Глава третья. Собака.
Когда Курганная улица и большая часть дороги, по которой дети шагали в деревню, остались позади, они разговорились, не смотря на усталость.
- У неё такие страшные глаза, как у птицы! – кривлялась Дели, изображая старушку, которую им представила мама.
- О, Дели, нет – просто она болеет и ей тяжело смотреть на этот мир, - заступилась Агата за Флер.
- Д? А ты видела, как кто-то отошел от окна, когда мы приблизились к соснам? Маме вставать запрещено, это была бабулька, не такая уж она и больная – не выдумывай. По крайне мере, смеется она как здоровый бегемот.
- Дели, перестань, а то я рассержусь. Смотри, там озеро. Я ещё днем на него хотела посмотреть, давай свернем, - предложила Агата. За сосновым бором, где девочки собрали множество прутьев, изящных камушков и шишек, открывался вид на озеро удивительной красоты. Оно простиралось в даль на много-много длин, но в поперечнике было не таким уж широким – находились смельчаки, которые могли его пересечь. Небо окрасилось в пепельно-розовый, остатки творожных шариков изящных облаков падали прямо в воду. Казалось, поверхность бездумно усыпана золотыми монетами – плашмя и ребром. Но, главное, озерное побережье украшали крошечные домики и сараи, сколоченные на скорую руку. Все эти хозяйственные постройки походили на рыбацкий городок – так, по всей видимости, и было. От ветра и дождя здания приобрели насыщенный бурый оттенок. Городок спускался прямо на воду – так были устроены крошечные причалы и мостки, по которым можно безопасно спуститься в лодку. Край озера зарос тонконогой осокой – её головки, пушась словно птичий хвост, наклонялись по ветру, и не выдерживая его порыва, преломлялись напополам.
- Так мы будем идти до ночи, - рассудила Дели, - но озеро перед закатом очень красивое. Зайдем ненадолго. Между прочим, оно называется Мэг, это означает, что вода здесь даже зимой не замерзает.
- А как же рыбак? Он говорил, что зимой сверлит лунку долго-долго, потому что лед очень прочный и толстый.
- Ну, так может, он у самого берега ловит – страшно, наверное, дальше идти.
- Какая ты задира все-таки. Рыбак не трус, я не верю! Расскажи лучше про озеро.
- Вообще-то оно может замерзнуть, если люди принесут жертву.
- Что? – выпучила глаза восприимчивая Агата. Она уже жалела о своей затее, но рассказ Дели притупил её необоснованные переживания и чувство затаившейся опасности. Она никогда не ходила так много пешком да ещё в такую жару, и теперь легкое раздражение прятала под маской искреннего интереса к разговору.
- Ну, человек утонет – тогда озеро и замерзнет. Даже стихи такие есть.
И Дели прочла строки, похожие на отрывок из поэмы, про страшного деда, который сидит на озерном дне и ждет свою жертву. И, как только неудачливый рыбак, выпадая из лодки, гибнет, старик сразу напускает лютого холода – и озеро зимой промерзает от берега до берега: можно ехать даже на тяжеленном тракторе, который косит траву, и пашет землю. Иногда озеро так и называется – Дедово.
- Пусть уж оно никогда не замерзает, - решила Агата. – А ещё ты что-нибудь о нем знаешь?
- Мама рассказывала, что наш рыбак однажды чуть не утонул, потому что в воде встретил медведя. Он рыбачил на огромной глубине посреди ночи, и друг услышал, как кто-то пыхтит и фыркает. Сильная волна чуть не перевернула лодку – рыбак очень удивился. Он поднял над головой яркий фонарь, и увидел в воде огромного медведя. В его глазах отражались огни, а от шкуры шел густой пар. Медвежья коричневая шуба была такой сальной и жирной, что холодная вода никак не могла пробраться к его туловищу, поэтому он плыл да плыл. Зверь обошел лодку, и скрылся под водой – потом рыбак решил, что он плыл к могильнику, где хоронили погибших животных.
- Фу, какой ужас ты рассказываешь. Это всё неправда! – воскликнула Агата. На самом деле мрачноватый рассказ Дели ей очень понравился – она всегда говорила, что сестре нужно больше выдумывать разных историй, и записывать их в тетрадку, чтобы когда-нибудь написать захватывающую книгу.
- Ага, неправда. Ты ещё скажи, что вон те сопки нам тоже приснились, а им уж полтысячи лет, - самоуверенно заявила Дели. Девочки подошли к кромке воды и опустили локти в озеро, стоя босыми ногами на мелких камушках и мягком, илистом песке. Дети брызгались, распугивая мелких рыбешек, без суеты созерцая закат, совершенно не думая о том, что огненный шар почти наполовину опустился в воду, а, значит, скоро наступит ночь. Агата встревожено обернулась, почувствовав на себе чей-то укоризненный взгляд, но никого не увидела. Она смотрела на распущенные сети рыболовов и какие-то немыслимые приспособления из дерева и железа, крючки, которые служили рыбацким сараям скромным украшением. Над скоплением деревянных строений возвышался ряд зеленых холмов. Агата вышла из воды и, не торопясь, пересчитала – всего двенадцать сопок.
