начало тутhttp://www.proza.ru/2013/02/05/1634
Роман "Кольца мостов" Глава 2
ТУСЬКА
Туська села к подруге на кровать. Та лежала неподвижно, взгляд застыл где-то далеко в небе.
- Нинка, Ниночка, милая моя. Зачем ты так?
Туся сидела на высокой больничной кровати и гладила подругу по волосам. Они были грязные и в колтунах. Туся достала расческу и стала ее причесывать.
- Что-то случилось странное со мной на мосту. Я словно заново родилась, больше ничего не болит. Я столько времени мучилась, а надо было всего лишь разок пырнуть себя ножницами.
- Господи, что ты такое говоришь?
- Туся, подруженькая моя родная. Я, правда, чувствую себя отлично. Возродилась, как птица Феникс. Ты не поверишь, как мне теперь хорошо. Можно даже сказать, я счастлива. Было так больно, так нестерпимо больно. Что-то выжигало меня, будто кислоты глотнула. А сейчас я слушаю себя. Тссс, тихо! (Нинка сосредоточилась, прислушиваясь к своим ощущениям) Внутри – тишина, боль ушла.
Нинка смотрела на подругу, широко распахнув глаза, и словно светилась изнутри каким-то странным, еле мерцающим светом.
«Надо спросить врача, что ей такое вкололи», – подумала Туся, но вслух ничего не сказала. Она была рада, хоть ненадолго увидеть в почерневшей от горя Нинке, прежнюю ясноглазую девчонку.
Подруга Наташа, или в кругу семьи просто Туся, приехала в Питер вслед за Семеновыми. Они с Нинкой учились вместе с первого класса, но сразу после школы одноклассницу увез в горы горячий джигит, тщательно подобранный для нее родителями. Ее папа был наполовину армянин, и хотя всегда считал себя русским, с возрастом вдруг решил возродить древнюю династию Окопянов. Туська, толстушка-блондинка отлично годилась для этих целей. Они отдали ее замуж куда-то далеко на юг, дальним родственникам и не видели целых три года, надеясь, что скоро молодые вернуться и привезут с собой целый выводок шумных продолжателей рода. В течение нескольких лет по телефону Туся ровным голосом автоответчика докладывала отцу, что все у них хорошо, а затем передавала трубку мужу. Тот с юмором, раскатисто похохатывая, рассказывал о последних новостях в деревне и родители жили в полной уверенности, что дочь отлично устроилась на новом месте. Но все было иначе. Однажды под покровом ночи молодая женщина вернулась домой, избитая и исхудавшая. Ей чудом удалось сбежать от мужа - садиста. Помогла свекровь, которая случайно увидела, как он издевается над несчастной.
Окопян ждал наследников, но младенцы отказывались к ним приходить. За два года – три выкидыша и печальный диагноз врачей – Туська бесплодна. Окопян метал громы и молнии и винил во всем жену. Мол, гуляла раньше, нахватала половых инфекций и теперь родить не можешь. Он бил ее крученым полотенцем, чтобы меньше оставлять следов. Когда свекровь увидела подобную сцену, было уже поздно. Туська была переломана изнутри как старая зубочистка: она впала в глубокую депрессию, отказывалась есть, и не хотела никого видеть. Втайне от всех, свекровь купила ей билет на ночной поезд и, рискуя собственной шкурой, отправила домой.
Тетя Эмма позвонила Нинке, когда та укладывала Сашку спать.
- Ниночка, вы же со школы подружки, не разлей вода. Ты ей как сестра. Позови ее к себе в Петербург, вдруг она приедет. Я не знаю, что делать. Лежит моя деточка целые дни лицом к стене, ни с кем не разговаривает. Отец во всем себя винит, совсем с ума сошел. Бегал вчера с ружьем по квартире, кричал, что поедет, пристрелит эту сволочь. Всю семью выродков, говорит, перебью. Ты бы видела, в каком виде она приехала – лицо в синяках, на спине живого места, везде шрамы, порезы на руках. Говорит, он ее металлической пряжкой от ремня бил. Бедная моя девочка.
