Калейдоскоп - 3

Виктор Бердник
 

   В ПРОШЛОМ ВЕКЕ

   История, приключившаяся с Зиновием в последний год уходящего столетия, ему запомнилась надолго. А всё потому, что ситуация тогда сложилась, прямо сказать,  водевильная. Эдакое комичное положение её участников и Зиновия, в частности. Вот только от игровой сцены в спектакле, происшедшее с ним, к сожалению, отличалась грустной подоплёкой вполне реальной жизни...
   Из Бостона в Херсон Зиновий и Светлана отправились навестить родные могилы. Опять таки, с немногочисленными близкими знакомыми, оставшимися в городе, повидаться. Да и сынишке Олегу хотелось показать край его предков. По вечерам Зиновий и его жена просиживали на традиционных застольях, устраиваемых в их честь, а днём, пока Светлана проводила досуг с подругой, он частенько бродил по улицам вдвоём с Олегом. Вроде как знакомил сына с городом и его историей, а на самом деле с упоением окунался опять в свое прошлое. Во время одной из таких бесцельных прогулок Зиновий и столкнулся с сокурсником по университету – Димкой. В годы студенчества они даже приятельствовали. Потом их пути  незаметно разошлись, но факт отъезда Зиновия за границу для Димки не остался секретом. И хоть, Херсон – город отнюдь не маленький, и там в определённых кругах слухи циркулируют, как в провинции, обрастая домыслам, выдаваемыми сплетниками за животрепещущие  подробности. 
  - Зиня! – искренне обрадовался Димка, - никак к нам в гости  из Штатов пожаловал? 
  - Да, - Зиновий, смущённый неподдельным радушием давнего товарища, тоже испытывал удовольствие от негаданной встречи, - Вот вместе с сыном приехал.
  Постояли, потрепались и Димка, пожелав расспросить побольше о подробностях обустройства быта соотечественников в Америке, не замедлил  пригласить Зиновия к себе на ужин.
  - Посидим, раздавим пузырёк, потрындим. Уверен, что и моей Леночке будет любопытно пообщаться с полпредом неведомого нам мира. Не каждый же день доводиться беседовать с настоящим американцем.  Так что, дорогой, завтра непременно ждём.
  Отказывать Димке, сославшись на неудобство столь спонтанного визита, Зиновий не собирался. Наоборот, и ему было чрезвычайно интересно послушать о житье-бытье своего бывшего коллеги в новых условиях. Ведь не эмигрируй он в начале девяностых и тоже  пришлось бы как-то устраиваться, подобно всем остальным. Никто из знакомых в Херсоне особо не преуспел - не стал ни олигархом, ни просто состоятельным человеком. Да и Димка не выглядел обласканным фортуной,  баловнем судьбы.
   Наверное, не обнаруживший даже малейшего признака его  процветания, Зиновий  на следующий день решил по пути к Димке  прихватить с собой пакет с дорогими деликатесами. Колбаски там сырокопчёной прикупить, балычка посвежее, икорки и прочего былого дефицита, доступного теперь горожанам по ценам, явно не вписывающихся в бюджет среднего потребителя. Да и жена одобрила его план – чем идти в гости с какой-то ерундой, лучше принести качественные продукты, которые любой хозяйке пригодятся. Набрали всякой всячины и Зиновий лишь волновался, чтобы гастрономическим подношением, не дай бог, не оскорбить товарища. Гостинцы Димке вовсе не показались неуместными или, тем более, обидными, но, похоже, его крайне смутило появление у себя в доме Светланы. Зиновий уже очень скоро прочувствовал как тот невероятно сконфужен и терялся в догадках  по поводу столь необъяснимого замешательства приятеля.
  - Ну и где твоя драгоценная половина? – шутливо-недоумённо спросил он, - кому прикажешь вручить продуктовый набор? 
  - В парикмахерской, - рассеянно ответил Димка, не удосужившийся обстоятельно разузнать только ли с сыном Зиновий прибыл в Херсон. Потому и досадовал на собственное недомыслие, вылившееся сейчас в глупейшее положение.
  «...Идиот, - ругал себя Димка, уже представляя реакцию Леночки и её уничижительные комментарии наедине, - так непростительно влипнуть. Ох, и до чего ж неудобно. Пожалуй, что  теперь не  выкрутиться...»
   - С минуту на минуту должна быть. Давай пока по стопарику, - предложил он, пытаясь разрядить возникшую неловкость. И, не дожидаясь согласия, метнулся в кухню за рюмками. С ними, зажатыми в руке между пальцев, и с запотевшей бутылкой водки в другой  Димка вернулся  в аккурат, когда  в  передней  хлопнула входная дверь.
  - А вот и Леночка, - воскликнул он наигранно- весело и по непонятной Зиновию причине уже стушевался вконец.
 Леночка очевидно пришла домой не одна. В прихожей послышались голоса переговаривающихся между собой женщин, а через минуту на пороге центральной комнаты возникла  Димкина супруга с причёской а-ля  Барабара Стрейзанд. Из-за её плеча в проёме двери кокетливо выглядывала очень похожая на Леночку особа -  наверняка, родная сестра. У обеих  при виде Светланы в момент  разочарованно вытянулись лица, как у советских покупательниц в универмаге, перед носом которых закончились вожделенные импортные сапоги. Димка от стыда был готов провалиться сквозь землю – уж слишком недвусмысленным оказалось появление здесь ещё одной дамы.
 Судя по безупречным уложенным волосам, Леночка и та другая - уже далеко немолодая барышня, действительно посетили парикмахерскую. И неверное, в маникюрный кабинет завернули тоже. Короче, основательно почистили пёрышки, ожидая преподнести себя в лучшем виде одинокому мужчине с ребёнком, приехавшему из Америки. Во всяком случае, произвести благоприятное впечатление, без сомнения, рассчитывала Леночкина незамужняя сестра...


