Стоять, бояться и кричать,
Упасть, не чувствуя земли,
Курить, и руки обжигать…
Послать! Подняться и идти!
- …Независимо от того, где совершено преступление, - на территории России или за рубежом, то есть на территории иностранного государства, в воздушном ли пространстве, открытом море или в космическом пространстве, - если виновный в этом преступлении находится в сфере уголовной юрисдикции Российского государства, то… Воронов! Ты меня слушать собираешься, или будешь продолжать ворон считать?
- Да… Игорь Ярославович, извините, отвлекся…
- Конспектируй и не отвлекайся, я потом посмотрю. Ты же собираешься в следствие идти на практику, а на процесс плюешь.
- Нет, я пишу.
Это мой преподаватель уголовного процесса, Богданов. Хороший человек, требовательный и справедливый. Сегодня среда, прошли ровно сутки после ее похорон… Процесс был последней парой на сегодня, и хотелось пойти в комитет после учебы.
Рубен, сидевший рядом со мной уже почти три года, со свойственным энтузиазмом вырисовывал в тетради очередной комикс. Мы те еще тунеядцы – сидим на первой парте и совершенно не палясь, шутим и разговариваем о насущном. Сегодня мы молчали… Удивляюсь, как я не сказал ему про все до сегодняшнего дня, вернее – до перемены, которая пойдет после этой пары.
Я что-то записывал в тетрадь, рука машинально повторяла за Богдановым, но голова не принимала участия в этом симбиозе… Глаза закрывались сами собой, бежевые стены будто плыли, как это обычно бывает при легком опьянении или, если угодно – тяжелой усталости. Вообще уголовный процесс – один из моих любимых предметов, и мое настроение сегодня удивляли подполковника милиции в отставке Богданова, который не привык к отсутствию живого интереса к его предмету с моей стороны. Игорь Ярославович снова прервался и обратился ко мне:
- Стас… Ты здоров?
- Простите меня, пожалуйста. Устал за прошедшие дни, просто дела были.
В этот момент прозвенел звонок.
- Так, товарищи! Стулья задвиньте и можете быть свободны! Пар у вас сегодня, как я понял, больше нет. Станислав, останьтесь… Рубен, вы тоже, у меня к вам обоим есть разговор.
Две группы, сидевшие на этой лекции, в течении минуты покинули аудиторию. Хорошие это люди, надо будет как-нибудь про них рассказать…
Мы быстро собрали сумки и спрятали их под парту.
- Господа, вы ребята мощные по учебе и вообще, особенно по меркам этого заведения. Знаете, я уже привык к постоянным диалогам на вашей парте. Хорошо, что они по предмету, я в них и не вмешиваюсь особенно – самому интересно послушать. Да и семинары классные. Но сегодня… Что с вами такое? Не разговариваете, один вообще стол носом клюет, как птица по фамилии. Что случилось?
- Я не знаю. Вроде ничего такого во мне нет необычного, вот Стас что-то не такой сегодня, как обычно. Друг, что с тобой?
- Рубен, наедине…
- Меня стесняетесь?
- Не хочу загружать… Так, бессонница. И насморк небольшой.
- Вы старого следователя обмануть хотите? У вас депрессия.
- Не надо…
- Хорошо. Я на кафедру пойду, вас обоих оставлю. Похоже, что раз уж лучший друг не в курсе, тогда мне со Станиславом лучше поговорить позже. Удачи вам!
Богданов взял свой чемодан и ушел, как я понял, на кафедру. Очень хороший человек – ищет в студентах собеседников, а не объекты для обучения, старается вникнуть в их проблемы…
- Дружище, я тебя не узнаю! Недовольный какой-то, вчера вообще на занятиях не было, и трубку не брал! Что случилось?
- Аня…
- Погоди, вы… Вы что, посрались? Все же…
- НЕТ, БЛИН!!!
- Что… Я сейчас вообще ничего понять не могу.
- Рубен, она… Умерла… В субботу. Вчера хоронили…
- Блин… Брат, прости, не знал. Ты… Ты почему молчишь? Сегодня вообще хрен знает какой был…
- Да какой?! Нормальный, не впервой, блин…
- Женя, помню еще…
- Не трави душу. Пойдем кофе попьем в столовую.
