Врача вызывали?

В издательстве «ЭРА» вышла моя книга «Врача вызывали?»

Вот что пишет о книге издатель Эвелина Ракитская член Союзов писателей Израиля и Москвы:
"Книга Вадима Рубинчика написана лёгким, живым языком и будет интересна широкому кругу читателей. Юмор, жизненный опыт, любовь к людям, - вот что отличает его талантливую книгу. Думается, что Вадим Рубинчик - один из самых интересных прозаиков русскоязычного Израиля".

В бумажном варианте книгу можно заказать здесь:

«Врача вызывали?» – это сборник  рассказов с, казалось бы, совершенно не связанными сюжетными линиями. Но их объединяют друг с другом главные герои, хронология повествования и, конечно же, тема любви, дружбы и поиска своего места в жизни.
 В книге описывается  жизнь студентов-медиков. Друзья учатся в институте и подрабатывают в довольно необычных местах. Таких, как лаборатория по забору трупных тканей, реанимация, "зондер команда", морг. Несмотря на специфический колорит, присущий вышеперечисленным медицинским учреждениям книга написана с юмором, и  совершенно не мрачная. Невероятные приключения и любовные истории стремительно сменяют друг друга. Действие происходит в Минске в 80-х годах прошлого столетья. Книга не автобиографическая, однако, описанные события имели место быть… Так или иначе

На первый взгляд, книга носит развлекательный характер, однако заставит читателя задуматься и не раз.

 
Вступление

Минск --- город моей пролетевшей, как волшебная птица, юности…  Да что там юность… Жизнь мчится с бешеной скоростью. Однако останавливаться нельзя… Ибо остановка означает смерть. Однако я зачем-то постоянно оборачиваюсь, хочу ещё раз взглянуть  на прошлое, ещё совсем недавно бывшее настоящим. Ах, как порою до чёртиков хочется вновь пережить те года, что мелькнули весёлой минутою. Снова  шалить и творить бесконечные глупости...
Наверное, я просто скучаю по ушедшему времени, когда все мечты самые дерзкие и невероятные казались возможными. Эта книга -- легкокрылый полёт к себе самому в то время, где уже никто не живёт… Друзья повзрослели и стали другими… Минск…   Люблю ли я его?… Конечно же…  Но не этот современный выросший в два раза город, а тот, в котором когда-то жил я… С толкучкой в транспорте, с бесконечными очередями, с дезодорантами, которые легко конкурировали с репеллентами. Со всей этой нудной и отупляющей промывкой мозгов… Но ведь это был просто фон для того захватывающего спектакля, который мы называем-- жизнь…

За знакомство!

У Валеры -- двойной праздник. Во-первых, он  поступил в мединститут, во-вторых, получил комнату в общаге. Причём «во-вторых» радовало его даже больше, чем «во-первых». Дело в том, что парень вырос под суровым родительским, а точнее – материнским, контролем. Отец полностью доверял супруге и  в воспитательном процессе, прямо скажем, принимал пассивное участие. То есть, он реально существовал, даже время от времени спрашивал, как дела, но основная тяжесть воспитания легла на плечи матери. Когда маленький Валерка появился на свет, ему сразу же было объявлено: «Во избежание всевозможных несчастных случаев и непредвиденных ситуаций всё запрещено категорическим образом навеки вечные. Просто на всякий пожарный случай».
 Слава богу, парень вовремя сориентировался  и неожиданно обнаружил, что не у всех сверстников установлен строгий тюремный режим, и стал готовить побег. Валера старательно штудировал школьную программу, хотя знал, что в реальной жизни ему пригодится максимум одна сотая из полученных знаний. Он специально спрашивал у взрослых, что они помнят из грамматики русского языка. Начал с соседей. Основная масса твёрдо знала, что «не» пишется с глаголами отдельно. Некоторые помнили что «жи» и «ши» пишутся через «и». Однако на вопрос, что такое деепричастный оборот, тётя Таня не ответила и вдруг заспешила на работу. А тётя Люда просто впала в ступор. И только дядя Вася честно сказал: «А хер его знает...» Потом подумал и спросил: «На фиг тебе это надо?» С химией, физикой и алгеброй дело обстояло и того хуже. Взрослые, только заслышав вопрос, разбегались, как ночные тараканы от неожиданно  включенного света. Единственным, кто давал хоть какой-то ответ, оставался дядя Вася. Он никуда не убегал. Потому что, как правило, всегда был слегка пьян, плюс – хромота, ещё с войны. Разнообразием ответов он, правда, тоже не баловал. «Хер его знает…» — вот стандартное умозаключение с небольшими вариациями, не вполне подходящими для цитирования в печати. Все опрошенные, без малейшего исключения,  являлись уважаемыми людьми. Следует отметить: не смотря на тотальную амнезию, они жили полноценной жизнью и даже наслаждались ею. Сам собой напрашивался нехитрый вывод: детей посылают в школу, чтобы по улицам не шлялись. А уроки задают, чтобы дома ерундой не занимались. Сами  же знания практической ценности не имеют и используются как отвлекающий маневр.  Короче, кто знает, поступал бы Валера в  институт или нет, однако жизнь в общежитии в силу географического положения полностью исключала возможность жёсткой материнской любви и являла собой символ заветной свободы, вседозволенности и счастья. Это и явилось основным фактором в решении получить высшее образование.
Соседом по комнате оказался здоровый спортивный парень со спокойным, невозмутимым, как у индейца, лицом.
-- Зеленцов, Зеленцов Сергей, – сказал тот и протянул твёрдую, как доска ладонь. Валера: представился и сказал:
 -- Расскажи про себя, а потом я. Ну чтобы знать «who is who»…
Сергей на мгновенье задумался:
-- Школа, медучилище, ВДВ, ПО (подготовительное отделение) — всё…
Валера засмеялся.
-- Ну, брат, ты я вижу, большой любитель поболтать! Если краткость – сестра таланта, ты  -- просто гений-самородок! Ну что ж, я принимаю вызов! Вот моя биография  -- школа!
Сергей улыбнулся, пожал плечами слегка и сказал:
-- А чего говорить… Поживём — увидим.
На том и порешили. Ребята разложили немногочисленные вещи и пошли в магазин за продуктами. Современная девятиэтажная общага одиноко стояла посреди абсолютно голого поля, словно заброшенный маяк. Она производила довольно странное впечатление, совершенно не вписываясь в общий пейзаж минского пригорода. До гастронома было километра три минимум. Ребята шли, общались, и время летело незаметно. Говорил по большей части Валерка, да так эмоционально и искренне, что в итоге Сергей тоже разговорился.
Когда проходили мимо винно-водочного отдела, Валера предложил:
-- Ну что, Серёга, возьмём бутылочку -- за знакомство?
Но тот ответил, не задумываясь:
-- Алкоголь-- яд. И вообще, я сюда учиться приехал.
Валера удивился, но виду не подал.  Ребята молча вышли из магазина, разговор не клеился. Валера шёл и думал, что бутылочка винца никак не помешала бы. Посидели бы, поговорили. Первый день – уроков пока не задали…  А Серый чувствовал себя неловко. Он поймал себя на мысли, что ему нравится общаться с этим шустрым хлопцем. Несмотря на внешнюю легкомысленность, тот прочёл гораздо больше Серого и вообще мыслит не по возрасту самостоятельно. Смеркалось, и ребята не заметили, как путь им преградили четыре парня. Лет по восемнадцать каждому,  не больше. Они стали так, что обойти их было невозможно. Коренастый крепкий хлопец одет в ветровку нараспашку, из-под которой виднелась тельняшка десантника. Он дерзко посмотрел на Серого и  выдал ритуальную фразу: «Закурить не найдётся?» Сергей не ответил. Он прекрасно знал, чем закончится эта дружеская беседа. Однако не боялся. Просто не хотел начинать первым и терпеливо ждал, когда парни начнут махать кулаками.  Если дело дойдёт до милиции, всё будет выглядеть как самозащита. Но Валера тем временем вышел вперёд и, как бы  между прочим, поинтересовался:
-- Десантура?
Парень замялся. Судя по возрасту, он ещё не служил армии вообще. И хлопцу, ясное дело, польстило, что кто-то принял его за бывалого армейца. Однако  соврать не мог --  неудобно перед друзьями.
-- Ты где служил? – словно не замечая замешательства, настаивал Валерка.
-- Да не-е… Это братана тельник… -- неохотно сказал любитель покурить на халяву.
-- Не горюй, ещё послужишь…  --  утешил Валерка. И парень, совершенно забыв, с чего начался разговор, вдруг разоткровенничался и рассказал, что троих его друзей призывают ровно через месяц. Причём,  всех в одну пехотную часть. А он будет служить один. И во флоте. Он ничего не имеет против, у него, можно сказать, морская душа…  Но три года – это же срок. Валера, естественно, согласился. Сергей стоял, слушал и ничего не понимал. Пять минут назад эти хлопцы хотели драться, а теперь делятся планами и сомненьями… Тут новый знакомый протянул руку и сказал:
-- Меня Михась зовут. Если тут, на Юго-Западе, какая непонятка – скажи, что ты мой кореш. Проблем не будет.
--  А я Бродяга,  -- сказал Валера. -- Мне везде хорошо…
-- Заметно,  -- засмеялся Михась. Ребята расстались если не друзьями, то добрыми приятелями. Некоторое время Сергей и Валера шли молча. Вдруг Сергей сказал:
-- Пожалуй, давай вернёмся-- винца возьмём.
--Так алкоголь же яд! — с притворным ужасом в голосе воскликнул Валера.-- И вообще я сюда учиться приехал—серьёзно добавил он передразнивая нового друга. Сергей  рассмеялся:
– Один ноль в твою пользу.
…Волшебный аромат яичницы, домашней колбаски и жареного лука наполнил маленькую студенческую комнату. Валера разлил «Агдам» в большие чайные кружки и сказал:
-- За знакомство!
Выпили, и Серый спросил:
--Скажи, вот ты попёр на него с открытым забралом. Ну, дистанцию сократил до нуля, руки  внизу… А если бы он тебе по челюсти въехал?
Бродяга пожал плечами:
-- Риск, конечно, есть. Но небольшой. Я этот сорт людей знаю. Главное, вовремя сбить с толку, переключить на другую волну.
 Сергей удивлённо поднял брови:
-- Ты что, всех людей по сортам расписал? Валера засмеялся:
-- Нет… Ещё не всех, но стараюсь…
-- А зачем?
-- Так интересно же, – удивился Валера. -- Представь, встречаешь человека и видишь: такой уже есть в коллекции. Ты уже знаешь, как он заводится и как им пользоваться.
-- Ты пользуешься… людьми?— спросил Сергей. В его голосе явно звучало осуждение. Валера налил вина и сказал:
-- Конечно. Вот и сегодня воспользовался.
-- Что-то здесь не так, что-то мне не душе… -- неуверенно сказал Сергей.
-- Тебе мешают ограниченные представления о жизни,  – самоуверенно заявил Бродяга. – Очевидно, слово  «пользоваться» настораживает и напрягает . Ты думаешь, что пользоваться людьми не красиво, не порядочно? Верно?
 Сергей кивнул.
 -- Но ведь пользоваться можно и хрустальной вазой – осторожно и бережно, не так ли? Ты, наверняка, имеешь в виду, что я использую людей в личных целях? 
Сергей снова кивнул.
-- Ну, так вот – не использую. Манипулирую только в порядке самообороны от дураков и прочей агрессивной братвы.
 Сергей помолчал и спросил:
-- Я чисто теоретически интересуюсь – а смог бы?
-- Конечно!—не задумываясь ответил Валера.
-- Так почему же ты не…?
-- Так не порядочно…-- не дал договорить Валерка
-- Но соблазн большой?—спросил Сергей.
-- Не-а… Так пошалить, подёргать немного за ниточки… Но не более того, — беспечно сказал Бродяга. -- У меня, как у настоящего самурая, есть кодекс чести.
Сергей не совсем понял, где кончается шутка, а где Валера говорит серьёзно. Но вопрос был принципиальный, и Сергей не отставал:
-- Но соблазн большой? -- Валера внимательно посмотрел на нового друга. -- Скажи, ты тех хлопцев мог бы вырубить за шесть секунд, правда?
-- Не вопрос, -- ответил Сергей.
-- Трудно было удержаться? — спросил Валерка.
-- Да нет… Зачем мне это? – удивился Серый.
--То есть, тебе никому ничего доказывать не надо. Ты и так уверен в своей силе?
-- Понятно... А ты -- в своей! — догадался Сергей. -- Ну, тогда другое дело. А то я уж думал, ошибся в тебе…
-- Не ошибся… Не ошибся, --засмеялся Валера и посмотрел на пустой фаустпатрон (бутылка вина 750 мл)
Вино закончилось незаметно. Было уже довольно поздно, но Серый решил продолжить разговор. Это было на него не похоже.
-- А знаешь, ты рассуждаешь как человек гораздо более взрослый… Откуда у тебя это?…
-- Мудрость что ли? – скромно подсказал Валера.
-- Ну, мудрость, не мудрость,— засмеялся Сергей.-- Но знание людей…
-- Трудное детство, -- задумался Бродяга.-- Нет, неверно… Достаточно обыкновенное детство. Однако, я был очень чувствительный и ранимый хлопчик. Жить было больно. Поэтому  очень рано стал задумываться о жизни… Каждый день думал… Давай лучше, я про тебя расскажу.
Сергей понял, что Валера не хочет вдаваться в подробности. Оно и понятно – всё таки первое знакомство…
-- Ну, расскажи, – не скрывая любопытства, сказал он.
-- Ты человек,  военный по духу. Любишь определённость в работе, в отношениях… Чтоб всё было расписано от «а» до «я». Люди у тебя тоже либо хорошие, либо плохие – без вариантов. Цели ясны и столбы помечены. Но…Но! В душе ты -- романтик. Тебе скучно от собственных планов. Тем не менее, все люди кругом живут также и по-другому ты просто не умеешь.-- Валера задумался на мгновенье, но вскоре продолжил. -- Иногда ты просто не понимаешь, зачем тебе всё это надо…Я бы сказал, ты -- гусар. Вот и усы у тебя, как у Дениса Давыдова. Чистый Поручик.
Сергей удивился столь точному и, главное, быстрому диагнозу своего внутреннего конфликта. Он всегда знал о нём, но не придавал особого значения. Неужели так заметно, подумал он, но спросить постеснялся и, стараясь перевести разговор на другую тему, сказал:
-- Почему именно Поручик?
-- Просто я других гусарских званий не знаю, -- засмеялся Валера. Несмотря на то, что всю жизнь Сергей был против кличек, ему неожиданно понравилось. Он на мгновение представил, как он верхом на лихом вороном коне с саблей наголо скачет впереди эскадрона…Улыбнулся и сказал:
--Ну,Поручик так Поручик…
Так Сергей Зеленцов с лёгкой руки Валерки стал Поручиком…

Через пару недель, на перерыве между лекциями Сергей подошёл к Бродяге и озабоченно сказал:
-- Я тут краем уха слышал -- нам третьего подселить хотят.
-- Хорошего мало. Больше народу – меньше кислороду — ясный пень. А кого?
-- В том то и дело, что неизвестно. Есть тут пару ребят, что живут рядом с Минском и выбивают себе общагу. Давай выберем сами, а то навяжут какого-нибудь дятла…
-- За кого мы говорим? — поинтересовался Валера.
-- Есть тут одна кандидатура, — уклончиво сказал Поручик. -- Со мной в группе учится --Толян… Может, знаешь?
-- Немного… Поёт хорошо. Нормальный хлопец, немножко инфантильный, правда, —высказал своё мнение Бродяга.
-- Он ещё боксом занимался, – сказал в защиту потенциального соседа Поручик. Валера понял, что друг уже сделал  выбор и просто в силу своей деликатности хочет, чтобы принятие решение выглядело совместным.
-- Ну-у, раз боксом занимался… Тогда без вопросов. Он сразу станет почётным членом нашего клуба. -- Поручик засмеялся, и было видно невооружённым взглядом -- он рад, что всё сложилось так просто.
Сергей сразу замахал руками Толику. Тот энергично закивал в ответ – дескать, понял -- и энергично сжал кулак на уровне груди. Бродяга отследил взгляд и воскликнул:
--Ну, баламут! Чего было сразу не сказать… К чему эти игры в демократию?…

А вечером ребята ещё раз выпили за знакомство, которому суждено было стать настоящей дружбой…Толик достал гитару и запел:
Во французской стороне,
Hа чужой планете,
Предстоит учиться мне
В университете.
До чего тоскую я,
Hе сказать словами.
Плачьте ж милые друзья
Горькими слезами.
Hа прощание пожмём
Мы друг другу руки,
И покинет отчий дом
Мученик науки…

В душе, словно чудесные цветы, расцветали всевозможные надежды. Они были совершенно неопределённые и абсолютно не конкретные. Скорее всего, это было просто смутное предвкушение счастья… А каким оно будет…Кто знает? То, что его может просто не быть – такой вариант даже не рассматривался. Юность… Наивная до глупости,  счастливая до идиотизма… и прекрасная в своей неповторимости…


Пуля – дура…

--У меня жена как пуля!
-- Что такая быстрая?
-- Да нет, такая же дурра!

Анекдот с бородой.

Бродяга сидел на лекции по истории КПСС и откровенно скучал. Он и так знал, что Ленин живее всех живых, что марксистско-ленинская теория непременно победит, потому как она единственно правильная. А почему она правильная, в те далёкие доперестроечные времена никто ещё не задумывался. Лектор искренне старался привлечь внимание неблагодарной публики. Он  постоянно двигался, шутил, рассказывал очень поучительные случаи из жизни классиков марксизма-ленинизма и даже из своей собственной. Настоящий массовик-затейник. Впереди сидящие студенты сосредоточенно конспектировали лекцию слово в слово, не отвлекаясь ни на минуту. И  лишь изредка перебивали оратора просьбой диктовать помедленнее. Позади Валеры расположились трое девчат – они постоянно шушукались и хихикали. Очевидно, это были очень умные девочки. Потому как не придавали всей этой истории ни малейшего значения. Через некоторое время одна из них, Жанка, протянула бумажку, сложенную вчетверо и подписанную «для Миши». Бродяга уже хотел передать её дальше, но девушка, с большим трудом сдерживая смех, громко прошептала «Прочти!». Валера удивлённо посмотрел на неё как бы желая убедиться, что Жанка не шутит и действительно хочет чтобы он ознакомился с этим сугубо личным посланием. Но та энергично закивала головой, и он развернул листок:

Милый Миша!
Ты произвёл на меня неизгладимое впечатление буквально с первого момента нашей случайной встречи. Твоя мощная фигура и очаровательная улыбка покорили меня. Я очень хотела бы с тобой встретиться после занятий. Приезжай сегодня на Главпочтамт в семь часов.
Жду с нетерпением.

Подписи, естественно, не было. Валера улыбнулся. Миша далеко не красавец, но это как раз вовсе не проблема. Для мужика внешняя красота—не столь важна, как говорится—не главная деталь самолёта . Дело гораздо хуже — Миша, человек странный, и, более того, -- смешной в своей странности. Двигается неуклюже, говорит и смеётся невпопад.  Для того чтобы разглядеть, что за этой неказистой внешностью скрывается доброе сердце, требовалось время и, главное, -- желание. А впечатление после первой встречи если и было неизгладимое, то -- строго отрицательное. Он явно не тянул на романтического героя. Более того общага, где живёт Мишка, находится на Юго-Западе, на самой что ни на есть окраине Минска. А почтамт --  почти в центре столицы, и  чтоб добраться туда-назад, потребуется часа полтора минимум. Ведь можно было просто сказать -- останься после занятий, пообщаемся. Жестокий развод -- подумал Бродяга. Однако Мишка из тех людей, которые просто созданы для того, чтобы над ними смеялись и подкалывали. И Валера передал бумажку, особо не задумываясь о последствиях. Наконец, лектор завершил обязательную программу и перешёл к произвольной. То есть стал отвечать на дополнительные вопросы. Ведь всегда найдётся идиот  или наоборот шибко умный, который обязательно задаст дурацкий вопрос.

Наконец пытка под названием «лекция по истории КПСС» закончилась, а вместе с ней -- и  все мучения на сегодня. Радостные  от этой мысли, первокурсники высыпали из учебного корпуса и через поле гурьбой повали в общагу. Миша не шёл, а парил, словно ангел над грешной землёю. Улыбка, широкая как первомайский транспарант, не сходила с лица. И вид его (и без того довольно бестолковый) можно было легко описать двумя словами: «придурок жизнерадостный». Что и не замедлил озвучить Толян. Но это нисколько не огорчило Мишу, он был погружён в сладкие грёзы. Счастье, как и положено, свалилось на парня столь неожиданно, что он немного растерялся и не знал, что  с ним делать. Наивный и доверчивый как телёнок, Мишка был на седьмом небе --  в него явно влюбилась какая-то замечательная девушка!  С другой стороны – первый семестр первого курса. Домашнее задание в медицинском, да ещё на первом курсе – не фунт изюму. Если даже пронесёт и к доске завтра не вызовут – всё равно боязно, а вдруг отстанешь от группы, а там и сессия не за горами… И Мишка, мучаясь сомненьями, решил посоветоваться. Ирония судьбы заключалась в том, что он выбрал для консультации Бродяга, который, как пионер, всегда готов к розыгрышу.  «Поезжай! Если женщина просит-- мужчина просто обязан!» – тоном, не оставляющим места для сомнений, заявил добрый советник.  Миша, обуреваемый противоречивыми чувствами, ещё раз побрился, вылил на себя треть бутылки одеколона и отправился на встречу с таинственной незнакомкой. Встречу, изначально обречённую на фиаско.
Вернулся он мокрый, замёрший и жалкий. Впрочем, как все одураченные влюблённые.  За окном лил, не переставая, холодный октябрьский дождь. Глубоко несчастный путешественник молча снял мокрую куртку, и тотчас пошёл к Валере. «Лажа получилась, западло можно сказать…» – растерянно сказал Миша и вопросительно посмотрел на Валерку, как на ближайшего друга. Именно, как на друга. Знакомы они были пару месяцев, и, честно говоря, Валера подкалывал его, так же как и все, если не больше, и  близким другом вовсе не считал. Однако Миша, очевидно, имел на этот счёт совершенно иное мнение. В  глазах его было столько наивности, недоумения и боли, что казалось, он вот-вот заплачет. Мишка напоминал маленького мальчика, которого жестоко и, главное, несправедливо  наказали. Несколько добрых лет он прозанимался греблей и по габаритам напоминал небольшой самосвал, Однако, в обычной, повседневной жизни был беспомощен и беззащитен, как черепаха без панциря. Валере стало довольно неудобно. То, что он не предупредил Мишку о розыгрыше, ему не мешало — неписаные законы не позволяли раскрыть чужую игру. Но просто отговорить от поездки он мог. Это было бы в пределах правил… И тогда Бродяга, испытывая лёгкие угрызения совести, как мог утешил Мишу сказав, что непогода, возможно, испугала хрупкую девушку. В конце концов, не все же, как он, готовы на мученья и страданья ради любви. Мише эта версия сразу понравилась, он подумал и успокоился. На следующий день девчонки подошли к Валере и спросили, ездил ли новоиспечённый Ромео на почту. «Ну конечно, ездил. Как нет?»,-- ответил Валера хотел что-то добавить, но передумал. Вечером после занятий Мишка снова подошёл к Валере, и, широко улыбаясь, обнажая крупные редкие зубы, а также дёсны, сказал:
-- Опять записку прислала. Ты был прав, её просто мать из дому не выпустила – ветер, дождь… ну ты понимаешь. Короче, сегодня в семь часов…
-- На почтамте? – поинтересовался Валерка.
-- На почтамте, -- ответил Миша и развёл большими как вёсла руками.
-- Поедешь? – спросил Валера, хотя был уверен на двести процентов, что ответ будет положительным. Миша радостно закивал.
-- А если тебе такую записку прислали, ты бы не поехал? – удивился он.
-- Мне бы не прислали, – уклонился от прямого ответа Валера. Он имел в виду, что не похож на идиота.  Но Миша понял это по-своему и по-дружески ободрил:
– Ничего, ещё напишут…
Валера вздохнул и сказал:
-- А то оставайся, завтра контрольная по органике… а хочешь, тысячу распишем…
 Но чем больше Валера уговаривал, тем больше у Миши крепла уверенность, что ехать непременно надо.
--- Представь только, – взволнованно говорил он, -- девушка под дождём добирается, ждёт меня, надеется… А я буду в тысячу играть.
-- Представляю,-- вздохнул Бродяга и добавил. – Ну, вольному воля, на худой конец -- проветришься… и беспомощно развёл руками. Сегодня совесть его была спокойна  и мирно спала. Ведь он честно пытался отговорить Мишку от ночного вояжа. Но всё равно, жалко хлопца… Когда через два с половиной часа несчастный влюблёный вошёл к Валере в комнату, тот даже не повернул головы. Миша подождал, потом покашлял, желая привлечь к себе внимание, но увидев, что:результат нулевой, глухо сказал:
-- Ты снова прав – я таки проветрился.
Он по-прежнему был обижен, но в голосе уже звучали нотки раздражения и злости.
--Хочешь чаю? Я только что заварил, – миролюбиво спросил Валера. Ему было чистосердечно жаль бедолагу, но помочь он ничем не мог. А говорить про неудавшееся свидание было и вовсе неприятно. Однако, друг, как назло, хотел обсудить все возможные причины  и варианты, оправдывающие или, хотя бы, объясняющие неявку любимой на столь важное мероприятие.
-- Валер, знаешь—я тут подумал… всё может случиться – может, гости пришли… И мать попросила срочно помочь приготовить стол? Может, она заболела? – с тревогой в голосе осторожно предположил он. Бродяга посмотрел на Мишку, как на тихо помешанного, и взорвался:
– Да объелась она гнилых груш, сидит сейчас в туалете и лупит тридцать три струи, не считая мелких брызг! Или обострение хронического шлангита! Мишаня, проснись, девочка шутит!
Но тот только грустно покачал большой головой и молча пошёл к выходу.
-- Завтра поедешь? – крикнул ему вслед Валера.
-- А она напишет?— с надеждой спросил Мишка.
-- Она будет писать, пока ты будешь ездить! – заверил Бродяга. Миша задумался, взгляд его затуманился, и Валера понял, что те картины, которые рисует воображение друга, делают его жизнь богаче, приносят боль и разочарования, обиду и злость, но обещают волшебную, романтическую любовь с первого взгляда.
-- А  знаешь что? – решительно воскликнул Валерка, --Поезжай, обязательно поезжай! – рано или поздно она поймет, что с любовью не шутят.
На  следующий день он сам подошёл к подружкам. И сказал:
-- Вы представляете, Мишка снова ездил. Но поражает не это. Он ведь даже не знает, кто ему пишет. Однако, готов страдать и мучиться. В нём такая огромная и, очевидно, невостребованная потребность любить и быть любимым… Кому-то сильно повезёт, очень романтически настроенный хлопец. Жанка фыркнула, всем своим видом давая понять, что это не её партия. Таня и Оля также последовали её примеру и даже издали похожие звуки, но Валера видел, что сделали они это чисто из солидарности с Жанкой.
На перерыве Миша подошёл к Бродяге и протянул листок.
-- Очередная любовная телеграмма? – холодно поинтересовался Валера.
-- Да нет, -- друг замялся. -- Я тут стихи написал…  Зацени.
 Бродяга с интересом посмотрел на Мишку. Чего-чего, а этого он от него не ожидал…
Стихи довольно казённым языком сообщали  о том, как холодно и одиноко влюблённому студенту стоять на почтамте, но надежда на встречу с неизвестной, но уже горячо любимой девушкой греет его израненное страданиями сердце. Вариация на тему «Мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви…», подумал Валера, а вслух сказал:
— Жизненно, много экспрессии… Убьет наповал, даже контрольный выстрел не потребуется… Если дойдёт до адресата…
-- В том то и дело, -- взволновано сказал Миша. -- Я же не знаю, кому передать…
 «Надо кончать с этим цирком,» -- подумал Валера и сказал:
-- Очень просто! Приди завтра на лекцию пораньше, чтоб никто не видел, и напиши на доске наш ответ Чемберлену. Кому надо, тот поймёт…
 Мишка горячо поблагодарил за конгениальную идею, и на завтра весь курс дружно читал и терялся в догадках, кто этот тайный Ромео, кому предназначено послание и, наконец, зачем предано гласности.

После лекции Миша подошёл к Валере и растерянно сказал:
-- Ничего не понимаю, – сейчас получил уже две записки – причём, написаны разным почерком и обе приглашают на почтамт.
--Ты стремительно набираешь популярность. Но должна быть и третья, – пророчески сказал Бродяга и, как показало время, не ошибся. К концу дня в большой, как сковородка Мишкиной ладони, аккуратно лежали три клочка бумаги. Все три радушно приглашали на свидание и соответственно обещали счастье неземное.
-- Валер, что делать-то? – жалобно спросил Миша. -- Все приглашают в одно время и в одно место…
-- Почерк разный?
Миша утвердительно кивнул. «Значит, сейчас девочки приглашают каждая по собственной инициативе, в тайне от подруг. Значит записки настоящие. Ай да Мишка, ай да сукин сын!» --подумал про себя Бродяга и сказал:
– А в чём проблема? Поезжай, если они такие дуры – ни ума, ни фантазии, – организуй среди них небольшой чемпионат по вольной борьбе или боксу. И та, которая выйдет в финал, – получит заветный приз…
 Но Мише было не до шуток:
-- Поехали со мной, – предложил он вдруг неуверенным голосом.-- Вдвоём, оно как-то веселее…
-- Спасибо, за приглашение, однако любовь -- дело сугубо личное, — категорически отказался Валера, и Мишка остался один на один со своим непростым счастьем.

Наступил вечер. Валера вышел на кухню и поставил на плиту чайник. Расположившись на столе, он болтал ногами, курил и думал о загадочности и непознаваемости женской души, и в результате – её непредсказуемости. Вдруг в кухню вошёл Миша, его коричневая куртка из кожзаменителя красноречиво говорила о том, что её обладатель только что делал под дождём пешие прогулки без зонтика. Валера посмотрел на часы, и спросил:
-- Что-то быстро, даже для первого свидания. Ты что не ездил?…
Миша неторопливо уселся на хлипкий казённый стул, расстегнул куртку и спокойно сказал:
-- Почему не ездил. Очень даже ездил..
-- Ну?! Не томи! – нетерпеливо воскликнул Валерка.
Миша пригладил мокрые волосы и невозмутимо, словно речь шла не о нём, начал:
-- Приехал я, значит, пораньше и спрятался в кабинке для междугородних разговоров…
-- Понимаю, -- перебил Бродяга, чтоб была возможность для отступления…
-- Ага… Ну, вот…  Почти сразу за мной пришла Жанка Голубцова,  а Оля Перевозчик и Светка Серова –одновременно, минуты через три. Что они говорили, слышать я, естественно, не мог. Но видно было: сильно удивились неожиданной встрече, потом замахали руками, раскричались – ссорились, наверно. Потом вдруг начали смеяться и ушли…
-- Скажи честно, ты не вышел?— догадался Валера.
-- Нет, конечно! – сказал Миша, и было ясно, что он полностью уверен в правильности своего решения.
-- Но почему?! Неужели, ни одна не понравилась?— изумлённо воскликнул Валера.
-- Почему не понравилась? Девки -- на пять баллов. Ты же знаешь… Да только мне надо что-то попроще… Посмотри на меня и на них…
 Бродяга надолго задумался. Резкий контраст между эффектной внешность девчат и простецким видом Мишки бросался в глаза и вызывал вполне понятное недоумение.
-- Но ведь девчата, в отличие от тебя, прекрасно знали, кого приглашают на свидание, — наконец сказал он. -- Это их личный, осознанный выбор! Счастье само идёт тебе в руки, а ты…
-- Головная боль и большой геморрой, а не счастье, -- рассудительно сказал Миша, встал и направился к выходу. На пороге обернулся и недоумённо спросил:
 – И что они во мне нашли? -- пожал широкими плечами, зацепился за дверной косяк и пошёл к себе в комнату.

-- Жалеть потом будешь, Мишка! — крикнул ему вслед Бродяга.
-- Не буду! – эхом донеслось из коридора, хлопнула дверь, и стало тихо…


На следующий день Жанка подошла к Бродяга и смеясь сказала:
--Ты знаешь, я с подружками, мы… в общем, мы как пули.
--Что, такие быстрые, пулей слетали на почтамт? – с невинным видом спросил Валера.
-- Да нет – такие дуры! А на почтамт слетали – можешь не сомневаться. А Мишка не приехал. Кстати, не знаешь, почему?
--Да приехал, приехал…  Только увидел трёх нимф волшебной красоты и испугался…
 Валера достал сигарету закурил и после долгой паузы наконец выдал:
-- Счастья своего он испугался…  Не поверил. Знаешь, так бывает – человек мечтает о чём-то, ждёт этого, не спит по ночам… и вот долгожданное счастье рядом – только руку протяни… А он вдруг отказывается… Понимаешь?…
--Не-а, -- честно призналась Жанка, но увидев разочарованный взгляд Бродяги, добавила. – Да поняла, поняла… Просто я так не думаю… Но в голосе её неожиданно прозвучали лёгкие, почти незаметные нотки грусти…



Лифчик из Берлина

Наступал новый 1981 год. Одни студенты уезжали домой, другие спешили в город к друзьям или родственникам. Общежитие беспокойно хлопало дверями, скрипело половицами и стремительно пустело. Подруги Беллы, соседки по комнате, тоже разъехались кто куда, и она не преминула этим воспользоваться. Заблаговременно сообщила родителям, что экзамен по биохимии выпадает на второе января и она просто физически не может участвовать в семейном празднике. Белла считала себя достаточно взрослой, чтобы, наконец, отпраздновать новый год самостоятельно, а не в тесном сжимающем горло кругу семьи. Она встречалась с Бродягой почти два месяца, но жилищно-коммунальные условия не позволяли им уединиться и как следует насладиться общением в более живой и  интимной форме. До новогодней ночи -- ещё три дня, а Белла уже знала точно, что 31 декабря комната её свободна, и строила далеко идущие, волнующие планы. Вечером Валера пригласил её в кино на последний ряд. «Чёрт, очки забыла!» -- расстроилась Белка. «Ты что кино идёшь смотреть?» – спросил Валера, и  она весело засмеялась.Ей нравились.немного грубоватые шутки друга
…После  фильма ребята не спеша гуляли по проспекту Машерова, и Белка, как настоящая женщина, начала разговор издалека:
– Где ты встречаешь новый год?
-- Не знаю… Знаю, что с тобой, только не знаю, где, -- самоуверенно ответил Бродяга. Девушка продолжала играть в невинное любопытство и спросила:
-- А какие у нас варианты? Хотя, на самом деле, ей хотелось сказать просто: «Белая ночь. Дамы приглашают кавалеров – встречаем у меня». Но она, в соответствии с воспитанием, полученным в школе и дома, лишь намекнула, что возможно подружки разъедутся.
-- Отлично! Мечты сбываются! — воскликнул Валера.
-- А если они не уедут? — поинтересовалась Белла.
-- Что-нибудь придумаем, -- беспечно сказал Бродяга, который верил в свою звезду и счастливый случай не менее, чем религиозный фанатик. Белла же всегда и во всём  сомневалась, поэтому не могла расслабиться и пустить дело на самотёк. Она обо всём заботилась и беспокоилась лично.

Тридцать первого в девять часов с шампанским и цветами Бродяга по-хозяйски постучал в дверь…
-- Мы ж договорились в десять? -- удивлённо спросила Белка
-- К чему эти условности? Счастливые часов не наблюдают! – сказал Валерка. Он был нетерпелив и начал целоваться, ненавязчиво раздевая подружку, как только переступил порог.
-- Давай подождём до нового года, ещё даже за стол не садились, – с легким упрёком сказала Белла.
-- Я, конечно, голодный, но не настолько, -- отшутился Валера. И Белка позволила случиться тому, к чему в тайне от самой себя давно стремилась…

Они лежали на Ленкиной кровати, потому что та стояла у окна, и дым от сигареты  вытягивало в открытую форточку. Молчали. Наконец Белка не выдержала и спросила:
-- О чём ты сейчас думаешь?
 Большого опыта половой жизни у Бродяги не было, но по рассказам старших бывалых товарищей он знал, что надо сказать что-то приятное. Как назло, ничего кроме «Post coitum omnia animalia tristia sunt» ничего в голову не пришло. (Каждое животное печально после соития). Явно не подходит—мудро  решил он и сказал просто:
--О тебе, о тебе думаю.
Тут же, как и следовало ожидать последовал уточняющий вопрос:
-- А что ты обо мне думаешь?
 Хочет, чтоб я сказал: «Люблю!», – смекнул Валера. И тут же озвучил свою догадку. Он не врал. Дело в том, что было ему восемнадцать лет, и он не видел тонкой семантической разницы между словом «люблю» и «хочу». В юности, как известно, каждую мгновенную эрекцию принимаешь за вечную любовь. Любая девушка, которая хоть немного симпатична, сразу нравится. А если она не симпатична, но улыбчивая, то, безусловно, становится симпатичной и нравится тоже.
--Правда, любишь? – не унималась Белка.
--Я тебе справку выпишу! – пошутил Валера, и подружка поняла, что большего не добиться. Вдруг она  посмотрела на часы и удивлённо воскликнула:
-- Полдвенадцатого!
 Ребята, не сговариваясь, бросились одеваться, чтобы встретить новый год как положено, за столом и с шампанским. Неожиданно раздался настойчивый стук в дверь. Валера вопросительно посмотрел на подружку – она недоуменно пожала плечами.
   -- Не открываем, – одними губами сказал Бродяга.
-- Дочка, это мы! -- послышался женский голос за дверью. Белла широко раскрыла глаза и рот, да так и застыла. Валера чертыхнулся и продолжил одеваться.
-- Ну, где ты там? Долго мы будем стоять под дверью? – раздался нетерпеливый мужской голос, и Валера понял, что папа тоже здесь. Белка потуже запахнула халат и обреченно пошла открывать. Перед дверью она постаралась придать лицу радостное и немного удивлённое выражение. Удивление без особых усилий  получилось предельно натуральным. А вот радость – так себе… Станиславский бы точно сказал: «Не верю!». Как говорится, над сценическим образом -- ещё работать и работать.  Валера уже успел одеться и даже расправил смятое одеяло. Родители и младшая сестра вошли в комнату  немедленно принялись  осматривать местность на предмет прямых и косвенных признаков половой жизни. Однако, на первый взгляд ничего подозрительного, кроме Валерки, разумеется, в комнате не нашли. Обнялись, поцеловались, и мама опытной рукой незаметно провела по дочкиной спине. Лифчика не обнаружила, скользнула ниже –  трусики явно отсутствовали. Белка осознала, что мамочку обмануть не удалось. В глазах её застыл смертельный ужас человека, висящего над пропастью, на дне которой ожидает голодный тигр. Каждое мгновенье казалось последним. И выхода, увы, не было!  Но мудрая женщина сделала знак глазами – дескать, не выдам родную дочь. Это, мол, так — исключительно внутренняя проверка. И как ни в чём не бывало, проворковала:
-- Как я рада тебя видеть, Белочка!
После повернулась к Валере и сказала как родному:
-- Меня зовут Лидия Георгиевна, это -- Валентин Егорович, а вот и Маруся – младшенькая наша...
-- Это Валера, -- сказала дочь и с благодарностью посмотрела на маму. Никогда она ещё не любила её так сильно.
-- Мы с Беллой учимся на одном курсе… дружим…Ребята в основном разъехались… Вот мы и решили отпраздновать новый год вместе, -- ненавязчиво объяснил своё присутствие в комнате Валера.
-- А что ж вы дверь заперли? – невесело и подозрительно спросил батя.
-- Пап, сегодня новый год! Может, кто выпьет и по ошибке завалит… Мало ли что, -- миролюбиво объяснила Белка. Но папу ответ совершенно не убедил, и он беспокойно рыскал по комнате, словно ищейка, которая сбилась со следа.
-- А что кровать не заправлена? – сердито спросил он.
-- Это Ленкина кровать! Она вернётся, я  сразу спрошу…-- дерзко ответила дочь. «Похоже,пронесло,» -- подумала она и добавила:
 --Прямо следствие ведут знатоки! Майор Знаменский, прошу к столу. Скоро уж полночь…
 Батя, не найдя никаких улик, сел, но взгляд его продолжал блуждать по комнате и на лбу у было написано крупными буквами «Я не верю в платоническую любовь», а ниже -- чуть помельче: «То, что улик не нашёл -- вовсе не значит, что их нет». Лидия Георгиевна тем временем распаковала сумки, и на скромном студенческом столе появились замечательная утка с яблоками,  холодец, большая банка салата оливье, солёные грибы, кислая капуста и другие не менее аппетитные вещи. А ещё -- большая литровая бутыль с домашним красным вином и коньяк. Для бати, наверное, догадался Валера. Он вопросительно посмотрел на Белку: оставаться или поздравить и потихоньку свалить? Но Валентин Егорыч опередил дочь и неожиданно гостеприимно сказал:
-- Валера, присоединяйся. Ты что пьёшь?
 Валера чуть было не выпалил по-пионерски: всё! Но вовремя спохватился и как бы неуверенно пожал плечами.
-- Ладно, женщинам -- вино, а мы с тобой – коньячку...— довольно дружелюбно сказал Белкин папа.
 Выпили и даже успели проводить старый новый год. Из старого чёрно-белого телевизора ещё более старый Брежнев выдал не прожёванные поздравления советскому народу, а также пожелания здоровья, успехов в труде и личной жизни. Забили куранты, и новогоднее настроение (хоть и с опозданием) пришло к Валентину Егоровичу. Он начал расспрашивать студентов о быте, об учёбе, его интересовало практически всё. Алкоголь расслабил и слегка притупил бдительность, напряжённость исчезла почти полностью. Коньяк подходил к концу. И предусмотрительная маман достала вторую бутылку.

Маруся незаметно покинула стол, улеглась на Ленкину кровать и моментально уснула.
--Долгая дорога, час поздний – ей то ещё и десяти нет… Умаялась…-- с трогательной теплотой сказала Лидия Георгиевна. -- Накрой её, -- попросила она мужа.
 Маруся спала, не раздеваясь, свесив с кровати маленькие ноги в красных сапожках. Отец наклонился и аккуратно, стараясь не потревожить дочь, снял их. Девочка устроилась прямо на одеяле. Тогда он, чтобы перкладывая, случайно не разбудить малышку, решил просто накрыть её свободным краем одеяла и приподнял его.  Жуткое зрелище открылось ему. Из-под одеяла рубиново горел лифчик! Атласный красный лифчик! Он узнал бы эту важную деталь женского гардероба из тысячи похожих, так как лично покупал её по просьбе любимой доченьки, когда был в Берлине этим летом. А вот и трусики… кровь ударила отцу в голову, и с лифчиком, как с боевым знаменем в высоко поднятой руке, он пошёл в атаку.
-- Ленкина кровать, говоришь?! Двери закрыли, чтоб  гость незваный не забрёл? А незваный гость, между прочим, ехал триста пятьдесят километров, чтоб проведать родную доченьку, которая учится на доктора.
 И, очевидно передразнивая жену, добавил, покачивая головой: «Учёба в мединституте такая тяжёлая!» и сплюнул: тьфу!
 Белка расплакалась и выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Валера -- за нею следом. Подружка бежала вниз по лестнице и, очевидно, хотела выскочить на заснеженную улицу, прямо в халате. Но Валера догнал, схватил её за плечи, развернул к себе и слегка потряс. Посмотрел ей в глаза и, медленно проговаривая каждое слово, сказал:
– Сейчас я всё улажу.
 Она с большим недоверием посмотрела на него. Конечно, Бродяга кому хочешь может зубы заговорить, но папе… Она перестала плакать и обеспокоенно спросила:
—Что ты ему скажешь?
-- Пока не знаю. Он у тебя, случайно, не в полиции нравов работает?
--Почти… Папа  -- следователь по особо важным делам.
– По убийствам что ли? —удивился Валера.
--И по убийствам тоже, – подтвердила Белка.
-- Как интересно… -- воскликнул Валера. --Что ж ты раньше не сказала?
-- А мне не интересно…-- Белка всхлипнула, посмотрела на Валеру влюблёнными глазами и спросила:
-- Что делать-то будем?
Валера взял её за руку.
-- Положись на меня… Пошли! Там уже заждались нас, наверное, -- сказал он и мягко повлёк её за собой. И они стали медленно подниматься по лестнице, держась за руки, как дети малые. А двумя этажами выше стояли Белкины родители, смотрели на них и, очень возможно, им эта картина понравилась.

Когда Бродяга  с Белкой вошли в комнату, папа с мамой мирно сидели за столом и сосредоточенно смотрели голубой огонёк. Петросян рассказывал древние плоские шутки и корчил противные рожи. Мама не спеша пила вино из большой чайной кружки и краем глаза наблюдала за Белкой. Папа, очевидно с трудом переживший  сексуальную революцию собственной дочери, слегка увеличил дозу коньку и, не стесняясь, ел оливье прямо из банки. Лицо его выражало не больше чем лицо статуи с острова Пасхи. Валера и Белла молча сели и тоже стали смотреть телевизор. Наконец, мать мягко сказала: « Валик, оставь салат в покое…». Валентин Егорович быстро очнулся и послушно поставил банку на стол. Налил коньяку себе и после небольшой внутренней борьбы -- Валере. «За знакомство!» – и опустошил рюмку не чокаясь. Валера спокойно выпил и закусил грибом. Напряжение росло…
-- Ну, что, молодой человек, как думаете жить дальше? –  с плохо скрываемым раздражением спросил батя. -- Поматросишь и бросишь?
 Бродяга посмотрел на него, на Беллу, и она заметила у него у глазах весёлых чертей. Это значит, что у него есть идея или шутка, как обычно, --  совершенно непредсказуемая. Она любила эти шутки и одновременно боялась.
-- Зачем вы так говорите? – обиженным голосом сказал Валера. -- Я жениться хочу.
Белка поперхнулась воздухом и перестала дышать, папа открыл рот и, не мигая, смотрел на свежеиспечённого зятя, и только железная маман не потеряла присутствия духа и внимательно наблюдала за развитием событий. Бродяга, воспользовавшись всеобщим замешательством, самостоятельно налил Валентину Егоровичу и себе коньяку по полной рюмке. Лидия Георгиевна мгновенно проглотила оставшееся вино и с готовностью подставила кружку. Белла, как послушная дочь, не задумываясь, последовала примеру мамы. Выпили быстро и охотно, словно сильное обезболивающее лекарство по острым медицинским показаниям.
-- Час от часу не легче… -- выдохнул папа, забыв закусить, и пронзительно посмотрел на дочь, тестируя её на беременность.
-- Да вот только Белка не согласна… рано говорит… --  пожаловался Валера. Папа моментально сориентировался на местности, оценил перспективу и внезапно переменил позицию на строго противоположную.
-- И правильно говорит! – горячо поддержал он дочь.-- Восемнадцать лет – куда жениться…
-- А в каком возрасте вы женились, Валентин Егорыч? – вежливо поинтересовался Валера.
-- В девятнадцать, и что из…--  он хотел продолжить «…что из этого вышло?»,  но вовремя остановился и нашёлся.-- И что из этого следует? Время было другое… -- сказал уже спокойно и абсолютно миролюбиво.
-- Ничего не рано – вмешалась мать. И начался обыкновенный застольный разговор, в котором, как обычно, участвует вся семья одновременно, и никто никого особо не слушает. Однако родители успокоились, так как вдруг поняли -- Валера не обманывал их дочь, а наоборот, это больше её выбор, и  что если нужно что-то решать, то не срочно, не сегодня, во всяком случае. Только Белка могла по достоинству оценить всю тонкость маневра. И сказала:
-- Ну, мы пойдем, прогуляемся, если вы не против…
В коридоре никого не было, и Белла, притянув его к себе, жарко поцеловала, потом, не размыкая объятий, немного отодвинулась, чтобы заглянуть в глаза и спросила:
-- Ну, что, змей коварный, а ты не боишься, что я вдруг соглашусь за тебя замуж?
-- Ты же знаешь, я ничего не боюсь, – засмеялся Валера, и Белке очень захотелось верить, что он не шутит…


Malum discordiae (яблоко раздора, лат.)
Началось всё с ерунды. Впрочем, лавина всегда начинается с камешка. Прозвенел звонок  на перерыв, и студенты-первокурсники разбрелись: кто покурить, кто перекусить, а кто  --просто постоять да поболтать. Толик достал огромное, просто шикарное яблоко. Налитая антоновка вызывала аппетит даже у сытых. Он уже собирался вонзить в её сочную мякоть зубы, уже чувствовал кисло-сладкий вкус во рту, как раздался голос:
-- Дай укусить!
Это был Бродяга, бесцеремонный и простой, что называется, -- дитя общежития. И тут что-то произошло с Толиком. Вместо того чтобы поделиться, он сказал:
--Счас, помоем!
Поплевал на яблоко, тщательно вытер и протянул Валере. Тот отстранился и отошёл, ничего не сказав. А Толик, уже поняв, что дал маху, решил перевести всё в шутку, засмеялся и сказал:
-- Брезгуешь, да?
--Ты бы ещё посцал на него, -- беззлобно ответил Валера. Стали прислушиваться и собираться ребята. Но отступать было некуда, и Толик предпринял ещё одну попытку.
-- Да ладно, завтра я тебе принесу такое же, целое.-- Тут он заметил, что Бродяга не слушает его, а с кем-то говорит, причём о чём-то совершенно не касающемся происшедшего.. Толяну показалось, что сказано было недостаточно громко, и он, превозмогая унижение, повторил:
-- Слышь, завтра я...
Бродяга обернулся, посмотрел прямо в глаза и неожиданно добродушно сказал:
-- Отстань,-- помолчал и добавил. -- Обосрался -- обтекай..
Если Толик мог бы провалиться сквозь землю, он был бы самым счастливым человеком.
Красный, растерянный и злой на самого себя за секундный порыв жадности и за унизительные попытки оправдаться, он стоял, не зная, куда себя деть. И, самое главное, что убивало больше всего, -- Бродяга не обиделся, как это обычно бывает с друзьями. Он равнодушно вычеркнул его. Толик был здоровый, выше среднего роста парень, значительно сильнее Бродяги. Но в данном конкретном случае чувствовал себя абсолютно беспомощным. Прозвенел спасительный звонок, который напомнил ему гонг, объявляющий конец раунда. А также бой, в котором когда-то был послан в глубокий нокаут. Толик выиграл тот бой. Он всегда выигрывал и в спорте, и в жизни. Тогда гонг спас его. Сейчас -- звонок. Со следующего часа он ушёл. Надо было собраться с мыслями. Решил походить по парку, что рядом с институтом. В сотый раз прокручивал в уме этот дурацкий случай и не заметил, как лекция закончилась. Он так ничего и не придумал. Сначала хотел предложить Бродяге пойти на пиво и там поговорить. Но, во-первых, он знал, что тот не пойдёт, а во-вторых -- что говорить, когда всё ясно? Надо извиняться -- мелькнула мысль. Извиняться? За что? Я кому-то что-то должен? Он! Он виноват! Это он не должен был ничего просить. Пусть теперь не обижается… А он, кстати, и не обижается. И даже не сердится. Вот сука! Мы же ровесники, а я всё время чувствую себя школьником по сравнению с ним. Я сильнее, учусь лучше и следовательно -- умнее. И тут Толик понял, что врёт себе и, что надо признать, многие жизненные вопросы, над которыми он бился и искал ответы в книгах, Валера давал экспромтом, не заглядывая никуда. И дело здесь не в уме, а в каком-то особенном подходе к жизни.
Толик устал. Решения не было. Стараясь ни на кого не смотреть, он вернулся в аудиторию и сел на своё место. Снова был перерыв, и снова студенты галдели обо всём и ни о чём. Толику вдруг подумалось, что никто не придаёт значения происшедшему и только он один делает из мухи слона. Так, пожалуй, оно и было… Вот только Бродяга... Почему он не обиделся? А, может, виду не показал? Господи, в чём загвоздка-то? Яблоко… Всего-навсего яблоко… «Ты пожалел, не дал, не поделился», --ворчал внутренний голос. «Ну, это же не хлеб в войну»,  --чуть не закричал Толик. «Вот-вот сегодня -- яблоко, а завтра -- хлеб...» --не уступал голос. Хотелось вырвать этот день, как лист в черновике, и переписать набело. В этих бесконечных разговорах с самим собой незаметно закончилась лекция. Студенты потянулись к выходу, и вскоре аудитория опустела. Толик остался один на один со своей проблемой. Кто-то вернулся, позвал его, но он отмахнулся, зная, что не готов к общению с кем быто ни было... Дверь чёрным глазом проёма смотрела на него и временами, казалось, затягивала в себя. Утратив чувство времени, Толик сидел, погружаясь в какое-то непонятное одурманивающее состояние равнодушия... Неожиданно он вздрогнул, словно от какого-то толчка. «Пора идти...» -- подумал он. Встал, собрал вещи и направился к выходу. В дверях неожиданно столкнулся с Валеркой.
--Ты что здесь делаешь? Забыл чего? – хмуро спросил Толик. Валера посмотрел прямо в глаза, помолчал и без тени улыбки  сказал:
--Друга забыл. Пошли?
И протянул руку...

Прелесть английского
Миша Минин опоздал на занятия. Это был первый урок английского на первом курсе. Он пригладил рыжие, торчащие во все стороны волосы, поправил очки и решительно вошёл в класс.
-- Good morning! – официально заявил Миша.
-- Good morning! — сказала Белянчикова и, с укоризной посмотрев на бестолкового студента, тут же строго спросила:
-- What is your name?
 Вчерашний школьник сильно переживал по поводу неудачного начала новой, столь много обещающей студенческой жизни. И решил хоть как-то исправить неблагоприятное впечатление, которое произвела совершенно не английская пунктуальность.
-- Майкл Минин! — без тени улыбки сказал он, даже не подозревая, что с этого момента до конца института все будут звать его исключительно Майкл. Преподавательница не удержалась и, позабыв о том, что намеревалась примерно наказать нарушителя дисциплины, широко  улыбнулась.

Английский язык Борис не любил. Не то чтобы он страстно любил остальные предметы, однако английский вызывал у него перманентное чувство отвращения. Боря категорически отказывался понимать, почему эти грязные вонючие англосаксы пишут одно, а произносят совершенно другое. Кроме того,  многие буквы в словах и вовсе не озвучивается. И ещё, зачем, спрашивается, столько времён глагола. Вот по-русски, например, -- прошедшее, настоящее и будущее – и всем хватает, до сих пор  ещё никто не жаловался. Тьма-тьмущая каких-то дурацких правил и, что гораздо хуже, – гораздо больше исключений. На свою беду, Боря попал в группу студентов, продолжающих изучать английский. И все они, без исключения, знали ненавистный язык лучше, чем он. Этот факт неприятно раздражал и даже заставлял задуматься о какой-то неизвестной медицине мозговой патологии, при которой развивается полное отторжение английского языка. Преподавательница давно утратила надежду на то, что сумеет научить Борю хоть чему-нибудь, и откровенно махнула на него рукой. Поэтому Борис  окопался  за последним столом, читал газеты, спал и терпеливо ждал, когда наконец закончится первый курс и вместе с ним -- столь ненавистный английский. По иронии судьбы рядом с ним сидел Майкл. И если Боря был  глухонемым в английском, то Майкл владел им на уровне родного. Он свободно читал, говорил и даже пел на нём. Преподавательница никогда не спрашивала у него домашнее задание — зачем тратить драгоценное время? И так ясно, что Минин язык знает. В отличие от Бори, Майкл не разгадывал газетные кроссворды, а читал «Театр» Моэма в подлиннике.
Борис с детства знал, что завидовать нехорошо, поэтому искренне старался не замечать Мишкиных успехов. Однако, потихоньку у него сформировался стойкий комплекс неполноценности.

Однажды Белянчикова попросила Борю к доске. Он, как обычно, молча стоял и хмуро смотрел в окно, ожидая, когда глупая наставница, наконец, осознает свою ошибку и вызовет кого-нибудь другого. Потому что спрашивать у Бори английский, всё равно, что у слепого -- дороги. Дело совершенно безнадёжное и бесполезное. Обычно терпеливая Белянчикова вдруг не выдержала и рубанула с плеча нелицеприятную правду-матку:
-- Никогда Вы не познаете прелести английского языка! — возмущённая его равнодушием кричала наставнца. «Как? -- удивлённо подумал Борис. -- В английском есть какая-то скрытая прелесть?» Этот факт вообще убил парня. А жестокосердная Белянчикова безжалостно продолжала:
 – Для тебя закрыт путь в замечательный мир англоязычной культуры. Подумай только – четверть населения земного шара говорит и творит на английском…
 Она ещё долго говорила о фантастических преимуществах английского языка… Но Боря уже отключился, чтобы зря не расстраиваться и не разрушать бесценные нервные клетки.

Однако, если прежде сильный контраст между Майклом и Борей в знании языка вызывал лёгкое раздражение, то теперь стал просто выводить из себя. Как и все нормальные люди, в создавшемся положении Борис винил не себя, а других. Он возненавидел Майкла врождённой, той дремлющей в генах ненавистью неудачника к счастливчику, которая, как правило,обеспечивает стойкое ощущение себя  человеком третьего сорта. Неизвестно, сколько продолжался бы этот пожар на торфяном болоте, если бы однажды Боря не стал случайным свидетелем одного разговора. Белянчикова остановила Минина и спросила:

-- How are you, Michael?
--Same shit, just the depth that varies(То же самое дерьмо, только глубина разная), — с вежливой улыбкой ответил Минин.  Улыбнувшись, наставница, в свою очередь, рассказала что-то такое, что рассмешило Мишку. И они разошлись.
-- Что ты ей сказал, что она заржала, как кобыла, – с нескрываемой неприязнью полюбопытствовал Боря. И Майкл, не мудрствуя лукаво, охотно объяснил. Изумлению Бори не было предела. Он никогда не задумывался, что на английском можно шутить, нормально общаться, ругаться, наконец. Борис искренне верил, что английский создан для того, чтобы мучить студентов текстами, типа – "Диалог в аптеке" или "Визит к узкому специалисту".
-- Да ты что, а ну повтори! -- воскликнул Боря. Майкл пожал плечами и повторил.
-- Класс! – сказал Боря и восхищённо протянул.  – Same shit, just the depth that varies.
 Фраза улеглась в мозгу, как кошка на диване, удобно и легко, словно жила там годами.  И тут Борька осознал, что сделал это абсолютно без усилий, не переводя и зазубривая каждое слово. Поражённый чудесным открытием он спросил:
-- А она-то чего тебе рассказала?
Майкл замялся:
-- По-русски это звучит слишком грубо…
-- Я хочу грубо! Я люблю грубо, – чуть не закричал Борька. Тогда Майкл отвёл друга в сторону и, оглядываясь по сторонам, рассказал довольно пошлый анекдот. Это была древняя бородатая шутка, поэтому Боря, узнав несколько слов, перевёл её сам, почти без помощи Майкла. Восторгу не было предела. Боря смеялся не потому, что анекдот был смешон.  Это был торжествующий смех счастья от понимания неприступного и ненавистного иностранного языка. Это был прорыв, маленькая брешь в стене, которая давала надежду  на покорение заколдованной английской крепости.
-- Вот! Вот с чего надо начинать! А то…-- волна возмущения захлестнула его, он долго не мог найти подходящие слова, чтобы выразить своё негодование. После этого случая Боря погрузился в глубокие раздумья. А вечером он пришёл к Мишке и просительно сказал:
-- Мишаня, помоги мне с английским. Не с уроками. А как сегодня – шутки, анекдоты там… разные…
И Майкл, добрая душа, без колебаний согласился.

Незаметно прошёл месяц, другой. Белянчикова, утратив надежду, больше не трогала Борю. Лишь однажды вскользь заметила: «Борис, учите тексты. Может, прорвётесь».
Боря не ответил. Даже не обиделся. Он готовил реванш, но никто, даже Майкл, не знал об этом.
К подготовке экзамена Борис подошёл серьезней, чем элитный спортсмен -- к олимпийским играм. Он просыпался и засыпал с мыслью об английском. При каждом удобном случае доставал учебный текст или словарик. Никогда и никакой предмет он не учил так  упорно, но странное дело, -- теперь получал удовольствие. Английский стал по-настоящему интересен. У Борьки, действительно, получалось, страх поражения исчез, и парень радовался каждому новому слову и выражению, как начинающий грибник радуется боровику.

Прошло почти полгода, и наступил день экзамена. Однако, теперь для Бори это был не просто экзамен по иностранному языку. Это была проверка характера на прочность. Это была борьба за право уважать самого себя.
-- Прошу… – без особого энтузиазма сказала Белянчикова. Она приготовилась к самому худшему. Борис, между тем, взял билет и быстро пробежал его глазами. Потом молча сел напротив преподавательницы.
-- Вы хотите отвечать без подготовки? – удивилась наставница.
-- Это лишнее, – спокойно ответил Боря. Белянчикова, тяжело вздохнув, недоумённо пожала плечами.  Она поняла это заявление по-своему: «Дескать, чего там готовиться – всё равно ничего не знаю...»

А Борис, не обращая внимания на обречённое выражение лица наставницы, зачитал первый вопрос и начал отвечать. Студенты, которые в это время напряжённо готовились, побросали ручки и настороженно прислушались. Они удивлённо переглядывались, откровенно не понимая, что происходит. Боря говорил по-английски! Действительно, говорил. Спокойно и уверенно. Было видно невооружённым глазом, что это не просто зазубренный текст, а живой рассказ. Белянчикова растерянно хлопала глазами, ей, наверное, казалось, что она бредит. Наконец, она не выдержала и спросила:
-- Денисов, что случилось? Как вам это удалось?
Борис наслаждался триумфом. Он ждал этого часа долгими ночами, сидя в читалке, когда спали даже матёрые зубрилки и проклятые отличники. Сначала Борька хотел рассказать, что на самом деле послужило толчком к этому невероятному успеху. Но потом решил: пусть это останется его маленькой тайной. И скромно сказал:
-- Хотел Вас удивить…
 Что, в принципе, было правдой. Ибо, как известно, нет большего удовольствия, чем сделать то, чего, по мнению других, ты сделать не можешь…

После экзамена Борис, естественно, решил отблагодарить Мишку. В бывшем Союзе существовал единственный способ выражения глубокой благодарности – алкоголь во всех его проявлениях. Но зная, что Майкл практически не пьёт, Боря оказался  в безвыходном положении. В конце концов, он купил в академкниге три тома рассказов О. Генри на английском языке.  А также пару бутылок вина – на всякий случай.
Майкл растрогался: оказалось, что это его любимый автор. На радостях он даже согласился выпить.
Ребята сидели в пустой читалке, пили винцо с копчённым колбасным сыром и рассуждали на тему иностранных языков.
-- Чего ты зациклился на этом английском? – искренне возмущался Боря. -- Ты ж его лучше училки знаешь. Двигай дальше! Европейские языки – они же все на базе латыни. Тебе не трудно будет… А потом можно и для экзотики что-нибудь подучить – скажем, японский или китайский. Я вот ещё годик повожусь с английским и к итальянскому приступлю…

Майкл удивлённо качал головой, но соглашался. Потом обсудили вопрос призвания вообще, и своего -- в частности. В результате пришли к неожиданному выводу: надо было всё-таки поступать в иняз.
-- Положение критическое, – заметил Боря. — Что будем  делать?
В конце концов, друзья решили не превращать жизнь в трагедию и продолжить обучение в скучном мединституте. А языки пусть останутся отдушиной … Вино подошло к концу… Было далеко за полночь. И ребята, согреваемые грандиозными планами и радужными надеждами, пошли спать, обещая друг другу непременно стать полиглотами…



«Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены…»

Шурка Рудаков, для друзей просто Рудак, а для недругов – и вовсе чудак на букву «М» -- с треском завалил зачёт по латыни. И беда не в том, что не сдал с первого раза. С кем не бывает, а в том, что даже не представляет, как к проклятому зачёту подступиться. Латынь была той заколдованной крепостью, которою он не мог взять ни стремительным штурмом, ни долгой осадой. Преподавательница Васильева Леся Ивановна -- женщина дородная и, как большинство полных людей, -- добродушная и вполне миролюбивая. Но только до тех пор, пока кто-то не начинал путать священные падежные окончания пяти латинских склонений. Тогда она чувствовала, что её великая любовь к латыни оскверняется неофитами и профанами, и зверела, ну просто, как гладиатор на арене Колизея.
Вся группа уже сдала латынь неделю назад и мирно готовилась к сессии. И только Шура по-прежнему приобщался к истории латиноговорящего мира и мужественно штудировал древние пословицы и поговорки. Но чем больше он учил, тем яснее понимал, что запомнить всё это не сможет никогда. Что может быть ужаснее утраченной надежды?.. Шура сидел, тупо уставившись в обшарпанную стену общаги, и в его воспалённом воображении живо рисовались картины  в стиле страшного суда… Провал на зачёте, ещё провал. «Под трибунал пойдёшь!» – кричит декан голосом Папанова. Господи, приснится же такая гадость!.. Шура поднял  голову и увидел соседа по общежитию, Бродягу, который по-хозяйски, как у себя дома, отрезал полбулки хлеба и уже собирался отхватить здоровенный кусок докторской колбасы. Тут Шурка проснулся окончательно и укоризненно заметил:
--Ты бы хоть разрешения спросил…
-- Так ты же спал… – удивился Бродяга. — Сон дело святое.  А во-вторых, ты что -- против? Шура шумно вздохнул:
– Нет, конечно… не против. -- И тут он снова вспомнил о несданном и висящем над ним, словно родовое проклятье, зачёте.
-- Что с латынью-то делать? – вопрос не был обращён лично к Бродяге и сказан был просто так, в окружающее пространство, как крик души и глас вопиющего в пустыне…

Однако, Бродяга -- человек конкретный. Обернулся, будучи уже в дверях, и неожиданно спросил:
-- Хочешь, я с училкой поговорю?
-- И что ты ей скажешь? – удивлённо спросил Шурка. Действительно предложение звучало довольно необычно. Как правило, за студента может попросить декан, куратор, физрук, наконец…
-- Ну…что ты учишь, стараешься, да только языки тебе трудно даются…-- не задумываясь, ответил Валера.-- Она как бы сжалится над тобой…
-- То есть, что я тупой? – обиделся Шура.
-- Если ты действительно умный, то корона с тебя не свалится,  когда  один раз тебя тупым назовут. А если и, впрямь, дурак – так сиди и учись! «Наука сокращает нам опыт быстротекущей жизни,» – огрызнулся Валерка. Он ушел, не закрыв дверь, не поблагодарив за еду, и даже не попрощавшись. А Шура остался один на один с не решаемой проблемой. После  интенсивной, но непродолжительной внутренней борьбы Шура добровольно пошёл к Валере и сделал официальный запрос на проведение операции под кодовым названием «lingva latina non penis canina" – что в переводе на русский буквально означает --«латинский язык--  не хер собачий!»

