– Любезный, – придержав своего росинанта на въезде в село, сэр Маннелиг окрикнул первого встречного, довольно жалкого на вид, – что это за дыра?
Зыркнув исподлобья, «любезный» мгновенно оценил мордоворот спрашивающего, косую сажень его плеч, оружие, богатырские стати коня - и, не решившись дерзить, ответил, скрывая обиду:
– Не дыра это, бла-а-родный дон, а коронное село – Малый Бздох.
– Чего же малый? Халуп-то, вроде, порядочно, – заинтересовался благородный всадник.
– Большой подальше чуток. Его Величество, проезжая годов десять назад по этой дороге, «дунул» у них на площади гораздо громче, чем у нас, – огорчённо сообщил местный патриот и, немного оживившись, добавил, – но домишек у нас поболее будет.
– А таверну у вас не снесло от королевского… кхм… Переночевать тут есть где?
– Это завсегда… – вдруг засуетился «любезный» и махнул вдоль дороги рукой с зажатым в ней жалким подобием шляпы, – дальше езжайте, увидите большую избу с вывеской. Постоялый двор там. Мимо не промахнётесь. Малой у меня в «Монаршем громе» при лошадях.
Пропустить сей приют путников, действительно, можно было только спьяну, настолько сильно он выделялся из окружающей бедности.
Пока благородный дон пытался разобрать рисунок на вывеске – уж больно заинтересовало его: как же художник вывернулся, изобразив высочайший «вздох»? - долговязый юноша с конюшни, видно, тот самый «малой», метнулся внутрь и позвал хозяина.
Трактирщик, вопреки ожиданиям, оказался худ и бледен, да, судя по всему, ещё и скуп: одет хоть и не в рваньё, но во всё грубое и серое. Быстренько договорившись с ним о ночлеге и ужине, путник поручил заботу о коне малому, а большинство седельных сумок доверил призванному слуге, без малейших следов ума на лице, но достаточно бугаистому, чтобы справиться с тяжёлой поклажей.
Бросив прощальный взгляд на вывеску, но так и не узрев там ничего, кроме бесформенного пятна, - то ли всё смыло дождями, то ли монарший гром был так силён, что всё вокруг заволокло (каков же тогда был раскат в Большом?..), - сэр Маннелиг зашёл в заведение.
Вещи сложили пока у отдельного стола в углу, куда наш путник и проследовал, сопровождаемый любопытными взглядами завсегдатаев таверны – ничем особо не примечательных местных обывателей. Выделялся из этой толпы только лютнист, пытавшийся развлечь местную публику, распевая подходящие случаю куплеты:
Хорошо сидеть в трактире.
А во всем остатнем мире -
скука, злоба и нужда.
Нам такая жизнь чужда.
Задают вопрос иные:
"Чем вам нравятся пивные?"
Что ж! О пользе кабаков
расскажу без дураков…
Народ слушал охотно и даже пытался подпевать, качая в такт кружками, но отблагодарить певца, похоже, не спешил: соловьём тот разливался на сухую и не перекусив.
Поджидая вино и еду, сэр тоже с удовольствием прислушивался, заодно поглядывая вокруг. Таверна как таверна, тьма таких встречалась ему на пути: длинные столы, сработанные из толстенных досок и столбов – от любых неожиданностей, лавки под стать столам, сальные светильники разгоняют мрак, отблески очага тоже вносят свою лепту; хозяйка, хлопочущая у огня, краснолица и дородна, даже чересчур - видно за себя и супруга, служанка румяна и тоже не худышка.
…Пьёт народ мужской и женский,
городской и деревенский,
пьют глупцы и мудрецы,
пьют транжиры и скупцы,
пьют скопцы и пьют гуляки,
миротворцы и вояки,
бедняки и богачи,
пациенты и врачи…
Тут и заказанное подоспело: кувшин вина, лучшего, что нашлось, жареные бараньи рёбрышки, ржаная лепёшка, кусок брынзы, зелень. Проворно работая руками и небольшим ножиком, благородный дон резво приступил к борьбе с этими неприятелями.
…Пьёт монахиня и шлюха,
пьёт столетняя старуха,
пьёт столетний старый дед –
словом, пьёт весь белый свет!
Всё пропьем мы без остатка.
Горек хмель, а пьётся сладко.
