Встретились двое пожилых людей. Он и она. Бывшие одноклассники. Она – худенькая в брючках на тоненьких ножках, под брючками черные сапожки на каблуке, на плечиках рыжая дубленка, на вытянутых в нитку губках красная помада. Сверху круглая меховая шляпка. Он – в пальто и кепке, хвост кашне в клетку вывалился и болтается на груди.
Она обрадовалась страшно, начала без обиняков: А я гляжу, ты не ты, оказалось ты. Постарел страшно, господи, сколько лет, сколько зим. Двадцать? Тридцать пять? Один живешь, что ли? Вижу, вижу, что один. Неухоженный, замызганный какой-то. Чего ты себе дамочку не заведешь, а? Дети, поди, поразъехались? У тебя же были дети? Я помню… Хотя кто с тобой жить-то будет, ты ведь еще в школе… Дети тебя бросили, да? У тебя же сын был, я слышала…
Он успевает вставить: Сын.
Она, не слыша его и все больше воодушевляясь: Нет, это немыслимо, ты же младше меня был на год, да? А выглядишь… Ты с какого года? Это ж надо! Чем ты по ночам только занимаешься, чем вы вообще мужики думаете? Вот у меня муж в прошлом году умер, так я уже пять лет холостяк. Ты приходи как-нибудь в гости, я все там же живу. Чаю не проси, я всем одинаково отвечаю – я чай не люблю, я люблю секс. (Смеется). Сразу, ты понимаешь, сразу отшиваю все поползновения, даю понять. Да. У меня все так. А ты, нет, честное слово, на кого ты похож?! Как ты одет? Что это за вид? Тебе дамочку надо, причем постоянную, а не так как вы, мужики, привыкли. Отвечай мне быстро, есть у тебя дамочка? Что значит есть? Откуда у тебя-то? Женщины любят боевых, волевых любят, а ты всю жизнь был рохля. Мямля ты. Я на тебя пять минут смотрю, а толку ни какого. Смотрю-смотрю, а ты… Как был тютей, так и остался. Стоит тут, понимаешь…
И он, прилетевший два дня назад в родной город прямиком с каннского фестиваля, где показывали фильм, снятый по его сценарию, и закрутивший на этом фестивале роман с итальянской двадцатисемилетней актрисой, исполнительницей главной роли, слушает и покорно кивает головой в такт словам свой бывшей одноклассницы, наслаждающейся ситуацией.