    ЦЕНИТЕЛИ  ПРЕКРАСНОГО

 Разбираться в художественном фарфоре Аллочка стала сравнительно недавно. И хоть в её домашней коллекции был всего лишь один экспонат, этот факт Аллочку не смущает. Единственный, но какой!  Начало увлечению положил, по сути дела, сущий пустяк...
  Однажды Аллочку – в прошлом учительницу младших классов средней школы города Киева, а ныне эмигрантку и помощницу по хозяйству в американской семье, её работодательница попросила убрать разбитую по неосторожности фарфоровую статуэтку. А заодно, выкинуть, теперь уже ненужную, от той коробку. Статуэтка, очевидно была дорогая, потому как хозяйка дома заметно расстроилась по поводу собственной досадной оплошности. Аллочка  немедленно замела разлетевшиеся по паркету осколки, сложила их пустую коробку, но решила пока ту не выбрасывать. Что-то в последнюю минуту ее остановило, и как оказалось, не напрасно.
 - Всегда успею отправить на смитник, - практично рассуждала она потом, перебирая куски некогда изящной фигуры уже у себя в квартире, - пусть полежит, на всякий случай.
 Случай не заставил себя ждать, послав Аллочке участие в автомобильной аварии в качестве потерпевшей. И так все удачно сложилось! Какая-то, зазевавшаяся на перекрёстке старушка, не успела вовремя нажать на тормоз и въехала в задний бампер Аллочкиной машины, к счастью, не причинив вреда здоровью ни себе ни другому водителю, но обеспечив тому будущие выплаты от своей страховой компании. С возмещением убытков в Америке полный порядок. Главное, чтобы, так сказать, подрихктовали автомобиль постарее, который уже давно не жалко. А именно таким и управляла Аллочка - первой в ее жизни легковой машиной, купленной по баснословно низкой цене.
  Страховой агент не замедлил появиться у Аллочки уже на следующий день. Любезный и обходительный, он приехал оценить размер необходимого ремонта машины. Когда тот закончил фотографировать помятый бампер и треснутый задний фонарь, Аллочка решительно открыла багажник, куда предварительно поставила ту самую припасённую коробку.
  - Вот, полюбуйтесь чего мне стоило лихачество этой леди, -  произнесла она укоризненно и открыла крышку коробки,  демонстрируя кучку разноцветных осколков. При этом Аллочка нарочито глубоко вздохнула, словно готовясь к прослушиванию стетоскопом на приме у педиатра и голосом безутешной вдовы, лишившейся единственного кормильца в семье, ее надежды и опоры в жизни,  скорбно добавила:
  - Хотела  подарить  сестре на именины редкий экземпляр «Лядро», а привезла рожки да ножки.
 Агент не возразил ни слова, однако и не проявил должного сопереживания. Похоже, трагизма от потери предмета декоративно-прикладного искусства он не разделял, однако аккуратно щёлкнул портативной камерой и красивую коробку, и штрих-код на одной из ее сторон, и содержимое тоже. Правда, магазинного чека, подтверждающего покупку, с указанием стоимости товара у Аллочка не нашлось и ей пришлось сослаться на возникшую вдруг амнезию, вероятно, вызванную стрессом в результате аварии:
  - Не помню куда его дела. Ну совершенно не помню! - она, тщательно порывшись в сумочке, беспомощно развела руками, - Ох, боюсь, эта несчастливая поездка еще долго мне будет аукаться.
  Страховой агент не стал настаивать и успокоил Аллочку,  что цену фарфора без труда найдет в фирменном каталоге завода, чем открыл ей глаза на факт существования подобной полезной книжицы. На том и распрощались, а через три недели к Аллочке по почте пришёл чек на кругленькую сумму, включающую, помимо оплаты услуг автомастерской, стоимость статуэтки, фатально пострадавшей, якобы, во время злополучного удара машины. Успех Аллочку необыкновенно вдохновил и не попользоваться ещё раз фарфоровым боем она посчитала непростительным расточительством.
