Чтобы хоть чем-то занять дочь, Жанна, посоветовавшись с мужем, устроила Софию в ульпан, где репатриантов обучали ивриту. Замечая, что язык дается ей без проблем, Симон стал поговаривать о продолжении образования в Израиле.
- В конце концов можно запросить документы из Лондона, - настаивал он, – наше образование не хуже.
- Не знаю, - сомневалась Жанна, - я не могу решить такой вопрос без ее отца.
- А если он не найдется? За месяц он ведь так и не дал о себе знать.
- Все равно, время пока терпит. Даже и за год ничего не случится. Пусть ребенок отдохнет от учебы.
Интуитивно Жанне хотелось хоть ненадолго повернуть время вспять и прожить с дочерью пору ее беззаботного детства.
По вечерам они с Софи уединялись «поболтать». Говорили с упоением обо всем, словно наверстывая упущенные годы, которые для девушки равны были целой ее жизни.
Они вместе радовались новостям от Виталия, который часто звонил и собирался приехать в ближайшее время. И разговоры о нем были полны светлых ожиданий, предчувствий.
Они вместе тосковали о Сергее, иногда плакали, обнявшись, и эта любовь объединяла их более всего. Ни Лея, ни Симон, да и никто в целом мире не смог бы понять их лучше, чем они понимали друг друга.
Позвонить в Россию Жанна так и не решилась, то ли запуганная за многие годы ставшей для нее чужой и «варварской» страной, то ли боясь ослушаться и подвести тем самым Сергея, который в последнем разговоре просил затаиться.
Нет, она не была отважной, чтобы ринуться на поиски любимого человека, прыгнуть, что называется, с головой в омут. Оправдание же своей трусости находила в том, что обязана сберечь дочь.
Софию она любила безрассудно, до самопожертвования, так сильно, что временами начинала чувствовать вину перед Леей. Тогда бежала по магазинам и покупала одинаковые подарки своим девочкам.
Долгий немигающий взгляд врача, куда-то одновременно вовнутрь и сквозь, напрягал. Так, наверное, умеют смотреть только психиатры на безнадежных больных. Василий (надо же, как прижилось имя) ощущал себя таковым и ничего хорошего от этой встречи не ждал.
- Вы должны меня понять, - тон сухой, официальный оправдывал худшие предчувствия, - у нас еще нет методик лечения Вашего случая. Их разработкой занимаются только в институте имени Сербского, в Москве. Я не имею права держать Вас здесь дольше. Поймите, у нас больница, а не ночлежка и не богадельня.
Василий кивнул. Да и что он мог возразить. Ему, действительно, ничего не должны.
- Единственное, что могу сделать, это выписать направление в Москву, но с деньгами и документами помочь не в моих силах, – нотка сочувствия все же проскользнула в голосе.
- Спасибо, доктор, - стараясь не показывать разочарования, Василий встал, - когда мне уйти?
- Выписка завтра.
- Доктор, - уже стоя в дверях, Василий оглянулся, - неужели все так безнадежно?
- Мы не Боги, Василий, но надежду терять все же не стоит. Известны случаи, когда память со временем восстанавливалась сама, и зачастую трудно определить, вернулась она благодаря помощи медиков, или мозг постепенно пришел в норму. Пока по крайней мере и здесь, в нашей больнице, медицина бессильна. Мы сделали все, что могли.
Нет-нет, врач прав! Сто раз прав. Сделать что-то для себя обязан в конце концов он сам. Или он не мужчина.
Нет памяти, но вот же есть здоровые руки, голова. Сеансы с психологом показали, что он не только умеет обращаться с компьютером, но и, легко ориентируясь в интернете, быстро находит знакомые страницы финансовых и политических новостей.
Он каким-то образом знал шахматные ходы, и к удивлению Георгия Васильевича, имеющего разряд, легко того обыгрывал.
Василий с грустью вспомнил, что по какому-то странному совпадению вчера Георгия Васильевича тоже выписали. Тот почему-то сразу замкнулся, помрачнел, словно его не радовало это событие. Буркнул на прощанье что-то вроде того, что навестит, и шагнул за дверь.