- Наверное, если взобраться на вершину, можно потрогать небо или солнышко, - произнесла романтичная девочка.
- Да прям, - осекла её Дели, - много ты понимаешь. Между прочим, это могилы. Видишь те тропинки на каждом холме – они пересекаются, и складываются в крест, потому что это курганы – погребальные памятники.
- Ох, Дели, а разве здесь кто-то умер?
- Давно, может, три, четыре или пять столетий назад, когда здесь стоял город Улей. А потом началась война, жителей поубивали, и сделали им братскую могилу под насыпью. Видишь самый высокий курган? Где толстая черная сосна? Там, наверное, больше всего людей похоронено, - увлеченно рассуждала Дели.
Над черной сосной, возвышающейся на самой высокой сопке, стояла светло-розовая луна. В нежных её очертаниях таилась дикая, необузданная тревога. Девочки видели, как на кургане разгорается огонь, вокруг которого толпятся люди невысокого роста. Возможно, это дети, но издалека было не разобрать. Вскоре девочки услышали странные звуки – они неслись из-под сосны. Это была песня, исполненная старым женским голосом, который дрожал и срывался в момент, когда нетренированные связки певицы достигали высокого напряжения. Песня закончилась, и послышалась завораживающая перкуссия – на кургане кто-то отбивал дивный танцевальный ритм: дети не могли отвести глаз от сопки. Скованные страхом, Дели и Агата понимали, как безжалостна природа к городским белоручкам. Ещё минуту назад на них из воды ласково, словно мама, смотрело золотисто-розовое солнышко, а сейчас они стояли в полумраке у подножия высокой крутой насыпи, откуда раздавались крики.
- Дели. Нам ведь совсем немножко осталось пройти – помнишь, за поворотом будет зерновая сушилка, а после неё уже деревня, - прошептала Агата.
- Не шепчи, говори громко – мне страшно, - Дели знобило от перепада температур и скорости лисьей хитростью подкравшихся сумерек. – «Пикник», помнишь, мы с мамой смотрели.
- Боже мой, что ты такое говоришь – ты думаешь, эти тени заберут нас прямо в костер, а оттуда – в потусторонний мир? Какой кошмар! Бежим отсюда.
Однако сдвинуться с места оказалось не легко. Луна поменяла приветливый оттенок перламутра на цвет яркого пламени, и теперь рассеянно и равнодушно смотрела, как над головами детей, загораются звезды. Скованные неведомым страхом и близостью большой темной воды, девочки, взявшись за руки, робко шагнули в сторону от кургана. Крик наверху слился с воплем невидимой выпи. Вдруг звуки замерли, казалось, восстановилась тишина. Через полумрак до девочек дошло неприятное шорканье – так ударяется лопата о землю, когда нужно её вскопать. Рыли рядом, было слышно, как пласты песка с вросшими в них корнями растений беспорядочно падают в траву. Как неприятную чужую одежду, дети сбрасывали с плеч липкие путы ужаса. Труднее всего было дышать и глотать слюну. Не сговариваясь, Дели и Агата, побежали, как вдруг им преградили путь. Пушистая серая собака внимательно рассматривала незнакомок, не позволяя им сделать больше ни одного шага. Она бросилась прямо на Дели – клыки цокнули подковками, и сомкнулись на ноге, затем стремительно передвинулись к левой руке - и надавили на незащищенную плоть. Бестолковая страшная тварь вцепилась в тонкую ткань блузки, и за предплечье притянула Дели к земле. Казалось, она хочет подобраться к лицу…
- Дели! – бросилась к сестре Агата, и, чувствуя голым животом текущую по шерсти слюну, повисла между Филадельфией и бешеным псом. Девочке удалось разомкнуть челюсти зверя, раскрывшиеся под неожиданным натиском чистой детской энергии. Пес удивленно от них отстранился, повернулся спиной, и, как ни в чем не бывало, брезгливо помахал на прощание хвостом пушистой лайки.
- Филадельфия, Дел, - сдержанно шептала Агата, боясь расплескать накопившийся страх, - ты не умерла? Ты жива?
Впервые Агата видела, как с сестры сходит самоуверенность и потребность все знать – в глазах у Дели было только невинное удивление и боль: кровь лилась из плеча, и струилась по ноге.
- Вставай скорее, давай домой – как темно, Господи! Как же мы теперь дойдем, - причитала Агата, понемножку приходя в себя. – Ты её видела? Откуда она пришла? Почему она выбрала тебя? Ведь она даже не лаяла, молча покусала, и исчезла.
