Ох, как болит зуб! Нестерпимо, дёргает, как током! Вот, дура-то, не сходила в поликлинику, думала, обойдется. Всё готовила разносолы для своего Толечки. Свекровь, Домна Поликарповна, в начале совместной жизни Натальи и Анатолия говаривала: «Смотри, Наташка, в жизни главное еда – остальное ерунда! Мужик должен быть сытым».
Домна впервые появилась у них, когда Наташа и Толик уже были женаты и переехали из Вологды в Мурманск. Наташа изо всех сил старалась следовать заветам свекрови. Но уж очень они были не схожи, словно жители разных планет. Наташа – маленькая, тоненькая, с глубокими серыми глазами на пол лица, а свекровь – здоровая оплывшая баба, с красивым, но злым лицом. Домна, ревнуя сына к молодой жене, пыталась подавить её, выискивала у Наташи слабые места и била в них точно и больно, а та гнулась, как ива в непогоду, да не ломалась. Наталья очень хотела детей, часто представляла, какие здоровые и красивые они родятся, как она будет растить и любить их, какими замечательными людьми они станут. И она даст им высшее образование, которого ни у неё, ни у Анатолия не было...
- И что это Толечка в тебе нашёл? Ни кожи, ни рожи, одни глазищи! - говорила свекровь, с неодобрением глядя на то, как Наталья управляется с домашним хозяйством. - Хорошо хоть деревенская - двужильная, моему мальчику помощница нужна, а не барыня! Да смотри с детьми не торопись, мы с Толиком решили, что вы сначала здесь, на северах, деньжат накопите, а потом приедете ко мне под Полтаву. Дом построим, машину купим, тогда и внуков мне принесёшь.
Толик с каждым приездом матери менялся так, что Наташа едва узнавала его. Всегда мягкого и податливого, готового помочь мужа как будто подменяли. Он переставал обращать внимание на жену и смотрел в рот матери, соглашался с нею во всём, чтобы не дай Бог не вызвать у неё раздражения. Видно, в детстве ему от неё здорово попадало, потому что даже сейчас Толик втягивал голову в плечи, когда его мамаша повышала голос. Иногда, после разговора с матерью, он искоса, оценивающе смотрел на жену, будто видел её впервые. Наташа догадывалась, что вечно недовольная Домна опять нашептала про неё сыну и обмирала в предчувствии чего-то недоброго.
Однако она терпеливо сносила все нападки и выходки Домны, стараясь и Толика вкусно накормить, и свекрови угодить. Но, хоть застрелись, не получались у неё такие пампушки и галушки, как у свекрови. Зато драчёны и шаньги были отменные, как у её бабушки Ефросиньи, которая жила в деревне под Вологдой. Вот и провозилась с ними Наталья, а на работу идти в ночь. На телефонную станцию, будь она неладна, надо бежать по тёмному зимнему Мурманску. Наталья, педагог по образованию, работы по специальности в Мурманске не нашла, поэтому вынуждена была окончить курсы телеграфисток и устроиться на телефонную станцию. Не ахти какая работа, да и заработки невелики, но это лучше, чем ничего. Вставать только приходится в самую рань, вместе с боем кремлёвских курантов и первыми звуками гимна Советского Союза! А здесь - полгода ночь, полгода зима! На работу уходишь – темно, и с работы идёшь – темно. Дорогу освещают лишь редкие фонари да окна, в которых горит свет.
Зуб дёрнуло так, что сердце зашлось! Господи, да что же это?! Может, народным средством полечиться? Где-то в шкафчике лежит старинная японская фляжка с водкой. Эту фляжку Наташин прадед, Арсений, привёз когда-то с русско-японской войны и прозвал «Самурайкой». Сначала в ней была японская водка, но она быстро кончилась, и Арсений регулярно заправлял фляжку отечественной беленькой, которую народ метко окрестил «сучком» - говорят, делали её из еловых опилок. Бабушка бережно хранила «Самурайку» в память об отце и пополняла её содержимое, которое изредка использовалось в качестве лекарства, для разных примочек, притирок и при зубной боли.