Хотя какая это, к чёрту, операция. Элементарная двухходовая комбинация, простая домашняя заготовка. Риск, можно сказать, нулевой. Так как Бродяга латынь уже сдал, причём Лесе Ивановне лично, то, с её точки зрения, мединститут благополучно закончил. И на почве древнего языка их пути уже никогда не пересекутся. А насчёт Шурки Валерка скажет, что визит этот -- его личная инициатива, о которой Шура не знает, и не дай бог узнает. Потому что это подорвёт его веру в себя -- с одной стороны. С другой -- выработает вредную привычку искать обходные пути вместо того, чтобы тупо (т.е. честно) учиться. В самом худшем случае Леся Ивановна не проявит чуткости и глубокого понимания сложной студенческой души, и тогда Рудак продолжит углублённое изучение покойного языка...

Короче, заходит Бродяга в кабинет  наставницы и бодро говорит:
-- Pax tecum, Леся Ивановна! (Мир тебе! лат.)
Леся Ивановна  легко узнала собственного ученика.
-- Здравствуйте… – сказала она и насторожилась. Несмотря на то, что латынь Валера сдал и сдал хорошо, она за год знакомства с ним усвоила – с этим парнем расслабляться не рекомендуется. Он обернулся и крикнул, якобы обращаясь к кому-то в коридоре:
-- Recedite, plebes! Gero rem imperialem! (Прочь, плебеи! Я по императорскому делу! лат)
Лицо Васильевой тотчас приняло счастливое выражение. Дело в том, что эта фраза не входила в необходимый лексический минимумом будущего врача. И,  следовательно, студент выучил её по собственной инициативе и, надо полагать, беззаветно любит латынь, так же, как и она. Что, впрочем, полностью соответствовало истине.
-- Садитесь, Валерий… -- милостиво сказала она. -- Что привело вас ко мне?
 Бродяга уселся, и сделав серьёзное и слегка печальное лицо, доверительно поведал простодушной наставнице трагическую историю о бедном студенте, которому не даются даже живые языки -- не то, что мёртвые. О том, как несчастный Шура  Рудаков старается и учит ночи напролёт, грубо нарушая режим сна и отдыха. Как мучительно переживает неудачи, и может быть, если конечно это возможно, Леся Ивановна слегка прикроет строгое недремлющее око справедливости и подпишет Шуре зачёт.
-- Учит, говорите, ночи напролёт? – с большим сомнением в голосе спросила Васильева.
Валерка усердно закивал и добавил специально выученную для этого случая пословицу –Amat Victoria curam (победа любит старание лат. ) и Amicus certus in re incerta cernitur (верный друг познается в беде лат).

-- Вы настоящий друг! – воскликнула Леся Ивановна с чувством, и стало ясно -- дело сделано…

Тогда Бродяга первый раз понял, как легко и, главное, приятно просить за кого-то другого. "Поставьте, пожалуйста троечку, ну что вам, жалко…" – это звучит гадко и унизительно, если просишь для себя. Совсем другое дело, если просишь за  друга. Ты вдруг  становишься благодетелем, Робин Гудом и Дон Кихотом одновременно. Преподаватель, видя искреннее желание помочь, тоже загорается и искренне желает проявить благородство. Вобщем, Валерке понравилось.

Следующий случай не заставил себя ждать. У Феди Кравца, или просто Федоса не шёл немецкий язык. Ну, то есть вообще. Он учил, правда -- учил. Но, то ли потому, что искренне ненавидел этот язык, то ли, действительно, не давался он ему, а только Федос уже дошёл до ручки. Забросив все предметы, кроме немецкого, разумеется, безуспешно учил тексты наизусть. И он таки с горем пополам выучил их. Однако, если перебить его (а преподавательница – вот зараза!-- всегда перебивала, исправляя какие-то мелкие, не принципиальные ошибки), то Федос тотчас сбивался и терял нить повествования. Поэтому отвечал он быстро, стараясь сказать как можно больше, прежде чем педантичная наставница остановит его. От волнения и спешки он делал те злополучные ошибки, которых так мучительно старался избежать…  Как говорится – Circulus vitiosus (заколдованный круг) — неразрешимая проблема.
На этот раз Бродаяга решил не оригинальничать и действовать по проверенной и хорошо зарекомендовавшей себя латинской схеме. Только слегка подредактировал название операции – «lingva germanska – non penis canina"  (немецкий язык-- не хер собачий! лат).

-- Главное, – сказал, волнуясь Федос, -- чтоб она тебя сразу не выгнала. -- Помолчал и с невольным уважением в голосе добавил. -- Суровая баба, понимаешь…
-- Не выгонит! – уверенно ответил Бродяга. -- Я подготовился. -- Потом постучал, и вошёл в кабинет, не дожидаясь разрешения.
-- Гутен морген! – сказал он и притворил дверь. Шендерова, завкафедры иностранных языков, с откровенным недоумением рассматривала незнакомца.
-- Простите, Вы мой студент? – наконец спросила она.
-- Нет, я изучал английский и успешно сдал экзамен, -- сказал Валера и замолчал. Дело в том, что если бы он сразу перешёл к делу, она могла бы и отказать, а то и вовсе не стала бы слушать. Ведь они совершенно незнакомы. Необходимо немного пообщаться, чтобы потихоньку, незаметно войти в доверие.
-- Чем обязана? – холодно спросила Шендерова.
-- Даже не знаю с чего начать, – продолжал тянуть резину Валера, тактично давая понять, что ей всё-таки придётся его выслушать. Шендерова обреченно вздохнула, отложила журнал и сказала:
-- Начните с начала.
-- У меня есть друг, сосед по комнате и он систематически мешает  мне заниматься.
-- Простите… А я-то тут причём? – брови у Генриетты Филимоновны поползи на лоб и там остались.
-- А притом, что он учит целый год один немецкий! Причём, вслух учит. С одной стороны, я, конечно, понимаю, как важно для врача знать иностранный язык…-- Бродяга сделал долгую паузу, которая должна была подчеркнуть высказанную мысль, и продолжил. -- Но мы же с вами взрослые люди и прекрасно знаем, что наш общий друг немцев если и увидит, то только в кино. Фёдор запустил все остальные предметы, не ездит домой даже на каникулы, --Валера наклонился через стол и громким шёпотом по секрету добавил: – В туалет со словарём ходит!
Наконец Шендерова улыбнулась. «Ну, слава богу, – подумал Валерка.-- А то и правда – ледяная баба какая-то, монстр во плоти.»  И добавил:
– Ich bin sehr, sehr krank, Ich gehe ineine Apotheke…(я очень и очень болен, я иду в аптеку нем.) --даже мне в голову залезло!
-- Ну, ладно, пусть заходит, – миролюбиво сказала Шендерова. Валера внимательно посмотрел ей в глаза и сказал со всей убеждённостью, на которую был способен:
–  Я Вас умоляю… Не стоит рисковать. -- И протянул зачётку. Наставница  вздохнула и жалобно посмотрела на Бродягу. Видно было, что всё это идёт вразрез с принципами и нормами, согласно которым она благополучно прожила предыдущие пятьдесят лет.
-- Ich liebe dich, mein Herz (я вас люблю, моё сердце нем.)… – заискивающее сказал Валерка заранее отрепетированную фразу. Шендерова обречённо улыбнулась, поставила автограф и сказала:
-- Я вижу, вам нравится немецкий язык?
 Валерка не хотел расстраивать наставницу и уверенно сказал:
– Nat;rlich! (Ну конечно!—буквально—в натуре (нем.))
 Она засмеялась в знак того, что поняла шутку…

Бог, как известно, любит троицу, и через пару лет Бродяга снова выступил в роли посредника-благодетеля.
…Тройку по физике он просил для Светки. Узнав домашний адрес Маковской, именно к ней нужно было идти на пересдачу, с большим букетом роз в единственном, но всё ещё парадном костюме Бродяга позвонил в дверь. Открыла удивлённая Галина Борисовна собственной персоной. Она, разумеется, узнала бывшего студента, который давным-давно сдал экзамен, потому причина внезапного визита, мягко говоря, озадачила её. Валера постелил газетку и упав на колени взмолился:
– Государыня! Не вели казнить, вели слово молвить, не корысти ради а токмо волею пославшей мя жены…
 У Маковской -- стопроцентное чувство юмора. Она принялась подымать парня с колен, но так хохотала, что ей не удалось бы поднять и десяти копеек. Тогда Бродяга встал сам. Не переставая смеяться, она жестом пригласила пройти в дом. Угостила чаем с абрикосовым вареньем и, не дождавшись что Валера  хоть как-то объяснит цель свого внезапного визита, в конце концов не выдержала и спросила:
-- Ну, так всё-таки, что стряслось?
 Так как Галина Борисовна была очень хорошим и понимающим человеком, то Валера без обиняков перешёл к делу и изложил свою необычную просьбу.
-- Я вам, конечно, помогу, – сказала наставница. -- Но вы рискуете испортить девочке характер. Вот вы её приучите -- она станет лентяйкой. И вы же с нею и наплачетесь.
 Бродяга вздохнул… Объяснять, что не собирается со Светкой плакать, а только веселиться – было, прямо скажем, неуместно. Он молча теребил край скатерти пока Маковская, наконец,  не спросила:
— Когда у неё пересдача?
 Оставшаяся часть визита носила чисто деловой, официальный характер. Валера назвал фамилию Светки, номер группы, поблагодарил и откланялся.

Он спускался по лестнице и мучительлно думал: «Что же мне мешает радоваться жизни?» И не то чтобы совесть мучила. Как раз нет. Вряд ли это была совесть. Но какой-то необъяснимый неприятный осадок всё же остался…  Вроде помог человеку, и никто от этого не пострадал… И всё-таки. На душе было явно не хорошо. Наглые  противные кошки скребли и гадили там... И хотя Валера так и не смог понять, что же он сделал неверено, твёрдо решил – больше никогда и ни за кого просить не будет… Пройдут годы пока он сумеет разобраться в себе и осознать, что мешала ему ложь. Пусть она рядится в одежды шутки или помощи кому-либо—она всё равно остаётся ложью… И всё его естество противилось обману, чисто инстинктивно чувствуя что ложь -- основа зла, и зло по сути…



Лотерейный билет по физике

Закончился первый курс, и Бродяга, успешно сдав летнюю сессию, приехал домой на побывку. Примерно между второй и третьей рюмкой отец полюбопытствовал:
-- Какие предметы сдавал?
Дело в том, что Валера учился в том же институте, который когда-то закончил отец, и ему было приятно вспомнить студенческие годы.
-- Физику, аналитическую химию…-- бодро начал перечислять Валерка.
-- Ну и что ты получил по физике? – нетерпеливо перебил отец.
-- Пять балов, как с куста! -- гордо объявил сын.
Батька начал глубокое погружение в воспоминания. При этом он тут же озвучил их:
-- Я тоже в своё время сдал физику на пять. Но у нас был профессор Горский. Серьёзный старик. Он ещё учебник написал… Так вот, пройти деда было крайне трудно, а уж сдать на  «отлично»--  и говорить нечего. Сидит,почти не  слушает, иногда даже кажется -- спит, потом вдруг задаст пару вопросов, что называется, «на засыпку»… И скажет «ваша схэма заработает осенью…»  Но я знал и любил физику… Пока папа предавался ностальгическим воспоминаниям, Валера быстро сбегал в спальню, принёс зачётку и, развернув, положил перед отцом. Там твёрдым крупным почерком было выведено – «отлично» и рядом подпись--Горский. Отец с удивлением протянул:
-- Жив ещё аксакал науки…
Потом ещё раз, словно не веря собственным глазам, внимательно изучил зачётную книжку. Убедившись, что это не оптическая иллюзия, он уважительно посмотрел на сына и пожал руку.

А было так… В отличии от отца, физику Бродяга не любил с детства. Механику, оптику – ещё терпел с горем пополам. А уж электричество, да поля магнитные -- те сразу вызывали стойкий рвотный рефлекс и лёгкую головную боль. Преподавала физику Галина Борисовна Маковская. Милейшая женщина с великолепным чувством юмора. Симпатизируя  Валере, она относилась к его пропускам занятий довольно лояльно и  не мучила напрасными вопросами в течение учебного года. В результате к экзамену он подошёл со слабыми воспоминаниями о школьном курсе физике и не более того. Опыта сдачи экзаменов практически не было – за плечами всего-то одна зимняя сессия. Пришлось обратиться за консультацией к ребятам со старшего курса. Вариантов, надо сказать, было предложено немало. Но все они сводились к одному – придумать какую-нибудь слезоточивую историю, разжалобить строгого экзаменатора и выпросить троечку. Однако, Бродяга только заканчивал первый курс и ещё нигде не подрабатывал, поэтому непременно хотелось получить стипендию. Опытные друзья-наставники дружно пожали плечами и, стыдясь собственных слов, предложили: может, попробуй учить. Не вариант—решил Валерка, поблагодарил за участие и пошёл к себе в комнату -- думать дальше. Сел на подоконник, закурил и был уже действительно близок к мысли почитать физику. И вдруг -- "Эврика!" Он вспомнил, на кафедре работают молодые лаборантки. Вот кто  должен протянуть ему руку помощи! А именно – подложить нужный билетик. Можно, конечно, и пролететь. Например, в последний момент лаборантка забоится и передумает. Или кто-то опередит и случайно вытянет заветный, счастливый билет. Может, в конце концов, попадётся родственница Павла Морозова и просто заложит. Однако выучить только один-единственный билет и получить стипендию -- неимоверно соблазнительно. Риск – благородное дело! — решил Бродяга.

И вот он, как бы случайно, оказался в тёмном коридоре на заветной кафедре как раз в конце рабочего дня.  Узнал, что конкретно сидеть на экзамене и на билетах будет Лариска.  Лаборанток он знал в лицо – всё-таки год отходил в этот строгий храм науки. Подошёл, представился, поведал о тяжкой студенческой доле. Милосердная девушка сразу прониклась важностью поставленной задачи и без колебаний согласилась. Договорились насчёт билета, а за одно -- и на девять вечера встретиться у кинотеатра "Октябрь", или наоборот, -- на девять вечера, а заодно -- и насчёт билета. Теперь по прошествии стольких лет трудно сказать, что интересовало Бродягу  в первую очередь…  Лариса деловито осведомилась, какой номер счастливого билетика предпочитает молодой человек, и удалилась. Валера уже засобирался в общагу, чтобы отрепетировать, как следует, свою новую роль.  Всё-таки -- премьера… Он искренне надеялся, что на бис не попросят. И тут увидел объявление: предэкзаменационная консультация по физике состоится в четыре часа. То есть, только что началась. Влетел в лабораторию – никого. Пошёл в преподавательскую – там сидит Козлов, отличный мужик, лекции  в течении двух семестров читал. Валера поздоровался и доложился – студент Слуцкий, дескать, на консультацию прибыл. Козлов встал со скоростью, немного превышающей падение тополиного пуха, и так же медленно проследовал за студентом в лабораторию. Молча оглядел пустую комнату, перевёл рассеянный взгляд на Валеру и сфокусировался. Потом снова оглядел  комнату и снова посмотрел на парня.
– А где студенты?— недоумённо спросил он. 
-- А-а… нету, – растерянно ответил Валерка.
Козлов облегчённо вздохнул и сказал:
-- Ну, тогда консультация отменяется.
 Дело принимало угрожающий поворот.
-- Как!? – возмутился Бродяга,  -- Объявлено: консультация! Я вот и вопросы подготовил.
 Козлов посмотрел на него как на тихо помешанного. Дело в том, что посещение консультаций по физике было делом совершенно необязательным и никто на них никогда не ходил. Но делать нечего, и бедный наставник сказал обречённым голосом: «Прошу в кабинет...» -- «Боится, что придёт ещё какой-нибудь идиот и консультация затянется,» – догадался  Валера .-- «Ну, давай свои вопросы,» -- видно решив быстренько разделаться с настырным студентом, сказал наставник. Вдруг Валерка почувствовал лёгкий запах алкоголя. Что-то наподобие совести проснулось в душе, потому что лично он, когда выпивал, даже немного, -- работать или учиться категорически отказывался. Было что-то садистское в просьбе проводить консультацию, когда человек, можно сказать, культурно отдыхает. Однако, делать нечего, и сказав себе железным голосом « Тertium non datur!»(Третьего не дано! --лат.), Валера зачитал первый вопрос. И процесс пошёл: заскрипели мозговые шестеренки, стараясь перемолоть ненавистные термины. В кабинете стояла неприятная рабочая атмосфера подготовки к сдаче экзамена. Первые два вопроса постепенно улеглись в голове, практически,  без проблем. А вот третий – устройство и принцип действия синхрофазотрона (прибор для ускорения заряженных частиц) -- неожиданно стал камнем преткновения.
 Дело в том, что Козлов не смог выговорить это слово с первого раза. А так же со второго и третьего. Нет, он не был пьян настолько, чтобы не суметь произнести его. Наоборот, если бы не запах, Валера бы в жизни не догадался, что преподаватель пил. Просто бывает так, один раз скажешь неверно, а потом начинаешь нервничать и ошибаешься раз за разом. Тем более, что наставник наверняка опасался, что студент заметит сам факт выпивки. Разозлившись и покраснев, Козлов резко сказал:
 – Этот вопрос вам не попадётся, давайте следующий!
-- Попадётся, – мягко, но настойчиво сказал Валерка, – попадётся …
 И наставнику пришлось уступить. Он обречённо взохнул, набрал полную грудь воздуха, приготовившись  сделать ещё одну попытку… И тут Валера вспомнил и сказал:
–Ускоритель заряженных частиц…
Преподаватель с уважением посмотрел на студента и уверенно продолжил:
-- Ускоритель заряженных частиц предназначен для…

Короче, на экзамен Бродяга явился вооружённый очень глубокими знаниями, но по одному единственному билету. Шансы, что он ответит на самый простой, дополнительный вопрос, стремились к нулю, легко преодолевали его и пропадали в бесконечности отрицательных чисел. Любитель лотерейных экзаменационных билетов решил сдавать экзамен в числе первых, чтобы, томясь под дверью, не разрушать зря нервные клетки,  а главное, не расплескать драгоценные знания. Подход – фиксация – отход! — как говорят штангисты. Ему  повезло – Горский равнодушно выслушал  ответ и отпустил без лишних бюрократических проволочек. Валера шёл в общагу и мечтал: вот если бы можно было сначала сессию сдать, а потом спокойно учиться. Ну, чтоб неприятные мысли о ней не отравляли существование. Он только что окончил первый курс и ещё не умел полностью отключиться и забыть о грядущей сессии. Но со временем это ценное качество выработалось само собой и позже очень пригодилось в жизни. Но это уже совсем другая история, а пока….



Валера сидел за кухонным столом напротив батьки, видел, как тот искренне гордится сыном, и подумал: может поведать ему истинную версию? Но вовремя сообразил, что отец оценит знание физики гораздо выше, чем смелую инициативу и находчивость, и решил не разрушать родительские иллюзии по поводу своих глубоких познаний… За окном сияло июньское солнце. Валера ждал от жизни чудесных приключений, и она щедро награждала его. Правда,  он тоже приложил тут немало усилий, так как находился в перманентном поиске. Справедливости ради, следует признать, что чудесными эти приключения можно назвать с большой натяжкой.


«Сватовство гусара», или Лекарство от простатита

Бойцы стройотряда студентов-медиков построены, знамя призывно трепещет на флагштоке, солнце медленно катится за горизонт. Командир, Юра Семёнов, важно ходит перед строем, заложив руки за широкую спину. Он долго и нудно объясняет, что бойцу стройотряда делать дозволено, а главное -- что запрещено. Ребята прозвали его -- Конь Троянский. Конём -- за внушительные габариты, а –Троянским за то, что будучи готовым помочь всегда и во всём, он  с лёгким сердцем, совершенно не сомневаясь в правильности пути, мог и заложить. Причём действовал Юра в обоих случаях искренне, без малейших угрызений совести, чисто по идеологическим соображениям. Он был действительно убежден, что идёт верным путём к победе коммунизма во всём мире. Однако представления о светлом будущем, а так же о самой идее, за которую он был готов сражаться до последней капли пролетарской крови, довольно расплывчаты и противоречивы. И в результате, поведение Коня было  довольно непредсказуемым. Он  вполне мог повторить подвиг Павла Морозова и при этом чувствовать себя настоящим героем…

К огромному сожалению бойцов, выяснилось, что кроме как работать, практически ничего делать нельзя. Ни купаться в местной речке Переплюйке, ни распивать спиртные напитки, ни самовольно отлучаться из расположения лагеря. Особенно после отбоя! Разумеется, были реальные причины для таких серьёзных ограничений. За время работы стройотряда по Союзу набиралось достаточное количество несчастных случаев. Студенты, действительно тонули, дрались по пьянке с местными аборигенами, падали с высоты, трогали оголенные провода под высоким напряжением и т.д. и т.п.
-- Если вечером кого-нибудь замечу за пределами лагеря — пусть сразу собирает чемодан! Я за вас сидеть не собираюсь! – стращал Конь.
-- Bruta fulmina (пустые угрозы лат.), — шепнул Бродяга Толяну.
   Но тут командир словно почувствовал, что народ слабо верит его горячим обещаниям, и добавил :
-- И чтоб никто не сомневался! Я позабочусь, чтоб в институт нарушители дисциплины не вернулись!
Потом решив немного разрядить обстановку пошутил:
-- Нечего семенной фонд разбазаривать. Все свободны!

Конь Троянский в армии был прапорщиком.  Отслужив, устроился на мясокомбинат и там однажды чисто случайно увидел санврача за работой. Опытный специалист сделал небольшой круг почёта по цеху готовой продукции. Лениво показал взглядом, чего не хватает ему для полного счастья, и ушёл с начальником цеха в кабинет. Юран лично видел, как туда понесли коньяк, всякие разносолы, ветчины и колбаски. А немного погодя -- ароматный кофе. Через час с небольшим санврач медленно, с чувством собственного достоинства и глубокого морального удовлетворения вышел из кабинета. Лицо его приобрело выражение неземного блаженства, а ещё недавно тощий портфель раздулся, как удав после обеда.  Неожиданно Юран понял что это и есть его заветная мечта, что, сам того не осознавая, он стремился к ней всю жизнь. Цель была высока и труднодостижима, но игра стоила свеч. Естественно, дорога к ней была не простой -- деньги, подготовительное отделение, снова деньги… Наконец, голубая мечта сбылась. И Юран, выплёвывая осколки зубов, грызёт гранит науки. Учиться в мединституте, мягко говоря, трудно. Одна латынь чего стоит. Потом анатомия, гистология, физиология, биохимия -- это всё азбука. Её необходимо  выучить, чтобы на следующем этапе суметь воспринять  фармакологию, терапию, хирургию и прочее, прочее. Юре было труднее всех. Разница в возрасте с большинством студентов достигала лет восьми, а то и десяти. Он  знал, как снять часового, как развести костёр в проливной дождь, или списать две тонны только что полученной соляры. Но в учёбе по сравнению со вчерашними школьниками Юран был слаб и беспомощен, как майский жук, перевёрнутый на спину. Если ребята заваливали экзамен, то потому что просто не открывали учебник. А Юра не сдавал, потому что не сумел выучить, не осилил. У Юрана сформировался стойкий комплекс неполноценности. В результате подойти к нормальной девушке и познакомиться – вдруг стало страшновато. В институте он, в основном, молчал. Придя в общагу, наскоро перекусывал и сразу садился за книги. Никакой личной жизни, никакого досуга…
Так  в  ожесточённых боях прошёл тяжёлый первый курс и наступили долгожданные  каникулы. Как известно, летом студенты не отдыхают. В  добровольно-принудительном порядке они должны ездить в стройотряд. Надо отдать должное, ребята добросовестно соблюдают  эту традицию вместе с её загадочными ритуалами. Такими, как день остановки отряда, перечисление денег в фонд мира, сбор лекарственных трав и прочая дребедень. Юран был самым старым  на курсе, к тому же, ещё в армии вступил в партию большевиков. Поэтому декан сразу и безапелляционно заявил: «Семёнов – поедешь командиром». Юран сначала испугался и растерянно сказал:
-- Может, не надо…
Но декан строго возразил:
– Ещё как надо! Вы серьёзный человек, я уверен -- легко, справитесь с этими шалопаями.
 Так Юра Семёнов, нежданно-негаданно стал командиром студенческого санитарно-гигиенического анархического отряда.

Толян, Валера и Поручик лежали на траве и курили.
-- Семенной фонд его заботит! – возмущался Толик. -- Может я  только и мечтаю о том, чтоб его разбазарить. Говорила мне мать -- давай тебе справку выпишу…
-- Да не волнуйся ты так, – сказал Бродяга. -- Будем за ним следить. Он -- за ворота, и мы -- за ним. А так как у него рыльце в пушку – будет молчать как миленький.
Но Валера жестоко ошибся. Командир на гульки не пошёл. Более того, ночью бдел, шастал по вагончикам и проверял, все ли бойцы находятся на месте. Да ещё комиссара заставил. Потому что хоть и здоров был Конь Троянский, а совсем не спать, естественно, не мог.

-- Может, он голубой?— предположил Толян. -- Раз он по бабам не ходит.
-- Так он и по мужикам не особо… -- возразил Бродяга.
-- Импотент! – в один голос сказали друзья. -- Это ж надо… молодой здоровый мужик…
-- Да что вы хлопца отпеваете… Есть сорт такой, – вмешался Поручик, – называется «могу копать, а могу и не копать…» Ленивый самец -- до упора. Короче ждёт, чтоб женщина сама проявила инициативу и смекалку. Я сам немного такой…-- неожиданно признался он.
-- Два месяца воздержания… -- задумчиво сказал Толян.-- За что?! — голос был полон отчаяния и боли.
-- Орёл! Ты посмотри на него! Полгода назад девственность потерял, а уже воздержание…– подколол Поручик. Вспомни невинные годы…
-- Да иди ты, -- обиделся Толик.

-- Два месяца воздержания… -- словно очнувшись ото сна, сказал Бродяга.-- Воздержание, кстати, вредно, -- размышлял он вслух ,--потому что…
 Друзья уже знали, что где-то близко витает если не готовое решение, то хотя бы идея, и не мешали Валерке ловить её. И действительно, он затушил бычок, встал и, сказав: «Скоро буду» -- скрылся…
…Докторша Света Гальцева, или как прозвали её ребята — Галка, студентка четвёртого курса. Держалась с первокурсниками, как старший товарищ, но не зазнавалась. Поэтому когда Бродяга поинтересовался симптомами и этиологией простатита, слегка удивилась, однако тут же  с готовностью стала листать справочник практического врача. (Этиоло;гия — раздел медицины, изучающий причины болезней. В профессиональной медицинской среде термин этиология употребляется также как синоним «причины».) Девушка быстро нашла нужную статью и протянула Валерке. Он пробежал глазами:
– О! Факторы риска… тридцать – тридцать пять лет! Отлично!  То, что нужно!
Он вскочил, схватил справочник, поцеловал Галку, и прежде чем она успела опомниться, ничего не объяснив убежал…
-- Как дела, командир! – громко спросил Бродяга.  Юран слегка напрягся. Он не то что бы не любил Валерку, но видел в нём неофициального лидера и подсознательно чувствовал конкуренцию. Однако, тот назвал его командиром при свидетелях,  Юра подобрел и расслабился:
-- Нормально дела. Что это за книжка у тебя?
-- Да вот справочник практического врача, – охотно объяснил Бродяга. Юран удивился и сказал:
-- Ты что, самолечением занимаешься? У нас же доктор есть… Валера сделал вид, что колеблется, оглянулся по сторонам и показал глазами на вагончик.
-- Ну, заходи,  -- ничего не понимая, сказал Юран. Валера сел и раскрыл книгу на заранее заложенной  странице.
-- Читай вслух. Вот отсюда… Воздержание приводит… — сказал он и стал ждать. Юран нехотя читал, не особо вникая, в смысл. Валера это тут же заметил, вырвал книгу и стал пересказывать близко к тексту:
-- Вот смотри, чёрным по белому… Тебе сколько лет? Та-ак… тридцать с половиной… возраст -- фактор риска – раз, сидячий образ жизни – два, стресс – три. Нерегулярная половая жизнь и нереализованные эрекции -- четыре!  Прямая дорога к хроническому застойному простатиту! А там до бесплодия и импотенции-- рукой подать. Оно тебе надо?!
 До Юрана наконец дошёл жуткий смысл научной статьи, и на озадаченном лице легко читалось, что такая перспектива его совершенно не устраивает, наоборот, -- он хочет иметь большой потенциал и плодоносить, как семенной бык.
На предыдущей странице, правда, было написано, что основной причиной простатита являются беспорядочные половые связи. Но Бродяга подверг статью жёсткой цензуре и предусмотрительно вырвал лист, чтоб избежать глупых вопросов и ненужных споров.
-- Короче, если меч употреблять в тело, он затупится, а если нет – заржавеет, — подытожил Валера.
-- Ладно, убедил, – проворчал командир.-- Где ж мне меч мой затупить? Дыра дырой… все более менее симпатичные селянки давно в город ускакали…
-- Ты меня как командир спрашиваешь? – с невинным видом поинтересовался Бродяга. Юран помялся. В институте они, конечно, -- однокурсники и друзья. А здесь он строго держал дистанцию «начальник- подчинённый». Однако выбора нет, и он нехотя выдавил: «Да нет, как друг…»
--Тогда наливай! -- нагло сказал Бродяга. Делать нечего. Командир достал бутылку водки из неприкосновенного запаса для «внезапных» комиссий из штаба ССО и замкнул дверь. Выпили по одной, закусили тёплым помидором с солью и Юран спросил:
-- Ну?
-- Смотри, я тебе сейчас что-то расскажу, — интригующим голосом начал Бродяга. -- Но если проболтаешься, я под пытками буду клясться, что ты сам всё выдумал. Юран нетерпеливо закивал в знак согласия, и Валерка шёпотом, хотя в комнате кроме них никого не было, спросил:
--Что ты скажешь за Ольгу?
--Какую Ольгу? – не понял Юра.
-- Ну, Мама Карло. Повариха наша! Совсем уже ничего не соображаешь! Она ж по тебе сохнет, можно сказать, мочится кипятком! — воскликнул Валерка. Ольгу прозвали Мама Карло за оригинальное  хобби – резьба по дереву.
-- Иди ты! Мы  с ней ругаемся по три раза в день: на завтрак, обед и ужин, -- не поверил Юран.
-- Она внимания твоего добивается, как ты не понимаешь! – горячо объяснил Валера.-- И если ты не будешь идиотом, то добьётся. Смотри -- ты три раза в день с ней общаешься. Если сейчас она вдруг станет нормально готовить, вы перестанете ругаться -- тебе тут же скучно станет. Ну-у… будет просто не хватать как части привычного пейзажа. Точно тебе говорю! Так вот, бабы охмуряют нашего брата. Это у них в крови. Никто их этому не учит – рождаются и сразу знают, как мужика заарканить!
Юран недоверчиво покачал головой и налил ещё по одной.
-- Она типа приучает меня, да? – осторожно предположил он.
-- Нет! Она уже приручила! – воскликнул Бродяга.
-- Что же делать? -- заволновался Юран.
-- Что делать? Что делать? – передразнил Валерка. -- Нам всё -- на руку: ты ж хотел профилактикой простатита заняться.
Судя по всему, Юран уже давно забыл о коварном заболевании, потому что вдруг спохватившись, озабоченно воскликнул:
-- Ах, да!…. С чего начать то? -- Он был явно в растерянности. -- Не могу же я сказать открытым текстом – видишь ли дорогая Ольга, я тут статейку подчитал и за здоровье  беспокоюсь…
--Значит так! Берёшь банку водки —это сближает! Приходишь и говоришь – Ольга, мне сегодня не спалось…. Всю ночь я думал за тебя,  за наши взаимоотношения. Взглянул как бы со стороны, проанализировал и вижу – не правильно они развиваются, не хорошо…
-- Погоди, я запишу…-- перебил командир и пошёл за ручкой и бумагой.
-- Ну, раз ты уж пишешь, вот тебе древняя латинская пословица – «Coitio ergo sum», что в переводе означает --«Совокупляюсь, следовательно существую». Рене Декарт, между прочим, сказал.  (перефраз известного выражения «Cogito ergo sum» --«Мыслю, следовательно существую» лат.).
-- Что, так и сказал? – недоверчиво спросил Юран.-- Мы такого вроде не проходили…
-- Вы много чего не проходили, -- нагло засмеялся Бродяга и направился к выходу. Жрать хотелось неимоверно, и он заспешил на кухню.
В целом Бродяга был доволен результатом своего неофициального дружеского визита, поэтому вышел из вагончика командира в приподнятом настроении – полдела сделано. Теперь -- Мама Карло. Ну, с женщиной проще, подумал он. Не нужно никаких научных выкладок и доказательств. Ей главное-- цель обозначить, а дальше она сама этого коня стреножит…
Валера подёргал за дверную ручку  – закрыто. Постучал, дверь щёлкнула ключом и приоткрылась ровно настолько, чтобы могла пролезть голова Ольги. Повариха подозрительно посмотрела на Валеру и спросила неласково:
--Чего надо, Бродяга?
-- Дело есть…в твоих же интересах, кстати!
-- Ну, говори, -- сказала Мама Карло, стараясь угадать цель визита неожиданного гостя.
-- Секретное дело, — с сильным нажимом на слове «секретное» сказал Валера.  Ольга  удивлённо и недоверчиво посмотрела на Бродягу, без особого энтузиазма открыла дверь и впустила хлопца.
-- Бла-а-гую весть тебе принёс! – начал он издалека и выразительно посмотрел на сковороду с мясом. Оля выбрала кусок поменьше и на вилке подала Валере. Он не спеша съел его и сказал:
--Таки босс сохнет по тебе…
--Ты что, вообще дурной?… Мы с ним как кошка с собакой. Да нет, не может быть… --недоверчиво возразила Ольга. Но Валера перебил:
-- Вот-вот ! Quos diligat, castigat! -- Кого любит, тех и наказывает! Или, как говорят у нас на хуторе, --кто кого любит, тот того и чубит…
  Мама Карло латыни не любила, но уважала. Поэтому задумалась минуты на две, переваривая поступившую информацию.
-- Врёшь ты всё! -- сказала Ольга на всякий случай, но прежняя уверенность исчезла и видно было, что она и рада бы поверить, но нужны хоть небольшие, пусть косвенные доказательства этой сумасшедшей гипотезы. -- Это он сам тебе сказал?
-- Сам, только что скормил мне бутылку водки и открыл сердце. -- Бродяга для убедительности шумно выдохнул Ольге прямо в лицо. Запах свежевыпитого алкоголя убедил её лучше любых слов и латинских выражений.
-- За жизнь говорили, – продолжил Валера. – Он, кстати, -- нормальный мужик, с придурью маленько… в смысле, ответственный очень.
Ольга нежным движением взяла у Валеры вилку, выбрала самый большой кусок и заботливо подала уже на тарелочке, потом достала откуда-то крепкий малосольный огурец и кусок хлеба.
Бродяга покончив с трапезой авторитетно сказал:
--Значит так. Юран -- конь не объезженный, не знает, как к тебе подойти. Может какую-нибудь глупость сморозить. Так ты не обращай внимания. Главное, запал он на тебя. И ты, я так понимаю, -- тоже, -- Валера внимательно посмотрел на повариху и, подумав, что молчание – знак согласия,  добавил.-- Если что, обращайся, я рядом. Только учти – я тебе ничего не говорил. А то если узнает — взбычеет, ты ж его знаешь.
Ольга клятвенно заверила, что унесёт эту страшную тайну в могилу. Она была на голову выше Валеры, но умудрялась смотреть на него снизу вверх. В глазах сиял чистый огонь преданности и безграничной благодарности. Бродяга ещё раз оглядел повариху с ног до головы, почесал в затылке и сказал:
– Если ты в детстве не в баскетбол играла, а фигурным катанием занималась, я сам к тебе засватался бы.
 Ольга довольно засмеялась и ответила:
– Лучше б ты в баскетбол играл, а не на коньках катался…

Вечером Бродяга посвятил своих друзей в подробности операции «Сватовство гусара».
--Теперь садимся и тупо смотрим в окно. Как только Юран выйдет на охоту, то и нам дорога открыта, — сказал Валера.
Часов в одиннадцать друзья могли лицезреть радующую усталый глаз картину. Погас наружный фонарь у  вагончика, где жил командир, и комиссар. Юран, втянув голову в плечи, на полусогнутых побежал в сторону вагончика Мамы Карло. В руках у него был свёрток.
– Водочка! А то некоторые придурки с цветами на свидания ходят, —объяснил Бродяга и выразительно посмотрел на Толяна.--  Я научил, между прочим…
--Отличная работа, -- сказал Поручик и похлопал Валерку по плечу.
-- Ну что, вперёд, гардемарины! На деревню! – нетерпеливо воскликнул Толик и начал расчёсывать подстриженные коротко, как газон, волосы. Поручик тоже направился к двери. Тут друзья заметили, что Валерка сидит, не меняя позы, и, судя по выражению лица, никуда идти не собирается.
-- Не понял?— удивился  Поручик.
--  Да я уже с докторшей подружился, – скромно, как бы нехотя сообщил Бродяга.
-- А как же…-- начал было Толян, но Валерка перебил его:
-- Иди, иди… для вас обормотов старался, чтоб простатитом не страдали.

На следующий день Бродяга как бы случайно подошёл к Юрану и тактично поинтересовался:
-- Ну?
 После недолгой паузы командир слегка смущаясь, ответил:
-- Ты знаешь, нормально она готовит… Просто отряд большой – всем не угодишь…
-- Я так и знал, рад за тебя, --  засмеялся Валера и пошёл прочь. Если бы он обернулся, то наверняка испугался бы, настолько разительны были перемены в физиономии Юрана. Таким его ещё никто не видел. Это было лицо счастливого и довольного жизнью человека. Наверное, впервые за год пребывания  в институте.

Валера сидел на крыльце вагончика и задумчиво курил «примку». Несмотря на то, что денег в этой дыре заработать не удастся, настроение было приподнятое. Жизнь -- классная штука, думал он. Только почему-то люди совершенно не замечают этого… И всё усложняют… усложняют… А зачем?...

Смерть петуха
Не знаю, как сейчас, а раньше, в далёкие восьмидесятые годы, студенты  во время летних канкул в обязательном порядке ездили в стройотряд. Ведь известно, что только так будущие врачи могут приобрести столь необходимый трудовой и жизненный опыт для будущей профессии. А заодно смогут поднять  мотивацию к учёбе, так сказать, на собственной шкуре испытать, что ожидает их в перспективе, если они не получат должного образования. Это придаст им сил учиться только на «хорошо» и «отлично». А последнее по счёту, но не по важности -- вольют молодую, здоровую и главное дешёвую рабочую струю в  агонизирующий организм колхозов и совхозов.  Впрочем, я про это отчасти рассказывал в предыдущей главе...

Бродяга, Толян и Поручик не стали исключением и поехали  работать в стройотряд. Как обычно это была стройка, бетонные работы. Прошло недели две, и хлопцам стало предельно ясно -- заработков на этом белорусском Клондайке не предвидится. Хозяйство —бедное, как церковная мышь, объём работ -- небольшой, и самое ужасное -- с цементом постоянные перебои. Положение было совершенно бесперспективное, тем не менее, студенты были вынуждены продолжить работать в этом забытом богом и людьми медвежьем углу.  Дело в том, что студент, который не отработал в стройотряде, просто не имеет права продолжить учёбу и стать полноценным советским врачом.
С питанием положение обстояло не намного лучше, чем с цементом. Командир стройотряда, уже известный читателю, Конь Троянский, был человеком хозяйственным и жестоко экономил на питании. Меню, мягко говоря, разнообразием не баловало. В  основном, макароны по-флотски – пару банок тушёнки на огромный бак макарон, да супы из той же тушёнки в аналогичной же пропорции. Плюс -- хлеб и лук, без ограничения. Честно говоря, наесться, конечно, можно, но молодой здоровый организм упорно требовал белковой пищи и ничем не заменимых аминокислот. Да и просто хотелось чего-нибудь вкусненького. Местное население иногда подкармливало хлопцев по привычке, как партизан в войну. Однако, эта гуманитарная помощь была не регулярной и её катастрофически не хватало. Ребята ходили постоянно голодные и соответственно -- злые. Они искренне ругали командира  и проклинали тот день и час, когда попали в этот анемичный колхоз.

…Толян вышел из столовой ещё более голодный, чем до еды. «Что ел, что радио слушал,» -- проворчал он, сел на траву возле Бродяги  и закурил. Тут Толик заметил, что друг что-то царапает гвоздём на алюминиевой ложке и осторожно, чтобы не спугнуть, заглянул из-за плеча. Там криво, но довольно чётко вырисовывался революционный, рабоче-крестьянский лозунг: «Сука, ищи мясо!»
-- Брат!-- чем шутки шутить, лучше бы придумал, где это мясо достать, — резонно заметил Толян. Бродяга ничего не сказал, но крепко призадумался. Парни посидели, покурили и разошлись. Толик не придал никакого значения этому разговору, но через час пришёл Валерка и заговорщицки сообщил:
— Есть план!
-- Какой план? -- Толик не сразу понял, о чём речь, но, наученный горьким опытом, на всякий случай насторожился. Он  знал авантюрные наклонности друга и его тягу к нестандартным решениям, казалось бы, тривиальных жизненных проблем. Валера напомнил о продовольственной программе и посвятил Толика в детали операции под кодовым названием «Рыбалка».
-- Понимаешь, -- объяснял Валера, -- я сразу понял, что это должна быть птица. Во-первых, легче нести и спрятать. Во-вторых, сразу съедим—и концы в воду. В-третьих, если попадёмся на краже поросёнка, то и побить могут, а за курицу -- вряд ли.
-- А почему «Рыбалка»? -- никак не мог понятьТолик.
-- Как же ты курицу поймаешь? Не будешь же ты с ней в догонялки играть? Слушай, не перебивай! Я пройду по деревне с удочкой. Леску размотаю так, чтобы крючок с червяком тянулся по земле далеко позади меня. Когда наш глист окажется в центре куриной стаи, ты, как бы случайно, подойдёшь, остановишься и будешь со мной разговаривать. Пока какая-нибудь глупая курица не склюёт живца. Тут я подсекаю, и мы, тихо-мирно беседуя о погоде и нагуливая здоровый  аппетит,  продвигаемся к лесу. Ну, как?
-- Конгениально! – восхитился Толян,
-- Dictum – Factum (сказано – сделано), -- заметил Бродяга. Большой любитель латинских выражений, он употреблял их при каждом удобном и неудобном случае.
Спектакль разыграли, как по нотам, причём, без репетиций. Валера шёл неспешной, слегка утомлённой походкой рабочего человека, якобы встретил боевого товарища, остановился и  разговорился ... Тут бедным студентам и вовсе счастье подвалило -- вместо небольшой курочки-несушки червяка заглотил здоровенный огненно-рыжий петух. Валера слегка подёргал и, убедившись, что крючок засел прочно, потихоньку направил стопы в ближайшую рощицу. А там хозяйственный Поручик уже разжёг костёр и с нетерпением голодного каннибала ждал результатов пиратского "рыбного промысла". Толян немного приотстал и старательно пугал потенциальный ужин, незаметно махая ногой в его сторону, таким образом, придавая ему правильный курс. Мысленно он уже выпивал и закусывал. Голодное воображение рисовало петуха жареным на костре с аппетитно хрустящей корочкой, а также -- печёную картошечку и "Агдам",  запасливо припасённый к студенческому пиршеству.
 Однако, тут возникло непредвиденное обстоятельство. Неожиданно петух обнаружил, что отбился от родного гарема, понял, что совершил роковую ошибку и резко остановился. На махи ногами он больше не реагировал. Более того, стал пятиться назад. Конечно, можно было взять петуха на руки, как легендарный Паниковский -- гуся, и просто убежать. Но рядышком, на лавочке, сидели вполне вменяемые старики-аборигены. Короче  -- не вариант. Валера, между тем, выбрал силовое решение проблемы. Используя своё преимущество в весе, он медленно, но уверенно продвигался вперёд. Леска натянулась, как тетива в хорошем луке. Удилище изогнулось, но выдержало. Петух под воздействием болевого фактора был вынужден следовать за коварным  похитителем. Куриный султан отчаянно упирался, хлопал крыльями, очевидно, чувствуя, что это его последняя прогулка. Надо было срочно отвлечь стариков от этого крайне подозрительного зрелища. Толик подошёл и стал так, чтобы перекрыть им поле зрения.
-- Дед, угости сигареткой, -- обратился он к наиболее живому. Тот замахал на парня руками и говорит:
— Пабач, якое дзiва... колькi жыву, а нiколi не бачыў, каб певень так не хацеў iсцi, але ж, iшоу... прама нячыстая сiла вядець яго...
 Толян сразу понял, в чём дело. Лески дед явно не видел. А Бродяга  с удочкой шёл далеко и поэтому просто не попадал в общую картину. Это был шанс. И Толик пошутил:
— Нажрался, видно, браги, вот и буянит.
Дед удивлённо посмотрел на него.
-- Якой брагi? – осторожно спросил он и оглянулся. Студент наклонился, хитро подмигнул и сказал:
-- Ну, к примеру, кто-то поставил в сарае бидон бражки, а она в такую жару заиграла так, что крышку сорвало. А тут петушок-золотой гребешок... а!?
Дед посмотрел на него внимательно, достал пачку «Примы».
-- Куры, на здороўе... А я пайду прылягу… Нешта ў мяне спiна разбалелася.
Толик вынул сигарету, не спеша закурил и, собрав в кучку остатки совести, крикнул вслед:
— Деда, сигареты забыл!
 Но тот только махнул рукой и заковылял прочь ещё быстрей. Оставшиеся два старика не подавали явных признаков жизни, однако Толян на всякий случай сказал: «Да пабачэння, грамадзяне». И помчался догонять Бродягу. Петух к этому времени уже подустал и покорно следовал судьбе-злодейке. Короче, продовольственная программа была выполнена на сто процентов, и столь ожидаемый банкет состоялся.

…Слегка выпившие, сытые, довольные жизнью и собой бойцы неспешно возвращались в расположение стройотряда.  Когда проходили возле магазина, то вдруг заметили, что от группы людей отделилась худенькая старушка и заспешила им на встречу.
-- По нашу душу, – озвучил недобрые предчувствия Поручик.
-- Да уж, – согласился Бродяга –anus profundus grandiosus (большая и глубокая задница (лат)).
-- Здарова, хлопцы!  -- сказала старушка. Парни  вежливо поздоровались, как ни в чём не бывало. Хотя не было никаких сомнений, что их ждут большие неприятности.
--Як певень, цi ня жосткi быу? Ён старэй за майго дзеда на сем гадоў, --  она шутила, но лицо её оставалось серьёзным. Друзья обречённо молчали. Не было им оправдания. Извиняться бесполезно -- воровство есть воровство. Но говорить что-то надо. Хоть какую-то глупость, надо чтобы  бабуля видела, что хлопцы хоть и совершили непоправимую ошибку, однако жутко сожалеют. И украли не со зла вовсе, а потому что бестолковые. Друзья, действительно, раскаивались. Так как в случае письменной жалобы их могли спокойно лишить высокого звания советского студента…  Как назло, никакой уважительной причины в голову не приходило. И тут Толян выдал:
– Так мы ж не знали, что это хозяйский… думали -- это колхозный.
«Молодец, -- подумал Бродяга. -- Под дурака косит. С дурака-- какой спрос?»
– Калхоз таксама  хазяйскі, — возразила бабуля. Помолчала и добавила.--  Вы б папрасiлi… што я, не чалавек, пакарміла б.
-- Неудобно как-то… -- сказал Толян.
-- Яно, канешне, браць не спытаўшы зручней. -- Старушка могла сказать  -- "красть", но проявила тактичность.
-- Я маладой ужо не буду. А вы шчэ састарыцеся… Тады, можа, зразумееце, што старых людзей трэба паважаць.
Друзьям уже было безразлично, какие разборки ожидают их в институте, когда там получат жалобу от населения о мелком воровстве. Было по-настоящему стыдно. И Поручик, откашлявшись, хриплым голосом сказал:
– Бабуля, мы это… отработаем… мы…
Но старушка перебила его:
– Ня трэба. -- Повернулась и не спеша удалилась…
От праздничного настроения не осталось и воспоминания. Говорить не хотелось. Оставшуюся дорогу одолели молча: курили сигареты одну за другой. А потом, немного успокоившись, общими усилиями начали разрабатывать план искупления вины.
Положение было критическое. Во-первых, денег нет совершенно. Во-вторых, старушка вряд ли их возьмет, ведь даже от помощи отказалась.
-- А давай с ней натурой рассчитаемся, – сказал Толян. Бродяга с Поручиком посмотрели на него как на сумасшедшего.
-- Вот ты и рассчитайся, – сказал Валера.
– Да ты чего, совсем дурак?! – обиженно воскликнул Толик.-- Я имею ввиду: вернём ей натурального петуха …
-- И где ты его возьмёшь? – обречённо вздохнув, спросил Поручик.
-- Да у кого-нибудь, мало ли в деревне петухов? -- непонимающе воскликнул Толян.
-- Идиот!!! – в один голос закричали Поручик и Валера.
Но, поразмыслив, решили, что вообще-то идея с петухом правильная. Оставалось решить проблему с деньгами.
На следующий день, с самого утра, когда весь отряд собрался на завтрак. Бродяга встал и сделал официальное заявление:
– Тут некоторым хлопцам срочно требуются небольшая, можно сказать, символическая сумма денег.
 Невесёлым, но дружным смехом откликнулись бойцы
-- Знаю, что все мы переживаем трудные времена, – трагическим голосом продолжил Валера. -- Но нас -- сорок человек, если каждый бросит двадцать копеек, то доброе имя ваших товарищей будет спасено.
-- А кто товарищи?
 Толик и Поручик подошли и молча встали рядом с Валеркой.
-- Так бы и сказал, что на бутылку соображаете, -- выкрикнул кто-то. Однако, в основном хлопцы были не против помочь, просто хотели знать, в чём, собственно, дело. Объяснять было как-то не с руки. Это сильно затрудняло процесс сбора денег. Тогда Бродяга сказал:
-- Вот у меня список отряда. Каждый, кто сделает взнос, после того, как колхоз рассчитается с нами, получит свои деньги вдвойне. Больше пятидесяти копеек не сдавать, однако.
-- Те, кто не сдаст, также будут отмечены в приказе,  -- мрачно пошутил Поручик.
Говоря «без курева нас оставляешь» или «колись, куда деньги пойдут», бойцы помаленьку начали бросать деньги в строительную каску. Может, кто и не дал ничего, но с другой стороны, никто не сказал: «Запиши, я дал двадцать копеек». Поручик  пересчитал деньги и сказал:
– Даже неудобно как-то.
-- Ты бы на их месте поступил иначе? – резонно заметил Валера. -- Ну, вот  и они тоже – нормальные хлопцы, и ничем не хуже тебя…

После работы первым делом друзья пошли по дворам – на поиски петуха. Довольно скоро выяснилось, что петух играет первую скрипку в любом курином оркестре и никто его продавать не собирается. С другой стороны, многие предлагали купить курицу. В конце концов, парни решили, что лучше вернуть хоть что-то, и купили белую важную птицу.

… А вечером как стемнело, друзья пошли на "дело". Поручик стоял на шухере. Валера с Толиком перемахнули через невысокий забор. Один из них достал из мешка курицу и  привязал её верёвкой за ногу к какому-то колышку. Второй, тем временем, одел ей на шею картонку на шнурке. Там химическим карандашом большими печатными буквами было написано: «Курочка-ряба. Должок от бестолковых студентов.»
-- Всё! Готово! – сказал Толян и хотел было перелезть через забор, но сзади раздались шаги. Парни обернулись. Перед ними стоял дед с двустволкой. Видать муж старушки.
-- Куды натапырылiся? – строго спросил он и направил ружьё в их сторону.
-- Так мы… эта – долг хотели вернуть… -- сказал Бродяга…
-- Падзiвiся, якiя злодзеi совеcлiвыя – далгi  аддаюць, -- сказал дед разглядывая курицу.-- А дзе трэцi хлопец?
Поручик, почуяв неладное, из солидарности не стал убегать и перелез во двор.
Дед посмотрел на курицу, на хлопцев и, покачав головой, сказал:
– Вот дурнi! Ну, iдзiце ў хату…
Толян неожиданно начал упираться, но получив от друзей пару незаметных, но чувствительных ударов в спину, быстро понял свою ошибку и решительно пошёл вперёд. Никитична (так звали старуху), узнав о цели дружеского визита, растрогалась и, несмотря на поздний час, стала накрывать на стол. Когда же узнала, что дед с ружьём караулил хлопцев, в гневе набросилась на старика:
-- Что ж ты робішь партызан хрэнаў! Да сівых яец дажыў, а ўсё ў вайну гуляеш!
Дед  дипломатично проигнорировал провокацию и молча уселся за стол. Никитична не увидев сопротивления, быстро успокоилась и вернулась на кухню. Когда все уселись и на столе появились сальце, жареное с луком, свежие помидоры, малосольные огурчики да селёдочка, дед строго посмотрел на бабку. Со словами «Сама знаю!» она вышла в сени и вернулась с большой нестандартной бутылкой из толстого зелёного стекла. В бутылке, как и следовало ожидать,  был самогон.
Дед разлил и торжественно сказал:
-- Ну, што, хлопцы, памянем пеўня… А кто старое помяне – тому вока вон!
Друзья облегчённо засмеялись.
Но Бродяга серьёзно  добавил:
– А кто забудет – тому оба…


Куколка

Виталик часто менял подружек. И вовсе не потому, что ему было плохо с предыдущей, а также не потому, что искал принцессу. Это был стиль поведения, который он считал крутым и, следовательно, -- единственно правильным. Девушек он сравнивал с волшебными цветами, украшающими серую, пыльную жизнь. И охотился за ними соответственно, словно сумасшедший профессор-ботаник за редкими растениями, тратя на них всё свободное время и небольшой студенческий бюджет. Иногда он встречался с какой-нибудь девушкой  из пединститута, просто чтобы потом можно было небрежно сказать: «Была у меня как-то  одна … из пединститута…» Друзья говорили: «Чего ты мотаешься в такую даль – у нас же своих нимф достаточно, так сказать, на диком Юго-Западе (окраина Минска в 80-е). Виталик не спорил, а скромно говорил: «Пусть будет… для гербария…» Его так и прозвали – Гербарий.
Бродяга  сидел в «Реанимации», пил ледяное пиво с солёной рыбкой и наслаждался текущим моментом. Вдруг, откуда не возьмись, нарисовался Гербарий. Подсел и ненавязчиво стал жаловаться на жизнь.  Оказалось, что у Геры есть серьёзная проблема. Звать её -- Лаура. Она если не самая красивая девушка института, то факультета -- точно. Куколка -- каких мало, редкий экземпляр. Первокурсница, однако. Гербарий уже выложил кучу денег на кино и рестораны, но на интимную близость девушка упорно не шла.
--Ты понимаешь, и оставить жаль… Столько времени и бабла угрохал.А перспективы, вижу, -- никакой...
-- Напугай её, — посоветовал Валера. -- Скажи, например, что бросишь…
Гербарий поморщился, как от зубной боли:
-- Да пугал, ещё как… Не боится. Знает стерва, что на минуту одна не останется. Я даже про атомную войну рассказывал, ну там,  парниковый эффект, ядерная зима… Дескать, не до красавиц будет, так и умрёт девственницей. Или попадётся муж -- гуляка, а ей останется только горько сожалеть, что берегла себя неизвестно для кого… Уж чего только не говорил…
Валерка удивлённо посмотрел на друга.
– Ужас! Эдгар По в гробу ворочается, бедолага. Уснуть не может, страдая от зависти к твоей буйной фантазии! И давно  ты её обхаживаешь?
-- Да месяца три, не меньше,  -- вздохнул Гера.
-- Терпеливый какой, ты, наверное, рыбак? – продолжал подкалывать Бродяга. Гербарий ничего не ответил. А через минуту неожиданно спросил:
-- Послушай, она тебе нравится?
-- Как она может не нравится?— искренне удивился Бродяга.
-- Две бутылки водки, и я навсегда ухожу в долину воспоминаний и разрушенных иллюзий, — сказал Гера. -- Ну, хорошо – одну, – тут же поправился он. -- В качестве символической компенсации за моральный ущерб. Только как другу.
Бродяга тут же проставил бутылку «столичной», и вопрос был закрыт. Водку  распили в рабочем порядке, в тёплой, дружественной обстановке. Лаура, подобно переходящему красному знамени, не зная того и не ведая, досталась другому ценителю женской красоты. Гербарий мужественно поднял тост за удачу в этом безнадёжном деле и даже пожелал удачной охоты…
На следующий вечер, ровно в восемь часов, Бродяга появился у Лауры. Они были знакомы, но не близко. То есть Валера  знал о существовании этой куколки. А она, естественно, слышала о Бродяге и его невероятных приключениях. Но не более того.
-- Виталик сегодня не сможет придти… Отработки накопились…. Так он просил, чтоб я тебя в кино выгулял. Если хочешь, конечно, -- сказал Валера нейтральным, практически равнодушным голосом.
-- Мы вообще-то в кафе собирались,  -- разочаровано протянула Лорка. Валера развёл руками, как бы говоря – все претензии к Виталию, не хочешь -- как хочешь… И даже сделал шаг назад, всем своим видом показывая, что совершенно не заинтересован в этом детском культпоходе. И вообще будет рад, если вечер окажется свободным. Это был довольно рискованный ход. Однако, важно сразу дать понять юной королеве красоты, что она не делает никакого одолжения, соглашаясь на совместный просмотр кинофильма. Наоборот, это Валера исключительно по просьбе близкого друга тратит на неё своё драгоценное время. А вообще-то, дел у него -- не меряно…
-- Хорошо, -- наконец сказала Лора, и минут через десять они вышли на улицу. Стоял поздний апрель, природа  радостно болела весной. Деревья не спеша одевались нежно-зелённой листвой, а женщины и девушки потихоньку раздевались, лаская мужские взоры и дразня воображение. Валера совершенно не беспокоился о том, чтобы заполнить возникающие порой паузы в разговоре. В голове он нарисовал образ гордого таинственного незнакомца и старался ему соответствовать. Беседа протекала без плана, практически бесконтрольно. До фильма -- почти час. И после фильма… Короче время есть. На вопросы Валера отвечал просто, с лёгким юмором, не оригинальничал. Ему не хотелось, чтобы у Лорки сложилось впечатление, что он изо всех сил старается понравиться. Сам спрашивал изредка, причём ничего о том, откуда она, ничего -- про семью. Его интересовали  какие-то странные, казалось бы, посторонние вещи, которые обычно не спрашивают при первом знакомстве. Например, верит ли она в любовь с первого взгляда. Лора ответила – нет. Валера ничего не сказал, только кивнул неопределённо. И она так и не разобрала,  одобряет он её ответ или нет.
-- А ты? – спросила она. Бродяга  улыбнулся и сказал:
-- Иногда…
«Чёрт возьми! -- подумала Лорка. – Вроде, и ответил, а понять ничего нельзя.»
 Валера спрашивал, занималась ли она спортом, любит ли музыку, любит ли она читать и что именно.  А потом спросил, чтобы Лора взяла на необитаемый остров. Тут девушка и вовсе растерялась. В голове вихрем пронеслись кроссовки, одежда, косметика, и учебник по органической химии…
-- А климат какой там? – озабоченно спросила она.
-- Субтропический… тёплый климат… -- Бродяга улыбнулся. «Может книжку взять какую? -- подумала Лорка. -- Нет, не то,—тут же сообразила она. -- Там могут быть звери или вдруг высадятся нехорошие люди».
-- Оружие, – наконец сказала девушка.-- С оружием я смогу добыть пищу и защитить себя.
 Он засмеялся и сказал, что она настоящая амазонка. У Лорки создавалась стойкое впечатление, что она на экзамене у строгого преподавателя. Её это неприятно напрягало, и она спросила:
-- А чтобы взял ты?
-- Я бы взял тебя…-- сказал Бродяга.-- Ведь у тебя есть оружие.
 Девушка облегчённо засмеялась… Всё-таки это был не экзамен. Валера ответил настолько просто и естественно, к тому же не верилось в то, что к такому разговору можно было заранее приготовиться. Как он мог знать что она выберет… Значит, вопрос не был домашней заготовкой. Лора вдруг поймала себя на мысли, что ей интересно с этим парнем. И даже стало немного жаль, что нужно идти в кино, она предпочла бы просто пообщаться.
Фильм назывался «Невезучие». Отличное кино, и вообще Лорка любила комедии. Но сегодня девушка с нетерпением ожидала окончания фильма. Валера был полностью погружён в действие и, казалось, не замечал её состояния. Лора была неприятно удивлена. Она привыкла к тому, что представители мужского пола смотрели на неё без отрыва и ловили каждое слово . Чтобы как-то скорректировать ситуацию  и привлечь внимание Валеры, Лаура, как бы невзначай положила свою ладонь на его руку. Он повернул голову и внимательно посмотрел на неё. Потом медленно приблизил лицо к её лицу и, почти касаясь губами уха, спросил:
-- Хочешь, уйдём отсюда?
 Лора кивнула. Уже стемнело, ребята не торопясь прогуливались по проспекту Машерова. Трёхметровый забор из колючей проволоки под током высокого напряжения, который Лорка так остро чувствовала  в начале встречи,  рухнул, не оставив даже обломков. Теперь ребята просто болтали, словно старые добрые знакомые. А потом сели на троллейбус. Было полно свободных мест, но они прошли в конец салона, чтобы можно было спокойно поговорить.  Троллейбус болтало,  время от времени они касались друг друга, и Лорка неожиданно заметила, что ей это нравится. Доехали быстро. Валера проводил её до самой комнаты и вдруг сказал:
-- Должен тебе сообщить… Ну, вобщем, Виталик больше не придёт. В глубине души Лора обрадовалась. Однако, новость,следует признать, сильно удивила её.
-- Почему? – спросила Лора.
-- Честно сказать, утратил последнюю надежду на взаимность… А я решил попытать счастья…
-- Что же ты сразу… не сообщил?— поинтересовалась Лаура.
-- Хотел присмотреться поближе, -- сказал Валера. -- Красивая упаковка-- это только красивая упаковка…
Лаура сильно разозлилась – о ней говорили как о вещи, пускай и дорогой. Первым её желанием было-- развернуться и убежать. Но что-то удерживало её от этого импульсивного поступка. И она поняла, что именно: она хотела знать-- прошла ли экзамен и есть ли в ней что-то, достойное внимания кроме внешности. И Лора, пересилив боль ущемлённого эго, постаралась как можно спокойней и равнодушней спросить:
-- Ну и как, присмотрелся?
 Валера засмеялся и сказал:
-- Я знаю, о чём ты думаешь… Ты хочешь знать, прошла ли тест…
 Огромным усилием воли Лора заставила себя улыбнуться и остаться на месте.
-- Не беспокойся, ты замечательная девушка… --  сказал Бродяга просто и естественно.
  Лора вздохнула с облегчением. Валера больше не казался ей  строгим экзаменатором, но добрым наставником, который может поставить пятёрку не за глубокие знания, а просто за старание.
-- И что теперь? – спросила Лора. Она была счастлива как никогда.
-- Теперь твой ход, – сказал Бродяга. -- Я ведь тоже был на экзамене. Если  прошел—сообщи. Я  живу на пятом этаже, в пятьсот тридцать второй… -- он уже собирался уйти, как Лора окликнула его:
– Валера!
 Он вернулся и подошёл к ней близко, близко.
-- Валера, -- тихо повторила Лора, – ты тоже успешно прошёл экзамен.
Потом  быстро поцеловала его и тут же вбежала в свою комнату. Она  видела в кино, что так поступают добрые, порядочные девушки. Таким образом, думала Лаура, они показывают, что парень им нравится и, так сказать, выдают небольшой аванс. Валера вырос на тех же самых фильмах, поэтому немного постоял под дверью. Улыбнулся чему-то и тихо постучал. Дверь тут же отворилась. Значит, он не ошибся и Лорка стояла возле двери под впечатлением сегодняшнего вечера.
-- Я забыл сказать тебе «спокойной ночи»—сказал Бродяга
Потом неожиданно привлёк Лорку к себе и поцеловал по-настоящему. До сих пор всё было как в кино. И по сценарию Валера должен был спокойно уйти, а не возвращаться, да ещё так целовать… Лаура была в замешательстве. На всякий случай, она решила надуться. Но не сильно, так как была не совсем уверена, что это правильное решение.
-- Тебе неприятно? – с деланымм беспокойством спросил Бродяга. Она не выдержала и рассмеялась.
-- Пошли в читалке посидим. Там уже никого нет, -- предложил Валера.
 Лора вздохнула, и, проклиная свои комплексы и строгое воспитание, отрицательно покачала головой. «Сейчас скажет, что я буду жалеть всю оставшуюся жизнь о том, что сегодня не пошла с ним читалку.»-- подумала Лорка и снова вздохнула. Но Валера, поблагодарив за чудесный вечер, нежно поцеловал её где-то возле уха и не спеша пошёл по коридору. Больше всего на свете Лорке хотелось побежать за ним и сказать: «Ну, предложи ещё раз -- я соглашусь…» Но она знала, что никогда не побежит и тем более не скажет… Как глупо. Девушка постояла немного в лёгкой задумчивости и вернулась в комнату. Посидела на кровати, потом, повинуясь какому-то неясному чувству, неожиданно для себя решила сходить и посмотреть на эту читалку. К её удивлению, там горел свет. Лорке стало любопытно, и она заглянула внутрь:
-- Валера! Что ты здесь делаешь? – удивлённо воскликнула она.
-- Чудесная ночь… Безумно жаль проспать её…
-- Но ведь завтра на занятия… – осторожно возразила Лора. Валера пожал плечами:
-- Помнишь мультик -- «Паровозик из Ромашкова»: «…если мы не увидим рассвет, то опоздаем на всю жизнь!..» Но ведь так же не хочется пропустить и эту чудесную ночь… Действительно, из окна веяло свежестью, ярко светили звёзды, и, странное дело, -- спать совершенно не хотелось. Тут она заметила открытую общую тетрадь, взяла её и,  видя что Валера не против, начала читать:



И лучший стих я ночью сотворю...

