182 дня до Победы. Иван Мазилин

Лауреаты Фонда Всм
ИВАН МАЗИЛИН  http://proza.ru/avtor/ivmazilin -  ПЕРВОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 15» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ 


Только под утро холодный с порывистым ветром дождь несколько дней подряд полоскавший железнодорожный полустанок, сменился моросью и густым туманом. Дальше пяти метров пространство лишь смутно угадывалось, проявляясь то призрачным силуэтом почти не поврежденной паровозной водокачки, то частью пакгауза с грузовой платформой, у которого сохранилась лишь одна стена, обращенная к путям. Рядом с платформой неожиданно возникала часть иссеченного осколками борта полуторки с облезшим номером, в котором едва угадывались цифры двойка с семеркой. Отойдя всего на несколько метров, можно было прямо посреди дороги наткнуться на большую сломанную ветвь расщепленной снарядом ольхи с ржавыми, обгорелыми листьями или на останки искореженного зенитного орудия.  Звуки редко падающих в лужи капель, спросонья взбрехнувшей собаки из невидимого двора, сиплый гудок паровоза медленно подползающего от моста состава, едва успев возникнуть, мгновенно гасли, создавая ощущение контузии, так что невольно хотелось помотать головой, проверяя, не оглох ли.
Устало заскрипев тормозными колодками, подошел к платформе и остановился санитарный эшелон. Запах горячего машинного масла, дыма, еще какого-то тревожного медицинского запаха беды тут же смешались с запахом мокрого перегноя опавших листьев, паленой шерсти, умирающей осени. Паровоз коротко выдохнул паром, глухо звякнул сцепкой и, растворился в тумане, на ощупь, двинувшись к водокачке.
А в спящем тревожным, болезненным сном составе открылась  дверь четвертого вагона и на платформу вышли двое. Вышли и тут же жадно задымили, будто перед этим несколько  дней воздерживались от этого деяния. Мужикам давно за пятьдесят. Поверх сильно замызганных санитарных халатов накинуты шинельки, на усталых лицах седая  щетина, печать длительных переездов, бесконечных стояний на  запасных путях. Медленно, очень медленно санитарный эшелон пробирается в спасительный тыл,  пропуская на запад все новые и новые составы с новой порцией… 
Вот и теперь как-то незаметно подкрался, на мгновенье полоснул по лицам стариков бледно-молочным светом, и пошел перестукивать на стыках рельс длинный состав из солдатских теплушек и платформ с танками и пушками, укрытых брезентом. Также неожиданно мелькнул красным фонарем последнего вагона и тихо растворился в тумане.
- Вот, еще, очередная кровавая жертва Перуну… м-да… - больше для себя самого пробормотал один, сплевывая с языка попавшую табачную крошку, - сколько же еще…
- Ась?  Звиняй, Михайлыч, на ухо туговат стал я… об ком речь? – затянулся в последний раз, обжигая пальцы цигаркой, другой, - сколько мы уже с тобой… третий или четвертый поход на передовую?
- Третий, Савелий, третий.
- Пусть так. Я вот чего… никак не пойму… антирес мой такой – ты  кем же до войны-то робил? Слова у тебя разны, непонятны случатся.
- Так, Савелий, раньше бы спросил, раньше бы тебе и ответил – историком был.
- Это как же? Учителем, стал быть?
- Можно считать ученым – археологом, славянистом.
- Ишь ты, подишь ты… ученым. Во как значит… ну, да, я так думаю…  важное дело, выходит. И сколько деньжат за ученость тебе платили? Ежлив не секрет?
- На жизнь хватало.
- Да… оно конечно…  эдать  тебе не за палочки в колхозе…   Ну, то ладно. Так про какого Пердуна ты?..
- Перуна, Савелий, Перуна. В древности, еще до крещения Руси, другие боги у славян были – своими древними предками славяне  их считали. Перун был у них бог войны, и ему приносили кровавые жертвы…
- Во как!.. и значит, стал быть…
Не дали Савелию умную мысль сказать. Из вагона выглянула «сестричка». Маленькая, плотненькая, с «птичьим клювиком» и большими испуганными глазками.
- Долго еще стоять будем, Илья Михайлович? Что слышно? Сколько еще до Минска?
- А до Минска, Диночка, совсем ничего, на своей земле уже стоим. На мосту граница была.  Вот, железного своего конька напоим и, думаю, двинемся, если на то будет воля машиниста.
- Ох, Илья Михайлович… еще одно печальное дело тут…
- Эх, все же не дотянул до госпиталя?
- Все, отошел сердешный. В вагоне жарко, надо снимать с поезда. Главный велел…
- Приказал, Диночка, приказал. Мы с вами военные люди…
- Какая разница. Жалко все равно – санитарка шмыгнула носом и скрылась в вагоне.
- Да… эт  тебе… всех не на жалкуешься… эх-ма… ядрена копоть…
- Пойдем, Савелий, вынесем усопшего.
- Намного молодше мово сынка  будет. Где-то он там…  Никого не щадит этот твой бог… сколь еще, краев не видать.
- Будет край, будет скоро.
- Известно дело, победим, конечно, только сколько ж еще людев-то положим… Я это… вот ведь… погодь, Михалыч. – Савелий растерянно покрутил головой, пытаясь хоть что-то разглядеть в тумане, -   А куды ж мы его, усопшего-то? Начальству бы какому передать. Чтоб схоронили по-людски.
- Ну, кого мы ночью найдем, Савелий? На своей земле, чай. Вон, видишь, полуторка с номером нашим. Может, как раз для этого дела и поставлена. Положим в кузов – не выбросят же, схоронят. Документ при нем будет, чтобы имя знали, какое под звездой или крестом значилось. Да и у главного врача пометка будет… 
- И то дело.
- А я, жив буду, не забуду – что-то мне говорит, что знакома мне была личность погибшего. Может, среди студентов встречал, всех сложно упомнить… и сколько тех в живых теперь осталось?
Заглянули в машину – может, водитель спит в кабине. Да, какое там – холодно в кабине, неуютно, где-нибудь под крышей пристроился, в тепле. Откинули борт полуторки. В кузове две бочки вожжами к борту притянуты, чтобы в дороге не катались. Бочки, похоже, с керосином или соляркой. В углу кусок брезента. Места свободного много.
Вынесли солдатика в одном исподнем, с кровавыми заскорузлыми бинтами ниже колен спеленатыми ногами. Положили в кузов, в гимнастерку, документы завернули, да под голову поместили, куском брезента прикрыли, борт закрыли. Снова закурили. А тут от водокачки паровоз показался, и вроде туман стал помалу рассеиваться, светать начало. Только будто вспомнив что, Илья Михайлович бросил недокуренную цигарку, быстро сходил в вагон, вынес старенький солдатский сидор, в котором глухо брякнули банки с тушенкой. Бросил в кузов полуторки.
- Михалыч, ты это… накой, так вот? Ему теперь уж…
- Не ему, Савелий, не ему. Живым продукт нужен. Ну, чтобы не за так, не за спасибо чтобы.  За то, что б похоронили как человека.
- Штоль вроде как плата? Ну, разве что так… оно конечно…
- Все, Савелий, грузимся.
- А я что… только портянку подвернуть да подпоясаться.
Паровоз простужено свистнул, дернул, пересчитал буферами наличие вагонов и убедившись в их комплектности, поднатужился и потихоньку начал набирать ход, пробираясь сквозь туманный, пропахший умирающей осенью рассвет в глубь страны, подальше от войны.