Больше Василий ни с кем так и не подружился.
Он привычно подошел к окну. Здесь, в созерцании частички внешнего мира, разлинованной в грубую чугунную клетку, ему особенно хорошо думалось.
Пейзаж за окном сегодня, скорее, радовал, чем огорчал. Прояснялось. Еще вчера воздетые к небу трагичным изломом обнаженные руки-ветки деревьев, сегодня кокетливо красовались в неярких лучах солнца, сверкая заиндевелой бахромой. Белели первым девственно-чистым снежком дорожки и аллеи парка.
Преобразившаяся, нарядно сияя на фоне первозданной зимы позолотой купола, притягивала взгляд церковь. Там, на ступеньках у входа, Василий иногда наблюдал силуэт девушки. Впервые заметив его в тот сильный памятный снегопад, в день, когда оказался в этой обители душевнобольных, он видел его еще несколько раз после, но никогда не мог понять, реальный он или только воображаемый. Тогда боялся сойти с ума.
Нет, надо непременно побывать в этом храме. Вот и Георгий Васильевич рекомендовал отстоять службу, причаститься.
Завтра же непременно он последует совету крестного, так с теплотой он мысленно называл Георгия Васильевича. И разве не тот первым протянул ему руку помощи, придумал имя?
Завтра же. Надо только пораньше выписаться.
Мысли плавно перетекли к насущному. Как выжить? Уже меньше суток отделяло его от того неизвестного, чуждого мира, и он не сомневался, опасного, с которым предстояло вступить в схватку и, кто знает, может быть, смертельную.
Анна проснулась от тишины и обнаружила, что проспала почти сутки без сновидений и кошмаров. Было удивительно тихо не только в комнате, но и на душе.
Она с удивлением прислушалась к себе.
Ничего не болело, не накатывало, и плакать тоже не хотелось. Анна чувствовала, что выспалась и полна энергии. Она посмотрела на сладко спящего Ваську в ногах. Улыбнулась. Вот ведь разоспался, и есть не просит!
Есть! Зверский голод скрутил желудок. Сколько же времени она не ела?
Но более всего, просто нестерпимо, ей захотелось увидеть маму! И зачем ждать субботу, если это можно сделать сейчас же, немедленно!
Анна представила, что как когда-то в детстве положит голову на маме на колени, и та погладит ее по волосам, а, может быть, поцелует.
Мама… такая сдержанная… Они всегда дружили, понимали друг друга, делились секретами.
Мама… и тревогой, болью, жалостью защемило сердце.
Что если она не успеет, вдруг уже опоздала?
Анна торопилась так, точно внутри нее был некий магнит, неудержимо влекущий в Удельную. Словно предчувствие важного, значительного и смятенного правило ею, только Анна, наскоро позавтракав, покормив Ваську, побросав в сумку телефон, деньги, расческу и косметику, стремглав выскочила из квартиры.
Только бы ничего не случилось! Только бы успеть!
В больничном парке было непривычно пустынно. Не сидел, как обычно, на скамеечке Георгий Васильевич по субботам, не сновали туда-сюда посетители, а была какая-то белоснежная торжественная просветленность. Она не заметила, как ноги сами привели ее к ступеням храма Пантелеймона Целителя. Может быть, было просто по пути, может быть, безотчетно захотелось получить утешение, но Анна вдруг подумала, что так ни разу не побывала там, словно что-то не допустило.
Вот и сейчас, стоило занести ногу на первую ступеньку, как телефонный звонок остановил ее.
Эльвира! Словно прошлое больное и страшное, цепляясь, не отпускало.
- Алло, - Анна нажала кнопку ответа.
- Вот кээк дам сейчас! – шутливо возвестила подруга, - мы тут с ног сбились, потеряли тебя. Куда пропала? На занятие не вернулась… Без тебя тут все слонялись как потерянные, места себе не находили. Игорешка весь извелся. Еще и телефон отключила!
- Эльвира, я больше не буду посещать тренинги, – сказала тихо, спокойно, но решительно, как черту подвела.
