Бог послал меня с даром слова и ничего другого еще не дал.
Вот отчего я так несчастен.
Розанов
* * *
ДАВИД
ДАЛЬ
ДАНИЛЕВСКИЙ
ДАНТ
ДАНТЕС
ДАРВИН
ДЕЙЧ
ДЕКАРТ
ДЕЛЯНОВ
ДЕРЖАВИН
ДИЗРАЭЛИ
ДИККЕНС
ДОБРОЛЮБОВ
ДОСТОЕВСКИЙ
ДУНКАН АЙСЕДОРА
ДЯГИЛЕВ
* * *
ДАВИД (ок.1004 – ок. 965), царь. Израильско-Иудейского государства
«И собрал Давид весь народ и пошел к Равве, и воевал против
нее и взял ее. И взял Давид венец царя их с головы его, - а в нем
было золота талант и драгоценный камень, - и возложил его Давид
на свою голову, и добычи из города вынес очень много. А народ,
бывший в нем, он вывел и положил их под пилы, под железные
молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи.
Так он поступил со всеми городами Аммонитскими».
(Ветхий Завет. «2-я Кн. Царств», 12.29-31)
Где есть слава, - там нет позора, где позор, - какая же слава? Саул все падает и падает до конца; погиб несчастным образом, и погиб как именно грешник. Давид все восходит, непрерывно восходит: и опочил царем, псалмопевцем и святым. Ему и победы, и прелесть струн, и богоизбранность.
Христос вдруг соединил это в одно. Связал вечно разорванное…
Путь Давида и Саула – один путь. Нельзя стать Давидом, не побывав Саулом. Нельзя взять победы, не вынеся поражения.
Теперь, вдруг, в самое униженное брошена была восторженная надежда, самому царственно-красующемуся было погрожено пальцем. Надежда – на дне, скептицизм – на вершине гор. Запутался ум человеческий, померкло сердце человеческое…
Вдруг все слабое страшно окрепло!
Вдруг все крепкое страшно ослабело!
* * *
ДАЛЬ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ (1801 – 1872), пистель, этнограф
«Язык не пойдет в ногу с образованием, не будет отвечать
современным потребностям, если не дадут ему выработаться
из своего сока и корня, перебродить на своих дрожжах».
Владимир Даль
Ей-ей, под немцами нам будет лучше. Немцы наведут у нас порядок,— “как в Риге”. Устроят полицию, департаменты. Согласимся, что ведь это было у нас всегда скверно и глупо. Министерию заведут. Не будут брать взяток… Да, еще: наконец-то, наконец немцы научат нас русскому патриотизму, как делали их превосходные Вигель и Даль. Но таких было только двое, и что же могли они?
Мы же овладеем их душою так преданно и горячо, как душою ... Даля... . Ведь ни один русский душою в немца не переделался, потому что они воистину болваны и почти без души. Почему так и способны “управлять”.
Покорение России Германиею будет на самом деле, и внутренно и духовно, — покорение Германии Россиею. Мы, наконец, из них, — из лучших их, — сделаем что-то похожее на человека, а не на шталмейстера. А то за “шталмейстерами” и “гофмейстерами” они лицо человеческое потеряли.
Мы научим их танцовать, музыканить и петь песни. Может быть, даже научим молиться. Они за это будут нам рыть руду,.. изготовлять нам “французские горчишники”....
Мы дадим им пророков, попытаемся дать им понятие о святости, — что едва ли мыслимо. Но хоть попытаемся. Выучим говорить, петь песни и сказывать сказки.
* * *
ДАНИЛЕВСКИЙ НИКОЛАЯ Я;КОВЛЕВИЧ (1822—1885), идеолог панславизма.
«Европа не только нечто нам чуждое, но даже враждебное,
что её интересы не только не могут быть нашими интересами,
но в большинстве случаев прямо им противоположны».
Данилевский
То, что Кириевский, Хомяков и К. Аксаков наблюдали как факт, чему они удивлялись, чему не доверяли другие, - есть явление, которому Данилевский дал имя, указал аналогии в природе, нашел место во всемирной истории. Он не открыл новой черты в этом явлении; в пук наблюдений, сделанных первыми славянофилами, не вложил ничего от себя; собственно для славянофильства как учения об особенностях русского народа и истории он ничего не сделал. Его роль была формально-классификаторская…
________________________
Н.Я Данилевский (…) был на берегу Белого моря, изучая там по правительственному распоряжению рыболовство, когда впервые из сообщения газет он узнал о новых взглядах «на природу» Дарвина. Его целомудренное сердце возмутилось: и сколько лет сей легкомысленный английский ученый трудился над воздвижением «здания на песке», столько же благородный славянофил проработал, чтобы обнаружить «пустынный» и бессодержательный «песок» в этом здании.