  Теперь на многострадальную фигурку упал «казённый» оконный карниз. Ни с того - ни с сего рухнул вместе со шторами как раз на Аллочкино сокровище, стоявшее на телевизоре. Во всяком случае, именно так Аллочка объяснила хозяину арендованной ею квартиры печальный инцидент.
 - Мамина память, - убивалась она, указывая на разбитую статуэтку и смахивая слёзы, - ничего то теперь у меня от неё осталось.
 Печаль от невосполнимости утраты Аллочка изобразила настолько трепетно, что хозяин квартиры, хоть и не без подозрения отнёсшийся к очень странному происшествию, спорить не стал. Извинился за плохо установленный карниз и, что-то смекнув, без промедления полез за бумажником.
 - Этого хватит? – он протянул двадцатидолларовую купюру, мгновенно вспомнив про собственный страховой полис. И не один! Аллочка же скорым, а главное,  очень легким деньгам чрезвычайно обрадовалась.
  “...С паршивой овцы хоть шерсти клок. Не густо, конечно, но и эти бабки на дороге не валяются? - подумала она и, скрипя сердце, согласилась.
  “…И так хорошо, что расколола его на двадцатку, не напрягаясь, - Аллочка  продолжала оправдывать себя, волнуясь, что продешевила и собираясь в дальнейшем найти более достойное применение драгоценным осколкам.
  - Искренне сожалею, - виновато улыбнулся хозяин квартиры и, не мешкая, тут же подхватил заветную коробочку.  Пока Аллочка, оторопев, соображала как его остановить, тот молниеносно с ней ретировался. Лишь дверь хлопнула за ним, заставив Аллочку нервно вздрогнуть  от непростительного промаха.
  «...Вот, холера ясная, - вовсю досадовала она, что так бездарно опростоволосилась. Шок от неожиданного проворства человека не менее сметливого и наверняка ушлого постепенно прошел и погрустневшую Аллочку уже вовсю терзала зависть, сколько тот получит с источника её потенциального дохода. Ей на секунду даже стало плохо. Ведь коллекционный фарфор ценителю прекрасного всегда дорог, пусть даже битый…
  Финансовая изобретательность чаще всего не от бедности, а от меркантильности.

  ЭМИГРАНТСКАЯ  МУДРОСТЬ
   
  Что ни говорить, а любопытство – крайне коварное свойство характера. Особенно, если стремление к постижению сути вещей – сугубо бытовое и всецело обращено к успехам ближнего. Альбина была именно той женщиной, которой требовалось знать о своих приятелях всё. Или почти всё. Ведь вместе с этими людьми она, ликуя, покинула Советский Союз,  стоически делила неизбежные неудобства в Италии, с нетерпением, как и остальные, ждала решение американского консула.  Да и в Штаты Альбина попала практически  одновременно со всеми знакомыми. Ну, как оставаться безучастной к ним, начавшим здесь, как и она,  с полного нуля?
  Муж Альбины – Роман, в отличие от жены, не испытывал ни малейшего интереса к подробностям жизни  сначала былых соотечественников в Виннице, потом - случайных попутчиков в Риме и наконец, нынешних сограждан в Нью-Йорке. Его не волновало насколько те проворнее в делах, чем он, или прозорливее в экономических прогнозах на будущее. И не заботило Романа на какие деньги одни смогли себе позволить расторопно приобрести квартиру, а другие – вложиться в надёжный бизнес.  Он просто однажды подумал: - А не всё ли равно? Зачем мне нагружать себя бесполезным знанием о том,  как кто-то завоёвывает Америку?..»
    Подумал и тут же понял, что в собственном безразличии к фактам чьего-то процветания и заключается его уверенность в собственных силах.
  Вопросами терзает дьявол, ответами успокаивает бог.
   