- Вот те раз! – насторожилась подруга, - разыгрываешь меня? Нет уж, не верю, что друзей предать можешь. Мы тут все тебя любим. Аня! Что случилось? Давай поговорим! Бросай все, приезжай ко мне, быстренько!
- Я сейчас занята, Эльвира, не приеду.
- Давай-давай, - не слушая возражений, кричала та в трубку, - Оленька вот пирожок с брусничкой испекла! Запах на всю квартиру! Все! Жду! Целую! Никаких возражений не принимаю!
Она отключилась, а Анна, постояв в раздумье на первой ступеньке, поднялась на вторую, третью и потянулась к массивной ручке двери.
Похоже, служба закончилась какое-то время назад. В церкви никого не было кроме двух служащих, женщин неопределенного возраста. Одна из них старательно протирала подсвечники, а другая раскладывала на прилавке-витрине иконки и книги. Она, оставив свое занятие, из окошка торговой будки пристально посмотрела на Анну:
- Опоздала девонька, служба уже закончилась. Время-то вон, полдень скоро. Надо б прийти к девяти часам.
- Спасибо, - Анна, пораженная атмосферой незамутненной благодати, застыла посреди церкви. Лики святых, надвинувшись со всех сторон, будто пытались прочесть, рассмотреть ее душу. От их всевидящих, понимающих глаз, невольный трепет волной пробежался по телу, и Анна вся собралась, подалась вперед.
- Тебе, похоже, очень надо, милая?
- Очень, - отозвалась эхом, - очень.
- Так я батюшку-то позову? Ты ему и расскажи все. Отец Викторин его зовут.
- Да.
А сама уже потянулась к озарившей ее светом, самой примечательной иконе.
Мудрость и скорбь были в лике святого. Он направленно смотрел в глаза, а через них прямо в сердце. Казалось, он все понимал, проницал, сочувствовал.
- Это Пресвятой Николай Угодник, защитник всех путешествующих, странствующих и моряков, - спокойным, ровным доброжелательным голосом пояснил подошедший священник.
- А можно помолиться Николаю Угоднику за пропавшего без вести человека?
- Нужно. Обязательно нужно. Ты крестись, не стесняйся. К иконе приложись, свечку можешь поставить. Он тебя и услышит, и Бога о твоем чаянии попросит. Кем он тебе приходится, тот, пропавший?
- Никем. Просто я люблю его, сильно. Так сильно, что дышать без него больно.
- Молись, милая! Молись чаще.
- А молиться-то как, отец Викторин?
- Есть книжечка, молитвослов называется, там все молитвы. А еще Евангелие читай. А пока проси своими словами. Проси с верой и от чистого сердца. Непременно поможет! Верь, деточка.
- Спасибо, отец Викторин.
- Не хочешь больше ничего сказать. Что еще тебя мучает?
- Много, очень много. Но сейчас для меня нет ничего важней, чем найти Сергея.
- Сергея, говоришь? Дай-ко имя его впишу в книгу, да помолюсь.
- Помолитесь, пожалуйста.
Анна перекрестилась сначала несмело, робко, так, как учила ее бабушка, потом еще раз смелей.
Ей никто не мешал, и под проникновенным, внимательным взором Пресвятого Николая Угодника девушка начала молиться.
- Пресвятой Николай Угодник, помоги мне отыскать Сергея. Раба Божьего Сергея, - поправилась она, почти не удивившись тому, что подсказало ей сознание, - не оставляй его в беде, пусть он найдется поскорей живой и здоровый. Господи, помоги ему…
Процедура выписки неожиданно заняла немало времени, и как планировал Василий, уйти с утра пораньше не получилось.
Врач, стараясь не смотреть в глаза, хмуро вручал документы:
- Выписка из истории болезни, направление в Москву, институт Сербского… - он помял в руке еще какую-то бумажку, - здесь адрес и телефон ночлежки для бездомных. Помочь больше ничем не могу.
- Спасибо, - Василий аккуратно свернул бумаги и отправил в нагрудный карман куртки, пожертвованной на прощание больницей.