- Пошли…
Рубен понимал, что ничего не может сказать. И не должен. Мы всегда понимали друг друга, как никто другой. Как братья, и всегда держались вместе. Учеба, каникулы, выходные – всегда придумывали себе очередное придурошное занятие, которое, тем не менее, нам нравилось…
В нашем институте были лифты – в этом руководителям надо отдать должное. Обычные, две штуки. Таких бесчисленное множество в высотках советской постройки. Деканаты всех факультетов, студсовет и многие другие любили клеить в них свои объявления, на одно из которых сейчас смотрели мы с Рубеном:
ВНИМАНИЕ СТУДЕНТОВ ЮРИДИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА!
Всем лицам, еще не определившимся с местом прохождения производственной практики просьба подойти в деканат 15 декабря 2007 года. При себе иметь совесть.
Неплохо, заблаговременно и, главное, доходчиво. Наши методисты всегда любили пошутить.
Двери лифта открылись на первом этаже, в холле напротив главной лестницы. Столовая располагалась метрах в двадцати, налево. Там же расположен активно посещаемый нами тренажерный зал. Сергей Васильевич, тренер, всегда рад нас видеть… Я отвлекся.
Столовая представляла собой неплохое, даже приятное заведение, во всяком случае – по студенческим меркам. Оформленная под стиль провинциального американского ресторана, она привлекала посетителей, даже не имеющих отношение к нашему ВУЗу. Для них предусмотрели отдельный вход, чем поспешили воспользоваться студенты, забывшие дома свои студенческие билеты.
В конце столовой был, своего рода, отдельны буфет. Вот туда мы и направились, захотев съесть по «пицце». Специально пишу в кавычках, потому что пиццей это назвать не поворачивается язык. Но едим, что делать. Все едят, пока еще никто не умер… Я поймал себя на этом слове, снова испортив слегка приподнявшееся настроение.
Заказ решил сделать Рубен – у него это всегда получается деликатно.
- Здрасте! Можно «Балтику» девятку и «Мальборо» красный?
- Что?!
- Говорю, дайте две пиццы и два кофе, пожалуйста!
- С Вас пятьдесят четыре рубля.
- А, да, еще дайте вот… Говно за шесть рублей.
Молоденькая буфетчица по имени Катя усмехнулась, слегка покраснев, и спросила:
- Которое?
- Ну шоколадку маленькую. Вон ту, с собакой.
- Это медведь, вообще-то…
- Да? Ну его дайте. Спасибо огромное!
- Не за что.
Рубен забрал заказ, отдал мою долю, и мы пошли искать свободный столик. Благо, нашелся он быстро, и народу поблизости было не очень много. Друг отхлебнул кофе и спросил:
- Как это случилось?
- Не знаю, слишком все странно. Официально – суицид, но… Я узнал столько всего о ней, что подумал, будто это и не она вовсе. С ума сошла, записку оставила… Там много всего непонятного.
- А вела она себя как?
- Обычно. Я вообще ничего странного в ней не видел…
- А другие? Сестра ее, например, или соседи? Друзья?
- О ее друзьях, честного говоря, не знаю. Были ли они, и кто это такие… Не было. Кристина говорит, что в последние два месяца она была какая-то странная…
- Как это проявилось?
- Она скрытной стала, орала по ночам, околесицу сестре городила… А еще иногда ночью видели красный свет из ее окна, мерцающий.
- Да уж…
- Вот-вот.
- А что еще необычного было?
- Были у нее в комнате, в которую она даже Кристину не пускала. Там свечка на окне стоит, а комната… Сказать, что бедная – не сказать ничего. А за шкафом мы видели ее фотографии, много… И в каждая приколота к стене иголкой. В лоб… И символ этот…
- Какой?
- Тот, что у меня на гитаре. Ну, помнишь, которую она подарила?
- Да, и что с ним?
- Не знаю… Такую же хрень она нарисовала в своей записке. И гитару мне подарила как раз два месяца назад.
- Совпадение?
- Скорее всего, хотя… Не знаю. Следак этим занимается сейчас. Классный мужик, кстати.
- А он что сказал?
- Пока ничего. Думает… Обмолвился, что все может быть на наркоте замешано.
- Ясно, что ничего не ясно. Доел?
- Да, пошли…
Мы вышли через столовую. В коем то веке, на улице стояла хорошая погода. Светило солнце, было не слишком холодно, а окна элитного дома, стоящего напротив нашего корпуса, порождали подобие зимней радуги… Рубен раньше говорил, что лучший способ развеяться – музыка, игра на гитаре. Мне до него далеко, все таки мой лучший друг – самый техничный гитарист нашего города.
