Сталин умер как жили, так и будем жить (Станислав Афонский) / Проза.ру

5 М А Р Т А 1953 ГОДА

      На весну эти мартовские дни были совсем не похожи. Небо, с размазанной по нему густой тёмно-серой сплошной пеленой-коркой и мрачными полосами совсем уж чёрных туч. В какой части неба солнце – не известно. Может быть, его даже и нет вовсе… Безнадёжно уныло и сумрачно…. Даже не высовываясь на улицу понятно: только выйди - ветер не сильный, но нудный, въедливо пронзит насквозь: с одной стороны вдуется - с другой выдуется. Снег как лежал в январе – так и лежит. С таким обречённым видом, будто останется навсегда, но и сам тому не рад… Под серым небом и он тоже серый, скучный, недружелюбный.
      Саша нехотя снял с вешалки пальто, накинул привычно его на голову, в этом положении вдел руки в туннели рукавов… Застегнулся, подумал – опустил у шапки уши, полевую армейского типа сумку в руку, вышел в сени, плотно приложил дверь к косяку, железно звякнула щеколда, запирая её изнутри… На подшитых валенках топать от деревни Букино, где дом, до села Каменки, где школа, три километра – привычного дела на полчаса. Школа двухэтажная, сложена из брёвен, сохранивших окраску армейского цвета хаки. Отец рассказывал: дом этот построили в двадцатые годы для казармы кавалерийского подразделения под командованием самого Конева – будущего маршала. Зачем-то понадобилась воинская часть среди мирных окружающих деревень и сёл. Кажется, это случилось после Тамбовского мятежа крестьян… Потом её перевели куда-то в другое место, а здание приспособили для школы. В Каменках, возле церкви с высокой белой колокольней, находился ещё один двухэтажный бревенчатый дом – тоже школа. Но её построили ещё в царское время. В ней учились малыши-«начальники», а в бывшей казарме – старшеклассники. Обе школы оказались возле самых примечательных мест на селе: одна возле церкви, а другая около зданий бывшей помещичьей усадьбы. В одноэтажном помещичьем доме, обшитом досками, создали клуб и библиотеку. Постоянным её посетителем и неустанным читателем был Сашка.
      Так и есть – ветер с мерной угрюмостью тянет навстречу, морозит щёки, нос. Дышать лучше сквозь шерстяную вязаную варежку – и руке тепло, и нос не в обиде.
      Саше уже четырнадцать лет. Недавно в комсомол вступил – исполнил мечту заветную – дни-часы нетерпеливо считал, когда, наконец, вспыхнут эти четырнадцать и можно будет подавать заявление: «Прошу принять…» Приняли. Теперь - в одних лихих боевых рядах с Павкой Корчагиным, Александром Матросовым… Жить станет интереснее, боевитее… Как в книжках, как в кино и в «Комсомольской правде»… Выглядит Сашка и лицом, и ростом своих лет постарше и подлиннее. Гораздо долговязее своих друзей. Стесняется этого и когда стоит или идёт рядом с ними, слегка пригибается, чтобы стать хоть в какой-то степени наравне. Поэтому сутуловат, но при этом строен. Довольно крепко сложен. Русоволос. Широконос. Последнее обстоятельство Сашке не нравилось, но как-либо исправить эту досадность, он не знал, да и не смог бы, и поэтому покорно терпел то, что есть. Безнадёжно хотелось нос иметь прямой - римский. Но римлян в роду сашкином явно не имелось, даже если судить не только по носу, а по родословной – сплошные русские носы.
      Третий день где-то внутри сашкиной груди грузно засело что-то тяжёлое. Не болит, но мешает свободно дышать, давит… В голове постоянно звучит «Сталин наше знамя боевое. Сталин нашей юности полёт…» Так хочется увидеть Его не в кино, не на картинах, не на фотографиях, а всамделишного, живого. Когда, впервые в жизни, будучи проездом в Москве, шли со старшим братом по Красной площади, Сашка представлял себе Сталина на мавзолее, как в кино: в фуражке-«сталинке», с рукой приветственной, усмешкой доброй... Не выдержал, воскликнул: «Эх! Увидеть бы Сталина!» Брат, в военной форме рядовой солдат, сверху вниз покосился: «Увидеть?.. Это, брат, очень просто, Всего лишь надо стать героем Советского Союза или ещё лучше маршалом. Тогда тебя непременно пригласят на мавзолей и ты встанешь рядом со Сталиным». Сашка улыбнулся недоверчиво. Просто-то просто, но… Маршалом – это хорошо бы. Но вообразить себя им не получалось. На мавзолее – да… Саша точно знал, когда эта почти физическая боль появилась в его груди – в тот момент, когда по радио объявили о тяжёлой болезни Иосифа Виссарионовича.
      Это было неожиданно и невероятно. Сталин не мог болеть! И не должен болеть. И не болел никогда… Как же хотя бы один день проживёт страна, если её вождь болен и без сознания?.. Весь Советский Союз в его руках, он всё и про всех знает, он указывает и говорит что и как делать… Он… Эта острое напряжение в груди называлась тревогой. Она сковывала всё тело.
      А возле одноэтажного деревянного дома разъезда Чаглово, как ни в чём ни бывало, стоят уже и ждут Сашку друзья-приятели Олег и Вовка. Это ровно полпути до школы. Разбежались по классам как раз перед звонком. Вовка и Сашка, ростом одинаковые, втиснулись в самую последнюю парту рядом – ни на одной парте впередистоящей сидеть они на имели права – загораживали спинами вид на доску и учителя сзадисидящим ученикам, а учителю - учеников. Да и их самих это дальнее от зоркого учителя расположение вполне устраивало – можно свободно заниматься запретными делами: рисовать, играть в морской бой, рассказывать шёпотом что-нибудь интересное, смеяться с закрытым ртом… Обоих старше на три года Олег, задорно тряхнув завитым, для красоты, горячим гвоздём чубом, ушёл в свой класс.