- Есть еще вариант: обратиться в полицию, но я сообщал о Вас. Как видите, реакции не последовало. Можно в Москве на Казанском вокзале обратиться в киоск «Жди меня». Там занимаются потеряшками. Все. Прости, друг!
Этот переход на «ты», был настолько внезапным, что глаза Василия увлажнились.
- Все нормально. Спасибо!
- Да, вот еще, - врач неловко сунул ему несколько купюр, - здесь не Бог весть что, но поесть и до ночлежки добраться хватит.
Свежий прохладный воздух, как соскучившийся пес, сразу облизал лицо, забрался за воротник куртки, не спрашивая, влез опьяняющим хрустящим ароматом в ноздри. Вскружил голову вольностью и свободой, и несмотря ни на что, неописуемый восторг захлестнул Василия. Захотелось сесть прямо в еще неокрепший свежий слой снега, и кричать радостно и звонко на весь мир, что он есть, живой, и он будет бороться!
Теперь он не понимал, зачем еще вчера трусливо цеплялся за те, страшные, мрачные пропитанные безысходностью, стены больницы для психически больных людей. С какой боязнью он смотрел сквозь решетки окон и тоже сходил с ума от страха!
Откуда-то пришла уверенность, что он непременно найдет выход, устроится на работу. Даже если на грязную и тяжелую и нелегалом, но деньги заработает и вылечится.
Или проживет другую, новую жизнь, но хныкать и скулить не будет.
Вот она, новая жизнь, лежит у его ног. Иди!
Ноги предательски дрожали от слабости. Распустил себя, раскис! До ворот оставалось каких-то двадцать-тридцать шагов, и он навсегда покинет «скворешню», как называл это невеселое место Георгий Васильевич.
Чувство чего-то незавершенного сверлило душу.
Церковь! Конечно! Сколько раз он вспоминал, как вышел к ее куполам и понял, что спасен. Неужели вот так и пройдет мимо?
Василий решительно свернул на дорожку, ведущую к церкви.
Наверное, бледность лица выдавала в нем недавнего пациента больницы, потому что служащая сердобольно спросила:
- Из наших, что ль?
- Есть ли здесь икона Ксении Блаженной? - чтобы как-то скрыть волнение, неловкость, перевести разговор на другую тему, спросил Василий. Как вовремя всплыла в голове информация. К тому же ему, действительно, хотелось увидеть лик святой, которая удивительнейшим образом вошла в его судьбу и, возможно, спасла от смерти. И ведь, поистине, спасла! Именно здесь и сейчас Василий ясно осознал это.
- А как же не быть? Она, почитай, во всех церквях Петербурга есть, Скоропомощница наша! – да вот ее икона! – показала она на небольшое изображение святой, у которого уже догорало несколько свечей.
- Спасибо, - Василий немного освоился и осмотрелся по сторонам.
Пожалуй, никто не помешает помолиться и поблагодарить Святую от всей души, людей почти не было. Только худенькая фигурка девушки коленопреклоненно стояла у изображения святого, истово молясь, да пожилая женщина переходила от одной иконы к другой, прикладывалась к ликам святых, крестилась, кланялась, снова прикладывалась. Наверное, так надо. Он тоже должен поклониться Ксении Петербургской. Хорошо бы и свечу поставить.
Василий достал из кармана деньги, подсчитывая, какую сумму может позволить себе потратить. Наконец решился и купил самую дорогую свечу. Пусть ему не хватит на хлеб, но долг превыше всего. И от ощущения исполненного долга на душе стало спокойней.
Святая смотрела строго и проникновенно, словно спрашивая:
«Справишься? Не подведешь?»
Он хотел молиться, но все слова казались ненастоящими, они не могли передать глубины переполнявших его чувств, и слезы уже не в первый раз за утро навернулись на глаза.
Он смог только прошептать:
- Спасибо!
Время, казалось, отступило, перестало существовать, когда Анна вдруг поняла, что Он ее слышит. Слышит, точно!
Вот его ладонь будто повело справа налево и обратно. Знак?
С Сергеем все хорошо...