Институт находился недалеко от Ногина, теперь уже самой злосчастной улицы, наравне со Склизкова, где три года назад погибла Женя.
Кристину я сегодня не видел, мы не звонили друг другу… Как то дело до этого не дошло, но сейчас мы шли к ней, чтобы втроем попытаться еще раз хоть что-то понять. В этот момент Рубен спросил меня:
- Стас, и как ты теперь?
- Что «как»?
- Ну… Один?
- Да. Один, хотя бы, пока в норму не приду… Не задавай больше таких вопросов, хорошо?
Постепенно возвращалась боль, немного притупившаяся после похорон. Почему же люди не сразу осознают то, что потеряли? В мозг залили тормозную жидкость? Почему нельзя просто выключить эмоции и не переживать больше ни о чем, что делает больно сердцу… Черт, Воронов, тебе с такими мыслями надо челку в розовый цвет покрасить…
- Слушай, я забыл тебе сказать… Мы с Гришей в воскресенье к нему ходили, в Чайку, и через Склизкова прошли вечером, где-то между пятью и семью часами, хотя могу ошибиться… Так вот, ты говорил про красный свет из Аниного окна – мы видели на Склизкова пару ярких красных вспышек, и тоже в окне.
- Что??? И ты молчал?
- Я только вспомнил.
- А дом какой? – мысли о той улице, недавно посетившие меня, вернулись и уже не отпускали – пятиэтажка?
- Нет, тот высотный был, и полыхнуло этаже, эдак, на шестом.
- Понятно.
Большего сказать не было сил – бред, тупые странности. Очередные совпадения…
Учительская улица, та, по которой мы сейчас идем – город в самом стереотипном смысле этого слова. Ни отличий, ни тепла – бетонные коробки, как поется в известной песне. Слева – стоматология от местной медакадемии, справа – столовая, руководители которой, похоже, вообще забыли, что Советский Союз уже давным-давно распался… Грязь, смешанная со снегом, который падал и падал, начиная с субботы, но таял из-за плюса на улице, налипала на наши ботинки, проезжающие мимо машины… Вообще на все. Грязь не пропадает – она, как и вода, есть всегда, только иногда она засыхает или замерзает. Так же и мы – грязь в нас есть всегда, и у кого-то она оттаяла…
Когда Аня только подошла ко мне в первый раз, я подумал, будто она сейчас просто спросит, например, который час. Все эти доводы насчет тонких психологических приемов, сказанные ей в «Оазисе» - бред, всего лишь маска человека, который хотел казаться лучше, чем он есть на самом деле. Я всего лишь не знал, как подойти… Струсил, никчемный Стасик. И оказалось, что лучшее впечатление производил не только я… Кто ж знал, кем окажется моя девушка? Я и сейчас не знаю…
Рубен молчал, идя рядом, иногда поглядывая на меня, но ничего не спрашивал. А я просто шел проторенной дорогой, смотря перед собой и не обращая внимание на то, что нравилось раньше. Арка высотного дома, старый тополь около него, вид храма Иоанна Предтечи за крышами одноэтажек и деревьями – все, что сначала привело в романтический восторг осенью прошлого года, казалось всего лишь декорацией спектакля… И название у него появилось задолго до начала. Стихотворение. С него все началось и вышло далеко за пределы текста… Снежный сок. Что я вкладывал в это название? Всего лишь лил воду… Пытался сказать хотя бы себе, что вода – отражение жизни, поток чистой влаги, пред нами предстоящий в трех рубашках – тогда, сейчас и потом… Ты будешь с нами. Ты – наша жизнь. И снова снег идет… Понятно, что и влага не совсем чистая – улица тому подтверждение, и то, что она будет с нами – мечта, размазанная по асфальту неподалеку отсюда…
- Стас… Почему все так?
- Что?
- Все… Ты же, вроде, правильный парень, а жизнь тебя бьет… Ты веришь в Бога?
- Теперь уже не знаю… Если бог есть – мне он не нужен.
Рубен обычно не задавал таких вопросов. Он простой человек, не скрытный, искренний, честный. Всегда избегал таких вопросов, понимая, что они могут быть неприятны человеку, но сейчас этот вопрос был нужен. Хоть что-то медленно расставляется по полочкам во взглядах.
Даже не заметив, мы подошли к Аниному подъезду… Ничто не напоминало о трагедии, кровь давно смыли с асфальта, только окна ее квартиры утратили тот маленький кусочек жизни, теплящийся в них раньше.