Сладко горькое питье!
Горько постное житье...
Пел и играл лютнист замечательно - явно был большой мастер по этой части; но оценить его по достоинству, кроме нашего всадника, в этой дыре было некому: по окончании от щедрот слушателей ему перепало, но такая малость…
Сэр Маннелиг, героическими усилиями уже победивший первый голод, подозвал барда к себе и решил исправить эту несправедливость:
– Э… Маэстро, угоститесь для начала, чем Бог послал, со служанкой переслал, а там потолкуем.
В четыре руки дело у них пошло совсем весело, так что Всевышнему пришлось переслать с румяной прислугой ещё кое-чего, но наши герои быстро справились со всеми трудностями. Тут пришло время и поговорить. Оказалось, что зовут барда Руэль, а занесло его в эту глухомань с королевского турнира менестрелей, где он потерпел полное фиаско:
– Понимаете, herr Маннелиг, откуда я мог знать, что при местном дворе в моде юмор довольно низкого пошиба и нужно петь о жопе, яйцах, члене… и прочем подобном, а баллады и легенды вовсе не в чести. Репертуар-то у меня обширный, я бы нашёл, чем потешить их нравы, но… второго шанса не представилось… завистники… и вот, без денег и связей, приходится перебиваться, чем придётся…
– А порадуй-ка меня хорошей балладой, что там не оценило это с… своеобразное величество?
– Охотно, благородный herr, охотно.
Пока довольный музыкант настраивал лютню, сэр рассмотрел отличное качество инструмента; платье, хоть и потрёпанное жизнью, но явно щегольское; задорную шляпу с пером; добротные башмаки. Да и сам бард производил хорошее впечатление: невысокого роста, одухотворённые черты лица, русые длинные волосы чисты и аккуратно причёсаны, глаза честные и смышлёные. Довольный осмотром, герр Маннелиг задумался о спутнике и с удовольствием погрузился в музыку.
Струны лютни моей – на разрыв,
И разбит потемневший доспех.
Здесь, в золе перебранок и битв,
Щит и меч станут – песня и смех…
Заворожённый переборами струн, рыцарь погрузился в отзвуки своих битв, поражений и побед.
…Не к драконам, блюстителям зла,
Не к властителям тьмы, колдунам -
Нашей клятвы слова и дела
Сквозь века возвращаются к нам.
В наше зеркало с верой глядят
Сотни будущих ликов и глаз...
В седла, всадники, вечный отряд,
Лансеор, Ланселот, Лодегранс!
К концу баллады благодарный слушатель принял окончательное решение:
– Браво, Маэстро! А присоединяйся-ка ко мне! Прежний слуга соблазнился окороками вдовушки в одном городишке и променял на них походные трудности. Да и был он чересчур ленив и туп. Мне же нужен спутник, оруженосец и слуга в одном лице; за песни же – отдельная звонкая монета.
– Охотно, herr Маннелиг, – недолго думая, согласился бард, – а куда вы направляетесь?
– Путешествую в поисках славы, приключений и денег… Вернее, сейчас так: денег, приключений и славы.
Это дело бла-а-ародный дон решил как следует отметить борьбой с зелёным змием – покровителем пьяниц - и заказал ещё кувшинчик вина… и ещё один… и ещё… Победил, как чаще всего и случается, змий. Так что за короткое время маэстро Руэль узнал о рыцаре много интересного… Наутро свои наблюдения он не утаил от нового хозяина, отпаивая его молочной сывороткой с лЕдника.
У немного ожившего дона хватило сил познакомить новоиспечённого спутника с некоторыми пунктами негласного рыцарского кодекса:
– Запомни, Руэль, бла-а-родный рыцарь не напивается как сапожник, не обжирается как свинья и не спит как бревно – он отдыхает от тяжких ратных подвигов и набирается сил для новых… а если не отстанешь, узнаешь, чем на самом деле занят рыцарь, избивая оруженосца…
– Да я-то ладно, а вот трактирщик… за разбитый стол и лавку…
– Ну... рыцарь не упустит случая потренироваться в любое время… а лишняя серебрушка всё уладит… хотя… лишних денег не бывает. Предложу ему сонной травы, полезная вещь, у меня как раз есть изрядный запас.