- Раньше это помогало, но ведь не пойдёшь на работу выпивши! - думала Наташа. - Эх была не была! Заем чесноком - и в путь. Она сделала глоток из фляжки, поморщилась, разжевала кусочек чеснока здоровыми зубами и пошла на работу.
На работе Наталья маялась всю смену, боль не надолго отпускала, а потом снова возвращалась, тревожа всё чаще и всё сильнее. Около шестнадцати часов сердобольная Мария Яковлевна, Наташина начальница, отпустила её домой. Запахнув старенькое пальтишко и закутавшись в платок по самые глаза, Наталья поспешила на автобус. Около своего дома вышла.
Снаружи мело, полярный ветер со свистом проносился вдоль улиц и валил с ног. С трудом отворив входную дверь, она вошла в подъезд. Хорошо, что подниматься нужно было только на третий этаж.
Открыла дверь, и родной дом словно ласково обнял её, так здесь было хорошо и уютно. Наташа глубоко вдохнула тёплый воздух прихожей, пахло чем-то непривычно-сладким. У дверей валялись незнакомые вещи - Наташа подняла с пола огромного размера юбку, отодвинула с прохода сумку.
Вот это да! Неужели опять свекровь приехала?! Пройдя на кухню, Наташа достала из аптечки пирамидон, налила воды из кувшина и выпила лекарство. Скользнула глазами по столу: перед ней стояли две рюмки, открытая бутылка коньяка, рядом лежала плитка шоколада.
- Во дает Домна! - подумала Наталья. - Дорогих подарков навезла, что-то на неё это мало похоже.
Зубная боль немного утихла, и Наталья прошла в спальню, где слабый свет ночника раздвигал тени и загонял их в углы комнаты, освещая супружеское ложе. Там, в постели, спали двое – громко храпела лежащая на спине голая соседка Аграфена, продавщица местного продовольственного магазина, а рядом с ней - Натальин муж, Толик. Он лежал на боку, по хозяйски перекинув руку через мощный торс соседки.
Эта сцена так поразила Наталью своей неожиданностью и определенностью, что она стояла, не шевелясь, охваченная странным равнодушием.
- Вот значит как! - думала она. - Я на работу, а он…
Внезапно она полностью осознала происходящее. Кровь хлынула к лицу, зашумела в ушах, помрачила разум. Ей захотелось крикнуть, швырнуть в них что-нибудь тяжёлое, вцепиться в похожие на паклю пегие кудряшки соседки. Аграфена фигурой и характером напоминала Домну Поликарповну: такая же здоровенная, горластая и нахальная, так же постоянно лезла к Наталье с поучениями. Притворяясь, что заботится о ней, говорила гадости.
- Что уж ты и за работу нашла - ни денег, ни удовольствия. Шла бы в магазин, как я, давно бы на обзаведенье накопила, да и приоделась бы, а то всё в старье ходишь, как оборванка. Какому мужику это понравится? Смотри, какие я в этом месяце чешские сапожки купила! - хвасталась Гранька. - А как наряжусь в беличью шубку, да надену золотые серёжки, меня ни один мужик мимо не пропустит, ничего, что не красавица! Ты вот у нас красавица, а что толку? На тебя, кроме Толечки, ещё никто не позарился, да и он скоро на тебя плюнет и кралю себе заведёт!
Почему, ну почему она не принимала Гранькины речи всерьёз? Почему безоглядно верила Толику? Ведь он и раньше заглядывался на чужих женщин, особенно на таких толстых, грудастых баб, как Аграфена.
Посмеиваясь, говорил:
- И чего это ты у нас такая тощенькая, Наташка? - А она отшучивалась:
- Я не тощенькая, а изящная!
Вот и дождалась! Если бы не эта боль, которая с новой силой напомнила о себе и застучала морзянкой в ухе, может быть, она и поддалась бы чувствам, бросилась отстаивать своё семейное счастье. Но вместо этого Наташа сунулась в кухню, схватила «Самурайку» и сделала из неё большой глоток, потом ещё. Горло перехватило, она чуть не задохнулась. Отпила из кружки холодного чаю, села, тупо уставившись в тёмное пространство между полотняными шторами, которые недавно любовно вышивала, создавая домашний уют! Для кого?! Для чего?! Затем схватила ножницы и с яростью в мелкие клочки истерзала юбку супостатки, найденную в коридоре, а заодно вытащила из шкафа новый костюм мужа, за которым неделю назад выстояла полдня в очереди в центральном универмаге, но сделать с ним так ничего и не смогла…
- Что же делать, что делать? - билось в висках. Она быстро оделась, сунула фляжку в карман, взяла сумку и выбежала на улицу.
