Теперь он стоял перед ней всё, также легкомысленно улыбаясь, казалось, он опять увлёкся полётом за голубой мечтой. На этот раз в голове старшего лейтенанта рождались вполне реалистичные видения мира; он хотел просить совета и мудрости у своей давней знакомой. Светлана научилась читать по его лицу как с открытого листа. Это было желание обладать её, особенно в первые минуты после встречи. Оно не исчезало никогда. Она в глубине души хотела того же, но это желание было настолько затеряно там, что даже воспоминания далёких дней, когда им было хорошо вместе не смогли его воскресить. Такое состояние посещало молодую женщину на время присутствия Марьина, а после, когда он уезжал, находясь в одиночестве, она желала обратного. Потом Светлана заметила нечто другое – промелькнувшую в глазах Владимира эмоцию беспокойства. Марьину мешало честолюбие, что называется обжечься дважды. Он не мог предать и посмеяться над своим другом, даже когда желание быть с нею доходило до животного инстинкта.
Они стояли, смотря друг другу в глаза. В сознании их пролетали фрагменты прошлых лет с палитрой весёлых и печальных красок, неосторожно впрыснутым художником по имени судьба в ещё недописанное полотно их жизни. Им нужна была эта пауза, чтобы снять желание и страх и сомнение, чтобы потом заговорить как старые добрые друзья. Когда мгновения напряжения ушли, они ещё раз приятельски обнялись и встали у окна, чтобы многое поведать друг другу.
Светлана кратко отрапортовала обо всех новостях их жизни с Виталием; ей поскорее хотелось закончить эту тему и начать расспрашивать Марьина о его приключениях и новых идеях. Она любила, как рассказывал Марьин, и могла часами слушать его. Ему в свою очередь хотелось пригласить свою старую любовницу в ресторан и подарить ей вечер полный волнующих воспоминаний и оторвать её на некоторое время от семейных будней. Он знал, что её душе присущи случайно вспыхивающие капризы праздности, которые бы могли на время, сорвать голову и дать волю сладострастному безумству. Но Марьин не мог, хотя хотел сильно и опять в душе проклинал свою службу.
Светлана добилась своего. Советовать она не стала, а попросту предложила Володе подать рапорт о переводе его в город Иркутск. Она пообещала ему помогать во всём и что они, с Виталием были бы безумно рады видеть их старого друга у себя чаще, уже в качестве женатого человека. Тогда бы были сняты все подозрения на счёт их мнимого увлечения друг другом. Как иногда она хотела разбудить в себе это желание и снова отдаться своему бывшему любовнику пусть даже на крошечное мгновение и, как несколько лет назад испытать страсть, которая не покидала её и дремала в ней, лишь ожидая своего часа. Она безумно загорелась этой идеей. Марьину этот вариант переезда оказался по душе, он быстро согласился, ведь его последние мысли хоть наполовину, но совпадали с мыслями Светланы. Он так хотел быть рядом с ней, пусть даже уже женатым с другой женщиной под рукой. На этом они расстались. Оба были счастливы. Светлана напоследок поцеловала его и всучила Марьину большой пакет с рыбой, которую он обожал, и которой всегда при всех нечастых встречах пытался научить, её есть. Он тоскливо смотрел вслед удалявшейся мечте, идеалу, который утратил, быть может, навсегда. Но теперь парящую походку бывшей любовницы заслонила крупная фигура Лещёва. Марьин вспомнил про службу и подозвал призывника Лещёва к себе.
- По рыбке на двоих – заметил он, прикинув, что ему надо и привезти кое - что домой побаловать себя и друзей таким деликатесом – И чистите с головы, как это делаю я. Чешую и кости в кульки. Учитесь чистоте! Понятно!
- Понятно как по команде ответили ребята – проникнутые добротой их покупателя, они уже полюбили его. Парни с особым смаком стали обсасывать солёную рыбку и запивать её пивом, передавая бутылки друг другу. Мир в их глазах казался совершенно иным, совсем взрослым, предоставленный восемнадцатилетним парням во всей его непредсказуемости и красоте. Им казалось, что летят они куда – то совсем далеко, дорога представлялась такой бесконечной за гранью доступного понимания. Остальные пассажиры, возможно, думали иначе. Они знали куда летели. Их лица были сумрачно обычны, озабочены проблемами новой жизни.
Прошло шесть часов, объявили посадку на рейс до Хабаровска и молодые бойцы, взяв свои пожитки, сонно потянулись на регистрацию. Все молчали, хотелось спать. Они летели, опережая своё время. Смена климата, часового пояса и пиво делали своё дело. И снова, Ту 154 в своём полупустом салоне повёз призывников всё дальше на восток. Едва самолёт взлетел, все тотчас погрузились в сон. Марьин не спал, он думал о Светлане, а ещё больше о себе, о своём потерянном состоянии души. Он не понимал, что же хочет от этой жизни, но уже осознал и осознал давно, что без этих дорог и перелётов тоже не сможет представить своё будущее. То, чувство, которое приходило к нему всякий раз, когда он уезжал куда – то и прощался с дорогим сердцу человеком, давало ему свободу осмысления. Без неё, он не смог бы существовать, без образа любимой женщины, который отчасти соответствовал Светлане, отчасти другой, женщине – призраку, который создавала безграничная фантазия этого человека. Преодолевать, и в тоже время неоднозначно чувствовать эти расстояния было для Марьина не просто работой, а устоявшимся состоянием его самого, от которого он получал и удовлетворение и недовольство. Он с нетерпение ждал своей следующей командировки, а потом, когда порядком истратив сил, возвращаясь, домой проклинал всё на свете. Проходило время и ст. лейтенанту становилось невмоготу сидеть на одном месте. Так было всякий раз и всякий раз повторялось. Это стало образом жизни. Сейчас Владимир Марьин пытался увязать себя с семейной жизнью, его как всегда мучили мысли о потерях и приобретениях. Чего он лишится и чего он получит – вот эти вещи уже долгое время не давали ему покоя. Марьину не хотелось ничем жертвовать, не хотелось ничего терять. Он был очень самолюбив, отказаться от своей свободы ради, пусть даже любимого человека было бы невыносимо. Марьин понимал, что изменить себя ему будет трудно, а может и невозможно. Молодой мужчина сидел в кресле самолёта и ощущал себя словно рождённым для него, словно оно предназначалось ему самой судьбой как никакое другое кресло: в штабе или казарме, в автомобиле или в офисе. Он понимал, что променять это кресло на домашнее кресло перед телевизором в семейном кругу будет не просто, и что жена и возможно дети не заменят ему тех людей, которых он сопровождает, его попутчиков, пассажиров - случайных и неслучайных людей дороги. Марьин вслушивался в гул самолёта и осознавал, что будет скучать по нему как по любому другому шуму мотора – звукам дороги, как другой человек скучает по голосу любимой женщины, крикливой возне его детей. Как только он подумал о женщине, о своей собственной семье, то снова инстинктивные желания стали перебарывать прежние мысли. Марьин нервозно закрыл иллюминатор и, приняв удобную позу в мягком кресле, заснул.