Он склонился над её лицом, поцеловал складочку между бровями и улыбнулся, потянувшись к выключателю:
- КОмпас, давай спать. Опять о чем-то думаешь? О чем?
- А тебе интересно?
- Конечно, - он нежно вдавливал сильные пальцы в горячую женскую плоть. Надя сглотнула воздух. Голова закружилась, глаза полузакрылись, тело стало податливым и тяжелым. Время остановилось….
-Так будешь рассказывать?- снова прозвучало в гулкой тишине, когда пришедшие в себя они смирно лежали рядом, словно игрушечные солдатики в темноте подарочной коробки.
- Сейчас. Ты согласен,что жизнь похожа на зебру?
- Не знаю, наверное.
- Вот я и думаю, здорово бы научиться бежать что есть мочи поперёк черной полоски, будто через дорогу на желтый свет, а по белой - медленно и долго-долго шагать вдоль.
Тогда хорошего получится намного больше, чем плохого, хотя умные люди пишут, что зебры практически не поддаются дрессировкам. Выходит, не разрешат бегать по себе как нам заблагорассудится.
Он вздохнул.
- Но вообще-то, - продолжала она, - мельтешение черно-белых полос – это скучно. По-моему, жизнь больше похожа на радугу, только цвета у каждого свои.
- Выдумщица ты у меня,- прошептал он, уже засыпая, а Надя стала вытаскивать из памяти полоски своей разноцветной жизни.
Самая первая - солнечно-золотистая, окутывающая нежным облаком маминого тепла и пронизанная ощущением абсолютной неделимости со взрослыми.
Сразу за ней - розовая, когда родители раскрасили в цвет солнечного восхода весь мир: обои и занавески в детской, одежду, обувь, игрушки, велосипед и даже первый школьный портфель с розовыми тетрадками, пеналом, ручками и ластиками.
На семилетний Надин Новый год папа привез из сказочного города Таллина воздушное розовое платье и такие же туфельки, а мама завязала на дочкиной макушке похожий на диковинную бабочку розовый бант, и как вы думаете? Кто стал принцессой праздника?
Третья полоска – двойная, соединившая благородно коричневый и ослепительно белый - цвета учебы в лучшей школе города с углубленным изучением иностранных языков. Где же ещё учиться дочке инструктора обкома КПСС и ведущего инженера авиационного завода?
Да, и Надя родителей не подводила - круглая отличница. Не зазнавалась, не была высокомерной, но свою избранность, конечно, понимала.
«Волга» у школьного крыльца, бутерброды с икрой и сырокопченой колбасой на переменках, летние каникулы на Черном море, осторожно вежливое отношение учителей.
Эти три полоски она вспоминала сначала часто, а потом научилась засовывать их в самые дальние уголки, чтобы не расслабляться и не размякать. Но сейчас, уже третий месяц медленно шагая вдоль ярко-оранжевого счастья по имени Максим, она вспоминает хорошее легко.
Надя погладила мужское плечо и опять вздрогнула, как в вечер их первой встречи на дурацкой презентации нового банковского офиса: ведь могла не пойти - в тридцать пять от таких мероприятий уже чувствуешь некоторую оскомину.
Она высиживала официальную часть и уже представляла, как придет в свою однушечку, снимаемую не в худшем районе столицы, накормит вальяжного красавца Перса и будет вместе с ним просто лениться.
Её положение в банке было особенным: никто точно не знал, спит с ней шеф или нет, но, видя его явную симпатию к главному специалисту финансовой службы и понимая, что абы с кем генеральный в командировки за рубеж кататься не будет, коллеги Надежду Ивановну в глаза уважали и почитали.
А за глаза? Об этом лучше не думать.
Она стояла у окна и смотрела, как молодежь синхронно двигается в мало освещенной части зала под модный рэп. За окошком плачет осень, а зонт остался в машине, значит, добежать до стоянки не вымокнув, не получится.
Вдруг вздрогнула, неожиданно услышав:
- Добрый вечер, разрешите, я сделаю Ваш снимок?
Это сказал молодой мужчина с длинными светлыми волосами и улыбающимися темными глазами. Надя явно почувствовала разницу в возрасте, но предложение было интересным. Он взял её за плечи, развернул к свету, поправил воротничок на блузке. Шагнув назад, удовлетворенно хмыкнул, защелкал фотокамерой.
А провожая её на место, представился:
- Меня Максимом зовут.
- Надежда.
- Вот как! – обрадовался он - Значит, Вы принесете мне счастье и негромко замурлыкал:
-Надежда - мой компас земной… Я буду Вас называть «Компас».
Сидя за столом,она удивлялась и его самоуверенности, и тому, что это ни капельки не злило.
Он продолжал:
- Тоже москвич, не судим, не женат, свободный художник.
