Второй брат - Николай. Сколько себя помню, его дразнили – Гитлер. Он был справедливым, но жестким. Его боялись даже уличные мальчишки.
Однажды, когда я его окликнула:
- Гитлер! Тебя мама зовёт!
Он сразу же прибежал к маме и выполнил её поручение. Потом, ничего мне не сказав, две мои куклы, которые мама пошила своими руками, повесил под этажеркой.
Когда это увидела, я разрыдалась и набросилась на него с кулаками, хотя он был выше меня на две головы.
- Гитлер! Гитлер! Ты настоящий убийца! Теперь Мотя и Соня погибли! За что? – и забилась в истерике.
- Ты же сама меня называешь – Гитлер! Вот я и залез в его шкуру! Будешь называть по имени – и я буду просто Колька.
С тех пор я ни разу его не обозвала.
В душе он был очень ранимым и чувственным мальчиком. Я видела, когда он читал книгу «Хижина дяди Тома», то заливался слезами, словно девочка. Если в лесу насобирает земляники, обязательно принесёт домой. И когда помыв, мама начнёт делить её между детьми, он всегда отказывался :
- Я наелся в лесу от пуза. Меня уже от неё тошнит.
Так же было и с лесными орехами.
Когда после окончания ФЗО, пошёл работать на стройку, с первой зарплаты купил мне тёмно-синее осеннее пальто. Это было в моей жизни первое новое пальто из магазина. До этого я донашивала фуфайки после моих братьев, или вещи, которые давали маме за работу люди побогаче.
Ходила я тогда в девятый класс. Ни у кого в классе не было такого пальто. Проходила в нём пять лет, а Колька ещё долго носил бушлат , который получил ещё в училище. Со следующих получек он привозил нам продукты и обновку маме в виде плюшевой куртки и шерстяного платка. а Толику – самому меньшему брату, игрушки с конфетами и тёплое пальто. Это были пятидесятые годы. Он по особенному любил Толика, будучи старше его на десять лет.
Валентин – третий брат, меньше Кольки на два года, и старше меня на два года.
Когда в 1947 году он пошёл в первый класс, старшие ребята уже знали, что он брат Гитлера и Урки. Окружив его, стали спрашивать:
- А кем ты хочешь стать, когда выучишься?
- Не знаю, - смутившись и растерявшись ответил Валик.
- Генералом или шакалом?
- А кто такой шакал?
- Шакал – начальник над генералом. – ответили они.
- Конечно буду шакалом.
Вот с тех пор и стали его дразнить – Шакал. Это прозвище пристало к нему на всю жизнь. Уже, будучи взрослыми, все его друзья, обнимая его при встрече, спрашивали :
- Ну, Шакал, как дела? Рассказывай о своих подвигах!
Они говорили это любя.
Я помню, как Валик мужественно перенёс страшную боль, когда, пытаясь прицепиться к комбайну, чтобы прокатиться на нём, попал под его лопасти. Комбайн выбросил его на дорогу. Мальчишки, которые не успели прицепиться, притащили его домой без сознания и уложили под кровать, чтобы не увидели родители.
Заскочив в комнату, я услышала из-под кровати стон. Заглянув туда – обомлела. Валик, придя в сознание, стонал. Вдруг со двора услышала голоса старших братьев, которые возвратились из леса, где собирали шишки для зимней растопки углей в печке. Мама где-то батрачила. Папа был на заводе. Выбежав во двор, позвала братьев.
Вытащив Валика на средину комнаты, увидели, что одно плечо брата высоко поднято. Они сообразили, что это был вывих. Колька крепко держал голову и грудь Валика, а Шурка , дёрнув за руку, поставил плечо на место. Валик вскрикнув, снова потерял сознание. Его уложили на твёрдый топчан. В больницу не обращались, боясь, что отец, узнав об этом, ещё добавит и ремнём.
Странно, но вскоре Валентин стал себя хорошо чувствовать. Родители так и не узнали причину его болезни. Температуру списали на простуду. Он отлежался, принимая настой из веток малины и смородины. Родители каждый день были заняты добыванием пропитания. Мама батрачила, а папа, после основной работы, чинил обувь и хозяйственный инвентарь вдовам, мужья которых погибли на войне.
Только, когда Валентин проходил медкомиссию в ремесленное училище, на рентгене обнаружили сросшийся перелом ключицы.