   РОДИНА

   В компанию приятелей двоюродного брата Денис затесался случайно. Поехал развеяться к тому в Сан-Франциско и неожиданно попал на традиционное  в Америке барбекю,  на которое  их пригласили по случаю конца трудовой недели.  Сообщество, собравшее здесь, скоротать пятничный  вечер – такие же как Денис эмигранты со стажем, гуляли широко. Русская водочка, калифорнийское вино, пиво лучших сортов.  Веселились от души: шутили, каламбурили, поднимали тосты. Как вдруг прозвучал очередной, негаданно не оставивший его равнодушным:
  - Господа, выпьем за нашу новую родину! – с пафосом идейного вождя провозгласил один из  гостей. 
   Денис лишь пригубил из рюмки и уже не мог не произнести свой тост. Пока он собирался с мыслями, опять налили и Денису, отчего-то внезапно взволнованному, представился шанс повернуть хмельную болтовню сотрапезников в неожиданно серьёзный разговор.   
  - Товарищи! – начал он с обращения, уже лет двадцать как преданного забвению, и давно оставленного в прошлой советской жизни вместе с её официальным языком.   
  - Я не постесняюсь этого слова, - усмехнулся Денис, словно произнёс его в пику предыдущему оратору.
 - Товарищи, хотя  бы уже по счастью собраться вместе за щедрым столом под крышей гостеприимного дома и  они же по несчастью не одолеть всё это гастрономическое великолепие.
   Он галантно поклонился в сторону хлебосольных хозяев и продолжил:
   - Мне тоже хочется сказать о родине. Вот ведь какая странная штука – о ней я не забыл и вспоминаю чаще,  чем мог предположить, подавая в ОВИР документы на выезд. И понял, что родина не только страна, где нам было суждено появиться на свет, но и духовный багаж, который каждый из нас привёз с собой. Это и язык, и традиции, а самое главное, память о незабываемом месте, где мы выросли, встретили любовь и родили детей. Теперь мы в Америке, но я абсолютно уверен, что присутствующие здесь, может, какой хлам и выкинули за ненадобностью, но только не тот самый драгоценный багаж. И мы не променяем его ни на какой новый. За это и предлагаю выпить!
   На мгновение гости притихли, чуть ошарашенные, однако, дружно осушили рюмки и теперь не решались ни поддержать неожиданный тост, ни возразить прежде незнакомому  человеку.  Неловкое молчание прервал самый смелый.
  - Всё верно. Моя Одесса-мама мне снится  ох, как часто. Не из детского же дома сюда приехал. До сих пор за «Черноморец» болею, - проговорил он то ли грустно, то ли иронично.
  - «Черноморец» - не команда, одесситка – не жена! – добродушно поддел его сосед напротив, рассмешив присутствующих когда-то известной городской шуткой, и задумчиво добавил, - ну, как по тому времени не скучать? Были молодыми, рьяными, беззаботными. Ни страховок тебе, ни мортгиджей. Ни повышенного сахара, ни холестерина в крови.  Эх, и чего нельзя возвратиться в те счастливые годы?
  Гости вдруг наперебой стали вспоминать как всё-таки неплохо жилось в СССР, хотя прежде в том каждый боялся откровенно признаться. И гость, чевствовавший новую родину, тоже не отставал.
   Одни хотят вернуться в прошлое, чтобы с чистого листа начать жизнь, другие – затем, чтобы прочувствовать ещё раз то, что им когда-то довелось. 