В одном из окон горела настольная лампа - значит, Кристина дома. Мы подошли к домофону, и я набрал номер квартиры.
- Кто? - ответил Игорь, отец Кристины. Его отчества я не знал.
- Это Стас.
- Входи.
Дверь запищала, и мы вошли в подъезд, с субботы казавшийся каким-то чужим и неприветливым. Замок в нужной двери щелкнул, и дверь открылась. На пороге стояла Кристина. Она будто состарилась за ближайшее время... Чувствовалось, что она часто плакала, в чем-то себя винила и медленно угасала, будто умирала сама.
- Привет, ребята...
- Привет. - Кристина обняла меня, очень спонтанно, машинально, можно сказать, что неожиданно для самой себя - а Вы кто? Я Вас часто со Стасом видела, но не знаю...
- Меня Рубен зовут.
- Да, Крис, это мой лучший друг, он помогает мне очень часто, а я ему. Если кто-то может помочь, то именно он.
- Очень приятно познакомиться. - Кристина все еще держала меня за руку - проходите.
Мы вошли в квартиру, и я сразу обратил внимание на одну деталь - нашей с Аней фотографии не было на прежнем месте...
- Крис, тут фото висело...
- Я его в Аниной комнате поставила, в рамку.
- Зачем?
- Это ее фото, пусть будет в ее комнате...
Все замолчали, никто больше не хотел ничего говорить. Мы пошли в большую комнату, где сидели родители, был накрыт скромный стол... Мать Ани молча кивнула в знак приветствия, Игорь встал и молча поздоровался с нами... Мне показалось, что он больше не испытывает зла, которое показал мне при первой встрече.
Стол был накрыт на пять мест - показалось, что есть в этом некоторая доля суеверия - нечетное число, ведь никто не ждал Рубена.
Игорь заговорил первым, после того, как мы расселись по местам:
- Стас, тебе не звонил сегодня следователь Ткаченко?
- Нет, вчера звонил после... Этого. Пока новостей нет. Он решил символ в записке изучить, пока ничего не нашел.
- У тебя знакомые специалисты по этому делу есть?
- Нет... - в голове кое-что затрещало, из память всплыло " ...довольно интересный символ. Он означает изгнание. Старая, по мнению многих, утерянная скандинавская руна...", с сказал в слух, случайно - Павел Семенович!
- Кто?
- Он преподаватель у моего друга. Как-то заходил к нему на работу. Я тоже там был с гитарой, и он заикнулся про символ, который на ней выбит. Я о нем не знал... - Лучше не буду им говорить, в какой день это было...
- Гитара? Что за гитара?
- Ему ее Аня подарила пару месяцев назад. - В разговор вмешалась Кристина - Саму гитару я плохо помню. Купила как-то, потом из дома забрала...
- Как найти этого преподавателя? - Спросил Игорь.
- Он говорил, что работает в семинарии. Я спрошу у Артема.
- Хорошо. А сейчас - давайте почтим память Ани...
Все молча встали... Красное вино в бокалах Кристины и матери, у нас был коньяк, горький, особенно сегодня. Молча, ни на кого не смотря, мы выпили и сели на места. Сейчас мне хотелось одно - зайти в ее комнату. Может, мы что-то упустили, может - нет, но весь случай не казался мне земным, слишком уж много странностей... Хотя вчера все мы узнали результаты судмеда - никаких наркотиков, алкоголя и другой дряни в крови. Психику трупа понять нереально, но версия с наркоманкой отпала сама собой... Я встал и спросил:
- Можно нам сходить к ней в комнату.
- Отчего нет? Идите, Кристина тоже с вами пойдет. Мы тут будем.
Комната на первый взгляд ничуть не изменилась, только свечи не было на подоконнике, а на стене висела наша фотография. Анечка она тут такая...ЧТО ЗА!!??
- Крис!
- А, Стас, не пугай! Что?
- Смотри...
Фото не было похоже на то, что висело в прихожей раньше. Да, все тот же интерьер, я прежний но Аня... Другая, будто состарившаяся на десять лет...
- Стас, а что не так?
- Посмотри, ей тут по тридцать!
- Разве? Рубен, посмотрите сюда.
- Стасян, а что тебя смущает?
- ВЫ ИЗДЕВАЕТЕСЬ?!
- Друг, по моему тебе что-то кажется...
- Вы правда ничего странного не видите?
- Нет. - Оба сказали в унисон.
- Что со мной?..
