В ПОИСКАХ ОТЦА
Посещая детский садик, играя во дворе с детьми нашего двора, я поняла, что у некоторых ребят есть папа, а у меня нет. Тогда я стала спрашивать об этом маму, но она не говорила ничего конкретного, ни что он есть, ни что его нет. По малости лет я, конечно, не могла понять, но чувствовала, что мама не хочет говорить об этом, и много лет не напоминала о своих раздумьях. Мама рассказывала, да и я помню, мне было уже 5 лет, что как-то в одном из магазинов я вцепилась в какого-то мужчину и устроила истерику, крича, что это мой папа. Мама еле оторвала меня от него, понимая, что вопрос об отце не исчерпан.
Много позже, мне уже было 9 лет, когда Ася, мамина сестра, привела в нашу 15-ти метровую комнату своего мужа. И нас стало четверо. Мы с ним сразу же нашли общий язык. Он взял меня за руки и сказал: «давай будем друзьями». Меня уже укладывали спать, но он сказал самые нужные тогда слова, и мы действительно навсегда стали друзьями. Его дружба и человеческая доброта заменили того, кого я подсознательно искала все свои детские годы. Его я стала называть папа. Мы жили в одной комнате уже четыре года, когда родилась моя двоюродная сестра, и нас в нашей пятнадцатиметровой комнате стало пятеро. Она плакала ночами, а я плакала под одеялом от жалости к ней. Однако, с рождением ребенка, я уже не посмела называть мамину сестру мамой, а её мужа – папой, он запретил мне это, очевидно ревнуя свою семью ко мне. И, когда через полтора года они получили комнату в другом районе и уехали, я вновь осиротела. Это не мешало нам оставаться с моим дядей друзьями, близкими по природе и духу людьми. И мы дружили с ним многие годы до его смерти.
Мне должно было исполниться 16 лет. На паспорт нужна была фотография. И я достала пакет с фотографиями, в надежде использовать уже имеющуюся. В пакете, неожиданно для себя нашла фотографию незнакомого мужчины в военной форме, на которого, как мне показалось, была похожа. На обороте фотографии была надпись маме на память, с подписью и датой 1943 г. Рядом с фотографией лежало письмо. Оно было адресовано человеку, имя которого значилось на обороте фотографии. Письмо было написано маминым крупным ясным подчерком. И не было сомнения, что мама обращалась к человеку с фотографии. В нем она писала, что девочка ее уже стала большая и очень трогательная. Что ребенку пора уже идти в первый класс, но средств на все, что в таких ситуациях необходимо: одежду, книги, учебные принадлежности - категорически не хватало. Ведь ее уволили по сокращению. Это был 52 год. Мама устроилась в Гдове, в воинскую часть на все лето машинисткой. Но платили мало, на эти деньги можно было только прокормиться. В письме не было ни слез, ни жалоб. Оно было написано просто, без затей. Но в нем было много любви ко мне, к ребенку этого человека, который за семь лет моего существования никак не откликнулся. Рядом было второе письмо. Прочтя подпись в конце, я удивилась тому, что за маму и меня хлопотал мамин дядя. Его послание было более конкретным, более требовательным. Речь шла о трудной маминой жизни, о том, какой мама достойный и независимый человек. И о том, что я нуждаюсь в хорошем питании, нормальной одежде, книгах и игрушках – в том, что мама в силу обстоятельств не в состоянии мне дать. Эти письма были копиями, написанные мамой от руки. Они хранились много лет с фотографиями. И, держа эти послания в руках, я поняла, что ответа так и не было. Тогда, впервые я поняла, что отец мой жив, но для меня его нет. Вечером я рассказала маме о своей находке. Скрывать ей уже нечего было, и она рассказала мне об отце, их встрече, их расставании.
