Не важно, есть ли у тебя последователи,
А важно, есть ли у тебя преследователи.
Философема.
Карьерные дипломаты - это кладезь точного и наблюденного. И говорил карьерный дипломат мне про Данию:
-Вот же Дания, не поверишь! Можно быть там безупречнейшим человеком - и преследователей не иметь! А попробуй-ка это в России!
Да. И не поймешь, отчего это так: всю жизнь человек живет в городе, а не микитит в городской сложной жизни. Такая водится наивность и простота.
Ведь надо, скажем, человеку в городе Хабске (улица Карла Маркса, дом 33) посетить третий этаж, так он не поднимется сперва на шестой, как все жители этого дома, а оттуда не спустится на искомый третий, как все привыкшие к этому люди (так уж причудливо построен дом). Нет, он будет стоять на третьем этаже в стену лбом и яриться:
-Хулиганы в строительстве! Я этого так не оставлю!
Не хочет человек маневрировать, колотится в стену, застегнутый на все пуговицы, тогда как все прочие с третьего этажа давно уж в пижамах и шлепанцах приступили к десерту.
Зигзаг - вот нормальное движение в городском обиходе, и пора бы многим перековаться, понять. Зигзаг - путь к успеху и достижению цели.
Так что даже маляр в частном найме, колупая шелушение стен, не сусолит как прежде, не мекает, а делает финт и вольт, вперяясь глазом в подрядчика:
-Полтораста гони! "Чувство цвета является наиболее популярной формой эстетического чувства вообще". Карл Маркс, "Критика политической экономии"", Госполитиздат, 1949, стр. 155.
С понятием сказано, и язык прилипнет отторговывать сумму до ста, и стр. 155 сама собою замкнется немедленно на кассу взаимопомощи.
А кто-то не понял велений времени, продолжает биться в жизни анфас.
Так лежал на кушетке в гор. Путейске машинист В.Гутников, курил и курил, и две пепельницы, как большими червями, набиты были окурками. И вставал поутру машинист Гутников, так и упорствуя в своих заблуждениях, шел на службу набивать себе шишки. Простая душа.
Прошлая жизнь никогда не занижала ему норм отпуска в одни руки моральных и философских ценностей. И подтверждалось это за тридцать лет непростой его службы полусотней почетных грамот, двумя орденами, бессчетностью премий, почетными званиями.
Он пришел к паровозу почитай что подростком. Лет на тридцать раньше, чем сверстники, заработал эти профессиональные морщины у глаз - от ветра в лицо, от смотренья вперед. Поднял детей. Учеников вырастил кучу. И вот на анкету "ИДЕТЕ ЛИ ВЫ НА РАБОТУ С РАДОСТЬЮ" ответил вдруг: "С НЕНАВИСТЬЮ".
Зачем разлюбил?
Затем, что вызвали знатного машиниста в депо.
-Большая честь, Владимир Иванович. Совесть у тебя в каждом глазу горит, и быть тебе общественным инспектором по безопасности движения. На мандат - и желаем.
Тут повел свои большегрузы Гутников уже в новом качестве. В соответствии с приказом товарища Ц (на железнодорожном языке - сам министр!) стал вносить замечания в книги: в книгу неисправностей и книгу замечаний. Ибо железная дорога, она, конечно, железная, и колокол есть, и околыши, и расписание врублено в стену, и незыблемость вроде, но для опытного глаза - ё-ё! Поглядеть, вот плакатик имеется, нарисован машинист электровоза, эдак плево орудует с током в 27000 вольт, и пацан его нарисованный искричался с угла плаката:
"ПАПА, НЕ ЗАБЫВАЙ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ Я!
Плакатик есть, но вот одного человека в депо жжет ток, еще троих жжет он же. Переменный ток дает инвалидов, постоянный - покойников. Видно, мало в этом деле плакатика, надо меры и меры! И принимать их!
И пишет Гутников в книги, затем, согласно приказу Ц, ждет ответа в десятидневный срок от деповской администрации. А нету ответа. Чу - и книга неисправностей вовсе исчезла. И даже в полумраке депо было машинисту Гутникову евангелие от ревизора Ромина,: слышь, общественник, ты принципиальности своей вольтаж поубавь. От тебя беспокойно стало.
Ему бы понять, что стена. Ходить через шестой этаж на свой третий, зигзагом. Но у него была тяга - спрямлять. Он этого вредного качества и принес машинист Гутников администрации тормозной шланг, прорезанный по длине: глядите, что могло бы случиться. Делаю запись: халатность сцепщиков.
Тут сказало раздумчиво руководство депо (как бы не Гутникову, а так, во Вселенную).
-Вот обстояние дела какое, даже рвется из груди ха-ха-ха. Не платили раньше за обнаруженную трещину в тормозном кулаке - так и не было трещин, а стали платить - у людей все потрескалось, аж прорезаются шланги! На глазу у людей как рентген вскочил!