* * *
ДАНТ (ДАНТЕ) АЛИГЬЕРИ (1265 – 1321), поэт
«Каждый должен брать на свои плечи труд, соразмерный
его силам, так как если тяжесть его окажется случайно
чрезмерной, то он может поневоле упасть в грязь».
Данте
«На середине пути человеческой жизни я очутился в мрачном лесу. Прямая дорога была потеряна»…
…Да, много выносил человек меланхолии, чтобы написать это. «Душа этого Алигиери, - говорила флорентийская улица, побывала в аду. Она вся закоптелая». Говорили, когда никто не знал, что он писал «Ад». Значит, и на лице выдавилось то, что человек носил в душе. Как же он это носил!
Как мать младенца в утробе своей, но ведь это «Ад», он жжет. Какова же утроба, каково утробе?
Ну, и что этим людям было, что горит какой-то вольнодумец на костре? Они сами горели.
* * *
ДАНТЕС ЖОРЖ ЖАК (барон Геккерн) (1812 – 1895), убица А.С. Пушкина
Пушкин написал ей "суть дела", "суть позывов", суть "ухаживаний за нею". Знаете: кому так написано, с кем можно говорить такими словами, - тот именно этими словами и позволенностью таких слов с нею освобождается на все поступки, на всякое поведение, он получает "полную волюшку", совершенно как трактирная девушка. И вот в этом и заключается вся суть дела. Совершенно напрасно было судить барона Геккерна за "сводничество", совершенно напрасно было судить Дантеса за ухаживания, - когда, так сказать, в атмосфере и "дыхании" этого письма и "таких вообще тонов разговаривания с женою" совершенно ничего иного и не могло быть.
- До брака вон какие стихи он писал обо мне. А теперь пишет такие письма. И оба пишет со сластью. Где же истина? Где, наконец, "он, мой Александр Сергеевич"?
- Где, наконец, муж?
Около такого пантеиста-мужа жена естественно чувствует себя безмужнею.
* * *
ДАРВИН ЧАРЛЬЗ (1809 - 1882), натуралист
«Размножайтесь, меняйтесь, и пусть сильнейшие выживают,
а слабейшие умрут».
Дарвин
Дарвин не заметил, что у природы блестят глаза. Он сделал ее матовой, она у него вся матовая, без масла и сока. А сок есть.
Природа с потухшими глазами. Бррр...
Он дал пакость, а не зоологию. И пакостный век поклонился пакости.
«Музыки не надо, есть граммофон»: вот дарвинизм и история дарвинизма. Одно к одному.
Дарвин в высшей степени подошел к пошлости XIX века.
__________________________
Во Франкфурте-на-Майне я впервые увидел в зоол. саду шимпанзе. Действительно, удивительно. Она помогала своему сторожу "собирать" и "убирать" стол (завтрак), сметала крошки, стлала скатерть. Совсем человек!
Я безмолвно дивился.
Дарвину даже есть честь происходить от такой умной обезьяны. Он мог бы произойти и от более мелкой, от более позитивной породы.
_______________________
Отчего гусеница на древесном листе - зеленая, а другая, на сучке, похожа на сучок? Дарвин объяснил, что птицы склевали всех, которые были похожи не на сучек. Но откуда взялась хоть одна гусеница, столь разительно похожая на сучек?
Сходство-то ведь удивительно, разительно и волшебно. По Дарвину, ведь вышло бы, что дамы в Якутске оттого говорят по-якутски, что якуты съели всех, говоривших по-русски. Мне кажется, якутские дамы могли бы помочь Дарвину...
* * *
ДЕЙЧ ЛЕВ ГРИГОРЬЕВИЧ (1855 – 1941), один из лидеров меньшевиков.
«Никакого вооруженного восстания, юноша (Троцкому), не будет и
не нужно его. На каторге у нас были петухи, которые по первому
поводу лезли в драку и погибали. Я же занимал такую позицию:
держаться твердо, давать администрации понять, что дело может
дойти до большой драки, но в драку не лез».