Дели поднялась с земли – целая и почти невредимая. Она безумно испугалась того, что собака сожрёт ей лицо, и она останется некрасивой – другие страхи ей не приходили в голову. Девочки помчались прочь от таинственного места.
- Дели, скоро полночь, я боюсь, что у тебя отрастут ногти и зубы. А вдруг и у тебя появится шерсть, как у той псины, - выдумывала на ходу Агата. Но Дели молчала. Она перестала бояться ещё там, рядом с курганом. Девочка понимала, что здесь они чужаки, никто, что каждый кусок земли и доброе мнение им придется отвоевывать у местных жителей и их животных: собак, петухов, лошадей. Они совсем ничего не знают о том, как нужно пропалывать грядки, не выдрав при этом всю морковь, почему золу выгребают из печи не в любой день, а только в субботу и среду, почему на выгон коров нужно принести пастуху все самое лучшее? Все, в чем заключалась жизнь этих людей, было девочкам до ужаса незнакомо. И казалось, весь воздух, природа, местность пропитаны к ним, если не враждебностью, то убийственным равнодушием – ну, как же, городские барышни. Сидели бы у себя на бульваре и играли в мячик, а песик рядышком скакал на поводке. Дели не знала, сколько придется им здесь прожить, и когда поправится мама. Пройдя через страх и кровь, она решила действовать. Выйдя на грунтовую дорогу, девочка нашла пыльный подорожник, послюнила его, стерла грязь, и приложила к ноге.
- Знаешь, Агата, мы им завтра покажем, - решительно произнесла девочка.
- Что? Кому покажем? Дел, ты уже начала превращаться, да? – снова перепугалась Агата.
- Этим, деревенским. Ты видела, какие они самоуверенные. Мама рассказывала, что один мужчина даже сбил наш заборчик, и не извинился. Он ей так и сказал – это моя земля, как самоуверенный петух. А этот настоящий петух – давай его выдрессируем. Мне вообще-то очень надоело, что каждый день его приходится до одури бояться, как бы он не клюнул в зад. А женщину из Советов ты знаешь? Ту худющую дылду с черными волосами? Она разговаривала с мамой так, как будто мы полные дурочки. Они думают, раз мама одна с двумя детьми, её можно обидеть. Они считают себя самыми важными здесь в округе. Пусть считают – они же давно здесь живут. Но почему такая непримиримость с тем, что мы тоже хотим здесь жить, в нашем доме? Это же взрослые люди. Чего они от нас хотят, спуская своих мерзких собак? Пусть они сидят в сарае или на цепи, - последние слова Дели прокричала. Произнося речь, она все больше расстраивалась и, наконец, горько заплакала от обиды и боли. Успокоенная её слезами Агата, облегченно вздохнула: наконец-то нормальная человеческая реакция. А то, видишь ли, встала в полный рост и давай читать речи! Неправильно это.
- Филадельфия, миленькая, мы, конечно, им покажем. Только у нас столько грязи в ушах и волосах, мы так сильно ободрались, и натерли ноги - в таком виде на нас никто смотреть не станет. Давай дойдем до дома, выспимся, ножку твою полечим, там все решим, - успокаивала сестру Агата. Измученные девочки миновали зерносушилку багряного цвета, откуда раздавался мелодичный электрический гул, и вошли в деревню.
Когда сестры умылись, вылили прочь грязную воду и, одетые в чистые ночные рубашки, включили в спальне свет, Агата сурово посмотрела на Дели.
- Тебе нужен постельный режим, а завтра я вызову врача. Вдруг это была бешеная собака, - предположила девочка.
- Не беспокойся, я намного бешенее неё, - к Дели вернулась ирония сразу же после того, как она посыпала ранку какой-то живительной шипучкой, обмотала разорванную ногу бинтом в три слоя, и съела кусок пирога с мясом.
- Ох, это ведь уже вчерашний пирог, Агата, вот мы путешественницы: собирались навестить маму, и на это ушло два дня!
- Ты такая же смешная, как мама. Из-за лица ты испугалась, а того, что она тебя целиком могла слопать – нет. Мамочка рассказывала, что, когда она была маленькой, то чуть не утонула. Это случилось на речке, где какая-то подлая женщина решила избавиться от своего щеночка. Мама выбралась из реки от страха встретить мертвую собаку, она совсем не думала о том, что может погибнуть сама… Филадельфия, мне до сих пор страшно. …я чуть с ума не сошла от этого костра…
Девочки думали об одном и том же: что там происходило на вершине холма. Они точно решили туда не возвращаться, пока не почувствуют себя здесь равными, как все. Обнявшись, сестры крепко уснули. Непогашенная желтая лампочка внутри красного абажура тихо скучала до утра, пока рассвет не превратил её в шар молочного цвета, а белый день окончательно затмил ночное дежурство спасительного электрического света.