   Теорема Пифагора… Пифагоровы штаны на все стороны равны… Нет – Сталин непременно поправится. Обязательно! У нас же самые лучшие в мире врачи, а он – самый нужный на земле человек… А вот что-то говорили по радио про врачей. Они Горького отравили…Накажут их… А Сталина другие врачи лечат и он выздоровеет. Он нужнее народу… Аркадий Иванович на доске треугольники чертит… Класс задачки решает… Врачи вылечат… А почему врачи?.. От слова врать?... Про что врать, почему обязательно врать врачу?.. Сторона «А», сторона «Б»…
   Вдруг медленно и как-то неестественно тихо открылась обычно весело скрипучая дверь… Посреди урока пришла не похожая на себя бледная классная руководительница Анна Николаевна… Все уставились на неё: что-то случилось? Нахулиганить, что ли, кто-то успел? К директору школы поведут... А кого? Анна Николаевна, не входя в класс, стоя у двери, неестественным голосом произнесла:
   - Товарищи… Ребята… Случилось ужасное – умер товарищ Сталин…
      В классе стало тише тишины. Взгляды всех ошеломлённых глаз сошлись на Анне Николаевне и словно согнули её плечи…Длинный Аркадий Иванович превратился в восклицательный знак с мелом в руке, но спросил тихим голосом:
   - А может быть это ошибка? Откуда известно, Анна Николаевна? Радио-то в школе нет?..
   - Не ошибка, Аркадий Иваныч… Мама Саши Козинцева прибежала из Букина и сказала, что по радио передали – умер…
   Сашина боль из груди рвалась наружу. Маме – прибежать? За три километра? С её-то сердцем?..
   - А где мама-то, Анна Николавна?
   - В учительской сидит, плачет, за сердце держится… Да ты, Саша, не беспокойся – ей капли дают. Успокоительные.
      В то время во многих деревнях Богородского района не было не только радио, но и «лампочек Ильича» за ненадобностью – электричество ещё не провели. В доме Козинцевых вместе с ними жил и радиоприёмник – без него не могли себя уютно чувствовать ни отец Сашки, учитель-фронтовик, ни сам Сашка. Способность радиоаппарата «Искра» вещать обеспечивали три громадных батареи, общим весом более десяти килограммов. Покупали их в сельмаге, если они там находились. Или в Горьком городе. Если Сашке и там удавалось их найти. Зато успокоенной радостью цвела душа, когда все три здоровенных и увесистых батареи укладывались в сетки-авоськи, перекидывались через плечо, волоклись на Ромодановский вокзал, погружались в рабочий поезд, преодолевали чисто-поле, притаскивались домой и тотчас присоединялись к радиоприёмнику. Он тоже радостно оживал – даже как-то бодрее начинал выглядеть, и вновь - музыка, песни, концерты, радиоспектакли, литературные передачи и, безусловно, – «Последние известия»… Известие о кончине вождя так потрясло сашину маму, что она, забыв о своих недомоганиях, понеслась за три километра известить о неизбывном горе учителей. Они, может быть, и не знают ещё. Они действительно не знали.

