Негритяночка

Мишель Никитин
   
      В начале шестидесятых годов литературным кумиром советской молодежи был Хемингуэй. Им зачитывались и о нем постоянно говорили. Все хотели походить на его героев: независимых и раскрепощенных. В равной степени это относилось к поведению в быту, сексе и дружбе. Следовать пытались не только героям Хемингуэя, но и ему самому. Модными были курительные трубки, аперитивы и фиеста - праздное проведение времени в компании близких друзей. Правда, фиеста проводилась по-советски: в простеньких кафеюшках и забегаловках, а вместо мохито и дайкири пили совиньон или рислинг. Не забыты были и любовные предпочтения Хеми. Почитатели великого писателя вполне серьезно заявляли, что мэтр предпочитал чернокожих женщин и очень высоко отзывался об их сексуальных талантах. Откуда бралась эта информация, было тайной, хотя тайной в СССР было все, что происходило за железным занавесом.

      Большими поклонниками Хемингуэй были два закадычных друга – Владимир и Павел. Они учились в смоленских вузах: Владимир в мединституте, Павел в институте физкультуры и входили в число местной «золотой» молодежи. Отец Владимира был заместителем начальника областного управления КГБ, а отец Павла занимал солидный пост в горисполкоме. Высокие по советским меркам заработки отцов и чадолюбие матерей позволяли друзьям жить на «широкую ногу»: иметь личные «Москвичи», одеваться в импортные шмотки, располагать свободной наличностью, посещать рестораны и, вообще, быть на виду у своих сверстников и сверстниц. Последние и были основными партнершами Владимира и Анатолия по сексу, пусть не всегда регулярному, но достаточно разнообразному.
 
      С чьей-то легкой руки уже перед распадом Советского Союза пошла молва, что секса в СССР не было. Конечно, это была профанация, рассчитанная на непосвященную публику. На самом деле, секс в СССР был, и, не в пример стахановского движения, он был по-настоящему массовым и народным. Просто, в отличие от знаменитого социалистического почина секс в Стране Советов не сопровождался пропагандисткой шумихой, боем литавр и броскими газетными заголовками. Он происходил в интимной обстановке, чаще всего в темноте или под одеялом (иногда и в темноте, и под одеялом), без лишних проволочек и сентенций, отчего становился только более горячим и бурным. И что самое главное, детородное семя, выплавляемое в этом сексе, не пропадало бесхозяйственно, а прорастало  в жизнь в образе симпатичных голопузиков - будущих строителей коммунизма. Фантастический прирост населения в шестидесятые и семидесятые годы был убедительным подтверждением того, что река секса в Стране Советов была такой же полноводной как в Китае. Кстати, гомосексуализм, несмотря на суровый запрет, тоже в СССР был, что лишний раз подтверждает ложность утверждения о том, что секса в СССР не было: какой же гомосексуализм без секса.

      Не будет большим преувеличением сказать, что к концу хрущевской оттепели, а именно к этому времени относится эта байка, уже второе поколение советских людей вылезло из-под одеяла в своих занятиях сексом. Не прятались под одеялом и герои байки: Владимир и Павел. Напротив, они с удовольствием предавались любовным забавам с подругами при свете и с открытыми глазами. Не сторонились они и откровенных разговоров о сексе со старшими товарищами и своими погодками. Неудивительно, что к двадцати двум годам своими познаниями в области секса друзья вполне соответствовали американским и европейским сверстникам.
 
      Внешне привлекательные, раскрепощенные и самоуверенные, как черные ребята с Гарлема, Владимир и Павел легко вступали в контакт, с приглянувшимися им девицами. В порядке вещей для них было подойти на улице к незнакомой девушке, завязать с ней любезный разговор и обаять потоком, подходящих для случая слов, приятных комплиментов, легких шуток и располагающих к себе улыбок. Магия импринтинга – первого запечатления, освоенная ими интуитивно, приносила свои сладкие плоды. Галерея охмуренных ими девушек пополнялась постоянно. В ней были разные, в основном, славянские типы: симпатяги и дурнушки, брюнетки и блондинки, высокие и миниатюрные, стройные и полненькие, веселые и серьезные, умные и простоватые. Кого не было точно, так это темнокожих девушек – соблазнительных обладательниц повышенного меланина, переданного им по наследству черным континентом. А ведь именно темнокожим женщинам, по уверениям знатоков, отдавал свое предпочтение их кумир - Эрнест Хемингуэй. И о таких женщинах в глубине души грезили Владимир и Павел.