  РАБОЧИЙ  И  КОЛХОЗНИЦА

  Пролетарское прошлое Семёна осталось в советской жизни вместе с померкнувшими воспоминаниями о даче с десятью сотками. Когда-то там, на ухоженном земельном участке, стояли три парника, в которых он и его жена Татьяна почти круглый выращивали  цветы. Вообще-то, Семён в то время числился маляром-штукатуром в РСУ, то есть считался рабочим, а Татьяна – домохозяйка, целиком посвятившая себя с мужем приусадебному сельскому хозяйству, была вроде как колхозница.
  Жили супруги по-куркульски, богато и, наверное, по этой веской причине не рыпнулись в эмиграцию. Не поехали, когда у жаждущих свалить за рубеж, наконец, появилась такая долгожданная возможность, и остались, когда у обнищавших честных тружеников возникла подобная грустная необходимость. Семён нутром чувствовал грядущие экономические перемены и не спешил рвануть за кордон. А шансов устроиться за границей, в принципе, у Семёна хватало и раньше: дядя в Америке, и сестра – Ада,  перебравшаяся к тому не на заре перестройки.  Пожелай он  воссоединиться с семьёй и выслать вызов в любой момент для тех был сущий пустяк.  Но вот существовал ли резон бросить какой-никакой достаток и отправиться неизвестно куда? В этом супруги крепко сомневались. А всё потому, что, опять таки, во первых, успели побывать за океаном в гостях, а, во вторых, не увидели там себе места.   
    Когда-то советских граждан, гостивших в Америке у родственников, снисходительно называли пылесосами. Надо полагать небезосновательно, поскольку большинство счастливцев, попадавших то ли в Нью-Йорк, то ли в какой другой крупный американский город, выметали модную дешёвую мануфактуру, недорогую бытовую электронику и прочие товары народного потребления, пользовавшиеся спросом на родине. Прибывали эти люди в США, как инженеры на овощную базу, с дохленьким баульчиками, а возвращались обратно домой, гружёные оккупационными чемоданами.
  Вот и Семёну с Татьяной довелось посетить Новый Свет в годы его триумфального процветания. Многое в Америке для них оказалось в диковинку: и кредитные карточки, и беспроводной телефон, и кондиционер в машине у дяди.
 - Как здорово, - дивилась Татьяна полезным удобствам.
 - И съездунов не показывают, - с удовлетворением отмечал Семён, развалившись вечером на кожаном диване перед телевизором и играясь с кнопками пульта, - Замахали там своими партийными лозунгами.
  Ада в Америке звёзд с неба не хватала и вероятно, памятуя недавний собственный нелёгкий опыт эмигрантки, не допекала умными советами ни брата, ни невестку. Приняла их с должным радушием, специально взяв положенный ей двухнедельный отпуск. Плюс три тысячи долларов оторвала от домашнего бюджета и  потратила их на развлечения и поездки с ними. Родня! Куда денешься?
  Семёну и Татьяне отдыхать в Америке очевидно, понравилось и вскоре те опять пожаловали к Аде. Теперь уже в статусе предпринимателей, владельцев тепличного хозяйства, ну и в качестве людей не бедных. До новых русских, с мешками денег, им было, конечно,  далековато, но позволить определённые финансовые вольности они уже могли. Например, выпить пива с солёным крендельком в манхеттенском баре или сходить позавтракать в ближайшую пицерию на Брайтоне. Правда, на гостиницу Семён и Татьяна всё-равно не раскошелились и остановились, как и в первый раз, у Ады. А через несколько дней Ада с удивлением поняла, что с её братцем случилось нечто странное...
   Семён заделался чуть ли не националистом. Причём, не сионистом, которым, по логике вещей, мог стать, благодаря своему еврейскому папе, а превратился в эдакого ярого патриота бывшей республики СССР, провозглашённой независимым государством после развала страны. У Ады широко раскрывались глаза, когда она его слушала. Но особенно Семён усердствовал в пересказывании общеизвестных исторических фактов, переписанных заново и, по его словам, неопровержимым. Причём, раньше он никогда историей не интересовался и единственным источником информации о минувших событиях так и оставался учебник средней школы. Натянутая троечка в атестате был его потолок  знаний и вдруг такая учёность?
  - Да вы, вообще, в курсе что на самом деле творилось? – с негодованием обличал Семён деяния прежних советских руководителей, - Нам же бессовестно врали!
  А Татьяна ему поддакивала, мол столько лет скрывали от народа истинное положение вещей. Обманывали, замалчивали. Искажали факты!  И оба они дружно стрекотали как сверчки в августе: назойливо и однообразно – рабочий и колхозница, не способные жить без привычной им трибунной демагогии. Ораторствовали гости, в основном за обедом, разгорячённые обильным возлиянием, и потом уже весь вечер с горячностью доказывали Мишке - мужу Ады, его политическую незрелость. 
  - Ада, у меня не хватает нервов, - не вытерпел однажды Михаил, - умоляю, угомони твоего брательника – правдолюбца.  Нет больше сил слушать эти бредни.
  Разговоры разговорами, а своё дело Семён и Татьяна знали туго. Методично обходили  выгодные распродажи всякого барахла и чемоданчик заветный потихоньку паковали.  Ну не тащить же багаж домой пустым?
  Раньше в Америку бежали из СССР от идеологии, теперь её привозят с собой в Америку.