      Тяжёлая тоска в сашкиной груди превратилась в жёсткие пальцы жестокой руки, сжавшиеся в кулак… Он содрал в себя все внутренности и в груди стало пусто. Не вылечили… Не смогли. Что теперь будет с боевым знаменем и с юностью…
      Но внешне в мире ничего заметно не изменилось. Уроки прошли своей чередой по расписанию. Перемены между ними… Вот они, пожалуй, были поменее оглушительны, чем обычно. Но может быть, Сашке это просто казалось – не может же быть, чтобы такая беда, но всё, как обычно. После уроков прошли под сосняком с грачиными гнёздами на вершинах. Гнёзда лохматыми кляксами пятнали небо. Грачи ещё не вернулись и не появилась ещё необходимость избегать, по возможности, их белых испражнений…Обычно прикрывались, как щитами, сумками и портфелями. Люди на улице шли по своим обыденным делам спокойно, будто и не произошло ничего… На лицах - никаких внешних признаков горя, скорби… Некоторые смеются, о чём-то разговаривая между собой… Странно… Может быть, и они ничего не знают и, как грачи, живут, занятые только своими, птичьими, делами? Как же они, да и мы все, жить будем без Сталина, а они идут себе, как шли и вчера, и месяц назад, и годы…А завтра что будет? Кто после Сталина страной будет управлять? Вот Будённый. Он маршал и усы у него тоже есть. Не такие красивые, как у Сталина, но есть… Или Ворошилов…
      Вдруг почему-то вспомнилось, как однажды во время ремонта в доме Сашка, отодвинув шкаф, вдруг обнаружил за его задней частью рамки какой-то картины. Густая пыль мягко подмялась под пальцами, когда картину вытащили на свет Божий. Из-под слоя другой пыли, когда её стёрли, выглянуло лицо… Сталина. Над генералиссимусовскими погонами и орденом Победы оно смотрело вполоборота, будто старалось заглянуть – что там, на свете белом? Сашка удивился: портрет Сталина – за шкафом? Весь в пыли! Почему не на почётном месте? Отец, бывший подполковник-фронтовик, промолчал. Только попросил сына никому не говорить о таком портрете под пылью. Сашка ещё не знал: за такое неслыханное кощунство можно было поплатиться очень серьёзно… Как и за то, что Сашка однажды принял товарища Сталина за… комедийного артиста кино Володина.
      У Сашки и у товарища Сталина любимым фильмом была кинокомедия «Волга-Волга». А в кинокомедии этой веселил всех артист Володин в белом кителе, белой фуражке и в чёрных усах, вертящий штурвал подаренного Америкой парохода… И вот однажды Сашка увидел на первой странице газеты «Правда» рисованный портрет человека в белом кителе, в белой фуражке, в чёрных усах и… со штурвалом в руках. Артист Володин! Но над портретом написано: «Сталин – наш рулевой!» Понёс газету с портретом родителям показать: разве товарищ Сталин ещё и пароходами рулит или это артист? Родители как-то странно улыбнулись и разъяснили: этот портрет – политический плакат, на нём изображён Сталин, стоящий у руля страны и правящий ею в нужном направлении. Понял? Понял… Нет не понял. В кино тот пароход от штурвала вертится то вправо, то влево, а потом и вовсе на мель сел… Как же так управляют?.. Так это же в кино так получилось, а товарищ Сталин ведёт страну правильно. И опять попросили свои фантазии приберечь за зубами.
         Вспомнился и этот эпизод…
         Мама, ещё немножко поплакав и поглотав капель пустырника, почти успокоилась. Только недоумевала: «Он же грузин! Семьдесят четыре года для грузина разве возраст? Разве грузины в такие годы умирают?.. Он же молодой!». Отец рассудительно увещевал: «Грузины – такие же люди, как и все. Это в горах выросшие и никогда их не покидавшие, до ста лет живут – там климат особый и воздух другой. А товарищ Сталин всю жизнь был революционером, воевал, страной руководил… С врагами боролся. Это же какие… Это же сколько нервов и сил надо потратить. Вот и растратил…».
         Бабка Павлина, бывшая монашка, давняя мамина подружка, осенила себя широким крестным знамением: «Царствие ему небесное… Да будет воля твоя яко на небеси, тако и на земли…» «Царствие ему небесное, говоришь?.. Божьей волей?.. Ну-ну», - усмехнулся в усы отец…
         В день похорон вождя всех учеников сконцентрировали в самом большом классе. На столе радиоприёмник «Искра», такой же неказистый, как и дома у Сашки, только какой-то испуганный. Под столом такие же огромные батареи. Из них «Искра» высасывала энергию для того, чтобы передавать прямую трансляцию церемонии похорон. Все стоят. Наша троица заняла свою обычную позицию – позади самых задних рядов. Но отсюда не видно ничего, происходящего впереди. Правда, особо и видеть-то ничего необычного: ну, стоят учителя школы; скорбный голос Левитана… Печальная мелодия. «Осенние грёзы» Шумана… Почему именно эта мелодия? Почему не революционное «Вы жертвою пали»?.. «Осенние грёзы» - весной… Плачущих учителей не видно. Только Анна Николаевна платочек к глазам поднесла… Наверное, нужно плакать… Почему-то не плачется… Интересно бы послушать, как одновременно загудят паровозы и заводские гудки в самый трагический момент. Но ни в Каменках, ни в окрестных деревнях гудеть нечему…
      Налюбовавшись зрелищем спин своих товарищей стоя на полу, все трое взгромоздились на сиденья парт. Очутились выше остальных голов смотрящих и слушающих, обзор стал шире… И тут Олега, эрудита и остряка, покоряющего всех девушек своей неистощимой оригинальностью, осенило. Ткнув Сашку в бок локтем, наклонился к его уху и выдал:
   - Хорошо, если пожара не будет…
   - Какого такого «пожара»? Ты о чём?.. От чего?
   - Так, вон же – «Искра» стоит… А что, если из неё возгорится пламя, как Ленин сказал?
   Шутка неожиданно вспыхнула сама. Сашка с Вовкой прыснули смехом до неприличия громко. Так громко, что их услышали у торжественно печального стола. Учителя гневно выстрелили взглядами, Анна Николаевна грозно погрозила пальцем. Троица попрыгала с парт снова на пол. Смех и впрямь разгорался пламенем. Рты не раскрывались, щёки надулись смехом, как воздушные шары. Все трое понимают – нельзя смеяться. Это ужасно – веселиться в такие минуты. Стыдно. Но остановиться уже не могут. Это было не веселье. Это были какие-то судороги тела – реакция на перенапряжение души… Только-только появляются признаки успокоения – уже и животы судорогами сводит. Все трое согнулись пополам, трясутся с багровыми лицами, отвернувшись друг от друга, как от заразы… Хватит! Уже весь воздух выдохнулся и нет сил вдохнуть. Хватит! Но как только глянут друг на друга – новые судороги тихого хохота до всхлипов и слёзы, слёзы… Не от горя. Еле-еле удалось успокоиться или смех выдавился весь без остатка.
      Вот так они большую, пожалуй, часть похорон и засмеяли и ничего не слышали… Говорят, паровозные гудки и в самом деле звучали по радио где-то вдалеке – вся же страна гудела.
      А жёсткий кулак, сжимавший сашкину грудь, после приступа смеха разжался и исчез. Дышать стало легче.

