...
--Замечательные рисунки, вы очень талантливый художник,--сказал Симаков, возвращая альбом.
Бледное лицо Сергея Михайловича слегка порозовело. Он улыбнулся:
--Спасибо на добром слове. Простите, а как Вас величать по батюшке?
--Глеб Петрович. Вы, вероятно, любите природу и много души вложили в эти рисунки?
--Как не любить. Это моё родное. А художнику просто необходимо брать уроки у природы – великой учительницы.
--А дальше как сложились Ваши дела? Как со здоровьем?
--Можно сказать никак. Все пошло по-- старому. И снова приступ. Работу я потерял, на моё место взяли другого. Всё не заладилось как-то. Но не это меня доконало. На одной небольшой выставке было представлено несколько моих статуэток. А посетители не обращали на них внимания, окинут равнодушным взглядом и бредут дальше. В газетной информации об этой выставке моя фамилия не упоминалась. Видно что-то не понял, не продумал или души не вложил. Может я бездарен. Моя работа оказалась невостребованной. Зачем я здесь? «Надо вернуться домой» -- эта мысль не покидала меня, как говорится, «где родился, там и сгодился».
--Это верно. «Хороша сосна, где росла», – отозвался Симаков.
--Сегодня утром я приехал в Осиновку, сразу пошёл искать работу. В нашем ДК и районном Доме культуры художники есть. Отчаялся было. Но неожиданно повезло, встретил знакомого – инженера из отдела технической информации с нашего завода. Не успели поздороваться, как он спросил, не соглашусь ли я пойти работать к ним, нужен дизайнер и ещё художник по техническим рисункам, сразу потащил меня к директору. Написал заявление, могу выходить на работу хоть завтра.
--Я рад за Вас, а если что-то не подойдёт, приезжайте к нам. В областном центре возможностей больше. Напишу Вам свой адресок и телефоны – домашний и служебный. Поживёте первое время у нас.
--Спасибо большое, но в таком случае я же стесню Вас, Глеб Петрович.
--В тесноте – не в обиде. Продолжайте свой рассказ, пожалуйста.
--Вечером я пошёл домой, Вера была на дежурстве. Да, я не сказал, что она тогда выздоровела. Работает сейчас операционной сестрой.
--Молодец ! Операционная сестра хорошего врача стоит,---заметил Симаков.
--Дома был только сын, -- продолжал Сергей Михайлович.-- Со мной он говорил вежливо, но как-то равнодушно, как с чужим, ни разу папой не назвал, обращался только на «вы». Но я не в обиде. Всё правильно. Какой я отец? Предатель, то есть худший из людей. Оставил семью в самое трудное время. Эгоист, только о себе думал, а ведь семья – главное в жизни человека. Можно поменять работу, условия бытовые, место проживания и прочее, но семья, дети – это должно быть свято и непоколебимо. А Вера сына растила, моим отцу с матерью помогала. В своих письмах они хвалили невестку и внука, писали, что Валентин мальчик добрый, ласковый, не лодырь. Да, весь в мать, её характер унаследовал. А меня родители ругали, велели возвращаться или жену с сыном в Москву забрать. Они правы, конечно. Посидел я с Валей, рассказал о своём житье-бытье в столице, о поездке на курорт. Смотрю, мальчик спать собирается. Я не знал, что делать. Виноват, что тут скажешь. Стал прощаться. Сын меня не удерживал. И я ушёл. Походил по Осиновке, напрашиваться на ночлег к друзьям не хотелось. Вот я и очутился здесь.
--Думаю, что теперь у Вас всё будет хорошо. Вы посмотрели на себя как бы со стороны, сами себе судьёй стали, переоценили ценности. Другой будет настрой душевный. Я уверен, что Вы ещё создадите свой шедевр.
--Спасибо, Глеб Петрович, что выслушали. Всё Вам рассказал, всё выложил, как на исповеди. И на душе полегчало.
--А теперь давайте поспим немного.-- предложил Симаков.
В половине восьмого дежурная разбудила Глеба Петровича. Его сосед тоже проснулся и стал собираться. Они вышли вместе и остановились на крыльце, чтобы попрощаться.
--Серёжа, Серёжа, подожди, – послышался женский голос. Обернувшись, Симаков увидел женщину приятной наружности, которая подходила к крыльцу.
--Вера! – воскликнул художник.-- Знакомьтесь, Глеб Петрович, это моя жена.
Симаков крепко пожал ей руку:
--Мне очень приятно.
–-И я рада,-- улыбнулась она.
--Ты давно ждёшь меня, Вера? -- спросил муж.
Женщина как-то задумчиво посмотрела на него и, чуть помедлив, ответила:
--Да нет, я прямо с дежурства. Валя вечером позвонил мне на работу, рассказал о твоём приходе. Корил себя, что позволил тебе уйти. Ты прости его, отвык он от тебя. Я подумала, к друзьям из гордости не пойдёшь, кроме гостиницы ночевать негде.
Пойдём домой, Серёжа. Прощайте, Глеб Петрович!
--Всего вам самого доброго!
Сергей и Вера уходили, а Симаков стоял и смотрел им вслед. «Вот она, русская Сольвейг, -- подумал , -- прекрасная и любящая, простит, пожалеет и жалостью не унизит, поддержит она мужа, а вместе они преодолеют все трудности».
Постояв ещё немного, Глеб Петрович отправился по своим делам.
Москва
1982 г.