Дедушка умер 22 сентября. А Майрбек был патологоанатом в больнице. Но мы до 22 сентября не знали о Майрбеке. Мы надеялись, что с дедушкой всё обойдётся. Несмотря ни на что. Как зомби, мы каждое утро приходили в больницу, брали дежурный список у медсестры или даже у зав. отделением требуемых на текущий день лекарств, брели в аптеку, покупали, возвращались к входной двери в реанимацию. Поочерёдно нам дозволялось пройти. После операции дедушка в себя не приходил. Он лежал на искусственном дыхании через аппараты – трубки в носу, во рту. Зав. отделением сказал, что он всё равно слышит и осознаёт, и с ним можно разговаривать. Для убедительности в самый первый раз, когда я стоял перед койкой, зав. отделением вдруг отвесил безмолвному дедушке хлёсткую пощёчину. Дедушка подёрнул веками, попытался открыть глаза, но этого не получилось… Я сомнамбулически нёс какую-то ересь сжимая дедушкину правую рука. Рука была обнадёживающе тепла. Так прошла неделя.
Дочке надо было улетать, у неё строгий гастрольный график. После прощания она вышла из реанимации в слезах – на призывы держаться дедушка отрицательно помотал головой. Я проводил дочку в аэропорт. После этого мы остались с женой вдвоём. Ещё несколько дней тревоги.
22-го в субботу с утра всё было как всегда. Больница, список на клочке бумаге, аптека и обратно. Только руки дедушки стали предательски холодны и ступни ног, торчащие из-под простыни, безобразно отекли. На соседней койке металась и орала абсолютно голая деваха-чеченка, она отравилась от несчастной любви. Без аппарата, сам, дедушка дышать не мог. Дежурный врач сказала, что осталось надеяться только на бога. В ступоре мы пошли бродить по городу. Час в один конец, к рынку, час – обратно. Почти у самой больницы взорвался мобильник – дедушка умер. Через три минуты мы были у палаты. Дедушки там уже не было. Его не было уже нигде.
Далеко за полдень, после сложных телефонных переговоров мы были у морга. В морге был Майрбек. Договорились по-человечески – три с половиной за всё про всё, а за работу холодилки отдельно пятьсот в сутки. Осень была необычайно тёплая. Похороны в понедельник. «Завтра заберёте? - спросил Майрбек, - Я не вашей веры, но и у вас положено, чтобы покойник с домом простился…». Мы не были к этому готовы – тесная двухкомнатка в «хрущёвке», узенькие лестницы. После смерти тещи дедушка практически жил на кухне. В основной комнате, где на диване в своё время скончалась мама Вера, без особой нужды не обитал. Мы заплатили два раза по пятьсот – до понедельника.
В понедельник у ворот больницы я оказался, не сговариваясь, вслед за въезжающим катафалком. Возле морга под развесистым деревом Майрбек играл в нарды с подручными. Я подошёл и поздоровался. Мне ответили все, кроме Майрбека. Он даже не обернулся в мою сторону.
Прости, Господи, грехи наши. И ты, Майрбек, извини.