Женщина улыбнулась: за восемнадцать лет в Москве так вросла в этот город, что уже ничем не отличалась от коренных жительниц: всё в меру, пристойно, неброско и недёшево. Даже говорила теперь по-московски, быстро Акая.
До стоянки шла под его зонтом, но сесть в его машину отказалась:
-Вы выпили, а я люблю безопасную езду. Хотите, я Вас подвезу?
Он молча сел на переднее сиденье и погладил её волосы. Почувствовав мгновенный электрический разряд, усмехнулась. Неожиданно даже для себя самой решительно повернула машину к своему дому, где сначала накормила кота, сварила кофе и только потом сказала:
Там в ванной, в шкафчике найдёте, что нужно. Я люблю секс, но тоже безопасный.
Всё было как всегда бывает, когда в первый раз: стеснительно и неловко.
Но его мужественная нежность заставляла терять голову, а этого нельзя, и она молчала.
Через час он ушел. Стало пусто. Надя прислушалась к себе и тут же мелко-мелко порвала его визитку, чтобы завтра не захотелось позвонить. Откуда же он взялся? Может, подослали друзья-коллеги, чтобы шеф наконец-то понял, какую подлую бабу пригрел на широкой мужской груди?
На душе стало муторно, сон пропал, и сразу вспомнились полоски её радуги совсем не радостных цветов:
Грязно-серая широченная полоса начала девяностых. Цвет депрессий потерявшей работу мамы и многодневных молчаний отца, уволенного после закрытия основных заводских цехов. Цвет коридоров обычной школы в рабочем районе города, куда пришлось перевестись после того, как престижная превратилась в частную с непомерной платой за обучение.
В классе новенькую встретили настороженно, пару раз она слышала, как милые одноклассники бросали в спину:
- Коммунякина дочка!
Но делала вид, что не замечала. Ни с кем не конфликтовала и старалась учиться не просто отлично - блестяще, а после Нового года поступила на заочные подготовительные в МГУ и все вечера и выходные просиживала за учебниками.
Вскоре серый рвано перелился в жутко-чёрный. Мама не стала жечь партийный билет возле обкома и каяться на глазах у телевизионщиков, поэтому работать родителей никуда не брали.
Отец устроился грузчиком на рынок, где хозяйничал недавний секретарь райкома, но какой он грузчик? Всё закончилось язвой и больницей. Денег на лекарства не было, и, посоветовав лечиться спиртом, врач подмахнул бумагу о выписке. Дома отец начал лечиться водкой, в основном, паленой. Сначала один, чтобы зарубцевалась язва. А потом вместе с мамой,чтобы стало легче жить.
Однажды пьяный отец упал на пол и чуть не умер от конвульсий. Вовремя подоспевшая дочка вызвала скорую, и медбрат показал, как при таких судорогах, чтобы не откусить язык, вставлять между зубами, например, ложку. Отцу был поставлен диагноз: алкогольная эпилепсия.
Родители из квартиры в непотребном виде выходить стеснялись, но зимой мама стала бродить по городу, и Надя часто до темноты искала её на улице. Иногда обнаруживала спящую прямо на земле в каком-нибудь глухом переулке, грузила на санки и везла домой.
Она выгоняла собутыльников, выливала водку в канализацию, укладывала родителей спать, варила картошку или макароны. Когда было невыносимо, ненадолго уходила к тетке.
Продавать было нечего, кроме их огромной библиотеки, и она носила тяжеленные сумки на книжный рынок. Новые русские, не скупясь, платили миллионы. Постепенно ушло всё, Надя оставила только Цветаеву с Пастернаком, Льва Толстого и братьев Стругацких. Они и сейчас с ней.
Иногда приходили знакомые, пытались говорить с родителями, жалели Надю, давали деньги, но второй раз не бывал почти никто.
За этот кошмарный год девочка разучилась смеяться и стыдиться. Но родителей бросать было нельзя, как нельзя было перестать быть круглой отличницей - это спасало.
Перед выпускными экзаменами тетка поставила вопрос ребром:
- Тебе, Надежда, оставаться в городе нельзя. Уезжай в Москву. Мы тут как сможем, будем за Иваном и Александрой присматривать. Они, вроде, в ум приходят. Встанешь на ноги, будешь им помогать.
Получив золотую медаль только потому, что ей было нельзя её не дать, Надя уехала в Москву и без всяких протекций и репетиторов поступила в МГУ на финансовый.
Сначала жила у маминой знакомой, потом дали общежитие. Подрабатывала в «макдональсе», открывшемся (какой в то время ужас!) у памятника Пушкину, получала стипендию - ничего,крутилась.
Черная полоска посветлела до тёмно-зелёной. До «тёмно», потому что тревожилась за родителей, хотя отец устроился сторожем и дворником, мама ему помогала, и пить оба стали поменьше.