Я расскажу, за что я люблю ночь:
За её тишь, что дарит нас покоем,
Заботы, дрязги – все уходят прочь.
Вдруг понимаешь, как наш мир устроен...

Ты вдруг увидишь города красу,
Что в суете дневной не мог отметить.
При свете мы, словно в густом лесу,
А ночью удивляемся, как дети...

Нас ошарашит взгляд иной на мир.
Всё вроде так, но не совсем, однако.
И чувства празднуют блаженства чудо-пир,
Хоть нету блеска и дневного лака…

И в этой дивной магии ночи
Вдруг пробудится то, что спало годы.
То детства эхо, юности лучи
Тебя согреют в холод непогоды...
 
И улыбнёшься ты, не зная сам,
Чему, зачем – для счастья нет причины.
А просто ночь снимает с души хлам,
И потому уходит прочь кручина...

Вот почему я ночь боготворю,
В ней обретя надежду и опору.
И лучший стих я ночью сотворю,
И как пушинку сворочу я гору...

Бродяга заметил, что стих  произвёл на Лауру большое впечатление. Она была задумчива и молча смотрела куда-то вдаль. Однако он не знал,  понравился ли стих  или сам факт (дескать, Валера пишет стихи) удивил подружку. Стараясь не спугнуть бдительную девушку, Бродяга выключил свет и ненавязчиво перешёл к поцелуйной части программы. Дальше дело не продвинулось. Но Валера не строил иллюзий, и хотя по природе своей был нетерпелив, не стал форсировать события. Так в лобзаньях и объятьях прошло две недели. Валера чувствовал, что начинает нервничать, а самое нехорошее, он неожиданно обнаружил у себя симптомы лёгкой влюблённости. Такие, как беспричинная радость, рассеянность и самое главное -- постоянно растущая потребность видеть Лорку каждый день. Проницательный Поручик сразу заметил перемену в друге и подколол:
-- От своих не денешься – влюбишься и женишься!
Валера ничего не ответил, но лицо озарилось улыбкой влюблённого идиота. « Да, правду говорят-- сказал Поручик, – любовь и кашель не скроешь.» -- Он достал сигарету и угостил друга.
-- Профессиональный риск…-- развил тему Поручик. – Ты, как специалист, должен знать об этом. Когда охотишься на тигра, он, возможно, -- охотится на тебя. Когда хочешь влюбить в себя, можешь ненароком и сам… того…
  Валера пожал плечами и сказал:
-- А я не боюсь влюбиться…
-- Меня всегда поражало, с какой легкостью, я бы сказал, безответственностью ты сближаешься с женщинами, – заметил Поручик.-- Ты не боишься, скажем, что она может забеременеть. Или просто захочет женить на себе.
Валера засмеялся:
-- Всё очень просто, дружище… Я сплю только с такими, с какими если и случится залет, то не страшно будет и расписаться.
Поручик надолго замолчал.
-- А я если б нашёл такую – тут же бы женился. Но не попадаются…
-- Может у меня требования ниже, – предположил Валерка.-- Баба должна быть добрая и весёлая. Для меня этого достаточно… Поручик улыбнулся и ничего не ответил.
Гербарий был хорошо пьян. Увидев Валеру, он подошёл нетвёрдым шагом и спросил:
--Ну что, распечатал Куколку?
-- Не-а…-- спокойно ответил Бродяга.
-- Что же ты её не бросишь? – недоверчиво спросил Гербарий.
--Может я влюбился, а тебе какое дело?
-- Не может быть, -- не поверил Гера.— Знаешь, Бродяга, передумал я…
-- Могу только посочувствовать.  Но… твой поезд ушёл, гремя пустыми вагонами, и скрылся в густом тумане…
Гербарий схватил Валерку за отвороты пиджака. Тот  легко высвободился и сказал:
-- Хочешь знать, в чём твоя проблема?— спросил Бродяга, не обращая внимания на претензии друга. Гера, насупившись, кивнул.
-- Понтов много. Много шуму в пустой таре. Ты сам себя не уважаешь. И хочешь доказать себе и людям, что достоин уважения. Подумай об этом на досуге… -- сказал Валера и, стрельнув у  Гербария сигарету, удалился.
…Перед выходными Лаура, как бы между делом, рассказала, что подружки ездили в Москву.
-- Поезд идёт всю ночь. Вполне можно выспаться. День погулять по столице. И снова ночь на колёсах. Давай съездим? – предложила она. Лёгкий на подъем, Бродяга тут же согласился.

Оба были первый раз в Москве, к тому же Минск был самым большим городом, который они видели до сих пор.  Всё им было интересно и замечательно. Всё удивляло и приводило в восторг. Сначала они шли по маршруту, который им составили друзья-первопроходцы, а потом бесцельно бродили и просто общались. День получился насыщенным и пролетел незаметно. До поезда оставалось часа полтора, но ребята устали и решили провести время просто на вокзале. Они сидели в зале ожидания и болтали.
-- А знаешь, я про тебя справки навела, – сказала Лаура и лукаво посмотрела на Бродягу.
--Интере-е-сно…  и что говорит сарафанное радио?— спросил он.
- - Странное дело. Все говорят, что --  Лаура стала загибать пальцы, -- ты классный парень, что с тобой весело, что с тобой интересно… Что с тобой не пропадёшь, но дерьма наешься…
 Валера засмеялся и согласно кивнул. Лаура замолчала, видно было, что она колеблется,  и продолжила:
 – …что с тобой хорошо…-- Она испытующе посмотрела на Валеру, но тот сидел с заинтересованным лицом, но не более того.
 -- К чему это я рассказываю? А к тому, что никто конкретно не объяснил, почему они так считают. Что делает тебя… скажем так,  интересным. Я просила, если не рассказать, хотя бы намекнуть… Все жмут плечами, улыбаются и говорят: потерпи, скоро сама увидишь… Что они все имеют в виду?
-- Что они имеют в виду? – переспросил Валера и на мгновенье задумался. Если бы Лаура знала Валерку получше, то по лукавым искрам в глазах могла заподозрить, что он что-то замышляет. Но она знала его только пару недель. А этого естественно не достаточно. Наконец он сказал:
-- Не заморачивайся… Тем более, как сказал поэт: «Вначале мы любим за что-то, потом-- несмотря ни на что».
Глянул на часы – Время есть.
-- Пошли лучше в ресторан сходим.
-- Ты же говорил, денег в обрез: только на билет… -- удивилась Лора.
-- Ничего, не беспокойся….
Ребята неспеша поужинали, и Лаура напомнила Валерке, что билеты ещё не куплены.
 – Обойдёмся без билетов, — невозмутимо ответил тот. Подружка подумала, что Валера просто хочет её подразнить. Однако,  вскоре объявили посадку, и она начала беспокойно дёргать его за рукав, приговаривая: «Опоздаем, билетов уже точно не будет.» Наконец, Бродяга выдал:
-- Дело в том, что денежки  мы проели, так что давай думать, как будем добираться до Минска.
У Лоры внутри всё сжалось от ужаса, Она вдруг почувствовала, что ей трудно дышать. Наконец, подружка собралась с духом и со слабой надеждой в голосе спросила:
-- Ты шутишь?
Но Валерка с серьёзным видом достал кошелёк, демонстративно, как профессиональный фокусник, открыл его и перевернул. Оттуда грустным осенним листом вылетел пробитый талончик и, медленно кружа, опустился на перрон. Потом, подхваченый лёгким порывом ветра, взлетел и скрылся из виду. Лора, как заворожённая, наблюдала за полётом бумажки. Потом повернулась к Валере и растерянно спросила:
-- Зачем ты это сделал?
 В её красивой головке не укладывалось, как можно было осознанно и абсолютно добровольно сделать такую глупость? В незнакомом городе, без копейки денег? А впереди -- ночь. Не говоря уже о том, что завтра с утра -- на занятия.
-- Ну как зачем? -- удивился Валера. --Ты хотела есть? И я был голоден, как волк. Чего ты так напряглась? Мы же не в тылу врага. Представь, что я… просто по рассеянности  и нечаянно обронил кошелёк. Ну что? Конец света? Нет, конечно…
 Лора немного успокоилась. Действительно, теряют же люди кошельки. Лично она, конечно, никогда не теряла, но другие… Об этом она слыхала.
-- Но что же мы будем делать? – взволновано спросила Лорка.-- Поедем зайцами?
-- Зайцами точно спалимся. Нужно идти ва-банк. Как говорится, в бой -- с отрытым забралом. Подойди к проводнице и попроси взять нас до Минска.
 Большие ясно-голубые глаза Лауры потемнели от гнева. Она никогда ничего просить не будет! Ни у кого!
-- Ну, конечно…-- с лёгким сарказмом в голосе сказал Валера. -- Но если я попрошу, ты, надеюсь, не откажешься от небольшого вояжа?
Лаура поняла свою ошибку. И рассердилась. На Валеру за его нелепые выходки. На себя, за то что боится подойти и попросить о помощи. И к тому же врёт сама себе, дескать – просить гордость не позволяет. Лорка решительным шагом направилась к проводнице. Валера неспеша следовал за ней. Чем ближе девушка подходила к угрюмой женщине, тем меньше верила в успех. Лора,  незаметно для себя, замедлила шаг настолько, что  её легко обогнала бы черепаха преклонного возраста с перебитыми в молодости конечностями. Наконец она достигла цели, набрала воздуха и сказала:
-- Здравствуйте! Извините, пожалуйста! Понимаете, мы тут… кошелёк потеряли. Мы тут… мы студенты из Минска и нам завтра на занятия… Разрешите, пожалуйста, проехать без билета…
Проводница окинула парочку опытным, пронзительным взглядом, который вырабатывается годами непростой и, зачастую, неприятной работы. Видно, что женщина эта способна остановить на скаку не только коня, но целый эскадрон. Лаура, вжав голову в плечи, ждала приговора и старалась не встретиться взглядом с этой нетипичной представительницей слабого пола.
«Не жулики—это ясно, — думала тем временем проводница. -- Но с какой стати я должна заниматься благотворительностью? Мне, между прочим, в своё время никто не помогал. Всё сама, блин, сама. Вот и сейчас сутками не слезаю с этого грёбаного поезда, чтобы заработать несчастные гроши. И если есть пару мест, то я, рискуя здоровьем, лучше продам их, а не подарю!» Она не удостоила девушку ответом и отвернула гранитное лицо в сторону, однозначно давая понять, что разговор не представляет для неё ни малейшего интереса. Лора с глазами, полными слёз, повернулась к Валере. На её удивление, он был совершенно спокоен и даже улыбался краешком губ.  Через мгновенье выражение лица резко изменилось. Перед ней стоял взволнованный  молодой человек. В глазах читалось неподдельное страдание и тревога. Он сделал шаг вперёд и воскликнул:
-- Возьмите нас, пожалуйста. Родители Лауры, -- он показал глазами на девушку, -- хотят насильно выдать её замуж за богатого человека… А он старше её на восемнадцать лет. Мы любим друг друга. Лаура беременна… так они давят на неё, чтоб сделала аборт. Они  догадаются, где мы и скоро будут здесь.
Лора стояла с открытым ртом. Она не верила своим ушам. Её насильно выдают замуж?… Она беременная? Ах да! Ещё заставляют срочно делать аборт… Какой ужас!… Проводница мгновенно сменила гнев на милость и по-матерински запричитала. Словарный запас у неё был не богат и очень специфичен. К тому же, слов она особо не выбирала. Нежная и впечатлительная психика Лауры подверглась очередному испытанию:
-- Что ж они, ****и, творят?! Люди добрые! Это ж надо -- родному дитяти капканы ставят!
Лаура была в глубоком шоке. И хотя видела проводницу первый и последний раз,  ей вдруг стало бесконечно стыдно и за себя и, тем более, за таких жестоких и меркантильных родителей. И она потянула Валеру за рукав. Но тут проводница закричала на весь перрон:
-- Да куда же ты! Что я зверь, что ли? Давай! Заходи быстрей!
Валера затолкал упирающуюся Лорку в вагон. Проводница по-приятельски сказала: «Зови меня Петровной!»  и провела в своё купе. «Посидите маленько. Чайку попейте. А там я вас пристрою,» -- гостеприимно сказала женщина. Поезд тронулся, за окном вагона замелькали фонари, и  Лаура успокоилась настолько, насколько это было возможно с её тепличным воспитанием и наивным мировосприятием, основанном на советском кинематографе. Но тут возникло непредвиденное обстоятельство в виде строгого контролёра. Это был сюрприз не только для ребят, но, как оказалось, и для опытной Петровны. Седой серьёзный мужчина мгновенно понял -- ребята едут без билетов. И он вопросительно посмотрел на проводницу.  Надо отдать должное, она не стала суетиться, а сразу сказала твёрдым голосом:
-- Наказывай меня, как хочешь, а только галчат этих ссадить не дам.
 И вышла. Контролёр -- стреляный воробей, догадался, что здесь что-то личное, а не банальная тяга к накоплению денежных знаков. Он  присел и спросил усталым голосом: «Ну, галчата, в чём дело?» И Валера, как по-писаному, повторил трогательную историю о несчастной любви. К концу рассказа Лаура уже почти верила, что она беременна и бежит из дому без  родительского  благословения, спасая несчастную любовь и будущего ребёнка. Вернулась Петровна, и, как богиня справедливости, стала в дверях, дерзко буравя взглядом контролёра. Видно было, что уступать она не собирается.
-- Ну, что ты смотришь на меня, как Ленин на буржуазию! – воскликнул он. -- Я человек, и, между прочим, когда-то тоже…  любил…
Он помолчал.
--  Во втором вагоне есть купе свободное. Пусть едут как люди… как молодожёны. Переведи их, если будут вопросы – вали всё на меня. Ну что… галчата – на свадьбу позовёте?
 Валера радостно воскликнул: «Конечно!» И даже Лаура часто закивала головой.

…Купе было шикарное и, главное, пустое. На столе стоял чай и рядом -- небольшая шоколадка. «Петровна, добрая душа,» -- догадалась Лаура, напрочь забыв ледяное отношение проводницы в начале их знакомства. Вдруг девушка заметила, что заботливая женщина выдала только одну постель. Валера сразу обнаружил этот факт и испытующе смотрел на подружку. Лаура сморщила носик и улыбнулась. После  такого убедительного рассказа идти и просить вторую постель было, мягко говоря, неудобно. К тому же, в мозгу у Лауры в результате суровых испытаний последнего дня произошло что-то вроде короткого замыкания. События сегодняшнего вечера вдруг осветили мир с новой, совершенно неожиданной стороны. Она вдруг увидела, что можно жить, не отмеривая каждый шаг, и жизнь от этого только выигрывает. Лаура вдруг поняла, что если бы тут было две постели – это ничего бы не изменило. «Мне больше не нужна отдельная кровать,» -- решительно подумала она, в глубине души удивляясь собственной смелости.
-- Не смотри! – весело воскликнула Лорка, скорее для приличия, и начала раздеваться. Бродяга послушно отвернулся, однако нагло разглядывал её в зеркальной входной двери. Девушка заметила это, показала язык и скользнула под одеяло. Валера не заставил себя ждать… Лаура дотянулась, щёлкнула выключателем, и купе погрузилось в лёгкий полумрак. Месяц щедро лил свой романтичный свет, успокаивающе стучали колёса… Лора закрыла глаза, неизвестные ей прежде ощущения заполнили всё её существо, и она потеряла ощущение времени…
... Ночь подходила к концу. Лаура лежала, вспоминала прошедшие сутки: «Действительно, как можно рассказать такое, да ещё двух словах,»-- подумалось ей. И только сейчас Лорка поняла, что Жанет имела в виду, когда сказала: «Валера с блеском выходит из критических ситуаций, которые никогда бы не возникли, если бы он лично об этом не побеспокоился». А тот безмятежно спал глубоким и спокойным сном человека, который искренне верит, что ничего плохого с ним случиться не может. Просто по определению. Скорый поезд мчался,  возвращая  влюблённых и счастливых ребят  в Минск. Город, который запомнится им на всю жизнь. Не потому что он самый красивый, или самый лучший, но потому, что юность, шальная и беспечная, прошла в нём…



Селянка

Nitinur in vetitum semper, cupimusque negata
(Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного
Овидий , «Любовные элегии»)

Занятия по терапии проходили в новенькой, девятой по счёту больнице Минска, за которой сразу закрепилось простое народное имя «девятка». Местные власти ужасно гордились ею и регулярно водили туда иностранные делегации. При этом считали своим священным долгом заметить: «Между прочим, это у нас всё бесплатно!» Пока один из гостей заморских не сказал слегка поморщившись: «Ну… у нас такие больницы тоже бесплатные». Однако на студентов, до сих пор видавших только старые, по сто раз отремонтированные больницы, она произвела впечатление не меньшее, чем стеклянные бусы на австралийских папуасов. Шёл обход, Боровая Нина Борисовна – преподавательница терапии, представляла новых больных, а Бродяга стоял и думал о том, что сегодня у него свободный вечер, денег нет и до зарплаты восемь дней. Стипендии он не получал. «Ладно, что-нибудь придумаем,» – решил Валера. Ничем не обоснованный оптимизм сильно облегчал жизнь и, самое главное, каким-то чудесным образом менял действительность. Погружённый в сугубо личные проблемы, парень не замечал ни просторных палат, ни картин никому не известных художников на стенах светлых коридоров. Просто скучал и ждал вечера…
-- Послушайте! Нет, вы только послушайте, какие бесподобные хрипы, какая замечательная крепитация! Типичное двустороннее воспаление лёгких, точно как в учебнике,—восхищённо воскликнула Нина Борисовна. (Крепитация (crepitation) - звук, напоминающий треск, хорошо прослушиваемый в легких с помощью стетоскопа. Этот звук возникает либо в дыхательных путях и альвеолах во время их раскрытия при вдохе, либо в результате прохождения воздушных пузырьков через жидкость. В здоровых легких такие звуки обычно не прослушиваются.) Отличный врач и наставник, Боровая добросовестно и щедро передавала свои обширные знания и богатый клинический опыт студентам. У неё был единственный, однако существенный недостаток – когда бог делил чувство юмора, в очереди она стояла последней – поэтому шуток не понимала вообще. Они её пугали и повергали в уныние. Положение усугублялось повышенным чувством ответственности за всё, что происходит в зоне её жизнедеятельности. Валера таких людей не любил и не жаловал. Но преподавательница была добрым и порядочным человеком. И он, скрипнув зубом, простил ей врождённый дефект, как прощают заике или горбатому то что от них совершенно не зависит. В конце концов, она же не виновата, что такая уродилась. «И главное, помогает больным людям, -- решил Валерка. -- А я уж как-нибудь потерплю… Скукотища-то…»
-- Ну, а что мы видим на кардиограмме? Слуцкий! Я к Вам обращаюсь! Вы что не слышите?! – нетерпеливо воскликнула Боровая. На самом деле, Валерка всё слышал, да только кардиограмма для него, как древневавилонская клинопись, – тайна за семью печатями. А Боровая, знай себе, наседает: «Что мы видим на кардиограмме, да что мы набюдаем?». Взял Валерка эту шифрограмму, сделал вид, что усиленно думает и вдруг заметил -- она вложена в историю болезни как раз там, где анамнез (история болезни) написан. Он быстренько пробежался по диагнозу и списку болезней. Закрыл папку, поднял глаза к потолку, как бы размышляя, и говорит:
-- Та-а-к… частичная блокада пучка Гиса, ишемия и гипертрофия левого желудочка.
Однако, Валерка знал, что такая «осведомлённость» его не спасёт. Всё равно Боровая попросит показать, какой конкретно зубец на этой шифрограмме за какие изменения в сердце конкретно отвечает.  Поэтому решил отшутиться и добавил:
 – А ещё – chronic gastritis (хронический гастрит), etinflammatio appendices ovarii (воспаление придатков яичников). Это он, кстати, не придумал, а действительно прочёл в анамнезе. Боровая также знала, что больная действительно страдает этими заболеваниями, ведь она лично заполняла историю болезни. Разумеется, преподавательница не догадалась, что Слуцкий успел прочесть её труды. Она наивно думала, что Валера действительно поставил диагнозы абсолютно не связанные с сердечной деятельностью по ЭКГ. Она впала в лёгкую прострацию, плавно переходящую в глубокий шок.
-- Как вы это определили? -- спросила она с тихим благоговейным ужасом в широко раскрытых глазах.
-- Пульсовая диагностика, не слышали про такую? – охотно просветил Валера.-- Древняя китайская медицина позволяет определить беременность даже через нескольких часов после зачатия. Не говоря, о таких пустяках, как хронический гастрит. По пульсу, ну, и по ЭКГ --  разумеется, тоже -- добавил он. Одногруппники деликатно отвернулись, чтобы не смеяться во весь голос. Боровая недоверчиво посмотрела на студента и  жалобно сказала:
– Признайтесь, Слуцкий Вы меня разыгрываете?
-- Честно сказать, я пульсовой диагностикой, действительно, не владею – сжалился Валерка,-- просто читаю быстро. Но метод реально существует.
 Боровая разочаровано вздохнула, однако цель была достигнута — про ЭКГ забыли напрочь, учебный процесс дал сбой и безнадёжно заглох, как старенький трактор на крутом подъёме. Официальная дистанция «студент-преподаватель» разорвана, и  пошёл-поехал обыкновенный, ни к чему не обязывающий трёп о таинствах китайской альтернативной медицины.  Группа сразу разделилась на два  примерно равных лагеря. Первый утверждал, что всё это выдумки и шарлатанство, а другой  настаивал -- древняя наука и высокое искусство. Вдруг Боровая спохватилась и сказала: «Заболтались мы! Пойдёмте-ка лучше послушаем расщепление первого сердечного тона, у меня есть одна «тематическая» больная – клиническая картина, пальчики оближешь, точно, как в учебнике».
Студенты с явным неудовольствием оставили столь актуальную тему и унылой вереницей поплелись за преподавательницей в соседнюю палату. На кровати у окна сидела крепкая баба средних лет, по всем признакам, жительница села, и откровенно скучала. Она лузгала семечки, уставившись на дверь ничего не выражающим немигающим взглядом. Завидев студентов, сразу догадалась о цели их визита и привычным движением распахнула больничный халат, обнажив вызывающе большую белую грудь с нежными бледно-розовыми сосками. Студентки стыдливо опустили глаза и отвернулись, очевидно, не выдержав жестокой конкуренции. Студенты глухо откашлялись, сразу позабыв, зачем пришли. Боровая  открыла рот и замерла. Было явно видно, что доктор хочет выразить возмущение и бурное негодование. Однако, пуритански воспитанная Нина Борисовна просто не нашлась, что сказать и впала в эмоциональный ступор.(Эмоциональный ступор обычно возникает у солдат в бою, участников и свидетелей катастроф) Пациентка сидела с гордо выпрямленной спиной, орлиным взглядом смотрела на присутствующих и откровенно наслаждалась произведённым эффектом. Спас положение, как всегда, Бродяга. Как ни в чём не бывало, подошёл к больной и по-деловому поставил фонендоскоп на область сердца. Потом строго приказал «Не дышите!» и начал слушать. Время от времени он переставлял звукоулавливающую камеру фонендоскопа и солидно покачивал головой. Пациентка сидела с важным видом и старательно задерживала дыхание. Она вносила посильный вклад в медицинское образование и принимала непосредственное участие в процессе обучения будущих врачей. Наконец, Валерка выпрямился и сказал: «Отлично слышно расщепление первого тона, прям как в учебнике».
Но у Нины Борисовны, как уже отмечено выше, чувства юмора отсутствовало совершенно. И как только к ней вернулся дар речи, сказала сердитым голосом: «Во-первых, Слуцкий вставьте фонендоскоп в уши. А то вы вместо аускультации, визуальное обследование произвели. А во-вторых, это больная с вегетососудистой дистонией и у неё нет и быть не может расщепления первого тона. Наша пациентка на находится на следующей кровати… А вы, милая моя, – обратилась Боровая к больной, – не смущайте студентов. Скромнее надо быть». Группа злорадно засмеялась, но Бродягу это совершенно не трогало. Он до сих пор находился под впечатлением визуального осмотра и решал чисто прикладной вопрос: «Почему больная женщина выглядит гораздо лучше и привлекательнее, чем… скажем -- здоровая преподавательница?» Призвав на помощь все свои не особо глубокие знания медицины, Валера подключил клиническое мышление, но так и не нашёл достойного  ответа. Так – только догадки, предположения и ненаучные гипотезы…
Боровая тем временем перешла к кровати, на которой лежала бледная пациентка с  печальным, измученным лицом и синеватыми губами. Студенты встали в очередь, чтобы лично услышать столь необходимое для полного счастья расщепление злополучного первого сердечного тона. Послушав, они важно кивали головами – «Дескать, всё слышали, так и есть -- действительно расщепление». Хотя опытный педагог, безусловно, отметила сильную неуверенность в глазах и почувствовала большое сомнение в том, что студенты вообще отличают первый тон от второго. Она по-матерински озабоченно вздохнула и сказала: «Не расстраивайтесь -- навыки приходят с опытом». Честно говоря, мало кто из ребят расстроился по этому поводу. Что касается Валеры, то он, воспользовавшись тем, что все поглощены процессом аускультации столь жизненноне обходимого первого тона, потихоньку пробирался к выходу. (Аускульта;ция (лат. auscultare -- слушать, выслушивать) метод исследования функции внутренних органов, основанный на выслушивании звуковых явлений, связанных с их деятельностью.) Когда он проходил мимо селянки, так он мысленно назвал эту деревенскую богиню плодородия, какая-то неизвестная сила потянула его за халат. Две пуговицы тут же отлетели и закатились куда-то под кровать. Валера посмотрел вниз и увидел большую крепкую руку. Женщина даже не изменила позы, просто сжала руку в кулак и смотрела на него снизу вверх невинными глазами. Валера невольно вспомнил классику русской литературы —«есть женщины в русских селеньях» и «не перевелись ещё богатыри на земле русской…» «Семок хочешь?» – по свойски спросила Селянка так, как будто они были знакомы минимум лет десять. Валера наклонился и подставил две ладони. Женщина неспеша насыпала семечки и тихо говорила «Звать меня Любовь, или просто Люба. Приходи вечером, часов в десять… не пожалеешь…»  «Не такая она уж селянка, как показалось на первый взгляд!» – подумал Бродяга. Кивнул в знак согласия и вышел из комнаты.
Увидев в коридоре знакомого больного, стрельнул сигарету и пошёл курить в туалет. Через пару минут  зашёл Поручик и с порога спросил:
-- Ну, что  примешь приглашение на рандеву?
 Заметив удивлённый взгляд, объяснил:
--Да я видел, как эта секс-бомба тебя тормознула.
 Валера задумался на мгновенье и уверенно сказал:
--Приму. Может и зря, а только если не пойду -- всю жизнь жалеть буду.
--Это точно, – согласился Поручик. --Только я бы не пошёл.
 Друзья покурили и разошлись.
Ночевать в общагу Валера в тот день не вернулся. На следующий день Поручик с нетерпением ждал друга на лекции. Но на первую пару тот не пришёл. На второй его тоже не было. А появился Бродяга только после обеда, на практических занятиях. Валера зашёл в класс, не обращая внимания на пошлый вопрос старосты «Почему отсутствовал на лекциях?», прошёл в дальний угол и сел возле Поручика.
--Ну? -- спросил тот одними глазами.
 Валера показал большой палец. Вид у него был такой, будто он только что выиграл в лото миллион. Или, по крайней мере, сто тысяч.
-- Сегодня опять пойду, --прошептал он счастливым голосом.
Прошло два дня. Поручик и Валера курили в туалете в перерыве между лекциями.
-- Вчера Лаура  приходила…– как бы, между прочим, сказал Поручик. -- Спрашивала где ты, куда пропал?
-- И что ты сказал? --  насторожился Валера.
-- Ну что я могу сказать? Сказал, что ночуешь у родственников. Какая-то тётка из провинции приехала, и вы, дескать, празднуете.
-- Молодец! – похвалил Валера.
-- Лорка хотела в киношку с тобой сходить. Так я предложил свою компанию.
 Валера посмотрел на друга кинжальным взглядом и сказал:
-- И что она?
-- А что она? Согласилась…-- ответил Поручик.
 У Валеры кончились слова, что было для него не совершенно характерно. Наконец он возмущённо воскликнул:
-- Ну, брат, ты даёшь! На минуту нельзя отойти! Рвут от жилетки рукава! Ну и как ты мне после этого в глаза смотреть будешь?
-- Пошли, уже перерыв закончился, -- заметил Поручик.
-- Погоди, погоди! Перерыв закончится, когда я тебе скажу, понял? Говори, что дальше было!? – Валера разошёлся не на шутку.
-- А ничего не было, -- невозмутимо сказал Поручик. -- Посмотрели «Сеньор Робинзон». Классное кино, кстати. Вернулись в общагу… И всё…
-- Всё? – недоверчиво переспросил Валера.
Поручик закурил вторую сигарету, внимательно посмотрел на друга и спросил:
-- А чего ты разошёлся? Она что, жена тебе, что ли? Между прочим, мне Лорка всегда нравилась. Но я думал, у тебя с ней серьёзно. Даже думать  себе о ней не позволял… а теперь…
-- У меня с ней очень даже серьёзно! — почти закричал Валера. Ты даже не представляешь насколько серьёзно! Как ты мог? Ну как мог?
--Что ты говоришь? – полным сарказма голосом спросил Поручик. -- Скажи спасибо, что я её с твоей тётушкой из провинции не познакомил!
Валера взорвался и осыпал Поручика градом ударов. Но добрый друг был кандидатом в мастера спорта по боксу в полутяжёлом весе. Легко уйдя с линии атаки, пробил короткий правый в солнышко, и Бродяга быстро успокоился, прислонившись к прохладной кафельной стене. Любовь и ревность быстро отошли на второй план. Сейчас важнее было просто дышать. Поручик вытер рассечённую губу, сплюнул кровью и сказал:
--Что за колхозная  привычка бить по лицу?. Сколько раз говорил тебе – не эффективно! По печени надо бить! На досуге он делился с Бродягой накопленными знаниями и сейчас, по привычке, вошёл в роль тренера.
-- В следующий раз буду по печени, – огрызнулся Валера.
-- Ладно, не кипятись… Я пошутил, —успокоил Поручик.
-- Ты не ходил с ней в кино? – в голосе Валеры слышалась смесь недоверия и надежды.
-- Не ходил, и не предлагал. Да не смотри на меня, как удав на кролика! Это я так… Чисто в воспитательных целях.
Валера облегчённо вздохнул и больше вопросов не задавал.
А вечером купил букет замечательно красивых роз, чем удивил Лауру до беспредела. До сих пор он  ничего кроме вина, пусть и хорошего, ей никогда не дарил. Которое, кстати. тут же самостоятельно выпивал. И хотя Лаура ни  о чём не догадывалась, был с ней предельно обходителен и нежен. От такого недостатка как совесть  Валера избавиться так и не смог.
…Когда Бродяга вернулся в комнату поздней ночью, Поручик лежал и читал свою настольную книгу, бестселлер всех времён и народов -- «Постановка нокаутирующего удара». Оторвавшись от чтения, он посмотрел на сияющее счастьем лицо друга и спросил:
-- А теперь скажи, только честно – оно тебе было надо?
 Валера задумался:
--Нет, пожалуй. Но как я мог это узнать не попробовав…
И с умным видом добавил—Omne ignotum pro magnifico (латынь— всё неведомое кажется нам великолепным).
-- Демагог, – проворчал Поручик, выключил светильник и отвернулся к стенке.



Казинца 99
Лидия Павловна Сологуб совсем недавно работает в мединституте. Она перевелась из универа, и ей всё здесь в новинку, всё замечательно и жутко интересно. Студенты здесь изначально вроде ничем особенно не отличаются от сверстников. Но по прошествии многих лет упорной учёбы и практических занятий, постоянно погружаясь в человеческие страдания, безусловно, выходят из этой  Alma mater святыми людьми и превращаются в мудрых и добрых докторов. (Альма-матер (лат. alma mater, буквально — кормящая мать), старинное студенческое название университета дающего "духовную пищу)  Так или примерно так рассуждала Лидия Павловна. И вот теперь она будет лично причастна к благородному, можно сказать, священному делу. До мединститута Лида Павловна тоже преподавала, но больше занималась наукой.   Милая женщина лет сорока пяти с детским доверчивым лицом, добросовестная и ответственная до безобразия.  Несмотря на большой трудовой стаж – почти двадцать лет, студенты за глаза зовут её Лидочка. Она изо всех сил старается быть с ними строгой, однако в силу воспитания и особенностей характера ей это слабо удаётся. А ещё Лидии Павловне дали группу. Теперь она -- куратор. Что-то вроде классного руководителя. Лидочка пробовала отказаться, робко заметив, что кроме детей и мужа никого никогда не курировала. Но декан даже слушать её не стал. «Всё всегда случается в первый раз, — веско сказал он. -- Познакомитесь поближе со студентами, с их бытом». Лидочка поняла, что это вопрос решённый, и покорно согласилась.
И вот она в составе комиссии, или «сборной кураторов», как пошутил доцент Сухой, должна посетить общежитие студентов-медиков номер 2, что на Казинца 99. В целях экономии времени преподаватели после непродолжительного совещания единогласно решили, что каждый посетит только свою группу. А заодно, проверит общее санитарно-гигиеническое состояние комнат, в которых живут подопечные. Лидия Павловна на своём веку повидала немало разных студентов. И наглых, и странных, и глупых, и вундеркиндов. В конце концов, сама когда-то была студенткой. В общежитии, правда, никогда не жила и немного волновалась – справится ли с возложенной на неё ответственной миссией, сумеет ли оправдать высокое доверие. Но её успокоили, сказав – проверяем общежитие элементарно: на наличие чистоты и отсутствия пьянства. «Кураторский час -- лишний повод выйти из дома и немного проветриться,» – объяснил Панкратов, зам.декана. И спокойная, ни сном ни духом не подозревающая о грозящей ей опасности Лидочка смело направилась навстречу невероятным испытаниям, которые готовила ей суровая жизнь.
 Выйдя из лифта, огляделась и спокойно шагнула в блок, где жили студенты санитарно-гигиенического факультета. На первой двери была написано большими печатными буквами: Кохно, Слуцкий, Зеленцов, Дробышевский.  «Мои сорванцы,» – тепло, по-матерински подумала Лидия Павловна. Постучала, услышала какие-то звуки -- что-то среднее между «Кого там чёрт несёт?» и «Добро пожаловать!» -- и осторожно открыла дверь. К своему удивлению, Лидочка обнаружила перед собой тяжёлый брезентовый занавес. С большим трудом пробравшись сквозь него, она очутилась в огромной палатке. Под невысоким потолком тускло маячил туристический фонарь. Натыкаясь на тяжёлые камни медицинских книг, матрасы и рюкзаки, пустые бутылки, она медленно, но упорно, подобно первопроходцам в джунглях Амазонки, продвигалась вперёд. Неожиданно Лидия Павловна поняла, что заблудилась. Со всех сторон её окружала грубая ткань брезента. Выхода не было…
 Вдруг стены заходили ходуном, раздалось низкое, глухое рычание, и Лидия Павловна пожалела о своём опрометчивом решении навестить это зловещее место в одиночку, без охраны. Она слышала, что ребята серьёзно увлекаются туризмом, но даже не подозревала, что настолько… Если бы сейчас откуда-то вдруг вышел бурый медведь средних размеров, она бы, конечно, удивилась -- но не очень. «Боже, -- думала она, -- никогда бы не поверила, что можно заблудиться в одной комнате». В конце концов, утратив последнюю надежду на то, что самостоятельно найдёт выход, она закричала. Сначала тихо, а потом увереннее и громче: «Зеленцов, Кохно-о, Слуцкий, Дробышевский!»  Вдруг кто-то осторожно взял её за локоть. Это оказалось для неё большой неожиданностью и явилось последней соломинкой. Остатки самообладания  мгновенно улетучились, подобно неосторожно разлитому спирту, и Лидочка впала  в элементарную панику. Она  ужасно испугалась и закричала. «А-а-а!» Вопль получился натуральный и довольно дикий, несмотря на то, что она никогда специально не тренировалась. Самка неандертальца могла гордиться далёкими потомками и не беспокоиться о том, что столь важный навык утерян навсегда. Правда, в конце вопля Лидочка, сорвавшись на визг, ломанула, не разбирая дороги, как испуганная антилопа, слегка подраненная стрелой древнего охотника. В ней было, как минимум, восемьдесят килограмм чистого веса,  и  она с лёгкостью завалила к чёртовой бабушке проклятый лабиринт.
 Выбраться из-под груды тяжеленного брезента  и ещё каких-то неизвестных Лидии Павловне предметов  не представлялось возможным. Убедившись, что воздуха достаточно, она приняла мудрое решение: не бороться напрасно с пыльным брезентом, а успокоиться и без нервов подождать, пока её раскопают. И действительно, снаружи доносились чьи-то обеспокоенные голоса и велись бурные спасательные работы. Через пять минут, а может и меньше, она стояла посреди пустой комнаты на жалких развалинах аттракциона страха. А перед ней стояли Толик Кохно и Валера Слуцкий, с трудом сдерживая смех и стараясь не смотреть в глаза дорогой преподавательнице. Сологуб хотела отругать парней построже, но не смогла. Чисто по-женски, проявив мгновенную слабость и педагогическую близорукость, она неосторожно улыбнулась. Студенты поняли, что гроза прошла стороной, тут же взорвались смехом и буквально упали на брезент. Немного успокоившись, перебивая друг друга, они объяснили кураторше, что выбросили четыре кровати и разбили палаточный городок внутри комнаты по той простой причине, что это создаёт романтическое настроение турпохода.  Лидочка сначала вошла в положение, проявила чуткость и понимание студенческой души, но потом неожиданно вспомнила о возложенной на неё миссии строгого куратора. Она тотчас приняла официальную стойку и на руинах туристической стоянки первобытного студента торжественно поклялась, что если ребята продолжат жить в этой чудовищьной палатке-западне, то непременно добьётся их отчисления. Потом с чувством  выполненного долга и кристально чистой совестью, слегка пошатываясь, вышла в коридор. «Ах, да – я же забыла проверить санитарное состояние комнаты,» – вдруг подумала Лидочка. Но войти второй раз в ту же комнату было выше её сил. Она приняла единственно правильное разумное решение: сделать это в следующий раз. В глубине души, однако, знала, что больше никогда не войдёт в студенческое общежитие вообще и в это -- в частности. Следующая комната была меньше, на три человека. «Тут я не заблужусь,» – с надеждой подумала она и, собравшись с духом, вежливо, но настойчиво постучала. «Туристы», движимые исключительно  добрыми побуждениями, хором закричали:
-- Не ходите туда, там Борщ!
Так обычно кричат, предупреждая о смертельной опасности. К примеру, человек занёс ногу и почти наступил на спящую змею или хочет отпить из кружки, в которой находится серная кислота. Но, ещё не оправившись от шока и плохо соображая, Лидия Павловна опрометчиво открыла дверь и вошла в комнату. То, что предстало перед  её взором, поражало воображение и могло привести  в состояние лёгкого ступора человека и менее впечатлительного, чем Лидочка. Она стояла на пороге, широко открыв глаза и рот. На подоконнике беспорядочно валялись учебники, засохший огрызок бутерброда, пустая консервная банка, наполненная окурками, старые грязные носки, рваные газеты, фонендоскоп и ещё несколько, абсолютно несовместимых между собой, а также -- с жизнью нормального человека, предметов. В углу стояли высокие резиновые сапоги и две самодельные удочки. Потолок был окрашен в ядовито фиолетовый цвет и явно символизировал ночное небо. Большие  звезды, с кривыми лучами, вырезанными  из фольги, подтверждали эту рабочую гипотезу. Комнату из угла в угол пересекала гирлянда из мелких костей кисти и стопы натурального человеческого скелета вперемешку с разноцветными лампочками. «Ребята к новому году готовятся,» – догадалась Лидочка, поражаясь собственному хладнокровию. Небольшой стол занимали  телевизор, баян и два странных железных мяча, впоследствии оказавшиеся ядрами для толкания. «Именно  так я представляла первозданный хаос,» – подумала кураторша и ещё раз огляделась.  В комнате никого не было, и Сологуб уже хотела покинуть это гиблое место. Но тут газеты на одной из кроватей зашевелились и упали на пол. Она вздрогнула от неожиданности и увидела громадного лысого мужчину. Из одежды на нём были только мешковатые семейные трусы зелёного цвета в крупный жёлтый горошек. При желании, их можно было использовать как камуфляж для танка или небольшого спортивного самолёта.
Это был легендарный Шура Борщёв. Свободное от учёбы время он целиком и полностью посвящал толканию ядра и добился в этом деле заметных успехов, чего было нельзя сказать о его учёбе. Но так как Шура защищал честь института на спортивном поприще, то вопрос сдачи сессии на стипендию не беспокоил его абсолютно. В те времена в Союзе не было культуризма и людей с такими габаритами можно было встретить очень редко, поэтому Борщ производил неизгладимое впечатление на неподготовленную к таким  жёстким испытаниям публику. Тело богатыря покрыто ржавым волосом, настолько густым, что когда он снимал рубашку, казалось, что под ней -- оранжевый мохеровый свитер. В результате у него было две клички: если   Шура одет--  Кинг-Конг, а без одежды – Шерстяной. Ах, да…  имела место быть  и  третья, менее оригинальная – естественно, Борщ. Шура довольно сильно заикался, особенно когда выпивал, что резко усиливало сходство с представителями семейства приматов. Но к шуткам и подколкам товарищей он относился спокойно, как сытый удав, и никогда ни на кого не обижался. Кинг-конг был миролюбив и доверчив, как дитя малое, что сильно контрастировало с внешним грозным обликом.
-- Это Борщёв, вы только не волнуйтесь… Он добрый, когда трезвый, – успокоил Валерка, который добровольно взял на себя роль экскурсовода. Шура  не учился у Лидии Павловны, но, естественно, знал в лицо, поэтому, ловко завернувшись до пояса в простыню, дружелюбно сказал:
-- П-пп-рох-ходите, п- п-пожалуйста, с-садитесь.
Лидия Павловна беспомощно оглядела комнату в поисках стула. Слуцкий, проследив за её взглядом, догадливо объяснил:
– Стульев нет, Борщ садится на них и забывает, что ему нельзя шевелиться. Ну, одно неловкое движение – и стул идёт на дрова. Не напасёшься на него.
 Шура виновато развёл огромными, как сковороды, ладонями. Хотел объяснить что-то, но от волнения стал заикаться больше обычного, махнул рукой и стал смотреть в окно, полностью утратив интерес к происходящему. Погрузившись в молчание, он терпеливо ожидал ухода непрошенной гостьи. Чтобы как-то заполнить неловкую паузу, Сологуб спросила на свою голову:
– А кто это у вас на баяне играет?
 Шура тут же очнулся, к удивлению наставницы живо схватил баян, скинув при этом ядра. Они упали на пол и с угрожающим грохотом покатились на Лидочку. Неожиданно для себя, она прямо в сапожках резво вскочила на кровать и ловко избежала столкновения.
Убедившись, что ядра остановились, и опасность миновала, грустно подумала: «Какая же я дура! Надо было к девочкам идти, вряд ли они встречали бы меня ядрами». Борщёв тем временем начал исполнять, и следует отметить довольно  неплохо --  «Сердце красавицы склонно к измене». В результате простыня упала, обнажив мохнатые слоновьи ноги с давно не стриженными, загнутыми к низу жёлтыми ногтями. Но ядротолкатель, то ли не заметил этого факта, то ли не придал ему особого значения, самозабвенно продолжал музицировать. Сологуб стояла на шаткой  кровати с открытым ртом, стараясь сохранить равновесие и не повредиться в рассудке. «Чистый цирк! Аттракцион -- «медведь с гармошкой,»-- думалось ей. Слуцкий подавал Борщёву интенсивные знаки руками и громко шептал: «Подыми занавес, Шаляпин!» Но старания суфлёра не принесли сколько-нибудь заметного результата. Очевидно, на Борща снизошло вдохновение и он твёрдо решил исполнить партию до конца. Тогда Валерка подскочил и самостоятельно обернул простынёй богатырское тело. «Слава богу, хоть трусы не упали,» – проворчал он.
Тут в комнату влетела маленькая Белка. Подруга Валерки, ведомая то ли обострённой женской интуицией то ли приобретённым опытом, находила его, как правило в течении двух с половиной минут в любой географической точке.  Окинув взглядом присутствующих, моментально оценила создавшуюся ситуацию, подскочила к Борщу, и  сильно ударив узкой ладошкой по музыкальному инструменту, тонко пронзительно закричала: «Всё! Концерт закончен!» Шура покорно поставил баян на стол, подтянул простыню и снова виновато развёл руками. «В секции восемь комнат, — отрешенно рассуждала Сологуб, стараясь не сбиться с мысли. -- Ещё одна такая комната – и можно вызывать психбригаду».
Валера помог Лидочке слезть с кровати, одновременно высказывая собственные впечатления. «Какой типаж! – восхищался он. -- Его бы в Голливуд -- монстров играть. Без проб и репетиций -- с руками оторвали б. Вы представляете, Лидия Павловна, он на свидание с баяном ходит! Все с гитарой, а он -- с баяном! Круто, а? Хотя лично я думаю, ему  надо ходить с большим африканским барабаном» Лидочка слушала в полуха. Она уже приняла судьбоносное решение, что на сегодня достаточно и ни в какие комнаты она заходить больше не будет. Пусть декан поступает с ней, как хочет, вплоть до увольнения и предания гражданской казни.  Лидия Павловна должна сохранить своё психическое здоровье. Ради детей, ради семьи…  Кураторша неожиданно почувствовала себя очень усталой, разбитой и опустошённой. Руки тряслись мелкой противной дрожью. Забыв попрощаться, она вышла из логова Кинг-Конга и направилась к выходу из блока. И тут, как назло, её усталый взгляд упёрся в солидную бронзовую табличку «Гинекологическая смотровая».  Сологуб вздрогнула и остановилась как вкопанная. «Зачем смотровая на мужской половине?» -- подумала она. – Наверное, я брежу». Эта мысль напрягла её по-настоящему и заставила всерьёз подумать о визите к психиатру…
-- Это ребята для смеха повесили, не обращайте внимания… -- успокоил её Слуцкий. Сологуб тихо, но отчётливо выругалась, немало удивив как Валеру, так и себя лично. Потом нервным  дрожащим голосом воскликнула: «Снять немедленно!» Лидочка обернулась – однако никого рядом не обнаружила. Только монотонно капала вода из крана в соседней кухне, журчал лесным ручейком неисправный унитаз да громыхнул и затих уходящий лифт. Валера беззвучно испарился, бросив наставницу на произвол жестокой и насмешливой судьбы.  Тогда Лидочка попыталась оторвать табличку собственными силами. Но проклятая была прикручена насмерть. Наставница выпрямила спину, выпятила подбородок и выкатила грудь четвёртого размера. «Смотровая! Для смеха! Я вам сейчас посмотрю! Я вам посмеюсь!» – мысленно негодовала она. Боевой дух со стоянки первобытных студентов снизошёл на нее, она жаждала крови или, на худой конец, элементарного возмездия. В чём оно будет выражаться, было загадкой для неё самой. Неотреагированные эмоции рвались наружу, грозя полностью сорвать и без того неустойчивую крышу. Лидочка вдруг неожиданно осознала, что всю жизнь сдерживалась и вела себя культурно вопреки своей легко возбудимой и темпераментной натуре. Но теперь-- довольно!  Агрессивная волна охватила всё её существо и несла в бой.  Зов предков – великая сила! Шелуха цивилизации слетает с человека в критический момент легко, как пух одуванчика при первом порыве ветра. Неизвестно откуда появившаяся холодная ярость и  металлический взгляд серых пронзительных глаз однозначно предупреждали: «Уйди с дороги, не то, зашибу!» Хозяйской твердой рукой Лидия Павловна требовательно постучала в дверь «Смотровой». Зловещая тишина была ей ответом. Она пнула дверь ногой, потом второй и, разойдясь не на шутку, стала молотить обеими руками и ногами. Тут её окликнул доцент Сухой:
-- Что случилось, Лидия Павловна?
Она резко обернулась, ей стало безумно неудобно. Сделав несколько глубоких вдохов, попыталась объясниться, но волнение сдавило ей горло. Лидочка молча отошла от двери и отвела глаза. Сухой взглянул на табличку и участливо, очень осторожно спросил:
– Лидия Павловна, вы случаем, не тридцать девятую курируете? 
Сологуб удивлённо посмотрела на доцента и кивнула. Он понимающе покачал головой, взял её за руку и мягко, как опытный психиатр буйной пациентке, вкрадчиво  сказал:
-- Пройдёмте, дорогая. Вы только не волнуйтесь.
Та послушно двинулась за ним, а потом вдруг спросила:
-- А как же «Смотровая»?
-- Вам нужно в «Смотровую»? – так же мягко спросил Сухой. Она отчаянно замотала головой.
-- Ну, вот и хорошо, – ответил Сухой. Они вышли на свежий воздух, и начали медленно прогуливаться возле общежития в ожидании остальных преподавателей.
Размеренная ходьба, спокойный тон Сухого постепенно вернули Лидию Павловну в более-менее уравновешенное расположение духа, и она полюбопытствовала:
-- Валентин Петрович, как вы догадались, что это тридцать девятая группа?
-- Элементарно. -- Сухой улыбнулся. -- Я был там куратором до Вас. Валера Слуцкий и Кохно – такие выдумщики… Да и остальные не лучше…
-- Может, расскажете, -- вежливо попросила Лидочка.— Просто чтобы я была морально готова к тому, что меня ожидает, то есть к самому худшему…
Сухой довольно хмыкнул:
-- Теперь-то что!  Мы их маленько обломали, а вот на первом курсе… -- Глаза мечтательно взглянули куда-то сквозь Лидочку, и стало очеввидно, что доценту  приятно вспомнить минувшие дни. Он закурил, сделал глубокую затяжку и с нескрываемым удовольствием начал повествование:
-- В общежитие мы пришли, как обычно, вечером. Подходим, значит, к блоку, декан что-то рассказывает, о хоккее, кажется, тут вдруг осёкся на полуслове и замер перед входом в блок, как часовой у вечного огня. Мы проследили за его взглядом  и не поверили глазам своим -- на двери было написано «Бункер Гитлера». Честно говоря, я испугался. Декан сорвал лист и, словно раненый на родео бык, рванул внутрь. Мы -- за ним. На каждой из дверей было что-то написано в том же духе. «Четвёртый отдел РСХА», «Рейхканцелярия Бормана» и так далее. Комнаты были не заперты, но студентов там не оказалось. Срывая листы с надписями, мы быстро продвигались вперёд. Наконец, дошли до последней комнаты.  Кривая надпись на двери гласила: «ресторан Элефант». Декан резко распахнул дверь. В комнате собрались все обитатели блока. Они сидели на стульях, кроватях, на полу и мирно смотрели «17 мгновений весны». Ребята нестройным хором сказали «Здрасьте!». Тут же встал и подошёл Слуцкий (на майке у него было написано шариковой ручкой – «Штирлиц», а в скобках – «полковник Исаев») и сказал:
-- Дорогие гости! Добро пожаловать в наш скромный кинотеатр!
-- Я тебе покажу кинотеатр, я тебе такое кино покажу! – скрипя зубами, угрожающе прошипел декан. Но видно, что от сердца у него отлегло – нацистов на факультете не было. Он обвёл грозным взглядом собравшихся и приказал:
– Разойтись по комнатам, буду проверять санитарно-гигиеническое состояние.
 Ресторан «Элефант» мгновенно опустел. Мы вышли, -- продолжал Сухой, --обсудили ситуацию и единогласно решили: лучше спустить это дело на тормозах и не поднимать лишнего шума. А то потом мы же и виноватыми окажемся. За недостаточную воспитательную работу, в лучшем случае, а то и вообще -- за политическую близорукость и потерю бдительности. Немного успокоились и зашли в соседнюю комнату. Только я закрыл дверь, как на коридоре раздались автоматные очереди, им ответила артиллерия – натурально! Я Вам отвечаю! Потом загудели самолёты и стали рваться бомбы. Честно сказать, сначала я подумал – война. Но потом решил — да нет… в центре Минска?.. это галлюцинации… Просто я сошёл с ума. Другого объяснения собственным ощущениям не было. Посмотрел на коллег, вижу – им тоже нездоровится. Массовый психоз? Лица белые, глаза безумные. Мы выскочили на коридор. И увидели мелькнувший в дверном проёме блока силуэт с кассетным магнитофоном. Стрельба и бомбёжка прекратилась так же внезапно, как и началась. Декан сделал спринт с высокого старта в наивной надежде поймать наглого шутника. Мы, естественно, поспешили за ним. Неожиданно декан растянулся во весь рост, и мы, как кегли, посыпались на него. Никто, правда, особо не ушибся. Но оказалось, что упали мы вовсе не случайно. На полу было разлито постное масло. Чистый Булгаков. Хорошо, что турникета с трамваем не было. Мой новый парадный костюм был пропитан маслом и грязью, которая тут же намертво прилипла к нему. Я даже не пытался вытереться. Остальные выглядели не лучше. Зато пол, натёртый и отшлифованный нашими костюмами, празднично сиял. На декана мы старались не смотреть.  «Соберите студентов…» – сказал он отрешённым треснувшим голосом человека, пережившего авиакатастрофу и разом потерявшего всех близких. Мы туго соображали после обстрела, погони и внезапного падения, поэтому не сразу поняли, что от нас требуется -- никто не двинулся с места. «Быстро-о-о!» – закричал декан так, что я стал беспокоиться за его здоровье. Мы с Панкратовым обошли все комнаты, и минуты через три студенты собрались на общей кухне. Лица виноватые, глаза смотрят в пол. Но чувствуется, только выйдем, будут ржать, как дикие мустанги.
Декан стал в центр кухни, принял позу Бонапарта и твёрдо сказал:
-- Кто это сделал?— стало так тихо, что было слышно, как растут ногти.
-- Или тот, кто это сделал, признается, или выселю весь блок из общежития! – торжественно поклялся декан, ноздри его раздувались, глаза сверкали. Не было ни каких сомнений, что он сдержит своё обещание, чего бы ему это не стоило. После долгой, мучительной паузы вперёд вышел Слуцкий.
-- Зачем? – прошипел декан.-- Зачем ты это сделал? 
Валера посмотрел на него невинными глазами и говорит:
-- Вот вы такие все серьёзные, измученные ответственной работой… Я просто хотел напомнить вам, что когда-то и вы были студентами…
Клянусь, он так это сказал, что лично у меня вся злость прошла моментально. Я, действительно, вспомнил студенческие годы… Нет, так как он я, конечно, не шутил… но… Не знаю, что думал и чувствовал декан, однако позволил Панкратову увести себя. В дверях он обернулся и сказал:
-- Слуцкий – доедай сало и вали домой. Ты своё обучение закончил.-- Потом повернулся ко мне: – Готовь хлопца на отчисление...
-- Как же его не выгнали?– удивилась Лидочка.
-- Я просил за него, Панкратов, да много кто. Валерка хороший парень—сказал доцент. И заметив удивлённый взгляд Лидии Павловны, добавил: – Нет, на самом деле. Но это, кстати, не помогло. И через неделю после происшествия я принёс на подпись декану приказ об отчислении. Дверь полуоткрыта, я постучал для приличия и, не дожидаясь разрешения, вошёл. Вижу, стоит Толик Кохно, весь красный взъерошенный, лица на нём нет. А декан и говорит:
-- Полюбуйтесь на этого клоуна. Вот кто масло разлил. Слуцкий на себя вину взял потому, как Кохно два хвоста имеет, и его, дескать, выгонят без разговоров. А Валерка учится нормально, и они друзья…-- Сухой докурил сигарету. -- В итоге Слуцкого оставили, потому что он масло не разливал. А Кохно -- потому что искренне раскаивался и убивался… Вот такая история… Так что вы, – подвёл итог Сухой, -- отделались лёгким испугом.
Лидочка облегчённо улыбнулась. Действительно, всё познаётся в сравнении. Она не валялась на грязном полу в постном масле, её даже не бомбили. Из-за какой-то таблички – столько волнений и тревог? Неожиданно Лидочка  вспомнила слова мужа : «Надо проще смотреть на вещи» и вдруг впервые осознала, что он имел в виду. Она придумывает, то чего нет, свою собственную интерпретацию событий  считает истинной  реальностью и потом переживает, действительно, по настоящему. А ведь табличка – это только табличка….
Постепенно собирались преподаватели. Они шли, размахивая руками и на ходу обсуждая подробности проверки. Очевидно, у них тоже не обошлось без небольших сюрпризов. Сухой заговорщицки подмигнул Лидии Павловне и сказал:
— Напомните, как-нибудь при случае – я вам расскажу, как Слуцкий в туалете на новый год двери снял, и про диспетчерскую…


Казинца 99
Повторный визит и его последствия...

Постепенно Лидочка оправилась от шока, вызванного  предыдущим визитом в общежитие. И  уступив настоятельным просьбам декана, согласилась нести  этот тяжкий крест и дальше. Перед входом в общещитие она, как заклинание, повторила несколько раз: «Надеваю на голову стеклянный шлем и безучастно наблюдаю. Я спокойна, я спокойна, мне не страшно… почти…» Затем Лидия Павловна мужественно отделилась от группы преподавателей и решительным шагом направилась к своим воспитанникам. Она шла по коридору общежития в относительно уравновешенном состоянии, ну примерно, как взведённый курок. Вдруг  откуда-то сзади, через её голову перелетел аккуратно сложенный бумажный треугольник. Лидочка подняла его и автоматически развернула. Записка лаконично сообщала примерно следующее:

«Посетите 4 комнату в 11 блоке на предмет аморального поведения».

Растерянная Лидочка поднялась этажом выше и показала анонимное послание декану. Тот  задумчиво покачал головой. У него было такое выражение лица, словно он в дефицитной итальянской обуви сразу двумя ногами влез в коровью лепешку. Но делать нечего – придётся  чистить туфли. А в данном конкретном случае – реагировать  на полученный анонимный сигнал.
Декан в сопровождении Сухого, Панкратова  и Лидочки подошёл к указанной в записке комнате и постучал.
-- Проверка из деканата, -- строго сказал он и подёргал за ручку двери. Она естественно оказалась запертой. Представители администрации  потоптались в некоторой растерянности, не зная, что делать. Дежурный по блоку предложил: «Может,  послать за председателем студсовета?  У него есть ключ-мастер – к каждой двери подходит.» Молчание было ему ответом. Очевидно, никому из присутствующих совершенно не хотелось заниматься скандальным делом. И вдруг неожиданно погас свет. Студенты повыскакивали из комнат посмотреть, что случилось. Шум, гам, суматоха. Наконец, кто-то пошёл проверить пробки, и минут через пять свет зажёгся снова. Тут, откуда ни возьмись, подоспел председатель студсовета.  Он гостеприимно открыл нужную дверь и, войдя в тёмную комнату, щёлкнул выключателем. На одной из кроватей мирно спал Слуцкий. Больше никого в комнате не было. Голоса и яркий свет разбудили Бродягу и он, приподняв голову, с удивлением посмотрел на вошедших.
--Ты почему не открывал? – не здороваясь, строго спросил декан. Валера завернулся в одеяло, сел на кровати и, пожав плечами, и сказал:
-- Устал… понимаете. Мало сплю -- много читаю.
Лидочке стало ужасно неудобно. Но декан-- человек более опытный в таких делах, не спеша прошёлся по комнате, тщательно прочёсывая территорию внимательным взглядом. И вскоре заметил обугленную розетку. Рядом  на полу валялась женская булавка. Сразу стало понятно, что явилось причиной короткого замыкания. Ведомый шестым чувством, декан продолжил поиски, и они увенчались успехом. Лифчик предательски валялся на тумбочке, красноречиво говоря о том, что какая-то особа женского пола покинула эту комнату совсем недавно и очевидно сильно спешила.
-- Стыд и позор! Привёл девушку, заперся…--  Декан запнулся, подбирая выражения.
Очевидно, решив, что терять уже нечего, Валерка невинно поинтересовался:
-- Вы предпочитаете, чтобы я привёл парня?
 Декан открыл рот, да так и не нашёлся, что сказать. Все дружно отвернулись, чтобы не злить шефа неуместными улыбками. Тот, наконец, собрался с мыслями и выдал казённую домашнюю заготовку:
-- Ты когда-нибудь слышал о моральном облике советского студента? А? Разгильдяй! Что ты себе позволяешь, в конце концов. Женись – вот тогда и….
-- Вы во сколько лет вы женились, Павел Игнатьевич?  -- как бы невзначай полюбопытствовал Валера.
-- В двадцать семь… -- не замечая ловушки, просто ответил декан.
-- И, конечно, были девственником? – спросил Бродяга будничным тоном, словно речь шла о погоде в отдалённой развивающейся стране.  Все быстро выбежали из комнаты, прилагая огромные усилия, чтобы не рассмеяться по дороге. Сухому  выход загораживал декан. И сдерживаясь из последних сил, доцент стремительно отошёл к окну. Он мужественно старался переключить ход мысли на что-либо нейтральное и не думать о том, что происходит в комнате.  Перед деканом стояла неразрешимая дилемма: сказать правду нельзя, соврать -- тоже. Он вдруг отчётливо вспомнил свою первую женщину. Назвать любовью это можно было с большой натяжкой. Но приятные воспоминания охватили декана, и он быстро успокоился. Наконец, обречённо вздохнув, устало улыбнулся и сказал:
--Да пойми ты… Поступил сигнал. Ну, должен же я  прореагировать. Эта ж тварь на меня потом напишет. -- И он показал записку Валере. Тот прочёл и весело засмеялся:
– Клеветники и завистники!
 Потом вошёл в положение и серьёзно сказал:
-- Я понимаю. Реагируйте… только не сильно.
-- Значит так, выговор, и стипендию сниму,— объявил декан. -- На месяц,--  как бы извиняясь быстро добавил он.  Валера пожал плечами:
—Так нету ж стипендии. Вы мне в начале года сняли… Ни за что, между прочим, Павел Игнатьевич! — с упрёком добавил Валера.
-- Было б за что, я б тебя давно выгнал, поверь мне на слово, – неожиданно разозлился декан. – Короче, -- выговор! Обжалованию не подлежит,—сказал он и решительно направился к выходу. Сухой поспешил за ним.
Преподаватели молча шли к машине. Медленно падал снег, ненавязчиво напоминая о вечности сущего с одной стороны, и мимолётности жизни—с другой. Декан попросил у Сухого сигарету, не торопясь подкурил и мечтательно сказал:
-- Где мои семнадцать лет?
 Сухой пожал плечами, развёл руками и поднял брови – эта незатейливая пантомима должна было выражать тривиальную истину: нельзя дважды войти в одну реку, даже если очень хочется.
-- Петрович, тебе Лидочка нравится? – спросил вдруг декан.
-- Конечно, – легко признался доцент.
-- Так чего ты тормозишь? – поинтересовался декан.
-- Аморалку пришьют… -- вздохнул Сухой.
-- Это точно. Писатели, мать их так… Всегда, понимаешь, найдётся человек, которому плохо, когда другому хорошо…
 Павел Игнатьевич обернулся, чтобы убедиться в отсутствии посторонних и сказал: «Передай Слуцкому, пусть заявление на материальную помощь напишет. Я подпишу… Засранец!» – покачал головой декан, но видно было, что в общем и целом ему нравится жизненная позиция Валерки.
Лидочка шла сзади всех. Вспоминала студенческие годы. И хотя она в жизни никогда не позволила бы себе такое… Но почему-то ей было жалко и Валеру, и девушку, которую она никогда не видела. И даже себя… Потому что вдруг почувствовала, что в её благополучной и размеренной жизни чего-то не хватает. Мы все делаем свой выбор, делаем ставки. Лидия Павловна поставила на спокойную жизнь. Хотела жить в достатке и безопасности. Семья, дети, дом. И слава богу, всё получила. Чем же она теперь недовольна? Вдруг она поняла, что хотела всего этого не столько потому что это было, действительно, её мечтой, а потому, что боялась хотеть чего-то другого… И конечно, семья для неё по-прежнему важнее всего… Да только этого оказалось мало. Нет, она жалела вовсе не о том, что подобно этой девчонке, рискнувшей репутацией и высшим образованием, веселилась со своим парнем. Ей было мучительно жаль, что она никогда, никогда в жизни ничем не рисковала: ни карьерой, ни здоровьем, ни, тем более, жизнью. Её нервы не были натянуты до предела, она не замирала, затаив дыхание, в ожидании опасности, не принимала дерзких решений. Всё было рассчитано, отрезано с большим запасом. Но и выигрыш, соответственно, не волновал. Не кружил голову и не заставлял биться сердце чаще.  Поезд жизни ещё грохочет, до конечной станции далеко… Но годы, когда верится в чудеса, ушли безвозвратно … Пропали… Она вспомнила, как в юности твердила себе: я ещё не готова, мне рано … А теперь -- поздно. Она неожиданно осознала, что и тогда было не рано и, самое главное, сейчас -- ничего не поздно. Не поздно… Так в чём же дело? А в том, дорогая моя, что ты не готова заплатить за успех риском, страхом поражения и болью неудачи. Ты готова работать, как ломовая лошадь… Что ж, и это -- подвиг. Да ещё какой! Легко ли каждое утро встать и, сказав себе «Надо! Ты должна!», продолжать этот бесконечный бег по кругу. Кому, кстати, должна? Уж не себе, это точно… О чём это я? Лидочка запуталась… Ах,да,  я хочу рисковать и, одновременно, -- не готова пойти на риск. Всегда боялась неудачи, больше, чем желала успеха… Старого пса новым штукам не выучишь, подумала она, поправила воображаемый хомут и побежала догонять свою упряжку.
…Ночью Лидии Павловне  не спалось. Она ворочалась, вспоминала свою жизнь… Яркий свет полной луны создавал таинственную и немного магическую атмосферу. Наконец, Лида окончательно поняла, что заснуть не удастся и, стараясь не разбудить мужа, потихонечку встала. Потом, не включая свет, пошла на кухню и плотно закрыла дверь. Она ничего не собиралась делать, просто надоело ворочаться в ожидании сна. Лидия Павловна автоматически вскипятила воду и заварила чай. Затем села и просто смотрела в чёрное холодное окно. Она мучительно пыталась определить  истинную причину своей необычной бессонницы. Лидочка абсолютно механически вертела карандаш, и вдруг рука, словно обретя собственную волю, написала на полях газеты, оставленной на столе:


Ничто никогда не рано…
Ничто никогда не поздно…

Лидия Павловна удивлённо перечла написанное несколько раз. И вдруг продолжила:

Просто когда нам страшно
Встать и идти вперёд
Мы говорим -- Не время
Ещё не сегодня… Лучше
Конечно, гораздо лучше
Немножечко подождать…
Немножко, совсем немножко
Лет двадцать, а лучше тридцать
Чтобы сказать уверено
Время, увы, ушло…

Стихи получились без рифмы, но имели какой-то внутренний ритм. Казалось, он сообщал телу невидимые, но хорошо ощутимые пульсы. Всё Лидочкино естество вибрировало непривычной, однако, очень приятной дрожью. На душе было светло и радостно. Рука писала, а Лидочка наблюдала за ней, словно со стороны. Ощущение чуда не покидало её. Стараясь не спугнуть и не разрушить это необычное состояние, она продолжила…

И всё же в душе мы знаем –
Ничто никогда не рано…
Ничто никогда не поздно…
А сердце… сжимает болью—
Ведь жизнь как вода ушла…
И только глубокой ночью
Когда лишь часы на стенке
Бьют грозно, словно набат
Без слёз, но ужасно горько
Без звука, но очень страстно
Заплачешь вдруг над собою
Ведь жизнь свою проспал…

Стихотворение получилось невесёлое. Но странное дело, Лидочка была счастлива. Она уже много лет не писала стихов. Более того, даже забыла о своём даре. А ведь когда-то… Именно благодаря ему нашла свою любовь…  Лидия Павловна сидела за столом и по-прежнему смотрела в чёрное окно. Но теперь видела совсем другое:  вот она снова девчонка, полная надежд и иллюзий, на школьном выпускном вечере. Могучие силы бурлят внутри её пылкого сердца. Она ещё не знает, как и для чего применить их. Но само ощущение, что ей принадлежит весь мир, просто замечательно. Лидочка вдруг по-настоящему поняла выражение – за спиной выросли крылья. Тут она перенеслась в настоящее время. На столе -- остывший чай, за окном -- по-прежнему глухая ночь. Но теперь это неважно. Важно другое – ощущение крыльев осталось.  Лида аккуратно оторвала кусок газеты со стихами, потушила свет и пошла спать.