Погода стала ещё хуже. Вьюга выла, как у чертей на свадьбе. Ветер не давал поднять лицо, глаза, нос и рот сразу забивало снегом. Наталья села в какой-то автобус. В салоне было тепло, и она машинально ещё раз хлебнула из фляжки. Зуб вдруг перестал болеть, но заныла, заметалась душа. Память услужливо перенесла её в Вологду, где она встретилась с Толиком, когда заканчивала учёбу в педагогическом училище, а он служил младшим офицером в местном полку. Познакомились они на вечере отдыха в родном училище. Многие парни приходили туда выбирать себе невест, поэтому в народе его шутливо называли «бабснабсбытом». Девчонки группками стояли у стен спортивного зала, где обычно проходили вечера, поправляли высокие причёски «а ля Бабетта», одёргивали широкие юбки на подъюбниках, утянутые в талии поясами. Парни стояли у противоположной стены, искоса поглядывая на девушек и присматривая подружек на вечер. Наташе сразу понравился невысокий, красивый и спортивный с виду парень. Многие девчонки засматривались на него, но свой выбор он остановил на ней и сразу пригласил танцевать.
Это и был её Толик. Тёмные волосы мягкой волной обрамляли его лицо, карие с поволокой глаза улыбались ей из-под широких чёрных бровей вразлёт. Он сильно отличался от местных ребят умением ухаживать, влекущей ласковостью, с которой он засматривал в её глаза и, танцуя, нежно обнимал за талию. А как красиво он говорил! За одно это можно было побежать за ним на край света:
- Ты, как ручей, чистая и прозрачная, я вижу тебя всю до донышка. Вижу, какая ты добрая, верная, работящая. Мне такую девушку и надо. Чтобы всегда была со мной, при мне, моя!
И это тоже восхищало и завораживало её. Никто ещё не говорил Наташе таких слов, никто так не желал быть с нею рядом. Они встречались несколько месяцев, а потом решили пожениться. Толик быстро уволился в запас и уговорил Наталью ехать с ним в Мурманск на заработки. И она поехала.
Наташа вспомнила сватовство Толика, когда они вместе ездили к бабушке Ефросинье. Бабушка была у Наташи единственным родным человеком на всём белом свете, её родители случайно и нелепо погибли, когда она была ещё совсем маленькой. Бабушка заменила Наталье всех родных, она кормила, воспитывала, учила, лечила, но главное - жалела и любила внучку, как своего собственного ребёнка. И это бабушкино умение любить передалась Наталье как главное наследство - своего жениха она любила так
же самоотверженно.
Она не сомневалась, что бабушка одобрит её выбор, но ей хотелось услышать это от неё самой. Анатолий покорил Ефросинью вниманием и вежливостью, которую воспитывают в украинских детях сызмальства. Он говорил с бабушкой на «Вы» и неизменно называл её по имени-отчеству - Ефросинья Арсеньевна. Было в этом величанье что-то городское, непривычное и уважительное. Анатолий и по дому помогал - носил воду, рубил дрова и складывал их в поленницу. Ему, молодому здоровому человеку это было не в тягость. Тронутая даже этой малой заботой, Ефросинья открыла ему душу, рассказала о своей нелёгкой жизни, о том, сколько им с внучкой пришлось пережить, как перебивались с Наташенькой вдвоем на трудодни, которые она зарабатывала в колхозе сначала на свиноферме, а потом - в конюшне. Да, приходилось и конюхом работать, мужиков-то с войны вернулось раз, два и обчёлся. На трудодни получала немного пшеницы, а всё остальное приходилось выращивать на собственном небольшом огороде, который находился позади избы. Чтобы Наташа не голодала, завела козу, и всё лето после работы в поле и на конюшне ходила в лес рвать для животины траву. Слава Богу, Наташенька росла помощницей. Всё, что было под силу, делала сама, да ещё старалась бабушке подсобить, не молодая ведь бабушка.