Тетя Эмма горько заплакала. Тогда Семенов поехал на юг и забрал Туську. Он знал ее с раннего детства – городок небольшой, их дворы стояли бок обок. В Туськином дворе росла огромная шелковица, на которой они строили домики и играли всей шпаной. Дядя Эдик разрешал им лазить в свой двор и есть плоды шелковицы в любое время. А маленькая Туська приносила бутерброды, для которых они спускали пластиковое ведерко на веревочке. Туська была настолько безобидным существом, что Семенов с трудом представлял, как кто-то мог поднять на нее руку. Это все равно, что избивать котенка бейсбольной битой.
Неизвестно, что именно он сказал Туське, какие слова подобрал в такой непростой ситуации, но она воспаряла духом и решила начать жизнь с нуля. Тем более, что для нее, которая за всю жизнь видела только крошечный морской городок, да деревню в горах, северная столица была чем-то вроде Марса. Она согласилась уехать только потому, что там был другой мир. Мир, в котором не надо было стесняться прошлого, где никто тебя не знает и самое главное - знать не хочет.
В Питере Туська заметно повеселела. Она просыпалась после долгой спячки, чувствуя, что у нее, как у змеи, постепенно меняется кожа. С интересом она изучала свою новую планету. Она могла целыми днями ходить по улицам Питера, принюхиваясь и прислушиваясь, словно сторожевая собака. Туська не ошиблась в своих ожиданиях – этот мир был совсем другим, чем те, что она знала раньше. Город имел свой привкус. Смесь сырости, выхлопных газов, ветра и тумана. Туське нравился этот коктейль, и она с удовольствием бродила по бесконечным набережным, насыщаясь им до предела. Здорово, что тут тоже было много воды – день за днем она очищала ее душу и смывала горькие воспоминания. Ей нравился этот гигантский рукотворный город. Причудливые дома с лепниной в центре города манили, зазывали зайти внутрь и остаться там навсегда. Но все же было что-то в этой смеси слегка облупленной роскоши и красоты необъяснимо странное. Будто ощущение легкой опасности присутствовало во всем, с чем ты соприкасался. Летним вечером, стоя на маленьком мостике через канал Грибоедова, она пришла в восхищение от того, как реален тот, отраженный мир. Подсвеченные здания были близнецами-братьями в мерцающей воде и Туська, стоя у воды, чувствовала себя закладкой между двух книжных страниц. Иногда отражение в воде было настолько реальным, что приходилось бросать туда камешек, дабы убедиться, что ты все еще тут, в своем мире. Пошли круги – значит все нормально, и это ты, из крови и плоти стоишь на берегу. Нет кругов – черт его знает. Туська даже думать не хотела о подобной возможности. С каждой новой вылазкой в города Туська все больше ощущала – город, будто невидимый зверь, тоже принюхивается к ней.
Она поселилась вместе с Нинкой и ее семьей в небольшой съемной квартире, и пошла учиться на курсы бухгалтеров. В школе ей неплохо давалась математика, поэтому Туська решила применить свои способности в области цифр. Через некоторое время она устроилась бухгалтером в алкогольный супермаркет и решила снять отдельное жилье, чтобы не стеснять друзей. Но Сашка со слезами повисла на ней, умоляя остаться. Надо сказать, Туська была единственным человеком, который искренне любил Сашку и терпел все ее причуды. Они могли с ней ссориться, неделями дуться друг на друга, но потом снова были лучшими друзьями. Нинка этому не препятствовала, она была уверена, что подруга, никогда не суждено иметь малыша, так реализует свой материнский инстинкт. Да и чего уж тут лукавить, для Нинки такая помощь была в радость. Она никогда не любила детей. Говорили, что чадолюбие приходит позже, когда ребенок начинает разговаривать и общаться, но к ней ничего такого не пришло вовсе. До сих пор она как робот, выполняла свою социальную программу – кормила, поила, одевала и всячески выращивала нового члена общества. А то, что ее материнский инстинкт завял на корню, как только уперся в бесконечные проблемы с питанием, гулянием, невозможностью выспаться в течение многих лет, ее волновало мало. Ну, завял и завял. Для того, чтобы целиком посвятить себя детям, раствориться в них нужен был, по мнению Нинки, особый дар. Господь ее им обделил. Так что поела, одела чистое белье и дуй гуляй, а маме надо работать.
