В уголок закрытых глаз лезет лампочка, изуродованная цапонлаком, прямиком из детства. Помню, как запыленные плафоны излучали то красноватый, то зеленоватый свет. Да, ещё был синий. Вот он-то и жжёт мне веко каждую ночь. Пальцы тем временем катают синтетический катышек - круговые движения усыпляют, стараются убаюкать голеньких крысяток, которые облепили зловонный мусорный шар, признаки которого торчат из множества дырочек на теле. Постороннее шуршание ощущается под кожей, оно растянуто огромным паразитом по всему телу, который дёргается от довольства и переизбытка энергии. Ничего, кроме зависти он не вызывает. Никакого предполагаемого отвращения. Только чистая, эгоистичная зависть к существу более жизнеспособной организации. Зависть и непроизвольное преклонение. Oн сгорит, как только я открою глаза. Он начнёт плавиться, медленно поползёт к сужающейся точке, условно обозначающей выход, но спасти своё закипающее тело он не успеет. Собирая себя заново по капле раскалённой жидкости, к вечеру он снова будет готов к функционированию. Я увижу его тонкий полупрозрачный хвостик, ускользающий от вгляда за поворотом, а когда загляну за угол, стараясь глазами догнать, его уже не будет видно. Этот фрагмент останется фотографией в надтреснутой рамке, одиноко красующейся на полке из дсп, вида, надо сказать тоже заброшенного.
Каждый что-то делает не так. Каждую минуту: кто-то не так отвечает на заданный ему вопрос или, может быть, даже сам задаёт неверный вопрос не тому человеку, резко ли реагирует на какое-либо высказывание или же наоборот продолжительно отмалчивается, уделяет чересчур много внимания чему-то, а может слишком мало. Предметы и предметные люди вокруг дышат и своим драконьим дыханием шевелят мне волосы в носу.
Я поглаживаю подушечками пальцев ваши бархатистые пузики, мои милые друзья. Такие крохотные, хочется завижзать от умиления, я могу надавить на них, и кишки вылезут через ваши маленькие, чувственно круглые ротики. Кишки будут похожи на плотный ком червей, а ваши глазки будут томно прикрыты, будто вы только что сошли с полотна какого-нибудь популярного ****утого японского извращенца, иминуемого художником. Мне хочется собрать вас в кучку и размазать по своему лицу, впитать через поры, через слизистую. Хочется заточить вас в себе, чтобы там и похоронить. Друзей нельзя обижать. Их нужно либо любить, либо убивать.Конечно, это только запугивание с целью воспитания.Друзья понимают и не сердятся, но очень не любят, когда уголки моих губ ползут вниз. В таких случаях они начинают хмуриться сами.
Все любят хмуриться. Особенно после того, как сделают что-то не так. Всё проходит, закатывается в щели, обрастает пылью, словно воспоминаниями. Всё - это слишком мало, чтобы его называть. Неоднозначно. Высокопарность этих слов так привычна и так приятна. Я, кажется, даже могу усадить её к себе на колени и ненавязчиво, под наши тихие перешёптывания поласкать её между двух напряжённо сомкнутых ножек... Я, кажется, вижу, как её соски возбуждённо вздёрнуты и угадываются через одежду. Эта бессменная податливость никогда не станет её пороком.
Главное - никаких звуков...И никаких звуков. Звуки слишком надуманно важны, чтобы позволить им здесь быть услышанными... да и в принципе позволить раздаться.