Как бы то ни было, двинуться в путь сумели только после обеда. Одарив «малого» мелкой монетой за хорошо вычищенного коня, рыцарь заметил Руэлю:
– Росинант не вынесет двоих… на нём же ещё доспех, оружие и припасы. Купим тебе мула покрепче, деньгами бы только разжиться. Не знаешь, где тут поблизости можно благородно заработать: разбойников перебить, даму освободить, дракона приструнить?
Оказалось, что бард как раз знает подходящее местечко: немного в сторону от тракта банда разбойников не даёт житья городишку Храбрищи, и магистрат объявил неплохую награду за их поимку. Более того, превратности судьбы заносили Руэля и к самим злоумышленникам, но долго он там не продержался:
– Знаете, herr Маннелиг, кормили они неплохо и песни слушать любили, даже баллады, но уж больно нравы дикие… судите сами, если навалить в башмак считалось милой шуткой!
Тут-то у наших друзей и родилась хитромудрая идея. До темноты они добрались в эти Храбрищи и утрясли с магистратом монетный вопрос. С утра подкрепились и двинулись в поход. Недалеко от логова злодеев рыцарь сел в засаду, а бард с лютней под мышкой двинул прямо к старым знакомцам. Ему, конечно, дружески накостыляли по шее - ну, дикий народ, дети гор - но быстро отошли; и то сказать: какие в лесу развлечения, а тут музыка, пение, танцы… культура… А после обеда все тринадцать разбойников, вместе с Кудеяром-атаманом, крепко уснули. Благородный сэр прибыл из засады на белом коне (ну, гнедом, гнедом) и повязал их всех ещё тёпленькими. Тут и мул для музыканта нашёлся, и ещё кое-что. На всякий случай благородный сэр попросил лютниста не воспевать некоторые детали кампании - причины столь крепкого сна злодеев, например… да и вообще… промолчим и мы.
После празднования этой победы в осчастливленном городе, Руэль узнал и ещё одно правило странствующего рыцаря: бла-а-ародный дон не развратничает, просто он не всегда может устоять перед искушением. Впрочем, лютнист и сам не записывался в монахи.
Путешествовать на восьми копытах оказалось гораздо веселее, чем на четырёх копытах и двух ногах. Богатырский конь тоже вздохнул с облегчением: мул взял на себя заботу не только о музыканте. Всё-таки таскать на себе высоченного и здоровенного, пусть благородного и коротко стриженного, дона, вместе с доспехом, щитом, мечом, булавой и всем прочим - удовольствие сомнительное, хоть и почётное. Мул же оказался существом крепким, кротким и покладистым, безропотно давшим навьючить на себя мешки с легким пластинчатым панцирем, шлемом, разными поножами-наручами, да ещё и со съестными припасами.
Синее небо, украшенное барашками облаков, зелёные островки деревьев вдоль дороги, разноцветные мазки цветов, колыхание хлебов, пение птиц и стрекотание всяческих кузнечиков тоже вносили свою лепту в хорошее настроение странников без страха и упрёка. На привале, отобедав под сенью дуба-патриарха, сэр Маннелиг возжелал послушать что-нибудь весёлое. Руэль охотно расчехлил лютню, настроил и вдарил:
Вот уже камень, распутье - и вновь
Несколько строк, нацарапанных мелом:
Строго направо – престол и любовь,
Слава и подвиги – строго налево.
Лай-лай, направо любовь,
Слава и подвиги – строго налево.
Рыцарь как рыцарь – и хмур, и суров,
Скорбная дума легла на забрало:
Слава – налево, направо – любовь…
Конь поразмыслил – и двинул направо.
Замок как замок – с наскока не взять,
В башне высокой грустит королева…
Вот уж охота копыта ломать –
Конь только плюнул и двинул налево.
Шесть великанов – мерещится, что ль?
Лапищ одних – по шестнадцать на брата.
Выдь, повоюй-ка с такою ордой! –
Конь потоптался – и двинул обратно.
Вот и выходит – в сюжете изъян:
Конь хоть налево пойдет, хоть направо,
Рыцарю по фигу, он вечно пьян,
Скорбная дума не сходит с забрала.
Лай-лай, а рыцарь-то пьян:
Скорбная дума не слазит с забрала!