Душевно принимала Толика Ефросинья, доверчиво отдавала свою единственную, ненаглядную внучку городскому парню. В последний день, перед отъездом она шептала Наташе:
- Он хороший, непьющий, значит, будет жалеть. Смотри, Натаха, живите дружно. Меня, старую, не забывай. Пиши.
- А я, дрянь такая, даже с днём рождения её не поздравила - вспомнила Наталья. - Уеду домой, - решила она. – Уеду в деревню к бабушке, проживём как-нибудь!
Сердце Натальи на мгновение провалилось куда-то, потом задрожало и снова заработало. В висках стучало:
- Толик! Как он мог? Что я ему сделала?! И когда же он начал изменять мне? Видно, давно это у них с Аграфеной! А я-то хороша, как слепая ходила, верила ему. Так мне, дуре, и надо, так и надо!
Слёзы лились по Наташиным щекам, как будто кто-то открыл невидимый кран с водой, и она не утирала лицо. Она горевала, не глядя на окружающих людей и полностью отдаваясь накопившейся обиде. И в то же время она видела себя со стороны и удивлялась, сколько слёз может быть в одном человеке. Когда слёзы кончились, она подумала:
- Правду люди говорят, яблоко от яблони… То-то славная будет компания – Толик, Домна и Аграфена! Гранька быстро им и на дом, и на машину накопит! - Ох, как спать хочется…, - проплыло в угасающем сознании, и она незаметно для себя задремала и сквозь дрёму слышала, как входили и выходили из автобуса люди. Проснулась оттого, что кто-то тряс её за плечо.
- Конечная, - прозвучало откуда-то сверху. Она подняла голову – над ней склонился высокий, одетый в меховую куртку мужчина, а рядом с ним стоял мальчик лет пяти.
- Кто это? – подумала Наталья. - Наверное, водитель…
Она попыталась сосредоточиться. Мужчина был примерно одного возраста с ней, но казался старше. Сквозь молодые черты проглядывала глубокая печаль и многодневная душевная усталость, которые мгновенно отозвались в её душе.
- Женщина, вы уже несколько часов ездите. Да вы – пьяная?! - удивился он.
- Папа, на ней мамина шапка! - воскликнул мальчик. - Это мама? - спросил он.
- Молчи, Егорка, это не наша мама, наша гостит у Боженьки!
- Значит, вернулась! Мама, пойдем домой, - заволновался мальчик.
Мужчина вздрогнул и вгляделся в Натальино лицо.
- Как жаль, – подумал он, - молодая, а пьёт, да ещё наревелась так, что и не разглядишь, какая она.
- Что с тобой, что случилось? - спросил он.
- Мне муж изменил, с соседкой. Я ночью с работы приехала, а они…!
- Пап, пойдем домой, я есть хочу и писать! Возьми маму с собой.
Мужчина просительно посмотрел на Наташу и сказал:
- Сынишка просит, может, пока пойдёшь с нами, тут рядом.
Наташа молча кивнула.
В зыбкой мгле сгустившихся сумерек они втроём двинулись к дому, очертания которого виднелись невдалеке.
Войдя в чужую квартиру, Наталья сразу протрезвела и засунула «Самурайку» поглубже в сумку. Тут только она рассмотрела человека, к которому, не раздумывая, отправилась в дом. Светлая чёлка выбивалась у него из-под шапки-ушанки. Сине-серые глаза смотрели серьёзно и озабоченно. И было в нём что-то удивительно знакомое, своё, казалось, что она уже где-то видела это открытое и простое лицо, горькие складки в углах губ, натруженные, крестьянские руки. Виновато глядя на мужчину, она спросила:
- Может, что помочь надо?
- Нет, спасибо. Егор, иди мыть руки. Покажи тёте, где ванная комната, и не забудь снять валенки, а то натопчешь тут.
- А где мать-то у мальчонки? - спросила Наталья.
