***
Там в раю они как на даче,
в русском яблоневом саду,
меж собою на идиш плачут –
не пойму к своему стыду.
Стол их вкопан в землю чужую,
на слоновьих ногах скамья.
Видишь, дедушка, не бомжую,
зря стыдится меня семья.
Гойский внук из чужбины милой,
иудейской земли солдат,
нет мне почвы родней могилы,
кто же, Господи, виноват?
Как поют вам райские птицы,
по стаканам разлит ли чай?
Станем Господу веселиться,
вот и сретение – встречай.
Моше на пути в Египет
Спал. Выздоравливал. Из нездоровья
темные сны восходили дымясь,
будто на жертвенник черною кровью
вылилась жизнь, створоженная в грязь.
Я растирал и испытывал сгустки,
зол застарелых сминая комки.
Господи, Господи, тяжелоуст я,
раб, извлеченный из чрева реки.
Как мне войти в эту темень людскую,
как воззывание муки нести?
Я под рукой твоей тяжкой тоскую,
Господи, сжалься,
уйди,
отпусти.
Моше в Моаве
На жизнь мою смотрю с горы Нево,
и радуюсь о ней, и сожалею.
Ей ничего не нужно, ничего
чем я по старой памяти болею.
Она лежит в холмистой глубине
навеки недостигнутого сада,
и знает ли хоть что-то обо мне,
иль ей меня, как мне ее, не надо?
Не буду похоронен в тех местах
куда пришел с толпой алкавшей чуда.
О Господи, горящий из куста,
возьми меня, возьми меня отсюда.