Утром она проснулась в замечательном настроении. Долгое время не могла понять, откуда эта беспричинная радость. Потом взгляд её упал на обрывок газеты на тумбочке. «Ничто никогда не рано…" — прочла она.
"Ничто никогда не поздно…» --  медленно проговорила Лидочка и улыбнулась беззаботной счастливой улыбкой. Тут она поймала на себе озадаченный, вопросительный взгляд мужа. Борис Витальевич привык к её перманентному состоянию тревоги и откровенно  не понимал, что происходит.
-- Ничто никогда не рано, ничто никогда не поздно… -- пропела Лидочка и порывисто поцеловала мужа, чем озадачила его ещё больше. Он проследовал за ней в ванную комнату. Супруга неожиданно замкнула дверь изнутри, обняла его и вдруг начала снимать с него майку. Муж, естественно, не сопротивлялся, однако, ошарашено и даже немного испуганно смотрел на Лидочку. Борис Витальевич даже хотел напомнить безответственной супруге, что они оба опоздают на работу. Но мудро промолчал. На работу они в тот день не опоздали, а просто не пошли. Позвонили, предупредили и… О чудо! -- Ничего страшного! Потом пили кофе с коньяком, затем снова вернулись в спальню. А после завтрака Лидочка наконец объяснила, что же всё-таки произошло. И в завершение  прочитала стихи… Потом молча сидела напротив мужа, изо всех сил стараясь угадать, что он думает. Борис Витальевич облегчил её непростую задачу и спросил:
-- Ты за этот день была счастлива больше, чем за последние десять лет, правда? Лидочка согласно закивала. А теперь скажи, только честно – разве не тоже самое я говорю тебе всю нашу совместную жизнь? Лидия Павловна виновато вздохнула. Только сейчас она осознала, что муж прав на все сто процентов, и жалобно спросила:
-- Боря, может я просто должна была созреть?
 Борис Витальевич взял её руки в свои и сказал:
-- Не расстраивайся… "Ничто никогда не поздно…"

Жизнь без наркоза

Одно из любимых развлечений Бродяги – игра под названием «Лекция на вольную тему». Суть её заключается в том, чтобы зайти в класс к первокурсникам перед самым приходом преподавателя. И так играючи, ненавязчиво прочесть какую-либо лекцию на злобу дня. Скажем, о высоком призвании врача. Почувствовать себя наставником и гуру. Как говорится, калиф, на час. В данном случае -- лектор на пять-десять минут. Валера бессовестно пользовался тем фактом, что студенты, в большинстве своём, вчерашние школьники. И находясь под впечатлением обрушившейся на них лавины информации, не критично оценивают происходящие события. Они, словно американские индейцы, наивно верят на слово каждому встречному.

Вот и сейчас Бродяга проходил по кафедре физики и, услышав обрывок разговора «…Галина Борисовна немного опаздывает. Пожалуйста, посидите тихо…», тут же навострил ухо.
Проследив взглядом, в какой класс вошёл парень, говоривший с лаборанткой, Валера тут же последовал за ним.
Широко распахнув дверь, он официальным голосом объявил:
-- Маковская задерживается, а пока я побеседую с вами об институте, расскажу немного о будущей профессии,  а в конце, если хватит времени, -- отвечу на вопросы.
-- Всем вам известно выражение «Aliis inserviendo consumer!» (служа другим, сгораю сам. лат.), – начал он своё выступление довольно банальной фразой. Однако  студенты только начавшие изучать латынь сразу прониклись великой идей самопожертвования и погрузились в атмосферу гуманности и романтического героизма. «Профессия врача – это не просто способ заработать на жизнь, это высокое призвание...» -- Валера говорил всё подряд, не задумываясь о последствиях. Если получалось – отлично, а нет – так и не надо. Ведь это просто весёлый розыгрыш. Но иногда выходило, действительно, неплохо. Он цитировал знаменитых людей, книги которых он читал, а так же тех, чьи фамилии были просто на слуху. Как правило, Бродяга приписывал свои личные мысли, Гиппократу, Боткину и Павлову--мединститут всё-таки… Однако не гнушался Конфуцием,  Достоевским и классиками марксизма-ленинизма.  Делал он это для того чтобы придать своим соображениям солидности и внушить доверие к сказанному. Ведь давно известно, что любая мысль из уст признанного авторитета заставляет задуматься и, главное, не вызывает возражений и споров. То есть, спорить с Гиппократом конечно можно. Вот только переспорить нельзя. Бродяга этим фактом беззастенчиво пользовался. Никто, как правило, не читал первоисточников, и уличить его в фальсификации истории было фактически не возможно…
Между тем, Валерка вошёл во вкус и назидательным голосом старого профессора вещал: «Если вы лечите больного и не разговариваете с ним, то разница между доктором и ветеринаром только в клиентуре,» -- запишите, пожалуйста. И ещё: «Если больному после беседы  с врачом не стало легче, то это не врач».
Ирония происходящего заключалась в том, что Бродяга учился на сангиге. (санитарно-гигиенический факультет.) То есть, сам лично никогда не собирался заниматься лечебной практикой. А так же искренне считал, что медицина – лженаука и, вообще, грязный бизнес. Никто не задаётся целью действительно вылечить больного. Перевод острого состояния в хроническое считается чудесным исцелением и, соответственно, огромным успехом.
Однако, подчиняясь острому, как портновское шило, желанию пошалить Бродяга шёл котом учёным:  пел песни, сказки говорил. Как правило, это был экспромт, и парень сам никогда не знал, чем закончит своё выступление. Но это и не важно, ведь с минуты на минуту должен придти преподаватель. При его появлении Валера здоровался, как ни в чём не бывало, тут же прощался и уходил. Оставляя в недоумении, как студентов, так и наставника.  Хотя, по правде сказать, Бродяге ужасно хотелось узнать реакцию аудитории.
...Прошло уже полчаса, а преподавательница всё ещё отсутствовала. Галина Борисовна явно не спешила на занятия. Она словно чувствовала, что у неё есть достойная замена, и за студентов-первокурсников можно  совершенно не  беспокоиться. Лектор-самозванец уже сказал все, что хотел, а Маковской всё не было. Чтобы хоть как-то заполнить время, стал делиться совершенно секретным, не подлежащим разглашению опытом по сдаче экзаменов в  особо трудных ситуациях. Наконец, дверь отворилась и на пороге появилась долгожданная наставница. Года два назад она учила Бродягу.
–Здра-а-вствуйте, Валерий! – улыбаясь, сказала она и по-дружески протянула руку.-- Я тут под дверью немного постояла -- просто заслушалась. Как дела?
 Бродяга нисколько не смутился и сказал:
-- Да вот мимо проходил, вижу молодое подрастающее поколение -- без присмотра. Наша будущая смена… Я не побоюсь высокого слога – надежда советского здравоохранения и медицинской науки…
Маковская подошла к нему ближе, они пошушукались, посмеялись, и Валера ушёл. Как только закрылась дверь, студенты загалдели как любопытные галчата:
– Кто это был? 
 Маковская широко улыбнулась и сказала:
– Мой бывший студент. Стопроцентное чувство юмора.-- В её устах это был наивысший комплимент. Умение хорошо пошутить она ценила больше, чем знание физики. То, что в книжке написано, каждый дурак может выучить, а приносить людям радость – это дар…
-- А сейчас он кто? – не унимались студенты.
-- Учится на сангиге. -- Маковская на мгновение задумалась, подсчитывая в каком году она учила Валерку.-- По-моему, на четвёртом курсе.
 Студенты удивлённо переглянулись.
-- А мы думали -- преподаватель… --послышался разочарованный голос.
-- А что, неубедительно говорил? – поинтересовалась Маковская.
-- Да нет, всё правильно и даже красиво, но… не понятно -- зачем он это делал? --студенты были явно в замешательстве.
Маковская задумчиво посмотрела в окно. Потом медленно, как бы размышляя вслух, сказала:
– Вот вы сейчас получаете высшее медицинское образование. Учёба трудна, порою вам не интересно и даже нудно. Но цель поставлена, вы упорно к ней идёте. Живя этой целью, вы находитесь где-то далеко… в счастливом туманном будущем. И это, конечно, правильно…  А Валера живёт здесь. «Здесь и сейчас». И ему просто скучно. Он не ждёт, пока кто-то развеселит его, и делает это самостоятельно…
Группа медленно переваривала информацию… Вскоре преподавательница объявила перерыв, и ребята наперебой начали высказывать своё мнение о странном парне. Примерно треть была в восторге от розыгрыша. Треть полагала, что это чистое хвастовство и позёрство. А оставшиеся были слишком заняты. Они усиленно повторяли домашнее задание – после перерыва Маковская обязательно будет спрашивать. Только Эллочка ни с кем не спорила. На неё Валера произвёл потрясающее впечатление. Да ещё Маковская подлила масла в огонь, сказав, что он живёт «здесь и сейчас». А Эллочка… Что с ней? Она так стремилась попасть в институт и жить весёлой студенческой жизнью. Но если честно, профессия интересовала её меньше всего. Наслушавшись от родителей, что институтские годы – это самая замечательная часть жизни, Эллочка решила поступить в институт и добилась своего. Однако, прошло почти четыре месяца и…  ничего. То есть, ничего особенного. Ожидание праздника сменилось разочарованием, усталостью и раздражением. Постоянная учёба в бешеном темпе высасывала все соки. И что самое противное – мысли стали какие-то незамысловатые и узконаправленные, как лазерный луч. Эллочка ждала большего от  института. Даже не большего – она ждала чего-то совершенно иного. Если бы её спросили, чего именно, то девушка задумалась бы и ответила: любви. Но так как никто ничего не спрашивал, то Элочка  просто не понимала, чего хочет. И от этой неопределенности мучилась ещё больше. А тут Валера, бесшабашный и бесконечно притягательный в этой бесшабашности… Эллочка должна, просто обязана с ним познакомится. Только вот, где его теперь искать. Она подошла к Галине Борисовне, и слегка запинаясь от стеснения, поинтересовалась, как можно найти Валеру. Маковская понимающе посмотрела на студентку и без лишних вопросов предложила помощь. Тут же позвонила в деканат сангига и узнала, в какой группе учится Слуцкий. А заодно,-- и расписание занятий.
-- Он сейчас в соседнем корпусе, на политэкономии капитализма, Если конечно в другом месте лекцию не читает, – пошутила Галина Борисовна.-- Удачи! — по-дружески подмигнула она, но тут же строго добавила :-- С урока я тебя отпущу, но лабораторную потом мне покажешь…
Эллочка поднялась на лифте на девятый этаж, прошлась по коридору и осмотрелась. Что делать дальше, не имела ни малейшего понятия. Вдруг она заметила, что дверь в один из учебных классов  приоткрыта, и решила заглянуть. За столами сидели, полулежали и откровенно спали студенты четвёртого курса, ветераны зачётных битв и экзаменационных сражений. Валера, как не странно, бодрствовал, сидел в конце класса и с отсутствующим видом смотрел в окно, разглядывая унылый пейзаж. Очевидно, почувствовав пристальный взгляд, посмотрел на дверь и, естественно, узнал девушку. Валера совершенно не представлял, зачем она пожаловала и его ли ищет. Но, на всякий пожарный случай, тут же попросился выйти. Просто так, потому что появился предлог покинуть это сборище умирающих лебедей и спящих красавиц.
-- Привет! Меня зовут Элла, -- сказала девушка.-- Мне очень понравился твой способ развлекаться…  Я тоже люблю пошутить и разыграть друзей…Может, придумаем что-нибудь вместе…
 «Симпатичная, но…первокурсница,» -- подумал Валера. По опыту старших поколений, да и собственному, он знал, что водить первогодку в ресторан, кино, и вообще куда-либо -- бесполезное занятие, пустая трата времени. И решил сразу поставить точки над і.
-- Элла, вы ещё совсем ребёнок,— сказал он тоном умудрённого жизнью старшего товарища.-- Наверное, и предохраняться, как следует, не умеете.
 Девушке стало ужасно стыдно, и она покраснела. Во-первых, потому что тема была категорически запретная, а во-вторых, предохраняться Элла действительно не умела. Она стояла вся пунцовая, и казалось, что вот-вот заплачет. Валера вдруг ощутил лёгкое, совсем неуловимое чувство радостного возбуждения, так хорошо знакомое каждому, кто хоть раз влюблялся. Это не знающий промаха Амур старательно целился, натягивая лук. И сердце, предчувствуя сладкую боль, забилось сильнее.
-- Ладно, ладно, я пошутил, -- миролюбиво сказал Валера. Но Эллочка вдруг полностью осознала то, что он сказал, и возмущённо подумала: «За кого он меня принимает!?» Развернулась и почти бегом покинула строгую кафедру марксизма-ленинизма. Валера постоял, подумал и решил на занятия не возвращаться. Вошёл в класс и, сообщив преподавателю «Меня в профком вызывают», взял вещи и направился к выходу. Обернулся и, увидев недоумённый, недоверчивый взгляд наставника, пожал плечами и сказал: «Сам не знаю, что за срочность. Невозможно работать, то есть, учиться!» и захлопнул дверь. Связь у Валеры с профкомом такая же тесная, как и с организацией объединённых наций. Но он давно заметил, что казённые слова действуют на людей магическим образом, и в нужный момент пользовался этим. Потом покурил в туалете и, немного озадаченный, направился на кафедру физики. Заглянул в класс. Эллочки там не было. Маковская, увидев его, вышла и заговорщицки прошептала:
-- Она тебя пошла искать. Вы что, не встретились?
  Валера удивлённо поднял брови:
– Я думал, случайно туда забрела. Это меняет дело!
--Значит, всё-таки встретились? – настаивала Галина Борисовна.
-- Да уж… Встретились… -- со вздохом ответил Валера.-- Да только я -- идиот…
-- Хочешь бесплатный совет? – спросила Маковская.
Валера кивнул.
-- Не забывай, с кем разговариваешь. Первый курс, понимаешь? Просто сделай скидку на возраст, воспитание, наконец…
А Эллочка постепенно успокоилась, она бродила по пустым коридорам нового учебного корпуса, осмысливая ситуацию. В конце концов, он вправе подумать о ней, что угодно. Ведь она пришла к нему, предложила что-то вроде дружбы, практически не зная, кто он. Сейчас она даже не понимала, на что рассчитывала. Что он, увидев ее, обалдеет от счастья? Короче, к моменту возвращения на кафедру физики Эллочка полностью и безоговорочно амнистировала Валеру. Она медленно шла, задумчиво смотрела под ноги, как вдруг после очередного поворота -- столкнулась нос к носу с Валерой. Он  радостно улыбнулся и тут же сообщил:
-- А я тебя ищу…
Эллочка тоже обрадовалась, но на этот раз была умнее и виду не показала. Тогда Валера предложил сходить вечером в «Генезис» -- студенческий бар… И Эллочка, естественно, согласилась…
…Маковская замыкала кабинет и уже собиралась уйти домой. Но вдруг переферическим зрением заметила девушку у окна. Та стояла к ней спиной и неотрывно смотрела куда-то вдаль. Занятия давно закончились. Галина Борисовна присмотрелась -- Элла. Девушка обернулась и быстро пошла к ней навстречу. И Маковская поняла, что та ждала её. И ещё наставница почувствовала, что Эллочке очень плохо. Галина Борисовна не ошиблась. Глаза у девушки опухли и полны слёз. Маковская вспомнила, что была свидетельницей рождения любви, и на душе у неё вдруг стало грустно. Как правило, студенческие романы скоротечны, поверхностны и не оставляют глубоких шрамов. Но здесь другое… Тут была настоящая любовь… И, очевидно, закончилась… Ушла, как вода в сухой песок… Маковская молча взяла Эллочку за руку и повела в кабинет. Так же без слов поставила чайник, достала сухие печенюшки и только тогда спросила:
-- Расстались?
 Эллочка часто закивала головой и, не в силах говорить, разрыдалась. Маковская стала гладить её по плечам.
-- Вот ты сейчас думаешь, почему всё так случилось, как случилось. Обвиняешь его, строишь планы мести, может даже, хочешь умереть… Чтобы он, наконец, понял, кого потерял и ему стало больно и стыдно,  -- как бы размышляя вслух, спокойным  убаюкивающим голосом говорила Маковская. Элочка перестала плакать и удивлённо посмотрела на наставницу. Ведь именно так она и думала.
-- Откуда вы знаете?…
-- Ну-у, это очень просто, -- улыбнулась Галина Борисовна.--  У каждой болезни свои специфические симптомы. При ангине болит горло. При отравлении неизбежна рвота. А любовь – это хорошо известный мне недуг, я в своё время болела тяжело… И все симптомы наизусть знаю. У всех, примерно, одно и тоже…
Постепенно Элла успокоилась, вытерла слезы, и начала пить чай…
-- Придёт время, когда боль утихнет и обида потихоньку забудется,  -- продолжала Маковская.  -- Это обязательно случится, -- пообещала она, заметив недоверчивый взгляд Эллочки.—Когда-нибудь ты будешь рада, что эта любовь у тебя была. И с теплотой будешь вспоминать свою юность, себя и Валерку… и даже будешь счастлива, что знала его…Наш выбор не зависит от нас… Мы тянемся друг к другу, как растения к свету, как правило, не осознавая, почему и зачастую вопреки очевидной логике… Ты потянулась к нему. И притянула его к себе. Не смогла удержать. Но, возможно, это и к лучшему… Нам не дано предугадать. Как долго  вы были вместе? Почти год? Почти целый год любви…Подумай об этом. Год счастья… Не старайся забыть это время. Я желаю тебе самого лучшего и пусть у тебя всё замечательно сложится… Но, может статься, что через много-много лет ты итожа судьбу свою, скажешь-- это было самое счастливое время жизни…
Маковская знала, что утешить Элочку невозможно. Смерть любви, как и смерть человека,--необратима. И время -- единственное лекарство, которое может смягчить боль. Здравый смысл и логические доказательства -- здесь бессильны и не уместны. Но Галина Борисовна продолжала говорить, зная, что Эллочку успокоит не смысл сказанного, но участие, не слова,  а понимание.
--Ты бросилась в любовь, как в море, не умея плавать… доверилась судьбе… А знаешь, что большинство так и остались сидеть на берегу… или выбрали беспроигрышный и потому безрадостный вариант? -- Маковская говорила, говорила, говорила… В какой-то момент Эллочка поняла, что сказанное относится больше не к ней, а к самой наставнице. Она встала и обняла её…
-- Я вам очень… очень благодарна…-- взволновано сказала Элла. Но Маковская, вдруг умолкнув, махнула рукой, и отвернулась к окну. Эллочка догадалась, что Галина Борисовна плачет. О чём-то давно и глубоко похороненном в душе. Девушка почувствовала себя виноватой и на цыпочках выскользнула из кабинета…
Когда Элла вышла из института, было уже темно. Немногочисленные студенты, возвращаясь  с отработок, шумно обсуждали прошедший день,. Неожиданно пошёл холодный весенний дождь. Эллочка услышала крики, смех – мимо неё беспечно пробегали  ребята, спеша укрыться от дождя в общаге. Но Элла нисколько не ускорила шаг. Девушка  чувствовала, что дождь несёт облегчение. Она подставляла ему лицо и шла, шла, шла…
В общагу Элла вошла промокшая до последней нитки, но новое чувство начинало вызревать в ней. Это было довольно странное ощущение. Примерно так чувствует выздоравливающий больной. Нет, он конечно ещё болен… Но появилась уверенность: всё будет хорошо, и уже скоро…  И Элла вдруг поймала себя на невероятной мысли: ей немножко жалко расставаться с этой болью…
В детстве она серьёзно занималась гимнастикой. Бывало, после тяжёлых тренировок болело всё тело. Эллочка любила эту боль, которая заставляла чувствовать мышцы и доказывала их силу... А сегодня душеные страдания подарили ей пронзительное и яркое ощущение жизни. Насыщенной и полной смысла…
Светка, увидев подругу, засуетилась, поставила чайник и предложила свой тёплый пушистый плед. Через десять минут Элла уже была переодета, укутана и пила горячий чай с домашним вишнёвым вареньем. Она сидела, смотрела куда-то вдаль  и вспоминала все, что ей сегодня говорила Маковская. .
Вдруг Элла вскочила. Схватила ручку, бумагу, и  словно боясь позабыть, стала торопливо записывать. Она зачёркивала, исправляла, снова зачёркивала.
Время летело незаметно. Когда Эллочка закончила писать и посмотрела на часы, было полвторого ночи. Она переписала набело, отложила ручку и стала читать вслух.
…И слезы, сквозь дождь пробиваясь упорно...

…И слезы, сквозь дождь пробиваясь упорно,
Катились неслышно и так незаметно.
Ты прямо смотрела и шла очень гордо.
Похоже, любовь умерла безответно...

Возможно, жива, но кончается в муках.
О, боже как больно, жестоко, ужасно...
Какая тяжёлая эта наука
Любовь хоронить— но тебе не подвластно...

Умом понимаешь— чужой он на веки,
А сердце желает лишь видеть и слышать,
Как он переносит тебя через реки ,
Мечтою о встрече единственной дышит...

Ты всё понимаешь—девчонка не глУпа,
А сердце –ему приказать-- так мудрёнО.
Но силы нашла... без единого звука
Ушла без оглядки, на боль осуждённа...

И слёзы, сквозь дождь пробиваясь упорно,
Катились неслышно и так незаметно.
.Ты прямо смотрела и шла очень гордо,
Похоже, любовь умерла безответно…
) (стихи автора

Это был первый опыт стихосложения. Боль, выраженная в  словах, выглядела прекрасной, благородной и…  постепенно теряла свою остроту.Элочка осталась довольной и даже -- счастливой. Она оглянулась по сторонам. Светка безмятежно спала. Учебник пропедевтики валялся возле кровати. Другая соседка Оля – в читальной комнате. Либо борется со сном, либо спит, уронив голову на раскрытую книгу. «Да, я была счастлива целый год… А что видели мои подружки, кроме тяжёлых гранитных книг», --подумалось ей.
Послезавтра экзамен. Элла даже не прикасалась к  пропедевтике. Но ничего. «Сдадим свои посредственные знания на хорошо и отлично!» -- так кажется, говорил этот демагог— подумала Эллочка. И снова с удивлением обнаружила, что боль уходит. То есть, конечно, она ещё здесь, но уже не трагедия. Мысли о мести, желание доказать, что Валера безвозвратно потерял своё счастье, ушли. А боль… что же… Боль -- это просто часть жизни. Убив её чтобы избежать страдания, мы убиваем и другие чувства. Нет, это не для Эллы. Она пройдёт операцию под названием «жизнь» без наркоза, не желая пропустить ничего из того, что готовит ей судьба…
Правильно сказала Маковская, убегая от страха, опасностей и боли, мы убегаем от себя. Страдание -- это один из цветов радуги. Его невозможно отделить. Можно отвернуться только от всей радуги…
Примерно, через месяц, когда первый шок постепенно прошёл, Эллочка купила замечательный букет роз, большую коробку зефира в шоколаде и пошла на кафедру физики. Она была бесконечно благодарна Галине Борисовне. Наставница обрадовалась, что девушка ожила и жизнь, как говорится, продолжается. Эллочка хотела просто забежать и отдать презент. Но Маковская сказала, что непременно хочет попробовать зефир сейчас, и уговорила Эллу составить компанию. В глубине души девушка была рада, что Галина Борисовна не отпустила её. Они сидели и пили чай с коньяком. Маковская плеснула  немножко, для аромата, как она выразилась.
-- Может простить его? – неожиданно спросила вдруг Элла. --Если он, конечно, попросит прощения. -- В её голосе чувствовалась слабая надежда.
-- А он попросит? – поинтересовалась мудрая Маковская. Эллочка отрицательно покачала головой.
-- А знаешь, почему?
 Девушка внимательно посмотрела на наставницу. Та тщательно  подбирая слова сказала:
-- Ты такой человек… Как бы это сказать…
-- Принципиальный?– подсказала Элла
-- Да нет, дело не в этом…-- Галина Борисовна задумалась. --У тебя всё черно-белое. Если человек не хорош, значит плох…
-- А разве не так? – удивилась Элла.
-- Всегда хороши -- только святые, всегда плохи – только подонки… И то я не уверена. – сказала наставница. -- А большинство… мечется от полюса к полюсу, совершает ошибки, кается или опускает руки… да мало ли… Так вот я думаю, Валера не просит прощения потому, что хорошо знает тебя. Скорее всего, просто не верит, что ты способна простить…
Элла подняла полные слёз глаза и спросила:
-- А вы считаете, что нужно простить?… Что можно простить?…
-- Тут нет правильных решений. Только ты знаешь, что принесёт тебе счастье, что можно и нужно делать. Поэтому  единственное, что могу посоветовать – не слушай ничьих советов…
-- А если он подумает, что я всегда буду ему прощать?
-- Значит, ты снова ошиблась… Но как об этом узнать, не попробовав? Есть такие люди, что всю жизнь носят  боль в сердце… Не сумев простить… А есть такие, что борются за свою любовь…
Эллочка задумалась не на шутку… «Борются за свою любовь…» -- словно колоколом стучало у неё в висках.  Она ещё раз поблагодарила Галину Борисовну и направилась в общежитие. Девушка взвешивала все «за» и «против», подсчитывала шансы и варианты, но в глубине души уже знала – она за свою любовь поборется!
Элла вошла в общагу и, к своему удивлению, тут же заметила Валерку. Он стоял у окна и курил. Девушка набрала воздуху и сказала себе: «Я сделаю это!» Она подошла и, стараясь изо всех сил быть как можно спокойнее, сказала:
-- Привет, Бродяга!
-- Привет, коль не шутишь! – ответил он и внимательно посмотрел на неё. И тут Эллочка растерялась. Она вдруг поняла, что совершенно не знает, что говорить и даже с чего начать. Боже! Нужно было продумать и хорошо подготовиться к этой важной встрече. В голове у неё с хаотичной  бешенной скоростью проносились всевозможные варианты.  Эллочка хотела сказать и то, что она по прежнему любит его, и то, что многое поняла, и… Мысли путались у неё в голове, а подходящих слов не было. Но Валера стоял и терпеливо ждал. Он смотрел на неё, и, возможно, Элле показалось, но в глазах у него были искорки  радости. Радости и надежды. Это ободрило и успокоило Эллочку. Неожиданно для себя она нашла главные слова:
--Ты не жалеешь? – спросила и, прежде чем Валера открыл рот, почувствовала. что знает ответ. Он не отвёл глаз и прямо сказал:
– Жалею…
-- Так в чём же дело? Почему ты не пришёл, не попросил прощения… Просто не поговорил? --И по растерянному виду поняла, что Маковская была права. На все сто процентов. Валера просто не верил в возможность прощения.
-- За своё счастье надо бороться! — тоном, не терпящим возражений, сказала она.
Тут подошла Жанет. Элла посмотрела на соперницу спокойным оценивающим взглядом и сказала:
--Ну, Валера, тебе решать! -- Сердце у неё тревожно забилось, но к её огромной радости Валерка не заставил себя ждать и сказал:
-- Всё решено! -- Взял её за руку, и они не спеша пошли к лифту. Эллочке вдруг подумалось, что она сейчас одновременно остановила коня на скаку и вошла в горящую избу. И, гордая собою, повернулась к Жанке, чтобы показать ей язык, как символ победы, однако, в последний момент передумала…
… Стояла полная луна, и в комнате было довольно светло. Валера спал, глубоко и спокойно, как ребенок, который набегался за день. На лице у него блуждала слабая улыбка. Вдруг Эллочка поняла, что они поменялись ролями. Раньше он, как старший товарищ, был безоговорочным авторитетом и примером для подражания буквально во всём. А она внимала ему с открытым ртом, затаив дыхание. А теперь Валерка казался ей маленьким мальчиком. Ведь именно Элла не дала погибнуть их любви. Ведь это она нашла верное решение и воплотила его в жизнь. Девушка с удивлением обнаружила у себя неожиданные материнские чувства. Она почувствовала прилив нежности, вдруг остро захотелось сделать Валерке что-то приятное. Элла склонилась над ним и осторожно поцеловала. Валера вздохнул, перевернулся на другой бок, но не проснулся…  «Наверное, я стала мудрее,» – подумала Эллочка, прижалась к нему и тотчас уснула, чувствуя себя самой счастливой на этой земле…

Справка о болезни… с подробностями

Тонечка не подготовилась к зачёту по физколлоидной химии и подумала: «Не стоит осложнять себе жизнь такими пустяками». И просто не пошла на занятия. А чтобы избежать ненужных объяснений с преподавателем, решила запастись справочкой о том, что она, дескать, болела. Для этого пошла Тоня в здравпункт, на приём к врачу. Настоящего имени доктора не знал никто. Сколько десятков лет отработал старый Айболит в здравпункте мединститута, не помнил даже он сам. Ему было лет семьдесят минимум, и уже несколько поколений студентов звали Глянс Пенис (в переводе с латыни – головка члена). Дело в том, что лысая его голова по форме и даже цвету была сильно похоже на эту важную анатомическую деталь.
Тоня намазала себе под глазами и под носом едким вьетнамским бальзамом и, как агонизирующий лебедь, буквально вползла к доктору в кабинет. Биологическая жидкость в виде слёз и соплей фонтанировала, как гейзер на Камчатке. Глянс Пенис предусмотрительно отодвинулся от неизвестной заразы и уже хотел, не спрашивая, выписать заветную справку о болезни, освобождающую от занятий минимум на три дня. Но потом, подчиняясь полувековой привычке, решил сделать всё как положено, то есть собрать полный анамнез, включающий, как известно, условия проживания.
-- Где вы живёте? – вежливо поинтересовался Глянс Пенис.
-- В общежитии. На Лермонтова 28, – послушно ответила Тоня.
-- Сколько человек в комнате? – Доктор педантично заполнял все пункты медицинской карты.
-- Значит так -- я, Софья Ковалевская, потом… Пожарская Таня. – Тонька подсчитывала, загибая пальцы.
-- Прошу прощения... Вы сказали, Софья Ковалевская? – доктор был стар, страдал  склерозом в лёгкой форме, но маразма у него не было. Он точно знал, что Софья Ковалевская давно умерла. И даже если бы воскресла, никогда не стала бы жить в общежитии на улице Лермонтова за номером 28. Не то чтобы остальные общежития намного лучше, но всё-таки…
-- Я вот вам тут направленьице выписал, – после небольшой паузы сказал Глянс Пенис.-- Пусть Вас доктор Краснов посмотрит.
-- Какой-какой доктор? – переспросила Тоня. Она ведь точно знала, что у неё кроме зачёта по биохимии никаких проблем нет. Глянс Пенис замялся:
-- Ну-у, это наш психиатр… Хотелось бы исключить… 
Но Тоня не дала ему закончить.
-- Что исключить? — воскликнула студентка.-- Говорите! Я все болезни знаю! – и тут Тонька вспомнила, что всегда, когда говорила, что живёт с  Софьей Ковалевской, все сильно удивлялись, и приходилось долго объяснять, что это соседка -- просто тёзка великой женщины.  А родители подружки неудачно пошутили, выбрав дочери такое громкое имя. Тоня с облегчением вздохнула и сказала:
-- Да всё нормально… Моя подруга -- не та-а знаменитая Софья Ковалевская, не та -- известная всему миру учёная, а просто однофамилица и одноимённица.
 Глянс Пенис задумался, снял очки, подозрительно посмотрел на Эллу и снова одел:
-- Так чего же вы, голубушка, хотите?
Дело в том, что эффект вьетнамского бальзама -- сильно впечатляющий, но очень быстро преходящий. Насморк исчез абсолютно. Глаза, промытые слезой,сверкали, как два бриллианта в ясный солнечный день. Да и студентка, забыв о том, что она должна просто излучать страдания, являла собой символ здоровья и была агрессивной до неприличия.
«Я себя очень плохо чувствую,» -- хотела жалобно сказать она, но не сумела.  Встала и, не прощаясь, направилась к двери.
-- Давайте, я вас всё-таки на учёт поставлю…
-- Поставь себе клизму из битого стекла! – негромко, но зло ответила Тоня и пулей вылетела из кабинета.
-- Ну что справку дал?-- раздались заинтересованные голоса. Студенты, ожидающие своей очереди, все  как на подбор, выглядели подозрительно здоровыми. «Симулянты хреновы! Из-за таких в трудную минуту справку не выпросишь,» – с раздражением подумала Тоня и отрицательно покачала головой.
-- А чё долго так? – недовольно спросил рыжий высокий очкарик с упрёком  в глазах и скрытой обидой в голосе.
-- Чтоб такие дураки как ты спрашивали! – бросила Тоня и ушла, не дожидаясь ответа. Она медленно брела по Ленинградской, абсолютно без удовольствия ела любимый пломбир, даже не ощущая его вкуса. -- Страшно подумать, чуть психбольной не сделали! -- В голове зарождалась предательская мысль: лучше бы я биохимию выучила.
Она хотела сходить в кино. Просто так, чтобы развеяться. Но, как назло, все последние фильмы уже видела. Да и мысли о прогулянном зачёте не давали покоя. Тоня решила вернуться в общагу и посоветоваться с подругами.

-- Лен, я на зачёт по физколлоидной химии не пошла… И самое страшное -- справки нет… Что делать?
 Лена на три курса старше её. Однако, выяснилось,что она, будучи прилежной студенткой,  занятий без уважительной причины не пропускает. Так что,необходимого опыта у неё нет.
-- А ты знаешь, со мной учится Слуцкий. Пропускает много и часто, выкручивается как-то… Может, с ним посоветуйся. Скажи, что от меня…
"Выбирать не приходится"—вздохнула Тоня покорная судьбе отправилась искать Бродягу. Он жил этажом выше. Постучав, Тоня услышала «Заходи не бойся, выходи не плачь!», Девушка слегка удивилась, но толкнула незапертую дверь. В углу комнаты на не расстеленной кровати лежал парень в одежде. И  ничего не делал. Не читал, не спал, а просто лежал. Тут она удивилась во второй раз.
--Ты Валера?-- И после того, как он кивнул, на всякий случай спросила -- Я не помешала?
 Парень сел и оглядел девушку внимательным взглядом с головы до ног. У Тони был старший брат, который иногда делился с ней жизненным опытом. «Когда мужчина смотрит на другого мужчину, — объяснил братан, -- он подсознательно решает, сможет ли его вырубить…  А когда на девушку, то оценивает её, как потенциальную любовницу, и одновременно взвешивает свои шансы». Тоня была не дура и легко прочла в глазах – экзамен успешно пройден.
--Тоня, – представилась она. -- Меня к тебе Лена Лефтова направила, – уже более уверенно сказала девушка и рассказала о своей беде.
-- Я помогу тебе, – без паузы ответил Валера и достал из тумбочки старую папку для канцелярских бумаг.
-- Ну давай посмотрим, что у нас есть… Так, справка, что ты была в милиции в качестве свидетеля происшествия. Вот, что была в приёмном покое… Скажем, -- острое отравление. Повестка в военкомат – это тебе не подходит…
В этот раз Тоня удивилась по-настоящему и с уважением посмотрела на Валеру.
-- Где ты это всё раздобыл?
-- Места надо знать, – уклончиво сказал  Бродяга. Тоня выбрала справку о нахождении в приёмном покое.
-- Спасибо большое… Даже не знаю, как тебя благодарить…. -- сказала она,  искренне гадая, что можно предложить взамен. «Может бутылку вина,»--подумалось ей… Но в это время услышала:
-- Есть только один способ, которым женщина может отблагодарить мужчину, – Валера и многозначительно посмотрел на девушку.
-- Размечтался! -- возмутилась Тоня.
--Шучу, шучу. Бери, мне не жалко…-- улыбнулся Бродяга.
 Оба чувствовали симпатию. Ей не хотелось уходить, а он не хотел, чтобы она уходила. Как назло, никакого мало-мальски уважительного предлога для того, чтобы остаться, в голову не приходило. И Тоня направилась к двери.
– Если что, обращайся —только и нашёлся что сказать Валера.
--Ты тоже… Я в 242 живу… может конспект какой-нибудь понадобится… А что ты делал, когда я пришла? -- Вдруг вспомнила Тоня.
-- Да так ничего… думал.
Тогда Тоня не придала этому странному факту особого значения. Лично она, например, думала, когда ехала в автобусе, в душе, за едой. То есть, между делом… Странный, конечно, парень. Но есть в нём что-то. Что именно, она затруднилась сказать. Но это и не важно. Столь необходимая справка с настоящей печатью у неё в руках. Правда, вместо врача Валера поставил свой автограф. Ну да кто это будет проверять. Короче, Тоня спасена.

…Бродяга точно знал, что конспект ему не понадобится никогда. Но номер комнаты запомнил. И вечером пришёл и пригласил Тоню в кино, на последний ряд. Так начался их студенческий роман. Был он бурным, счастливым и скоротечным. Прошли годы, и горечь расставания стёрлась из памяти. Осталось лишь воспоминание – лёгкое, светлое и даже не столько о любви, сколько о юности…Но всё это будет потом, а пока…
Тоня вернулась к Ленке. Поблагодарить, а заодно спросить про Валеру. Что он за парень по жизни и вообще. Лена услышав, о чём речь, встала, прошлась по комнате, стала у окна и молча смотрела как гнётся и качается на ветру молодой клён. Видно было что она сомневатеся – стоит ли делиться своей личной историей или нет. Лежащая на кровати Жанка (или как она звала себя -- Жанет) встрепенулась, села и воскликнула:
-- Да чего ты мнешься – рассказывай. Это ж песня!
-- Кому песня, а кому головная боль и муки сердешные… Ну, ладно… Когда-то давно… Мы с Валеркой встречались месяца три… Такая любовь… как в кино…
-- А потом? – спросила Тоня.
-- Что потом… ничего… слишком разные мы…-- задумчиво сказала Лена.
-- Да расскажи, как человек. С подробностями, с конкретными и наглядными примерами! Да  без дурацких комментариев, как ты любишь, – снова вмешалась Жанет. -- А Тонька уже сама решит, подходит он ей или нет… Давай, про свадьбу расскажи…
 Лена вздохнула, открыла форточку и закурила тонкую сигарету.
-- Пригласили нас как-то на свадьбу. Вышли мы из общаги. Темнота. Холод страшный. Ветер, снег. Естественно, на такси денег нет. Тут Бродяга огляделся и говорит:
--  Вон менты. Может они подбросят.
Я посмотрела на него, как на сумасшедшего.
--Идём! -- говорит.-- Делай расстроенное лицо!
-- Помогите, люди добрые!— метров за десять начал кричать он. Менты насторожились.
-- Брат, выручай, на свадьбу опаздываем, — взмолился Валера.
-- Тоня, -- продолжала Ленка, -- я тебе сразу скажу - я лично никогда закон не нарушала. Но милиции всегда, если не боялась, а как бы это поточнее выразиться, – опасалась. А этот придурок сам на рожон лезет. Один из них недовольным голосом сказал:«Так такси бери!»  А второй, как бы извиняясь, добавил: «Мы ж на посту…» Короче, прореагировали, на удивление, довольно спокойно.
-- Откуда у студента деньги на такси? – искренне удивился Валера.-- Еле на подарок наскребли. А тут, как назло, -- моя дура два часа собирается. Самое интересное пропустим... -- Дура –это я! – чтоб ты понимала, -- обратилась Ленка к Тоне:-- Учусь на одни пятёрки… Ну не важно. Мент-водитель ему говорит:
-- Скажи, ты пьяный или дурной? С каких пор милиция извозом занимается?
-- Ну, нельзя, так нельзя…--  покорно вздохнул Валера. -- А я бы тебя подвёз, честное слово…--  И сделал такое лицо, как будто лучший друг его, раненого, на поле боя под огнём бросил.
-- Пошли на автобус! – сказал он мне сердито и потянул за руку. Отошли мы метров двадцать, не больше. Слышу, рядом тормозит машина, один из ментов кричит: «Залезай, студент. Куда тебе?» Мы сели, и Валера, сразу позабыв все обиды, быстро сообщил, что жениху восемнадцать лет и женится он по залёту. Но девка хорошая – так что ничего страшного. Минут через десять менты были нашими лучшими друзьями. Меня немного смущало, что всё это -- неправда. Никто не залетел, по восемнадцать лет им было лет пять назад. Но Валера потом объяснил, что мой правдивый рассказ кроме скуки и зубной боли никаких чувств не вызовет: «Поверь мне, после этой весёлой, слегка приукрашенной истории остаток смены они будут ностальгировать и вспоминать свои любовные приключения, свадьбы и разводы. Не знаю что там у них…» И тут он, конечно, прав.
Когда мы подъезжали к ресторану, Бродяга ненавязчиво так спрашивает: «А можно мигалку включить? Вся свадьба  будет просто в шоке!» Водила посмотрел на напарника, тот покачал головой, дескать, во студент даёт, но разрешил. И мы с сиреной и мигалкой подлетаем к ресторану. Толстый старлей чинно выходит, открывает нам двери, берёт под козырёк. А Валерка ему так важно кивает, жмёт руку. Студенческая свадьба, понимаешь… Половина приглашённых – наши, если не друзья, то хорошие знакомые. Короче эффект был ещё тот.
-- Ну и что… Что тут такого? – удивилась  Тоня.
--  Не для меня это… Сейчас я относительно спокойно и с удовольствием про всё это рассказываю. А тогда, когда он к ментам подошёл, я чуть не умерла со страху. Когда услышала, что он им говорит, думала, сгорю от стыда. А когда подъехали к ресторану, и все  нас разглядывали, как кишечную палочку под микроскопом, то была готова провалиться сквозь землю. Нет, не для меня этот экстрим… Я конечно, сильно изменилась за последнее время. И намного  проще смотрю на жизнь – но не настолько. Кстати, его привычка пошалить, не всегда заканчивалась так удачно и благополучно.
Жанет, молчавшая до сих пор, сказала:
-- А как по мне, Валерины шутки очень остроумны и безобидны. Вот у меня на втором курсе был парниша! Ленка,ты Мухолова помнишь? Вот это настоящий – monstro rumartifex (латынь --мастер кошмаров).
.По ужасу, отразившемуся в глазах подруги ,Тоня поняла, что экс бой-фрэнд был по меньшей мере вампиром средней руки. «Расскажи, расскажи! Что было-- то было!» — нетерпеливо воскликнула Жанет.
На лице у Лены появилось стойкое выражение отвращения и брезгливости. Говорить на эту тему она категорически отказывалась. Тогда Жанет заварила кофе и сказала:
-- Ладно, так и быть, я поведаю тебе эту жуткую историю. У тебя в роду сердечники есть? Нет?  Ну и отлично!Тогда поехали… Только сильно не пугайся…
… На втором курсе  в нашу группу поступил новенький. Перевёлся откуда-то… Я уж и не помню. Обыкновенный такой улыбчивый парнишка. Даже немного стеснительный. Пригласил меня в кино, в кафе. И всё бы хорошо, пока он шутить не начал. Помнится, принёс на занятия конфеты. Ну, такие, с повидлом внутри. Начал есть. Генка говорит, угостил бы одногруппников. А тот отвечает -- всем не хватит. Только для девчат. И раздал нам по конфетке. Через пару минут у всех полный рот чернил. Оказывается, этот урод откачал шприцом начинку, заправил чернилами и заклеил. Хлопцев, естественно, угостить побоялся. А ещё аммиак в автобусе в час пик разлил и тут же выскочил. Потом ещё что-то… В  том же поганом, садистском духе. Я сразу поняла, что он сумасшедший и послала его на хутор бабочек ловить.
В общагу Мухолова подсели в комнату, где жили Валерка, Поручик и Генка Астроном. Нет, Астроном не фамилия. Гена -- такой интеллигентный, не от мира сего мальчик. Ходячая энциклопедия. Всё на свете знает, кроме того,  где он в данный момент находится. У него такое выражение лица, словно постоянно размышляет о чём-то неземном. О звёздах, например. Поэтому Генка -- Астроном. Но вернёмся к Мухолову. Дальше -- со слов Поручика, от первого лица – так мне проще рассказывать будет.
…Представь себе тихий субботний вечер. Всё чин чинарём. Бродяга варит борщ, Астроном пошёл за живой водой в гастроном. А я  убираю комнату. Мухолов как бы мне помогает. Когда всё было готово, налито и выпито по первому разу, ребята хлебнули борщика и почти тут же выплюнули. В тарелках, и, как выяснилось чуть позже, -- в кастрюле, было полно мух. Я знаю, что для Валеры закуска -- это святое. Он на такие шутки не способен. Астроном при всём желании муху не поймает, а поймает -- не обидит. Себя я, естественно, не подозреваю. Валера, однако, опередил меня и говорит этому придурку: «Если хочешь большие неприятности-- всегда так делай». Спокойно так говорит. Что значит: сильно его достал этот уродец. Тут что понять надо? Если кто-то слегка заденет Валерку, тот его отматерит, может даже наорать. Но как говориться, только для порядка. Я знаю, что там внутри он спокоен. И ругается просто в воспитательных целях.  А в этот раз голос ледяной такой – добра не жди! Но на шутника это дипломатичная речь не произвела никакого  впечатления. Сидит и улыбается, как глухонемой,-- типа, ничего не понимаю. Если б он хоть словом, хоть взглядом как-то дал понять, что сожалеет о содеянном, мы со скрипом, но проехали б этот вираж. Хотя пойми, субботняя пьянка -- это святая традиция, ритуал. Мы всю неделю утешаем себя мыслью об этой отдушине. А этот Мухолов сидит и искренне наслаждается при виде нашего горя. Валера говорит: «Пора переходить а verbis ad verbera!»(от слов к побоям). Это наш латинский пароль такой. Он вдарил ему  пару раз, и я, естественно, -- приложился. Так чтобы слегка компенсировать моральный ущерб, ну, и для снятия незаслуженно полученного стресса. Астроном — миротворец, естественно, воздержался. Но, правда, и не возражал. После этого кошмарного случая весь курс стал звать мухолова Мухоловом.
Дальше – больше… Гена дружил тогда с Милой. Такая же, слегка отмороженная, как и он. Мамина дочка. Матом не ругается. Понятно, что не пьёт и не курит. Даже по таким большим праздникам как новый год и день рождения. Но безвредная. Списать -- всегда пожалуйста. И не шестёрка. И вот повадилась она к нам в комнату ходить. Мы с Валеркой, как настоящие друзья-джентльмены, при виде леди молча встаём и освобождаем территорию для маневра. А Мухолов говорит: «Да ради бога!  Вы не стесняйтесь. Трахайтесь потихоньку. Мне не мешает».  Я, естественно, вытолкал его на коридор и предупредил по-хорошему: «Парниша, веди себя прилично, если не хочешь новую красивую, вставную челюсть». Так что этот гад удумал! В следующий раз вышел вместе с нами как порядочный. Мы с Валеркой пошли к Борщу телик смотреть. А он вернулся, тихо открыл своим ключом дверь, снял штаны и вставил себе в задницу тюльпан. Честно говоря, до сих пор не знаю, чем там занималась наша парочка. Я не удивлюсь, если они, как дети малые, сидели, взявшись за руки, и просто смотрели друг другу в глаза, словно в индийском фильме. А тут вдруг такой сюрреалистический  натюрморт в стиле Сальвадора Дали – красный тюльпан в белой заднице. Астроном-- в шоке. Милка --в шоке. А этот идиот с голым задом прыгает и хохочет, как безумный. Милка тут же убежала, Генка -- за ней. А мы с Валеркой как раз покурить вышли. Видим,  Геннадий весь белый в красных пятнах в состоянии крайнего психо-моторного возбуждения (Острая реакция на стресс у психически здоровых лиц при экстремальных ситуациях. Возникает сразу же после психической травмы или последствий угрожающих жизни ситуаций (автокатастрофа, землетрясение и т.п.). Выражается двигательным беспокойством разной степени выраженности (от однообразного монотонного возбуждения с нечленораздельными звуками до картины бессмысленного возбуждения с паническим бегством, нанесением самоповреждений, суицидом). Нередко возбуждение сменяется ступором).
Я его тормознул, похлопал по щекам и кое-как привёл в чувство. Запинаясь на каждом слове, Астроном поведал нам эту жуткую, останавливающую дыхание историю. Честно сказать, тут были варианты. Если бы Мухолов выкинул такой трюк, любой другой парочке – посмеялись бы и разошлись. Но гад знал, где и у кого больное место.  Если ли бы он до этого не достал всех вообще и каждого в частности, тоже ничего не случилось бы. Но он своими шуточками забодал до упора. Знаешь, курочка по зернышку клюет, да весь двор в дерьме.
-- Casus belli! – радостно закричал Валера.(Casus belli (лат.) — формальный повод для объявления войны)
-- Отличный Casus belli! Выходим на тропу войны, --согласился я. Мы с Валерой ринулись в комнату. Мухолов лежал на кровати и делал вид, что читает газету.
--А ну-ка, месье, изобразите, пожалуйста, нокаут! — вежливо попросил меня Валера. И тут же уточнил. – Глубокий, желательно.
Ну, меня уговаривать не надо. Я этого случая давно ждал. Поднял Мухолова за шиворот и с большим удовольствием вдарил ему по печени. Он даже не дёрнулся и, как тряпка, повис у меня на кулаке.
-- Ну, что дальше?— спрашиваю. Честно говоря, бить уже некого, а чувство справедливого возмездия не удовлетворено совершенно. А Валерка не ответил, быстро вытащил у Мухолова брючный ремень и связал ему руки. Потом снял носки, чем удивил меня ещё больше. К этому времени Муха стал приходить в себя и начал потихоньку материться. Валерка тут же вставил ему носки в рот и сказал:
-- Это тебе за борщ.
Мухолов попытался вытолкнуть носки языком.  Но Валера уже обернул бинт вокруг головы так, чтобы тот проходил через открытый рот и не позволял освободится от вонючего кляпа. Потом вытащил из-под кровати мой спальный мешок.
-- Помоги запихнуть труп негодяя. – закричал он. Будем приводить в исполнение Poenacullei (Poenacullei  -- римская казнь, заключалась в зашивании казнимого в кожаный мешок с последующим утоплением мешка в водоёме.
-- Какой труп? – не понял я.
-- А вот этот.
 Я маленько напрягся, но помог затолкать Муху в мешок. Валера уселся на него и говорит:
-- Значит, так. Выносим его на балкон – на полчасика-час. Он подморозится, окоченеет. Потом на такси и в анатомичку. Там ванны с формалином -- на пятнадцать человек каждая. «Отряд не заметит потери бойца». Одним студентом больше, одним меньше. Через неделю почернеет, будет как настоящий!
 Клянусь, я  почувствовал как по комнате разлился оdor mortis (Запах смерти.) и  кричу в отчаянии:
-- Валер, да ты не далеко от него ушёл!
 А он как обидится, как заорёт:
-- Ты чо! Он злой гений, а я добрый. Я же добро защищаю!
Мне стало, мягко говоря, дурно. А Муха тем временем всё слышит и с ума сходит. Такую бурную деятельность развил, что того и гляди спальный мешок разорвёт.
-- Давай вынесем Мухолова на балкон, а потом обсудим все дела в спокойной обстановке, —говорит Валера.
Я уже не в себе – перешёл на визг:
-- Категорически возражаю – это убийство!
--Ты же доктор! – возмутился Валера. -- Должен спокойно относиться к смерти. И вообще, когда-то же надо начинать. Ещё Пирогов говорил: у каждого хорошего хирурга за спиной должно быть большое кладбище.-- Тут видно Валерка понял, что у меня сейчас крыша поедет, подмигнул мне и показал глазами на мешок. Тот, словно ртуть на ладони, был в постоянном хаотическом движении. Я понял, что весь этот монолог Валера говорит не для меня, а для Мухи. Тут же успокоился и подыграл ему:
– Ну ладно, уговорил, Бродяга. Собаке -- собачья смерть…
Мы вынесли мешок на балкон. Стоим -- курим. Минут через десять пришёл сердитый Генка и голосом театрального убийцы воскликнул:
-- Где этот мерзавец! Где этот низкий и подлый ублюдок! Я убью его!
-- Закаляется, — говорю. -- И объяснил ситуацию. Гена, святая душа, побежал на кухню и стал набирать воду в ведро для мытья полов. И прежде чем мы поняли, что происходит, с криком «Переходим к водным процедурам!» не замедлил внести свою скромную лепту в общее дело: вылил воду, аккуратно распределив её по всей длине спального мешка. Мухолов выгнулся, словно триумфальная арка и замер, не подавая признаков жизни. Валера посмотрел на меня и говорит:
-- Чистый садизм… Не ожидал, по правде говоря…-- И обратился к  Генке: – Я понимаю, Ромео…У вас моральная травма, это многое объясняет, но всё-таки…--  И забрал ведро. Гена вдруг осознал, что натворил. По глазам его было видно: парень сам не верит, что это его рук дело.
-- Ну что, выпустим джина из мешка?— спросил Бродяга.
-- Честно говоря, -- сказал Гена, -- я с ним в одной комнате теперь спать боюсь.
--Это пусть он боится, -- ответил Валера.
  Когда мы вытащили Муху на свет божий, его колотило крупной дрожью, словно шахтёрский отбойный молоток. А взгляду позавидовал бы любой буйно помешанный. Бродяга освободил ему рот и спросил:
-- Желаете сказать пару слов для свободной прессы?
 Муха, заикаясь, стал материться. Валера удивлённо покачал головой, снова взял носки и со словами: «Человек упорно не учится на своих ошибках» стал запихивать их Мухолову в рот. «Sittibi terralevis,» — по привычке щегольнул он латинским выражением (пусть будет тебе легка земля; напутствие умершим, употребляется в надгробных речах и некрологах). И тут Муха замычал, отчаянно завертел головой, глаза его, и так раскрытые до предела, казалось, выскочат из орбит. Стало очевидно, что в последнее мгновенье он всё-таки  кое-что усвоил. Валера снова вынул носки, и Мухолов задыхаясь, сказал:
--Я больше не буду!
-- Громче! Я слуховой аппарат дома на рояле забыл! – закричал Валера.  И Мухолов сломался. Он истошно завопил:
-- Простите, я никогда больше не буду!!!
-- Чего не будешь, урод! – вмешался Гена.
-- Ничего… ничего не буду,  -- устало сказал Муха и потерял сознание…
На следующий день мы с Бродягой пошли в «Потсдам». День выдался морозный, но солнечный. Валера заказал водки, и в ожидании закуски мы, как обычно, выпили полбутылки просто с хлебом и солью.
-- Вот она, шоковая терапия. Во всей своей силе и эффективности, простоте и дешевизне, – Сказал Валера.-- Грамотное сочетание болевого, термического, и психологического воздействия.
-- И всё-таки ты меня сильно вчера напряг… -- говорю.-- В какой-то момент я, действительно, поверил, что ты хочешь его убить..
-- Глупости, ситуация была полностью под контролем… -- сказал Валера и хотел развить эту мысль. Но я перебил:
-- Не хочется портить хороший вечер разговором о дерьме.
 Валерка согласился. Тут принесли закуску, мы снова выпили…  В общем, нормально пообщались…
В общагу вернулись поздно. В комнате нас ждал сюрприз. На стуле возле входа дремал алкаш. Одежда его представляла что-то среднее между костюмом профессионального нищего и беженца времён гражданской войны. Она издавала стойкий запах пота и мочи, явно высохшими прямо на теле. Генка тут же объяснил:
-- Да вот часа два назад пришёл. Вас ищет, хочет записку передать. Сказал, вы за неё любые деньги заплатите. Но ему хватит пяти рублей. Алкаш к этому времени проснулся, зевнул, не прикрывая беззубой чёрной дыры, и тут же вступил в разговор:
-- Тут, понимаешь, вот какое дело. Парнишка один с крыши сиганул. Убился на смерть, ясное дело… А я это… как раз рядом проходил… И обследовал его на предмет денежных знаков. Ему-то уже ни к чему… Короче, вот тут записочка…  Только попрошу, деньги вперёд…
Я дал пять рублей и взял мятый листок. Там была всего одна строчка:«В смерти моей никого не винить! Кроме Бродяги и Поручика, которые проживают по адресу…» Далее следовал наш точный адрес.
Я бросился к Бродяге и стал его трясти.
-- А чем мы от него отличаемся? Ты, добрый гений, скажи мне! -- Ни до, ни после этого я в жизни никогда не плакал. А тут: истерика. Ору, слёзы -- градом, и сделать ничего с собой не могу. Вдруг дверь медленно отворяется  и заходит Мухолов со своей проституирующей улыбкой и невинно так говорит:
--Так, так, так…Локти кусаем, крокодиловы слёзы льём, рвём парадные одежды и обильно посыпаемся пеплом… Горе наше не знает границ и пределов…
 В тот вечер я понял, что такое настоящий шок. Потому как дальнейшее помню довольно смутно и отрывочно. Валерка рассказывал «Я подумал, Поручик рехнулся». По его словам, я  прыгнул на Муху и бил, что называется на поражение. Просто  превзошёл себя. Это был бой не на жизнь, а на смерть. Остановить меня было невозможно. Да Валерка и не пытался. Проще тормознуть поезд, летящий под откос. Потом он, кстати, сказал, что лучше бы Мухолов с крыши прыгнул. Валера вышел на кухню, набрал ведро холодной воды и вернулся в комнату. На полу без признаков жизни лежал Муха. Я  стоял у окна и пытался прикурить. Руки дрожали, и мне это никак не удавалось. Валера раскурил и дал мне сигарету.
-- К вопросу о добре и зле, -- как ни в чём не бывало, спокойно сказал он.-- Мухолов  неисправим. Поверь мне на слово, и успокой свою чувствительную, как свежая рана совесть.
Я ничего не ответил, молча взял ведро и вылил на Муху. Тот открыл глаза и прошептал разбитыми губами:
– Пройдут годы, вы забудете всех ваших лучших друзей,-- он улыбнулся, выплюнул обломок зуба и продолжил, -- а меня – никогда….
-- Прям Герострат какой-то,— удивился Валера.
-- Послушай клоун! – говорю. --У меня в классе был мудак -- на стол училке насрал. Я его помню. А ты в душу насрал. Понятно? Ты достиг своей цели -- я лично тебя не забуду! Ты счастлив?!  А теперь – вон отсюда! Можешь в деканат жаловаться, идти в ментовку, можешь прыгать в окно. Я в эту богадельню тяжело поступал, поэтапно: медучилище, ВДВ, ПО (подготовительное отделение). И если я вылечу отсюда – причиной этому будешь ты! Я понятно объясняю?..
-- И это всё было в нашем медицинском институте? – изумлённо спросила Тоня. -- Будущие врачи, интеллигенты…
-- Ну, как говорится,  в семье --не без урода, – сказала Жанет. --Да ты не переживай. Кроме Мухолова в нашем институте нормальный народ собрался. В основном.  А вообще, многое бывало в этих стенах, да не всё тебе знать надобно… -- многозначительно сказала девушка. Потом посмотрела на Ленку и вдруг вспомнила:
-- Ленка, лучше стих ей почитай, что тебе Валерка написал!
-- Это очень личное…– возразила подруга. Но видно было, что она очень даже хочет его прочесть.
-- Да ладно тебе ломаться. Его в своё время пол курса как минимум, цитировало…
Лена сказала:
-- Ну, ладно! Слушай … --И начала читать наизусть…

Поцелую любимые очи...

Свет луны... ты сидишь на окошке
И в глазах отражаются звёзды
Грациозно, как дикая кошка
Принимаешь забавные позы...

То прильнёшь ты ко мне осторожно
Обовьёшь мою шею руками
То отпрянешь, колдуя тревожно
О любви размышляя стихами...

Я к тебе наклонюсь и признаюсь—
Что от страсти сгораю, как порох
И груди твоей нежно касаясь
Задыхаюсь от сладкой истомы...

В нетерпеньи одежды срывая
На руках донесу до кровати
Поцелуями всю осыпая...
Я не дам ускользнуть от объятий...

А потом после бешеной ночи
Ранним утром счастливый, влюблённый
Поцелую любимые очи...
Добровольно тобою пленённый...

-- Это когда у нас ещё всё хорошо было… -- объяснила Лена.-- Потом встала, подошла к тумбочке, быстро нашла среди толстых книг тетрадный листок и протянула Тоне.
-- Это последнее, прощальное стихотворение…Читай сама…
Тоня осторожно взяла письмо и начала читать.
-- Вслух давай! – требовательно сказала Жанет. И Тоня, немного стесняясь, начала:

Я проснулся, вспомнив неспешно
Прошлый вечер, бурную ночь
На подушке со мной безгрешна
Ты спала... как мадонна вточь...

Хорошо... то, что было—было...
Пусть повторим это не раз
Только сердце молчит... остыло
И не может петь на заказ

Я тобою не захмелею
Не прощаясь, скоро уйду
И солгать тебе не сумею
Ведь любви в душе не найду...

Я не вру... я искал в потёмках
В глубине, в уголках, везде
Но нашёл лишь любви обломки
Понял сразу, что быть беде...

Я уйду... пока не привыкла
Ты ко мне и к моим рукам
Это была моя ошибка...
И исправить я должен сам...

Я тобою не захмелею
Не прощаясь, скоро уйду
И солгать тебе не сумею
Ведь любви в душе не найду...