- Нет её, умерла, - сдержанно ответил он и посмотрел в сторону.
Наталья покраснела, ей стало стыдно за свою неловкость - подвела всё-таки «Самурайка»!
- Тёща уехала в деревню, сестру хоронить, - продолжал отец мальчика. – Работы у меня много, а парня оставить не на кого. Разговаривая, он деловито поставил на стол тарелки, налил разогретых щей и сказал, глядя Наталье в глаза:
- Садись, голодная, небось.
- Ой, что вы, я есть не хочу, да и зуб у меня… - сказала Наташа, и удивилась тому, что боль ушла, и о зубе она совсем забыла.
- Звать-то как тебя?
- Наташа.
- А меня, Андрей. Ешь, Наташа, не стесняйся. Мне сегодня ещё в гараж идти, автобус сменщику передавать. Может, побудешь с Егором?
- Да, конечно. Вы не думайте, я не какая-нибудь… Вот, паспорт у меня и профсоюзный билет!
- Бил-е-ет! - передразнил её мужчина. - Да разве можно напиваться из-за мужиков! Мужик, что петух, - такая у нас порода!
- Да я и не пью совсем, я зуб лечила «Самурайкой!»
- Чем?!
Наташа показала Андрею потёртую фляжку, на которой ещё просматривались японские иероглифы.
- Заметная вещица. Ты, не пей больше, зачем молодость губить, всё у тебя образуется.
Глядя на Андрея, Наташа думала, какой он строгий, но спокойный и уверенный в себе. Да и по всему видно, работящий. Про таких говорят - за ним, как за каменной стеной. И сынишка к нему льнёт, значит добрый. Наталья вдруг почувствовала, что неимоверно устала, глаза начали слипаться.
- Ложись в Егоркиной комнате, - сказал Андрей, - поспи.
Ночью ей снилась родная деревня под Вологдой, речка Тишинка. Снилось, что плывет она по реке, у берега качаются белые кувшинки, ромашки цветут на угоре, рядом церковь Спаса Преображения, где когда-то причащала её бабушка. Проснулась она от резкого звонка, испугалась было, но Егорка, на минуту открыв глаза, сказал:
- Спи, это баба Маня, она ругаться не будет.
Утром, когда Егорка и Наташа встали, на кухне их встретила баба Маня.
- А у нас го-о-сти, - тягуче произнесла, как пропела, она. - Где же это я тебя видела? Уж, не Ефросиньи Павловой ли внучка?
- Да! А откуда вы бабулю знаете?
- Дак, двоюродные мы. А я, как вышла замуж в Мурманск, так годков двадцать в деревне и не бывала, а то и больше. Сейчас вот только съездила, да и то на похороны, сестрица старшая померла. Моя-то дочка, Ленушка, замужем за Андреем была. Все бы хорошо, да, Ленушка всё болела. Думали, родит Егорке сестрёнку, может, лучше станет, а она совсем зачахла. Андрей по всем врачам её возил, и здесь, в Мурманске, и в Архангельске с профессорами договаривался. Два года лечили, он от неё ни на шаг не отходил, а в последние дни и ночевал в больнице, да не помогло. Остался Андрюша, зять мой золотой, один. Худо ему, по Ленушке тоскует очень. Много работает. Хоть и специальность у него хорошая, мостостроитель, а ради сына шоферит на автобусе третий год, здесь заработки получше. Он мне заместо сына теперь. От него одного и помощь и забота. А у меня-то тоже здоровье худое…
Слушала Наталья бабу Маню, её неторопливую речь, ловила неповторимые интонации и слова родного говора, смотрела на несуетливые движения, и покой нисходил на её душу. Свои беды, своё одиночество, по сравнению с бедой этой старой, доброй женщины, по сравнению с горем её зятя и внука, показались ей ничтожно маленькими и незначительными. Теперь она знала, что будет делать. Днём, когда Толик ушёл на работу, Наталья отправилась домой, собрала свои вещички и написала мужу записку:
- Пусть тебя Аграфена галушками кормит!
И уехала в деревню.
Летом в деревне Наталья, Андрей и Егорка ловили раков в чистой речке Тишинке.
Сентябрь 2012 года