**8**
Мои барабанные перепонки, наверное, готовятся к разрыву. У меня такое чувство, что это происходит не со мной. В который раз, не со мной.
Мне так скрупулезно жалко, что я пропустил этот вечер в компании с Люси, что я врубил Depeche Mode на полную катушку.
И я следую их совету, наслаждаюсь тишиной. Только моя тишина в их присутствии.
Когда я смывал со своей головы въевшийся запах марихуаны, то думал лишь о том, что никогда больше не захочу ее курить. Снова и снова в моей голове всплывали какие-то обрывки того дня. Я толком то и не помню ничего. Это как обычно.
Эхом проносятся чьи-то слова. И я уже валяюсь укуренный в хлам, на полу у Кэрола.
**
Сегодня я закончу свой стих для конкурса. Я это планировал еще пару недель назад, но тогда со мной что-то случилось, и я не сумел закончить начатое. Только вот я опять не черта не помню.
Дно моей кружки, теперь, похоже на какую-то черную дыру. Протирая его изнутри, как только могу достать пальцами, я будто рисую на этом осадке. Получается, что круг дна теперь очерчен белым, а внутри все еще темное пятно. На стенках кружки тоже налет. Но я никогда ее не мою.
Понимаешь, сейчас она выглядит именно так, как может выглядеть кружка, из которой пьет черный, только что сваренный, кофе человек, на протяжении определенного времени. И она своеобразное мерило.
Допустим, я точно помню, что первый раз заварил в ней свое ночное кофе 11 августа, это был тот день, когда я сел за написание конкурсного стиха.
Получается, намыть я ее должен лишь, когда закончу свою работу.
Не подумай, она не настолько плохо выглядит. Хотя, все же плохо.
**
Люси звонит мне с самого утра.
Ей не понравилась моя идея не ходить на презентацию.
Наверное, ей опять пришлось проводить все время с этими привычно странными дядечками и тетечками, одетыми в дорогие меха и попивающими игристое шампанское из высоких бокалов, презренно осматривающими официантов, и грубя за каждую мелочь.
Она думает, что я затеял игру в кошки мышки.
Она хочет быть кошкой.
Люси не устает набирать мой номер. Она звонит мне до тех пор, пока заряд ее мобильника позволяет ей.
**
Не все так просто в мире искусства. Каждый день кто-то теряет цель.
Кто-то постоянно пытается покончить со всем этим. Покончить с собой.
Потому что не он был первым, потому что кто-то чуть раньше его изобразил девушку с персиками именно так, как задумал изобразить ее он.
Каждый день всплывают все новые подробности из жизни уже умерших деятелей искусства, а хищная толпа не устает перемалывать им кости.
Кто-то говорит отчаянную правду, потому что когда-либо знал "деятеля" при жизни, а кто-то, не имеющий такого доступа к личному и сокровенному, просто придумывает ложь. Скверную контрастную ложь, которая даже выглядит ложью. Но, все же, иногда ему верят.
**
Моя оправдательная ложь звучала вполне убедительно, если бы только я смог так же хорошо играть, как писать сценарии.
Люси совершенно не глупая девушка, она быстро меня раскусила, тем самым поставив в неловкое положение. Она затеяла этот ужасно нудный разговор.
Она говорит, что не знает меня наверняка, и что все эти приемы, всего лишь шанс изучить меня лучше. А я брезгую всем этим, и это характеризует меня не в лучшую сторону.
Она говорит, если я хочу иметь не просто пару книг, выпущенных в тираж, а свой круг так называемых поклонников; если я хочу, чтоб меня действительно читали, а не листали мою усеянную картинками книгу, в то время, когда ждут, что вот-вот должна выйти в свет какая-нибудь на самом деле стоящая для прочтения книга, то я должен ее слушать. Я должен прислушиваться.
Она говорит, что простая шумиха вокруг моего имени, которую она может учудить сама, может организовать мне неплохой пиар в некоторых кругах, но также она говорит, что это может быть не настолько хорошо, как звучит.
Поэтому, по ее мнению, я и должен бывать на таких мероприятиях, должен общаться с правильными людьми, людьми которых она одобряет.
Люси говорит мне, что она, в каком-то роде, мой личный агент, только мне не нужно ей за это платить. Я просто обязуюсь выполнять все ее поручения и следовать ее инструкциям.
***
-Представляешь, сегодня Ким выписали из больницы, было бы не плохо ее навестить,- Кэрол бормотал так тихо, что я не услышала бы его и в бодрствующем состояние, но мой полудрем - мое смягчающее обстоятельство.- мы бы могли заглянуть к ней после твоей дневной смены, как думаешь?- и я видимо ему пару раз кивнула. По его словам в знак согласия, но на самом деле, мне просто хотелось, чтоб он заткнулся.