До войны отец жил в Одессе, был женат на русской женщине. У него был 9-летний сын. Он был кадровым военным, и когда началась война, сразу ушел на фронт. После бомбежек Одессы ему пришло уведомление, что семья погибла. Так он рассказывал маме, которая была в штабе связисткой. Встречаться с мамой открыто он не мог по рангу, т.к. был зам начальника в штабе связи - подполковник, а мама – простая радистка, сержант. Поэтому к маме приезжал на машине ординарец отца и увозил ее на свидание. Отец был высокий, худой, строгий человек. Мама считала его некрасивым, хотя на фотографии его лицо мне нравится – оно тонкое, волевое, с умными проницательными глазами. Он был сыном простого кровельщика, и сам преуспел в военной службе умом и строгостью к себе. Однако, после двух лет встреч с мамой, пришло известие, что семья его жива, и, что они раньше бомбежек успели выехать из Одессы в более безопасный район. Так мама, уже беременная, оказалась в известной сложной ситуации. Отец же, зная о будущем ребенке, отправил ее в Ленинград, подарив много хороших и нужных вещей. Этими вещами потом, продав их, она спасала меня от смерти.
Первыми моими мыслями были обида и боль за маму. Но, понимая сложность военного времени, я очень быстро простила отца. Он так был нужен мне. Хотелось сразу же написать ему о себе, рассказать о том, как я нуждаюсь в нем - большом и умном. Но мама остудила мои порывы, сказав, что отец, по всей вероятности, сам получил эти два письма, т.к. он работает в штабе. Оказалось, что мама все годы периодически узнавала о нем через свою фронтовую подругу, с которой переписывалась почти до конца жизни. От радости моего открытия не осталось и следа. Я поняла всю безнадежность поисков его участия во мне, в нашей жизни. И все-таки, очень скоро я невольно выстроила себе его образ, с которым общалась всю жизнь. Мама иногда упрекала меня в этом стоицизме. Советовала связаться с его сыном, моим сводным братом. Но тот был много старше, и я опасалась, что он не примет меня, не захочет нарушить свою жизнь. К тому же, наверняка он не знал о нашем с мамой существовании, если отец отрекся от нас раз и навсегда. И мне было страшно нарушить эту тайну. Я понимала, какой могла нанести удар этому человеку, не предполагая даже какой он человек. Несколько раз все же приходила эта мысль, но всегда отвергалась боязнью появления в моей жизни совсем незнакомого чужого человека, который мог разрушить мой тайный мир, созданный непростыми переживаниями, разрушить эту ирреальную связь с вымышленным образом отца.
В течение всех лет я «делилась» с отцом своими делами, невзгодами, удачами. Ночью, перед сном рассказывала ему о своем выборе любимого человека. Гордилась перед ним своим первенцем. Рассказывала, как закончила школу рабочей молодежи. Как с великими трудами, имея семью и живя очень далеко от города, мотаясь в дороге ежедневно, по пять часов в разных видах транспорта, включая электричку, одолела высшую элитарную школу дизайна. Он мог мною гордиться. Мне было о чем рассказать ему. Потом, родив еще одного мальчишку, чудесного озорника и мой свет в окне, я, делилась с отцом своим счастьем. Случилось так, что после очень серьезной операции я много лет болела очень тяжелым нервным расстройством, иногда стояла на краю, не хотела жить. И все свои состояния «рассказывала» отцу. Я много и подробно «говорила» с ним, просила помощи, понимания, облегчения.
Иногда я делилась своим «общением» с отцом с мамой. Но она только горько вздыхала, говоря о напрасности моих надежд на какую-либо встречу с ним. Всякий раз, грустя или раздражаясь моим упорством, все-таки с любовью смотрела на меня, добавляя о нем какие-то незначительные подробности.
И вот 1995 год. Мы уезжаем в Израиль. И опять я завела разговор об отце, о том, что теперь уже надеяться не на что, что свои беседы с ним я увезу с собой. Но мама, как-то виновато посмотрев на меня, сказала: «Любушка, я не хотела говорить тебе, огорчать. Твой отец умер три года назад». Мне стало нестерпимо больно и отчаянно безвозвратно. Я осиротела окончательно, навсегда. Впервые мы с мамой вместе плакали и грустили о нашей общей утрате. И я еще раз убедилась в огромной любви моей мамы к отцу, единственному и навсегда любимому человеку ее жизни.
декабрь, 2012г.