Он жив! Она не замечала, как по лицу текли слезы, и только смотрела, и смотрела в глаза святому, и чувствовала, он слышит! Утешение с надеждой входили в сердце.
Запах ладана, лики святых в мерцании свечей, чье-то лицо вполоборота. Опустошенная она прошла мимо. Остановилась. Оглянулась. Стремительно приближаясь, поплыл пол. И она, теряя сознание, что есть мочи закричала:
- Сережа!
Василий вздрогнул и обернулся. Девушка медленно оседала. Он моментально среагировал, подскочил и почти чудом успел подхватить ее у самого пола.
- Помогите! – закричал он то ли всем святым сразу, то ли Самому Богу, то ли немногочисленным людям в церквушке, - человеку плохо!
И тотчас же все пришло в движение.
- Несите, несите сюда, - суетился отец Викторин, - положите на скамью! Пуговку верхнюю расстегните! Нужен приток воздуха. Матушка, аптечку скорей несите! Нашатырь достаньте!
Василий выполнял распоряжения автоматически, как робот. В голове засело и прокручивалось имя «Сережа», которое так пронзительно закричала девушка.
Кто это? Обозналась? Почудилось? Долго молилась? Помутнение рассудка?
- Сережа… - услышал слабое, но совершенно отчетливое. И это могло относиться только к нему. Именно на него смотрели чистые, словно с иконы глаза девушки.
- Я? Вы меня знаете?
- Что с тобой, Сережа? – страшные догадки пронеслись в голове.
Обозналась? Нет! Невозможно! Двойник? Глупости. Память!
Потерял память! Уж, не о нем ли хвастался однажды Георгий Васильевич?
- Все, все, - отец Викторин выталкивал матушек, - пойдемте отсюда. Пусть одни побудут. Слава Богу! Идите, работайте, не надо любопытничать!
- Я ищу тебя уже больше месяца, Сережа! Только не исчезай больше! – она вдруг судорожно схватила его руку, так сильно, что он понял, она, действительно, его знает и не просто знает, она ему не чужая. И Сергей - он!
Когда на дисплее высветился телефон Анны, Лев Семенович радостно встрепенулся. Он ждал ее звонка, ждал всегда, даже боялся сам себе признаться, как ждал. Не дождавшись, робея, звонил сам. Но она была с ним настолько холодна, сдержанна и отстраненна, что он терял надежду. Ходил потерянный целый день.
Но на утро просыпался и снова ждал. Да и кто, собственно, может запретить ему ждать? Она свободна. Сергея, похоже, уже не найдут.
Исполняя свой долг, Лев исправно звонил в полицию, но как же он боялся услышать, что обнаружены следы Горюнова. Боялся, ненавидел свою слабость, но не мог себе в этом признаться.
И следствие, словно слыша его немые мольбы, как вкопанное стояло на месте.
- Ну, что ты Лева хочешь? – отчитывался дежурно однокурсник, - люди пропадают тысячами. По статистике в год пропадает до пятидесяти тысяч, это население районного города. Находятся же единицы и то, по большей степени, случайно. Преступлений столько, что не хватит никакой полиции.
- Ты мне мозги не штампуй, - сердился Лев, - его надо найти!
А сердце трусливо сжималось.
Иногда он уговаривал себя посмотреть на вещи здраво:
«Ну, что у меня может быть с ней? Что? Жениться я не могу, традиции предков… Не получилось же жениться на Лере», - ее он вспоминал с появлением Анны все чаще, невольно проводя параллель между ними.
«Стать моей любовницей Анна не согласится…» - на такой ноте он переключал мозг на работу, другие дела.
Мозг обмануть было не так сложно. Гораздо сложней было обмануть свою физиологическую составляющую, которая превратилась в намагниченную мышцу, и он ждал, ждал, сам не зная чего. Случая? Оказии?
Теперь вот оно! Наконец-то!
- Лев Семенович! – голос срывался, она нервничала, она нуждалась в его помощи!
- Слушаю Вас, Анна Дмитриевна! – сердце стучало прямо в трубку громче его голоса, предательски выдавая с потрохами.