Друзья замотали головами... Никто не мог мне ответить на этот вопрос. Почему мне это показалось? Я снова посмотрел на фото - то самое, что висело в прихожей. То самое, с моей Аней, не той, что видел на нем минуту назад. Быть может, образ тем темней, чем больше я схожу с ума... Как фото за шкафом.
- Кристина, помнишь фотки за шкафом?
- Да.
- Они еще там?
- Стас, я тебе вчера вечером звонила, говорила, что их следователь забрал.
- Рубен, давай немного подвинем шкаф.
Что за чертовщина? За шкафом висело одно единственное фото... Аня на нем никак не была похожа на себя: рассеченная, разбитая, кожа потрескалась, а все ее лицо было в крови, будто фотография посмертная... Но это не самое странное - обои под ней были пропитаны кровью, она стекала вниз, доставая до плинтуса. Кристина тихо взвизгнула, но Рубен, казалось, вообще не изменился в выражении лица...
- Стас, он же вчера все забирал!
- И это все, что ты хочешь сказать?
- А что еще?
- Она же в крови вся, ты не видишь? Кровь по стене течет...
- Стас, ты переутомился, тебе надо отдохнуть. Тут нет никакой крови, фото обычное... - Рубен выглядел обеспокоенным.
- Ну да. - подтвердила Крис. - только его тут не должно быть, Ткаченко все забрал.
- Почему я это вижу? Схожу с ума?... - Глаза болели, сердце халтурило, пропуская такт за тактом. Я протянул руку к красной струйке, коснулся ее пальцами, но на них ничего не осталось.
- Стасян, не говори глупостей, ты утомился! Сегодня в столовой про лампу сказал... Я так понимаю, она фотографиями занималась, и по этому разговору, понятно, что своими. Значит, должен быть пленочный фотоаппарат? Кристина, Вы его не видели?
- Никогда. Если бы он был, его б нашли. И Аня ни Стасу, ни мне об этом даже не обмолвилась. И все теперь говорят про красный свет, но нигде нет этой чертовой лампы!
Кристина заводилась, закипала, и казалось, что она вот-вот расплачется. Мы с Рубеном начали понимать, что лишние тут. Надо оставить ее наедине с родителями. Мы ведь не родные...
Я пошел в комнату, где сидели родители Кристины и сказал:
- Прошу прощения, но мы с Рубеном должны идти. Чувствуется, что сегодня я и он тут, так сказать, лишние.
- Станислав. - сказали мать Кристины - мы Вас не гоним...
- Я же не об этом...
- Ты рассудил верно. Не хотелось этого говорить, но спасибо, что понял.
Игорь встал и протянул руку в знак прощания.
- Спасибо, что вы оба пришли. Мы завтра утром уезжаем. Берегите Кристину, пожалуйста..
- Обязательно. Мы пойдем.
Никто из нас не снимал обувь, одежду оставили на стуле в прихожей. Я пошел в Анину комнату, откуда Кристина так и не выходила. Она сидела у окна в углу и плакала, прижав к себе рамку с нашей фотографией...
- Стасик... Почему судьба такая мразь? Зачем она ее убила? Что она плохого сделала кому-то? она ведь не хотела умирать! Да, иногда бывали странности, но это же не повод! Прости меня за это истерию, не могу держать, понимаешь, я не могу так больше! Боюсь...
- Я тоже... Не представляю без нее ничего. Скажи, она незадолго до того, как это случилось, говорило что-то про меня? Может, называла как?
- Золото, Стас... Это моя жизнь. Люблю, и он будет со мной. Так она сказала. Странно звучит, да?
- Не то слово...
Сразу же вспомнился субботний сон... Она говорила это... Золото, Стас... Наша с тобой жизнь... А ведь правда, нужна ли она нам? Она хотела сказать мне правду о чем-то... И сказала. Сказала своим поступком: "Нет, не нужна". Но почему? Никто не знает...
Кристина проводила нас до выхода из подъезда, молча кивнув на прощание.
- Куда пойдешь, Стас?
- До Артема дойду. Спрошу кое что, да и он хорошо на меня влияет - расслабляет мысли, знаешь ли. А ты?
- Домой пойду.
- Хорошо, дружище. Спасибо, что сходил со мной.
- Не говори спасибо за это.
Мы пожали руки и пошли каждый в свою сторону. Рубен - домой, по той дороге, на которой я был счастлив той ночью, когда шел от нее... А я - в обратную сторону, подальше от ледяных объятий прошлой субботы.