Дейч
— Ты всегда удивительно как глупо попадался; но зато очень умно убегал. — Так старый ветеран революции, Вера Засулич, полу-порицала, полу-хвалила г-на Дейча, рассказавшего в одном из «освободительных» изданий о своих четырех побегах. Там же приведены и эти слова ее.
В рассказе о четырех побегах много свежего. Тюрьмы, леса, арестанты-товарищи — все картинно; и пестрый узор перемен природы и обстановки привлекает читателя. Еще более нравится тон рассказа: четыре ссылки и четыре побега не утомили его, не истощили его, не посеяли в нем никакой меланхолии. Ни малейшей... И, можно быть уверенным, сколько бы его ни ссылали еще, он так же убегал бы, ведомый счастливой звездой своей; а если бы и не убежал... все же нельзя представить его грустящим, убитым, приведенным в отчаяние. Это отсутствие грусти и меланхолии в эпоху и среди людей, довольно меланхолически настроенных, более всего удивляет в г. Дейче. Бодрость необходима для всякого дела, положительного и отрицательного; и как бы мы ни смотрели на «дело революции», несомненно в энергии ее сыграла первенствующую роль эта бодрость. Если бы ее побольше было в других сферах жизни, в других группах общества, тон жизни, пульс жизни несомненно поднялся бы.
Но мы все грустим, размышляем, колеблемся: и дело не спорится у таких Гамлетов, или, скорее, у русских Обломовых-Гамлетов
* * *
ДЕКАРТ (1596 – 1650), французский философ
«Интеллект - это страсть».
Декарт
Декарт до такой степени разделил душу и тело, идеальное и материальное, что заставил… целую Европу, поверить не только в отсутствие какой-нибудь связи между этими сторонами бытия, но, например, и поверил в такую несбыточную вещь, что все животные до человека суть только движущие автоматы, нисколько не одушевленные, не думающие, не чувствующие, даже не ощущающие!!!Человек один имеет «душу» и «идеальное» в себе…
Ведь Декарт отчего отверг всякую связь между душою и телом? Он отверг ее по очевидной самоощутительной разнице между мыслью и веществом, духовным и материальным: между тем, мы утверждаем, поэтому-то дух и тело и связаны, но не мертво связаны, как конец веревки с концом веревки, как колесо и колесо в машине, как поршень и цилиндр в ней же, а связаны страстно, мучительно и сладко, художественно и жизненно, - по аналогии мужчины и женщины, которые тоже «в контрасте», а не «в единстве», и связанны от этого сильнее, чем в машине ее части или в гражданском обществе его члены. Кто же влюбляется в «родственников»: влюбляются – «в дальних»…
* * *
ДЕЛЯНОВ ИВАН ДАВЫДОВИЧ (1818 – 1897), министр народного просвещения
Делянов сказал, когда у него спросили, отчего Соловьев (Влад.) не профессор:
- У него мысли.
Старик, сам полный мыслей и остроумия, не находил, чтобы они были нужны на кафедре. Но еще удивительнее, что самопополняющаяся коллегия профессоров тоже делает все усилия, чтобы к ним в среду не попал человек с мыслью, с творчеством, с воображением, с догадкой…
Профессор должен быть балаболка. Это его стиль. И дождутся, когда в обществе начнут говорить:
- Быть умным - это "не идет" профессору. Он будет черным вороном среди распустивших хвост павлинов.
* * *
ДЕРЖАВИН ГАВРИЛА РОМАНОВИЧ (1743 – 1816), поэт
«Чрезмерная похвала — насмешка».
Державин
Человеческий ум думал, думал, «что бы мне еще придумать?». И написал – «Историю русской литературы».
Педагоги обрадовались – и ввели в гимназиях: «История русской словесности».
Кафедра образовалась и ввела: «История русской литературы».
Не спорю, она есть до Петра Великого: «лимонарии», «азбуковники» и вообще: «История русского древнего просвещения». Наука столь же интересная и возможная, как о мастодонтах.
Но с Петра Великого: 1. Кантемир писал и написал... 2. Фон-Визин писал и написал... 3. Державин жил, любил уху, пил, служил. Ну, и «написал». Господа: но все это великолепный душистый сад, в котором гуляк, лиц: но что же его описывать!!! и сочинять!!!! и писать о нем... учебники!!!! и ставить за него на экзамене «1».
– За что?!!! (ученик).