Бесконечной тоской и безнадёжностью повеяло  от стиха. Тоне стало так грустно, что захотелось плакать… Она посмотрела на Лену. Та поняла её без слов и задумчиво сказала:
-- Всё проходит…А тогда, конечно… Чуть с ума не сошла…
Жанет закурила и с лёгким разочарованием в голосе сказала:
-- А мне, блин, никто не пишет… Что за дела? Не понимаю… Или у них чернила кончились? – Потом, выпустив струйку дыма в направлении Тоньки, подытожила..--Так что, насчёт Валеры можешь не сомневаться – это добрый гений…-- И уже обращаясь к Ленке, добавила:
--Вот молодёжь пошла -- справки наводит, интересуется. А где страсть к приключениям и риску? А? Я вас спрашиваю?... -- Она говорила, словно прошедшая тяжёлый жизненный путь, умудрённая жизнью старуха. А было ей двадцать три года от роду. Правда, училась она на шестом курсе мединститута и имела ярко выраженную авантюристическую жилку…
О том, что она в своё время встречалась с Валеркой (задолго до Ленки), Жанет благоразумно промолчала. Несмотря на природную болтливость, она хорошо знала, что можно говорить, а что категорически не рекомендуется…

 Операция «Дефлорация», или Половой ликбез

Бродяга вернулся в общагу после полуночи. Дверь в комнату заперта. Он повернул ключ и, стараясь не шуметь, вошёл комнату. Взору его открылась странная необъяснимая с обычной точки зрения  картина. Посреди комнаты, оседлав стул как лихого коня, сидела Натаха  -- студентка первого курса педфака. Деваха если не из деревни, то явно из пригорода. Высокая и мощная, словно Венера, сошедшая с картины Рубенса, правда, одетая…  На кровати валялся Борька -- секс-символ курса, парень с явно выраженным комплексом нарцисса. Вид у него был довольно обескураженный, если не сказать больше -- дурацкий. Мягкий свет настенной лампы создавал интимную, насколько позволяет старое общежитие, атмосферу. Однако, Валера с удивлением отметил отсутствие того магнетического напряжения, которое естественным способом возникает, как только мужчина и женщина остаются наедине. Более того, Валере показалось, что Боря обрадовался его приходу.
-- Как дела? – тактично поинтересовался Бродяга.  Борис сел на кровати, почесал в затылке и говорит:
--Хочешь Натаху?
Валера посмотрел на друга обалдевшими глазами. Потом перевёл взгляд на девушку. Несмотря на довольно бесцеремонное предложение Бори, ни один мускул не дрогнул в её лице. Тут Валера заметил, что Натаха в наушниках и догадался --  кроме музыки ей ничего не слышно. Он улыбнулся, и девушка очаровательно улыбнулась в ответ.
--Понимаешь, ей двадцать лет и она девственница, —объяснил Боря. -- А соседки по комнате, шестикурсницы -- все как одна с богатым половым стажем. Так они смеются над ней, можно сказать, издеваются. И у девки  на этой почве сформировался настоящий комплекс неполноценности. Короче, она взяла соцобязательство к новому году лишиться девственности. Новый год — если ты в курсе -- послезавтра… сроки поджимают!
-- А ты-то здесь причём? – удивился Валера.
-- Да ты понимаешь, добрые подруги стали на неё давить, дескать, пришла пора. Вот выбери любого, кто тебе нравится – а за нами дело не станет -- сосватаем. Короче, не по жизненным, так сказать, а чисто по медицинским показаниям. А я к Субклявии хожу (vena subclavia субклявия – подключичная вена, лат). Ну, та в шутку и предложила мою кандитатуру.
-- Ну и? – спросил Валера.
-- Ну и ничего! Полтора часа -- коту под хвост. Завтра, чувствую, буду ходить раскорякой… Валера, наконец, понял ситуацию и весело засмеялся.
-- Короче, не уговорил?— уточнил он на всякий случай. Боря махнул рукой.
-- И, самое интересное, не уходит, сидит музыку слушает, -- с досадой добавил он. -- Может ты попробуешь?
 Валера присел рядом с Борей на  кровать и  задумался.
-- Ты её раздел? – наконец спросил он.
-- Только до трусов, — честно признался друг.
-- Jus primae noctis…(право первой ночи, лат.), —звучит заманчиво-- сказал Валера, озабоченно вздохнул и  подошёл к Натахе. Медленно снял у неё с головы наушники, заглянул в большие полные невинного любопытства  глаза и вежливо спросил:
--Хочешь?
Девушка неопределённо пожала плечами.
-- Будем пробовать? – уточнил Бродяга.
 Натаха с готовностью кивнула. Боря, который внимательно следил за происходящим тут же встал, приложив руку к отсутствующей фуражке, радостно воскликнул: «Безумству храбрых -- поём мы песню!», пожелал «семь футов под хером» и быстро вышел, замкнув дверь с другой стороны. Валера подождал, пока стихнут шаги в коридоре, и сказал:
-- Значит, так. Я тебя уговаривать не собираюсь. Более того, не совсем уверен, что это -- действительно необходимое мероприятие.
 Натаха с удивлением посмотрела на Бродягу.
-- Но у меня есть славная идея, – невозмутимо продолжил он.-- Ночуй на Бориной кровати. Утром можешь торжественно объявить, что операция по дефлорации прошла успешно, безболезненно и с удовольствием. Кто не верит, посылай ко мне – я справку выпишу. --Валера по ходу дела разделся и лёг на свою кровать:-- Ну, а если всё-таки созреешь – разбуди…
 Натаха, поколебавшись, легла на Борину кровать, и было слышно, как она ворочается под одеялом, с трудом снимая с себя одежду. Естественно, заснуть Валера не мог, да и не собирался. «Терпение, -- говорил он себе.-- Главное не спугнуть. А то понимаешь – прынцесса! Хочу -- не хочу, буду – не буду…» -- здраво рассуждал Бродяга. Но организм не понимал этой не совсем естественной для него логики, и воспалённое воображение рисовало Натаху в чём мама родила во всевозможных ракурсах. Валере показалась, что прошла вечность и ещё два часа минимум. Он  уже пожалел, что подписался на эту жуткую мазохистскую авантюру, как вдруг услышал скрип половиц, жалобно поющих под тяжёлой поступью девушки. И Валера понял, что муки скоро закончатся и терпение вознаградится. Он не ошибся. Натаха осторожно скользнула под одеяло, и на узкой студенческой кровати стало тесно, как в пригородном автобусе в час пик. Валера тут же занял классическую позицию. Напрочь позабыв о столь рекомендуемой в научно-популярной литературе прелюдии, с большим удовольствием приступил к исполнению возложенной на него миссии, столь приятной и ответственной… Ночь показалась короткой, и заснули они не вскоре…

Будильник зазвонил ровно в шесть, и почти одновременно раздался стук в дверь. Валера придавил наглый хронометр и голосом диспетчера провинциального вокзала крикнул: «Предполагаемое время ожидания – три минуты!». По комнате прыгала на одной ноге новоиспечённая секс-бомба,стараясь попасть в узкие джинсы. Наконец, Валера закричал: «Заходи!» И Боря с довольно пошлой ухмылкой появился на пороге.
«Натаха, судя по твоей довольной роже, можно поздравить?» – полушутя полувсерьёз спросил он. Девушка широко улыбнулась, и быстрыми шагами пошла к выходу. Поравнявшись с Борей, показала ему язык. И пока он соображал, что к чему, отвесила весомый подзатыльник, от которого он потерял равновесие и резко утратил желание шутить. Уже в дверях Натаха обернулась и послала воздушный поцелуй Валере…

Борис ходил по комнате из угла в угол без всякой видимой цели и явно мучился. С одной стороны, его обуревало любопытство, с другой,  уязвленное эго не позволяло расспрашивать. В конце концов, тяга к знаниям оказалась сильнее, и Боря поинтересовался, как бы, между прочим:
-- Кстати, как тебе удалось растопить этот айсберг?
-- А очень просто – предоставил инициативу ей, — усмехнулся Бродяга и стал собираться в душ.
-- И  всё? – Боря скептично посмотрел на друга.--  А я типа всё запрещал?
-- Нет, конечно. Но ты делал и решал всё сам... А я сразу объявил -- дефлорация –забота, прежде всего,  дефлорируемых… Дескать, моя хата с краю… и вообще, я лицо индифферентное, абсолютно незаинтересованное… Могу конечно, как добрый человек посодействовать  – но не более того. Как ты говоришь – строго по медицинским показаниям…
Но Боря продолжил упорствовать:
-- С меня – пиво! Но я хочу знать подробности, – сказал он.
-- Пиво я тебе сам проставлю,  —ответил Валера. --  А ты  сегодня переночуй там, где вчера.-- И предвосхищая дальнейшие расспросы, добавил: – Продолжим, так сказать, половой ликбез на селе…


Мы посеем здесь разврат!

Дима стоял в вестибюле родной общаги и от нечего делать наблюдал за входящими и выходящими студентами. Уроки он предусмотрительно выучил,  и тихий субботний вечер совершенно свободен. До дискотеки ещё часа два минимум. Заняться абсолютно нечем, и Димка откровенно скучал. Тут он увидел Бродягу и Борща. Ребята вышли из лифта. Тщательно выбриты и празднично одеты. Наверно, идут к девчатам. У Валеры свёрток, похожий на бутылку, а у Борща – баян. Следовательно, они идут в Сотку, легендарную Сотку (общежитие медсестёр – дом за номером 100)! Эх, как бы он хотел пойти с ребятами. Но у Димки с ними разница в два курса. Они, возможно, даже толком и не знают, кто такой первокурсник Дима Грибовский. Однако набравшись смелости, подскочил  и без предисловий выпалил:
-- Возьмите меня с собой! 
Друзья переглянулись.
--Т-ты кто? -- спросил Борщ.-- И Дима волнуясь, что его не дослушают, затараторил:
-- Я тоже с сангига, живу вместе с вами в этой общаге. Вы в Сотку идёте – правильно? -- Поймав на себе удивлённые взгляды тут же объяснил: – Да все знают, куда вы с баяном ходите.
Друзья засмеялись. Потом Валера серьёзно сказал:
-- А вступительный взнос?-- и выразительно потряс рукой с цилиндрическим свёртком.
--У меня есть, -- обрадовано воскликнул Дима. --Я сейчас…-- И, не дожидаясь лифта, поскакал по лестнице.

Ребята шли в довольно приподнятом настроении, предвкушая приятное времяпрепровождение. Дима, на седьмом небе от счастья, почти бежал, и ему постоянно приходилось останавливаться, чтобы подождать ребят. А ещё Димка  с гордостью думал, какой он молодец, что не постеснялся и попросил взять с собой. Валера посмотрел на него и понимающе сказал:
--Hodie amet qui numquam amavit! (сегодня познает любовь не любивший ни разу…). -- Но когда подошли к Сотке, заметил отрезвляющим голосом:
-- Рано радуешься. Надо ещё вахтёршу пройти. Если остановит, то придётся оставить студенческий билет, и тогда после одиннадцати тебя культурно попросят освободить территорию. Понял? – И, не дожидаясь ответа, добавил: -- Пойдём по одному – так проще.
-- А может я с вами? --растерянно спросил Дима.
-- Нельзя! Во-первых, троих вахтёрша обязательно остановит. А во-вторых, это экзамен. Пройдёшь – становишься членом клуба, не пройдёшь… -- Бродяга развёл руками, – останешься в статусе любителя. Короче, встречаемся на четвёртом этаже. Возле лифта.

Первым пошёл Борщ, показал красную книжечку внештатного сотрудника уголовного розыска и благополучно скрылся в лифте. Он её из комсомольского билета специально для таких случаев приготовил. Вахтёрша дружелюбно закивала, как китайский болванчик, и даже не взглянула на служебный пропуск. Дима догадался, что Борщ здесь -- постоянный посетитель и, показав документ, просто соблюдает правила игры.
-- Есть ещё два способа пройти эту баррикаду, — начал объяснять Валера. -- Первый -- дождаться, когда зайдёт несколько человек, и затереться между них. Но  учти, медсёстры – это, как правило, женщины, медбратьев -- единицы. И все вахтёршы, естесственно, знают парней в лицо. Так что это -- серьёзная проблема.
--  А второй?-- с надеждой спросил Дима.
-- Второй – ты уверенно идёшь прямо на вахтёршу, здороваешься, останавливаешься проверить почту, спрашиваешь, как жещина себя чувствует, и она либо теряет бдительность, либо видит, что ты нормальный парень и ей не жалко, что ты культурно отдохнёшь. Не знаю точно, какие химические реакции у них в мозгу происходят, – сказал Валера.—Короче,  смотри и учись.
 И продемонстрировал на практике теорию преодоления вахтёрской недоверчивости и подозрительности . Дима через стеклянную дверь наблюдал, как Бродяга поулыбался вахтёрше, а она -- ему. Что-то сказал, она заулыбалась ещё шире. Валера почти ушёл, однако вдруг вернулся и, наклонившись, стал что-то рассказывать ей на ухо. Через минуту он исчез окончательно. А вахтёрша осталась сидеть, как загипнотизированная, задумчиво накручивая на палец телефонный провод. Её сияющий взгляд красноречиво говорил о том, что была когда-то она молодою и есть ей, что вспомнить поздним осенним вечером. Не говоря уже о том, что любви все возрасты покорны. «Пора!» --подумал Дима и решительно открыл дверь. Тревожно забилось сердце, язык прилип к нёбу, а ноги вдруг стали ватными и непослушными. Неожиданно  Димка отчётливо понял, что никогда не сумеет повторить этот блестящий и элементарный, на первый взгляд, маневр. Он медленно вышел на улицу, даже не сделав пробной попытки. На душе скребли и мяукали противные облезлые кошки. Дима закурил и погрузился в размышления  на тему «Как жить дальше?» И тут дверь приоткрылась, и он увидел симпатичную девушку в домашнем халате.
--Ты с Бродягой?
Дима радостно затряс головой.
—Пошли!— сказала она и без объяснений скрылась за дверью.
-- А как же…-- Дима хотел спросить про вахтёршу, но не успел. Девушка быстро удалялась,  он поспешил за ней, стараясь не отстать, и краем уха услышал:
-- Тёть Зин, это ко мне брат из деревни приехал.
Тётя Зина понимающе улыбнулась и благоволительно кивнула. Дорога к счастью была открыта. В ожидании лифта Дима окончательно пришёл в себя и вдруг озадаченно посмотрел на девушку.
-- А почему «из деревни»? -- наконец спросил он. Он, безусловно, не коренной столичный житель, но провинциалом себя не считает. Девушка посмотрела на него с усмешкой:
– Потому что если ты минчанин, то зачем тебе оставаться на ночь? – резонно спросила она.
--Ну, может я приехал из далёкого города.
-- В Белоруссии кроме Минска городов нет, – с лёгким пренебрежением сказала она. Потом заметив его недовольное лицо добавила. --Да ладно не надувайся,  я сама из Жлобина.
Лифт гостеприимно открыл свои побитые нетерпеливыми посетителями двери. Изнутри он был покрыт различными надписями в стиле вокзального общественного туалета. Правда, нецензурные слова были аккуратно закрашены чёрной краской. Внимание Серёжи привлекла крупная надпись: «Мы посеем здесь разврат!»  Она многое обещала, дразня воображение…

Дима вошёл в комнату, поздоровался  и огляделся. Кроме Валеры и Борща там было ещё несколько девчат. Два составленных вместе стола радовали  глаз едой и выпивкой. Дима передал бутылку Валере, и тот тут же поставил её на стол. Димон развёл руками, желая объясниться и оправдаться за то, что не сумел пройти вахтёршу. «Отставить разбор полётов!» – приказал Борщ и Дима с радостью подчинился. Пили и наливали довольно быстро. Но в какой-то момент перешли на спирт, и Дима, не имея опыта «общения» с этим коварным напитком, быстро захмелел. Он вдруг почувствовал себя буревестником сексуальной революции и стал выкрикивать прогрессивные лозунги типа «Мы посеем здесь разврат!»  Надпись из лифта прочно засела в памяти, и он чувствовал непреодолимую потребность озвучить ее. В чём конкретно выразится разврат, он и сам не знал. В восьмидесятых годах элементарная половая жизнь (даже без намёка на фантазию) считалась жутко развратной.
Вера, лет на семь старше Димки, по-дружески похлопала его по плечу и с искренним любопытсвом спросила:
--Что ты имеешь в виду, Дима? -- чем поставила его в тупик. И хотя сексуальная революция была не за горами, пока это были разрозненные искры, из которых только впоследствии возгорится пламя. Димка обвёл присутствующих растерянным взглядом и сказал:
--Ну… эта… счас разобьёмся по парам, и эта… -- Даже пьяный он постеснялся сказать открытым текстом, то что имел в виду.
--С тобой всё ясно…—сказала Вера усталым, слегка разочарованным голосом, встала и направилась к выходу. Дима безотрывно смотрел ей вслед долгим немигающим взглядом. Примерно так смотрит кобра за индийским факиром, когда тот играет на своей дудке. Честно говоря, там было на что посмотреть. Юбка обтягивала крепкие бёдра, длинна её не позволяла определить цвет нижнего белья, но… но не более того. Вера обернулась и сказала: «Ну что ты там, корни пустил, что ли? Пошли уже, развратник». Дима очнулся, засуетился  и, цепляясь за стулья, стал пробираться к выходу. Сбывались самые смелые мечты. Он маленько робел. Хотя никому бы не признался – это был первый сексуальный опыт. Вера напротив, работала в поликлинике кожвендиспансера и была опытной во всех отношениях медсестрой.
Пришли в блок, где жила Вера. Она замкнула  дверь на ключ.
--Раздевайся! – голосом прапорщика-сверхсрочника сказала девушка. Дима, туго соображая, довольно быстро разделся. На секунду задумался, снимать трусы или нет. Пока он принимал судьбоносное решение, Веркины цепкие руки схватили его и, прежде чем парень успел опомниться, затолкали в душ. Через мгновение ледяной поток обрушился на Диму, заставив  задохнуться от неожиданности.  Он попытался выскочить, но Верка прикрикнула: «Охладись  маленько. Для твоей же пользы…»
Из душа Дима вышел практически трезвый. Чувствовал он себя довольно неловко. От его гусарского удальства не осталось и следа.  Если бы не одежда, которая находилась в комнате, он бы испарился прямо из душевой. Превозмогая стеснение, Дима тихо постучал и как-то боком, неуклюже зашёл в комнату. Одевался он молча, сильно сутулясь, не подымая глаз, и старался не смотреть на Веру.
--Иди, чаю попей, – по-матерински заботливо сказала девушка. --Хоть согреешься...
 Дима колебался. Он уже давно ни на что не рассчитывал. А с другой стороны – куда спешить. Возвращаться выпивать не хотелось, в общагу -- тем более. Он сел за низкий столик, взял конфету и, обжигаясь горячим чаем, проглотил её.
-- Расскажи про себя,  –добрым мягким голосом попросила Вера. И села рядом. Честно говоря, рассказывать было нечего. Школа, первый  курс института. Обычно он рассказывал всякие истории, которые слышал от старших друзей. Но сегодня что-то мешало ему сыграть привычную роль Хлестакова. У Димки создалось странное довольно гнетущее чувство, что Вера видит его насквозь и сразу догадается, что он врёт. Дима спросил:
– А зачем ты меня под душ поставила?
-- Как зачем? Чтоб протрезвел! И вообще – ненавижу алкашей, – объяснила Вера.
--А ты же пила сегодня, я видел… – удивился Дима.
-- Мне напиться —тебе хватит помыться, -- ответила Верка и потрепала Димку по шее. Потом легко притянула к себе. Он удивлённо посмотрел на неё. Но Вера замолчала, закрыла глаза и откинула голову назад, открыв белую нежную шею. Резкий запах духов местного разлива мог отбить желание даже у сексуального маньяка. Но на  Диму он подействовал, как настоящий афрозодиак. Ему хватило секунды, чтобы оценить ситуацию. Дима -- парень неопытный, но не дурной. Негнущимися холодными пальцами он судорожно принялся расстегивать пуговички на блузке. Дело продвигалось, однако, довольно медленно. В конце концов, Верке наскучили  затянувшиеся игры в раздевание, она решила ускорить процесс и с лёгким вздохом перешла на самообслуживание. Одним движением сняла блузу, а заодно -- и всю остальную одежду. От чудесного вида, который открылся юному искателю любовных приключений, а главное, от доступности, у Димки голова пошла кругом. Дальше всё было, как в волшебном сне…

Проснулся он утром от бесцеремонного  стука в дверь. «Димон! Мы уходим, -- крикнул Борщ. – на работу-- скоро. Так что не ищи нас…» Но Вера вдруг закричала «Стойте! Мне тоже на смену. Подождите его…»  Через минут пять Дима шагал с новыми друзьями, счастливый, как ребенок, которого первый раз в жизни взяли в цирк да ещё купили мороженое. Благодарности его не было конца.
-- Чего там… на здоровье…– сказал Валера. -- Ты только в голову не бери… в твоём возрасте нашего брата можно брать голыми руками. Любая может на себе женить…
 Дима озадаченно посмотрел на Валеру.
-- Т-точно, т-точно! – подтвердил Борщ. -- Я-а-а сам чуть два р-раза не женился… п-просто в порыве чувств… Так что к Верке больше не ходи. Она т-тебя окольцует на раз.
-- Как не ходи? – изумился Дима. -- Мы уже с ней договорились.
 Друзья переглянулись и вдруг расхохотались.
-- Да ладно – не переживай! Шутка! Но предупредить мы тебя должны… Потому что для кого-то вчерашняя ночь – приятное время провождение. А для кого-то – может статься любовь с первого взгляда, -- и Бродяга выразительно посмотрел на Димку. И тот понял, что действительно испытывает к Вере нечто… ему было трудно выразить это словами – радость, благодарность, восхищение… а может это любовь?
-- Собери мозги в кучку и слушай, что тебе старшие говорят, — сказал Валера.-- Сейчас я открою тебе страшную тайну: мужчина думает, что использует женщину. А на самом деле всё наоборот. Ну, посуди сам. Кто вчера кого выбрал? Ты?  Не смеши меня! Больше того, сегодня у Верки смены нет. Кожвендиспансер по воскресеньям не работает. Просто у неё, видно, другие параллельные планы.
-- Вот сука! – воскликнул поражённый до глубины души женским коварством Дима. Друзья дружно засмеялись.
--О-он х-хочет, чтоб она была ему верна до гроба! – Борщ сделал вид, что объясняет ситуацию Валерке.--  А после его смерти – сожгла б себя на костре, — добавил Бродяга, поддержав шутку.  И они снова засмеялись. Но Дима был хмур и даже не улыбнулся.
-- Да чего ты расстроился? Тебе, кстати, когда в Сотку шёл, вообще всё равно было, с кем спать. А? Или я не прав? А тут обидели—имели всех -- его не видели!  Хотел секса без обязательств и получил! Верка имеет такое же право «налево», как и ты!
Некоторое время шли молча. Потом Дима вдруг встал как вкопанный.
--Ребята, а если я и в правду влюбился?
-- П-пошли, не люби мозги! – сурово сказал Борщ.
-- Погоди, Шура, погоди,--вмешался Валера.-- Нет проблем, Димочка –женись! Во-первых, мамка твоя, страсть как обрадуется. Любимый сынок в семнадцать лет женится на первом курсе. А во-вторых, подумай о будущем. У тебя с ней разница -- семь лет. Это сейчас – Верка секс-бомба. А лет через десять-пятнадцать? Уютное секс-убежище. Женщина старится быстрее мужчины — понял?
Дима был, как сказано выше, парень неопытный, но не дурной. И моментально осознал, насколько наивен в своих нестройных логических построениях. Видно было невооружённым взглядом, что он полностью признаёт свою ошибку и готов упорно над ней работать.
-- Ну что, товарищ Борщёв -- нашу гвардейскую?
--Б-без проблем! – сказал друг и растянул баян. Когда Борщёв пел, он совершенно не заикался. В два хорошо спетых голоса в замечательном музыкальном сопровождении затянули песню ваганта:


Я лирик и философ, рассказчик-чародей
Порою я теософ—вина пока налей
Я пропою балладу--о людях и любви
Об их судьбе не складной, ты лишь меня пои

Пои вином и телом, и глазом поведи
Между рассказа делом, любовью награди
Поэт бродяга вечный, раб музы на года
Одев мешок заплечный, уйду я навсегда

Но ты порою вспомнишь, и песни и меня
И может не забудешь, любви моей огня
Быть может пожалеешь, что не остался друг
Но что же ты подеешь, мне тесен быта круг

Удел—мои скитанья, без лиры я ничто
Не променять страданья поэта ни на что
И хоть люблю и больно--я снова ухожу
Хоть сердце не покойно, хоть в ад я угожу

Но всё ж не позабуду, я глаз и рук тепло
И в сердце хранить буду хоть время утекло
Не плачь , не плачь родная, скитанья мой удел
Как ты не понимаешь, я в жизни не удел

И не терплю работу, свобода моя мать
Поэт не знает поту, он может лишь мечтать
Со мной не будет счастья, не плачь и не горюй
И на твоё несчастье нашёл я поцелуй

Любовь всегда не вечна, она всегда на миг
Мгновенье скоротечно, как в ночи птицы крик
И ты его услышав – запомни и храни
В души глубокой нише таи его огни

Я ухожу ,родная, далёкий жизни путь
Ты была в дверях рая, об этом не забудь...
Я ухожу ,родная, далёкий жизни путь
Ты была в дверях рая, об этом не забудь...
(стихи автора)


Дима шёл сзади и поражался сюрреалистичности картины, которую он наблюдал. В конце двадцатого века два молодых парня идут по столице, как по деревне, и поют под гармошку песни вагантов.
Курасы (Курасы --Курасовщина--жилой район в Минске) нехотя просыпались, лениво потягиваясь в постелях. Ведь впереди чудесный воскресный день… Жизнь тогда казалась простой и беззаботной. Понятие о счастье было примитивным, и именно поэтому основная масса народа была, ну если не счастлива, то, по крайней мере, довольна. Люди жили, не задумываясь – а ведь это, пожалуй, первое условие счастья…




Провокационный вопрос…

Димка от природы чертовски любознательный парень. Это про таких детей  говорят – «почемучки». Именно эти дети сводят с ума и доводят до истерики родителей и преподавателей.  И хотя детство давно прошло, но страстная тяга к знаниям осталась. Диме недостаточно было знать «что» но необходимо понимать «как», и самое главное -- «почему». Сейчас, например, он обдумывал происхождение и тайный эзотерический смысл латинского выражения «Оmnia animals post coitus trista sunt» (все животные после полового акта испытывают тоску). Дима прочёл мудрую мысль в десятый раз и глубоко задумался. Большого опыта половой жизни у него не было. Но всё-таки… Нечто подобное вроде лёгкого равнодушия или даже разочарования после интимной близости испытал. А ещё Дима -- человек доверчивый и, главное, мнительный. «Это, явно, потеря космической энергии, – подумал он. -- Неужели всё так хреново?» Димка почувствовал неожиданные сомнения в правильности выбранного пути. Разумеется, о том чтобы не жить половой жизнью, не могло быть и речи… Однако, что-то здесь не так… Интересно, как у других, спрашивал он сам себя снова и снова, но не находил ответа.

Когда Дима пришёл к Бродяге, тот был слегка выпивши и играл в  преферанс с Поручиком и Толяном.
-- А-а! Димка пришёл!— радостно воскликнул Валера, увидев друга.-- Заходи! Гостем будешь, бутылку поставишь – хозяином будешь!
-- Да нет…-- замялся Дима, – лучше я потом…
-- Ты чего? -- удивился Валера. -- Не хочешь поддержать компанию?
-- Да я просто спросить хотел…-- смутившись, сказал Дима.
-- Так спрашивай… Тут все свои…-- настаивал Бродяга.
Дима явно колебался. С Поручиком и Толяном он, безусловно, знаком и даже здороваестся. Но не более того.  Наконец, преодолев стеснение произнёс:
-- Оmnia animalia post coitus trista sunt…Почему trista sunt…? -- Он знал, что Валера большой любитель латыни, и поймёт без перевода, а парни вряд ли догадаются, о чём речь.
Однако, Бродяга бесцеремонно вынес вопрос на всеобщее обсуждение.
-- Вот тут подрастающее поколение интересуется, -- начал он, наливая Диме штрафную.--Почему после полового акта мужчина грустит маленько? Какие будут мнения, товарищи учёные? Слово предоставляется Поручику, большому любителю этого дела. Попрошу соблюдать регламент, однако!
Дима покраснел до корней волос, залпом выпил водку и задохнулся. Поручик по-отечески заботливо положил ему на тарелку кусок яичницы с луком и колбасой и, не задумываясь, ответил:
-- Большие энергопотери, брат. Батарейки садятся!
-- Я так и думал!—с глазами, полными ужаса, воскликнул Дима.
--Dura sex, sed sex (секс суров, но это секс. лат), – назидательно сказал Валера (парафраз: Dura lex,sed lex, закон суров, но это закон)
-- А это не опасно? – с деланной тревогой, копируя Димины интонации, спросил Толик,  и все засмеялись. -- Да не расстраивайся ты так, – утешил Толян. -- Потом вставляешь член в розетку, заряжаешься и -- снова в бой!
Снова все засмеялись.
С одной стороны, Дима понимал, что если ребята хохочут, значит, ничего страшного нет. Наверняка, этот феномен уже давно известен в научных кругах и досконально изучен. Но с другой стороны, никто ничего толком не объяснил. Выпили ещё, и Дима, юный натуралист, преодолевая врождённое стеснение, продолжил свой тернистый путь к знаньям.
-- Так я полагаю, что эта…-- он поискал нужное слово, – что эта энергопотеря -- восполнима? --  Он обвёл вопросительным, слегка тревожным взглядом ребят, и те снова захохотали.
Отсмеявшись, Валера сказал серьёзным голосом:
-- Потеря, разумеется, восполнима. Однако,  чтобы сохранить здоровье, нужно заниматься любовью не чаще раза месяц. А ещё лучше -- не заниматься вовсе. Только для продолжения рода человеческого… Зря, думаешь, монахи всех времён и народов воздерживаются? Энергию экономят для выхода на прямую магистраль к Богу!
-- Что ты говоришь?! – удивился Дима. — Только для продолжения рода человеческого! Печать глубокого разочарования легла на юное чело. Ребята взорвались хохотом. Когда уже не было сил смеяться, Дима вдруг заметил, что Толян как-то странно вытаращил глаза и сидит с широко раскрытым ртом. Вид у него был довольно дурацкий. Ребята тоже обратили внимание на странные гримасы друга и снова засмеялись. Но вскоре стало очевидно, что Толяну не смешно и абсолютно не весело. Более того, в глазах его явно читались страх и отчаянье.
-- Что с тобой? – обеспокоенно спросил Бродяга. Толик беспомощно замычал и начал отчаянно жестикулировать, показывая на свой широко раскрытый, как ворота столичного вокзала, рот.
Тут, заслышав дикий хохот, прибежали любопытные соседи из близлежащих комнат. Они начали выяснять причину такой бурной радости в столь поздний час, но, увидев Толяна,  дружно схватились за живот. Однако тот упорно не желал присоединиться к общему веселью. Несчастный  чуть не плакал, отчаянно тыкал пальцем себе в пасть, стараясь привлечь внимание к беде, которая его постигла. Но эта усиленная жестикуляция смешила друзей ещё больше.
--Это вывих нижней челюсти, – неожиданно догадалась Окса. И тут все прозрели и согласно закивали головами:
– Да, точно – вывих нижней челюсти.
Толян энергично и радостно замычал, всем своим видом подтверждая редкий диагноз. Потом сделал паузу и снова издал какие-то нечленораздельные звуки, которые, должно быть, означали: Ну, наконец-то сообразили,  айболиты бессердечные.
-- Надо вправлять, ясен пень! – сказала Окса, и снова все согласились. Но студенты сангига знали эту в общем-то не сложную манипуляцию чисто теоретически, никто из них не имел подобной практики и даже не видел, как это делается.
-- Давай, я попробую, – предложил Поручик. Толик вскочил и забился в угол, всем своим видом показывая, что будет драться не на жизнь, а на смерть, и живым не дастся.
-- Ну, тогда придётся ехать в приёмник (приёмный покой), —сказал Поручик. Друзья засобирались, как вдруг Валера воскликнул
-- Тебе поможет Голубой Член.
Толян в ужасе отшатнулся от друга.
-- Интересно как это ему поможет?  Кстати, с каких пор у тебя голубой член?  — спросила Окса. Все засмеялись, а Валера объяснил:
– Да нет, ты не поняла. Это парня с педфака так зовут, он до института фельдшером в трамвпункте работал. Сто пудов – починит. Главное, чтоб он сейчас не на работе был.
Через пять минут Валера вернулся в сопровождении хлопца обыкновенного телесного цвета. Тот подошёл  к Толяну, не задавая лишних вопросов, потянул челюсть на себя и легко вправил.  Челюсть благополучно вернулась на своё место, и лицо Толяна приобрело выражение тихого бесконечного счастья, какое бывает только у благополучно родивших матерей. Он блаженно улыбался,  всё ещё опасаясь открыть рот. Но уже знал – опасность позади…
-- С меня бутылка, – одними губами, почти не открывая рта, сказал он осторожно.
-- Две! -- в один голос воскликнули Валера и Поручик. Толян не возражал. Будущий педиатр замахал руками и категорически отказался. Потом, сославшись на острый дефицит времени, стал пятиться к двери, собираясь покинуть весёлую компанию.
-- Ну что ж, Голубой Член. – сказал Валера.-- Мы найдём для благодарности подходящее место и время. Ты будешь доволен.
И тут  Толян крикнул в догонку, почти забыв о коварной челюсти:
-- А почему – Голубой Член?
-- А-а… очень просто. Моя фамилия Блюхер. «Блю» по английски – голубой. Ну, а хер –естественно, член – чтоб культурней было. Это так меня Валера окрестил. С его легкой руки я имею бешеный успех у слабого пола. Все хотят убедиться лично. Феномен – понимаешь? Не каждый день встретишь голубой член.
 Все засмеялись, кроме Толика. Он только радостно хлопал в ладоши, так как  выражать свою радость традиционным способом ещё боялся.  Спаситель ушёл, разошлись по комнатам любопытные соседи.  Толян повернулся к Диме и, осторожно улыбаясь, сказал:
-- Не задавай больше таких провокационных вопросов, пожалуйста. А то больно очень, когда вправляют…
Но Дима не слушал, он разочаровано думал о том,что «провокационный» вопрос, с которым пришёл, так и остался открытым…


Мама Карло, или Девушка с баскетбольным мячом…
Бродяга был слегка выпивши. Как известно, алкоголь в малых дозах сильно обостряет все чувства и инстинкты.  В первую очередь – основной, грубо говоря,  инстинкт продолжения рода. И Бродяга направил стопы к Тасе. Шансы были, скажем прямо, не велики. Девушка с непонятным постоянством отвергала его настойчивые предложения предаться любви. Но делала это так тактично, что у Валеры постоянно оставалось чувство, что процесс идёт, и она вот-вот дозреет. Более того, он знал что у Таисы парня не было. В институте, по крайней мере. Он ей симпатизировал с первого курса – её большая белая грудь повергала его в состояние глубокого транса. Когда Тася рядом, ни о чём другом просто невозможно думать. Девушка прекрасно знала, в чём заключается её магическая сила, но старательно избегала пользоваться этим не конвенциональным, по её мнению, оружием. Больше того, носила платья и блузки практически без декольте.  Ей хотелось, чтобы оценили по достоинству красоту внутреннего мира. И она, красота эта, действительно была в наличии. Но до духовных ценностей дело никогда не доходило. Чем больше Тася скрывала свою грудь, тем соблазнительнее выглядела. Как говорится, шила в мешке не утаишь, не скроешь. И  как на беду, все без исключения парни, увидев такой феноменальный боекомплект, напрочь забывали думать о внутреннем мире знойной красавицы. Кровь  перераспределялась в организме естественным образом так, что мозг начинал страдать от острой гипоксии (недостаток кислорода). Мыслительный процесс нарушался, и у некоторых, впервые увидевших, даже терялся дар речи.
Бродяга, как обычно, зашёл в комнату без стука. Девушки вскрикнули от неожиданности, и чисто для порядка Саша заявила: "Стучаться нужно!" Но ребята учились в одной группе уже три года. Тонкая грань стеснения, которая не позволяет обсуждать новое нижнее бельё в присутствии парней, была стёрта давно. Правда, к стадии коллективной примерки ещё не подошли, но были довольно близки. «Оставьте нас одних!» – сказал Валера голосом если не короля, то, по крайней мере, управдома. Девушки смеясь, вышли из комнаты, а Валера приблизился к Тасе и задышал глубже. Под тонким халатиком угадывалось заветное чудо природы неописуемой красоты. Бродяга медленно наклонился и коснулся губами шеи. Таиса не пошла навстречу, но и не отклонилась. Тогда Валера начал продвигаться по направлению к груди. И когда он был уже почти у цели, девушка, как обычно, слегка подалась назад,  запахнула халат потуже, деликатно давая понять, что и сегодня у них ничего не получится.
-- Ну что, так и будешь ждать принца до пенсии?— разочарованно спросил Валера.
-- Буду!— лукаво смеясь ответила знойная красавица.
Бродяга вышел не солоно хлебавши, закурил и пошёл по коридору, сам не зная куда, в надежде на счастливый случай. Он искал общения с какой-нибудь особой женского пола, котороя имела бы, желательно, такую же, как и у него,  концентрацию  этилового спирта в крови. Как назло, Валерке попадались трезвые озабоченные учёбным процессом особи, абсолютно не реагирующие на пламенные призывы приятно провести время. Тут он услышал шум, смех и дикие крики. Это вернулись шестикурсники после посещения ресторана. Они бурно праздновали распределение. Выпускникам было явно мало гастролей, которые они дали в кабаке, поэтому, добравшись до общаги, тут же продолжили банкет. Валера оканчивал третий курс, и это был явно не его праздник. Но, так как был близко знаком со многими шестикурсниками, легко вписался в общую струю. Когда Бродяга  выпил с друзьями,  его вновь потянуло на подвиги. Основной инстинкт по-прежнему настойчиво звал в путь.
Было около часа ночи. Часть обитателей общаги уже погрузились в глубокий сон, несмотря ни на что, а другая часть предпринимала отчаянные попытки заснуть. Шестикурсники, словно фонтаны в городском саду, били «струями» отчаянной радости, а возле них яркими оазисами расцветала жизнь. Но, в  общем и целом, общага была похожа на  безлюдную пустыню. Валера заглянул в читалку. Там сидела одна из виновниц торжества. Звали её Мама Карло. Девушка здоровая и могучая, как статуя  «родина-мать», только без меча.  Она играла за сборную института по баскетболу, А ещё в свободное от учёбы время она занималась резьбой по дереву. Что и послужило основой такой странной кличке. Мама сидела на столе и болтала ногами, почти доставая ими до земли. Она  была замечательным человеком с прекрасным чувством юмора.
-- Сейчас проверю твою противопожарную готовность, -- сказал Валера вместо приветствия. Он тут же зажёг спичку и бросил на стол рядом с Мамой Карло. Девушка засмеялась и прихлопнула спичку широкой крепкой ладонью.
-- А Бродяга! — обрадовалась она.-- Иди сюда! Все меня покинули, никому я не нужна…
-- Не горюй, ты ещё найдёшь свою любовь, – с наигранной бодростью сказал Валера.
-- Гуманная ложь во спасение? Тренируешься на живых здоровых людях врать обречённым больным, – пошутила Мама Карло.--  Я дурная, но не настолько … Прекрасно понимаю…большая любовь мне не светит,— пожаловалась она. --Поеду по распределению в свой Мухосранск. И баскетбол буду смотреть по телевизору.  Хоть бы детей кто сделал. А то придётся и, вправду, Буратино вырезать.-- И столько тоски и безысходности было в её словах, что Бродяга расчувствовался и сказал:
-- Ну, детей допустим, я тебе сделаю.
-- Но не пьяни!— неожиданно оживилась Мама Карло. -- Мне здоровое потомство надо!
 Валера задумался.
– Ладно, что-нибудь придумаем, — уклончиво сказал он. Встал и направился к выходу. Всё-таки слишком разные весовые категории, подумалось ему. Но Мама Карло имела на этот счёт отдельное мнение. Она вздохнула и сказала:
-- Ладно, чего уж там, иди сюда. Трезвый ты вовсе не придёшь… Не вставая со стола, она одной рукой легко достала и притянула Бродягу к себе, а второй потушила свет. Он расстегнул блузку и, щупая грудь,  с восторгом думал – не хуже чем у Таськи, однако. Столы были малы и неустойчивы даже для простых смертных, и Мама Карло с Валерой передислоцировались к ней комнату. Не включая свет, Мама легким изящным движением передвинула тяжёлый, широкий шкаф, перегородив небольшую студенческую комнатку. И сказав соседке  «Не беспокоить!»,  погасила свет… Потом вежливо добавила:
-- Танюша, разбуди меня завтра ровно в шесть. Убедись, что я открыла глаза, и сразу беги..
. Девушка ничего не ответила, но Бродяга почему-то был уверен, что Таня не подведёт.
Неожиданно из глубины подсознания всплыл чисто теоретический вопрос: он совершает акт милосердия или что? Но вскоре ему стало так хорошо, что дурацкие мысли оставили его.
Железная студенческая кровать ритмично скрипела, как старые ворота, качающиеся на ветру, но Бродяга и Мама  Карло были столь увлечены процессом познания друг друга, что совершенно не замечали этого… Танюша тихо сетовала какое-то время, но, естественно, не была услышана… И через некоторое время затихла.
А потом Мама Карло лежала и думала. О своей жизни, о судьбе, о том, насколько  неисповедимы пути господни…
--Хочешь, я тебе африканскую маску вырежу? – нежно, по-матерински, спросила она.
-- Хочу, -- засыпая, пробормотал Валера.
-- Тебе какую, женскую или мужскую?
-- Женскую, – слабо проговорил он.
-- Грустную или весёлую?
-- Весёлую…-- тихо сказал Валера.
-- Замучила я тебя? – наконец догадалась Мама Карло. Но Валера не ответил, он уже крепко спал и ничего не слышал. Мама Карло лежала, смотрела в окно на луну и звёздное небо. Завтра рано вставать, но ей не спалось. Она поднялась, походила по комнате, потом села у ночника и стала точить резцы… «К чёрту маску! – сказала она вслух --. Я  тебе вырежу девушку с баскетбольным мячом…»


Психиатра вызывали?!

Когда пришёл Поручик, то застал Бродягу за изучением японского языка, окружённого со всех сторон большими исписанными листами. Тот сидел на полу и старательно выводил  замысловатые кучерявые иероглифы. Полгода назад Валера учился писать и рисовать левой рукой. Это, дескать, развивает правое полушарие мозга. Теперь,пожалуйста, -- новая идея фикс: японский. У Бродяги было явно выраженное стремление к самосовершенствованию. Но достойной точки приложения своей неуёмной энергии он до сих пор не нашёл и находился в состоянии перманентного творческого поиска.
-- Бродяга, чтоб ты так туберкулёз учил, как ты ерундой всякой занимаешься! – укоризненно сказал Поручик вместо приветствия.
-- Non scholae, sed vitae discumus (не для школы учимся, а для жизни. лат.), -- не задумываясь, возразил Валерка.—Кто вспомнит об этом вонючем туберкулёзе после экзаменов? Не говоря уже о более отдалённом будущем. А японский… -- всегда японский.
 Возразить было нечего—глубокие знания по туберкулёзу в реальной жизни явно излишни. Поручик вздохнул и перешёл к делу.
--Я сейчас на практике в ортопедии. Так там один больной -- урод, просто издевается над персоналом.
--Давай сразу определимся -- он больной или урод? – уточнил Валера.
-- А вот суди сам. У него поломаны левая рука и пару пальцев на правой. Так этот придурок требует, что бы санитарка или медсестра расстёгивали ему штаны и направляли пистон, когда он мочится. А не то -- написает мимо толчка…  И действительно орошает территорию строго по периметру унитаза.
-- Чистый урод!
-- Вот и я говорю. Можно, конечно, ему личико пощупать или внутренние органы помассажировать. Но прямо в палате -- не удобно. Клятва Гиппократа, как бы...  Я уже не говорю об уголовном кодексе.
-- Твоему Гиппократу на том свете уже давно очистительную клизму ставят. Мы ж с тобой договорились: Пациент – урод!
-- Да не кипятись, я пока за огненной водой схожу. Для стимуляции творческой мысли. А ты пока пораскинь мозгами. Может, родишь что-нибудь пооригинальней, чем старорежимные телесные наказания.
Через полчаса друзья продолжили совещание по выработке стратегии и тактики борьбы с наглым пациентом, но за столом, украшенным водочкой, жареной мойвой и винегретом.
Уже огненная вода  была на исходе, садилось, удивляя багровым закатом солнце -- а решения всё не было. Неожиданно Бродяга сказал:
--Я хочу видеть пациента лично. Может, его отвратительный вид вдохновит меня.
 Поручик слабо возразил:
--Мы ж как бы выпившие…-- На что Валерка резонно возразил:
-- Так мы ж не за рулём! Халаты возьми… Я говорить с ним буду. -- Поручик покачал головой. Весь его вид говорил о том, что он не верит в успех столь безнадёжного дела и вообще жалеет о том, что решил посоветоваться с этим обормотом. Однако, халаты взял и покорно последовал за другом.
--Вот он… – сказал Поручик, указывая взглядом, полным благородного гнева,  на неприметного и ничем непримечательного мужика.
--Средних лет, среднего роста… и судя по взгляду среднего ума,  – вслух анализировал Валера.-- Глазки  нервные, бегающие. Не уверен в себе, парниша. Хочет самоутвердиться за счёт подавления окружающих.
Поручик внимательно посмотрел на Бродягу и сказал:
-- Если б ты видел, как он орёт и матерится – не сказал бы, что он не уверен в себе. Сволочь, наглая до упора!
-- Значит, так! – перебил Бродяга. -- Заходишь и ответственным голосом официально объявляешь мой выход. Текст следующего содержания: «Сейчас тебя посмотрит один крупный специалист по прикладной психиатрии. Веди себя прилично, это в твоих же интересах!» Всё!  Дальше я сам…
Поручик на всякий случай пару раз пробормотал  официальное заявление и с обречённым видом пошёл озвучивать его для Дудкова. Пациент, закалённый в междоусобной борьбе и больничных интригах, флегматично прослушал объявление и даже глазом не повёл. Тут Бродяга, будто коршун,  буквально влетел в палату. И заорал, как кипящим маслом ошпаренный:
-- Психиатра вызывали? -- Подскочив к Дудкову, он больно ударил молоточком по его коленям, локтям и плечам. Пациент вздрогнул от неожиданности. -- Рефлексы в норме!— возбуждённо воскликнул доктор, -- но это ещё ни о чём  не говорит. -- Больной растерянно приподнял голову и тут же получил молотком по лбу.
-- Больной, лежать! – закричал Бродяга. -- Сейчас я буду проводить скрупулезное визуальное обследование и ставить предварительный диагноз. -- Он бесцеремонно раздвинув веки пальцами, заглянул в зрачки. – Боже мой! – воскликлнул он. – Да это же чистый:

Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus!
Post jugundam juventutem,
Post molestam senectutem
Nos habebit humus! (Гимн студентов на латинском языке)

( Итак, будем веселиться,
Пока мы молоды!
После весёлой молодости,
После горестной старости
Нас возьмет земля.)

Дудков, естественно, не понимал абсолютно ничего. Но этого и не требовалось. Наоборот, именно на это и рассчитывал Бродяга. Каждое латинское слово пугало неизвестностью и напоминало ужасное старинное проклятие. Оно вытягивало из Дудкова жизненную энергию и буквально парализовало волю.
-- Вы следите за моей мыслью коллега? – поинтересовался психиатр, обращаясь к практиканту.
--Конечно, конечно! – нечеловеческим усилием воли сдерживая смех, закивал Поручик.
-- Так… на чём я остановился… ах да…
Pereat tristitia,
Pereant dolores!
Pereat Diabolus,
Quivis antiburschius,
Atque irrisores!

(Да погибнет тоска,
Да погибнут печали!
Да погибнет Дьявол,
И все враги студентов,
И смеющиесянад ними).

-- Совершенно с вами согласен. -- перебил его Поручик. Ещё мгновенье, и он бы взорвался диким истеричным хохотом. Психиатр приблизил вплотную своё лицо к лицу пациента и, распространяя стойкий запах водки и жареной мойвы, громко прошептал:
--Ну-с, голубчик, так на что жалуемся? --У Дудкова возникло стойкое подозрение, что врач нуждается в режиме строгой изоляции.
-- Я полагаю,  мы имеем дело с манией величия, —вмешался мстительный Поручик. --Не может свой член подержать. Корона у него, видите ли,  падает.
-- Ах, мания величия, по-нашему – Mania grandiosa, – снова щегольнул иностранным термином энергичный и шумный доктор. – Ну, это просто. У меня для таких королей есть новый революционный метод. Сделаем так  -- я его к себе в психиатрию заберу. К Циклопу его поселим. А то он Гамлета совсем за…за… замучил.
-- Гамлет? Какой такой Гамлет? -- настороженно спросил Дудков.
-- Прынц датский! Ты что, король, в школе не учился? Понимать должен!— сердито объяснил доктор.  И тут же к Поручику:  -- Так вот, коллега. Я этих великих личностей сразу перевожу к буйно помешанным. Величие слетает моментально, как трусы без резинки. Остается только голая, ничем не обоснованная жажда жизни. Вы представить себе не можете, коллега, как люди желают выжить. Буквально любой ценой.
-- Что вы говорите, кто бы мог подумать! – сочувственно покачал головой Поручик.
-- Они выздоравливают прямо на глазах, практически без лекарственной терапии — на чистом энтузиазме, -- продолжал Валера. -- Правда, бывают побочные эффекты в виде мании преследования и ничем не спровоцированных приступов страха. А Циклоп-то…вот мерзавец! Он ведь бывший хирург. Латынь знает – на пять с плюсом. Так он на двери своей палаты кровью Гамлета написал – «Desin esperare qui hic intras!». -- Потом резко  наклонился к Дудкову и, как вампир, обнажив верхние зубы, зловеще выдал перевод на русский. -- «Оставь надежду сюда входящий!».
Дудков испуганно отпрянул назад, ударившись при этом головой о трубу центрального парового отопления. Дёрнулся и замер, не смея пошевелиться. Вдруг психиатр добродушно рассмеялся. Этот резкий контраст и перемена в настроении укрепили Дудкова в мысли, что доктор конкретно не здоров.
-- Да не переживай так, голубоглазый ты наш, — весело сказал психиатр, несмотря на то, что глаза у Дудка были карие. -- Всё будет в лучшем виде. Я полагаю, да я почти уверен -- ты ему понравишься. Да! Так что удумал Циклоп, этот неутомимый озорник и затейник, Вы представить себе не можете, коллега! 
Что удумал Циклоп Дудков так и не узнал. С криком «Не надо меня никуда переводить, доктор, я уже на поправку пошёл!», он бодро вскочил и, высоко вскидывая колени, шлёпая большими босыми ногами, помчался в туалет. Друзья поспешили за ним. Из-за тонкой фанерной двери слышалось звонкое журчание струи. Судя по звуку, она попадала точно в унитаз. Потом дверь резко распахнулась, и на пороге с торжествующим видом появился Дудков.
 -- Вот! – гордо заявил он. -- Не промазал!
-- Можешь, сука, когда хочешь! — сказал Поручик. -- Однако, поздно, батя, пить боржоми, когда почки отвалились, – злорадно добавил он. -- Я тебя хоть на одну ночь переведу в психиатрию. Это будет, так сказать, первая брачная ночь… И будем надеяться не последняя.
--Не робей! – ободряюще подмигнул ненормальный психиатр. -- Один раз – не пидорас!
Дудков почувствовал лёгкую слабость  в ногах, тошноту и головокружение. Ему вдруг показалось, что глаза у доктора мерцают зелёным таинственным светом. Дудков захлопнул дверь и закричал диким дрожащим голосом:
--Не имеете права! Без завотделения -- не имеете права!
--Тот прав, у кого больше прав! Сам выйдешь или за санитарами позвать? – зловеще спросил сумасшедший профессор. Через мгновенье дверь отворилась, и Дудков на коленях выполз на коридор. Он в ужасе молил:
-- Пожалейте, бога ради… я обещаю… я никогда… я домой хочу…
-- Бога нет, он давно на пенсии! -- сказал жестокий психиатр. Дудков смекнул, что на милосердие рассчитывать не приходится. Он резво вскочил и помчался по направлению к выходу из отделения. На его пути чисто случайно оказалась санитарка --баба Люба, которая по жизни была пламенным борцом за справедливость и любила фильмы со счастливым финалом. Швабра, будем думать не нарочно, совершенно неожиданным образом оказалась в нужном месте в нужное время. Дудков упал навзничь, производя неподобающие лечебному заведению шум и грохот. К тому же, по ходу падения он издал жуткий яйцещемящий вопль. Испуганно вздрогнули измученные больные, а также вялые, утомлённые от постоянного выражения сочувствия посетители. Взлетели, каркая, вороны за окном, и снова стало тихо. Так как выставить руки Дудков физически не мог, то завалился медленно и красиво, словно дерево, срубленное опытным лесорубом. В результате такого неестественного падения основной удар приняла на себя физиономия. Правая часть и без того малосимпатичного лица быстро опухала, приобретая нездоровый багровый цвет. Из разбитого носа весело струилась алая кровь. Дудков крупно дрожал всем телом. Подошли врачи. И психиатр с нескрываемым удовольствием заметил:
-- А вы знаете, коллега, я глубоко заблуждался. Всё-таки есть бог на свете. И надо отдать ему должное -- шельму метит! -- Поручик, будучи человеком  не злопамятным, неожиданно спросил:
-- Может, взять его на поруки… с испытательным сроком, разумеется?
-- На поруки, на поруки… -- жалобно заскулил Дудков.
-- Как вам будет угодно, коллега…-- вежливо ответил специалист в области прикладной психологии. --Однако, помните, я всегда к вашим услугам и, наклонившись к Дудкову, ещё не верящему в чудесное избавление, сообщил:
-- Зря вы от меня бегаете, голубчик. Я имею богатый опыт и со всей ответственностью заявляю – вы наш пациент… Я ещё до вас доберусь! -- В голосе доктора слышалась явная угроза. Дудков в ужасе зажмурился и на время перестал дышать. Когда он открыл глаза, врачи были уже далеко. Тогда Дудков, не вставая, быстро-быстро дополз на коленях до кровати. Ловко взобрался на нее, накрылся одеялом с головой и затих.
Друзья сидели, не спеша допивали остатки тёплой водки и Поручик спросил:
-- Как думаешь, на сколько его хватит?
-- Стопроцентная гарантия-- на всю жизнь! Фирма гарантирует. Он теперь, как снайпер, с десяти метров в бутылочку попадёт… Да ещё по пьяни с гордостью будет рассказывать, как чудом в психушку не загремел…
-- Спасибо, дружище, выручил…-- сказал довольный Поручик. --А уж как сестрички и санитарки будут благодарны… Нет слов…
-- Чего там, не стоит благодарности... Честно говоря, для меня такие вот случаи – подарок судьбы, праздник победы духа над грубой материей, если хочешь. Тут есть вызов, причем, всегда -- нестандартный, и это волнует кровь… Понимаешь?
-- С большим трудом… – пожал плечами Поручик. --Честно сказать, меня иногда пугают твои игры.--  Он встал и стал убирать со стола.
-- Не пугайся. Как ты  правильно заметил – игры! Жизнь скучна до безобразия…  И если время от времени не поиграть, то и вовсе с тоски помрёшь…


«Зорро», или Вендетта по-белорусски

Началось всё с тривиального разговора за женщин, ну и за секс, разумеется.
Толян на тот исторический момент дружил, если можно так выразиться, с медсестрой из первой клиники. Он познакомился с ней во время прохождения учебного цикла по гинекологии. Сестричка была эффектной женщиной лет двадцать назад, то есть примерно тогда, когда Толик появился на свет. Следы былой красы ещё имели место быть, однако следовало признать, что теперь она находилась в самом разгаре бабьего лета, ближе к осени. Тем не менее,Толяну льстило, что он спит с солидной самостоятельной женщиной. Медсестру, грела мысль, что она находится ещё в очень не плохой спортивной форме, раз имеет такого молодого любовника.
-- Ну, как Андреевна в постели-то? – поинтересовался Шура Рудаков.
--Баба как баба… -- скромно отвечал Толян.
--Старая, однако, – рассудительно заметил Шурец.
--У тебя и такой нет… -- обиделся Толик. Рудак нервно заёрзал на стуле, но ничего не сказал, и тема любви и секса погасла, как костёр, в который перестали подкладывать хворост.
Дело в  том, что это была суровая правда, с которой Шуре было очень трудно смириться. От отсутствия предмета любви он страдал морально и физически. А тут ещё хлопцы постоянно подкалывают... Шура искренне считал, что с женщинами ему не везёт, как впрочем, и с девушками и девочками. Такая у него была защитная психологическая реакция. В действительности, он просто боялся отказа, волновался и в итоге либо мямлил какую-то ерунду, либо вовсе не знакомился. Он просто издали наблюдал за очередной потенциальной избранницей. В голове у него проносились яркие картины, в которых Шура был главный герой-любовник. Обычно, он  защищал девушку  от хулиганов или спасал на пожаре. Другого способа познакомиться Шура представить не мог. О том, чтобы просто подойти и спросить «Как дела?», не могло быть и речи. Страх парализовывал его нервно-мышечный аппарат и не позволял адекватно действовать. Шура вздыхал, молча наблюдая за более решительными кавалерами. Но подойти боялся. Опыта знакомств практически не было, и поэтому он напрягался ещё больше. Образовался заколдованный замкнутый круг.
…Поручик и Толян к третьему курсу пили, как и положено советскому студенту, только в трёх случаях: с горя, на радостях и от скуки. А вот Шура был противной белой вороной, назойливо напоминавшей о том, что в этом жестоком мире можно выжить и без алкоголя. Как известно, ничто так не раздражает, как положительный пример. И вот однажды Толян с Поручиком не сговариваясь, решили исправить нездоровую ситуацию, создавшуюся в коллективе. А заодно с помощью ультимативного народного средства немного отпустить тормоза застенчивого друга.
--Пьяному море по колено, – популярно объяснял Толян. – Думаешь, зря на войне сто грамм перед боем давали?
 И Шура после продолжительной внутренней борьбы сдался. Но, как известно, первый блин -- комом. Неверно рассчитанная доза свела на нет усилия добрых друзей. Шура уже был почти готов к выходу в большой свет, как вдруг стадия лёгкого возбуждения резко закончилась и перешла в стадию запредельного торможения. Речь у Шурки стала невнятной, глаза закрывались, да и сам он стал заваливаться куда-то в сторону…
В итоге, проявив нечеловеческую находчивость, друзья  всё-таки напоили Шурупа.
Когда Бродяга зашёл в накуренную комнату, его взору предстала живописная картина, достойная кисти великого Малевича. Аккуратист Шура (о, ужас!) спал на кровати в одежде и обуви поверх одеяла. Над ним висел картонный пакет из-под молока (пирамидка), наполненный водой. Уголок был аккуратно обрезан, так что на губы Шуре регулярно капала вода, которую он не просыпаясь, жадно слизывал.
--Капельница, – заметив недоумённый взгляд Валеры, объяснил Поручик. А Толик глубокомысленно  сказал:
– Если я научу Шурупа курить, то буду считать, что не зря прожил жизнь…
-- Браво! – воскликнул Валера. -- Наркоз для обезболивания, капельница. Вы, что его оперировать собрались? -- Поручик почесал в затылке:
-- Я об этом не подумал. Но идея хорошая.  А хочешь, мы его в твою веру обратим? Обрезание -- не сложная процедура… Зараз сделаем, с запасом.
-- Не-а… Такие вещи нужно делать по зову сердца и велению души, а не по пьяни  или от скуки, — назидательно сказал Бродяга. Но никакой альтернативной идеи не было.  Друзья мучились в поисках оригинального решения.
-- Мне кажется, у него нет алкогольдегидрогеназы (фермент отвечающий за утилизацию алкоголя в организме), – высказал своё предположение Поручик и гордо посмотрел на друзей. И действительно, такое слово даже трезвый не каждый выговорит.
-- Не знаю, не знаю. Но в любом случае, пить ему не следует… -- заметил Валера.
-- Ума у него нет! – убеждённо сказал Толян и налил Бродяге штрафную по марусин поясок. Тот выпил залпом, закусил, осмотрелся по сторонам и сказал:
-- Скучно мы живём, парни…
Поручик развёл руками. А Толик с готовностью заявил:
-- Ну, предлагай. Ты ж меня знаешь, всегда готов рискнуть здоровьем заради хорошего понта или прикола!
Беспомощное состояние друга вызывало острое желание пошутить. В конце концов, согласились на более-менее гуманном варианте: прибить тапочки к полу.
-- Просто и со вкусом, – сказал Бродяга.
Утром друзья проснулись от грохота и душераздирающего крика. В этом полном экспрессии монологе цензурными были только междометия и знаки препинания. Поручик поднял голову и увидел на полу Шуру, застывшего в позе отжимающегося новобранца. Лицо, ударенное об пол, быстро опухало. Над правой бровью кожа была рассечена, и кровь обильно заливала  лицо. Рядом валялась опрокинутая тумбочка и обломки разломанного стула.
Поручик тут же вспомнил про прибитые к полу тапочки и сказал:
-- Блин, я ж говорил, лучше обрезание сделали б. Хоть кровопотери меньше. -- Он вскочил и бросился к  аптечке. Быстро обработал края раны йодом, стянул их и зафиксировал пластырем.
-- Армейский метод — и швы накладывать не надо…-- похвалил сам себя опытный Поручик. -- Заживёт как на собаке.
Шуру, однако, совершенно не впечатлило профессиональное мастерство друга. Он не выказал ни малейших признаков благодарности. И даже наоборот, обиделся не на шутку. Душа его, изнемогая от обиды и жестокой несправедливости, жаждала возмездия. Побить Толика или Поручика, даже поодиночке, было не реально. Необходимо срочно сделать какую-нибудь, хотя бы мелкую, пакость — просто умоляло оскорблённое и униженное эго. Просто  для того, чтобы хоть чуть-чуть обезболить его кровоточащие душевные раны.  Что же делать? — подобно Чернышевскому, вопрошал Шура и не находил ответа.  Воображение и фантазия никогда не были сильными сторонами его личности. Наконец, отчаявшись, Рудак решил обратиться к Валере. Шура знал, что Бродяга хоть и легкомысленный человек, но в запасе у него всегда есть какая-то идея. И вот после долгих колебаний, осознав, что сам он не справится с поставленной задачей, Рудак пошёл и пожаловался Валере на судьбу в общем и на друзей -- в частности.
Тот внимательно выслушал его, и с трудом сдерживая смех, сказал:
-- Да-а, обидно…-- Он уже хотел добавить, чтоб Шура оставил эту затею жуткой вендетты. Но тут его посетила муза, и он продолжил совсем в ином ключе, чем собирался ещё минуту назад:
-- А чего мудрить? Отплати им той же монетой – напои их в дупель да пошути как-нибудь… Ну, шнурки на ботинках свяжи или сфотографируй в полной прострации и потом шантажируй тем, что опубликуешь в свободной прессе…
Шура почесал за ухом. Юмору у него было не намного больше, чем воображения. Наконец, он сказал:
-- Как же я их напою? Я ж раньше отъезджаю…-- Рудак виновато развёл руками.
-- Ладно, я тебе помогу, – предложил верный друг.--  Покупай водочки, закуски хорошей и наблюдай. Я стану им наливать, как положено, и когда они дойдут до кондиции, передам их в твои справедливые  руки. И  ты сможешь предаться всепоглощающему чувству сладкой мести.
Видно было невооружённым глазом, что идея Шуре понравилась. Однако, он задумался и после недолгих колебаний, подозрительно глядя на Бродягу, спросил:
-- А почему ты мне помогаешь? Это же твои друзья?
-- Люблю, понимаешь, справедливость. Это мой недостижимый идеал, к которому я упорно стремлюсь с детства! – с пафосом сказал  Бродяга, и Шурка успокоился.
Сначала всё шло строго по плану. Рудак скрепя сердце дал двадцать пять рублей на благородное дело и, затаив дыхание, замер в надежде. На последнюю пару Бродяга не пошёл. Мероприятие ответственное, следует хорошенько подготовиться. Первым делом он купил три бутылки «пшеничной». Потом поехал на Комаровку, приобрёл разных разносолов с таким расчетом, чтобы полностью исчерпать бюджет. В общем, когда Поручик и Толян вернулись с занятий, их ожидал приятный сюрприз. Праздничный стол был накрыт не по-студенчески богато. Удивлению и радости друзей не было границ. Бродяга гостеприимно крикнул: «Налетай, подешевело — было рубль, стало – два!»
Ребята не заставили себя ждать и приступили к пиршеству. Когда первая бутылка опустела и благополучно закатилась под кровать, Толик не выдержал и, нарушив неписаное правило, спросил:
-- А что мы празднуем, за что пьём?
-- За ирригацию Узбекистана и безболезненную дефлорацию,– сказал Бродяга, давая понять, что ничего объяснять не собирается. Ребята закурили, и Поручик, как бы исподволь, совершенно ненавязчиво начал задавать наводящие вопросы: «Где ты, Бродяга, сегодня был, кого видел?». Было очевидно, что Поручику тоже очень любопытно и он держится буквально из последних сил, чтобы прямо не спросить, что же произошло и, главное, -- откуда деньги. До получки -- четыре дня, и у всех троих карманы давно пусты. Однако Валерка упорно делал вид, что ничего не замечает, и на вопросы отвечал односложно, как в милиции на допросе – «Не видел, не был, не помню». Напряжение росло. Вторая бутылка благополучно последовала вслед за первой. Друзья деликатно сменили тему таинственного источника финансирования, но сами того не замечая, снова вернулись к ней. На этот раз Поручик не выдержал и взял быка за рога:
-- Бродяга, – проникновенно сказал он. -- Мы тебе очень благодарны за угощение. Но разве мы не имеем права знать, за что пьём?
--Имеете. – невозмутимо сказал Валера, но по-прежнему ничего не объяснил. Поручик разлил остатки водки, выпил и угрюмо уставился в одну точку. В углу на кровати зашевелился Рудак, который до сих пор терпеливо лежал и не подавал признаков жизни. Поручик обернулся, задумался на мгновенье и выдал:
-- Шура, одолжи чирик до зарплаты.  Нам бы ещё пару бутылочек.
 Бродяга, с трудом сдерживая смех, молча наблюдал за Шурцом. Тот вскочил и забегал по комнате, как таракан в банке. Потом бросился к Валере и закричал:
-- Ты знал! Ты знал, что они не напьются! Ты нарочно это сделал!
-- Ну, как я мог знать… -- слабо оправдывался Валерка. – Может, водка левая попалась?
  Толик и Поручик внимательно прислушивались к словесной перепалке, и вскоре заговор злоумышленников был раскрыт.   Поручик и Толян заржали, как жеребцы на выпасе, а на Шуру было жалко смотреть.
-- Народный мститель, – смеясь и держась за живот говорил Толян. -- У-у какой коварный! Отравить нас хотел…
-- Корлеоне, Робин Гуд и Дон Кихот в одном лице, – высказал своё мнение Поручик.
--Почему –Дон Кихот?– не выдержал Шура.
-- Потому что, идиот! – в один голос воскликнули Толик и Поручик и снова весело заржали
 Шура хотел выбежать из комнаты, но его удержал Валера.
-- Стой, да послушай ты, обидчивый как красна девица…  Послушай, во всём что происходит с нами, есть минусы и плюсы. -- Шура на мгновенье задумался, но быстро сообразил и выдал:
-- Молчал бы, благодетель хренов! Сегодня благодаря тебе у меня минус двадцать пять рублей, жестокий обман и тожество несправедливости! И никаких, слышишь, никаких плюсов!
-- А что ты скажешь насчёт смены твоей кликухи?
Кличка… После полового вопроса это было второе по значимости больное место. Шуру просто колотило, когда его называли Рудак, не говоря уже о народной рифме к этому слову. Шурец недоумённо посмотрел на Бродягу и поморщился, словно съел зелёное неспелое яблоко.
-- Так вот, друзья! – торжественно объявил Валера. -- С сего момента Шуре присваивается новое почётное погоняло – Зорро!
-- Зорро, зорро! – зашумели друзья. -- Это классное погоняло. Это надо заслужить. Он заслужил! – поддержали они Бродягу. Шурке эта идея тоже очень понравилась. Он видел фильм «Зорро» четыре раза. Это класс! – восхитился он в душе. Но вдруг вспомнил о чём-то и озабоченно спросил:
-- А как все узнают, что я теперь…-- он помедлил и довольным голосом добавил. – Зорро!
-- Не волнуйся, расходы на рекламу я беру на себя, -- сказал Бродяга, взял со стола сигареты и вышел. Вскоре из умывальной, где студенты собираются  покурить, донесся взрыв хохота. Друзья сначала не придали этому факту никакого значения, но когда он повторился со стороны кухни, то поняли, что это не спроста. Минут через пять, когда они вышли на коридор, смех доносился отовсюду. Видно, ребята разошлись по комнатам и делились забавной историей с друзьями. Шура, осознав, что происходит, побагровел, казалось, он сейчас убьет или Бродягу или себя. Но тут из кухни вышла Нина, та самая Нина, про которую Шурка думает с утра до вечера, которую выносит из огня, мысленно раздевает до «в чём мама родила», и сказала, лукаво улыбаясь:  «Привет, Зорро! А почему ты без маски?».  И, не дожидаясь ответа, удалилась. «Привет, Зорро» -- звучало у Шурки в ушах небесной музыкой. Он,  как хамелеон,, быстро сменил окраску с малинового на насыщенный красный, потом -- на розовый, а затем -- принял  и вовсе нормальный цвет. Бродяга взял Шурика за руку, повёл по комнатам. Он открывал дверь, заталкивал друга внутрь. И сразу слышался смех и радостные крики «Зорро!» Шура слабо соображал и, как телёнок, шёл за Валеркой. Наконец, он пришёл в себя и сказал:
-- Даже не знаю, радоваться мне или горевать. Обижаться или благодарить…
-- Радуйся, радуйся, – смеясь, ответил Бродяга.-- И можешь не благодарить. Кстати, история забудется. А гордое имя останется… И он оказался прав. Когда в следующем учебном году Толян представил  первокурсникам Шурку как Зорро, то никому не было дела – почему именно Зорро.  А к концу института он так свыкся с прозвищем, что уже слабо откликался даже на собственную фамилию…