– Превосходно, маэстро, просто великолепно! Порадовал… как там, «грустит королева»?.. А не утешить ли нам какую-нибудь прекрасную даму, что твоя менестрельность скажет?
– Шутить изволите… но вообще-то, за недолгое пребывание при дворе, слышал я про одну даму, привечающую странствующих рыцарей. Даже видел мельком.
– Ого! Ну и как она тебе?
– Горячая штучка, жгучая шатенка, проще сказать – рыжая.
– О! Мой любимый цвет. А грудь большая?
– Как раз в ладонь должна поместиться
– Мой любимый размер! Ну а всё прочее? Лицом не страшная?
– Да нет, всё на уровне… только…
– Что такое?
– Да вам бы, herr Маннелиг, э… омовение принять.
– Что такое, Руэль? Запомни: рыцарь не зарастает грязью – он маскируется, и не воняет, а хочет быть ближе к народу.
– Так ведь благородный herr не к народу собрался, и зачем ему маскироваться от прекрасной дамы?
Благородный сэр почесал затылок, провёл ладонью по бычьей шее, зачем-то потрогал свой курносый нос и арбузные щёки, взъерошил жгучебрюнетистый ёжик на макушке и нехотя согласился:
– Пожалуй, тут ты прав.
– Вот и ладненько, поищем баньку.
– Какую баню? Мы не в дикой восточной стране, у нас цивилизованный запад – обойдёмся речкой.
Сказано – сделано. Уже через несколько дней, свежекупаными в ближайшей речке и свежевысушенными щедрым летним солнцем, они подъезжали к замку леди Мэри - так звали прелестницу. Цитадель была не очень велика и произвела на странников мрачное впечатление: камни строений чёрные или тёмно-серые, кованые детали все в виде костей, летучих мышей или инфернальных чудовищ, лепнина только в виде черепов; скульптуры мерзкого вида гарпий на крыше дополняли тревожную картину.
Паладин остановился в глубокой задумчивости: а стоит ли продолжать путь - может, свернуть поскорее от греха подальше? Но тут с окне ближней башни показалась и сама леди: рыжие волосы распущены, чёрное платье с изрядным вырезом выгодно оттеняет благородную бледность кожи и подчёркивает соблазнительную выпуклость груди…
– Эх, ну что сказать: хороша чертовка! – вполголоса бросил барду рыцарь.
Леди Мэри приветливо помахала им платком и жестом пригласила в замок.
Знакомство, представление, приветствия – всё прошло, как и полагается по неписаным правилам куртуазного этикета. За ужином лёд официальности потихоньку тронулся, командование парадом стало переходить к дружественной непосредственности. Руэль со своей лютней очень этому способствовал:
На заре пастушка шла
берегом, вдоль речки.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Блеяли овечки.
Паствой резвою своей
правила пастушка,
и покорно шли за ней
козлик да телушка.
Вдруг навстречу ей – школяр,
юный оборванец.
У пастушки – как пожар,
на лице румянец.
Платье девушка сняла,
к школяру прижалась.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Стадо разбежалось.
– Что вы там напеваете, мой трубадур? На что толкаете честную женщину?
– Помилуйте, прекраснейшая, – невинные пасторали!
Но время шло, тёмно-красное вино текло рекой, речи смелели… и вот рыцарь целует уже не только прекрасную ручку, но стремится облобызать и ножку, а также припасть и к груди прекрасной Мэри… Смех и притворное сопротивление прелестницы только усиливают его влечение… Верный Руэль уже отбивает ритм каких-то боевых маршей…
Наконец благородный сэр не выдерживает и, подхватив раскрасневшуюся леди на руки, бросается в спальню. Там он набрасывается на соблазнительное тело, срывает с него одежды, покрывает поцелуями, разоблачается сам и…
…Дальше ничего не помнит… Очнувшись поутру в той самой спальне, в той самой постели, задаётся единственной мыслью: было что-то или не было? По ощущениям причинного органа, что-то определённо случилось, но почему из памяти-то всё выветрилось? Спросить некого, леди отсутствует, да и неудобно как-то.
Тут появляется и сама хозяйка в глухом чёрном платье, уже без вырезов, надменное лицо без всяких эмоций, холодный голос без выражения - но смысл ею сказанного обжигает, как глыбы смёрзшегося льда… Её благородный любовник-на-ночь моментально одевается и, растолкав лютниста на лавке в гостиной, без всяких прощаний отбывает прочь, не очень разбирая дороги.
