Фуршет. Уставши вилками царапать
Утроба снедью истязалась:
Жаркое из беременной козы,
Фруктовая и ягодная заводь,
Напиток хлебный холодом слезы
Стрелял. Мне пробка глупой не казалась-
Она умела плавать
И чхать на окружающий бомонд.
Священник в белом пиджаке
Был пьян и целовал меня прилюдно,
Пугая целомудрием брюшка,
Цитировал про тщетность бытия,
Тряся лафитником над блюдом
Из паюсной икры и расстегая.
Как выглядит поповский рай,
Знать не хочу, но, вынужденно, знаю:
Там всё заведомо бело и приторно чисто,
Но это сладкий сон, а не больница.
Он дух не вылечит и тело не спасет.
Священник обещал великих книг.
Уж месяц (вдруг да повезёт!),
Я через день хожу в почтовый офис:
Книг нет! Вздыхаю обреченно.
Но, видно, провиденье через почту
Святого откровенья не несёт.
Пожалуй, поищу в другом предмете.
Уж, где-нибудь, удача, да блеснёт,
Тем паче, воцерквление, мне не к спеху…
Не стану задаваться смыслами притворства.
Люблю в себе упругую степенность -
Она не требует спонтанного ответа.
Когда нет ветра - вы не полетите.
Всё с возрастом становится и сложно и лениво,
Я для себя
Смирился с этим результатом -
Быть вольным толкователем движения
Со стороны.
И, вроде б, спрятан под личиною молчанья,
Обратным отражением себя,
Но всякий раз, бываю догнан и наказан,
Копытной блеющей волной -
Адепты с коротко остриженным челом,
Что с нынешним упрямым одичанием,
Глядятся в зеркало с обратной стороны,
Презрев запрос на качество среды.
И отраженье им не хочет уступить
Единственной свободы – оскопленья
И кнут насилья из пасьянса букв.
Но я уже, слегка побитый жизнью,
Хочу, банально, больше спать…
Ведомым кнут - не призрак, а спасенье,
В нём я утратил силу пастуха,
Искра руки суха в истории манер,
Я пережил всеобщее затменье
Периферии русских берегов
И больше никому не пионер!