Поистине: «за что»?!!! Никакой и скуки нет. Как о том, чту «мы ели» и «как гуляли». Это чисто искусственная наука.
____________________
Пришел вонючий "разночинец". Пришел со своею ненавистью, пришел со своею завистью, пришел со своею грязью. И грязь, и зависть, и ненависть имели, однако, свою силу, и это окружило его ореолом "мрачного демона отрицания"; но под демоном скрывался просто лакей. Он был не черен, а грязен. И разрушил дворянскую культуру от Державина до Пушкина. Культуру и литературу
* * *
ДИЗРАЭЛИ Бенджамин, (1804 – 1881), премьер-министр Англии
«Никогда не жалуйтесь и никому ничего не объясняйте».
Дизраэли
Раса – все, заявлял Дизраэли, этот типичнейший представитель еврейского политического мышления. Современники Дизраэли удивлялись его торизму, недоумевали, как еврей может быть консерватором, считали его торизм фразой, оригинальничаньем, наконец, карьеризмом. И лишь историки наших дней… начинают постигать, что та «тайна Азии» («the Asian mystery»), которую он проповедовал… вовсе не фраза, а пророчество, что его консерватизм куда демократичнее, глубже, чем либерализм... Современники Дизраэли, описывая его оригинальную чисто семитическую наружность, выдвигают одну его характерную особенность: мечтательный взор. Когда он сидел на «Tancred-bench» или на «front-bench», т. е. на скамье министерства или оппозиции, слушал страстные речи Гладстона или Лоу, Брайта или Кобдена, в его глазах светился какой-то огонек тоски. Чувствовалось, что он сам, его истинное «я», где-то вдали, что ему чужд Вестминстер и торизм и вигизм и все прочее. И собственно эта «отдаленность», этот душевный «d;tachement», стоянье над настоящим моментом, дало ему мощь и власть над людьми.
Со стороны все виднее. Настоящий британец – виг или тори – слишком был связан узами традиций, укоренившихся ассоциаций мыслей, чтобы охватить с птичьего полета весь комплекс политической жизни страны. Дизраэли смотрел со стороны. И видел яснее. И понял, что над партиями дня, или даже веков, есть нечто высшее, постоянное – жизнь самой нации. Он видел насквозь англичанина. И понял, что судьба и будущность Англии требуют воссоединение либерализма с консерватизмом, перевоплощение их в новой творческой политике, не разрушающей, а создающей, строящейся, расширяющей пределы. И он создал империализм, т. е. показал Англии необходимость уже существующего факта...
* * *
ДИККЕНС, ЧАРЛЬЗ (1812 – 1870), английский писатель
«Я не знаю ни одного американского джентльмена.
Да простит меня Бог, что я употребил эти два слова вместе».
Диккенс
Диккенс писал непрерывно и очень много; и обыкновенно писал уже «проданный» роман... Хотя так произошел и знаменитый его «Пикквик», но это молодое и почти первое его произведение, собственно, и остается единственным гениальным, Безукорным произведением. На нем есть та легкость, как будто книга сама собой сделалась, а Диккенс получил только деньги. Книга вот вдруг взяла и родилась; точно Диккенс нашел ее на дороге, а не писал ее.
Английские писатели, очевидно, не так, как русские работают, и нельзя не сказать, что у русских есть преимущество... Русским овладевает какая-нибудь мысль, его заняла серия явлений; но он еще не пишет и может быть ничего не напишет. Все зависит от дальнейшего: только если мысль овладевает им до фанатизма, до восторга, до внутреннего собственного удивления к ней…
Я охотно соглашаюсь, что Диккенс, как писатель, как литератор, стоял выше Тургенева; что у него было больше сил. Но, однако, когда он писал «Пикквика» — он писал просто чтение; писал то, чем будет зачитываться вся Англия и весь свет, и писал для этого зачитыванья. Тут не тщеславие и успех, тут большее: самая литература существует для чтения и есть чтение; чтение необозримое, бесконечное, но только чтение. Оно должно быть, занимательно, интересно, художественно, поучительно, воспитательно. Словом, это должно быть прекрасное и ценное чтение. За него платят деньги, и кто дает это чтение — того увенчивают славою. Он доставляет удовольствие, пользу, счастье целой нации и наконец — как я на себе испытал — и всему грамотному человечеству. Но все-таки это есть только чтение, и, например, окончив главу «Пикквика», конторщик идет в Сити и моряк на верфь так, как он всегда ходил до «Пикквика» и даже до рождения Диккенса. Ни Диккенсу, никому из читателей на ум не приходило, чтобы от «Пикквика» могло произойти еще что-нибудь другое. Например, от «Отцов и детей» сейчас же, как они появились, не только начало происходить множество «другого» и «нового», чего до них не было: но Тургенев и писал с полным знанием того, что все это «произойдет»; и, даже не решив твердо, что этому нужно «начать происходить», он едва ли и написал бы самый роман.