Обдутый свежим утренним ветром, он, наконец, решается пересказать услышанное от чёрной леди…
– Что вы говорите, благородный herr?!
– Да! Друг мой, да! Самая настоящая ведьма, и этой ночью, во время схватки, она, представь себе, меня заколдовала. Вернее, заколдовала на бессилие мой причиндал… Стерва! И не снимет проклятие, пока я не привезу ей свежую чешую дракона. Убивать её бесполезно, снять заговор может только она сама.
– И куда мы? Искать дракона?
– Вот уж дудки! Поедем вышибать клин клином - поищем другую ведьму, мало ли что эта каналья там сказала. Да и проверить надо…
Проверить он попробовал, встретив первую же пастушку. Натерпелась бедная девушка страху… но только страху. Полновесный золотой с лихвой её утешил. Ведьма не обманула.
Во время проверки бард качал головой, но не вмешивался, понимая – ситуация для мужчины аховая; да и очередное правило вспомнил: рыцарь не насилует, а пытается улучшить породу простого народа.
Поиски оказались довольно долгими: народ не очень охотно рапространялся на эту тему, нужно же было найти настоящую ведьму, а не просто немного приколдовывающую бабёнку. По дороге Руэль начал сочинять новую балладу, тихонько подыгрывая себе прямо на ходу. Там дева-тролль влюбилась в рыцаря и предлагала взять себя в жёны, взамен обещая ценные дары и после каждого посула припевая:
"Herr Маннелиг, herr Маннелиг, супругом будь моим,
Одарю тебя всем, что желаешь!
Что только сердцу любо, получишь в сей же миг,
Лишь ответь мне – да иль нет?"
– Что ты там плетёшь, какие дары? Ничего она не предлагала.
– О, не беспокойтесь, мой herr, это же художественный вымысел. Балладам свойственны преувеличения. К тому же я беру пример с благородного сословия, ведь рыцарь не врёт как сивый мерин, он повествует о своих подвигах.
– Поговори у меня...
Всё-таки им повезло, и какой-то старый пень показал тропинку, ведущую прямо к избушке настоящей ведьмы.
– Старая карга, – ворчал сэр Маннелиг, защищаясь рукой от низких веток, – забралась в самую чащу.
Действительно, лес всё мрачнел и теснее зажимал узкую тропу.
– Лучше бы не старая, – заметил Руэль.
– Молодая уже была, надеюсь, у старой запросы меньше.
– Могут случится запросы, когда молодая предпочтительнее…
– Кхм… надеюсь, обойдёмся деньгами… и за яйцами гоблина нас не пошлют.
Наконец показалось жилище лесной отшельницы, огороженное крепким частоколом. Колотить в ворота пришлось недолго. Первым наши молодцы узрели глаз хозяйки в смотровой дырке ворот. Определить её возраст по столь малой части не представилось возможным.
Переговоры не затянулись, и скоро рыцарь с оруженосцем попали в горенку волшебницы, на удивление светлую и уютную. Никаких сушёных жаб и крысиных хвостов - основным признаком профессии хозяйки тут были сушёные травы. Да и сама она оказалась хоть и немолодой, но женщиной средних лет и вполне ещё хоть куда, этакая ягодка опять.
– Ну, зачем пожаловали добрые молодцы, за делом или от дела? – спросила она насмешливо.
– Что так сразу к делу-то? – откликнулся Руэль. – А как же накормить, напоить и в баньку сводить?
– Какая-такая банька, какие разносолы? Мы не северные варвары, – и оценивающе глянула на барда, – пришли по делу, дело и говорите.
Пришлось изложить дело и предъявить на осмотр пострадавший орган, благо рыцари путешествуют не в доспехах, а в обычном платье, так что не пришлось открывать разные там лючки или дверки.
– Да, узнаю Мэри – сильна старушка, – вынесла волшебница вердикт.
– Почему старушка? – встрепенулся рыцарь, пряча свои причиндалы. – Вполне молодая особа.
– Умеет. Думаете, чешуя дракона ей для наведения вашей бледной немочи нужна?
– Да мне до яблочка ваши штучки! А ты снять можешь?