Всё-таки уезжать было нельзя, потому что в начале второго курса позвонила тетка: родители умерли от отравления газом.
После похорон выяснилось, что их квартира в центре города продана, а деньги исчезли. История была темная, но милиция в возбуждении уголовного дела отказала в связи с отсутствием состава преступления.
На четвертом курсе Надю взяли на практику в крупный банк, где она с тех пор и работает. Деньги получает немалые, домой ходит только ночевать. А её личная жизнь все годы - генеральный директор банка, умнющий, сильный дядька. На сопливую студентку, он, тогда сорокалетний, запал.
Надя красавицей не была, но хорошенька-я-я-я-я: белокожая, большеглазая, тяжелые каштановые волосы до пояса, милые конопушки на носу, черный свитер и черные джинсы в облипочку, ну, и каблучищи, конечно, мама, не горюй.
Обычная бедная провинциалка, а он сумел что-то в девчонке разглядеть. Может, скромное достоинство в сочетании с уже закаленным жизнью характером? С анкетой познакомился, стал потихоньку приручать.
Зовет её ласково Диночкой, а иногда, шутя,- девочкой Динь. Вот так и вышло, что заменил ей и отца, и мать, и любимого. Научил выживать в Москве, показал мир, помог сделать карьеру.
Ну, да, приходилось с ним спать. Только Надя искренне старалась быть с ним нежной: уж очень была ему благодарна. Жениться на ней он не планировал: собственником банка была жена, но Надя и не расстраивалась особо. Жалела лишь, что не могла забеременеть: оба очень хотели ребенка.
Из темно-зеленой полоска Надиной жизни перешла в благородно синюю. И вот теперь ей тридцать пять, а Максиму всего двадцать восемь, хотя в глаза, вроде, не бросается.
За окном совсем посветлело. Нужно было хоть немного поспать…
Через три дня после встречи с Максимом она с шефом улетела в Мюнхен. А через пару недель фотограф объявился с фотографиями. Остался до утра, потом ещё на три дня.
Наде было непривычно приятно готовить завтраки и ужины. Тревожно, но тоже приятно было ждать его по вечерам.
На четвертый вечер позвонил:
- КОмпас, я уеду дней на десять, ты меня жди.
- Счастливого пути, Максим.
- А почему ты не спрашиваешь, куда?
- А какой смысл?
- Точно. Ты у меня умница. Я улетаю на другую планету. И буду по тебе скучать. Целую.
Надя решила,что с другой планеты он больше не вернется. Вечером она впервые не смогла спать с шефом, и он, усадив её, плачущую, в кресло, коротко приказал:
- Рассказывай.
Выслушав, так же коротко сделал вывод:
- Влюбилась ты, Диночка! Я, конечно, поузнаю, что за хлыщ к тебе прибился, но ведь это не поможет. Пострадай, помучайся. Баба ты умная. Я этого давно ждал. Всё хотел мужа тебе найти достойного, да не мог от тебя отказаться. А вон как оно вышло. Ну, поглядим, что дальше будет…
Дальше Максим вернулся. С чемоданом, букетом осенних листьев и пакетом её дивных фотографий. Теперь он каждую ночь спит рядом. О прошлом не рассказывает и её не спрашивает. Просто им вдвоем хорошо.
Когда Надин снимок украсил обложку популярного журнала, коллеги завистливо поздравляли, из родного города звонила тетка и давняя подружка Оля.
Максим вставил снимок в рамку. Теперь Надя всё время смотрит со стены.
Шеф совсем редко с ней обедает и грустит, а Надя живет счастливой.
Она улыбнулась: cкоро весна, и утром она скажет Максиму, что у них будет ребенок! Если девочка, то Саша, как мама. Если мальчик,то Ваня, как отец.
Но услышав новость, он перестал напевать:
- Знаешь,КОмпас, а ведь мы с тобой об этом не договаривались.
Сердце сжалось и рухнуло вниз.
А он спокойнее:
- Сама посуди, какой я отец? Так что решай сама. Или я, или ребёнок.
Она, побледнев, вышла из комнаты. А вечером он не пришел. Чемодан исчез через неделю, на полочке остались ключи от квартиры.
Оранжевая полоса постепенно переходила в серую.
Через неделю исчез шеф. Шептались про разное, и Надя всерьез забеспокоилась, но в воскресенье рано утром его водитель отвез её к нему в больницу, в онкологическое отделение.
- Ты,Диночка, не переживай, не плачь, -успокаивал он- врачи здесь от Бога, скоро выйду,- а сам отводил глаза,потому что ей врать не мог, -Как твои дела?
- У меня будет ребенок.
- У тебя? Значит, сбежал хлыщ? Да, наплюй. Это у нас будет ребёнок. Понятно тебе, дурочка? У нас. А сейчас иди, жена должна с минуты на минуту появиться. И не думай ни о чем. Всё будет хорошо.