      Нетрудно представить душевное состояние героев байки, когда солнечным августовским днем 1963 года они увидели в центре Смоленска свою грезу в образе прелестной темнокожей девушки, неспешно дефилирующей по местному Бродвею – улице Ленина. Слово «дефилировала» как нельзя точно отражало характер движения юной негритянки: она не шла, а грациозно ступала на своих длинных идеально сложенных ногах. Легкие и совершенные по форме эти ноги уже сами по себе могли быть предметом восхищения, но их дополнение: гибкий девичий стан и художественно вылитая головка с красивым европеизированным лицом делали шоколадную негритянку просто неотразимой. Она была хороша и прелестна так, как, по-видимому, была хороша и прелестна Наоми Кемпбелл в свои шестнадцать лет. Когда негритянка невозмутимо шествовала мимо смолян и смолянок, многие из них непроизвольно оглядывались, чтобы еще раз увидеть ее необычную и экзотическую красоту.

     Владимиру и Павлу не пришлось оглядываться. Они замерли на месте, как загипнотизированные, увидев приближающее темнокожее диво.
- Какая чувиха!- произнес, пораженный видением Владимир.
- Фантастика! - выдавил из себя, оторопевший Павел.
Когда девушка подошла к ним на расстояние вытянутой руки, Владимир, наигранно улыбнувшись, произнес!
- Bonjour, mademoiselle!
- Bonjour, boys! – ответила ему девушка.
- Nous sommes contents de vous dans une ancienne ville russe Smolensk (Мы рады вас видеть в старинном русском городе Смоленске) – продолжил свою игру Владимир.
- I do not understand French. I speak English only. – мило улыбаясь, произнесла девушка.
Неожиданная приветливость и готовность к общению юной иностранки обнадежили Владимира – появился шанс продолжить завязавшийся разговор, и он постарался не упустить его. И вот здесь возникла трудность. Ни Владимир, ни Павел не говорили по-английски. Павел в школе и в институте изучал немецкий - язык страны, которую по инерции считали в СССР потенциальным противником, а Владимир – французский - язык страны, к которой в России всегда был особый пиетет. Правда, кое-какие фразы и обороты из английского друзья знали, но этого лексического запаса явно не хватало для того, что-бы повести непринужденный разговор.
 
      В тот день фортуна была благосклонна к друзьям, и удача улыбнулась им дважды. Первый раз она улыбнулась им, когда темнокожая красавица остановилась и заговорила с ними, что само по себе было удивительно. Возможно, открытые и улыбчивые лица двух смоленских парней расположили юную американку, как это позже выяснилось, к общению. Возможно, ей просто польстило то, что два симпатичных белых парня душевно и приветливо обратились к ней. Не стоит забывать, что шел 1963 год, и в США все еще процветала расовая сегрегация и нынешние афроамериканцы мужественно боролись свои гражданские права. Как бы там ни было на самом деле, но темнокожая красавица заговорила с друзьями и у них появилась возможность продолжить столь удачно завязавшееся общение дальше.
 
      И здесь фортуна улыбнулась друзьям во второй раз. Когда небогатый словарный запас английского Владимира и Павла иссяк, и в воздухе зависла затянувшаяся немая пауза, грозившая перейти в скорое расставание, в пределах видимости друзей появился их старый приятель – Сергей. Пару недель назад Сергей приехал в родной город на каникулы, успешно сдав летнюю сессию в престижном московском вузе. Павел первым заметил его и окликнул, приглашая присоединиться к ним. Когда Сергей подошел, выяснилось, что он бегло говорит
по-английски и готов быть переводчиком в разговоре с американкой. О том, что темнокожая девушка американка Владимир и Павел смогли узнать самостоятельно, хватило их скудных познаний в английском.

      Присутствие Сергея сделало общение с Глорией, так звали американку, живым и непринужденным. С видимой охотой она рассказала о себе и своей семье. Оказалось, что ей 17 лет, и она учится в колледже. После колледжа собирается поступать в университет, но еще не решила на какую специальность. Ее семья живет в Вашингтоне. Отец адвокат, мать не работает. В Россию она приехала в туристской группе. Сейчас ее попутчики по круизу совершают экскурсию по музеям Смоленска, а она решила прогуляться по городу самостоятельно и посмотреть на советских людей и город. Она также сказала, что ей очень повезло, что удалось познакомиться с такими замечательными и приветливыми парнями.

      Оживленно общаясь, шутя и балагуря, рассказывая о себе, своих родных городах и странах, смешанная четверка с Владимиром в качестве рулевого быстро обошла исторический центр Смоленска, осмотрев его основные достопримечательности. В конце импровизированной экскурсии кампания заглянула в «аквариум» на Блонье. «Аквариумами» в то время называли кофеюшки из стекла, появившиеся в городе в начале 60-тых годов. В этих кофеюшках можно было уютно посидеть, перекусить и пообщаться. В меню всегда была исконно русские блюда: блины, пельмени, сладости и соления, недорогие по цене и отменные по вкусу. Владимир предложил Глории попробовать сибирские пельмени с русской водкой, но она от этого предложения отказалась, согласившись на кофе с коньяком. В разговоре за кофе речь пошла о музыке и тут выяснилось, что у четверки близкие предпочтения. Они все обожали американский джаз и были хорошо знакомы с музыкой и песнями Чака Бери, Билла Хейли и Элвиса Пресли. Более того, Глория пела в джаз-банде колледжа, а Владимир играл на саксофоне в институтском квартете.
 