– Снять может та, что наложила.
– А снимет, не обманет?
– Если обещала – сделает, это же магический договор, если произнесён – должен быть исполнен. Но если захотите ей отомстить…
– Да-да?
– Чешую дракона, перед тем, как отвезти Мэри, покажите мне - у меня на неё свой зуб имеется, так что сделаю кое-что… и она уже не сможет морочить честных рыцарей.
– Да где же взять эту чешую?
– А вот это, сударчики мои, уже деловой разговор. Научу, помогу… десять золотых и небольшая услуга от музыканта.
– Спеть-сыграть, что ли? – встрепенулся бард.
Излагая свои требования, женщина немного порозовела, засмущавшись:
– Можно и спеть… но в этой глухомани… настоящие кавалеры совсем редки… некому приласкать бедную девушку как следует… так что вот. Господин может погулять часок, если нет желания внести посильную лепту.
– Нет, нет, я пока за заборчиком погуляю, лошадь попасу с мулом, – засуетился сэр Маннелиг и ободряюще бросил растерявшемуся немного Руэлю: ¬– Давай-давай, друг менестрель, потрудись как следует, я в этом деле пока не боец.
После чего поспешно ретировался за частокол. Обратно его позвали часа через два, за это время из дома пару раз слышалось только негромкое пение. Но, судя по всему, хозяйка осталась довольна, ибо расстаралась-таки накрыть стол и угостить гостей.
Как следует попотчевав рыцаря с оруженосцем и получив оговорённые золотые, госпожа Тофана приступила к делу:
– Чешую дракона добыть нелегко, сударчики мои, но можно. К югу от наших мест, в Змеиных горах, нужно найти Палёный кряж, там издавна обитает дракон. Зелёный. Огнедышащий. Его-то чешуя как нельзя лучше подходит для наших дел. Добраться туда несложно, особенно верхом.
– Добраться ладно, чешую как добыть? – перебил её рыцарь.
– В корень зришь, ваша доблесть. Добыть чешую сейчас посложнее будет, особенно рыцарю.
– Почему именно сейчас?
– Раньше проще было, а теперь он рыцарей на дух не переваривает. И даже не за то, что они частенько стали пытаться его всяким железом потыкать, это-то ему раз плюнуть, вернее, дыхнуть... Так что дыхнёт он, сударчики мои, огнём - и вот жареный конь у него на обед, а рыцарь в горшочке на ужин. Ненависть же у него только лет сто как возникла.
– О, интересно, расскажите, – оживился и бард.
– Да было тут дело: застукал он одного рыцаря в своей пещере – тоже, видно, чешуи набрать хотел. Да то, что застукал, - это ещё полбеды, мог бы и отпустить после умной беседы и чешуек свежих наскрести. Случалось такое, скучно ему, сударчики мои, побеседовать об разном-всяком не с кем.
Но этого рыцаря застал он за неблаговидным делом: приспичило тому, видно, вот и навалил он кучу прямо в пещере. А дракон этот – чистоплюй, каких поискать. Он сам по этим делам улетает очень далеко, а тут такое дело… ну, рассвирепел страшно: осквернителя в пепел сжёг, доспехи в брызги расплавил и пещеру потом выжигал неделю.
– Вот никогда бы не подумал!
– Тот бедолага тоже не подумал, да это было последнее, о чём он не подумал в своей жизни.
– Как же к этому дракону подъехать?
– Рыцарю, скорее всего, никак, разве что прийти без оружия и ещё издалека кричать что-нибудь вроде: «Без дерьма пришёл!» или «Я дал обет несрачия!»
– Да ты издеваешься, что ли? Как благородный сэр может такое кричать?!
– Ох уж эти благородные... Да рыцарю, повторюсь, я ни под каким видом не посоветую.
– А ночью?
– Ночью дракон видит гораздо лучше любого рыцаря, и слух у него отменный.
– Как же быть?
¬ – Есть у него одна слабость: любит он музыку, особенно новую, а память у него тоже отменная. Вот и выход: послать за чешуёй музыканта с новенькой балладой… он мне тут напевал немного. – Тут госпожа Тофана опять смущённо зарозовела и потупила глазки.
– Мне - к дракону? Да ещё и петь ему?!