      Дома Саша спросил всё-таки отца:
      - А почему Сталина хоронили не под «Вы жертвою пали»?
      - Какая же… Какой же Сталин – жертва? Чья жертва? Он умер от болезни.
      Отец задумался.
      - А как же, пап, мы без Сталина жить будем теперь?
      - Как… Как жили – так и будем жить.
      На всю жизнь запомнились эти слова отца. И каждый раз, когда начинают тлеть или полыхать разговоры о Сталине – вспоминаются.
            Очень хотелось всё-таки увидеть как на самом деле вносили Сталина мавзолей, что и как происходило в столице, хоронившей вождя, хотя бы в кино. Только через несколько месяцев Сашка, сидя в кинотеатре «Рекорд», увидел перед началом показа фильма киножурнал «Новости дня» и в нём – о похоронах Сталина. Разочарование и недоумение: только те же фотографии, что были в газетах, скорбный голос Левитана, «Осенние грёзы»…И портреты, портреты, портреты… Человека похоронили – портреты остались жить. Портреты и память. Разнообразная от и до.

      Отца Олега репрессировали по громкому делу железнодорожников, он в Москве занимал какой-то крупный железнодорожный пост. Сделали врагом народа, отвесили срок по 58-й статье. Мать Олега от его отца отреклась - заставили, но жить семье в Москве всё равно не позволили. Так Олег и оказался на разъезде Чаглово. Потерял отца, столицу, но приобрёл хороших друзей. Ему было от чего смеяться.

PS Рассказ автобиографичен. Всё, до мелочей, описанное в рассказе, происходило на самом деле.