Свои вопросы
Бродяга выпивает регулярно, но делает это весело и без свинства . А Рудаков, теперь уже Зорро,– злостный  антагонист и оппортунист, не пьёт принципиально. И надо же было случиться, что оба они на дне рождении у Гербария оказались за одним столом рядом —плечом к плечу, локоть к локтю. Валера хорошо знал жизненную позицию Шуры, поэтому не тратил время на уговоры и даже чисто из вежливости не предлагал ему выпить. Наливал себе и девушкам, а соседа по столу просто игнорировал. Делал он это не из вредности, наоборот, не хотел ставить парня в неловкое положение и заставлять публично отказываться. Валерка всё время шутил, что-то рассказывал, говорил тосты. И самое обидное, что Нинка, ради которой Шура Рудаков пришёл на это чуждое ему мероприятие, смотрит на Бродягу глазами, полными щенячьего восторга, и заливисто смеётся всем его шуткам. Это даже не прилично. Шурика словно не существовало в природе. Тот и так на вечеринках чувствовал себя белой вороной. Но сегодня, это просто унизительно, — все смотрели сквозь него, словно он надел шапку невидимку. Во всяком случае, так ему казалось. Наконец, он не выдержал и, когда Бродяга в очередной раз разливал водку, наклонившись к самому уху, осторожно спросил:
-- А почему ты мне не предлагаешь?
-- Так ты ж не пьёшь? – удивился Валера. На лице у Шурки отразилась нешуточная борьба добра и зла, бога и дьявола. Тут он вспомнил про Нину, и мучительным сомненьям пришёл конец. Дьявол радостно щёлкнул хвостом и показал богу фигу в кармане. Бог сплюнул, коротко матернулся и, не оглядываясь, пошёл по кудрявым облакам к себе в кабинет газеты читать.
«Так вот что, оказывается, губит нас -- и не алкоголь вовсе, а так называемый слабый пол,» – подумал Шура и, набрав воздуха,  решительно заявил:
--Пью!
-- Нашего полку прибыло! -- удивлённо воскликнул Валера и тут же налил. Дальнейшее было легко предсказуемо с точностью до сотых долей процента.
Примерно через час Бродяга, Нина и Целина приволокли Зорро в комнату.
-- И чего ты так обо мне заботишься? – удивленно подумал Шура. Он и не заметил, что сказал это вслух.
-- Мы ответственны за тех, кого напоили, – важно сказал Бродяга. И пояснил. --  Экзюпери. Классику надо читать, молодой человек.
Зорро  хотел поправить и сказать «приручили», но это простое, казалось бы, слово сегодня неожиданно стало необычайно трудным для произношения. Он сделал ещё одну попытку, потерпел неудачу и мысленно махнул рукой. Шурка лежал на кровати и, не мигая, смотрел на лампочку без абажура. Яркий свет безжалостно резал глаза. Это было довольно неприятно. Однако, как только закрыл их, всё поплыло в стремительном хороводе. Шуре показалось, что весь мир сейчас перевернётся, и он в ужасе снова открыл глаза. Бродяга тем временем раздел его и положил подушку повыше.
--Бутылка с водой возле кровати,.—сказал он. -- Будет плохо, перевернись на живот или хотя бы на бок. А лучше всего, сядь. Если сможешь, конечно.
 Потом Шура заметил, как Валера обнял Нину за плечи, и та обняла его за талию. Волна ревности и бессильной злости накрыла Шурку с головой. Он  хотел было отвернуться к стене, чтобы не видеть этого жуткого зрелища. Но тело категорически отказывалось  выполнять приказы центральной нервной системы. Тогда он повернул голову.
-- Ему  стало хуже, –озабоченно заметила Целина.-- Я присмотрю за с ним…
 Это последнее, что помнил мстительный Зорро, прежде чем провалиться в глубокий чёрный колодец. Снилось ему прошедшее застолье. Вот он бегает, как дурак, в праздничном костюме и противным, просящим  голосом просит:
-- Налейте добру молодцу грамм сто для аппетиту.
 А все смеются и отвечают с Валеркиными интонациями: «Так ты ж не пьёшь?»  Он с пеной у рта кричит: «Да пью я, пью!» Но ребята только смеются и ничего не наливают. Потом все куда-то исчезли, и появилась Нина. Она крепко обнимала его и прижималась всем телом. Кожа у неё -- на удивление гладкая и прохладная. Потом сняла с Шурки трусы… Боже… Какой волшебный сон!. Как жаль, что это только сон. Он начал делать возвратно-поступательные движения, ему стало хорошо и приятно. И тут Зорро вдруг понял, что не спит. Шурка был хоть и пьян, так и не смог поверить, что это Нина. Наконец, он осмелился открыть глаза. Слабый осенний рассвет осветил лицо Целиной. Длинные волосы разбросаны по подушке, глаза её закрыты. На верхней губе застыли мелкие капельки пота. Она часто дышала слегка приоткрытым ртом. Зорро не к месту вспомнил о своей великой любви к Нинке и с досадой отогнал неуместную сейчас мысль. Потом Шурка подумал, что Нина ушла с Бродягой и, наверное, сейчас так же лежит и дышит, как заводная. Однако теперь почему-то это нисколько ему не мешало. Было слишком хорошо, и он решил не отвлекаться…
А потом счастливый Зорро лежал и молча смотрел на моросящий за окном дождь. На душе было светло и тихо. Лишь только странная, ничем необъяснимая легкая грусть примешивалась к ощущению счастья... Рядом дремала Целина и, осознав ситуацию, Шура  вдруг почувствовал себя крутым парнем, подлинным Зорро…
Вдруг в дверь резко постучали:
— Сколько можно спать! Банкет продолжается!
Меньше всего на свете Рудаку хотелось продолжать банкет. Отравленный алкоголем организм сопротивлялся изо всех сил. Но Целина уже кричала: «Шесть секунд! Мы идём, без нас не начинать!», и ему ничего не оставалось делать, как присоединиться.
-- Ну что, герой, поднял Целину? — нетактично спросил Гербарий. При этом он сделал ударение на последнем слоге, а не на первом. Все засмеялись, однако, к удивлению Шуры девушка нисколько не смутилась, напротив откровенно заявила:
– Ещё неизвестно, кто кого поднял.
 Снова все засмеялись, а Шура покраснел, как флаг пионерской дружины. Через минуту о нём забыли.
С огромным облегчением Шурка заметил, что водки на столе не было. Зато стояли две трёхлитровых банки пива. Он выпил и с радостным удивлением обнаружил, что с каждым глотком чувствует себя лучше. Ему стало действительно хорошо. Он хмелел, но не тем тяжелым, как мешок картошки, вчерашним хмелем практически без эйфории.  А лёгким, как крылья бабочки, пьянящим и веселящим без видимой причины. Шура  внимательно посмотрел на сидящую рядом Целину. Чувство благодарности охватило его, и вдруг подумалось: а не жениться ли на ней? Не сейчас, конечно, а ближе к окончанию института. Целина заметив такой  тёплый, почти влюблённый взгляд, истолковала его по-своему и, взяв за руку, повела назад к нему в комнату. Сопротивляться Шура, естественно, не стал. События последней ночи повторились, но уже наяву при свете дня. Чем больше он смотрел на Целину, тем больше она ему нравилась. Её фигура, улыбка, волосы… Зорро принадлежал к тому типу парней, которые считают, что на женщине надо либо жениться, либо надо её бросать. Но второй вариант Шура даже не рассматривал.
-- А если б я предложил тебе жениться?-- осторожно спросил он.-- Целина неожиданно засмеялась и сказала:
-- Где ж ты раньше был, женишок? Я уж замужем давно
 Словно кто-то выключил свет и звук. В голове у Зорро стало темно и тихо. Только лёгкий звук спускаемой в унитаз воды… «Господи! -- подумал Шура.— Господи! Что же это за жизнь такая? -- Он почувствовал себя незваным гостем на этом непонятном ему празднике жизни. Все хотят только одного: побольше удовольствий. Любой ценой… И самое ужасное, я -- такой же, как они, ещё и хуже. Они хоть не задумываются о бессмысленности этой животной жизни…
Весь следующий день Зорро  мучили неприятные сомненья и, желая поделиться с кем-то, он пошёл к Бродяге. Если бы его спросили, почему именно к нему, Шура затруднился бы ответить. Больше того, задумавшись над вопросом, он, скорее всего, выбрал бы кого-то другого. Однако, подчиняясь неизвестному науке закону людского притяжения, выбрал всё-таки Валеру.
Шура не ожидал от него какого-то ответа, а, скорее всего, просто искал подтверждения тому, что лично он Шура Рудаков  живёт если не правильно, то хотя бы нормально. Сам он в этом был уверен не вполне и нуждался в сторонней помощи при доказательстве  этого постулата.
-- Валера, скажи, только честно, тебе не мешает, что ты живёшь как животное? – прямо спросил Шура.
-- Мешает. Но не сильно, – нисколько не удивившись вопросу, ответил Бродяга.
-- Но всё-таки мешает? – настаивал Зорро.
-- Не понимаю, чего ты хочешь? – нетерпеливо спросил Валера.
Шурка помолчал, собираясь с духом и, наконец, выдал:
-- Скажи, ты о смысле жизни, о душе думаешь?
 Валера облегчённо рассмеялся:
-- Да устал я думать уже об ентой душе! У меня были вопросы -- я на них ответил. Для себя заметь, ответил. А тебе придётся искать самому… Потому что у каждого -- свои персональные решения на главные вопросы. Каждый устанавливает себе границы, перейдя которые, перестаёт себя уважать. Вот и всё!
-- Всё?… -- удивлённо повторил Шура. -- А ты мне можешь сказать,  куда ты идёшь?
Валера закурил и не спеша, с расстановкой начал декламировать:



Души одинокой, слепой изумленье
Пронзает мне сердце шпагою-мыслью
Когда на закате смотрю на творенья
Всё то, что зовём мы чУдною жизнью...

Костёр догорает... --Прекрасен?-- Прекрасен...
И звёзды, и море и девичий смех
И нищий, чей облик порою ужасен...
Вдруг кажется братом... И это не блеф...

Мне нравится всё... так чего же мне надо?
И кажется мне что разгадка доступна--
На небе нет рая, как нету и ада...
Лишь жизни мгновенье... сиюминутно...




Стоявший до сих пор Шура сел. Он был сильно удивлён. Стих описывал его. Нет, не мысли, а скорее чувства. Хотя, если бы он хотел сформулировать, то вряд ли у него что-либо вышло.
--И сейчас ты больше об этом не думаешь?— спросил он.
-- А чего думать?— беспечно заявил Бродяга. -- На этом жизненном этапе мне всё ясно. Жизнь развивается не линейно. А по спирали. На следующем витке, я надеюсь, мне больше повезет, и я смогу найти новые вопросы.
-- Ты хотел сказать – ответы, – тактично поправил Шура.
-- Не-а… Вопрос -- это ключ к замку. Замок --это твой ум. Правильный вопрос открывает ум. И ответ появляется сам. Прекрасный, как заря, и ошеломляющий своей очевидностью. Ты сидишь, поражённый его гениальной простотой, и думаешь:  какой же я, всё-таки, идиот и как же раньше этого не понимал…
-- Красиво.
-- Красиво, потому что верно…
Тут Бродяга без всякого предисловия снова стал читать стихи:

Окончился дождь и на улице свеже--
Я ночью люблю гулять
И воздух ,как милая женщина нежен
Ласкает и хочет обнять...

По парку бреду, и каким-то задворкам
На небо гляжу и молчу
Тоскливо и серо, на сердце горько
Я к богу спешу, как врачу

Его вопрошаю наверно раз сотый
--Ну, боже! Зачем живём?
А он усмехнулся и молвит —Что ты?
Что бродишь и бредишь дождём?

Вопрос это вечный и нет ответа
Я сам от бессониц зачах
Забудь и послушай мойго совета
Иначе потерпишь крах

О жизни не думай, а то станет скучно
И смысла в ней не ищи
Разложено блюдо на части не вкусно
А вместе –прекрасные щи…

Так точно и жизнь –аппетитная штука
Пока живёшь не мудря
И нету ни тайны, не даже науки
Клянусь тебе, не хитря

И в тучах исчез, а луна улыбнулась
Я облегчённо вздохнул
И вроде душа моя вновь проснулась...
Почуяв любовь и весну…


Помолчали. Шура долго думал и анализировал стихотворение и, наконец, осторожно возразил:
--Но ведь бога нет…
--Нет… --охотно согласился Бродяга. И тут же добавил: --А жаль…
-- Жаль, -- повторил следом Зорро.
-- А раз жаль, – обрадовался Валера, -- значит, он всё-таки есть.
 Шурке была не понятна эта странная логика. Но он, тем не менее, улыбнулся и кивнул.
-- Странно, -- сказал Шура. – Вроде, ничего нового ты мне не поведал, а что-то изменилось во мне, и жизнь перестала казаться такой бессмысленной.
 Валера засмеялся:
-- Я -- камертон. Настроенный в унисон с ритмом вселенной. Ты фальшивил. Пришёл, услышал чистый звук и настроился. Понимаешь?
-- Понимаю, – недовольно сказал Шура. Во-первых, ему казалось нескромным говорить о себе так. Во-вторых, не понравилось, что лично он, Шура Рудаков, фальшивит, а Бродяга, которого он считал человеком крайне легкомысленным, – нет. Он помолчал немного, но всё же  спросил:
-- Скажи, камертон, ты водку пьёшь тоже в унисон с ритмом вселенной?
 Валера снова засмеялся
-- А, понятно! Ты можешь принять знание только от святого, от признанного гуру. Так я тебе сразу скажу –  я не святой… А просто доволен собой и жизнью. Не побоюсь этого слова -- счастлив. И в своё оправдание скажу --это не мало… Кстати, не каждый святой может похвастаться этим…
Шура надолго задумался и неожиданно для самого себя согласился. Однако, ничего не сказал и направился к выходу. И уже в самых дверях обернулся:
-- Что ж, буду искать свои вопросы…

«Худеть не надо!», или Размышления о напрасно потерянном времени

…В общагу Бродяга вернулся слегка выпивши и, главное, -- один. Он медленно шёл по коридору и, погрузившись в глубокие размышлении, решал насущный вопрос: к кому пойти, кого найти? Возле кухни он столкнулся лицом к лицу с Женькой и без труда, можно сказать автоматически, представил её голой. У Валерки был врождённый дар художника. Он точно видел очертания тела человека, и никакая одежда ничего не могла скрыть от проницательного взгляда. «Так,  -- мысленно прикинул Бродяга. -- Нехилая складка на животе, грудь большая, бесформенная и, очевидно, мягкая. Если снять лифчик, будет висеть до двенадцатого ребра минимум. Ну, и пусть. Зато кожа гладкая, как мрамор. «А это -- большой плюс. Берём!» — сказал сам себе Валера и весело спросил:
-- Как дела, Жень?
-- У меня от этой патанатоми -- жопокаменная болезнь, – пожаловалась девушка.
-- Дай пощупаю! Не, нормальная, приятная жопа, – с серьёзным видом возразил Бродяга.
-- Что за наглость! –для приличия возмутилась Женька.

Среди друзей она хорошо известна, как тихо помешанная на чистоте, гигиене и маникюре. День она начинает с душа, подмывания, расчесывания, наложения очищающего крема, затем – питательного, и так далее и тому подобное. Затем следуют причёска, укладка, макияж. Женька пробуждается и встает на два с половиной часа раньше нормальных студентов, опережая петухов и дворников. Выглядит всегда ухоженно, хотя несколько экстравагантно. Времени на учёбу, естественно, не хватает. Но  её это волнует не больше, чем борьба за независимость негров в Южной Африке, ядерная зима и все остальные мировые проблемы, вместе взятые.
А ещё Женя худеет. Это её основное занятие на протяжении многих лет. Поэтому разговор, так или иначе, рано или поздно, сводился к вопросу похудения.  Девушка доверительно сообщила Валерке, что в этом месяце похудела на три кило, но так как в предыдущем поправилась на два – то, следовательно, в зачёт идёт только один килограмм. Во как!
Бродяга был в курсе  Жениных дел. Когда-то, ещё на первом курсе, они учились в одной группе. И сегодня  Валера, находясь в стадии определённого опьянения, решил положить конец мученьям бедной девушки. Он бесцеремонно спросил:
-- А  зачем ты хочешь похудеть, Женя?  -- Прямо поставленный вопрос неожиданно озадачил девушку.
-- То есть, как зачем? -- растерялась  она.
-- Ну, чтобы быть здоровой или лучше выглядеть?…
Женя помялась и сказала:
– Чтобы лучше выглядеть, ясный пень. Я и так здорова, как сарай с пристройкой.
-- А за чем тебе лучше выглядеть? -- не отставал Валера. И видя, что девушка просто не понимает вопроса, пояснил:
-- Ну, кто-то хочет получить роль в кино, кто-то -- влезть в старые джинсы. Кто-то хочет привлечь принца…
 Женя покраснела, но твёрдо сказала:
-- Принца…
--Ну, так и занимайся этим конкретно. Общайся больше, танцуй на дискотеках, а не стой у стены, как девушка с веслом. Покажи, как говорится, товар лицом. Кстати, многие мужчины любят женщин именно твоего типа, а не худосочных газелей. Твой типаж так и называется: «рубенсовская» женщина. Это, когда в нужных местах всё оттопыривается.
-- Что-то я таких любителей не встречала, – с большим сомненьем в голосе сказала Женя.
-- Так ты ж диетами дурацкими занята… Тебе ж некогда, — легонько подколол Бродяга.
-- И всё-то ты знаешь, и везде-то был…-- скептически сказала девушка.
-- Слушай меня и никого не слушай, – категорическим тоном большого начальника заявил Бродяга. -- Я тебя плохому не научу.-- Он обнял её за плечи и незаметно увлёк в направлении своей комнаты.
Женя, как под гипнозом, проследовала за ним. Валера замкнул дверь.
--Да не волнуйся ты так. Я тебе сейчас всё расскажу. Мы все умрём, — спокойным убаюкивающим тоном сказал Валера. Женя ошарашено посмотрела на него А Валера уверенно продолжил: --. Я тебе это говорю, как специалист специалисту. Но есть и хорошие новости. Это случится не сегодня. И дай бог, не завтра. До этого момента мы будем наслаждаться жизнью. А самое главное -- любовью. Если ты сегодня выберешь меня. Хотя, возможно, ты сразу и не разглядишь своего счастья. Это, конечно, проблема. Но всё равно, рано или поздно найдётся парень… Короче, не волнуйся… Ты всё равно влюбишься… Ну, а там -- как повёзёт… Валера, естественно, шутил, но Женька была девушкой ответственной и всерьёз обдумывала сказанное. Она вдруг неожиданно поняла, что, действительно, рано или поздно будет с кем-то одна, без мамы. Совершенно голая, под одеялом, а может быть, и вовсе без одеяла и при свете. Ужас!  Женя неожиданно вспомнила, что уже встречала парней, которые вызывали у неё непонятное сердцебиение, стук в висках и странное приятное волнение. Но всегда, подчиняясь какому-то страху неизвестности, не позволяла развиваться событиям естественным путём. Бродяга ей нравился. И давно. Сегодня он выпил, и они встретились совершенно случайно… А может, не случайно?... Ну так почему не сегодня, почему не сейчас?-- спросила она себя и не нашла ни одного аргумента против.  Валерка тем временем замолчал и внимательно смотрел на Женьку. Потом погладил по волосам, рука скользнула на плечи, и он слегка притянул девушку  к себе.
Женя сначала напряглась, но Валера самоуверенно прошептал:
– Ты же сама всю жизнь к этому стремилась.
Возразить было нечего. Да и не хотелось возражать. Она хотела было спросить «А как же Окса?», но побоялась, что Валерка передумает, и промолчала. А он  медленно, словно в замедленной съёмке, стал раздевать девушку.
Женя  вдруг почувствовала острый запах свежего алкоголя. Обычно это её настораживало и отпугивало, но сегодня она почему-то не придала этому никакого значения. Девушку  беспокоило только две вещи: не слишком ли быстро она идёт на такой важный и ответственный шаг  и что Валера про неё подумает. Пока она выстраивала сложные логические цепочки и путалась в них, как осенняя муха в паутине, Бродяга не терял времени даром, отвлекая поцелуями, постепенно расстегивал, стаскивал одежду, короче, ненавязчиво разоблачал богатое девичье тело. Незаметно для себя Женька вдруг обнаружила, что она полностью голая, да и Валера тоже. Тут девушка попыталась оттолкнуть его. Но сделала это чисто формально.То есть, слабо и не решительно. Просто для очистки совести – чтоб потом можно было оправдаться в собственных глазах: я сопротивлялась, как могла. Весь этот хаотически бурлящий поток мыслей не позволял ей по-настоящему расслабиться и получить удовольствие от близости. Однако, вскоре природа взяла своё --  глаза медленно закрылись и дыхание участилось. Тело начало двигаться, следуя ритму, заложенному в нас природой от рождения, который, словно мина замедленного действия коварно ждёт своего часа Женя потеряла ощущение времени и поплыла в далёкие края и неизвестные дали…
…Она лежала усталая и довольная. Во-первых, потому что ей хорошо. А во-вторых, она точно видела, что Валерке тоже было хорошо. Вот он развалился, почти не оставив ей места, на узкой студенческой кровати. Задремал, наверно…
-- Валер, ты спишь?
-- Не-а…
-- Как было? – осторожно спросила девушка.
-- Отлично! – ответил Валера без паузы.
--  А мне лучше! – сказала Женька и засмеялась, довольная собственной шуткой.
Валера улыбнулся, гордый собой:
-- Я в любви не эгоист. Пока не убедюсь, что всё в порядке – терплю.
 Женька не сразу догадалась, что значит «в порядке» и что значит «терплю». Потом поняла и надолго замолчала. Ей стало грустно, она подумала, что для Валеры это просто секс или даже спорт. А для неё… «Я, наверное, очень впечатлительная…» – решила Женя и вздохнула. А через минуту снова спросила:
-- Скажи, Валера, -- девушка замолчала, видно было, что она колеблется.
-- Ну, говори, что тебе покою не даёт, -- подбодрил Валера.
-- Скажи, а тебе не мешает что я… Ну, что у меня избыточный вес? – наконец решилась она.
-- Нет у тебя избыточного весу! – воскликнул Валера. -- Даже не хватает немного. -- Он выразительно постучал Женьке по лбу. Девушка звонко рассмеялась, и было видно, что она просто счастлива это слышать.
-- А я ж так комплексовала… -- призналась Женя.
-- Забудь об этом, как склеротик про таблетки,  -- сказал Бродяга, глаза его закрылись, и он погрузился в сон…


Светало. Женька проснулась раньше Валеры. Она лежала и думала «Ну вот. Теперь я настоящая, пренастоящая женщина». Чувство лёгкого разочарования охватило её. Женя ожидала большего. Не от самой близости, но от последующих ощущений. Ничего ни в ней самой и ни даже в её мировосприятии не изменилось. Утраченная девственность оказалась таким же мифом, как дед мороз и баба яга. Она потихоньку встала, накинула халат и вышла из комнаты. Туалет находился в самом конце коридора. По дороге она встретила Субклявию, Целину, Денисова и ещё нескольких ребят из соседних комнат. Никто, решительно никто не заметил в ней никаких перемен.Тогда Женя зашла в кухню. У окна стояли девчата и курили, выпуская дым в форточку. Она нарочно постояла, поговорила с ними, в надежде, что те каким-то дедуктивным методом определят, что она уже не девочка.  Никакого эффекта. Погружённая в  мысли о жизни, Женька вернулась в комнату, стала перед зеркалом, внимательно вглядываясь в собственное отражение. Валера к этому времени уже окончательно проснулся и наблюдал за ней. Потом хитро улыбаясь, спросил:
-- Ну, что, о чём задумалась, красивая?
«О напрасно потерянном времени,»—подумала Женька, но ничего не ответила. Она просто улыбнулась счастливой улыбкой, замкнула дверь на защёлку и юркнула под одеяло…

Су

В общагу ребята вернулись за полночь. Пришли в комнату, и Сюзана спросила, где здесь туалет.
-- Налево до конца коридора и снова налево, —хором ответили друзья. Девушка вышла.
-- Симпатичную деваху снял, – сказал Толян и одобрительно посмотрел на Бродягу.
-- Я снял? – удивился тот.
-- А кто, я что ли? — спросил Толик.-- Ты же с ней весь вечер танцевал!
-- Ну и что? В конце концов она тебя пригласила, и, что самое странное, на Поручика всё время смотрела. Всё никак определиться не может… Я таких не люблю, — подвёл черту Валера.
-- Ну, я точно не при делах, --вмешался Поручик .
Тут дверь отворилась, вошла Сюзанна, и друзья были вынуждены прерваться на полуслове. Однако, вопрос по-прежнему оставался открытым. Тем более, в комнате -- только три кровати.
Бродяга включил электрический чайник, и вежливо спросил:
-- Дорогая Сюзанна, вы ничего не хотите нам рассказать?
-- Хочу, -- просто ответила девушка, но в голосе чувствовалось напряжение. -- Так случилось, что сегодня часа в четыре…– девушка на мгновенье запнулась, -- я поняла, что мне негде ночевать. Честно говоря, просто не знала, что делать. Потом пошла в ресторан в надежде познакомиться с какой-нибудь студенткой и договориться переночевать у неё. И всё шло по плану. Две новые подружки, вы их видели, согласилась помочь мне. Но в последний момент неожиданно передумали. И вот я стою --  ночь, мороз. Ночевать на вокзале? Ну, одну-две ночи… А дальше? Тут вижу, вы берёте такси. Я подсела. Подумала, на вокзал  всегда успею…
Ребята переглянулись, и Бродяга спросил:
-- А не страшно тебе, девонька, всё-таки ты нас в первый раз видишь.
 Су внимательно посмотрела на него и отрицательно покачала головой. А ещё Валера вдруг увидел, что у девушки -- какая-то большая беда, гораздо больше, чем отсутствие крова над головой. И возможно, ей сейчас просто всё равно, что с ней будет. И она изо всех сил старается скрыть свою боль.
-- Что мы, не люди,-- сказал Поручик. — Ночуй, ради бога.
 Валера вышел и минут через десять вернулся с матрасом и комплектом белья. Тут выяснилось, что ребята, все как один, хотят уступить свою кровать. Но Су стояла на своём. Тогда Поручик подвинул шкаф так, что отгородил один угол. Потом натянул верёвку и завесил покрывалом. Там, за шкафом, и поселилась маленькая Су. Ребята проявили деликатность и не задавали лишних вопросов. Девушка ходила в магазин, убирала в доме, готовила ужин… Такая вот Белоснежка…
Короче, Су вписалась в компанию легко и безболезненно. Она материлась, но не была вульгарной. Пила, но не напивалась. Сплетничала, но интриги не плела. Подкалывала, но не жестоко. В общем-то,они с Бродягой были очень похожи.
Девушка была  одинаково приветлива со всеми. Однако,  Гербарий, однажды посетив друзей, сразу определил направление ветров и сказал:
-- Сюзанна, а ведь Бродяга вас любит…
-- Да ладно тебе, --отмахнулась Су.
-- Любовь и кашель, как говорится, не скроешь. И кстати, по-настоящему любит...
--  Тебе-то откуда знать?— наконец заинтересовалась Су.
-- Потому что у него сексуальный стереотип другой совершенно. А раз он вас выбрал – значит, чистая человеческая любовь, а не просто животные инстинкты.
-- А какие у него стереотипы? – полюбопытствовала Су.
-- Ну, чтоб грудь большая и, вообще, – он выразительно обрисовал гитарный контур и выжидающе посмотрел на девушку. Фигура у неё совершенно не соответствовала  художественному описанию. Но Су не растерялась и даже не смутилась:
-- Зато я в постели очень хороша. -- Поручик с Толяном радостно засмеялись. Тут вошёл Валера и обвёл вопросительным взглядом присутствующих. Задержался чуть больше на Гербарии и сказал:
-- Молчите, я угадаю. Су вставила пистон Гербарию.
 Взрыв хохота красноречиво подтвердил его догадку.
--Друг мой, Гербарий! – назидательно сказал Валера. -- Ещё не родился тот человек, который Су подколет. Даже я не рискую.
Су относилась к тем девушкам, которые притягивают парней как магнит. Причем, не будучи красавицами. Обыкновенная фигура, простые черты лица. На фотографиях такие девушки выглядят более чем заурядно. Но в жизни, в реальной жизни волшебная энергия, которую они излучают, с лихвой компенсирует недостаток физической красоты и создаёт невероятный эффект присутствия. Даже если Су находится в комнате одна, всё вокруг сразу оживает. Если же полно людей, а она выходит, – тут же возникает вакуум, который очень трудно заполнить.
Как-то раз Гербарий пригласил Су в кино, и она согласилась. На следующий день, когда девушка собиралась в магазин и уже была в дверях, её окликнул Поручик:
--Знаешь, мне неудобно тебе говорить, но не ходи с Гербарием. У него репутация – дерьмо.
-- Спасибо, что предупредил.  Но мне как бы всё равно… -- беспечно сказала Су.
-- Дело в том, что он трепло, -- Поручик замялся. – Скажем, у тебя с ним что-то было – он всем расскажет. И если не было – расскажет во всех подробностях, словно это было на самом деле. Понимаешь? -- Поручик выразительно посмотрел на Су.
Та  кивнула, взяла сумку и, как ни в чём не бывало, пошла в магазин. Минут через десять пришёл Гербарий. Спросил, —«Как дела?»,-- и тут же без объяснений заявил: «Сбрехал я, что трахал Су». Ребята удивлённо переглянулись.
-- То, что сбрехал – это понятно. Никто не сомневался ,-- сказал Поручик.--  А вот почему признался?
Но Гербарий уже вышел из комнаты. Толян ящерицей скользнул к двери и тихонько приоткрыл.
-- Гербарий зашёл к Борщу, – сообщил он.--  К Братьям Гримм пошёл. Неужели,  ходит и всем рассказывает, что сбрехал?… -- Толик, поражённый до глубины души, стоял у двери и изо всех сил старался понять, что происходит. То, что это дело рук Сюзанны – и к бабке не ходи. Но как, чёрт возьми, как она это сделала? Ребята ломали головы, однако безуспешно. В конце концов, Су вернулась из магазина. Лицо раскраснелось от мороза. Глаза блестели, на выбившейся из-под шапки пряди рыжих волос лежали не растаявшие снежинки. Ребята с огромным любопытством  и нетерпением смотрели на Су. Но  девушка, словно не замечая пристальных взглядов, не торопясь доставала из сумки продукты. Потом сняла пальто и молча прошла в свой угол за шкаф. Наконец, Бродяга не выдержал и спросил:
-- Су, чем ты так Гербария напугала? Он тут каяться приходил. И не только к нам, а по всему коридору…
-- Я сказала, что заколдую и превращу его в какашку! – весело сообщила девушка.
-- Нет, ну правда, ты ж пойми: я не усну, если не узнаю, -- взмолился Валерка.
-- Да, ты угадал – чего там. Я его, действительно, напугала. Говорю, если не признаешься, что соврал, то я скажу всем, что ты, на самом деле, спал со мной и в постели -- ни-ка-кой!
 Друзья с восхищением посмотрели на Су, а она, довольная произведённым эффектом, ушла на кухню готовить ужин.
Прошло недели три, и Валера, когда Поручик и Толян ушли на работу, предпринял попытку перейти к более близким отношениям. Он купил пузатую бутылку «Плиски» и шоколадку. И вечером как бы невзначай сказал:
-- А не выпить ли нам по сто грамм.
 Выпили. Валера включил кассетник и пригласил Су на танец. Джо Дассен пел, как никогда.

Salut, c'estencoremoi
Salut, commenttuvas?
Le temps m'a paru tr;s long
Loin de la maison j'ai pens; ; toi

Душа разворачивалась, как ковёр самолёт, и, минуя таможенный контроль, улетала прямо в Париж. Тут Валера сократил и до того близкую дистанцию и нежно поцеловал девушку в шею.
-- Не надо. -- сказала Су и отстранилась. Потом выключила музыку и добавила:-- Не обижайся. Я -- калека. У меня ампутирована вера. Меня предали любимый человек и лучшая подруга. А потом я себя предала… -- сделала аборт. Никогда не прощу себе. Я теперь больше не верю в любовь. И ребятам скажи. Знаю, рано или поздно они тоже… пригласят меня на танец. Облегчи мою участь, расскажи – мне не хочется лишний раз говорить об этом. Не обижайся…-- ещё раз повторила она.-- Дело не в тебе…
--Чего там, -- сказал Валера. -- Я понимаю…-- Налил полный стакан, выпил и вышел из комнаты…
Надо отдать должное Валере, он действительно понял и не обиделся. И Су оценила это.


Однажды вечером, когда ребята играли в тысячу,  в дверь постучали, и в комнату вошёл бравый лейтенант артиллерийских войск. Он сказал «Здравия желаю!» и обратился к Су:
-- Нам нужно поговорить…
-- Говори, раз пришёл, -- спокойно сказала девушка. Но радости от встречи со старым знакомым в голосе не слышалось.
-- Может, выйдем?
 Су отрицательно покачала головой. Друзья, не сговариваясь, встали, чтобы оставить Сюзанну наедине с поздним гостем. Но девушка жестом остановила их.
Лейтенант, немного поколебавшись, сказал:
--Сюзанна, прости меня. Пожалуйста. Ты же знаешь, что я люблю только тебя.
 Су посмотрела на него долгим взглядом, её серые глаза потемнели и она сказала:
-- Забудь об этом…
-- Дай мне шанс.-- На лейтенанта было жалко смотреть и парни отвернулись. Но Су была непреклонна: – Поздно,  -- сказала она равнодушным голосом.
Су  сотни, да что там – тысячи раз представляла эту сцену… Она знала, что рано или поздно он найдёт её. И она выскажет всё, а он будет стоять и повторять, как заведённый: «Прости…». Она выскажет ему всё – и тогда он поймёт, сколько боли принёс ей, и вот тогда они помирятся... И тут Су вдруг поняла, что совершенно не хочет мириться. И потому, зачем эти упрёки и обиды?  Он чужой. Теперь уже чужой. И девушка повторила без сожаления:
-- Поздно… -- Потом повернулась к столу и невозмутимо спросила: -- Чей ход?
Лейтенант постоял с минуту и, не прощаясь, вышел.
А недели через две история повторилась с точностью да наоборот.
Поручик с Толяном ушли на работу. Су купила бутылку «пшеничной» и запекла в духовке утку, фаршированную яблоками. А когда выпили и закусили, девушка пригласила Валеру на танец. И снова Джо Дассен пел свой неподражаемый Salut. И маленькая Су стала на цыпочки и поцеловала Валерку в губы. Тот ответил ей долгим поцелуем, потом не выдержал и спросил:
--А ты же говорила…
-- Говорила… А вот он пришёл. И ничего у меня в душе не дрогнуло. Я поняла, что больше не люблю его… вообще. И что мне уже не больно. И что я оживаю. Иди ко мне… Не думай ни о чём…

Утром Валера проснулся один. Нехорошие предчувствия охватили его. Сначала он подумал, что Су стало тесно, и она перешла к себе на матрац. Валера огляделся  – матрац был пуст. Он вскочил и забегал по комнате. Вдруг взгляд упал на сложенный вдвое листок. Валера нетерпеливо развернул и прочёл:
«Валера, я ухожу… Спасибо этому дому. Я начинаю новую жизнь и хочу это сделать сама, с чистого листа. Вы замечательные ребята. Пусть у Вас всё прекрасно сложится. Когда всё будет хорошо, я сама найду Вас.»
Дальше шли стихи…

Баллада о мёртвой птице.

Я нашла птицу… Мертвая.  Лежала
Раскинув крылья, на асфальте мокром
Глаза остекленели и кинжально,
Уперлись взглядом в даль за горизонтом

И вдруг сродство ее с душой почуяв
Моя погибла, также расшибившись
Бездыханно лежит. Пускай живу я
Хоть внешне может и не изменившись

Душа моя, как ты летать умела
Стремительно поднявшись над полями
И соревнуясь с ангелами, пела
Играла я на солнечной поляне

И счастьем пела я причины не имея
И поклоняясь небу и траве
Мелодии души в груди лелея
Шла по волшебной сказочной земле…

Нет..нет! Не буду очень больно это
Мне вспоминать, сжимает сердце вновь
Однажды утром разорвало эхо
И пролилась безвинно чья-то кровь

Стреляли долго. Целясь и на вскидку
По безоружным можно не спешить
Что женщины—не не сделав даже скидку
Решили твердо—надо порешить!

И моей душе их жило только трое
Любовь, Надежда, Вера—Боже мой
Пули звенели зло пчелиным роем
Спастись лазейки нету никакой

И Любовь встала и закрыла Веру
А та Надежду—страх не за себя
И истекая кровью, рвались нервы
Надежда еще верила, любя

Она последней молча умирала
Как эта птица, губ не разомкнув
И взглядом также помощи искала
Но так не разу даже не всплакнув

Душа моя, что так ее любила
Спасти, конечно, было уж нельзя
Холодною рукой ее добила
И вознеслась меж выстрелов, скользя.

Взлетела высоко, как только можно
И вниз на скалы—сколько было сил
Чтоб выжить точно было невозможно
И только ветер вдруг заголосил…

Рукой дрожащей подняла я птицу…
И шевельнулось ломано крыло
душа моя разбила вдруг темницу
И от волненья даже повело

Надежда неожиданно воскресла
А с нею—Вера, Боже—и Любовь
Не может быть—душа запела песню
Не может быть—увижу счастье вновь!…

Когда Поручик вошёл, он застал Валерку, неподвижно стоящего посреди комнаты. По лицу друга текли слёзы. Он не вытирал их, словно не замечал.
-- Что случилось? – спросил Поручик. Бродяга протянул ему записку. Поручик прочёл и устало опустился на кровать.
-- Что всё-таки случилось? – снова спросил он. Валера не ответил. Он молча оделся и вышел.
Бродяга вернулся в общагу уже поздним вечером. Поручик с Толиком уже ждали его. Нехитрый студенческий ужин да бутылка водки. Выпили.
-- Куда она ушла? – недоумённо спросил Толян.
--Ясно ж написано. Жизнь свою устраивать… -- ответил Поручик.
-- А почему не простилась? -- снова спросил Толик.
-- Видно, тяжело расставаться,-- терпеливо объяснил Поручик. -- Повязку снимают одним движением.  Боль острая, но короткая…
-- Поручик, душа -- не задница, —устало возразил Валера.-- Тут боль может быть и острая и долгая. -- Он выпил не закусывая, взял сигареты и вышел в коридор. Друзья ещё немного посидели и молча начали убирать со стола… Они вдруг поняли, насколько привыкли к Су и как её будет не хватать…


Шпагат и Камасутра

--О! А  я как раз тебя ищу, – радостно воскликнул Бродяга. И  бесцеремонно вытянул Жанку из ревущего потока студентов, который вырывался из главного входа института, увлекая за собой зазевавшихся прохожих.

Ребята не спеша шли по Ленинскому проспекту и ели эскимо.
--Знаешь, хочу йогой заняться, —поделился планами Валера.
--Камасутрой, что ли?— лукаво улыбаясь, спросила Жанет.
-- Да нет, настоящей йогой, -- ответил Валерка.
-- По-моему камасутра -- единственная настоящая йога, которой действительно стоит заниматься, – авторитетно заявила Жанет. Валера вздохнул и, хотя это не входило в его планы, сказал:
-- Пошли по бокальчику сухого пропустим.

Они сидели в полупустом баре и пили рислинг. Жанка болтала обо всём и ни о чём. Но  Валера, хорошо зная подружку, понимал, что ускорить события не представляется возможным. Пока Жанет не выговорится, спрашивать ее о чём-либо бесполезно.
Девушка не спеша закурила тонкую коричневую сигаретку с золотым ободком. Время от времени она отпивала из бокала и рассказывала, рассказывала, рассказывала…
Валера был спокоен. Таковы правила игры, которую разыгрывала Жанка. Собеседник рано или поздно должен психануть и взорваться. Возникали ссора, поединок, проходящий хоть и с шутками, но на грани фола. При этом девушка искусно создавала стойкое чувство вины, дескать: «Ты меня не слушаешь, тебе безразличны моя жизнь, проблемы  и трудности». Иногда она доводила собеседника до истерики – и тут же кричала: « Не ори на меня!» Зачем она это делала, неизвестно, может, от скуки. Но Бродяга поначалу попадал в эту ловушку не раз. Именно из-за этой непонятной тяги к провокациям, никто с Жанкой надолго сойтись не мог, несмотря на то, что она, действительно, красива. Было в её внешности что-то  несовременное, аристократичное и таинственное. Парни летели к ней, как мотыльки на огонь, чтобы совсем скоро отползти в сторону с опалённым крылом и недоумением в душе. С Бродягой у неё был самый долгий роман. И расстались они культурно, по-хорошему, без эксцессов. Благодаря Валерке, разумеется. Возможно, поэтому у Жанки сохранились о нём ностальгические воспоминания. Она и сейчас, не смотря на то что они давно расстались,  могла ночью позвонить к нему на работу и объявить: твоя старая любовь хочет новых ощущений.  И не важно, что он отвечал – она всё равно приезжала.
Наконец, поняв, что Бродягу завести сегодня не удастся, Жанет спросила:
--Так что ты хотел узнать? Выкладывай.
-- Помнится, ты когда-то занималась йогой? – спокойно, как ни в чём не бывало, спросил Валера.--  Может у тебя есть, что почитать?
-- Стареешь, брат, --тут же подколола Жанет. -- Раньше ты ко мне не за этим приходил.
-- Одно другому не мешает, – с готовностью ответил Бродяга.
-- Насчёт йоги тебе к Робинзону надо или к Пятнице – это йоги из Кулька (институт культуры), — объяснила Жанет.--  Поехали к ним в общагу, познакомлю. Робинзона на самом деле зовут Фалеев. Но после того как он заселился к Пятницкому, то есть Пятнице, то автоматически стал Робинзоном. Он даже бороду отпустил, чтобы больше походить на настоящего отшельника. «Где твой друг и соратник Пятница?» -- кричали ему во всех институтских коридорах и аудиториях.  Очень смешно, особенно поначалу. Так вот, Пятница и Робинзон давно и серьёзно занимаются йогой. Но существует одно маленькое, но существенное отличие. Строгие йогические принципы Пятницы категорически запрещают потребление алкоголя и кучу другой не кошерной пищи. А Робинзон свято верит, что алкоголь в малых дозах полезен в любых количествах. Так что, с ним ты быстрее договоришься…– Всё это и кучу других, абсолютно не касающихся к йогической практике подробностей, рассказала Жанет по дороге в общагу, где проживали гуру.

Зайдя в комнату, Валера слегка ахнул и вопросительно посмотрел на подругу. Несмотря на  то, что сам он уже который год живёт в общежитии, видок, который открылся ему, заставил задуматься об истинном  предназначении вещей. В комнате, можно сказать, не было ничего. На полу по углам валялись два матраса. Из мебели – только стол и две деревянных табуретки. На одной из них раскачивался взад-вперёд пьяный бородатый здоровяк, безуспешно пытаясь сесть в позу лотоса. Левая нога легла на место как положено, а над правой он шумно пыхтел, стараясь уложить её согласно древней йогической науке. Однако, проклятая конечность не поддавалась. Парень потел, краснел и был довольно близок к тому, что бы сломать что-то в коленном суставе либо лодыжке. Валера не так уж много йогов видел на своём веку, а в пьяном виде -- тем более. Если это действительно то, к чему нужно стремиться, то я без всякой специальной подготовки могу открыть курсы для продвинутых любителей йоги – подумал он и удивлённо спросил:
-- Йог?
-- Йох! – утвердительно ответил худой белобрысый парень.  И вытянув ногу, слегка коснулся ножки табуретки. Та плавно прошла точку невозврата и, несмотря на титанические усилия мастера йоги сохранить равновесие, завалилась вместе с бородачом. При этом тот основательно ударился  спиной и затылком об пол.  Очевидно, такие падения были для него не впервой, потому что он ни сколько не удивившись, продолжил как ни в чём не бывало, свои оздоровительные упражнения, уже находясь в лежачем положении. Белобрысый  поставил освободившуюся табуретку и жестом пригласил Валерку сесть.
-- Пятница, – представился он. -- По какому вопросу пожаловали, мсье?
-- Меня зовут Валера, можно -- Бродяга. Я тоже хотел бы заняться йогой. Да вот теоретическая база слабовата. Может литературка какая есть? Или -- потренируемся вместе? — скромно предложил он.
-- А почему вы решили заняться йогой? –строгим голосом экзаменатора спросил Пятница.
 И Валерка тут же подумал, что Жанет, наверно, была права – надо было говорить с Робинзоном. Бродяга, конечно, мог бы сказать, что  находится в перманентном поиске смысла жизни. Но решив, что всё равно с Пятницей ему общий язык не найти, и чтобы поскорее закончить это никому ненужное интервью, сказал прямо:
-- Хочу на шпагат сесть.
-- Зачем?— невозмутимо спросил йог
-- Чтобы бить ногами высокие красивые удары.
-- Зачем?— упорствовал Пятница
-- Мне нравится.
К его удивлению строгий экзаменатор не возмутился.
-- Молодец, что не врёшь. А на счёт шпагата, это просто. Придется, конечно, потрудится. Но решаемая проблема. Слушай сюда…-- И за десять минут рассказал свою методу.
-- А то тут некоторые хотят в нирвану въехать на белом коне, —презрительно сказал Пятница и смерил уничижительным взглядом Робинзона. Тот к этому времени оставил тщетные попытки сесть в позу легендарного индийского цветка и лежал на спине, уставившись в потолок долгим немигающим взглядом. Валера поднял глаза и увидел на потолке странный пёстрый рисунок.
--  Мандала, -- объяснил Пятница (мандала – рисунок, схематическое изображение, используемое в буддистских практиках). -- Не заморачивайся,  для шпагата -- вещь не обязательная.
Валера встал, поблагодарил за науку и направился к выходу.  «Обращайся если что,» – услышал он, когда уже почти закрыл дверь. Жанет стояла и ждала в коридоре возле окна:
-- Ну? – она вопросительно посмотрела на Валеру.
-- Полезный визит, – уклончиво ответил он.
-- Да ладно тебе, визит…Как насчёт Камасутры? – спросила Жанет и, не ожидаясь ответа, приблизилась вплотную и поцеловала Валеру в губы. И он, как всегда, не смог сказать «нет». Мелькнула забавная мысль: «Если бы родился женщиной, наверняка был бы постоянно беременный".  Он обнял Жанет и ему стало предельно ясно: Шпагат—дело, конечно, важное, но совершенно не срочное…




Хирургический театр приглашает актёров

Часть первая

Больница… Это уважаемое учреждение можно с небольшой натяжкой сравнить с заводом, где сырьём и готовой продукцией являются люди-человеки. Тут им помогают явиться на свет, ремонтируют и, если требуется, оформляют на списание. Постоянный контакт со страдающими людьми неизбежно травмирует нервную систему. И у большинства персонала вырабатывается довольно циничный взгляд на жизнь и, так называемое, профессиональное равнодушие. Но, дорогой читатель, не спеши с выводами, не суди строго – это просто защитная реакция на боль. Это -- естественно вырастающий панцирь, за которым, как правило, скрывается обычный смертельно уставший человек. У доктора уже просто нет сил переживать и расстраиваться по поводу перелома твоей наружной лодыжки. Он истратил их на мотоциклиста, которого привезли ночью с переломом основания черепа и скончавшегося в результате неправильной транспортировки. Парню исполнилось восемнадцать лет, в подарок получил мотоцикл -- и вот результат… А теперь представь себе --это даже не ЧП. Это  -- рутина, которая опустошает и сушит душу. Но кто спрашивает врача: «Доктор, что у тебя на душе? Может, тебе хреново?» Однако, никто почти и не спрашивает… Потому единственный антидепрессант – алкоголь да сигарета. Да мат через каждое слово.
А ещё больницу можно сравнить с войной…. Передний край – это, конечно, приёмник(приёмное отделение), реанимация, экстренная хирургия… Однако не всегда  больной успеет попасть в реанимацию. И тогда за него начинают сражаться там, где он находится – в терапии, гериатрии, в «детстве» (детское отделение)… Идут бои… Ежедневные, изматывающие, и нет им конца и края. Персонал постоянно воюет со смертью, с болью, со страданием. Это наводит на размышления о смысле жизни или о её бессмысленности… В результате каждый находит ответ, который позволяет ему жить дальше в согласии с собой или хотя бы не отчаяться.
Но для Бродяги больница-- это театр и даже цирк, как впрочем, и всё остальное. Он находит смешное в грустном, великое -- в малом. И даже не подозревает, что это самый большой дар, который он получил в этой жизни.
Вообще-то, Валерка, Поручик, Толян – будущие санитарные врачи. Но по долгу своей будущей трудовой деятельности должны будут  проверять и контролировать работу больниц и других медицинских учреждений. Именно  поэтому студенты сангига изучают практически все те же клинические дисциплины, что и студенты лечебного факультета, и также учатся шесть лет. Более того, летом едут на практику. Настоящую – медицинскую. Это уже не хухры-мухры вроде бетонных работ или мелиорации. Настоящая больница!
И вот друзья прибыли в небольшой провинциальный  городок под названием «Глухое». Жители города сами себя называли глухари и сильно обижались, если кто-то из приезжих говорил – глуховцы или того хуже -- глухие…
Как и в каждом районом центре, в этом забытом богом городке имелась небольшая больница. Именно  в ней друзья должны пройти три учебных цикла -- терапию, хирургию да акушерство с гинекологией.
Знакомство с больницей началось с отделения хирургии. Заведующего звали Лубченко Григорий Миронович.Человек, мягко говоря, малосимпатичный. Во-первых, параноик, подозревающий всех и во всём, а во-вторых – не имеющий большой врачебной практики бывший военврач.  Кроме червяка (червеобразный отросток – аппендикс, сленг) и херни (hernia – грыжа по латыни, сленг) он никогда ничего не оперировал. Самый молодой и неопытный в коллективе Комарьев знал и умел больше заведуюшего. Свой невысокий профессиональный уровень Лубченко компенсировал внедрением во вверенное ему хирургическое отделение армейской дисциплины.
Как только студенты вошли в кабинет завотделения, тот встал и сердитым тоном поведал, что практиканты, да ещё с сангига, в хирургическом отделении совершенно не нужны, что ему буквально выкрутили руки и в добровольно-обязательном порядке заставили взять их.   Тут Лубченко сделал большую театральную паузу, встал, важно прошёлся по кабинету и сказал:
-- А теперь о главном.-- В голосе появились угрожающие нотки. — Чтоб никто ничего не трогал, даже не касался, пока его не попросят. А я позабочусь, чтоб не просили! Просто  стойте и внимательно смотрите!
 Друзья переглянулись. Они надеялись, что им удастся ассистировать хотя бы на каких-нибудь стандартных операциях, и Толик уже открыл рот, чтобы спросить «А зачем тогда нужна эта практика?», но не успел. Лубченко, заметив что студент  набрал воздух, раздражённо бросил:
-- Все вопросы потом!
Тут, не выдержав, вмешался Бродяга:
-- Да всё понятно, товарищ полковник. 
Завотделения запнулся на полуслове и замолчал. Он растерялся. С одной стороны, последняя реплика сказана до ужаса фамильярным неподобающим тоном. С другой, студент разглядел в нём военного, да ещё полковника. На самом деле, Лубченко был майором запаса медицинской службы. Короче говоря, это был серьёзный комплимент. Наконец, он откашлялся и, сменив гнев на милость, сказал, что вообще-то им страшно повезло, что они попали на практику именно в Глуховскую больницу и вверенное ему лично образцово-показательное отделение. Однако, в конце своей речи всё же напомнил: «Без разрешения ничего не трогать!…»
Из кабинета друзья вышли, чертыхаясь вполголоса. Как только затворилась дверь, Бродяга сказал:
--Да просто сказочный персонаж какой-то.  Словно со страниц учебника психиатрических болезней сошёл.
Тут Валерка, оглянувшись, заметил тяжёлую бронзовую табличку, которая гласила «Зав. отделения хирургии Лубченко Г. М.»
-- Мы дадим ему новое, более точное па характеристике имя—Залупченко! – воскликнул Бродяга. Он не обратил внимания, что проходящие мимо люди в белых халатах понимающе заулыбались и ускорили шаг.
А уже через полчаса весь персонал маленькой ЦРБ, радостно посмеиваясь, дружно говорил: «Какое славное имя, как здорово подходит, и как мы сами не догадались...»
Зато с хирургами Валера быстро подружился. На первом же ночном дежурстве доктор Марголин выставил спирт. Выпили за знакомство и  немного посидев, новый друг решил сделать для Бродяги ознакомительную экскурсию по больнице. По дороге назад, в родное хирургическое отделение, на глаза Валерке попалась огромная надпись на стеклянных дверях операционного блока: «Хирургический театр». Обычно такие надписи можно встретить в больших больницах и исследовательских институтах. Но никак не в маленькой ЦРБ. Там, как правило, надписи попроще. Например,«Операционный блок» или просто «Операционная комната».Но это правило, как оказалось, не для Глухово. Это всё равно, как если бы «москвичу» прилепили на капот лейбл от «мерса». Дешёвые понты с претензией на роскошь. «Идея явно принадлежит Залупченко,» – догадался  Бродяга и, со словами «Скромнее надо быть, великий ты наш!», не долго думая, как говорится, шутки ради, дописал буквально пару слов. Теперь надпись гласила: «Хирургический театр приглашает актёров!» Стоящий рядом доктор Марголин нараспев прочёл фразу и засмеялся. Он заценил юмор, но высказал осторожное опасение, что шутка эта -- на грани фола -- вызовет ничем спровоцированный гнев завотделения. Бродяга, пораскинув мозгами, был вынужден согласиться. Однако, на беду свою, надпись сделал пальцем, макая его в чёрную до синевы  тушь. Она тут же въелась в стеклянное матовое покрытие. Смыть полностью эти иероглифы не представлялось возможным. Остаток дежурства медсестричка, Бродяга и док старательно размазывали тушь по двери. В результате буквы стали нечёткими и расплывчатыми, однако, по-прежнему легко читабельными. Наступило утро, умирающая надежда на успех была ещё  жива, и друзья не сдавались. За этим, скажем прямо, неблаговидным  занятием и застал их грозный Залупченко. Расследование было коротким, а наказание -- скорым. После непродолжительной истерики заведующий влепил Марголину строгий выговор с занесением в личное дело. А Бродяге в конце практики светила серьёзная малява в деканат. У того и так репутация -- заклятого мятежника и террориста, и вот тебе, пожалуйста, -- ещё пару штрихов к портрету…

-- Как назло, последнюю сессию сдал на стипендию, —вздохнул Валера и открыл бутылку пива.
-- Накрылась медным звонким тазом твоя стипендия, – пророчески сказал Поручик.-- Но не в деньгах дело. Переживём. Ты ж думай, с кем шутишь. Во-первых, Залупченко этот – дурень каких мало, а во-вторых – провинция.-- Потом подумал и добавил--Честно говоря, в Минске твоя самодеятельность тоже не всегда на ура проходит. Ты же сам говорил, «Homo Sapiens non urinatin ventum» (человек разумный не мочится против ветра»)
-- Отвяжись, уже и пошутить нельзя, – огрызнулся Бродяга и вышел из комнаты…
Валера бесцельно слонялся по больнице в поисках выхода из неприятной ситуации. Вдруг он почувствовал на себе пристальный взгляд, огляделся и увидел начальницу пищеблока Галину. Она, смеясь, что-то рассказывала молодому исполинских размеров мужчине и стройной симпатичной девушке. Оба с интересом смотрели на Бродягу. Он улыбнулся в ответ и, естественно, тут же подошёл к ним.Галина сказала:
--Знакомься, это твои коллеги – врач-эпидемиолог Рогов Сергей Палыч и помощница санврача –Диночка Долгорукая. Я  тут рассказываю, как мы теперь завхирургии зовём.
 Новые знакомые одобрительно засмеялись. У Валеры настроение сразу улучшилось. Он внимательно оглядел девушку и сказал:
-- А тебе, красивая, тоже не мешало бы фамилию сменить.
 Лёгкая тень недовольства пробежала по лицу Дины, но среагировала она на удивление спокойно и с достоинством сказала:
-- Такую фамилию, как у меня, я не сменю ни на какую другую.
 Валера пожал плечами и заметил:
-- Ну, не знаю, не знаю.-- Он демонстративно смерил взглядом фигуру Дины ещё раз и добавил: – И всё-таки, Долгоногая тебе больше идёт.
Польщённая девушка засмеялась довольным, заразительным  смехом и сказала:
-- Чёрт возьми, сейчас я просто не знаю, что делать – мне обе фамилии нравятся…
 На что Валера заметил:
--Не заморачивайся, выйдешь замуж – будет третья…
-- Замужем я уже была, – многозначительно заметила Дина, и Валера догадался, что это явный намёк. Он уже хотел развить эту тему, но тут вмешался Сергей Павлович.

-- С тобой, вижу, не соскучишься. Поехали, пообедаешь с нами, – предложил он.—Бродяга, естественно, согласился, и через пять минут они ехали на служебном «уазике» в местный ресторан.
У доктора было по-детски открытое улыбчивое лицо, выражение которого абсолютно не вязалось с его устрашающими размерами.Он сел рядом с водителем и не мог слышать, о чём говорили Дина и Бродяга. Общительная девушка незамедлительно  ввела Валеру в курс местных дел. Так, например Рогов больше известен как Носорогов, или просто Носорог. Он это знает и не обижается. Долгорукая сообщила и кучу других несущественных подробностей из жизни маленького районного центра. Из которых лишь одно было действительно важным и имело стратегическое значение: Дина жила в общежитии  для медработников рядом с больницей. Бродяга не без оснований подумал, что жилищный и половой вопросы можно будет решить одновременно
Тем временем «уазик» резко затормозил и остановился. За окном Бродяга увидел серое  невыразительное здание, с огромной вывеской, которая гласила: Ресторан «Радуга». А над ней висел ещё один плакат, на котором в импрессионистической манере была нарисована разноцветная дуга, отдалённо напоминающая это прекрасное явление природы. Очевидно, художник-оформитель был кармическим братом Остапа Бендера. Потому как радужное коромысло было изогнуто до предела и больше напоминало подкову. К тому же, в ней не хватало двух цветов: фиолетового и жёлтого. То ли краски подходящей не было, то ли художник радуги никогда не видел. В результате местное население называло ресторан в соответствии с изображением: «Подкова» или «Цветное копыто».
Любезный администратор, несмотря на июль месяц,  был одет в костюм-тройку и  широкий блестящий галстук. Увидев  Носорога издалека и имитируя неадекватную случаю радость, он тут же заспешил навстречу. Лицо администратора с лёгким зубовным скрежетом растянулись в улыбку, и он, собрав всю свою волю в кулак, громко воскликнул: «Добро пожаловать, дорогие гости! Всегда рады».Глаза, однако, не утратили своего холодного металлического оттенка. В них читался вопрос совершенно другого содержания: «Какого чёрта припёрлись?».
-- Не напрягайся Филимонов, —успокоил добрый доктор.--  Мы просто заехали пообедать.
  Администратор с облегчением выдохнул и заулыбался гораздо искреннее. Затем  потёр большие костистые руки и весело спросил:
-- В банкетный зал желаете?
-- Желаем, – коротко сказал санитарный врач. Бродяга прошёл вперёд, но краем уха услышал громкий шёпот Носорога:
-- Из столицы к нам, с проверкой...
-- Такой молодой? – удивился Филимонов.
-- Папаша у него -- большой человек. Это сильно сокращает время подъёма по служебной лестнице.
Администратор понимающе покачал головой и бесшумно удалился. А Валера удивлённо спросил:
-- С какой проверкой, какой папаша?
-- Это я так, для порядку. Чтоб Филин кисломордый не расслаблялся.

