Глава 3
Учебный год шел своим чередом, обычные школьные радости и огорчения сменяли друг друга. Но Антон все никак не мог понять, что же так отличает Настю от других девочек, да и вообще — других людей? Почему-то этот вопрос не давал ему покоя. И тогда он начал внимательно присматриваться к Насте. Можно было бы сказать «начал следить», но ведь Антон не шпионил, просто смотрел и подмечал кое-что.
Это оказалось ужасно интересно, — наблюдать за одноклассниками со стороны, — занятнее любого телесериала. Антон старался предугадать, кто как поступит, догадаться, кто что думает в данный момент. И результаты порой получались неожиданные: иногда люди поступали точно так, как Антон и думал (ему в таких случаях казалось, что это он сам внушил им эти слова и поступки, и хотя он знал, что это вовсе не так, ему нравилось в шутку представлять себя великим гипнотизером), а иногда — совсем наоборот!
Антон очень увлекся этой игрой: он воображал себя разведчиком, незаметно собирающим информацию прямо в тылу врага.
Ага, вот и первые «жертвы» наблюдения: Вовка наклоняется к передней парте. Наверняка сейчас толкнет Катьку в спину, а она схватит линейку и треснет Вовку по голове. Точно!
Антон не выдержал и прыснул, вызвав гневный взгляд Царицы.
А Нинка сегодня явилась с новой прической: вся в закрученых локонах. На первой же перемене окажется в центре кучки «репортеров», и будет давать интервью о своей «химии».
На переменах, само собой, занимались кто чем. Настя вроде бы ничего особенного не делала, но все равно чем-то отличалась от большинства девчонок. Если бы Антон захотел одним словом выразить ее особенность, наверное, это было бы слово «естественность». Но Антон не пытался так вот однозначно формулировать результаты своих наблюдений, он просто замечал, что с Настей легко общаться и можно говорить о чем угодно. Она не перебивала и не отмахивалась, слушала внимательно и с интересом, вот только сплетен не переносила: сразу переводила разговор на что-нибудь другое. Антон ни разу не слышал от Насти грубостей, бранных слов или глупого хихиканья. И двигалась она непринужденно: ей не приходилось натягивать и одергивать вечно задирающуюся мини-юбку, изворачиваться, как бы присесть или наклониться в слишком короткой либо узкой юбке, неуклюже растопыривать пальцы, оберегая маникюр, волноваться, как достать соринку из глаза, не попортив макияж и прочее-прочее.
В то же время Настя вовсе не была занудой или угрюмой, необщительной личностью. Напротив: она любила поговорить, посмеяться, поиграть. Удивительным образом она умудрялась разговаривать и шутить, никого не обижая при этом. Со всеми была приветлива и доброжелательна, на попытки обидеть или насмешки просто не реагировала — и вскоре оказалось, что у нее со всеми в классе хорошие приятельские отношения. У Насти не было «врагов», не было и группки, к которой бы она примкнула. Она не любила проводить перемены в стрекочущих стайках девчонок, чаще всего — прогуливалась по коридору, беседуя с кем-нибудь один на один.
Училась Настя хорошо, вполне могла бы стать первой ученицей в классе, но она не стремилась к этому. Настя почти всегда знала ответ на вопрос учителя, но не подпрыгивала за партой, пытаясь вытянуть руку до потолка, не выкрикивала с места, а спокойно сидела. Если требовалось — поднимала руку, держа локоть на столе. Когда ее вызывали по журналу — вставала и так же спокойно отвечала, без всяких ужимок и захлебывания. Принципиально не подсказывала. Когда Вовка пристал к Насте на перемене с просьбами списать математику, она ответила:
— Списать не дам. И подсказывать на контрольной не стану, можешь записки не передавать. Хочешь, мы лучше с тобой позанимаемся после уроков, порешаем задачки на эту тему?
Вовка, конечно, отказался и бросился к отличнице Юле Морозовой, которая поломалась немного, морща нос, но списать все-таки дала.
Настя не участвовала в розыгрышах или насмешках над новенькими, робкими и другими «ковриками». Наоборот: всегда вступалась за них, не стесняясь перечить «крутым» одноклассникам. Она не ругалась, не скандалила, но умела в нужный момент вдруг стать серьезной и так решительно и уверенно пресечь готовящуюся или совершающуюся глупость, что её, как ни странно, часто слушались.
Иногда Антон замечал, как Настя задумчиво смотрела на спорящих, курящих, матерящихся или хвастающих ребят и девчонок. Её взгляд становился печальным и каким-то отстраненным, а губы чуть заметно беззвучно шевелились. Казалось, она переносилась мыслями далеко-далеко. Через минутку Настя вздыхала, стряхивала с себя задумчивость и продолжала заниматься своими делами.
Одевалась Настя тоже не так, как все. Она не меняла ежедневно наряды, не цепляла на себя массу украшений — только серебряное колечко на пальце да лента в косе. Не носила она ни мини-юбок, ни «голопузых» маечек, ни даже столь привычных джинсов. Вообще, в брюках её можно было увидеть лишь на физкультуре. Обычно одежда была неброская: светлая рубашка или водолазка, иногда с безрукавкой, темная юбка-то до колен, а то и до пола. Но смотрелись самые обычные вещи на ней как-то по-особому, не просто аккуратно, а даже элегантно. Может, оттого, что всегда были чистыми и выглаженными? Не только. Однажды Юлька спросила Настю, в чем секрет «симпатичности таких допотопных нарядов», и где она вообще их находит. Настя улыбнулась:
— Так ведь они сшиты точно по моим меркам, потому и сидят хорошо. Мы с мамой сами шьём. Знаешь, как это интересно?!
— О, ручная работа… Так это у тебя эксклюзив! Поня-ятно.