Мы отходили от кладбища вчетвером.
- Он ушел. От него осталась лишь горстка пепла. Говорят, время лечит.
- Конечно же, это ложь.
- Тогда как справляться с болью?
Она посмотрела на меня с такой вкрадчивой и доверчивой грустью, что в подреберье все сжалось, и я подумала, что недостойна этого щенячьего, слепого и искреннего доверия. Но она ждала от меня ответа, она верила мне. Я знала, что она хотела хоть какой-то поддержки, какой-то лучик надежды. Но я любила её. Я должна была дать ей понять, что невозможно слушать всегда лишь полуправду, я любила её и поэтому именно я должна была стать тем, кто причинит ей ещё одну боль.
- Никак. Ты просто привыкаешь к тому, что у тебя дыра в сердце. Сначала она кровоточит, постоянно болит. А потом ты просто привыкаешь к ней, и она даже немножко затягивается. По краям. Чтобы кровь не шла. Никакие антисептики не помогают, она сама должна. От каждого остаётся дыра, от кого-то больше, от кого-то меньше. Сотни таких дыр. Мы все изорваны ими. А когда дунет ветер людских слов, или поступков, или наших воспоминаний, мы начинаем слышать этот свист, где-то глубоко в душе. Протяжный, глухой и очень страшный. Потому что чем больше к нему прислушиваешься, тем отчетливее слышишь его, и вот уже он порывистым ветром сдавливает твои лёгкие, горло, сбивает рубцы и коричневые корки с твоих ран. Из глаз начинает просачиваться соль горечи, их разъедает ядовитая вода скорби, и от боли ты начинаешь выдавливать из себя эту гадость, как желчь. Как скопившийся в ране гной, она выстреливает из тебя снова, и снова, и снова, с каждой слезой, с каждым сжатым кулаком её всё больше и больше. Она будто обволакивает рану со всех сторон, всё твоё существо нацелено лишь на то, чтобы изгнать её, чтобы очиститься от этого, пусть не навсегда, пусть потом снова придётся испытывать эти мучения… И вот, сделав над собой неимоверные усилия, словно надругавшись над собой самим, выжав себя, ты лежишь, выпотрошенный. Опустошенный. Тебе больно и снова кровоточит. Ты устал. И просто закрываешь глаза. Постепенно возвращаешься туда, откуда упал в котёл своих терзаний. И на какое-то время это пекло утихает. Ветер больше не дует.
- Неужели нет никакого выхода? Неужели нет никаких ниток, средств?
Я промолчала и, продолжая идти и смотреть на уходящий в дымчатую пелену мост, наблюдала за ней. Бедная девочка, она дрожала, она практически уже рыдала, её худенькое тельце сотрясалось, глаза наполнились сопротивлением и отчаянием, руки лихорадочно теребили чёрный платок.
- Нет! – Завизжала она в исступлении, - не может быть этого! Не может! Я не хочу мириться с этим, должно быть что-то другое, должен быть другой путь!
- Нет другого пути, мы все варимся в одном котле, мы все пленники здесь.
В куполе открылась ещё одна дверь, и оттуда выпорхнул чёрный однокрылый грач, немедленно начав с неумолимой скоростью приближаться к тёмно-бурой пенящейся глади болота.