     В разговоре о джазе в голове Владимира и родилась шальная мысль. Ему вдруг захотелось добиться от Глории физической близости. Насколько шальной была эта мысль, настолько она была и нереальной. Один шанс на миллион, может быть, и меньше. И этим ничтожным шансом он решил воспользоваться. Что подбило его на это, сказать трудно. По-видимому, сказалось несколько причин: превратные представления советского парня об американской свободе нравов и исключительной сексуальности чернокожих женщин, выработанный им к 22 годам стереотип поведения в отношениях с другим полом, расположенность Глории к доверительному общению и, конечно же, ее чертовская привлекательность. Возможна, шальная мысль не проявилась конкретно, если бы одно обстоятельство не способствовало этому: родители Владимира уехали на отдых в Сочи и большая, хорошо обставленная квартира, была полностью в его расположении.

      Улучив подходящий момент, как бы мимоходом, Владимир предложил пойти к нему домой послушать музыку и его игру на саксофоне. К радости Владимира, Глория согласилась. Через десять минут кампания была в большой четырехкомнатной квартире. Без паузы из проигрывателя зазвучали мелодии Пресли, и на столе появился «музыкальный» гарнир: бутылка марочного грузинского коньяка, бутерброды с осетровой икрой и конфеты. Первая рюмка коньяка ушла под меланхоличную «Love me tender», причем Глорию выпила без уговоров. Когда зазвучала зажигательная мелодия «Hound Dog», все четверо пустилась в бешенный пляс. Владимир бацал с американкой. Их спарка получилась удачной. На ура получались простые и сложные вращения, эффектные поддержки и прогибы. В этом была заслуга Глории. Она тонко улавливала двигательные импульсы Владимира и точно следовала им в танце.
 
      Сбацав три раза подряд «охотничью собаку», запыхавшаяся четверка рухнула на стулья, чтобы отдышаться и «охладиться» новой порцией коньяка. Настроение у всех было превосходное. Глория весело смеялась и о чем-то оживленно разговаривала с Сергеем. По всему было видно, что происходящее ей очень нравится. Владимир расценил это как доброе предзнаменование. Выпив стопку коньяка, он направился в свою комнату, чтобы взять там саксофон. Оставалось выполнить еще одно обещание, которое он дал в «аквариуме» - сыграть на саксофоне. В этот момент раздался резкий телефонный звонок. Владимир, пританцовывая под музыку, подошел к аппарату, взял в руки трубку и начал разговор. По тому, как осекся его голос, и изменилось выражение лица, Павел и Сергей поняли, что происходит неприятный разговор. По односложным репликам Владимира «да, да, хорошо, понятно» было трудно определить, с кем он разговаривает. Все прояснилось, когда он произнес:
 - Мне все понятно, папа! Я сделаю все, как ты сказал!
Стало ясно, что звонил и устроил разнос сыну за какую-то провинность отец. В чем состояла эта провинность, друзья узнали через минуту.
-  Чуваки, быстро сваливаем с хаты! В конторе переполох. За Глорией велась слежка, все ее перемещения и контакты фиксировались. Когда мы зашли в квартиру, информация об этом оказалась в конторе. К счастью, дальше Смоленска эта информация не уйдет, иначе у предка были бы большие неприятности.
 
      Поспешный уход кампании из квартиры Владимира был похож на бегство французов из Москвы. Недопитой осталась даже бутылка коньяка. Ничего не понимающая Глория, растерянно спросила у Владимира:
- Почему мы уходим так неожиданно? Ты еще не порадовал нас своей игрой на саксофоне.
- Так надо, Глория! Сыграю для тебя в следующий раз, если доведется.
Выйдя на улицу, Владимир с приятелями проводили Глорию до гостиницы и быстро с ней распрощались. Они ничего не сказали ей о причинах ускоренного расставания, считая это не нужным и излишним. 
      Следующей встречи с Глорией у друзей, конечно, не было. Как не было у них новых встреч с другими темнокожими женщинами. Они так и не узнали, чем же в сексуальном отношении негритянки отличаются от белых женщин, и отличаются ли вообще?
      Не имела продолжения история с негритяночкой и для отца Владимира. Он пробыл в Сочи с женой до конца срока санаторной путевки. Когда вернулся на работу после отпуска, шеф передал ему папку с рапортами о контакте сына с темнокожей Мата Хари и попросил серьезно поговорить с ним. Это пожелание шефа отец Владимира выполнил. Он доходчиво объяснил своему романтичному чаду, почему надо избегать контактов с темнокожими и бледнолицыми иностранными девушками.