   НЕМЕЦКИЕ  КАСТРЮЛИ

   Афёрой в Америке никого не удивишь. Одни позавидуют пройдохе, сумевшему провернуть выгодное дельце, другие по заслугам оценят виртуозную комбинацию, усматривая в том практичность игр ума. Что да - то да. Человека изворотливого и предприимчевого здесь уважают за природную смекалку. Однако,  по поводу неудавшейся аферы те же самые люди, мысленно рукоплескавшие ловкачу, непременно позлорадствуют и предадут анафеме уже негодяя-проходимца, вздумавшего надуть остальных.
  Клара занималась коммерцией. Или, говоря проще – продавала.  Неважно что и неважно кому, главным в её бизнесе было найти и купить по оптовым ценам мизерные остатки залежалого товара для дома, а потом сбагрить его в розницу, минуя обложения налогами. С американцами, норовившими заплатить банковским чеком, она предпочитала дело не иметь и искала клиентуру среди соотечественников – советских эмигрантов – пенсионеров. У тех и кэш в всегда заначке имеется, и если, впоследствии какая проблема с приобретением возникнет, то по судам не затаскают, потому как заплатили наличными. Нет квитанции – нет и доказательств...   
  На этот раз Клара предлагала своим покупателям новейшую немецкую посуду.  Специально собрала аудиторию побольше, чтобы на практике показать насколько на традиционной кухне незаменимы новые технологии. Презентация! Именно таким звучным словом Клара сопровождала приготовление обыкновенного супа. Для этой цели она и собрала человек двадцать  публики  в конференц-зале  дома с субсидированными квартирами.
 - Прелесть! Эти кастрюли не пригорают и температуру отлично держат, - Клара  как телевизионная Марта Стюарт в белом переднике, надетой поверх дорогой блузки, демонстрировала их выдающиеся особенности.  Набор посуды стоил недёшево, но с ним покупатель получал в подарок набор ножей и специальную подставку для них.
   Суп, сваренный Кларой тут же на электрической плите, пришедшим на презентацию хозяйкам, понравился. Каждой она раздала пластмассовую пиалку, плеснув туда  черпачком из кастрюли и на все лады расхваливая приготовленное блюдо:
 - Ну, разве получится такая вкуснятина в обычной кастрюле? Я давно свои выкинула и готовлю только в этих.
 Сначала женщины недоверчиво рассматривали современный поварской инвентарь, но стоило одной решиться его приобрести как и другие последовали примеру, оказавшемуся удивительно заразительным. Ну, как быть хуже кого-то и не позволить себе престижные кухонные принадлежности?
  Дальнейшая судьба суперкастрюль сложилась примерно одинаково – ими просто не пользовались и те стояли на полках как украшение. Лишь Маня – любительница экспериментировать, стала вовсю в этой посуде кашеварить. И дармовыми ножами картошечку чистить, капустку шинковать, морковочку... Через неделю ножи перестали резать,  а затем у них отвалились лезвия, то есть, черенок упрямо выскальзывал из ручки и никакой клей не мог те воссоединить вместе, как разосравшихся навечно супругов. Кастрюли прослужили едва ли дольше, чем ножи: от хвалёного не пригораемого покрытия  невозможно было отскоблить остатки пищи, и только стеклянные крышки сохранили свою первоначальную прозрачность.
  Когда расстроенная Маня посетовала дочке на сомнительное качество немецких товаров, та сначала не нашлась что ответить. На свои маникюрные ножницы «Золингем», приобретённые чуть ли не пятнадцать лет назад,  она никогда  не жаловалась.
  - Мам, а упаковка от посуды у тебя, случайно, не сохранилась?
Маня, будучи женщиной бережливой и практичной, коробку, естественно,  не выкинула и приспособила её для хранения вязальных принадлежностей и прочего рукоделия. На коробке из плотного картона, со всех четырёх, сторон на самом видном месте красовалась крупная надпись – «Изготовлено в Германии» Однако, почему-то на русском языке... Дочка, почуяв подвох, броскую этикетку ногтиком легонько подколупнула и уже без труда сняла её, явно не родную, а наклеенную каким-то жуликом в расчёте на легковерного потребителя.
 - Ну и где ты нашла это дерьмо? – скептически поинтересовалась она, из сострадания не спрашивая о цене, -  лейбочка то липовая.
  - У Клары, - Маня сообразив, что её элементарно обманули, покраснела то ли от стыда, то ли от негодования, - Мои соседи тоже купили. Почти все. Клара варила в такой же кастрюле и получилось очень вкусно. Вот холера ясная.
  - Господи, ну как можно быть такой дурой? – всплеснула руками дочка, - да из дорогих первосортных продуктов отменное блюдо приготовишь в чём угодно, даже в ведре!
  Свой конфуз Маня ни с кем не обсуждает. Ни с соседями, как и она, попавшими на удочку мелкой аферистки, ни с друзьями, купившими недавно у Клары шикарный французский пылесос...
  Обманщик среди честных людей – ещё обыкновенный грешник, честный человек среди обманщиков - уже святой.
 