– Сударчик мой, ты с ним почти наверняка поладишь. Только гляди на ноздри: если язычки огня начнут пробегать - сразу смывайся.
– Руэль, выручай ещё раз, всю жизнь в долгу буду!
И вот настал момент, когда, оставив рыцаря в засаде, наш музыкант с лютней наперевес двинулся на штурм пещеры дракона, запев ещё издалека:
Однажды ранним утром, в предрассветный час,
Когда гомон птичий не слышен,
Раздался девы-тролля тихий нежный глас,
Сладко рыцарю так говоривший:
"Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим,
Одарю тебя всем, что желаешь!
Что только сердцу любо, получишь в сей же миг,
Лишь ответь мне – да иль нет?"
Под ноги то и дело попадались обугленные детали рыцарского доспеха и вооружения. Тут без труда можно было вооружить неплохой воинский отряд.
"Дарую тебе дюжину прекрасных кобылиц,
Что пасутся средь рощи тенистой.
Они седла не знали, не ведали узды,
Горячи и как ветер быстры".
На этом куплете из пещеры высунулась голова дракона, выражение морды лица внимательное, огоньки из ноздрей не слетали.
"Прими мой дар чудесный – сей острый светлый меч,
Он пятнадцать колец злата стоит.
Дарует он победу в любой из ярых сеч,
Им стяжаешь ты славу героя!"
Дракон стал поматывать головой в такт музыки. Бард невольно ускорил шаги, так как в запасе остался всего один куплет баллады.
"Я дам тебе рубаху, коей краше нет,
Что не сшита из ниток иглою.
Не видан тут доселе столь чистый белый цвет –
Шелк тот вязан умелой рукою".
"Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим,
Одарю тебя всем, что желаешь!
Что только сердцу любо, получишь в сей же миг,
Лишь ответь мне – да иль нет?"
Тут Руэль подощёл к самой пещере и замолчал. Дракон выглядел довольным, даже похлопал лапой по земле, а после заговорил глубоким низким голосом:
– Браво, маэстро, великолепная баллада и совершенно новая, но она не закончена, нет развязки.
– Ваша правда… э…
– Зови меня Стасис – это, как ты понимаешь, не истинное имя, но одно из.
– А я Руэль. И буду рад выслушать ваши советы по балладе.
– Охотно, маэстро Руэль.
И они несколько часов проговорили о музыке, поэзии и литературе, заодно совместными усилиями придумали и финал баллады. С чешуёй у маэстро, как вы понимаете, трудностей тоже не возникло: Стасис наскреб целый мешочек.
А дальше всё развивалось как положено. Бард с рыцарем отвезли госпоже Тофане чешую, большую часть которой та оставила себе, с остальной же поколдовала у себя в светёлке, выгнав гостей погулять.
С этими остатками драконьей чешуи сэр Маннелиг поскакал к леди Мэри, та сняла с него заклятие, что бла-а-родный дон и отпраздновал стра-ашной оргией в ближайшем городке (не подхватил бы какую заразу без всякого колдовства!).
Леди Мэри чего-то там поколдовала с коварной чешуёй и враз лишилась волшебной красоты, обретя свой истинный облик – старой карги.
Руэль же остался погостить у госпожи Тофаны, которая неожиданно ещё расцвела, скинув в возрасте лет двадцать. Впрочем, она охотно отпускала своего менестреля поболтать с драконом или поучаствовать в каком-либо бардовском соревновании. Где он время от времени одерживал и победы, исполняя балладу «Herr Маннелиг», заканчивающуюся куплетами, сочинёнными совместно с драконом:
Но рыцарь рек надменно: "Ступай с дарами прочь -
Ты не носишь святое распятье!
Тебе не искусить меня, дьяволова дочь,
Мой ответ тебе – божье проклятье!"
И горько зарыдала дева-горный тролль,
Прочь ушла, безутешно стеная:
"Зачем ты гордый рыцарь, отверг мою любовь,
Почему ты так жесток?"
* В рассказе использованы слова "Рыцарственной песенки" Екатерины Ачиловой, слова песни Александра Щербины «Рыцарская сказка», поэзия вагантов и перевод средневековой баллады «Herr Mannelig».
** Рассказ занял третье место в блиц-конкурсе по картинкам на Форуме Фэнзин
http://forum.fenzin.de/viewtopic.php?f=23&t=19134