____________________________
Долее всех и горячее всех живет еще Диккенс… Но как-то живет одним тоненьким лучом, греет одною и ужасно одностороннею теплотою. Диккенс – цветок в цивилизации; цветок, затканный в ковер ее или выросший на лугу ее. Но все отлично понимают, что ничем эта цивилизация ему не обязана, что это она родила его, а не он рождал ее.
* * *
ДОБРОЛЮБОВ НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1836 - 1861), литературный критик.
«Настоящий патриотизм, как частное проявление любви к человечеству,
не уживается с неприязнью к отдельным народностям».
Добролюбов
...Уж если бледнолицый Добролюбов, с губами “ижицей”, повлек за собой все общество: неужели с моим пламенем я не повлеку?
Гриша (Рсп) сказал на той вечеринке:
- К истинному человеку и приходят только истинные люди. Ложные никогда не придут. А к ложному человеку придут ложные люди, а истинные - никогда.
___________________
Ну что о Тютчеве скажет Добролюбов? О Фете, о Майкове, о Полонском? Он и о Пушкине-то промямлил всего какую-то «передовицу» объемом и смыслом, т. е. не сказал и не мог сказать, бессилен был сказать что-нибудь, заслуживающее напечатания. Вот о чем горе..
* * *
ДОСТОЕВСКИЙ ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ (1821 - 1881), писатель.
«Если ты направляешься к цели и станешь дорогою
останавливаться, чтобы швырять камнями во всякую
лающую на тебя собаку, то никогда не дойдешь до цели».
Достоевский
Я даже не помню, за 50 лет, где бы своя земля не проклиналась. Достоевский, “хоть с кое-какой надеждой”, - единственное исключение.
Все Гоголюшко.
Достоевский, как пьяная нервная баба, вцепился в “сволочь” на Руси и стал пророком ее.
___________________
Достоевский - всадник в пустыне, с одним колчаном стрел. И капает кровь, куда попадает его стрела.
Достоевский дорог человеку. Вот "дорогого" - то ничего нет в Толстом. Вечно "убеждает", ну и пусть за ним следуют "убежденные". Из "убеждений" вообще ничего не выходит, кроме стоп бумаги и собирающих эту бумагу, библиотеки, магазины, газетного спора и, в полном случае, металлического памятника.
______________________________
Достоевский, который терся плечом о плечо с революционерами (Петрашевский), - имел мужество сказать о них: "мошенничество". - "Русская революция сделана мошенниками" (Нечаев, "Бесы").
Около этого приходится поставить великое
SIC
_________________________
«Я» Д-го революция встретила упор и отпор. «Я сам революционер» (о, конечно!), воскликнул Д-кий, – и кинулся всем телищем и всею душищею в мелкий ручеек революции; океан впал «в нашу Черную речку» (по провинциям ручейки называются): и ручеек закипел, расплескался и высох... Он чуть-чуть только обмазал телище Д-го, его влаги хватило не «потопить» Д-го, а наружно смочить его. Ведь во всех произведениях чувствуется, что Д-кий революционер. Но какой? До – Неба. В этом колоссе революцийка Вольтера и Руссо, «энциклопедистов», Дидро, Гельвеция, Гольбаха – раздавлена и осыпается песком, «стекает капельками воды». Достоевский любит и признает Царя. А это другое дело.
________________________
... Очень возможно. В «чем-то», в таинственной субъективности, в таинственной теплоте, в манере, в «подходце» Достоевский выразил суть русской души. Не просто «суть», а «суть сутей». Что-то голодное. Что-то холодное. Ангельское. Жуликоватое. «Толкуют конечно Апокалипсиса» •и по мелочам воруют. Тут и сквернотца.
Это жмется русский люд к Светопреставлению.
– Будет аль не будет? «Воскреснет» наш-то Христос, аль «не воскреснет». Говорят – жупелы будут,, огонь с неба посыплется.