- Сережа! Сергей нашелся! Приезжайте срочно! Мы на Удельной в Скворцово-Степаново!
- Еду! – словно шелуха мгновенно слетело искушение. Будто и не было, и он почувствовал неимоверное облегчение! Служба, долг, дело оставались на первом месте.
После недолгого совещания Сергея решено было везти в Отрадное.
Во-первых, там до сих пор еще была не снята охрана, во-вторых, родной дом и стены могли помочь ему в восстановлении памяти, и это сейчас было лучшим вариантом.
Осталось только подготовить престарелых родителей, которые могли и не выдержать такое и радостное, и одновременно грустное известие. Лев Семенович набрал их номер.
Он слушал прорывавшиеся гудки в Отрадное, но не мог отвести глаз от Анны.
Она, все еще вцепившаяся в руку Сергея мертвой хваткой, напоминала тигрицу, готовую защищать обретенного детеныша до последнего вздоха. И как же она хороша была в эти минуты! Такой он ее еще не видел.
Наконец-то дозвонившись до Ивана Николаевича и сообщив ему новость, Лев все-таки не выдержал и спросил у Анны:
- Как Вы здесь оказались?
- У меня здесь мама, – и тут же спохватилась, - ой! Я же навестить ее приехала! Я очень быстро! – и она умчалась.
Татьяна Игоревна просто опешила, когда Анна вихрем влетела в палату вся сияющая, раскрасневшаяся, и порывисто обняла ее.
- Ну-ну, Анюся! Что с тобой, родная? – повторяла она растерянно.
- Мамочка! – Анна отстранилась и серьезно посмотрела ей в глаза.
Нет, она не могла ошибиться, в глазах матери плескался живой блеск. Мама выздоравливала! – я хочу, чтобы ты знала и помнила всегда, что я люблю тебя крепко-крепко! – и обняла ее исхудавшую еще сильней.
- Аня, я знаю, знаю, - Татьяне Игоревне не хватало воздуха, - я верю в тебя! Ты же наша, из рода Смелых! Ты умница, и у тебя все получится. И помни, что я тоже люблю тебя.
Анна уже выходила из палаты, когда Татьяна Игоревна спохватилась:
- С Днем рождения, Анечка!
Крупный бизнесмен и авторитетный предприниматель в топливном бизнесе, Георгий Дементьевич Давилко, известный в группировке тамбовских в девяностых годах под кличкой Жора Всеволожский, от бандитских дел давно отошел, считая, что ближе к закону вернее и спокойнее. Братков же принимал, прогоняя с ними по старой памяти рюмку-другую, поэтому не удивился, когда через свою службу охраны получил известие, что аудиенции просит Борька Крючевский.
Жора, выходец из торгашеской среды советского времени, никогда не был ограничен в средствах. В банду пришел для того, чтобы еще усилить позиции, а именно: сохранить уже наворованное и преумножить его. Перестройка открыла таким барыгам просто беспредельные возможности. Торгашеские деньги раскрутились до миллиардов зеленых. И теперь, имея дворцы, виллы на всем земном шаре, он любил продемонстрировать их своим пацанам.
Еще никогда не было у него такого светлого времени в жизни, как теперь, когда бандиты стали и сами себе, и государству законниками.
Он с удовлетворением думал, что из всей тамбовской братии, которая, как известно, пострадала более других, оказался самым умным. Особую изворотливость он проявил, когда их почти задавила малышевская братва.
Жора не сложил голову, не подставился, как многие горячие пацаны, он не уехал за границу, чтобы стать там человеком второго сорта, он не перекинулся в другую группировку. Он остался сам по себе, умудряясь еще везде и всюду «стучать себя пяткой в грудь», возмущаясь произволом и беззаконием в стране.
Как только его в очередной раз водворяли в Кресты, в нем просыпался борец за справедливость.
Однажды Жора даже прославился тем, что написал письмо президенту Путину, а писать он умел. Перечисляя все свои многочисленные диагнозы, не совместимые с жизнью, и разоблачая всю правовую систему, он написал, что просит восстановить его честное имя хотя бы… посмертно. При этом громко заявил, что его смерть не будет бессмысленной, а станет тревожным сигналом и предостережением.