  «50»

  Римма ударилась в Каббалу. Причём, настолько серьёзно, что трижды в неделю посещает классы по её изучению и даже дома обзавелась умной книжицей, помогающей постичь древнюю мудрость. А ещё Римма отважилась прыгнуть с парашютом. Правда, столь экстремальное приключение она приурочила ко дню  рождения, когда ей стукнуло пятьдесят. С того памятного и символичного дня Римма ко многому поменяла своё отношение В частности, её привычка иногда расслабиться за ужином бокалом красного вина укоренилось в ежедневный ритуал и она не боится стать алкоголичкой. Как и вообще, игнорирует теперь прочие былые необоснованные страхи. Муж Риммы на четырнадцать лет её старше. Разницу возрасте она прежде не ощущала, но с некоторых пор та превратилась в досадную помеху. Последний год с мужем происходили вещи слишком очевидные, чтобы не заметить, как тот вдруг резко постарел. Постарел хотя бы уже потому, что в разговорах он больше не смотрит в будущее и лишь вспоминает прошлое. Мужчины, как правило, стареют внезапно... Здоровье у него, слава богу, отменное и память в порядке, словом, почти огурчик. Лишь одна с мужем неприятность, в результате которой  Римма  всё чаще и чаще чувствует как ей не хватает его прежнего внимания в постели. Она прекрасно осознаёт, почему вдруг шагнула с парашютом в воздушную бездну и зачем собирается совершить ещё какую-нибудь экстравагантную выходку.  И её нынешние учёные занятия тоже неспроста. Римма понимает их полную никчемность и по инерции продолжает ходить слушать лектора-каббалиста, думая совершенно о другом...
  Бесполезно себя заставлять летать,  когда хочется ползать.

     САРАПИНЧАТЫЙ БУРЖУЙ

     Свою работу в компании по ремонту холодильников Артур недолюбливал. Трудился он там уже много лет, однако перспектив роста не видел. Техник - он и есть техник. Концы с концами сводишь, а на большее рассчитывать не приходится. Мысли обзавестись собственным делом Артура посещали и раньше, а глядя на шурина – владельца авто мастерской, те крепли с каждым днём.
  «...Чем я хуже его? – убеждал себя Артур, усматривая в примере чужого предпринимательства доступный способ для реализации своих амбиций, - Слава богу, подкопил деньжат, самое время их  вложить куда-нибудь...»
  Случай не заставил себя ждать, подвернувшись подходящим бизнесом и попавшим в поле  зрения Артура уже очень скоро. Как раз родственник сотрудницы жены надумал продать цех по пошиву академической формы – мантий и специальных квадратных шапочек. В Америке эта одежда востребована. И даже очень! Ни одна школа, колледж или университет  не обходятся без традиции вручать дипломы своим  выпускникам, обрядив тех в костюм средневекового школяра.
    Однако, на пути к заветной цели - процветать единолично Артура возникли непредвиденные осложнения.  Сначала хозяин швейпрома, уловив интерес реального покупателя, не мог сложить цену. Потом темнил с бумагами, а когда друг Артура – бухгалтер и его доверенное лицо в те, наконец, заглянул, ему поплохело:
  - Доход, конечно, эта артель приносит. И судя по всему, нехилый. Но какие умельцы.
 -  В смысле? – насторожился Артур, заметив как человек, разбирающийся в делах такого рода, скептически качает головой.
 -  Мики Маус...
 -  То есть, ты не советуешь?
 -  Сложно сказать, - развёл тот руками, - бизнес как бизнес. Однако, я не возьмусь составить для  него налоговую декларацию. Выбирай сам – спать спокойно или делать деньги.
    В результате, контракт так и не был подписан, а идея Артура стать капиталистом скоропостижно умерла. Нет, он не испугался, просто предпочёл не рисковать. Теперь Артур, укладываясь вечером в постель, непременно вспоминает чего избежал. Он с чистой совестью продолжает чинить холодильники, счастливый, что никуда не рыпнулся.               
 Путь от иллюзий к реальности - это дорога в одном направлении и часто длиною лишь в один своевременный шаг.