Новые друзья не успели присесть, как прямо из воздуха, словно голограмма, материализовался официант, принял заказ и ненавязчиво поинтересовался:
-- Что будем пить?
Носорог испытующе посмотрел на Валеру. Тот понял, что это тест, и ушёл от прямого ответа.
--То же, что и Вы—скромно сказал он.
 Доктор понимающе улыбнулся:
-- Я в рабочее время не пью--заложат.-- Потом обернулся к официанту и сказал:
-- Коньячку для дорого гостя, пожалуйста.
Время летело незаметно. Пользуясь тем, что доблестные представители санитарной службы были в зале одни, Носорог налил себе полный бокал благородного напитка и минут через пять предложил называть его просто Сергей.
Хорошая еда и коньяк, мысли о длинноногой Долгорукой заставили Бродягу позабыть о неприятном недоразумении с анатомическим театром. Однако, доктор неосторожно спросил о том, как проходит практика, и Валера без всякой задней мысли поведал о своей беде. Носорог задумался. И тут Бродяга почувствовал, что это реальный шанс. Эпидемиолог наверняка может радикально поменять ход событий. Если захочет, конечно. Тогда Валера, как бы между прочим, большим ковшом плеснул масла в огонь:
-- Кстати, прозвищи и клички не только я могу давать. Но к моему большому удивлению, Лубченко -- тоже. К примеру, СЭС он зовёт СС. А работников СЭС – эсэсовцы.
Это была чистая правда. Завотделения хирургии ненавидел санитарно-эпидемиологическую службу как таковую, и всех её сотрудников считал негодяями и личными врагами.
Лицо Носорога потемнело, и в глазах вспыхнуло яркое пламя:
-- Я с трудом привык, что нас зовут санитары леса. А тут, --  от возмущения он просто не находил слов. Видно было, что мозг его лихорадочно работал. Док помолчал минуты три, потом выпил коньяк залпом и, наконец, сказал с пафосом:
-- Я выхожу на тропу войны! За победу!
-- За победу! – эхом откликнулся Валера. Как конкретно будет вестись эта война, он не знал, но чувствовал -- ему будет, что вспомнить об этой, казалось бы, заурядной, ничем не примечательной практике…

Но его ожидало жестокое разочарование. Неожиданно выяснилось, что доктор, столь жаждущий справедливого возмездия, ничего, кроме как выписать банальный штраф, сделать не сумеет. Можно конечно, копать и копать и даже что-то накопать, однако закрыть хирургическое отделение не получится.К тому же, Залупченко свою низкую профессиональную подготовку компенсирует армейской старательностью, которая нашла широкое применение в деле соблюдения санэпидрежима. Поэтому вся хирургия, начиная от операционной и кончая туалетами, вылизана, как у кота яйца. Найти серьёзное упущение или недостаток не представляется возможным.  И самое главное, Носорог, как и все большие и сильные люди, был человеком добрым и незлобивым. Выпив ещё грамм двести коньячку, он подобрел ещё больше и полностью утратил боевой дух. Сергей  Павлович виновато развёл руками, как бы говоря: «Я бы и рад помочь, да только не знаю, как». Валера понял, что рассчитывать приходится только на себя. Однако, был не в претензии, в конце концов, док Бродягу первый раз видит и абсолютно ничего ему не должен.
Обед подходил к логическому концу, то есть -- к десерту, и Валера, по неопытности, захотел рассчитаться за шикарный обед. Но Носорог сказал:
-- Не смеши народ. Никто у тебя здесь денег не возьмёт.
 Но Бродяга, не слушая, уже доставал кошелёк. При этом он неосторожно уронил ключ от общаги и с ним -- большой деревянный брелок с изображением девушки, ведущей баскетбольный мяч.
-- Откуда  у тебя эта штуковина?—неожиданно заинтересовался доктор.
-- Подарили на память, —ответил Валера без всякой задней мысли.
-- Кто подарил-то?—как бы между прочим спросил Носорог.
Но Бродяга заметил, что док удивился намного больше, чем человек, который видит самодельный брелок, и проявляет  поистине неадекватное для такой простой ситуации любопытство. И Валерка догадался, что тот явно знаком с Мамой Карло (смотри Главу 19.«Мама Карло, или Девушка с баскетбольным мячом»). А может, и не просто знаком.
-- Соседка по общежитию, Ольга Немерович. Ты вряд ли будешь её знать, -- просто сказал Бродяга.
Носорог слегка колебался, открыть карты или подождать подробностей, но, в конце концов, принял мудрое решение и сказал:
-- Теперь она -- Ольга Рогова. Мы поженились в прошлом году.
 Оказалось, Ольга работает в хирургии непосредственно под началом Лубченко. Новые друзья немного поудивлялись, как тесен мир, и разошлись каждый по своим делам.
Дня через два, когда Валера уже совершенно забыл о том, что добрый доктор хотел ему помочь, вдруг увидел Носорога с Долгорукой, не спеша входящих в хирургическое отделение. Оказывается, док не вовсе забыл их недавнего разговора и решил, что ничего не случится, если он просто по-человечески попросит Лубченко об одном маленьком одолжении. Носорог понимал, что будет после этого обязан старому салдафону-самодуру до конца жизни. Но что поделаешь… Жалко Бродягу… Так рассуждал Носорог, человек благородный и порядочный.
Валера подошел, поздоровался и ещё не успел спросить «Как дела?», как вдруг, откуда ни возьмись, вылетел нервный завотделения. Увидел Носорога (которого считал своим кровным врагом хотя бы потому, что тот проверял работу вверенного ему отделения), да ещё и с дерзким студентом  вместе, и тут же  решил, что это заговор. Против завотделения, разумеется. Залупченко охватила не контролируемая ярость, к которой примешивался свойственный ему страх хронического параноика.
-- Почему в отделении без халата! – закричал он, срываясь на визг, даже не поздоровавшись. И действительно, Носорог был без халата. Но на самом деле, ему нужно было сделать только два шага, чтобы оказаться в кабинете завотделения. Что он немедленно и сделал. Лубченко вскочил за ним следом. Валера тоже. Долгорукая решила не рисковать здоровьем и, несмотря на патологическое любопытство, предпочла наблюдать за театром военных действий через слегка приоткрытую дверь.
Носорогов терпеливо попытался объяснить цель своего визита. Но дурной Лубченко то ли ничего не понял, то ли не захотел понимать. Он орал, что не потерпит никакого самоуправства, что отделение под его чутким руководством работает, как часы, что нечего тут ходить всяким посторонним, и так далее и так далее. «Тяжело больной на голову человек,» -- спокойно поставил диагноз Бродяга. И слегка подёргал Носорога за рукав, намекая, что говорить не с кем и не стоит тратить время и нервы на идиота. Но добродушный обычно гигант, оскорбленный до глубины души несправедливыми обвинениями, неожиданно легко проскочил точку невозврата. Он грозно шёл вперёд, сметая на ходу тяжёлые стулья, словно пластмассовые табуретки. Лубченко заметался по комнате, как петух по курятнику, почуявший, что сегодня  в деревне какая-то большая радость и ему уготовано почётное местно в праздничном меню. «Сейчас прольётся чья-то кровь,--подумал Бродяга, – и я даже знаю, чья». Остановить разъярённого Носорога ему было явно не подсилу. Валерка выскочил из кабинета, при этом больно стукнув Дину дверью по лбу, и закричал:
-- Бегом за Ольгой!
…Но при всём желании, успеть супруга не могла. Когда она влетела в кабинет заведующего, там уже никого не было, и только открытое настежь окно да развевающиеся занавески наводили на недобрые мысли…


Часть вторая
…Степан Казимирович Пожарицких был алкоголиком с  большим и довольно бурным стажем. Но алкогольной деградации личности не было. То есть, личность была поганая сама по себе, и сформировалась она гораздо раньше, чем Пожарицких пристрастился к горячительным напиткам. И поэтому вовсе не являлась следствием разрушительного действия алкоголя. Злобность, завистливость, скупость, непомерно раздутое самомнение -- были его характерными врождёнными качествами. Алкоголизм только обострил и отшлифовал их. Карьера Степана Казимировича не задалась с самого начала. Когда то, в далёкой молодости, Стёпа был бухгалтером и, надо признать, очень даже неплохим специалистом. Но на одной из ревизий пожадничал и взял взятку…  И тут же из уважаемого человека превратился в ноль без палочки. Жизнь затянула его стремительным круговоротом событий, однако не погубила окончательно. Чудом избежав казённого дома, Степан устроился завхозом в районную больницу. Напуганный до смерти перспективой справедливого возмездия, он навсегда оставил идею быстрого обогащения и сосредоточил все свои усилия на поглощении алкоголя. Тот хоть и временно, но обезболивал истекающее кровью самолюбие. Как и подобает настоящему советскому алкоголику, Степан пил всё, что горит. Жил он рядом с больницей, но иногда, засидевшись с друзьями-собутыльниками, ночевал прямо в подсобке.

Время шло, пенсия была уже не за горами, как вдруг однажды ночью Степан почувствовал тупую, давящую боль в районе поясницы. Она то усиливалась, то немного ослабевала, однако, полностью не исчезала. Привычный к мелким недомоганиям старый алкоголик не придал этому симптому большого значения, но боль усиливалась и появлялась всё чаще, напоминая о наличии серьёзной проблемы. И вот в один, если можно так выразиться, прекрасный день по настоянию друзей-собутыльников завхоз всё же пошёл к доктору. Тот направил Степана на анализы, и неожиданно обнаружилась очень неприятная вещь с непонятным и пугающим названием – «новообразование». Доктор объяснил ситуацию по-простому, по-народному:
– Казимирыч, а ведь у тебя в почке -- рачок!
-- Надо резать? – с дрожью в голосе спросил Степан.
-- Надо, непременно надо! – категорически заверил док.-- А не то до весны зачехлишься.
.
Доктор не был злым или бесчувственным человеком. Напротив, говорил жестокую правду, руководствуясь высокими гуманными ценностями. Дело в том, что будучи не первый год знаком с  пациентом лично прекрасно понимал, если не напугать хорошенько, если останется хоть малейшая надежда, что всё устроится само собой, -- Степан никогда не решится на операцию. Расчёт оказался верен, завхоз дал согласие, и сразу же завертелась медицинская машина. Степан Казимирович срочно уехал в онкологическую больницу в Боровляны, что под Минском. В результате уже через три недели Степан недосчитался одной почки, но зато взамен поимел кучу замечательных историй об её удалении. В 80-е годы прошлого века, да ещё в провинции, -- это была сенсационная операция. Степан стал пользовался всеобщим вниманием, подобно восходящей звезде кино или футбола. Рейтинг его побил все местные рекорды и приближался к мировым. Люди, искренне сочувствуя Степе, сокрушённо качали головой и под ужасные медицинские рассказы пили за его здоровье. Действительно, Степан Казимирович представлял собой жалкое зрелище. Мало того, что почку оттяпали, так и ещё и пить запретили. Если с потерей почки завхоз смирился относительно легко, в конце концов, не болит – ну, и ладно, то с сухим законом вышла серьёзная накладка. Стёпу ломало и колбасило не по-детски. Его лишили единственного удовольствия в этой серой и пыльной, как паутина за холодильником, жизни. А вокруг доброжелатели (нормальные люди с двумя здоровыми почками) безнаказанно пили за его здоровье. Ситуация становилась критической, и в один прекрасный день в тесном кругу друзей Степан Казимирович встал и дерзко заявил:

-- Чем так жить -- лучше помереть!  Наливай! -- В голосе его звучали гордые нотки борца за отмену рабства, а также свободу совести и вероисповедания. Мухомор, слегка поколебавшись, налил пятьдесят грамм.
-- Не половинь! – с угрозой в голосе зарычал Степан.
Электрик Грибанов, известный в народе как Гриб, или Мухомор, пожал плечами, поднял брови, всем своим видом говоря «Вольному воля», и налил стопку до краёв. В торжественной тишине Стёпа опрокинул рюмаху и не спеша закусил куском ржавой селёдки. Мухомор  и Ливер, водила со скорой, с восхищением смотрели на друга, как на героя-камикадзе. Если бы сейчас в комнату вошёл Юрий Гагарин и попросил закурить, его бы просто послали подальше. Степан немного постоял, прислушиваясь к ощущениям в организме, однако, не обнаружив признаков скорой смерти, успокоился и сел. Целебные сто грамм после длительного периода воздержания произвели на алкоголика сногсшибательный эффект. Сначала он смеялся, потом кричал, потом плакал, время от времени не эстетично пуская носом сопливые пузыри. Но это были счастливые слёзы радости. Стёпа порывался выпить еще, однако благоразумные друзья не позволили. В конце концов, он откинулся и заснул на своём  старом гинекологическом кресле. Обычно друзья в таких случаях раскидывали ему ноги, как положено пациенту, то есть пациентке. Но не сегодня. Сегодня Стёпан дёргал смерть за усы. Сегодня – он настоящий герой. Мухомор заботливо накрыл друга одеялом с орнаментом из букв ЦРБ г. Глухое,  а Ливер набрал бутылку воды и поставил рядом с отчаянным другом.
На следующее утро Мухомор пошёл навестить, а точнее проверить, жив ли друган. С собою он прихватил бутылку самогонки. Ну, просто на всякий случай, нужно ведь похмелить Степана, а возможно -- помянуть. Гриб вошёл без стука и осторожно подступил к завхозу. Тот по-прежнему полулежал в древнем гинекологическим кресле,  по-ленински устремив немигающий взгляд  за горизонт.
-- Казимирыч, ты чего?—озабоченно спросил Мухомор.
– Носорог полетел…--задумчиво сказал тот. В глазах Грибанова отразился лёгкий испуг за психическое здоровье друга. Он чисто автоматически посмотрел в окно и с облегчением вздохнул. На куче строительного мусора стоял доктор Носорогов. Лицо было сурово и решительно. Доктор сбежал вниз и рванул вперёд, словно танк, не разбирая дороги. Только сейчас Мухомор заметил ковыляющего по больничному двору Лубченко, который постоянно оглядывался и не смотря на сильную хромоту, очевидно, ужасно спешил. На втором этаже из окна завхирургии энергично махала и что-то кричала мадам Носорогова. Док быстро настигал хирурга, и карающая длань Немезиды уже распростёрлась над грешным телом бедного Лубченко. Тогда Носорогова вспомнила своё боевое баскетбольное прошлое и решительно выпрыгнула в окно. Халат распахнулся, юбка взвилась, обнажив мощные колоноподобные ноги и нижнее бельё производства местной ткацкой фабрики «Звёздочка». Грибанов засуетился и, чтобы быть поближе к происходящим событиям, вскочил на стул и   высунул голову в форточку. Носорог тем временем настиг обидчика. Тот, однако, в целях безопасности немедленно перешёл в партер и резво, не снижая темпа, продолжил отступление по-пластунски. Тут подоспела супруга Носорога, широко расставив руки, она словно статуя Родина-мать, встала между мужем и Лубченко. Носорог растерялся, и завотделения немедленно воспользовался моментом, геройски превозмогая боль, вскочил и скрылся в неизвестном направлении.

Не совсем понимая, где он находится, Лубченко вбежал в какое-то подсобное помещение и мгновенно запер за собой дверь. Огляделся и, увидев больничного завхоза и электрика, понял, что они были невольными свидетелями его позора.
-- Я этого так не оставлю! Ты ещё не знаешь, с кем дело имеешь! – закричал доктор в запале. Лубченко чувствовал себя в безопасности и смело угрожал через закрытую дверь. При этом он нервно махал руками, делал угрожающие движения и неприличные жесты.

Степан и Мухомор с нескрываемым интересом наблюдали за сольным выступлением завотделения хирургии. Неожиданно завхоз встал и медленно подошёл к доктору. Он приблизил своё багровое в фиолетовых прожилках лицо к холёной физиономии незваного гостя и спросил хриплым голосом:
-- Мироныч,у тебя две  почки? -- И видя недоумение и растерянность доктора, тут же объяснил. – А у меня вот одна, единственная. Последняя, между прочим, почечка! Понял? Так живи! Сам живи, и людям дай. Пей, гуляй, дыши! Не то дождёшься -- возьмут на главную роль в твой же в хирургический театр. Или вовсе костюм деревянный примеришь…

Лубченко как-то прямо на глазах осунулся, устало вздохнул и тихо опустился на старую больничную кушетку. «Мало мне позора в отделении, так уже вся больница знает про этот театр, а возможно всё Глухое…» -- с тоской и болью подумал он.
Мухомор тем временем налил две рюмки, на мгновенье задумался и налил третью. Доктор, переживший смертельную опасность и публичное унизительное бегство, не заставил себя уговаривать.

А тем временем персонал хирургического отделения тщетно искал своего нелюбимого начальника. Подключили администрацию больницы – безрезультатно. Не в милицию же обращаться…
Однако совершенно неожиданно, примерно через пол часика, Лубченко явился  сам. Он  нетвёрдой походкой прошёл в свой кабинет и открыл сейф. Осторожно взял оттуда большую аптечную банку со спиртом и направился в подсобку к Степану. При этом на вопросы не отвечал и даже не реагировал. Взгляд у него был устремлён куда-то вдаль, встречных людей доктор в упор не видел и походил больше на тяжело больного, чем на пьяного. Однако опытная в таких делах санитарка Кузьминична  безошибочно поставила диагноз: пьян в дрободан. Это была сенсация. Дело в том, что Лубченко не пил вообще. То есть, наверняка, где-нибудь выпивал потихоньку. Но не на работе, не с коллегами. Дистанцию держал строго. А сегодня… Нет, этого не может быть. В рабочее время, с утра! И главное с кем? С этими «отверженными и прокажёнными» -- со Степаном и Мухомором. Это ж песня!… Нет, закладывать не надо! Он теперь наш человек!

Короче, буквально после первого сеанса интенсивной психотерапии, усиленного приличной дозой алкоголя, Лубченко пережил настоящий катарсис. Он стал совершенно другим человеком, спокойным и задумчивым. Так примерно, выглядят люди, вернувшиеся в лоно церкви. Они далеки от мирской суеты и словно знают нечто, о чём остальная публика даже не догадывается. Однако, коллеги, хорошо изучившие прежний, буйный характер своего босса, справедливо полагали, что психика у него серьёзно травмирована. Каково было истинное состояние здоровья Лубченко, не знал никто. А только малява в деканат не пошла. Но Бродяга ничего не знал об изменениях душевного состояния завхирургии и в начале каждого нового месяца гадал, получит стипендию или нет.

А Степану таки стало плохо. Настолько плохо, что насилу откачали. И пить он в результате бросил по-настоящему. Жить то хочется. Но до сих пор, в долгие, ничем не заполненные вечера, он частенько ставил на стол пустую бутылку водки и медитировал на неё с ностальгической грустью. И вот однажды Степан Казимирович неожиданно вспомнил, что когда-то, в далёком детстве, закончил музыкальную школу по классу аккордеона. Решение было принято моментально. Он с трудом дождался утра и за полчаса до открытия магазина «Музыка» нетерпеливо дёргал за ручку тяжелой входной двери…Все сэкономленные деньги, которые раньше шли на выпивку, он, не раздумывая, потратил на аккордеон.

К  огромному удивлению Степана, руки его многое помнили. Разумеется, не сразу, но к ним вернулись былые навыки. И с той поры из старой подсобки по вечерам доносились звуки давно забытых песен, таких, как «Варяг», «Землянка» и «Тачанка». Современных, как завхоз говорил, «шумных» песен он не знал и учить не хотел…

Наступил декабрь.  Уже почти забылись подробности последней практики в глуховской больнице. Бродяга получил последнюю в этом семестре стипендию и перестал беспокоиться на этот счёт. И вдруг староста курса Юран подошёл и сказал:
-- Бродяга, сегодня после лекций -- к декану на рандеву. Да честное слово, не знаю зачем, чтоб я так сессию сдал, если вру! Это была серьёзная клятва и, у Валерки исчезли последние сомнения, что староста шутит. Он  перебрал в уме все возможные варианты и, решив, что бояться ему особо нечего, с чистой совестью явился в деканат.
Декан факультета, Павел Игнатьевич, внимательно посмотрел на Бродягу и вкрадчиво сказал:
-- Слуцкий, я хотел бы задать вам пару вопросов… -- Декан говорил спокойно и без раздражения, но так как Валера не привык к такому культурному обращению, то слегка напрягся. Павел Игнатьевич, покопавшись в бумагах, достал распечатанный конверт и потряс перед носом у Валеры.
-- Вот тут письмецо пришло с места вашей практики, – сказал декан. «Классно у нас почта работает,--подумал Бродяга. -- Не прошло и полгода -- и вот уже письмо тут как тут. Слава богу – семестр закончился. Стипендия получена, и назад её не высчитают». А к выговорам Бродяга привык и не придавал им буквально никакого значения. Он сделал вид, что абсолютно не в курсе дел. Удивлённо поднял брови, пожал плечами, дескать, понятия не имею что здесь происходит и чего вы от меня хотите. И хотя прекрасно знал, откуда ветер дует, сделал заинтересованное лицо и полюбопытствовал:
-- Что пишут?
Неподдельное удивление на лице студента  заставило декана поверить, что тот, действительно, к этому письму не причастен.
Тогда Павел Игнатьевич глубоко вздохнул и,  пропустив стандартную ритуальную часть, зачитал главные строчки, вызвавшие у него нездоровые подозрения:
-- «…Хочется особо отметить глубокие знания и добросовестную работу студента В.И. Слуцкого. Выражаю глубокую признательность от имени коллектива и себя лично за отличную подготовку и воспитание таких кадров …
Зав. Хирургическим отделением Лубченко Г. М.»
Декан задумчиво пососал дужку очков и добавил:
-- И что характерно, печать главврача…-- Он явно не верил своим глазам, поэтому, закончив читать, испытующе посмотрел на студента и спросил:
- Чтобы это значило?
Теперь Бродяга и в самом деле не знал, что и думать. Он снова недоуменно пожал плечами и на всякий случай сказал:
-- Благодарственное письмо…Мелочь, но приятно.
 Декан взглядом, полным искреннего недоверия, буравил студента. Тот невинно смотрел прямо в глаза и растерянно улыбался. Однако, было заметно, что он изумлён не меньше декана, хотя изо всех сил старается это скрыть.
--За что благодарность-то? --наконец спросил Павел Игнатьевич.
-- Ну, там же написано – «за глубокие знания и добросовестную работу», – делая вид, что удивляется непонятливости декана, ответил Валерка.
--Свежо предание, да верится с трудом…-- задумчиво заметил Павел Игнатьевич. --Тем более, что тут есть очень любопытная приписка: «Передайте Слуцкому В. И. -- пусть обязательно позвонит Долгоногой Д.Ю» --. и номер телефона…
Бродяга тут же догадался, чьих это рук дело, и с готовностью юного пионера сказал:
– Обязательно позвоню, отчего не позвонить…
Декан, утратив надежду понять, что происходит, молча протянул письмо. Картина мира пошатнулась и рухнула -- краски перемешались, и всё перевернулось вверх дном. Дело в том, что с мест прохождения практики если и приходили письма, то как правило, жалобы на поведение студентов. Если всё в порядке, никто ничего не пишет. Больше дел нет, что ли? Положение усугублялось тем, что в письме благодарили не какого-нибудь старательного примерного студента, а Слуцкого-- злостного прогульщика, бунтаря и вечного спорщика.  Павел Игнатьевич уже хотел позвонить в ЦРБ города Глухое и докопаться до истины. Но потом решил, что даже если письмо поддельное, доказать, что это дело рук Слуцкого, вряд ли удастся. Он обречённо вздохнул и сказал:
-- Вечно беда с тобой…
-- Павел Игнатьевич, вы что? – Это же благодарность… -- возмутился Валера. – Неужели, выговор лучше?
-- Не лучше, зато всё понятно! – честно сказал декан. -- Иди уже, практикант-отличник…
Бродяга почти вышел из кабинета, и тут ему в голову пришла дерзкая идея. Он обернулся  и сказал с укоризной:
-- Вот Павел Игнатьевич… Из политики кнута и пряника вы только кнут и знаете… А если студент старается, самоотверженно кладёт, так сказать, молодую жизнь на алтарь науки – этого подвига можно не замечать. Пряники, мол, нам самим нужны…--  И, сделав обиженное лицо, закрыл дверь. Декан растерянно почесал в затылке и надолго задумался. О том, что это настоящее благодарственное письмо, ему и в голову прийти не могло. Но если это действительно так,  значит он, Павел Игнатьевич, серьёзно ошибся. И декан решительно набрал номер своего заместителя:
-- Панкратов, подготовь, пожалуйста, приказ о вынесении  благодарности за успехи в учёбе в период летней практики.-- Он поколебался мгновенье и добавил: – А так же одноразовую денежную премию в размере стипендии. Кому? Слуцкому Валерию… Я не оговорился… Да знаю… Да я помню… Сам удивляюсь… Потом расскажу…--  Декан положил трубку и, необычайно довольный собой, сказал:
-- Вот Слуцкий, чтоб ты не говорил, что я пряники экономлю…
А вечером того же дня, делая вид, что очень сердится, Бродяга кричал в телефонную трубку:
-- Динка, что за дела? Меня тут  в деканате электричеством пытают, за что благодарность и кто такая Долгоногая…
-- А ты, бедненький, не знаешь, что ответить! Скажи, что прямая наследница Юрия Долгорукого, – невозмутимо ответила Дина.-- Мог бы, кстати, и сам позвонить… Неблагодарный… Ладно, не сержусь. Кровью искупишь вину свою... Специально на новый год буду в Минске у тётки, запиши адрес...



В воспитательных целях…

В дверь постучали, и через мгновенье на пороге появился Михаил Михалыч -- отец Толяна. Поручик и Бродяга удивлённо переглянулись и в один голос воскликнули:
– А Толик домой поехал…
-- Да я в курсе, -- отмахнулся отец. Парни естественно знали его в лицо, здоровались, но не больше. Если он приехал не к Толяну, то к кому? Визит Михаила Михалыча их сильно озадачил. Тот не спеша снял пальто, подошёл к столу и стал извлекать из саквояжа, словно из чудесного ларца, копчёный окорок, солёные грибы, квашенную капусту. Ребята думали, что это гуманитарная помощь для Толика, но когда он достал литровую бутылку «столичной», крепко призадумались. Однако,  вопросов по-прежнему не задавали и молча наблюдали за происходящим. Михаил Михалыч не спеша резал мясо, хлеб. Поручик взял подсолнечное масло и заправил капусту. Валера принёс стаканы, и Михаил Михалыч, наконец, сказал:
-- Поговорить надо…
-- Не вопрос, – дружно ответили друзья. Выпили за встречу. Отец, для которого, очевидно, разговор этот был не прост и не лёгок, медленно начал:
-- Ребята, вы с Толиком дружите не первый год… И я про вас знаю много… Достаточно, что бы понять -- люди вы серьёзные и на вас можно положиться. -- Валера и Поручик  дружно закивали в знак согласия. А отец Толяна продолжал: --Оба учитесь, работаете… А если  гуляете—то с умом. А когда, если не сейчас? На здоровье, ради бога. -- Он налил ещё по сто и продолжил: --Толик -- отличный парень -- не мне вам рассказывать. Но…Но! Живёт, так сказать, на всём готовом, на иждивении родителей. Мне не жаль… Не в деньгах дело… Слава богу, всё есть, я не жалуюсь. Но ведь привыкает человек жить на халяву…
-- А вы не давайте, – тут же предложил суровый Поручик.
-- Так я и не даю, -- сказал Михаил Михалыч. -- Жена, дай ей бог здоровья, постоянно суёт. Портит хлопца, сама того не понимая…
-- Чем мы можем помочь? – спросил Бродяга. Михаил Михалыч вздохнул и сказал:
-- В жизни бывают такике периоды, когда к друзьям прислушиваются больше, чем к родителям. Вот я и подумал… Может, вы ему намекните как-то между делом: дескать, пора и самому на хлеб зарабатывать, а тем более -- на водочку…-- Наступило неловкое молчание.
-- Задача ясна, – сказал Валера.-- Будет сделано в лучшем виде. Вы будете гордиться своим сыном. -- Поручик кивал в знак согласия с серьёзным видом, хотя не имел малейшего понятия, как выгнать человека на работу, если тому деньги не нужны. Валера порою напрягает своими фокусами, но с другой стороны -- Поручик знал: просто так друг обещать не будет.
Посидели ещё минут пять, и отец стал собираться домой...
-- Как ты думаешь заставить его работать? – поинтересовался Поручик, как только шаги за дверью стихли.
-- И не думаю, – спокойно ответил Валера.
-- Ты ж только что обещал?—удивился друг.
-- Обещал, что будет работать. Но заставлять не обещал.—И  Поручик догадался, что у Валеры уже есть план.
-- Толян, -- как бы между прочим, сказал Бродяга как только тот вернулся. -- Тут друган мой с лечфака руку сломал. На работу ходить не может. Надо подменить его на месячишко, максимум два. Он боится, найдут подмену, и ему придётся искать новое место работы.
-- Так у него больничный, кто его уволит?—недоумённо возразил Толик.
--Ну, так дежурствами придётся делиться.  Я не знаю... Что тебе стоит – сделай доброе дело? И родителям своим поможешь. Деньги не большие, но тоже в попе крошка.
-- Вот именно, что крошка. У них один сын, куда им деньги девать? Я ещё наработаюсь…-- Поручик брезгливо поморщился и спросил:
-- Они что у тебя -- рабы?
-- Почему рабы? – обиделся Толян. Видно было, что сказал он не подумавши, и скорее всего, повторил слова матери.
-- Толик, ты наш друг, и мы хотим тебя уважать, – сказал Валера.
-- Очень хотим, – добавил Поручик.
-- А так вы меня не уважаете? – возмутился Толик. Валера подошёл к нему вплотную, посмотрел прямо в глаза и спокойно спросил:
-- А за что тебя уважать?
Губы у Толика задрожали от обиды:
--За что меня уважать?! -- воскликнул он, закипая благородным гневом,
Но Валера уже не слушал, он демонстративно отвернулся и отошёл к окну. Толик мучительно искал, что ответить и, о, ужас!-- не находил нужных слов.  Чувства возмущения, злости, обиды переполняли его. Трудно выслушивать честную критику от врагов. А от друзей – и трудно, и больно. В отчаянии он вылетел из комнаты.
-- Ну что теперь? – осуждающе спросил Поручик.—Кстати, он хороший, порядочный человек, надёжный друг. Его есть за что уважать.
-- Именно поэтому мы с ним возимся. Стал бы я с дерьмом заниматься. Когда врач отрезает ногу, поражённую гангреной, он спасает пациента. Я сейчас удаляю его эгоизм, это такая душевная гангрена… -- Валера помолчал и добавил: -- Ты хочешь знать, что будет дальше? Он через минут десять вернётся и скажет, что согласен. Поверь мне, будет пахать не за страх, а за совесть. Чтобы доказать, что он человек, достойный уважения. И доказать не столько нам, сколько себе…-- он не договорил. Дверь распахнулась, и в комнату медленно вошёл Толян.  Он повесил куртку и, стараясь не глядеть в глаза, спросил:
-- Когда надо выходить на работу?
-- Завтра, после занятий пойдём оформляться. Я уже договорился.
- А если бы я не согласился?-- удивился Толик.
-- Ну, что я тебя не знаю? Ты друга в беде не бросишь. -- Толян расцвёл, как маков цвет, но потом насупился и сказал:
- Так бы и говорил… А то --за что тебя уважать?!
-- Ты ж бодался, как годовалый бычок, -- миролюбиво сказал Валерка.
-- Замнём для ясности, -- подытожил Поручик и подмигнул Бродяге. Тот подмигнул в ответ. А Толик, ничего не поняв и на всякий случай, подмигнул обоим.
Недели через две Бродяга решил проверить, как у Толяна идут дела на трудовом фронте.
-- Ну, как мой протеже, Катюха?— спросил он подружку. Она работала медсестрой в реанимации и помогла устроить Толика на работу.
-- Нормально, хороший хлопец. Я его поначалу решила пресануть, чтоб увидеть истинное лицо. Курс молодого бойца прошёл по полной программе. Чего только не было-- скрипел зубами, сверкал глазами, ноздри раздувал – чисто дракон китайский.Но всё делал, притом -- бегом.
Валера озабоченно посмотрел на неё и покачал головой:
-- Уже начинаю жалеть, что доверился тебе. Я же тебя знаю --ты мёртвого задолбать можешь.
-- Да не волнуйся так. Я  его в кризисные моменты поддерживала, – успокоила медсестричка.
-- В смысле?—насторожился Валера.
-- Ну к примеру, вижу он под утро с ног валится, я ему говорю: «Вот молодец, как я в тебе ошиблась, думала – чистоплюй, мамин сын, а ты пашешь, как положено».-- Валера искренне засмеялся.—Или,– продолжила Катя. -- Говорю: «Уважаю самостоятельных людей, которые сами умеют о себе позаботится». В общем воспитательная работа на местах ведётся по полной программе. Можешь быть спокоен.
-- Что ж…Так ты считаешь, справился он? Можно сказать педагогический эксперимент удался и желаемый воспитательный эффект достигнут?
-- И к бабке не ходи, — с гордостью сказала Катя.
-- Ну, так объявляй  ему  конец смены, чего парня мучить. Сколько можно утконосом работать (утконос – тот, кто меняет утки больным, санитар)? --  Катя посмотрела на Валеру вызывающе:
-- А за что я его уволю, работает хорошо. Твой фиктивный друг с лечфака всё болеет? –болеет. Ну что? Что ты смотришь на меня, как жена на мужа в день получки? Ну, не хочет человек увольняться.
У Валеры, действительно, был довольно дурацкий вид, и Катя заливисто засмеялась: -- Правда, правда… Он сам вчера подошёл  и говорит, что если есть нужда, то готов продолжить служить верой и правдой…
Вдруг Катя без перехода сказала:
-- Приходи сегодня. Мой благоверный в командировку на неделю умотал.
 Валера вздохнул:
--Ты сделала большую ошибку, когда познакомила меня с ним. Теперь он как бы друг, и мне дико не удобно ему рога рисовать. Мы с ним, как бы молочные братья…
--Да ладно тебе ломаться, как красна девица. Или я тебе не ндравлюсь больше?--  Катя улыбнулась и прижалась к Валере всем телом.
«И действительно,--  подумал он,-- к чему эти бессмысленные разговоры. Я ведь знаю, что всё равно приду…»


-- Люби меня без фанатизма, – сказала Катя и сбросила тонкий прозрачный халатик.
-- Что ты имеешь ввиду?—уточнил Валера и притянул девушку к себе.
-- У меня завтра первая смена…
-- Завтра будет завтра, а пока – что пока… -- подружка не дала ему ответить. Она закрыла ему рот поцелуем, и увлекла на диван. Диван жалобно скрипнул несколько раз вразнобой, но потом настроился  и стал издавать правильный ритмичный звук, как и положено дивану, регулярно участвующем в половой жизни страны.
Утром,  уже убегая, Катька скороговоркой сказала:
-- Кстати, чтоб совесть твоя могла спать спокойно. Твоему молочному братцу я чемодан с вечера сложила, а утром думаю, проверю, не забыла ли чего. А там уже наискосок как пулемётная лента презервативы лежат. Импортные -- не хухры-мухры. Во как! Так что за Васю не беспокойся. Голодный не будет…--  Маленькая женщина стала на цыпочки, чмокнула Валеру в щёку и побежала на автобусную остановку. Но Валера успел заметить, что глаза у Катюхи влажные. Он вдруг решил пройтись, хотя и опаздывал на лекцию. Бродяга медленно шёл и думал, есть ли любовь на свете? И если есть, то что же это такое… Иногда ему казалось, что он любит всех людей. Ну, если не любит, то по крайней мере понимает и ему бесконечно жаль их. Странное чувство… При этом Валера считал, а главное, чувствовал себя счастливым человеком. А кругом -- океан людей, и все плачут над собой. Снаружи -- серьёзные и деловые, иногда даже весёлые… А в душе -- боль и страдания… И люди плачут. Кто громче, кто тише… Валера каким-то мистическим образом чувствует эту боль и слышит плач… А только сделать ничего нельзя. Потому что боль -- пища для души, а слёзы-- дождь… Иначе душа не вырастет…



Нелочка
Толик бегал по отделению, как угорелый. Уже два часа ночи, а он даже не присел. А за окном -- весна в самом разгаре. Почки набухают, девки с парнями паркуются и воркуют, аки голуби, –  с раздражением думал он. --Только я пашу, как дурак, прожигаю драгоценную молодую жизнь. Но потом вспомнил, что Бродяга тоже сегодня на работе. А Поручик и вовсе дежурит вторую смену подряд. Работа у ребят, конечно, полегче, но всё-таки… От мыслей этих чувство несправедливости по отношению к себе любимому ослабло, и Толян маленько успокоился.
…Девушка поступила в приёмник будучи в глубокой коме. Толян краем уха услышал: «Отравление барбитурой».(препараты барбитуратов, сленг. Барбитурат производит широкий спектр расстройств центральной нервной системы, начиная со слабого успокоения и доходя до комы).
-- Суицид, мать его за ногу, — недовольно объявил Морфей и осуждающее покачал головой (морфей–бог сна и сновидений, в данном случае -- врач-анестезиолог,сленг).
Но уже через два часа деваха с промытым желудком и прокапанная lege artis (по всем правилам искусства, лат.) пришла в себя и находилась в полном сознании. Она сосредоточенно меряла потолок мрачным взглядом, однако в целом была спокойна.
-- Нормально всё… переводи в терапию до утра, а там – посмотрим, —сказал доктор усталым, безразличным  голосом.
-- Развязать али как?—поинтересовался Толян.
-- Али как!… Иди знай, что за жуки у неё в голове…
Толик взял историю болезни и не спеша покатил кровать в отделение.
По дороге больная и вовсе очнулась и затянула нудную песню в стиле «Жисть, моя жестянка, да ну её в болото!». А в заключение  сделала официальное заявления, в котором авторитетно сообщила, что нет в жизни счастья, и торжественно поклялась наложить на себя белы рученьки, как только её выпустят из этой чёртовой больницы.
Толик и сам имел претензии к этой жизни вообще и сегодняшнему дежурству -- в частности. Поэтому тот небольшой запас терпения, который имелся в наличии, был исчерпан задолго до появления отравленной.
-- Девонька, родненькая, да не вопрос! – радушно сказал Толик. -- Не хочешь жить? Ради бога! Я тебе помогу.-- Девушка с удивлением посмотрела на него. В глазах появился лёгкий испуг и нарастающее беспокойство.
--Заодно и доброе дело сделаешь, —продолжал увещевать Толян. -- А то там, на верху, самоубийц-то не жалуют. Слыхала, поди?
-- Какое доброе дело? – насторожено спросила девушка.
-- На органы пойдёшь, родимая, – серьёзно заявил Толик. -- Людей спасать будешь… Так сказать, начнёшь  новую жизнь в новом теле…
-- Ты чего, совсем сдурел, назад меня вези!—завопила девушка.
-- Не-е… не могу… Ты завтра с моста сиганёшь – органы пропадут. А знаешь, какая большая очередь на почки. Про печень я и вовсе молчу.
-- Помогите, помогите! – заорала девушка неприятным истерическим криком. Эхо разнеслось по длинному коридору и быстро затихло. Четыре часа утра. Немногочисленные люди попадавшиеся на пути, шли молча, практически – бесшумно, словно приведения в заброшенном английском замке. Увидев, что больная привязана, они быстро понимали – буйная, и тут же теряли интерес. На лице девушки было написано отчаяние человека, которому только что зачитали смертный приговор и собираются привести его в исполнение. В принципе, так оно и было.  В широко раскрытых глазах застыл тихий, непередаваемый словами ужас…
-- Да не волнуйся ты так! Скоро твои мучения кончатся... – с материнскими интонациями в голосе успокаивал Толик. -- Ты и не почувствуешь ничего вовсе. Укольчик по венке, последний кайфец -- и в дамки. А там, глядишь, и рай не за горами. Ангелы, поди, заждались тебя, с фонарями ищут. Глупый доктор тебя с того света вытащил, а там в небесной канцелярии, между прочим, ждут тебя, беспокоятся…
-- Не надо в рай, ну пожалуйста… Я жить хочу …-- девушка заплакала.
-- Не понял? – удивился Толик. -- Снова хочешь мучится и страдать? -- Девушка начала усиленно кивать, всхлипывая и глотая слёзы.
-- И больше не будешь травиться? – удивился Толик.
-- Не буду, не буду… Боже, какая же я дура… так же помереть можно…-- запричитала она.
-- Что дура, это точно! – охотно согласился Толян. Удивительное дело, но девушка, то ли смирилась со своей участью, то ли настраивалась на дальнейшую борьбу, однако -- затихла. Она лежала неподвижно, размазанная тушь подчёркивала нежную белизну лица и придавала необычайную трагичность. Что происходило в её душе, неизвестно.
« Хороша, блин, как хороша!» – с восхищением подумал Толян.-- И спросил:
-- Чего травилась-то?
 Девушка всхлипнула, тяжело вздохнула и сказала:
-- Был у меня жених. Учится здесь, в Минске,  в политехе. Квартиру с однокурсником снимает.  Ну, я приехала… без предупреждения.  Обрадовать хотела.-- Она запнулась… Видно было, что тема эта тяжёлая и ей трудно  говорить. Но она собралась с духом  и продолжила: -- Дверь мне открыла девушка, вся такая из себя, и спрашивает: «Вы к Боре?-- Заходите.» А моего бывшего жениха Максим зовут. И тут мне какое-то шестое чувство подсказало: «К Боре,» -- говорю. Она представилась: Таиса. Поставила чаю и всё тарахтит и тарахтит. Мне даже выспрашивать ничего не пришлось. Сама всё разболтала: живёт с Максом уже почти полгода. И у них всё так хорошо и замечательно. Вот только оказалось, у Макса есть какая-то дура (я то есть), которая житья ему не даёт, и он, бедненький,  не знает, как от неё избавится. Но, слава богу, живёт она далеко, в Витебске, и особо надоедать не может.Тут Таиса переключилась на Борю. Сказала, что мне страшно повезло. Он --  классный парень, и я, видно, тоже хорошая девчонка, и все мы будем дружить. Тут я не выдержала и сказала, что я -- та самая дура из Витебска, которая перевелась с огромным трудом в Минск, чтобы быть поближе к Максиму. Таиса выпала в осадок, а я встала и ушла. Действительно -- такая дура! Бросила свой курс, подруг. В Минске у меня никого… Ну а дальше ты знаешь…
Тут выяснилось, что девушка, которую, кстати, Неля зовут, учится в мединституте на педфаке.
-- Как интересно… – удивился Толик. -- А общага твоя где?…
--На Лермонтова 28, – не замечая живой заинтересованности Толяна, продолжала Нелька. --Да вселение только через неделю. Я думала, у Максима поживу, -- она растерянно огляделась по сторонам,  – а теперь…
-- Не волнуйся, всё будет нормально, -- сказал Толик. -- Как говорится,  не было бы счастья, так несчастье помогло… В восемь я заканчиваю смену, зайду за тобой. Поживёшь у меня, то есть, у нас. Если захочешь, конечно…


Проверка на вшивость

Бродяга подошёл к стойке бара, заказал «отвёртку» (смесь водки и апельсинового сока) и стал рассматривать посетителей заведения. «Ну что, парниша, потанцуем?» -- не отводя взгляда и даже не мигая, на Валеру смотрела дерзкая, половозрелая особь с чёрными жгучими волосами и рыжей чёлкой. «Амазонка на охоте,» -- подумал Валера. Активная – относительно редкий тип. Обычно,  женщины предпочитают отсиживаться в засаде, предпринимая редкие вылазки в виде стрельбы взглядом, а также  -- улыбки и полуулыбки. Прикидываются скромными и застенчивыми. Иногда,  в виде исключения,  могут пригласить на белый танец. Потом, естественно,  затягивают, как болото, ловко манипулируя на чувстве вины, которое сами же формируют. С амазонками в этом плане проще — претензий они не предъявляют. Но тут другие недостатки. Амазонка может в самый интересный момент напиться так, что сам рад не будешь.  И второе… Валере мешала мысль, что это уже кто-то ел… и не раз. Понятное дело, он не рассчитывал, что каждый раз у него будет девственница. Но с другой стороны, спать с женщиной только потому, что лень потратить немного времени и сил… «Странное животное – мужчина, – подумалось ему, – если женщина слишком упирается,  он злится, если сразу отдаётся – брезгует. Где она, эта золотая середина?»
-- Потанцуем, – сказал Бродяга и улыбнулся.
После танца Валера предложить выпить по рюмке. Выпили по две. Потом Амазонка предложила поехать к ней. Она снимала однокомнатную квартиру с подружкой, и та уехала на выходные. Валера с радостью согласился.
В подъезде было темно, пахло свежей мочой и отсыревшими окурками.
-- Вот здесь я и живу, – нисколько не смущаясь сказала девушка. «Не Рио-де-Жанейро, -- подумал Валера, однако  ничего не сказал. -- В конце концов, я сюда не как санврач приехал,» – утешил он себя.
У Бродяги с собой была «Монастырская изба», которую ребята тут же опустошили.
-- Вы не против, если я Вашу пустую бутылку поставлю в наш бар? Для коллекции, —кокетливо сказала Амазонка, которая при ближайшем знакомстве оказалась Леной.
-- Какой бар?-- удивился Валера и огляделся. Из мебели -- две кровати да табуретка, и та используется, как стол. Лена тем временем широко распахнула окно. За ним простирался пустырь, на котором хаотично располагались большие кучи мусора. Отработанным движением девушка метнула бутылку, как противотанковую гранату. Послышался  глухой хлопок и звук разбитого стекла.
-- Бутылка поцеловала камень, -- сообщила Лена. Валера оценил юмор и спросил:
-- Я понимаю, в бар можно только поставить бутылку. Обратное действие не предусмотрено?
-- Правильно понимаешь, док! Очень бедно мы живём – дешёвые сигареты и дешёвое вино, но зато как весело!  Снимаем студентов, пользуемся случаем, пока они не стали важными докторами и не зазнались…
Валере почему-то стало грустно: «Я думаю, что имею её, она думает, что имеет меня…В итоге мы просто два пьяных человека, идущих на поводу своих инстинктов…» Совесть его не мучила, нет. Мешало другое: ему было хорошо, он чувствовал себя взрослым мужчиной. Более того, счастливым и довольным… А не должен бы чувствовать себя счастливым…Толстой бы точно уже мучился по этому поводу. А он -- хуже Толстого, что ли? Валера усмехнулся: вдруг отчётливо осознал, что испытывает угрызения совести оттого, что не испытывает угрызения совести. «Мозгоклюй!» – обругал Валерка сам себя и спустился на грешную, но столь многообещающую землю. Он подошёл к девушке на расстояние поцелуя,  она обняла его и  прижалась упругой грудью. Это, естественно, тут же перераспределило кровь в организме. «Хрен с ней, с совестью и с Толстым -- тем более,» -- успел подумать Валерка. Всё было слишком прекрасно. Не хотелось усложнять жизнь и ломать кайф…
Светало. Валера дотянулся  до бутылки с водой и отпил пару глотков. Не спеша закурил и огляделся. Светало. На оконном стекле помадой было написано:
«Живу – грешу, умру – отвечу!»
Совсем недавно он думал точно также. «Старею, что ли, -- подумал Бродяга. -- Рановато я о душе задумался. Что же дальше будет со мною… Дальше -- будет хуже,» – ответил он сам себе и улыбнулся. В сознании была такая бесподобная кристальная ясность, которая бывает, если выпить накануне, но не перебрать. Плюс -- весёлая ночь. Очевидно, организм, сбитый с автоматического режима, воспринимает мир не в виде привычных символов и штампов, а таким, каким он есть на самом деле.  Возникает устойчивое ощущение, что видишь всё в первый раз. Замечаешь всякие мелочи, которым в обычном состоянии не особого придаёшь значения. Обращаешь внимание на обрывки мыслей, сиротливо блуждающих в  подсознании, и осознаёшь их…. Валере было хорошо. И не просто хорошо, а очень здорово.  Неужели это и есть счастье? -- думал он. Полная безответственность плюс удовлетворение физиологических потребностей. И всё? Что-то маловато. Тут всплыла откуда-то из подсознания, неизвестно как туда попавшая мысль, – для счастья нужно примитивное представление о счастье… Он снова улыбнулся. Куда уж примитивнее… И в тоже время его не покидало ощущение, что это всё -- игра, как бы понарошку. Что настоящая жизнь -- всё ещё впереди. И самое главное – Валерка должен что-то сделать в этой жизни. Что именно, он не знал. Впрочем, ничего и не умел. «Может, умею, да просто не пробовал, может, во мне спит гений? Только как разбудить его?»  Вдруг его осенило: «У меня нет средств самовыражения. Скажем, художник должен увидеть и поразиться. А потом -- написать картину. Живопись -- это ведь ремесло. Так же самовыражаются скульптор, писатель, поэт…»  Валера был уверен, что видит мир в особенном ракурсе – прекрасном и уникальном в своём роде. Нужно только научиться ремеслу, решил Валера. А рядом лежала Ленка. О чём она думала и думала ли вообще – неизвестно…

Незаметно прошло два, а может быть и три месяца… И казалось бы, случайная встреча вдруг стала видеться закономерной и неизбежной. Ленка оказалась не такая уж простушка. Много читала, и те небольшие деньги, которые удавалась сэкономить, тратила на посещение театра… Им было интересно друг с другом…
Шёл  тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Валеру и Лену по ночам разделял только грубый, как хирургическая перчатка, непроверенный электроникой презерватив с давно истёкшим сроком годности. Советский Союз, как говорится – страна чудес или дураков. Кому как повезёт. Валере повезло, случилось чудо, и Ленка не забеременела. Но пока он этого не знал, и проверить не было ни малейшей возможности. Подружка воспользовалась его природной доверчивостью и слабым развитием ранней диагностики беременности в Союзе. Она выбрала удобный момент и сказала сладким счастливым голосом:
-- Валера, нам нужно поговорить.
Последние сутки они провели вместе и говорили больше, чем достаточно. Поэтому Валерка с лёгким удивлением посмотрел на подругу и сказал:
--Ну?...
-- Мы – беременные, -- Ленка так и сказала, не допуская вариантов: «Мы». Ну, это она зря,. Валера от своих детей никогда бы не отказался… И девка вроде ничего… Но… Дело даже не в ней. И самое главное – неужели это всё?  Двадцать лет… Если бы ему было лет на пять больше, то, возможно, на той же Ленке он бы с удовольствием женился… Бродяга лежал, пуская кольца дыма в потолок и просчитывал возможные варианты. Аборт? Нет ни денег, ни связей, и самое главное, он лично убежден, что это -- убийство. Короче,  исключено. Жениться? Тоже не выход. Тогда что? Алименты? Даже не смешно… А если моему ребёнку не будет, что кушать? Словом, куда не кинешь – ясен финиш… Мозг явно пробуксовывал в поисках оптимального решения. Внешне Валера не обнаруживал никаких признаков паники, правда, и радости большой не выказал.
-- Что будем делать? – спросила Лена и села на кровать. Бродяга пожал плечами. Жизнь за пять минут из простой и понятной игрушки превратилась в сложную и запутанную головоломку.
-- Может, рассосётся ещё, – с сомнением в голосе спросил Бродяга.
-- Что рассосётся? Ты же будущий врач — дети не рассасываются! – возмутилась Лена.
-- Сама то что думаешь? Хочешь рожать? – спросил Валерка. Девушка уверенно  кивнула.
-- Ну, так рожай! Чего ты мне голову морочишь?
-- И всё? -- удивилась Лена.-- А ребёнка растить кто будет?
Валера пожал плечами:
-- Честно говоря, я себе это слабо представляю. На своих родителей я дитё повесить не могу. На твоих и вовсе рассчитывать не приходится… Будем жить бедно, но весело.
-- Почему весело? – удивилась Лена. Насчёт «бедно» вопросов не возникало.
-- Потому что богатые люди озабочены тем, как сделать деньги, как их сохранить. А бедному не о чем горевать. Он тупо веселится… На еду -- я заработаю. На большее -- не рассчитывай.-- Валера  сел на кровати, затушил окурок. Он вдруг поймал себя на мысли, что сердится на Ленку. Хотя обвинять её не в чем. Девушка сидела, молча смотрела в окно и думала о том, что делать дальше. На самом деле, она просто хотела проверить, насколько серьёзно Валера относится к их отношениям, насколько он вообще надёжен, как человек. Результат удивил её. Обычно люди либо радуются, либо огорчаются. Либо уговаривают делать аборт, либо хотят сохранить ребёнка. А Валера не против ребёнка – это верно. Получается -- надёжен. Но радости -- ни малейшей.
Ей вдруг показалось (она почувствовала это по-женски,  каким-то шестым чувством): единственное, что Валере важно – это его ребёнок. И если он останется с ней, то только из-за малыша. Валерку вовсе не волнует, кто мать. Поражённая своим открытием, она погрустнела. Дело в том, что она хотела ребёнка именно от него. А Валера… он её не любит и готов быть с ней исключительно  ради будущего детеныша… Лена решительно встала, быстро оделась и сказала:
-- Я должна сделать официальное заявление. -- Она пыталась выглядеть беспечной и веселой, но губы дрожали и улыбка вышла довольно вымученная и жалкая.-- Мы не беременные… Просто хотела знать, с кем имею дело… Так сказать, проверка на вшивость. Ни один мускул не дрогнул в лице Валеры. Снова ни радости во взгляде, ни вздоха облегчения.
-- Ну?—наконец, спросил он.
-- Ты меня не любишь! – обвиняющим, полным боли  голосом сказала Лена. Валера молчал. Если до сегодняшнего дня он и сам толком не знал, то теперь понял: нет, не любит. Врать он не умел и, главное, не хотел. Бродяга встал, молча оделся и пошёл к выходу. Вдруг остановился на полпути, вернулся и спросил:
– Мне уйти?
Лена подняла глаза, полные слёз, и отрицательно покачала головой. Валере неожиданно  стало по-настоящему жаль её. Он приблизился, притянул её к себе и обнял. Она заплакала, как маленькая девочка, всхлипывая и дрожа плечами. Потом пошла в ванную. Валерка терпеливо ждал, заварил кофе для двоих и снова закурил. Лена вернулась совершенно спокойная, и если бы не красные глаза, было бы невозможно догадаться, что она только что плакала. Лена подошла сзади положила руки на плечи и сказала:
-- Я всё-таки очень люблю тебя.-- И Валере на шею упала капля воды.  Потом вторая. Валера повернулся к ней лицом, посадил к себе на колени и понял, что по-настоящему запутался…

Вечером Бродяга сидел с Поручиком и пил пиво.
-- Сколько раз говорил тебе: никакой любви с первого раза… Ну перепихнулся -- и ладно, так нет же, чуть что -- сразу любовь! – сказал Поручик.
Валера вздохнул:
-- Я тебя не спрашиваю, что надо было делать вчера. Я спрашиваю, что делать сегодня. А во-вторых, это ж от меня не зависит…
-- Это точно… -- согласился Поручик. Он помолчал. И добавил: – а ты знаешь, я тебе немного завидую…
Тут в комнату вошёл Толик с девушкой  и сказал:
-- Знакомьтесь, это Неля. Она у нас немного поживёт…
-- Час от часу не легче, – вздохнул Поручик и вышел из комнаты. Валера устало улыбнулся и сказал:
-- Не обращай внимания, Неля.  Располагайся как дома. – и тоже вышел…



Морг на съём, или Nescis quid vesper serus vehat

(Nescis quid vesper serus vehat --ты не знаешь, что принесет поздний вечер, лат)

Витя Горюнов, Горюн, был смышленым и расторопным парнем. Поэтому, несмотря на трудности первого курса, практически сразу нашёл подработку. Должность сторожа в детском саду была не в тягость и  позволяла учиться без хвостов. А ещё через пару месяцев там же оформился и дворником. Прошло полгода, и хорошенько осмотревшись, Витя стал сдавать детский сад студентам на ночь. Благо, общага политеха была рядышком.  В далёкие восьмидесятые бедному студенту со студенткой уединиться было практически негде. Горюн использовал создавшуюся кризисную ситуацию для улучшения материального положения. Был он хлопец ответственный, осторожный и главное -- не жадный. За порядком следил, не сдавал помещение двум  парам одновременно —чтобы, не дай бог, не было конфликтов между отдыхающими. Короче –отлаженная схема работала чётко и без сбоев. К этому времени друзья уважительно звали его – Бункер. Всегда одолжит денег, просто поможет и при этом даже не спросит, зачем и для чего. Одно слово -- Бункер.
Незаметно прошло четыре года—четыре курса…. И тут старший товарищ, заканчивающий институт, предложил своё освободившееся место санитара в городском морге. Горюн согласился не раздумывая. Он давно понял, что лечащим врачом быть совершенно не хочет. Больные его, мягко говоря, раздражали. Сами курят, пьют, жрут как не в себя – а потом лечи этих паразитов. Спрашивается, как можно помочь человеку, который сам не хочет себе помочь? Витя как-то сдуру деликатно намекнул одному пациенту-астматику: «Курить, дескать, вредно…» Так тот как понёс: «Твоё дело лечить, а не жизни меня учить!» Были, конечно, и нормальные больные, которых действительно жаль, но, как правило, помочь им было нельзя. Он привязывался к ним и искренне страдал, беспомощно наблюдая, как они мучаются и уходят. К концу третьего курса Горюн окончательно понял: он и больница, как молоко и селёдка, – вещи сами по себе хорошие, но не совместимые по определению.
Однако, бросить институт не решился и надеялся каким-то волшебным образом найти свою нишу в отечественном здравоохранении. Подальше от больных, а так же – от их неадекватных родственников. Патанатом – подходило ему на все сто процентов. Пациенты нервы не мотают, да и жалеть их уже нечего. Отмучились, как говорится, сердешные… В общем, Витя почувствовал, что судьба ведёт его и без сожаления оставил хлебное место в детском саду. На новой работе Горюн рассчитывал увидеть, что же именно делает патанатом  и, если возможно, даже попрактиковаться. Чтобы в будущей карьере не было подводных камней и неприятных сюрпризов. И вот с сентября Витя приступил к новой, столь многообещающей работе.
Поначалу всё шло хорошо. Основательный и покладистый Бункер быстро освоился с новым делом и легко вписался в коллектив. Работы было не много, да и та что есть -- не пыльная. Однако Витёк -- человек с деловой хваткой или, как принято теперь говорить, -- бизнесмен. И ему морально тяжело видеть, как ночью пустует койко-место в комнате врача. «Не по хозяйски это,» -- мучился Горюн, проходя мимо запертого кабинета. Привычка брать на постой за четыре года стала второй натурой и не давала спать спокойно. Вот только, где взять клиента? Не каждый парень, а тем более девушка захотят заниматься любовью в морге. Путь даже в отдельном чистом кабинете. Психологически, мягко говоря, – не то… Пожалуй, хуже, чем на кладбище…
Однако мысль о том, что жилплощадь используется не эффективно, жужжала в голове тяжёлой осенней мухой  и не давала покоя. И вот однажды вечерком, выйдя на крылечко покурить, он заметил медленно идущую парочку. Когда ребята поравнялись с ним, Витя, повинуясь чисто охотничьему инстинкту, без лишних намёков объявил: «Комната на ночь – десять рублей». Парень хохотнул, выгреб все, что было в карманах  -- восемь с мелочью, и Витёк согласился.
Он вёл их по коридору, не включая свет. Запаха формалина особо не чувствовалось.
-- Пришли, —сказал Витёк, открыл дверь и щёлкнул выключателем. Поздние гости увидели письменный стол, два стула и узкий диванчик. В одном углу стоял небольшой полупустой книжный шкаф с разбитым стеклом и криво висящей, не закрывающейся дверью.  В другом –  старый  умывальник с огненными разводами ржавчины. Девушка, как выяснилось в последствии – Катя, подошла к шкафу и медленно прочла: «Анатомия человека». Она посмотрела на Витю и спросила:
– Это что, -- больница?
-- Что-то вроде того, —замялся Витя.
--«Справочник судмедэксперта»,-- продолжила читать девушка.
-- Морг, это а не больница…--  хрипло проговорил парень. -- Куда ты нас привёл?
-- Я думал,  вам комната нужна, а не библиотека, — проворчал Бункер.--  Книги они читают посреди ночи…--  Он уже понял, что сегодня не самый удачный день для бизнеса и начал рыться карманах, чтобы вернуть деньги. Но парень замахал руками и сказал: Выведи нас отсюда, Сусанин!» Горюн  проводил их к наружной двери и гостеприимно сказал:
-- Если что, обращайтесь!
Парень, перепрыгивая через три ступеньки, сбежал с широкого крыльца. Тут он заметил, что подруга стоит наверху и не особо спешит покинуть мрачное заведение.
--  Катя, пошли! -- нетерпеливо крикнул он. Но девушка не ответила, а повернулась к Вите и сказала, как ни в чём не бывало:
-- Покажи мне трупы…
 Горюн засомневался. С одной стороны, что ему жалко, что ли? Тем более девка симпатичная… А с другой стороны, может, малохольная какая-то? Нормальному человеку – трупы зачем? Тем не менее, себя то он считает нормальным, а собирается всю жизнь в них ковыряться… Парень крикнул ещё пару раз «Катя, Катя!» и, утратив последнюю надежду на взаимность, растворился в сгущающихся сумерках.
-- Так покажешь или нет? – настойчиво повторила девушка. Витя, пожав плечами, сказал:
-- Ну, заходи… – и пропустил Катю вперёд. Он провёл её через пустой диссекционный зал в  холодильник, где хранились трупы. Включил свет и стал наблюдать за реакцией девушки. Она слегка поморщилась, возможно, из-за запаха. Но так ничего особенного – в обморок не упала и вообще никаких эмоций не проявила. Внешне, во всяком случае.
-- Ну что, страшно? – поинтересовался Бункер. Она отрицательно покачала головой.
-- Всё, как в кино. Именно так я себе и представляла. Честно говоря, ожидала большего, —спокойно подытожила впечатления от необычной экскурсии Катя.
-- Ты, наверное, хотела, чтоб какой-то труп вдруг встал и сказал: «Привет! Закурить не найдётся!» – пошутил Витя. Девушка слегка улыбнулась.
-- Ну что ж… Больше в ассортименте ничего нет. Чем богаты – тем и рады… – недовольно сказал Горюн.
-- Я, пожалуй, пойду, -- сказала Катя. Витя трезво рассудил, что вряд ли он добьётся в первую встречу чего-то большего, чем поцелуи при луне. А разговоры до утра о смысле жизни и смерти его не прельщали. Поэтому он пожал плечами и спокойно сказал:
-- Рад был познакомиться. Приходи ещё…
-- Чего приходить-то! Я ещё не ушла, хоть бы чаю предложил .
Буду я с ней сегодня вместе или нет – но поспать точно не удастся  подумал Бункер и сказал нейтральным голосом официанта:
-- Чай, кофе?
Они прошли в его комнату. Витя включил электрический чайник, сходил в комнату врача и взял начатую коробку шоколадных конфет. Катя сидела на единственном стуле, поджав под себя ноги и слегка подняв плечи. Вите почему-то показалось, что она похожа на какую-то странную птицу…
-- А что друг твой… не обидится? – неожиданно для себя поинтересовался он.
-- Да-а…  это не друг… -- пренебрежительно сказала Катя.
-- Эпизод?—подсказал Витя.
-- Да нет. Вообще никто, – отмахнулась девушка. Пойми этих женщин, подумал Витя и сказал:
-- Не моё конечно дело… но ты же с ним как бы… комнату сняла…
-- А я знала, что это морг. И знала, что он убежит, – она улыбнулась и тряхнула головой. Тёмно русые волосы красивой волной легли на плечи.
Витя недоверчиво посмотрел на неё и ничего не сказал. В конце концов, ему от неё надо то же самое, что и тому парню. И не больше. Так что, какая разница. Он ещё раз посмотрел на неё и вдруг подумал, что ему таки надо больше. И самое странное – именно от неё.
Он заварил чай в литровой банке из-под варенья и помыл стаканы.
-- А откуда ты знаешь, что здесь морг? – спросил Витя.
-- Так все знают. Все кто рядом живёт—сказала Катя.
 Горюн вопросительно посмотрел на неё.
-- Я здесь недалеко живу, -- объяснила девушка. -- Он меня домой из гостей провожал…
Постепенно вырисовывалась более-менее ясная картина. Катя нравится Вите… кажется. И Катя свободна… тоже кажется. Можно, конечно, сбегать к таксистам и купить водки. Как говорится, для ускорения наведения мостов. Можно… всё можно. Да только…
-- Что ты делаешь по жизни? -- спросил Витя.
-- Учусь там же, где и ты…
 Второй сюрприз за одну ночь. Не многовато ли? Но, как говорится, бог троицу любит. Должен быть третий. Вот только какой? Лёгкое, очень смутное подозрение шевельнулось в глубине души и исчезло. Где-то я её видел? Нет, не может быть? Он отогнал нелепую мысль и спросил: -- На каком факультете?
--На стомфаке, на третьем курсе.
На стомфаке Витя дружил со многими и знал почти всех, живущих в общаге. Но Катя – минчанка… Нет всё-таки, не может быть. Наконец, он не выдержал и прямо спросил:
-- Мы знакомы?
Катя вытащила из-за ворота джинсовой рубашки медальон. Дешёвое латунное сердечко. Он узнал бы его из тысячи. Бункер купил его как-то на Комаровке. Потом часовых дел мастер выгравировал ему:  NESCIS QUID VESPER SERUS VEHAT (ты не знаешь, что принесет поздний вечер).
-- Что на нём написано? – нетерпеливо воскликнул Витя. Вот он третий сюрприз—подумалось ему.
-- Угадал, -- улыбнулась Катя.-- Это твоё сердечко…
Витя напряг память:
-- Я его потерял, когда отмечали новый год… На стомфаке, кстати… даже не припомню как…
-- Не потерял, а я украла… -- терпеливо объяснила Катя.--  А не помнишь, потому что пьян был сильно.
Витя с любопытством смотрел на девушку, пытаясь сложить хитрый пазл.
-- Я тогда с Ленкой поругался … Из-за того, что вышел с какой-то девушкой покурить и… потом выбежала она и увидела, что мы целуемся, -- он замолчал на мгновенье. -- Это была ты?
 Катя молча кивнула, встала со стула и подала ему сердечко. Витя подержал его в ладони, и протянул назад.
-- Пусть останется у тебя…-- Незаметно они приблизились к друг другу. Катя закрыла глаза и его губы нашли её губы…
Наступила зима… Витя заварил кофе и прислушался. В морге было тихо, как в морге, но входная дверь далеко и звонок такой слабый, что порою можно и ошибиться. Нет, не показалось. Наверное, свежак (свежий труп) привезли, подумал он и пошёл открывать.
Когда Витя открыл дверь, то к своему удивлению обнаружил незнакомую пару, а с ними парня, когда-то провожавшего Катю. Тот поздоровался и на правах старого друга сказал.
-- Вот… квартирантов тебе привёл. Им без разницы…
 Витя покачал головой и сказал:
-- Все места заняты.
-- Как заняты? -- удивился незнакомый парень.
--Кончились, – невозмутимо ответил Витя и повернулся, чтобы уйти.
-- Ну-у… может завтра? -- с надеждой спросил обескураженный парень.
-- Все места забронированы для гостей столицы и членов правительства,  – невежливо пошутил Витя и закрыл дверь.
-- Кто там? – спросила Катя.
-- Да так, старый приятель,-- невозмутимо ответил Витя. За окном медленно кружа падали лохматые снежинки. Близился очередной новый год. На душе было тихо и светло… Ему вспомнился обрывок стихотворения, что недавно написал Бродяга:

Я лежал и молчал.И глядел на луну
А снежинки кружили, летели ко дну
Тихо отблеск мерцал на разбитом стекле
До чего хорошо...и за что это мне?...