Ну и прочее в таком роде и стиле.
В VI кл., когда, взяв книгу на Рождество, я начал читать «Преступл. и наказание» и читал всю ночь до 8-ми часов утра, когда кухарка Александра внесла в мою комнату дрова топить печь (Рождество, морозы) – я чувствовал, как бы пишу это я сам, до такой степени «Достоевский писал мою душу». Но тайна заключается в том, что он писал вообще русскую душу, и русский, оставаясь «собою», не может остаться «вне Достоевского». Несомненно Родиона (Раск.), Разумихина, Дуни, мамаши (ее), подлеца Лужина, Свидригайлова, Петра Петровича (судебн. след.), пьяненького Мармеладова и его Екатерины Ивановны, Сони – этих всех лиц, казалось бы да и действительно фантастических – никогда не было, нет и не будет у немцев, англичан, французов, итальянцев, голландцев, испанцев.
«Это наш табор. Это русские перед Светопреставлением». Дрожат. Корежатся. Ругаются. Молятся. Сквернословят.
«Это – наши».
Ведь, в сущности, все, и Тургенев, и Гончаров, даже Пушкин – писали «немецкого человека» или «вообще человека», а русского («с походочкой» и мерзавца, но и ангела) – написал впервые Достоевский.
Ведь я чувствую, что вся литература русская притворяется, а поцарапай ее – она в сущности «Розанов». И писали бы то же, что я, только не смеют.
Не смеют не притворяться. Не решаются не притворяться. Это страшно, но так.
Но притворство пройдет. И все станут «Розанов», «из Достоевского».
Вот и все.
________________
Повалить Достоевского – это замысел революции.
* * *
ДУНКАН АЙСЕДОРА (1878 - 1927), танцовщица, возлюбленная С. Есенина.
«Моего тела может быть достоин только гений».
Айседора Дункан
Как хорошо, что эта Дункан своими бедрами послала все к черту.
Вполне естественно. Ни в Германии, ни в России, где все «муштруют» и «тянут за ухо», не могло прийти ничего подобного на ум.
_________________________
В бившейся около кассы огромной толпе,.. было много неинтеллигентных, грубоватых и плосковатых лиц… Порыв «взглянуть на нагую женщину» есть именно наш порыв Петербурга, Москвы, России,.. порыв и готовность «заплатить что угодно», чтобы хоть одним глазком и хоть издали, а поглядеть на танцующую женщину в таком виде, в таком раздеванье, как «в другом месте и за дешевле не увидишь». «Взгляну. А потом выругаю, сотворю мораль"...
* * *
ДЯГИЛЕВ СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧ (1872 – 1929), театральный и художественный деятель
«Сцену венчания надо поставить так, чтобы
французы рехнулись от ее величия».
С. Дягилев
- До брака вон какие стихи он писал обо мне. А теперь пишет такие письма. И оба пишет со сластью. Где же истина? Где, наконец, "он, мой Александр Сергеевич"?
- Где, наконец, муж?
Около такого пантеиста-мужа жена естественно чувствует себя безмужнею. И нельзя не обратить внимания, что та александровская эпоха была вообще какою-то безмужнею, безженною, а скорее - универсально-любовническою. Я как-то рассматривал в "Мире искусств" эскиз одной работы В.А.Серова. Чей-то "выезд" на "прогулку", - был и экипаж, и верховые. И вот в позе этих "верховых", - особенно в приподнятых нервно коленях и в счастливых, юных, смеющихся лицах, - было столько "ухаживанья", точно в глазах этих высоких особ не было "пяти частей света", а лежала одна необозримая "часть света", именуемая "Любовью". Я сказал что-то в этом роде С.П.Дягилеву, редактору журнала и основателю выставок "Мира искусств". Он мне ответил об эпохе этой и последующей, т.е. Александра I: "Это было время, когда никто не мог назвать с уверенностью своего отца и мать. Измены были до такой степени всеобщи, обыкновенны, что "не изменять" казалось чудом».
_____________________
У Розанова было какое-то «настороженное» отношение к Дягилеву. Дягилев должен был действовать ему на нервы всем своим великолепием, элегантностью, «победительским видом монденного льва». Области светскости Розанов был абсолютно чужд, и, в свою очередь Дягилев если и допускал в свое окружение лиц, ничего общего с «мондом» не имеющих, а то и самых подлинных плебеев, то все же с чисто аристократической брезгливостью…
А.Бенуа