***
Прошел уже месяц с момента, как я не была в клубе. Мне постоянно названивала та девушка с рыжими волосами, Люси.
Она просила меня приходить на их вечерние собрания, она просила меня, хоть изредка, заглядывать к ним и она просила раз в неделю, хотя бы, звонить ей.
**
Так хорошо утром мне еще не было.
Тосты поджарились в самый раз, и это поднимало настроение еще больше, чем даже то, что мой будильник прозвенел почти вовремя.
Я, будто, неделю не ночевал дома, а точнее не просыпался.
Моя мама думает, что я какой-то шизанутый фрик. Я встаю почти каждое утро с новым диагнозом, как всегда не доволен жизнью и своим завтраком.
Сегодня я закончил конкурсное стихотворение.
Я взял его в пансионат, что бы прочесть миссис Купер. Эта добродушная старушка, похоже, единственный здравомыслящий человек во всем этом здании, включая Джима.
Миссис Купер в молодости была преподавателем, у нее несколько высших образований и еще она состояла в клубе, о котором нельзя говорить. Это был закрытый клуб литераторов, которые укрывались от военных действий. От любого вида военных действий.
В общем-то, это все, что я знаю об этом месте.
Миссис Купер обозвала меня маразматиком, и даже сочинила похабный стишок с упоминанием моего имени.
Она сказала, что все те стихи, которые я читал ей на протяжении нескольких месяцев полное дерьмо, будто их писал вставший из могилы чурбан, которого только что хорошенько пнули под зад.
Она сказала, что они красиво сложены и рифма и смысл все как надо, но в них совершенно нет меня. Они выглядят специально написанными, а стихи такими быть не должны.
Она говорит, если я хочу чтобы люди не просто говорили, как прочитали мою книгу и что мои стихи легко читаются, а хочу заполнять души этих людей, хочу быть их внутренним отголоском и хочу радовать не только экстравагантностью слов, но и эмоциями, то я должен писать стихи спонтанно. И это, действительно, должно происходить внезапно.
Она посоветовала некоторое время просто ничего не писать. Совсем ничего.
Она сказала, что в 99% случаев, это работает, а если я из оставшихся 1 %, то я ничего и не потеряю.
Еще она сказала, что самое первое мое спонтанное стихотворение она хочет прочесть, сразу после того, как я его напишу. И я ей пообещал.
***
Люси долго звала меня на этот фестиваль ромашек.
Осточертели мне все ее замашки вывести меня в люди. А фестивалем ромашек я его обозвал, потому что все там пьют только ром и одеты как хиппи. Вот и пришло в голову...
Она все еще уговаривает меня.
Мне ничего не остается, как согласится, хотя нет, варианта все же два. Я могу выпрыгнуть в открытое окно, из нашей квартиры, пролететь 8 этажей, не считая нашего собственного, и быть расплющенным, как сухая коровья лепешка, только без присущего ей аромата, что к тому времени будет уже совершенно не важно.
**
Я срываюсь с работы. Уговариваю Джареда одолжить мне его корыто.
Быстро принимаю душ и несусь к шкафу, за чем-нибудь чистым, хоть отдаленно напоминающем выходной парадный костюм, в котором было бы не стыдно показаться.
Но, увы, мой шкаф забит всем кроме этого самого костюма. Там есть наряды для посещения рок концертов, есть наряды для катания на скейте или роликах, там большое количество разных джинсовых вещей и мои старые кеды, которые уже давно были бы на помойке, если бы не моя ненависть ко всяческим видам перемен.
Там есть носки, парами и порознь, есть чулки, в таком же ассортименте. Иногда мне кажется, что в те ночи или дни, которых я не помню, я наряжаюсь в проститутку – трансвестита, с отменно плохим вкусом, и гуляю, может быть, по району или даже в нескольких кварталах от сюда, а когда мне везет, могу даже попасть на шумную вечеринку, после которой уже просто совсем невозможно восстановить хоть частичку из моих прежних воспоминаний.
**
-Люси, я буду у тебя через, примерно, 8-10 минут! - выкрикиваю я в трубку, когда не совсем ровно захожу в поворот на машине Джареда, а Люси, тем временем, не перестает мне названивать, - Да, черт возьми, я подобающе выгляжу! - она сводит меня с ума. Иногда мне хочется взять ее рыжие волосы в одну руку, а шею в другую и, как бы выбирая между тем и другим, думать, обо что же я ее приложу.
И это не совсем нормально, я полагаю. Просто иногда мне хреново и без ее нравоучений. Она все равно, что мама, только ей все же не скажешь отвалить, потому что мама то поймет, а вот девушка из кожи вон лезущая, чтоб дать тебе второй - последний шанс, даже не знаю. Черт.