Туська водила ребенка в школу и кружки, играла с ней в игры на компьютере, мастерила одежду для кукол. Нинкина подруга была абсолютно счастлива на новом месте, и стала снова наливаться соком как молодая дынька на бахче.
Казалось, все идет нормально - наконец-то у Семеновых тоже появилась своя квартира. Да не просто халупа, типа тех, что они с мужем снимали на протяжении долгих лет, а настоящее жилье, оборудованное дизайнерами по спецзаказу. Нинка работала в популярном глянцевом журнале редактором и к тому моменту, как случился удар свыше, была совершенно безмятежна и довольна собой. Дела Семенова шли отлично, бизнес приносил плоды, и у Нинки появился фешенебельный гонор. Ей казалось теперь, что она лучше всех разбирается в вопросах моды, мужчин, курортов и воспитании детей. Однажды, она публично обсмеяла Туськину деревенскую юбку, и та, когда гости разошлись, выдала на-гора:
- Послушай, подруга. Помнишь, в детстве я тебе рассказывала, что моя бабка была медиумом. Она запросто общалась с духами. Сидела, болтала с ними – вот как мы сейчас с тобой сидим и разговариваем. Ее считали юродивой, потому, что она утверждала, что их деревня кишмя кишит призраками умерших солдат. Мой дед единственный, кто ей верил. А вскоре там, и правда, раскопали огромную братскую могилу – во время одной битвы полегло около пятисот душ в том злополучном месте. Вот тогда народ и потянулся к бабке – все ведь хотят узнать последние новости из загробного мира. Приезжали родственники погибших, и бабка помогала им находить тела. Некоторое время бабуля жила на границе меж двух миров, пока дед не вытащил ее оттуда. Он видел, как она тает на глазах, потому что духи, какими бы дружелюбными не были, существуют только за счет энергии медиума. А бабка была мощь. По ее словам, именно из-за этого местные жители стали часто натыкаться на мертвецов. Бабкина сила помогала им материализоваться. Они до такой степени ее выкачали, что дед своими глазами видел в сарае болтающегося висельника, а одна женщина родила раньше срока, потому что мертвый солдат с пробитой головой заглянул в окно избы. Бабка сказала, что это был дед роженицы, но думаю, бедняжке от этого легче не стало. Вообщем, опасаясь, как бы бабу Элю селяне не спалили заживо на костре, дед темной ночью собрал вещи, детей и убрался оттуда по добру поздорову. Они ездили по разным городам, но нигде подолгу не задерживались, потому что бабуля везде чувствовала присутствие духов. А потом они приехали навестить брата в городок у моря, да там и остались. Говорят, бабуля больше не общалась с призраками. По крайне мере виду не подавала. Но мне она говорила, что если ЭТО придет, то я сразу почувствую рядом другую жизнь. Я была тогда совсем еще маленькая, лет пять, наверное. Я спрашивала – ты что сидишь, например, ешь борщ и видишь перед собой привидения. Белых и прозрачных? Она долго смеялась, а потом сказала: «Туся, деточка, если они придут к тебе, ты увидишь их не глазами. Они постучаться прямо в сердца. Открывать им или нет – это твое дело. Я всегда помогала умершим, но за это не получила ничего, кроме проклятий живых. Но запомни, малыш, если ты получишь этот дар, будь с ним осторожна и используй только во благо другоих» Баба Эля долго не прожила – однажды солдаты пришли за ней и увели на небо. Хотя на самом деле она не умерла, я видела ее один раз. Однажды Окопян избил меня до полусмерти и запер в погребе. У нас во дворе было такое импровизированное хранилище рядом с колонкой с водой. Там издревле хранили продуктовые запасы (на случай всемирного потопа или гражданской войны) все Окопяны. Погреб был прикрыт крышкой от обычного уличного люка, а под ним была большая яма. Чтобы спустить в нее, надо было очень аккуратно проползти пару метров вниз по металлической лестнице. В тот день в порыве гнева Артур швырнул меня туда со всего размаху, я сильно ударилась головой о металлическую лестницу и сломала руку. Он оставил меня там истекать кровью., а сам уехал с друзьями на шашлыки.