Повернувшись так, что скосились и каблуки, ушел Гутников, хлопнул дверью.
И все чаще, придерживая пальцем дерганье века, выходил от начальства инспектор, садился на тепловоз, трогал состав и думал: ну, не заметить бы ничего, не писать!
А вот подожгли травы в степи, и шпалы занялись от пожара, остановлен состав, своими силами потушено - как не писать?
Или на рассвете, в тумане, ведет он состав с демобилизованными. И тут груда какая-то рисуется на переезде, и экстренное торможение, скрежет, лязг, не доехав до дома родного - увечатся, падают с полок солдаты, и остановились в двадцати метрах: трактор горой стоит на путях, пьяный как грязь тракторист возлежит в кабине - как не писать?
И ведет он поезд к Шиповскому разъезду, скорость семьдесят километров, молчит поездная рация, все спокойно, никакого предупреждения - и неожиданно за полкилометра путейский подъемный кран выносит стрелу к нему на пути! Снова экстренное торможение, и почти впритык был тормозной его путь. Как же тут не писать, как не пойти к товарищу Кальту, начдепо: товарищ Кальт! Дисциплина у нас…Негласность у нас…Куда катимся?
Пошел, но нарвался на знак перстом: «С глаз долой уйди, Гутников! Не могу от тебя!»
А уж "не могу" верховного руководства - это как следует "не могу", ВЫСШЕЙ МЕРОЙ.
И в свете всего вот этого заносит ногу на ступеньку локомотива Гутников, как вдруг ощущает теребленье за хлястик, стоит за спиной инженер Живаго, нюхнул верх, говорит:
-Ты "под мухой", Гутников. Тебе в рейс нельзя.
Тогда слез машинист с тепловоза и сел на ступеньку.
-Живаго, - сказал он, - тебя не мать родила. Что же вы делаете с человеком, со мною? Всю жизнь перед рейсом я капли не выпил, все люди в курсах!
Сгорбил плечи, пошел в здравпункт, дул в позорную трубку, взял справку: никаких паров нет, в рейс допущен.
Пошел в новый рейс, - а его снова за хлястик: подуй. И было, видимо, указание здравпункту в депо: обнаружить во что бы то ни стало пары. Поэтому фельдшер трубку хвать - и за спину: Гутников пьяный, снять с рейса!
Стало быть, немедля поехал он в центральную клинику города, там дышал, приседал, вставал в позу Ромберга, привез справку: ни в крови, ни в глазах, ни в кончиках пальцев ничего у него нет в помине.
Так что же, мерзавцы, вы делаете с человеком? За что? За предотвращение человеком десятков аварий?
А то ли еще можно сделать, чтоб угодить начальству. Взять - да по темному времени ухи с шапки ему оторвать. Да по морде, по морде!
Осуществили, Пошли под суд, но уж здоровье Гутникову пошатнули.
-А еще нарушение труддисциплины составить и тринадцатую зарплату скостить!
Подтасовали, скостили. Потом пришлось возмещать, но уж он помыкался, походил! Не жизнь ему пошла, а только комплекс представлений о ней. Нервы - струна. Афиша висела:"Первый учитель", так он ее прочитал - "Черный пудель". Вот начальство его припекло! Еще немного - он в больнице у невротиков и приветиков своим человеком будет.
А дело катилось черт - те куда. Взламывались на красный свет стрелки. ЧП из ЧП - множились просто проезды на красный. И словно по их числу в локомотивном депо Путейска стояли переходящие знамена и присуждалась денежная премия от самого товарища Ц!
На свете случаются жутковатые вещи. Не так уж много осталось в морях ластоногих моржей и тюленей. В разрезе этой немногости мне жутковато, когда книги о моржах и тюленях выходят в издательстве "Пищевая промышленность". И разве не жутковато вручение денежной премии товарища Ц путейцам в Путейске? Причем - первой премии! А что же делается тогда у вторых? Как писал Вс. Вишневский: «Вальс агонизирует?»
Тем временем в локомотивном депо спросил я начальствующих:
-Почему вы так относитесь к Гутникову? Ведь золотой человек!
-Разве плохо относимся? - удивилось начальство. - Если бы плохо, мы б на нервную комиссию его отослали. Наверняка не пройдет.
Тем временем дома сидел на кушетке Гутников, разбирал свою почту, и здесь было письмо от самого товарища Ц: "Желаю Вам успеха в новом году, в Вашей личной жизни и еще большей непримиримости в борьбе за безопасность движения как общественному инспектору".
Желаем вам, настоящий гражданин своей страны.
-Желаем вам! - присоединяется жилец третьего этажа, пролезая к себе через шестой. Именно непримиримо. Как подсказывает начальство и совесть!