**
Все они так смотрели на меня. Будто я и, правда, фрик. В их глазах читалось это презрение, которым дети из богатых семей, имеющие все, что только могут пожелать, одаривают тех детей, что из семей простых рабочих, имеющих только то, что могут позволить им купить их родители, которые иногда бьют друг друга, а потом делают вид, что все как надо и пьют вместе на кухне и опять распускают руки, а иногда даже на глазах у своих детей.
Все они думали, что я пьяный прохожий. После поездки на машине Джареда, мой прокатный костюм мог слегка помяться, но что могло вызвать такое удивление у толпищи народа, пытающихся ничем себя не выдавать, пытающихся сделать вид, что их тут вовсе нет, до того как их будут представлять и знакомить с остальными невидимками.
В зеркале я видел чуть помятого, как и ожидалось, себя, но ничего больше.
Может моя прическа окончательно вышла из всякой моды, что они так сильно шокированы и пытались всячески мне об этом сообщить. Завуалированный саботаж.
Люси подбежала ко мне, увидев удивленные лица толпы. Неоригинальность ее слов была настолько очевидной, что мне хотелось глубоко зевнуть.
Я, как всегда, выглядел ужасно, и прическа моя оставляла желать лучшего, ты банальна, детка.
Но ее кудряшки так красиво блестели, что я, как идиот, только и делал, что кивал, сам просто наслаждаясь волнистостью ее локонов и пытаясь ощутить их аромат.
***
Когда я просыпаюсь в чужом доме, мне кажется, что все перевернуто с ног на голову. Что вокруг все словно плывет, будто мое зрение настолько рассеяно, что может выделять только блики из общей картины.
Когда я не могу найти своих разношенных тапок, это приводит меня в ярость, хотя иногда я отделываюсь фразой "дерьмо!". Бывает раз, бывает раз несколько, но чаще, все же, несколько, и с нарастающей интонацией.
На мне темно-серый костюм, будто снятый с одного из тех стариков, кто все-таки не смог всецело оценить качество сервиса обслуживания нашего пансионата и отбросил коньки в самый неподходящий момент, например, когда ему следовало расписаться на чеке, по ежемесячной оплате, но самое печальное, что этот больной труп деда, на самом деле, единственный, кто мог оплатить свой счет в пансионате. Потому что у него нет семьи, нет родственников и знакомых тоже нет. А даже если бы и были, то они, следовало подумать, сделали бы вид, что не знали его, как и вы, как и я.
Этот костюм велик мне, но в целом не на много. Он мужской.
Я опять не могу вспомнить, что было вчера, и как прошла моя встреча с Люси.
Люси говорит, мы провели вместе не только вечер, но и ночь.
Она говорит, что я это, как ее сокровенная мечта, но она хочет, чтобы это осталось между нами.
Она говорит, что мой навязчивый снобизм и нарциссический эгоизм это то, что ее привлекает в мужчинах, но то, что я все же девушка, ей нравится еще больше.
Она говорит, что я разжигаю огонь.
***
Она поясняет мне, что ее волосы будут окрашиваться долгое время, в разные цвета, как только ей вздумается. И это будет весьма символично.
Она говорит, что если вдруг она покрасит их в розовый, то это, определенно, будет намеком на то, что она не прочь связать себя отношениями с кем-то.
Если ее волосы будут синими, то вся ее жизнь идет к чертям.
Если зеленые, значит, она просто еще не выбрала в какой цвет окраситься, но так как это дело уже вошло в ее ежемесячный план, она просто взяла зеленый и сделала это.
После этого я перестаю слушать ее, в моей голове гулко проносится мысль о том, что я, возможно, переспала с ней и что, возможно, я могу себя недооценивать.
Все же не понятно, с чего вдруг на мне этот жуткий мужской костюм. Это наши ночные игры? И я спрашиваю Люси, зачем я его напялила.
-Я не знаю, ты пришла в нем на прием, но смотрелось это жутко глупо, поэтому мы ушли раньше. Я сказала всем, что ты думала, будто будет маскарад.
После ее слов, мне стало как-то многозначительно плохо. Я не пила и не курила, это значит, что вряд ли, мои провалы в памяти связаны с моим неумеренным запоем. Все стало запутываться еще больше.
-Получается, я сама решила придти на сборище всяких заумных тоскливых, не умеющих шутить, а может просто и не понимающих шуток, людей. Сама не понятно зачем, напялила на себя этот затасканный, потрепанный костюм, увы, не первой свежести. И сама удивлялась, почему весь зал озадаченно таращился на меня.
-Что серьезно? Ты наверняка чего-то мне не договариваешь,- я была так запутана, что было бы ужасной глупостью оставить этот вопрос не решенным.
Но Люси не сказала мне в тот день ничего, чего бы я сама не знала.