    ВЫКРЕСТ
   
   Антон и не помнил толком когда захотел покреститься. Однажды в двенадцатилетнем возрасте, попав в городской кафедральный собор, он ощутил там странное волнение. Забрёл туда из детского любопытства и потом его уже влекло вновь и вновь под гулкие своды храма. Что? Долгое время Антон и сам не мог понять. Ещё долго без какой-либо конкретной цели он частенько заворачивал в христианскую святыню, где ему правнуку религиозного иудея бывать, вроде бы и не пристало. Стоял в сторонке, недалеко от алтаря, с наслаждением вдыхая запах восковых свечей, перемешанный с курящимся ладаном, и пытался разобраться в причинах душевного смятения. На него подозрительно зыркали из под платков пожилые женщины со строгими лицами, похожими на скорбные иконописные лики, и словно удивлённо вопрошали:
   - Зачем ты здесь, парень? Шёл бы лучше к своим, в синагогу.
   В Нью-Йорке на появление новичка в местной русской церкви прихожане особо и не отреагировали. Ограда дома Господня всегда открыта для каждого. А когда Антон обратился к тамошнему священнику с давним намерением принять православие, тот не стал выпытывать, что именно его подтолкнуло к этому решению.
   - Бог тебя сюда привёл, - смиренно проговорил уже немолодой служитель, заметив как у почти его ровесника повлажнели глаза, - и не мне, ничтожному, спрашивать - почему. Промысел того, кто всем нам поводырь. 
   Предателем веры праотцов Антон себя не чувствовал. Ведь крестился он не по сложившимся обстоятельствам, а по велению сердца. Да и не отрекался от Моисеева Закона, завещанного ему предками, как не отступились от него Христовы ученики - апостолы, рождённые еврейскими матерями. Не говоря уже о назаретянине, сыне плотника Иосифа и Девы Марии, который повёл за собой соплеменников Антона.
   Нательный крестик Антон не снимает. Надетый во время таинства обряда, совсем простенький, он с ним всегда. Его то и заприметил с один из прежних знакомых Антона, с которым когда-то оба делили квартиру в эмиграции в Ладисполи, а сегодня, спустя годы, вдруг столкнулись друг с другом на автомобильной заправке. По случаю встречи заехали в близлежащий ресторанчик, как водиться, пропустить по рюмке и перекинуться парой слов. Там за столиком тот и впёрся глазами Антону в грудь.
   - Уж не покрестился ли ты? - бывший сосед по кухне и по санузлу иронично кивнул на скромный крестик, выглядывавший из под распахнутого ворота рубашки. Неожиданное открытие его явно шокировало - еврей, и с крестом?!
   - Да, - не желая продолжения расспросов, односложно ответил Антон. Застегнул на рубашке пуговицу и перевёл тему. Разговор не затянулся. Опрокинули по стопке текилы, обменялись последними новостями и поспешили по своим делам, каждый занятый собственными мыслями:
   "...Господи, прости ему, как и мне, грешному, пробелы в воспитании, - вздохнул Антон, смущённый посторонним вниманием к глубоко личному поступку.
   "...Похоже, человек не бедствует, судя по машине. Ну, а чего тогда крест такой вшивенький на шнурочке носит? Прикупил бы какой поприличнее, раз уж в бога поверил. Золотой. И цепочку, - недоумевал знакомый Антона.
  Чем меряем смысл жизни, тем и живём.