В итоге такой борьбы судебные дела разваливались, и Жора с чистой совестью праведника выходил на свободу.
В банде он был старше многих по возрасту. К началу девяностых, будучи уже родителем двух детей, к таким пацанам, как Борька, относился по-отечески свысока, но обществом их не гнушался.
Сейчас он, имея целый штат бойцов, конечно, предполагал, что «братишки» ищут его помощи и содействия, но помогал в исключительных случаях, если дело было заведомо беспроигрышно, или когда выгода для себя любимого была очевидна.
Крючевского он еще и уважал. Парень уже в те годы выделялся на фоне других своим интеллектом, знал толк в экономике и обладал хорошей деловой хваткой.
- Значит, хочешь перепродаться? – спросил без обиняков.
Крюка он принял по высшему классу, не стесняясь демонстрировать роскошь достигнутого.
Они сидели в зале, отделка которого смело могла соперничать разве что с отделкой Зимнего дворца. Но, если архитектурные элементы знаменитого Эрмитажа были местами выполнены из фальшивки, то у него-то все было из качественных натуральных материалов, и канделябры из чистого золота, и колонны из натурального мрамора и малахита.
Многочисленные слуги, одетые на манер лакеев девятнадцатого века, являлись по первому звонку или щелчку пальцев. Стол ломился от изобилия блюд и напитков, которые постоянно обновлялись расторопным людом.
- Моя жена, Дарьюшка, - представил он Борису заглянувшую светлоглазую красавицу лет двадцати.
- А… - хотел было спросить Крючевский, который однажды видел его первую супругу.
- Развелись, - коротко остановил его Жора.
- Значит, ты тоже не обошелся без жертвы? – дрогнувшим голосом спросил Борис.
- Вроде бы я не замечал за тобой раньше сентиментальности, – вслух подумал магнат, - ну, да, конечно, и ты ведь тоже не молодеешь…
- У меня только жены молодеют, – развеселился он, - после Ларки никем не дорожу. Умница она у меня была. Ну, так что, из-под чеченов уйти хочешь?
- Да, хочу. Не бесплатно, конечно. Может, помнишь, я еще в те наши славные боевые пас одного «бычка»? Дело у него стоящее было, лакомый такой кусок.
- Горюнова, что ли?
- Помнишь?
- Да нет, не помню, догадался. Фигура он в городе заметная, да и за новостями в бандитском мире слежу.
- Жора! – горячо начал убеждать Бориска, - сейчас очень благоприятная ситуация. Чеченам некого пока поставить на место директора. Контрольный пакет акций у меня. Я же со своими готов делиться завсегда.
- Да, не сомневаюсь. Тут не поделишься, без головы найдут. Знаю, бизнес хороший. Только придется убрать Ажаева так, чтобы самим не подставиться. Да, - подумав, добавил, - мстительный он. Убирать надо. Иначе не стоит в это дело соваться.
- Ну, согласен.
- Согласен-то, согласен. Только тебе и человечка подбирать под этот заказ. Я отошел от мокрого. Живу по закону. Оно спокойней. Если что, прикрою в нужных местах. Есть у тебя кто, чтобы мимо своих братков?
- Есть! – осенило Бориса.
Мельников!
- Вот и лады! Выполнишь, приходи, обмозгуем остальное. Ты только до выборов не суйся. Под политику подведут. Шум поднимут.
- Да, до выборов терпит. Ему сейчас тоже ни до чего.
- Хорошо бы пока компроматец нарыть на него. Ну, типа, торговля наркотой. Пусть потом ищут по ложному следу. Пошли своего человечка в Москву. Присмотрится пусть. С душком Ажаев, наверняка там есть скелет в шкафу.
Крючевский довольно кивал.
- Ну, а теперь к приятному, - Жора двумя пальцами взял бокал с вином и радушно чокнулся с гостем. – Давай за всех наших, тамбовских! Сильная была группировка. Если бы не малышевские, нам бы весь город сейчас принадлежал.