Я даже не помню причину, по которой он так гневался. Возможно, ее и не было.
Я лежала там, на земляном полу, глядя вверх на многочисленные банки с солениями и вареньями, многие из которых были заготовлены еще полвека назад. Как Алиса из книжки Кэролла, я падала вниз, в бездонную яму, а банки танцевали вокруг меня бешенную лезгинку. Я чувствовала, что силы покидают меня. Падая, я разбила большую банку с помидорами, и они красной жижей растеклись по полу, смешавшись с моей кровью. Не в силах пошевелиться, я дотянулась до большого острого осколка от банки. Было ясно одно – лучше так, чем истекать кровью по капле, медленно и мучительно. И тут из темноты вышла моя бабушка. Она присела около меня, оттерла со лба кровь, смешанную с томатным соком и положила мою голову себе на колени.
- Держись деточка, скоро это испытание закончится. И запомни, нам дается ровно столько, сколько мы можем вынести. Ты сильная, малышка моя. Давай, бабушка тебя заплетет. Какие красивые у тебя волосы. И мягкие, словно шелк.
Наверное, мое время и правда еще не пришло, потому что спасло меня чудо. Свекровь, которая обычно к погребу и близко не подходит, так как боится крутых лестниц и высоты , решила спуститься вниз, чтобы достать варенье. Она потом рассказывала, что сидела на диване, смотрела любимый сериал про восточных красавиц в турецком гареме и вдруг страшно захотела вишневого варенья с чаем. Говорила, что беременная так ничего не хотела, а тут прямо приспичило и все. А попросить некого – муж на работе, а сын уехал кутить с друзьями. Свекровь думала, что ТУсю он взял собой. Она попыталась обмануть себя, заев странное желание колбасой, сыром и даже соленой рыбой. Но варенья хотелось все невыносимее, оно даже начало ей мерещиться на полках с книгами. Тогда пожилая женщина, одев резиновые тапочки, чтобы не поскользнуться на осклизлых подземных ступеньках и зажав в зубах фонарик, полезла в погреб. Там она обнаружила меня, лежащую в луже крови и быстро, пока дело не приняло судебный оборот, отправила домой, к родителям. Рана на голове оказалось не такой уж страшной. Так, царапина. Даже не понятно было, откуда столько крови натекло. Врач, который осматривал меня, сказал, что на голове есть рубцы, которые давно затянулись. Спросил – в детстве с горки упала? Я точно помнила, что несколько раз маленькой ломала руки-ноги, но голову не разбивала никогда. Но тогда я не обратила внимания на свое волшебное выздоровление. Я ведь, как и ты, была в юности спортсменка-комсомолка, тонкие миры казались мне вымыслом сумасшедших старух. Но когда я приехала в Петербург, то стала очень странно себя чувствовать. Это непростой город. Я всегда представляла место, где живу, в человеческом облике. Наш морской городок был похож на усталого рыбака. У него были мозолистые руки, прикрытые от бессилия глаза, а за спиной по песку волочилась длинная рваная сеть. Такая мне представлялась у него душа. А деревня, куда меня Окопян увез, была скрюченной армянской старухой. Она ходила прихрамывая и все время ворчала. У нее были морщинистые руки и желтые от табака грязные ногти на руках. Но Питер – это что-то особенное. Когда я пытаюсь представить его душу, мне становится страшно. Это гигантская медуза, выброшенная на берег. Люди думали, что она - часть суши и выстроили там дома, заводы, магазины. Они воткнули медузе в глаза атомные электростанции, засунули в рот водопроводные трубы и думали, что окончательно обжились на новом месте.
Но медуза никуда не делась и часто, когда я иду по городу я чувствую, как мои ноги проваливаются в слизь. Мне хочется двигаться быстрее, но вязкая субстанция держит меня, тянет вниз. И я смотрю под ноги и вижу там, внизу людей, затянутых в слизистый прозрачный кокон. И мне не хотелось бы однажды увидеть там тебя.
Ты понимаешь, о чем я говорю?