Как и полагается девочке из хорошей семьи, дочь моя брала с раннего возраста уроки баллета, а позднее , в добавку, ещё и фламенко. На уроках баллета она была не особенно заметна в толпе блондинистых, и не очень, девочек в черных трико, но в классе фламенко она блистала- если не умением танцевать, то сверкающей своей шевелюрой, посреди чёрно-волосова моря, ибо класс этот был до краёв заполнен страстными пуэтро-риканскими девицами, выросшими с фламенко. Ничего иного они не признавали, держались стаей, и на дочь косились.
Один день в неделю был посвещён баллету, в среду, а второй, в субботу, нёс на себе двойную нагрузку, и баллета и фламенко. За чем следовало, как ему и полагается, воскресенье, и дочь пол-дня проводила на поле, играя в футбол, или в хоккей, по сезону.
Так что с телом и душой проблем запустения не наблюдалось.
Что оставляет открытым вопрос: а как же папа ? То есть я. Тот, кто привёз дитя на танцы, и кто должен был дожидаться их окончания. И не я один, но и с забранным из детского сада сыном. Развлекать молодой, растущий и умный организм было не так-то просто, и чтобы убить время и развеяться от пыльной реальности лобби в школе танца, решили мы с сыном обследовать все ближайшие лавочки, забегаловки и рестораны. В чём и приуспели.
В один из пасмурных дней вдруг углядел я на одной из вывесок такое: Русско-американская кухня, курица-каша-пироги! И это посередине ныне пуэрто-риканского, а ранее еврейского района. То же самое было повторено на английском мелким шрифтом ниже.Заинтригованные, забрели мы под вывеску, и познакомились с Геной-курицей.
Точнее, он сам с нами познакомился. Сам маленький, крепенький, глаза хитрые, но добрые, он от счастья взвыл, услышав русскую речь, ибо весь и каждый день торговал он жаренными курицами с кашей нарко-дилерам из лежащего точно напротив его лавки, на другой стороне Амстердам Авеню, построенного в 60-е годы и заселённого исключительно пуэрто-риканцами дома помощи социально-неимущим, то есть рассадника всего злостного, что есть в мире. В доме периодически глухо слышались выстрелы, кто-то случайно с удивительной регулярностью падал из окон, а Гена торговал курицами с кашей, и был вне нарко-политики.
Работал он как вол, без выходных, и только с одним помошником, нелегальным мексиканским индейцем Карлосом, тихим, застенчивым и улыбчивым, по английски говорящем с трудом и медленно, но своё дело на малюсенькой кухне знающим до последней детали отлично.
Вскоре мы стали большими друзьями, а выяснив, что наши дни рождения почти совпадают- и тем более. Был он из Москвы, что-то там держал на Охотничьем , лавку с едой, и вообще был при еде всю свою жизнь. Лавку ему сожгли, а тут и виза подоспела, и с папой-мамой уехали они в Америку. На кого-то Гена работал по приезде, и было у меня подозрение, что работал он в лавочке при публичном русском доме, ибо рассказы о том, как его нежно любили три девицы в перерывах меж посетителями звучали правдиво.
Потом ему работать на кого-то надоело, и попросил он ссуду у еврейской кассы взаимопомощи- открыть свой собственный бизнес.
-Трудно было..? спросил его я.
- Да нет, хитро кося глаза, отозвался Гена, ворочая в огромном тазу курьи крылышки..
-Просто попросили, чтобы я рассказал им о том, как я был жертвой анти-семитизма.
-И как,был ..?
- Серёня! Я в жизни ничьей жертвой не был!- взвыл Гена. Меня в Армии любили- я, как повар, подкармливал всех! И дальше.. Да что там, какой анти-семитизм, шутишь..?
-А сожженная палатка..? -спросил я.
-Так это за неотданный долг, засмеялся Гена
Крылышко хочешь ? Спросил Гена Данилу-
И протянул тарелку со свеже-испечёнными крылышками моему сыну.