Надя уткнулась сухими губами в его горячую щёку, совсем не чувствуя, что больше его не увидит: он не проснулся после операции.
Серый цвет в её радуге снова почернел.
После похорон её вызвала заместитель генерального:
-Заходите, Надежда Ивановна! Присаживайтесь. Я должна передать Вам волю нашего покойного руководителя. На Вашу карточку перечислена достойная денежная сумма, можете распорядиться ей по своему усмотрению.
А теперь просьба от семьи покойного: Вам не нужно рожать ребенка в Москве, уезжайте в свой город, там есть филиал нашего банка, место Вам уже подготовлено.
И не нужно никаких процессов по поводу установления отцовства. Ничего,кроме неприятностей, Вам это не принесёт.
Советую Вам подписать эту бумагу. По столу заскользило нотариально уже заверенное заявление о том, что шеф не является отцом её будущего ребенка.
Надя была хорошей ученицей и в Москве столько лет прожила не зря, поэтому бумагу подписала, ничего не пытаясь объяснить. За неделю оформила перевод в родной город и уехала. На полученные деньги купила двухкомнатную хрущевочку недалеко от тетки, сделала ремонт и стала ждать ребенка.
В новом банке её особо не напрягали, прежние знакомые давно забыли, только тетка прибегала почти каждый вечер, приносила фрукты и заставляла гулять.
Плод был очень крупный, и врачи посадили Надю на кефирно-яблочную диету, а при сроке в пять месяцев выяснилось, что она родит мальчика и девочку.
Черная полоса побледнела и превратилась в голубовато-розовую.
Санька и Ванька родились в с разницей в десять минут.
Конечно, было трудно, но не очень. Молодая мама постепенно привыкла: все перекрывало неведомое ранее всеобъемлющее розово-голубое счастье.
Плохо было только, что совсем не хватало денег. Пришлось продать машину и в огромной неповоротливой коляске возить малышей на прогулки в неблизкий парк и в детскую поликлинику на другой конец города.
От нагрузок заболел позвоночник, но уколы и массажи стоили очень дорого, и замаячила перспектива паралича. Тогда тетка тайком от племянницы позвонила Надиным коллегам в Москву, и, о, чудо, те, кого она никогда не считала добрыми и чуткими, вдруг начали перечислять на её карточку небольшие суммы.
Выходит, люди всегда остаются людьми! Потрясённая Надя подлечилась, а через полтора года после рождения Саньки и Ваньки вышла на работу.
Мест в садике рядом с домом не дали, хотя садика тут целых два - объяснили, что желающих много. Так и тягает она своих деток в коляске, на санках, а то и на руках за пять километров каждый будний день туда и обратно.
На работе Надины трудности понимают, на опоздания и засыпание во время совещаний смотрят сквозь пальцы, но работу спрашивают, приходится навёрстывать дома ночами.
Для троих квартирка оказалась явно маловата, бумаги на ипотеку начальство подписало, и Надя замахнулась на покупку трехкомнатной.
Когда риэлтор приводит покупателей-мужчин, Санечка и Ванечка никак не хотят их отпускать. Мальчик сразу несёт гостю машинку и лопочет что-то по-своему. Девочка задирает голову и молча смотрит на потециального папу своими грустными глазищами. Надя торопливо уводит детей в другую комнату.
Максима она видела случайно только раз, когда приезжала в Москву за оставшимися вещами. Он сидел в кофейне на Ленинском проспекте с совсем юной спутницей и смотрел в окно. Неожиданно заметил разбухшую, неуклюжую Надю, на мгновение встретился с ней глазами и равнодушно отвернулся.
Потом в женском журнале она увидела его рекламные фотографии с указанием электронной почты и, когда малышам исполнился год, послала их снимки без комментариев. Не получив ответа, окончательно поняла, что свою дорогу должна пройти одна.
Времени на особые раздумья не хватает, но часто, уложив детишек, она мысленно разговаривает с родителями. Сегодня это так:
- Пап-мам, они такие смешные и разные, смотрите, у Ваньки - вихрастый светлый хохолок, как у тебя, пап, а у Санечки, мам, наша с тобой каштановая челочка. Утром Ваня укусил сестричку за плечо, она заревела, он - за ней следом. Наревелись. Начали обнимать и жалеть друг друга.
Да, ведь самое-то главное забыла: сегодня Санечка подошла ко мне, уткнулась носом в колени и звонко-звонко:
- Мама Динь! Мама Динь!
Я не поняла сначала, что это она меня так назвала. Ванька давай повторять, только у него не очень пока получается.
Кричит только:
- Динь! Динь!- и показыавет, как колокольчик звенит. Представляете, это они меня колокольчиком назвали!
Я засмеялась, они-за мной! Вообщем, вы не переживайте. У нас всё хорошо!
Фото из интернета.