Действительно… подумал он. «До чего хорошо…»



Посвящение в медсёстры

Было уже почти одиннадцать вечера. Медсестричка Клава находилась, мягко говоря, в большом напряжении. Нервы натянуты, как бельевые верёвки после субботней стирки в общаге. Того и гляди лопнут. Или, как культурно выражался  ныне покойный Ганс Селье,  девушка подвергалась воздействию тяжёлого стресса. И действительно было от чего напрячься. Сегодня она должна пройти, прямо скажем, варварский обряд посвящения в медсёстры.  Cуть его проста, если не сказать, примитивна. Однако, надо полагать, не каждому понравится. Ритуал, однозначно на любителя. Сегодня в полночь, когда начальство с интересом будет смотреть цветные сны, начнётся ужасное действо. Медсестра со стажем Катерина и она – Клавка, свежеиспечённая сестричка, должны будут на каталке завести чехол в морг (чехол --умерший больной, его заворачивают в так называемый чехол. Человек умер-- значит зачехлился, в общем – чехол, сленг). Ну, туда завести, как раз проблем нет. А вот обратно Клавка должна будет лечь вместо трупа, и сестра-ветеран потолкает её на каталке назад. Неприятно, чёрт побери…«Ну, простынку постелить-- я с собой захвачу—рассуждала про себя Клава -- даже две. Блин! Делать им нечего! – раздражённо подумала она.-- Нет, чтоб сидеть отдыхать».
-- Кать, -- осторожно спросила Клава, – а зачем это… посвящение?  Подругу и враги, и друзья единогласно звали «Катька-вырви-глаз». Энергичная, бедовая женщина, несмотря на небольшой рост и молодой возраст, могла осадить и зарвавшегося больного, и его диких посетителей. Даже врачи обращались к ней только на «вы» и вообще предпочитали не связываться.  Катя равнодушно пожала плечами и сказала:
-- А фиг его знает… От скуки, наверное,  кто-то придумал. Не нами заведено, не нам и отменять. В полночь будь готова, как золушка-пионерка. А потом замочим твоё посвящение -- и все дела. Не робей— воробей!
-- А может, сначала замочим… -- робко предложила  Клава и осеклась под грозным взглядом.
--Ты медсестра или гимназистка недоделанная? Ну и всё! Хватит трындеть!—резко сказала Катя, всем своим видом показывая, что обряд она соблюдёт по всей строгости неписанных законов.
Прошло минут пять, и Клава робко спросила:
-- Кать, а как у тебя прошла эта… церемония?
 Катюха откинулась на стуле, выражение лица приняло мечтательное выражение:
-- Я тогда две смены отпахала. Пришла домой, думала, упаду -- не встану. А тут, как назло, --  канализацию прорвало. Всё говном заплыло — на три пальца. Вонь – ни в сказке сказать, ни пером описать! Пока вызвала сантехника, пока тот трубу заменил. Потом  драила хату – гляжу, на работу пора. Ну, короче, я как легла на каталку -- сразу вырубилась…
-- Ничего себе! --удивилась Клавка и  восхищённо посмотрела на подругу. -- Я тебе завидую, – со вздохом добавила она.
--Ты погоди, завидовать-то… Мне не засчитали посвящение. Месяц ждала, чтобы кто зачехлился на моём дежурстве. Вообще-то, девонька, ты живых бойся, а мёртвые не кусаются. А если кусаются, то не больно, – она засмеялась, довольная своей шуткой. Но Клава не смогла поддержать подружку. Ей было абсолютно не до смеха.
Клавка  вышла из отделения на большой внутренний двор больницы и заметила метрах в ста Бродягу. Видно, работы не было. Он сидел на лавочке и курил. Курить девушке не хотелось, но чтобы начать разговор, она подошла и попросила огонька.
-- Валер, как страх перед жмурами побороть? – подкуривая, и как бы между делом, спросила Клава.
--А вот этого как раз делать не следует! – назидательно сказал Бродяга. -- Когда ты со страхом борешься --  усиливаешь его. Просто отдайся на волю волн. Пусть будет, как будет. Страх, он живет, как бы отдельно от тебя… Пойми и запомни: ты -- это не страх. Наблюдай его со стороны. Поняла?
Клава уверенно кивнула в знак согласия, но помолчав, призналась:
-- Я всё равно боюсь…
Валера вздохнул и спросил:
-- Ну чего ты боишься? Только честно. Нет, скажи, что он может тебе сделать?
-- Ничего не может…-- растерянно ответила Клава. -- А только… Всё равно не хорошо.
-- Ну, тогда я тебе скажу, чего ты боишься! Чего все люди боятся –своих мыслей о смерти. Ты думаешь -- он умер. Тут же вспоминаешь—а ведь я тоже умру. Ужас! Скорей забыть. Но жмур упорно, наглым образом напоминает тебе о смерти, о твоей личной смерти. Ведь ты лежишь на каталке, где лежал ещё тёплый жмур, и никуда не деться от собственных мыслей.
Валера помолчал и продолжил:
-- Представь, что ты уже умерла. И всё самое страшное -- позади… Это против любого страха работает. я всегда так делаю, когда у меня серьёзные проблемы. Успокаивает не хуже, чем сто пятьдесят водки… Проверенный вариант, — авторитетно заявил он.--  Рядом с собственной смертью всё мельчает и превращается в банальную пыль…
-- Да ты что! Об этом я даже думать боюсь, — взволновано воскликнула Клава. – Однако, неожиданно  заметила, что немного успокоилась. Не от Валериных объяснений, однако. Просто говорил он спокойно, не утешал, что всё будет хорошо, то есть -- не врал.
-- Ты сильный…-- уважительно сказала девушка.
--Естественно, – сказал Бродяга, и они оба засмеялись. -- Иди, не бойся, я подойду к моргу. И потом помогу Катюхе тебя закатить обратно.
-- Откуда ты знаешь про посвящение…?
-- Ну во-первых, я приглашён на церемонию. Во-вторых, я таких вещей не пропускаю. Мне официальных писем слать не нужно…
И действительно, всё прошло гладко. Катя  и Клавка не спеша закатили жмура в морг. Там их уже ждал Бродяга и помог перекинуть трупец. Клава постелила чистые простыни и улеглась. Потом Катька взяла тонкое летнее одеяло и накрыла её с головой. Ну с богом! – сказал подруга и каталка покатилась, слегка подрагивая на неровностях старого асфальта. Вдруг Клавка вспомнила, что у неё подошвы на тапочках протёрты. Она только сегодня перед работой заметила. И времени купить новые -- не было. Валера сейчас увидит, блин, как неудобно. Девушка пошевелилась, стараясь прикрыть ноги одеялом.
-- Не дёргайся! -- сердито сказала Катюха. -- Трупу положено лежать без движенья и не прыгать, как сорока по гнезду… Здравствуй, Петрович, — поздоровалась она с кем-то. Снова  стало тихо. Тогда  Клава предприняла ещё одну попытку натянуть одеяло на ноги.
-- Ну что ты крутишься, как на члене шкурка? Ты труп или не труп? – разозлилась Катя по- настоящему. Клава хотела объяснить, в чём дело, но вовремя вспомнила, что жмуру разговаривать тоже не положено. Вдруг каталка остановилась, и Катюха сказала:
-- Вставай, приехали!  Отныне -- ты настоящая медсестра.
Клава мигом соскочила с каталки. Валера подошел, поздравил и поцеловал. Катюха тут же влепила ему леща и сказала наполовину в шутку, наполовину всерьёз:
-- Я не ревную, но предупреждаю!
Клава почувствовала себя неловко, словно присутствовала при ссоре  в гостях у семейной пары со стажем. В отделении тем временем был накрыт стол. Сэкономленный  спирт разведен и охлаждён. Выпили, закусили. И Катюха со вздохом сказала:
-- Слабое было посвящение.
Клава вопросительно посмотрела на подругу.
-- Ты ж не боялась, не кричала, не спрыгивала. Скукотища, а не посвящение. Если бы не разведёнка (разведённый спирт) – вовсе никакого веселья не получилось. Но Валера возразил:
--Глупости. Прошла с честью. Теперь её страх мёртв. Вот что главное.
Самое интересное, сейчас Клава действительно не понимала, чего она так боялась. Лежи себе и лежи…
Выпили ещё, и коварный спирт сделал своё чёрное дело. В голове, словно в испорченном телевизоре, сначала поплыло и пропало изображение, потом -- звук. Дальше Клава ничего не помнила. Утро встретило моросящим дождём, но голова не болела. Мысль о том, что она преодолела свой панический и буквально парализующий страх, нежно грела её эго. Клава вышла в коридор и увидела Нину, медсестру, пришедшую в отделение чуть позже неё. Процедура посвящения у Нинки ещё впереди. И Клава неожиданно поймала себя на мысли, что относится к ней если не с презрением, то, по крайней мере, свысока. Сначала ей стало стыдно, но немного подумав, она решила, что такому отношению есть веские основания. И она по-хозяйски прикрикнула:
-- Ну чего стала, как корова у забора? Иди чаю завари!
Обычно дерзкая Нина ничего не сказала, вздохнула и покорно пошла ставить чайник…
А Клава стояла и удивлённо думала о том, что в ней появилась или пробудилась какая-то непонятная уверенность и сила. Подсознательно она понимала, что странное явление как-то связано с процедурой посвящения. Но осознать до конца этот факт ей так и не удалось. Пройдёт ещё много лет пока Клавка поймёт – побеждая один большой страх, ты избавляешься так же от многих мелких, которые тянутся за этим большим страхом, как дым за паровозом…

Живой труп, или Как Гербарий Кадавром стал

Как-то в один из долгих зимних вечеров Витя Бункер заглянул к Вагантам. Естественно, друзья быстренько скинулись, и уже через пять минут Толян выскочил на улицу, подставляя лицо обжигающему морозному ветру. А ещё через двадцать --отягощённый сумкой с водкой и пивом вернулся в тёплую комнату. Бродяга на кухне жарил домашнюю колбаску с луком, воздух наполнялся  волшебными ароматами.
Друзья сидели, выпивали, делились впечатлениями о прошедшей неделе. Постепенно разговор перешёл на работу. И Витя сказал:
--У меня уже сформировалась профессиональная деформация (перенос профессиональных привычек и суждений в повседневную жизнь, у военных – это страсть к порядку и дисциплине, у бухгалтеров – педантизм, и так далее). Иду, значит, по проспекту. Навстречу -- поток людей. И вдруг понимаю, что подсознательно взглядом ищу худых. Потому как их вскрывать проще и, главное, возни меньше.
-- Так у меня тоже самое! – воскликнул Бродяга.-- Помню в начале своей трудовой деятельности как увижу лысого, сразу думаю, вот кому я бы скальп зашил в шесть секунд. А волосатых – терпеть не мог. В волосах нитка запутывается – ужас…
--А теперь?—поинтересовался Толян.
– Теперь-то я уж грамотный. У меня для этих целей есть металлическая расчёска. Делаю пробор вдоль будущего разреза и всё – волосы побоку, больше не путаются…
-- Я толстяков тоже ненавижу,. – сказал Поручик. -- В лестничных пролётах с носилками не развернуться -- сносим обычно в одеяле,. Неудобно, страшное дело. Я, вроде, здоровый мужик -- и то еле тяну. А главное, жмура гораздо тяжелее нести, чем такого же живого.
-- Ясный перец, известное дело, – согласились друзья.
-- Всё это ерунда, -- сказал Валера.-- Работа нас всех устраивает – не пыльная. Бабки хорошие, грех жаловаться. Могло быть и хуже.
--Что ты имеешь ввиду?– поинтересовался Толик.
-- А вот проктолог, например, — сказал Валера.-- Ты ягоды в лесу собирал?
--Ну? – не понял Толян.
--Сразу видно, не собирал. Помню, ночью, перед сном глаза закрою – черничка. А проктолог – что видит? Anus (задний проход, лат.), шоколадом залепленный? Он со страху, поди, и вовсе глаз не смыкает.-- Посмеялись.
--  Как говорится, куда не заглядывает солнце—заглядывает врач, —мудро заметил Бункер и разлил остатки водки.
Вдруг  Бродяга с возмущением воскликнул:
--   У всех людей есть профессиональный праздник, а у нас? Что нам праздновать день мясо-молочной промышленности. Мы ж не каннибалы…
-- Да  у тебя каждый день – праздник, – пошутил Поручик.
-- А я хочу профессиональный! – заупрямился Валера. -- Кстати, может есть день патанатома, а мы просто не знаем.
Однако, никто о таком празднике никогда не слышал.
-- Да и не патанатомы мы вовсе…-- слабо возразил Толян.
--Ну и что! Мы все, так или иначе, связаны со смертью. Смертью человека, а не козявки какой. Мы постоянно соприкасаемся с самой большой тайной на земле – великой тайной смерти. И пусть мы не знаем отгадки – мы постоянно спрашиваем себя, а что же ждёт нас  за последней чертой?…
--Честно говоря,  – сказал Поручик, – я ничего не спрашиваю и, вообще, стараюсь не думать об этом. Просто  трезво смотрю на вещи. И тайны тут никакой не вижу. Помер Максим – и хер с ним.
-- А я часто думаю, – неожиданно поддержал Валеру Толик.
--И я, -- признался Бункер. -- Нельзя сказать, что я люблю вскрывать трупы, но ощущения – действительно, специфические. Бродяга прав, словно, ты -- на пороге какой-то страшно важной тайны. И после тоже: чувство такое, что очистился от чего-то.
-- Просто смерть расставляет всё на свои места, — самоуверенно заявил Бродяга. -- Тебя не злят больше ни людская подлость, ни людская глупость. Ты понимаешь, что все мы здесь --временные гости и жаль тратить время на такую ерунду, как ссоры и обиды…
-- Ну, не знаю, – сказал Поручик.--  Я конечно, трупы не вскрываю, а только ношу… И восторга от этого вовсе не испытываю.
-- Мы все связаны со смертью… -- снова сказал Валера. -- От этого никуда не денешься. Смерть -- наше ремесло.
 И действительно, сам он работал в тканевой лаборатории, которая забирала трупный материал, как то: кости, хрящи, кровь, кожу. Поручик работал в так называемой зондер команде. По долгу службы собирал трупы по городу со всевозможный происшествий и просто домашние скоропосты  (скоропостижно скончавшиеся). Чтобы потом доставить их в морг судебки (судмедэкспертизы). А Бункер санитарил в той же судебке. Толян работал в реанимации, и ему тоже смерть была известна не из красивой книжки.
--Танатос по латыни -- бог смерти. Мы ему, как бы, служим. Следовательно,  мы – танатонавты. Отныне  мы будем называться танатонавты! -- объявил Валерка.-- И вообще,  чувствую себя обкраденным и подвергшимся жестокой дискриминации негром. Требую  учреждения профессионального праздника и официального выходного! А так же -- церемонию посвящения. Даже у медсестёр есть ритуал.  Нет, правда! Очень скучно мы живём, – добавил Валера. Это означало, что у него есть какая-то идея. То, что станет весело, идея гарантии не давала. Но скучать уже точно, не придётся.
-- Какие будут предложения по церемонии посвящения?-- спросил Бродяга. -- Мне помнится, в первый день дали зашивать без перчаток водолаза лежалого (водолаз – утопленник, как правило, -- раздутый и очень вонючий). Но, как говорится, для моряка это-- пыль…
--  А пусть новенький съесть сто грамм ливеру или мозга от свежачка! – предложил Толик.
-- Мы ж не на каннибала экзамен сдаём,  – резонно возразил Бункер. -- И вообще, сюда приходят люди, изначально не брезгливые и без комплексов. Так что это всё -- фигня.
-- А если бы ты подойдёшь к трупу, а он зашевелится – вздрогнешь? -- спросил Валера.
-- Да ты чё? Любой вздрогнет, — ответил Бункер. -- И потом ещё года два вздрагивать будет и перед каждым вскрытием жмура молотком по голове бить. Ну, на всякий пожарный…
-- Значит, так. Вот, собственно -- идея.  Кто-то должен прикинуться трупом, а в нужный момент как бы ожить. Ну, там вдруг, открыть сонные глазки и невинным голосом спросить «Как пройти в библиотеку?»  или, к примеру, — «Хлопчик, белые в городе есть?»
-- Отлично, — обрадовался Толик.-- Это то, что надо!
Неизвестно, претворили бы друзья свои замыслы в жизнь, но за неимением кандидата,  идея забылась и осталась нереализованной. До поры, до времени… Ибо, как известно, любая мысль или идея рано или поздно материализуется, так или иначе…

И действительно, месяца через три-четыре Бункер пожаловался друзьям:
-- Хлопцы, меня с работы выживают.
-- Как это? – воскликнул Толян
-- Элементарно! – ответил Витя.--  Берут человечка и дают ему полставки. А у меня, соответственно, -- забирают. И хоть я на хорошем счету, человечек этот -- приятель Жукова. Тот  хоть не начальник, но реально основной. Как скажет – так и будет. Так вот, Жук и этот, новенький,  вместе на охоту ходят. То есть, у меня с ним -- разные весовые категории. С такой протекцией этот охотник за скальпами выдавит меня с любимой работы, как гуталин из тюбика.
-- Надо ему как то намекнуть, что место это -- гиблое, как старинный замок в Англии.… Ну, скажем, приведения там всякие, – предложил Толян.
-- Какие, на фиг, приведения? – воскликнул Бункер.--  Да он с Жуковым бухал в нашем замке раз сто. Я, кстати, сам с ним выпивал. Он, как бы, нормальный мужик. Да только теперь мы конкуренты и чуть ли не враги.
-- И вообще, у студента хлеб отбивать негоже. Это всё равно, как слепого нищего ограбить… – подлил масла в огонь Гербарий.Однако, нормальной, рабочей идеи по-прежнему не было.
-- Накорми его печёнкой и, когда съест, объяви, что от свежачка, — предложил  коварный Гербарий.
-- Не… за это можно отгрести по полной программе, — возразил Поручик.
-- А давай этому охотнику за скальпами подложим живого человечка, как в церемонии посвящения, помните... – сказал Толян.
-- Возьмите меня на главную роль, — тут же взмолился Гербарий. -- Так безопасней будет. Вас всех в судебке знают. А я -- человек со стороны, дам гастроль и навсегда покину большую сцену. 
И хотя Гера был человеком не особо надежным, но в артистизме и находчивости ему не откажешь.
-- Но смотри мне, чтоб без фокусов -- дело не шуточное. Если что, я лично буду твой вопрос решать, понял? – предупредил Поручик и строго посмотрел на Гербария.
Операция получила кодовое название «Живой труп». Валера нарисовал начинающему артисту натуральный фингал в поллица, запёкшуюся кровь, вытекающую из носа и уголков рта, и взлохматил аккуратно причёсанную голову. Сбоку на шее он старательно вывел тушью воровскую наколку:«Не верь, не бойся, не проси!». Получилось очень натурально. Хотел написать на веках: «Не будить!» Но Поручик сказал – перебор, и, несмотря на слёзные уговоры Гербария, не дал сделать столь желанную надпись.
Бункер отработал воскреботу (ночь -- с субботы на воскресенье), сдал смену охотнику за скальпами и уехал в общагу, как говорится, от греха подальше.  А Бродяга с Поручиком взяли дипломат вина и расположились на травке неподалёку от здания судмедэкспертизы. Хлопцы настроились ждать, по крайней мере, до вечера. Охотник  же не обязан в секционный зал идти с самого начала дежурства. И подстраховать надо. Мало ли что случится? Мужик сдуру и вдарить  может. Или вовсе не зайдёт в секционку (секционный зал). Тогда нужно как-то выводить Гербария. Не лежать же ему там до следующего утра. Короче, ситуация -- не простая и, главное, -- совершенно непредсказуемая. Однако, друзья были уверены в себе и в благополучном исходе дела. Они не спеша пили вино, курили и говорили на совершенно отвлечённые темы.
А тем временем Охотник, пролистав вчерашние газеты, доставшиеся по наследству от Бункера, заскучал. Он уже покурил, попил чаю, снова покурил. Часы -- словно пошли в обратную сторону. От скуки и отчаяния новый работник решил пройтись по судебке и. наконец, добрёл до секционного зала. Заботливые друзья настелили халатов, чтоб Гербарий не мёрз на холодном металлическом столе, и он, устав ждать, мирно заснул. Рядом с ним, на соседних  столах, лежало ещё два трупа, которые в отличие от трупа-самозванца спали натуральным вечным сном.   Новенький санитар был не из робкого десятка. Опять же -- охотник.  Тем не менее, находясь в непосредственной близости с настоящими человеческими трупами, всё же проникся торжественностью момента. Шаги его стали медленными, движения -- размеренными. Он поравнялся с Гербарием и, поражённый юностью трупа, воскликнул:
-- О, господи! Что ж это такое… Пацан ещё совсем.
Тут Гера проснулся и, позабыв, где он находится, открыл ясны очи и приподнял голову. На него смотрели полные ужаса широко раскрытые глаза незнакомого мужика. Гербарий моментально всё вспомнил и сразу же вошёл в роль. Он сделал хищное лицо и заорал на всю судебку дурным голосом:
-- А-а-а!… Крови! Трубы горят! Налейте крови!
Охотник  почувствовал лёгкое головокружение и упал на прохладный кафель. При этом глухо стукнул головой сначала об угол металлического стола, а затем -- об пол. Тело его обмякло и замерло в странной и неудобной для отдыха позе.  Гербарий, убедившись, что конкурент вышел из игры, спрыгнул со стола и бесшумно выскользнул из судебки.
Раздуваясь от гордости, он подошёл к друзьям и по-военному чётко отрапортовал:
-- Противник полностью деморализован, находится в бессознательном состоянии под столом. Я, между прочим, тоже нуждаюсь в срочной антистрессовой терапии.
Валера тут же протянул ему початую бутылку плодово-ягодной гадости. Гербарий, запрокинув голову, выпил её не останавливаясь, вытер губы и не спеша поведал друзьям, как профессионально напугал охотника за скальпами. При этом, как обычно,  добавил подробности, которые в действительности не имели места быть.
-- А если он голову ушиб и помер? -- вдруг забеспокоился ответственный Поручик.
-- Нечего на студенческий хлеб заглядываться! – мстительно заметил Гербарий. -- Что мне теперь, пойти и спросить, как его самочувствие?
Подождали с полчаса, и Бродяга сказал:
-- И всё-таки, надо идти. Прикинусь  дураком, вроде, Витьку ищу... -- Вернулся минут через пять и объявил:
-- Всё нормально. Живой. Сидит на крыльце, курит одну за одной – а внутрь зайти боится. Просит, за ради бога, съездить за Бункером в общагу, чтоб тот заменил его. Езжайте, хлопцы, вино оставьте – я ему скормлю  в виде моральной компенсации. Тем более, что чирик он дал -- на «мотор» и водку …
После этого случая Гербария в узких кругах называли Кадавр (труп, лат.), чем он несказанно гордился. При этом  артист-самородок, как натуральный вампир, морщил вернюю губу, хищно обнажая зубы, и с придыханием говорил: «I drink you blood, I eat you skin!»
А с охотником ребята потом подружились. Действительно, Бункер был прав – нормальный мужик, только трупов чего-то боится…

Кино и немец

Как-то вечером Бродяга стремительно влетел в отделение, заставил  Катю бросить все дела и сообщил зловещим шёпотом:
-- Катюха, дело есть. Я вчера в одну компаху попал. Иностранные студенты из политеха. Познакомился с натуральным фрицем. Мужик  сильно  хочет снять жуткий фильмец про морг. А бабла у него -- не меряно, сам видел. Грех упустить такой случай. Кстати, прилично говорит по-русски, а понимает и вовсе хорошо.
-- Ну, у меня же реанимация. Последняя станция, как говорится, – однако не морг. Бункер в судебке работает – к нему иди.
-- Так то оно так… Но я тут сюжет классный придумал, слушай сюда. Снимем посвящение в медсёстры. Помнишь, как здорово с Клавкой получилось. Как молодая красивая девушка…
-- Или женщина, – кокетливо подсказала Катя.-- А можно я в кино снимусь?
-- Не знаю. Рано говорить. Короче снимаем ритуал посвящения и обмывку. Документальное кино. Эксклюзив для настоящих ценителей искусства.
-- Погоди, погоди… Валер, а почему он официально разрешение не просит?—поинтересовалась Катя.
-- Так он не настоящий режиссер. Так сказать, просто любитель острых ощущений и приключений на maximus gluteus—объяснил Бродяга (maximus gluteus— большая ягодичная мышц,здесь – задница, лат).
-- Может, он -- ненормальный?—насторожилась Катюха.
-- Может, он и полный идиот, да только деньги -- хорошие.
-- Надо подумать, – Катя явно колебалась.
-- Десять твоих месячных зарплат! Не фиг думать.
 Видно было что, медсестричка больше, чем на десять рублей, не рассчитывала. Поэтому стала медленно оседать на стул. Однако,  прежде, чем её попка коснулась сидения, девушка осознала важность момента и  тут же перешла к делу:
-- Когда съёмки?
--Ну, вот жмур зачехлится, и сразу съёмки.-- Катя вскочила как ошпаренная.
-- Э-э! -- воскликнул Валерка.-- Ты куда? Не торопи события, дай больному умереть естественной смертью. Во-вторых, я ещё не до конца сюжет продумал.
-- Так думай быстрей, чего дурака валять. А то твой некрофил себе другую киностудию найдёт, —озабоченно сказала Катя. Её охватил азартный дух, так хорошо знакомый охотникам, рыбакам и авантюристам.
Немца звали Якоб Гросс. Валера называл его уважительно Герр Гросс, а иногда по- русски – Яша, или просто Большой Хер. Немец был парень с юмором и не обижался.
Как назло, на Катюхином дежурстве умирать никто не хотел. Ребята не спали третью ночь. Наконец, Бродяга не выдержал:
-- Да пошёл он на фиг, этот Большой Хер—труп ему, видите ли, нужен. Будем изыскивать собственные резервы. Я своего кадавра приглашу.
 Катя удивлённо и вопросительно посмотрела на друга.
-- Да есть тут один артист, —сказал Валера.  --У него творческое амплуа – живой труп. Звать -- Гербарий, ты его не знаешь. Он будет жутко рад принять участие в нашей местечковой самодеятельности. Любитель почудить, каких мало….
-- Здорово, Кадавр! -- сказал Валера и оттеснил Гербария от кучки курильщиков.
Артист осклабился не хуже профессионального вампира и зловеще, словно пароль, просипел:
--I drink your blood, I eat your skin!
-- Не надо пить моей крови, я чеснок ел, – миролюбиво пошутил Валера.-- Большая сцена вновь зовёт тебя. --  И немедленно ввёл Гербария в курс дела:
-- Короче, ты только лежишь, словно мёртвый. Герр Гросс ни в коем случае не должен заподозрить, что ты жив. Потом тебя переложат с каталки на стол. И всё. Роль – эпизодическая, и на этом твоё выступление заканчивается.  Дальше -- посвящение в медсёстры, трупы в нём не участвуют. Идёт?
-- А зачем это?—полюбопытствовал Гербарий.
-- Все вопросы потом. Если пройдёт гладко-- получишь Оскара.
Гербарий действительно был артист по жизни  и согласился без лишних вопросов и предварительных условий.
-- Снимаем без репетиций! Времени в обрез! – объявил Бродяга. -- А то ещё выйдет какой-нибудь Айболит покурить – вопросы идиотские начнёт задавать...
Сюжет был не мудрёный. Но Большой Хер остался доволен. Стояла глухая октябрьская ночь. Пока Валерка гримировал Гербария, начал накрапывать мелкий противный дождик.  Осеннее небо стало ниже и потихоньку давило на психику. Месяц время от времени выглядывал из-за туч и равнодушно лил свой холодный алюминиевый свет на пустой больничный двор.
-- Погода шепчет – займи да выпей! -- Подумал  Валера и крикнул: – «Яша  – мотор!»
Однако с первого раза снять не удалось. Девчата добросовестно  раз пять гоняли туда-сюда каталку с трупом, а  Якоб всё искал  нужный ракурс. Надо отдать должное—девчата  старались, как могли, как говорится, работали  не за страх, а за совесть. Вдруг грянул гром и началась настоящая буря. Катюха раскрыла приготовленные на всякий случай зонты. Валера тоже держал зонтик над Якобом, и тот непрерывно снимал. Каталка, освещаемая яркими вспышками молний, медленно продвигалась вперёд. Девушкам было тяжело держать вырывающиеся зонты и одновременно толкать старую и облезлую каталку. Все колёса у неё были разновеликие, а одно не вращалось вовсе.  В конце концов, Катька незаметно вставила зонт в руку Гербарию, и дело пошло веселей. Сам Гера профессионально лежал в луже ледяной воды и мужественно играл уже привычную для него роль трупа. Грим тёк по его лицу, оставляя грязные, негигиеничные потёки. Из молодого симпатичного скоропоста, он превратился в бомжеватого и неприятного типа, который ночует, где придётся. Херр Гросс тем временем вырвался вперёд и снял лица девчат  крупным планом. Наконец, добрались до морга, перекинули Гербария на стол, и Клавка благополучно закатила Катьку назад в отделение. Потом Якоб снимал  празднование  посвящения. Но вскоре выключил камеру, и вот тут-то начался настоящий праздник. Ребята веселились, искренне радуясь творческому успеху. Снимать кино оказалось ужасно интересно. Было бесконечно жаль, что съёмки закончились так быстро. Следует признать, фильм вышел короткий, но действительно зрелищный. Новорожденная съёмочная группа искренне считала, что может конкурировать с Голливудом или, на худой конец, с «Мосфильмом».
Когда веселье было в самом разгаре, Валерка отозвал подружку и серьёзно сказал:
-- Катюха, я тут обмозговал – плёнка не должна уйти за бугор. Может, Яшку на границе тормознут. Или вообще по телику на весь мир крутить начнут, мы ж там, можно сказать, -- не в лучшем виде. Империалисты могут не понять нашего местного колорита. Но империалисты, чёрт с ними – пусть клевещут. А нам тут могут пришить, всё что хочешь – от мелкого мошенничества до глумления над живым трупом.
--Что же делать, а мы же так старались…-- огорчилась подружка. -- И что теперь, сказать: мы передумали?
-- Значит, так, Мы его маленько напоим, и я потихоньку вытащу кассетку.-- На том и порешили.
Якоб, действительно, скоро запьянел, болтал какую-то ерунду и время от времени кричал «trinken zusammen», но кинокамеру держал мёртвой хваткой, словно бульдог любимую косточку. (Тринкен цузамен—выпьем вместе, нем.)
-- Блин, что же делать? – думал Бродяга. Он  вышел на улицу. Дождь отрезвляющее хлестал по лицу.  Валера стоял, пока не замёрз окончательно. Но решение всё-таки нашёл. «Нужен ещё один артист!»  – сказал он вслух и побежал звонить в общагу.
-- Баба Роза, это Валера, ну Бродяга. Да я понимаю, что два часа ночи… Я знаю, что ненормальный… В ваших руках -- моя судьба. Позовите Толяна из 141 -ой. Я знаю, что это пятый этаж… Я знаю, что у вас воспаление седалищного нерва, тромбофлебит и скачет давление…  Но вы -- моя последняя надежда…
Ровно через тридцать пять минут Валера с облегчением услышал звук подъезжающего такси. Дверь отворилась, и Толян, в чёрном костюме-тройке, в белой рубашке под галстуком, чеканя шаг, вошёл в отделение. Лицо его было невозмутимо, как у Штирлица в печально известной ставке Гитлера. Смерив всех холодным взглядом, Толян безошибочно вычислил немца и направился к нему.
-- Старший лейтенант КГБ Василий Тёркин, — официальным голосом сказал он.  Девушки захихикали. «Вот юморист!» – разозлился Валера.  Сейчас Герр Гросс догадается, что это за Василий. Но Толян был спокоен и важно показал свой красный комсомольский билет. Херр Гросс сличил фотку с физиономией Толика и стал дрожать мелкой противной дрожью.
-- Поступили сведения о грубом нарушении советских законов, самых гуманных законов в мире, – начал своё предварительное обвинение Толик.-- Снимать фильмы на территории больницы категорически воспрещается. Это государственная тайна. Пройдёмте со мной, гражданин турист. Только  без паники, попрошу соблюдать спокойствие. Если всё будет хорошо-- вас отпустят.
Что случится, если не всё будет хорошо, Толян умышленно не сказал. Более того, он не объяснил, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Очевидно, западная пропаганда поработала на славу. Якоб сказал три раза -- scheisse (дерьмо), и четыре – donner Wetter (чёрт подери!),побледнел и стал беспомощно озираться по сторонам. Однако, с места не сдвинулся даже на сантиметр. Он хотел закричать: «Вы не имеете права!», и уже открыл рот, но вместо этого жалостливо воскликнул:
--Я ни в чём не финофат. Фалера, скажи ему -- я ни ф чём ни финофат. Поферте, я ни ф чём не финофат.
-- Верю, — грустно сказал добрый старший лейтенант. --И даже сочувствую.  Но работа есть работа.-- Потом  тяжело вздохнул и добавил: --Я вынужден конфисковать вашу камеру как вещественно доказательство.
 Но Херр Гросс неожиданно  вцепился в неё двумя руками, как Карабас Барабас в  золотой ключик. Тогда Василий Тёркин ловким движением нажал кнопочку и выхватил кассету. И прежде чем турист успел сообразить, что происходит, Толик раздробил её каблуком на мелкие кусочки. Валера неподдельно убивался и горестно запричитал:
-- Что вы делаете, это же вандализм! Это всё равно, что сжечь раритетные киноплёнки с речью Ленина на первом съезде РСДРП. К сведению любознательного читателя, заседания съезда не снимались на плёнку вообще. И в целях конспирации даже не вёлся протокол. Ленин, как известно, в работе этого съезда не участвовал, и только  мыслями и чувствами был в Минске. Однако присутствующие, да и сам Бродяга, не знали этих шокирующих подробностей, а волшебные слова «РСДРП», «Ленин» и «вандализм» произвели свой гипнотический эффект. Напряжение спало, и Катюха тут же поднесла дорогому гостю и туристу по сто грамм неразведённого спирта. Они молча выпили, и молодой кэгэбист ушёл, по-английски не прощаясь. При этом он незаметно взял трёшку у Валеры на такси.
Хер Гросс пребывал в состоянии алкогольного опьянения, отягощённого тяжёлым стрессом, который вызвали потеря шедевра киноискусства и угрозы возмездия со стороны строгого пролетарского режима. Он вышел на двор больницы. Дождь кончился. Воздух был влажен, свеж и отрезвляющ.  Якоб огляделся и побрел, куда глаза глядят. В памяти вдруг всплыло зловещее напутствие бабушки Марты никогда не иметь дело с этими русскими. Он шёл и думал, и чем больше размышлял, тем более странным показалось ему и внезапное появление лейтенанта, и быстрое его исчезновение. «Обули,» – наконец, догадался он. Якоб закурил, проверил кошелёк. На месте. Он вспомнил местную телепередачу «Советский Союз глазами зарубежных гостей».
«Кого они обманывают – себя или нас? Советский Союз -- империя зла, — вспомнилось ему. -- Ой, как верно сказал старина Рейган. Золотые слова».
Вдруг он услышал за собой быстрые шаги. Оглянулся и замер от удивления – это был Валера.
-- Ну что ещё… -- устало спросил Якоб. Бродяга протянул конверт с деньгами и сказал:
-- Сотни не хватает. Ребятам отдал – за труды. Ты уж не обессудь, -- и прежде, чем Херр Гросс успел что-либо спросить, исчез в темноте…
Светало… Якоб шёл по утреннему Минску и плакал. Не от горя, что пропал фильм. В конце концов, так, забава -- от нечего делать… И даже не от радости, что деньги вернулись. Для него это -- не деньги. Якоб плакал от отчаяния. Он  запутался окончательно и бесповоротно. И самое ужасное, осознал с предельной ясностью – никогда не понять ему эту  страну…  Самое обидное, что ему здесь многое нравилось… Может быть, это от того, что он общается со студентами… Но всё так легко, просто и весело… Якоб и фильм этот решил снять только чтобы как-то влиться в этот безудержный и непредсказуемый поток веселья… Он шёл, медленно приходя в себя. И наконец, принял окончательное решение: «Надо говорить с Фалера. Я иметь право задать вопросы и получить ответы. В конце концов, за спрос не бьют по нос!»
Через пару дней, полностью успокоившись, он нашёл Валерку и пригласил в «Потсдам». Бродяга сильно удивился, но от таких приглашений отказываться не привык.
И вот они сидят и молча выпивают. Валера чувствует себя виноватым. Больше того, ему совершенно не понятна цель неожиданной встречи. Но вопросов не задаёт. Старается делать вид, что ничего не случилось. Наконец Якоб сказал:
-- Фалера, я тебя позвал не для того, чтобы фыяснять отношений. Я просто хотеть понять, что произошло, зачем этот цирк? Если ты хотел меня обмануть, зачем отдал деньги?  Если не хотел обмануть, зачем ломать кассета? Где логика?
Валера облегчённо вздохнул. Ещё одна попытка разгадать русскую душу, подумал он. а если быть точным – душу еврея из Белоруссии.
-- Ты обречён, Якоб. Тебе никогда этого не понять. Потому что ты живёшь в соответствии с логикой. И наверное, это правильно. А мы живём чувствами. Но не потому, что осознанно выбрали такой путь. Просто, не умеем иначе. Мы искренне стараемся думать и поступать логически… -- не получается. Наша непредсказуемость, не следствие коварного замысла, просто -- эмоциональная неустойчивость. Разгильдяйство. Наше поведение -- непредсказуемо для нас не меньше, чем для тебя… Понимаешь?
Якоб отрицательно покачал головой. Помолчал…
-- Но ведь это же глупо…-- наконец, сказал он. Валера вздохнул:
-- Разумеется… Но мы же не нарочно…-- Якоб засмеялся.
-- А ты знаешь, я вот сейчас подумал…-- сказал Валера. -- Помнишь, ты сказал, что хочешь бросить курить? И не можешь? То есть, логика говорит – бросай. А чувства – хочу курить. В итоге получается: ты сам себе не хозяин. Понимаешь? А у нас то же самое происходит  со всем остальным – мы искренне строим планы, надеемся, что всё срастётся, и потом сами же всё рушим…
Бродяга налил коньяку. Выпили. И Якоб вздохнул и сказал:
-- И всё равно… Мне здесь нравится…
 Валерка хотел было популярно объяснить:  приехать туристом имея толстый кошелёк – это одно, а жить здесь постоянно на одну зарплату – совершенно другое.  Но решил не портить вечер и сказал просто:
-- Ну что ж, Яша, я рад за тебя…

Ночной визит, труп и гитара

Бродяга и Толян вышли из ресторана и, не спеша, гуляли по вечернему Минску. Стоял месяц май, настроение было лирическое, слегка возвышенное. В виду того, что финансовое обеспечение было недостаточно, ребята остались трезвые до неприличия.  В общагу ехать не хотелось, а идти без денег особо некуда. Тут Валера вспомнил про Витю Бункера.
-- Витёк -- серьёзный мужик. У него всегда есть огненная вода, – уважительно заметил Бродяга и тут же позвонил другу. И действительно, Бункер гостеприимно предложил приехать и распить бутылочку беленькой. Друзья ввалились в морг и, стараясь рассмешить  хозяина, весело запели старую студенческую песню:

Том - патологоанатом,
Он берет работу на дом
И у Тома потому
Многолюдно на дому…

Бункер брезгливо поморщился, однако ничего не сказал.
Всё шло по стандартному сценарию, выпили, только начали общаться, как позвонила подружка Вити  -- Катька, и он завис на телефоне. Бродяга сначала заскучал, а потом и говорит:
--Давай одного жмура спрячем. Ну так, для смеху…
Толян сразу воодушевился и ответил без паузы:
-- Давай, а куда?
-- Да хоть в комнату врача, – ответил Валера.
Хотя ребята выбрали самый маленький труп, всё равно намучились, как положено. Чудом  успели затащить  негнущегося мужичка в кабинет и тут же, бегом, вернулись в комнату. Только сели -- заявился Витя. Счастливый, сияющий, как восходящее солнце. Ясное дело-- с любимой общался.
-- Вот тут Толян интересуется производственным процессом, – как бы невзначай сообщил Бродяга. -- Сделай обзорную эксурсию, будь ласков…
Бункер пожал плечами, дескать, что там смотреть, но встал и широким жестом предложил следовать за ним. В секционке (секционный зал) на столах мирно лежало четыре трупа. Витя окинул взглядом помещение и глубоко задумался. Медленно пересчитал трупы ещё раз. Слева направо, затем -- справа налево. Потом стал в угол зала так, чтобы все трупы попали в поле зрения одновременно. Их по-прежнему было четверо. Бункер ничем не выдал замешательства, сделал вид, что всё в порядке, и быстрым шагом направился к входной двери морга. Она была заперта на задвижку изнутри. Витя снова  задумался. От напряжения у него выступили мелкие капельки пота на лбу.
Вдруг ему показалось, что трупов и раньше было четыре. Он почти убедил себя, как вдруг вспомнил, что пятый он получил в начале смены. Молодой мужичок лет тридцати. … Скоропост, сказал судмедэксперт.
Витя медленно пошёл в свою комнату. Следом за ним, давясь от смеха, шли верные друзья.
--Что же ты ничего не рассказал, не объяснил, не  просветил…  – как бы не о чём не догадываясь слегка удивлённым голосом спросил Валера. 
-- Сам расскажи, не хуже меня знаешь, – огрызнулся Бункер и направился в холодильник. Как я мог перенести его и забыть об этом, в отчаянии думал он. Да не перевозил я его! Так куда же он мог деться? Витя и пьяным то не был, а тут и вовсе протрезвел. Трупа в холодильнике, естественно, не оказалось. В сильной растерянности Бункер вернулся в секционку. Тут его ждал сюрприз – трупов снова было пять. С одной стороны, Витя обрадовался – нашлась пропажа. С другой, ему вдруг стало страшно. Неужели, сошёл с ума? Витя запер на всякий случай секционный зал и вернулся в комнату.
-- Наливай! – сказал он с порога. Валера налил и, как бы между прочим, сказал. – Тут один мужичок заходил. -- Витя внимательно посмотрел на Валерку. Тот невозмутимо продолжил: -- Вы что, сторожа взяли? Бухой в мат. Что-то промычал и ушёл куда-то… -- Бункер выпил и сел мимо стула. Валера с Толиком едва успели его подхватить.
-- Труп жив! – вдруг воскликнул Бункер. Теперь всё стало на свои места. Витя понял, что не сошёл с ума. Просто судмедэксперт ошибся… Странно конечно, очень странно – но бывает… Короче, жмур ожил и решил ознакомиться  с незнакомой обстановкой. Встал себе и гуляет по моргу, как  ребёнок в гастрономе, что мамку потерял.  Бункер вскочил и помчался в  секционку:
-- Может, расскажем ему, покаемся? – прошептал Толян. Валера пожал плечами и сказал:
-- А кто расскажет, ты что ли?
-- Не-а… я боюсь… он сейчас в таком состоянии --зарезать может, —с тревогой в голосе ответил Толик.
-- Надо срочно что-то делать, —сказал Валера и друзья поспешили в секционный зал.
Неприятная картина открылась их взору. Бункер будил труп и угрожал ему, что если тот не встанет, то обольёт его холодной водой из шланга. Время от времени со словами «Вставай, сука!» он давал ему настоящие тяжёлые оплеухи.
Валера вздохнул и сказал:
-- Хлопец мозгами тронулся. Меня мучают остатки совести. -- Он взял с полки чистый халат, постелил на пол и стал на колени. Толян, не особо понимая, в чём дело последовал его примеру.
-- Витя, родимый ты наш, прости грешных! -- запричитал Бродяга.-- Бес попутал! Истинно говорю тебе, бес попутал.
 Витя медленно перевёл взгляд и видно было, что  в голове его идут серьёзные мыслительные процессы.
-- В чём дело? – наконец спросил он.
-- Да мы это… пошутили…-- добродушно, как будто речь шла о спрятанном надкусанном коржике с маком, сообщил Бродяга.
-- Как пошутили?…-- от возмущения голос у Вити слегка дрожал.
-- Ну, в общем, не буди его больше… Он правда умер…-- сказал Толик.
-- Вот суки! -- зло сказал Бункер и, не оборачиваясь, вышел. Ребята вскочили и побежали за ним.
-- Ты что обиделся? – спросил Валера, стараясь рассмешить друга.
-- Нет, блин, я жутко благодарен! -- раздражённо, но всё-таки сдержанно ответил Бункер.
-- Ты хоть поругайся, покричи, что ли, тебе легче станет… -- уговаривал Толик. Ребята не знали, как загладить свою вину или хотя бы утешить друга.

-- Что делать, бывает, Витёк,  и хуже…--  наконец сказал Бродяга. –Толян, расскажи ему за гитару.
-- Ай, оставь, мне больно об этом даже думать, не то что говорить… -- возмущённо замахал руками Толик.
-- Да, правда, а где твоя гитара? -- спросил Бункер, искренне стараясь забыть о блуждающем трупе. Он вдруг отчётливо вспомнил, что Толян всегда неразлучен с гитарой, а последние полгода он её просто не видел.
-- Рассказывай, рассказывай, глядишь, и Витьке полегчает… Чтоб он не чувствовал себя одиноким в своём горе, -- сказал Валера и разлил остатки водки в по рюмкам.  Толян выпил, тяжело вздохнул и начал:
-- Приходит как-то Бродяга с Поручиком и говорит: «Дай нам, пожалуйста, гитару. Мы в гости идём, намечается большая культурная программа. И самодеятельность, в том числе». Я говорю: «Возьмите меня в собой». А он: «На эти гастроли мы приглашены только вдвоём, персонально». Ну, что делать—друзья же… И боязно за гитару, и отказать неудобно. Короче, на следующий день, ближе  к вечеру заявляется Валера один, весь в саже, чумазый, как трубочист, не пьяный, а шатает его. И глаза такие… дурные… Ну, как бы, не в себе. Я к нему:
-- Что случилось, что стряслось?--  А он молчит только смотрит, как идиот. Потом говорит
-- Пожар был… Большой пожар…-- Тут до меня дошло я и говорю:
-- А где Поручик?
-- Сгорел наш Поручик.
Ну ты ж знаешь, мы столько лет дружим. Он мне, как старший брат. Я кричу:
-- Как сгорел?…
А Валерка говорит:
-- А гитара твоя импортная…
-- Что с Поручиком? – снова кричу.
-- А гитара твоя концертная…
--Да хер с ней, с гитарой, -- ору и уже сам дурею…
 Тут Валеру словно подменили как гаркнет весёлым голосом:
-- Поручик, заходи!
Заваливает эта скотина. И Валера объявляет:
--Не переживай ты так. Толян сам только сейчас сказал: «Хер с ней, с гитарой!»
Поручик говорит: «Да слышал, не глухой. Бродяга, я твой должник – в «Потсдам» поехали!». Я долго обижался… Я и сейчас, можно сказать, сильно обижаюсь!
--Да-а… Валера… -- сказал Бункер. С тобой не пропадешь, но дерьма хлебнёшь. – А что с гитарой то?
-- А ничего… -- ответил Толик. -- Эти гастролёры решили перед девками повыделываться. Стали силами меряться и завалились на гитарку мою бедненькую, такую нежную, такую беззащитную… А ты говоришь -- жмур убежал. Ну хер с ним, одним больше – одним меньше… Я её так любил… У неё звучание было… эх….
-- Да ладно тебе… Сказал же, будет тебе гитара… -- проворчал Валера. -- И вообще, спать пора, третий час уже…
Бункер дал друзьям денег на такси, проводил до двери и вернулся к себе. Но через пару минут встал. Пошёл в секционный зал, пересчитал трупы и -- со спокойным сердцем мгновенно  заснул…



Большая медведица

Поручик сидел за столом и не спеша наводил порядок в своих бумагах. Он основательно и педантично  перебирал и сортировал  всевозможные справки и документы. Раскрывая старую потёртую папку, случайно обронил чёрно-белое фото. Оно  вылетело осенним ностальгическим листом и  плавно спланировало  прямо Бродяге под ноги. Тот, естественно, тут же поднял снимок и с любопытством стал его рассматривать. Фотограф запечатлел худенькую смеющуюся девчонку лет восемнадцати. Симпатичное весёлое лицо смотрело на Валеру. Он вернул фото Поручику. Тот встал, прошёлся по комнате, молча сел на кровать и надолго задумался. Бродяга догадался, что за этой фоткой скрывается какая-то очень не простая и, возможно, печальная история. Однако, ничего не спрашивал. Знал, что друг, если захочет, расскажет сам, а не захочет – клещами из него слова не вытащишь. И Поручик,  немного походив из угла в угол, всё-таки решил приоткрыть тайники души и начал рассказ.
-- Ехал я после года службы в отпуск. Поезд – «Челябинск – Минск». Почти трое суток. Делать абсолютно нечего. Время тянется медленно. Естественно, все попутчики, как бывает в таких случаях, знакомятся. Ну, знаешь, просто от нечего делать. Чтоб ехать веселей было… И оказалась там эта девчонка. Она мне сразу приглянулась.  Поезд себе идёт, мы болтаем. И чем больше мы общаемся, тем больше она мне нравится. К вечеру второго дня мы целовались в тамбуре… Приехали в Минск. Ночь.  Первый автобус на Могилёв – в шесть утра . Она, чисто по-человечески, предложила переночевать… Комнатка на съём -- на Курасовщине. Единственная ночь… Был я у неё первый, она у меня тоже… Уходя, я взял фотку с трюмо. Договорились, что напишу, как только приеду в часть...
-- Ну? – нетерпеливо перебил Бродяга.
-- Ну и всё… Мать постирала записку вместе с гимнастёркой …-- со вздохом ответил Поручик.
-- И что, до сих пор любишь?—удивился Валера.
-- Дело в не в любви… Просто  мы тогда, естественно,  не предохранялись. А вдруг у меня где-то растёт сын или дочь. Понимаешь? А я ничего об этом не знаю… Через год отслужил, приехал в Минск. Чисто визуально дом я помнил… Но она с квартиры съехала… А куда --никто не знает...
-- Фамилию ты, конечно, не помнишь?
-- Конечно… Я ту записку даже прочесть не успел… -- ответил Поручик.
-- Как звать-то принцессу?—не сдавался Валера.
-- Света – сказал Поручик.
--Хорошее имя, главное редкое, – съязвил Бродяга.  Он ходил по комнате, стараясь найти решение.
-- Какие-то особые приметы были? Ну, там шрамы, родимые пятна…-- настаивал Валера. Поручик отрицательно покачал головой.
Бродяга сидел на лекции, но слушать даже не пытался. Мысли его блуждали далеко-далеко. «Где и главное, как искать эту Светку?—думал он. -- Ни одной зацепки». Наконец, Валере надоело ломать голову над задачей со всеми неизвестными. День был жаркий, и он решил после занятий пойти попить пивка. Поручик отказался, и Валера сидел один на Дзержинке,  пил освежающее «жигулёвское» и думал: « А может, поискать просто похожую девушку? Лет пять прошло… Серый уже и не вспомнит точно, да и она возмужала поди… Так что вполне реально подобрать какую-то… Просто для прикола. Может, Поручик хоть развеселится немного. Это ж надо! Не человек, а тайна ходячая. Весь из себя зашифрованный.   Четыре года хлебаем, можно сказать, из одной миски, а он хоть бы словом обмолвился. И если б фотка случайно не засветилась, то и ещё десять лет молчал…Ну, хорошо -- а как искать, хоть  немного похожую на Свету деву?» Валера вышел на Ленинский проспект и стал вглядываться в лица проходящих мимо него девушек в наивной, если не сказать, глупой надежде найти хоть немного напоминающую ту, потерянную…
Люди шли нескончаемым потоком, Валера устал смотреть и в какой-то момент уже хотел махнуть рукой на это изначально обречённое на неудачу дело.  Тут он заметил девушку с пломбиром на палочке, слегка похожую на хохотушку, которую видел на фото. Она была чуть крупнее, вместо длинных волос  -- стрижка, но что-то неуловимое всё-таки присутствовало. Валере порядком надоели все эти подготовительные работы, хотелось быстрее перейти непосредственно к розыгрышу.
-- Эй, красивая! – закричал он на весь проспект. Несколько симпатичных улыбающихся мордашек повернулись на голос. Но девушка, неторопливо поедая пломбир, невозмутимо продолжала свой путь, даже не поглядев в его сторону.
-- Красивая девушка с мороженным на палочке! – громко уточнил Валера. Люди, идущие кругом заулыбались, стали оглядываться, ища взглядом столь востребованную девушку. Та  осмотрелась по сторонам и увидела, что мороженное на палочке имеется только у неё. Были стаканчики, были брикетики, только у одной женщины был такой же пломбир. Но она была явно не красива и девушкой была лет тридцать назад. Наконец, особа с пломбиром заметила молодого энергичного парня, приближающегося к ней, и догадалась, что он кричал именно ей.
--Только вы мне можете помочь! – радостно воскликнул Бродяга, и девушка  с любопытством посмотрела на него. «Мы, явно, не знакомы, – удивлённо подумала она.— Наверно, перепутал с кем-то…»
-- Давайте отойдём в сторонку … У меня друг несколько лет назад потерял адрес своей подруги, —Валера сразу взял быка за рога. -- Он ехал с ней в поезде… Много лет назад. Три дня и три ночи. Её зовут Света, жила она на Казинца. Вот! Вчера я увидел фото, и решил найти её.  А ещё друг мой подозревает, что она забеременела. Я знаю, знаю… в Минске очень много девушек. Более того, возможно, она переехала, скажем, -- в Колодищи. И вот когда я понял, что шансов у меня нет, то решил: хоть друга разыграю. И нам – хорошо, и он -- развеется.
-- Очень оригинальный способ знакомиться, — улыбнулась девушка.
-- Не-а, -- засмеялся Валера, – знакомлюсь я не так. Это действительно, правда. Соглашайся! Тебе это ничего не будет стоить. В знак глубокой благодарности я приглашаю тебя в «Бригантину». Можно до, а  можно после розыгрыша. Ну, соглашайся же…
--Что я должна делать?— после недолгих колебаний спросила девушка.
-- А ничего особенного. Поедем в общагу. Я объявлю твой выход – зайдёшь в комнату. Он не сможет сразу определить подмену. Начнёт расспрашивать. У него должен быть довольно дурацкий вид… Ну я не знаю… Там видно будет…
-- По-моему, дурацкий вид будет у нас с тобой. А ты уверен, что он не разозлится или обидится?—девушка всё ещё сомневалась.
-- А на что обижаться? – искренне удивился Валера. Незнакомка  вздохнула и обречённо сказала:
-- Ну давай хоть разок отрепетируем, что ли…
Поручик отработал вторую ночную смену подряд, поэтому буквально валился с ног. А как только лёг, сон -- улетучился. Прошло не меньше часа, пока Серёга  начал погружаться в долгожданную дрему – и вдруг услышал ликующий зов Бродяги «Поручик!», и в тот же час понял, что поспать ему сегодня не удастся. Валера ворвался в комнату и восторженно воскликнул:
-- Ты, конечно, не поверишь, но в жизнь -- замечательная штука и в ней полным-полно чудес. Только успевай удивляться.
 Поручик приподнялся на локте и вопросительно посмотрел на друга в ожидании объяснений.
-- Я нашёл твою первую любовь, твою Свету! -- С этими словами он распахнул дверь, и на пороге появилась девушка, которая на всякий пожарный случай осторожно улыбалась. Всем своим видом как бы говорила: «Я не совсем понимаю, что я здесь делаю, но зато я очень стараюсь».
Поручик внимательно посмотрел на девушку и холодно сказал:
-- С чего ты взял? Это не она.
-- Как не она? Спроси сам! Ну, скажи ему, Света…
-- Помнишь, мы в поезде ехали… – неуверенно начала девушка. -- Приехали поздно ночью, а автобусы начинают ходить только утром. Зима… Тебе ночевать было негде… «Неубедительно, боже, как не убедительно, – подумал Валера.-- А когда репетировали, очень даже достоверно всё получалось...»
-- Хорошо, -- сказал Поручик. -- Сейчас мы всё проверим. У неё справа между шеей и грудью -- родинки в форме созвездия Большой Медведицы. Точная копия…--  Валера обречённо вздохнул и тут же возмущённо воскликнул:
– Я ж тебя, гада,  спрашивал – какие приметы? Ты мне ничегошеньки не сказал!
-- А я не думал, что ты будешь груди проверять…-- издевательски улыбнулся Поручик.  Валера быстро смирился с поражением и перешёл к выяснению технических деталей провала:
-- А когда ты догадался, что Света не Света?
-- C самого начала. Как только ты сказал её имя.
-- Не понял… – удивился Валера.
-- Просто  я нарочно тебе неверное имя сказал. Её на самом деле Рита зовут. За столько лет я тебя, обормота, достаточно хорошо изучил… Так и знал, что будешь искать, -- с торжествующим видом сказал Поручик открыл, форточку, стал у окна и закурил сигарету.
-- Ты не дал мне никакого шанса! — возмутился Валера.
-- Какой на фиг шанс! – тебе бы только постебаться над другом.
Возразить было нечего.
Девушка,  однако, нисколько не смутилась. Она стояла и загадочно улыбалась, словно легендарная Джоконда, сошедшая со старинного холста.  Потом медленно расстегнула верхние пуговички и отвернула правый борт блузы .
-- Большая медведица… -- изумлённо сказал Валерка.
-- Четыре чёрных и три рыжих… как зачарованный проговорил Поручик.
Толян,  утратив надежду понять что-либо, молча ждал развязки.
-- А ведь её на самом деле Рита зовут, – ошеломлённо проговорил Валера.
-- Рита … -- взволновано воскликнул Поручик, – что ж мы стоим? Проходи, садись, расскажи про себя. -- Спросить сразу про ребёнка он не решился.
-- Всё нормально: заканчиваю ин.яз, ращу сына…
-- Сколько лет сыну? —спросил сдавленным голосом Поручик, в надежде вычислить, его это отпрыск или нет.
-- Я пошутила… -- засмеялась девушка, не упустив шанса лишний раз напрячь старого приятеля. -- И вообще…Никто никому ничего не должен. То, что было – было… Ты ведь даже не узнал меня.  Я, конечно,  ждала письма и всё такое…Но время – лечит всех,  даже тех, кто не хочет лечиться. Просто любопытно было посмотреть на тебя. Такой, знаешь ли, ностальгический звоночек из юности…
-- Может, сходим куда-нибудь… в кино, в кафе… -- предложил Поручик. Света, теперь уже Рита, отрицательно покачала головой.
-- Валера, как насчёт обещанной «Бригантины»? – спросила она и, не дождавшись ответа, вышла из комнаты. Валера посмотрел на Поручика и виновато развёл руками. Тот недоуменно пожал плечами и ничего не сказал. Тогда Валерка схватил куртку и побежал догонять девушку…
А Поручик стоял у окна и молча курил. Находясь в состоянии  полной растерянности, он  смотрел на удаляющиеся фигурки и даже не знал, грустить ему или радоваться.
Валера вернулся поздно. Поручик лежал на кровати, но не спал, видно, ждал друга.
-- Бродяга, у меня  в голове не укладывается, как можно было так просто найти её? – задумчиво спросил он. – Знаешь, сколько я бродил по Курасовщине,  да что там -- по всему Минску в надежде встретить её?… А ты… Раз вышел -- и тут же нашёл. Как будто свидание назначил…
-- Так ты ж не веришь в чудеса…-- просто объяснил Валера.--  Вот они у тебя  и не случаются. Ставлю водку против пива – ты сейчас ищешь какое-нибудь научное, логическое объяснение чуду. Ты только пойми, если есть место логике – чуда нет. С другой стороны – никакой логикой чудо объяснить нельзя. Усёк?
-- Мне этого никогда не понять… -- обречённо сказал Поручик.-- Но пиво ты выиграл…--  Он потушил ночник и стал смотреть в окно. Полная луна щедро лила свой волшебный свет, и Поручик незаметно уснул. Ему снилось, что луна вдруг превращается в лицо какой-то женщины, вдруг он понял, что это лицо Риты и она смеётся, как на фотографии… А он, почему-то, вдруг вернулся в детство. Ему сейчас лет пять от роду, не больше… Он сидит на подоконнике  в старом доме бабушки и дедушки и плачет. А дед спрашивает:
-- Ты чего плачешь, внучек?
Тут Поручик проснулся… Солнце, сменив луну, нагло било в глаза,  и он тут же забыл свой странный сон. Вот  только ощущение лёгкой необъяснимой грусти не покидало парня. Но Серёга спешил на занятия, ему некогда было прислушиваться к своим ощущениям. Да и спрашивается, зачем?


Фима Бумеранг

Все знали, что настоящая фамилия Фимы -- Заславский, однако, упорно звали  Бумерангом, справедливо полагая, что эта фамилия подходит больше. Дело в том, что, подобно древнему австралийскому оружию, Фима постоянно возвращался. То проездной забудет, то деньги, то часы, то ручку. Не говоря о том, что он никогда не был уверен, замкнул дверь или нет. О чём думал Фима, было неизвестно. Парень был классическим образцом рассеянности, и, как следствие, с ним случались всякие невероятные и порою даже неприятные истории.
Вот и сегодня он вышел из комнаты последним и совершенно не помнил, замкнул ли комнату. Фимка, отойдя пару шагов от общаги, вернулся, поднялся на пятый этаж и основательно подёргал ручку двери. Начал спускаться и уже в районе третьего этажа понял, что отчётливо помнит, как вернулся, а вот подёргал он ручку или нет – в памяти не отложилось.
--Тьфу, блин, – привычно проворчал он и начал подыматься по лестнице  снова.
Это был ритуал, который повторялся ежедневно. Однако, если обычно всё заканчивалось извинениями за опоздание, то сейчас дело обстояло гораздо серьёзнее.
Именно сегодня декан организовал тотальную проверку посещаемости с образцово-показательной экзекуцией. Когда Фимка зашёл в аудиторию, то увидел, что около доски с обречённым видом стоят студенты, человек десять, которых угораздило опоздать именно в день визита декана. Они покорно опустили головы и обречённо смотрят в пол, плечи сутуло подняты, словно в ожидании удара. А на трибуне рвал и метал борец за нелепую идею посещаемости. Декан натренированным голосом громко стыдил и клеймил позором бессовестных опоздавших. Лицо его свирепым выражением и хищным взглядом излучало кровожадность и чем-то напоминало морду голодного волка. Быстро сориентировавшись и не дожидаясь персонального приглашения, Фима покорно стал в шеренгу. Раздался дружный смех. Даже декан запнулся и не смог сдержать улыбки.
--Заславский, ты почему опоздал, —он бросил быстрый взгляд на часы, -- на двадцать две минуты? –спросил он строгим голосом и насупил брови.
Фима пожал плечам и искренне сказал:
-- Дверь проверял. Ну… не уверен был, что замкнул. -- Снова все засмеялись.-- У Вас так бывает? – поинтересовался он у декана, и невинные глаза встретились с грозным властным взглядом декана.
-- Иди садись уже, хозяйский глаз,  – отмахнулся декан. То ли, эта беда ему знакома, и если не он лично, то, по крайней мере, жена страдает этой неопасной но утомительной болезнью. Но в глазах его отразилось понимание проблемы. Декан вдруг утратил боевой дух и, хотя следовал запланированному сценарию и произнёс несколько традиционных угроз, но  напряжение спало. Проверка посещаемости утратила свой драматический характер. Более того, приобрела комический оттенок и превратилась в фарс. Не утруждая себя напрасными усилиями придумать что-то новенькое, декан призвал повысить, улучшить и, самое главное, -- доказать делами, а не словами… Что именно доказать, однако, не сказал. Потому что неожиданно что-что  вспомнил, засуетился и сухо попрощавшись, покинул аудиторию. Лектор моментально проснулся и встал на боевой пост. Студенты облегчённо вздохнули и расслабились. Однако, на этом дело для Бумеранга не закончилось. На перерыве к нему подошёл Бродяга и спросил:
-- Хочешь, я тебя вылечу? Ну, ты не будешь больше двери по сто раз дёргать…
-- Хочу… -- неуверенно сказал Бумеранг.-- Видно было, что он колеблется.
-- Это абсолютно безболезненно, —заверил Валера. После этого заявления Фимка слегка напрягся и подумал, что, наверное, зря согласился. Но как говорится, слово-- не воробей. Тем более, Бумеранг знал, что даже если бы отказался, Бродяга всё равно бы сделал то, что задумал. Но Фима знаком с Валерой не первый год и был уверен, что гадости тот не сделает ни при каком раскладе.
-- Вечером жди гостей! -- сказал Бродяга и исчез раньше, чем Фима успел что-либо уточнить. Бумеранг, несмотря на репутацию рассеянного и немного бестолкового парня, имел немало положительных качеств. Так, например, услышав слово «гости», сразу по дороге в  общагу зашёл в гастроном и купил бутылочку «пшеничной». Справедливо полагая, что Валерка тоже не с пустыми руками придёт. «Вот, – удовлетворённо подумал он.-- В принципе, всё готово». Но потом Фиме показалось этого мало, и он решил основательно убрать в комнате. Ну, чтобы не упасть лицом в грязь перед неизвестными гостями в буквальном и переносном смысле. Слава богу, свой первый курс он прожил в одной комнате с Борщом. Это была суровая школа, но она пошла на пользу. Бумеранг тщательно замёл мусор под кровати. Сбросил, не глядя всё, что стояло на столе, в большой целлофановый мешок и запихнул его в шкаф. Слегка открутил сиротливо болтающуюся на потолке лампочку Ильича, электрическая цепь разорвалась, и лампа на щелчки выключателя больше не реагировала. После этого Фима включил ночник, и в комнате стало гораздо уютней. «Меньше света – чище в хате!» —процитировал вслух народную студенческую мудрость. Тут раздался резкий стук, и,  не дожидаясь ответа и широко раскрыв дверь в комнату, вошёл Валера и две не знакомые Фимке симпатичные девушки. «Рита, подруга дней моих суровых, – представил Валера рыжеватую блондинку.--  А это – Зойка,—показал на другую». Обе девушки оказались студентками ин.яза. Когда им нужно было посекретничать, легко переходили на итальянский. Это было непривычно и  жутко прикольно.
-- Думал ли ты когда-то, что будешь спать с иностранкой? – время от времени подкалывал Валера Фимку. Зойка краснела, а Рита – говорила:
-- Ну, хватит уже…
 Но видно было, что ей нравится, если не быть, то хотя бы походить на иностранку.  После первой бутылки, когда девушки пошли проверить работу местной сантехники, Бумеранг не выдержал и прямо спросил.
-- А в чём фишка? Почему ты мне Зою сватаешь?
-- Научный эксперимент! – туманно ответил Бродяга, чем ещё больше запутал Фиму. Но Зоя, действительно, приглянулась парню. И он, подумав «А какая, собственно, разница?», перестал искать потаённые причины Валеркиной заботы и сосредоточился на ухаживаниях за девушкой. Потом Валера с Ритой незаметно и по-английски вышли и не вернулись. Было уже почти двенадцать. Фимины соседи по комнате, старшекурсники, работали в ночную смену, и он сердечно, от всей души, приглашал новую подругу остаться ночевать. При этом он  обещал быть хорошим мальчиком и вести себя прилично. Но Зоя была непреклонна, как Пенелопа. И Бумеранг, тяжело вздохнув, стал собираться, чтобы проводить девушку. Они уже вышли из общаги, как Зоя вдруг поинтересовалась:
– Ты дверь замкнул? -- До того момента, как она спросила, Фимка был твёрдо уверен, что замкнул. Но теперь засомневался. А ещё через минуту уже был уверен, что не замкнул. Они вместе вернулись убедиться, что всё в порядке. Убедились. Замкнуто. Длинный полутёмный коридор был пуст. Незаметно для себя ребята начали целоваться. Потом снова спустились и, уже почти на выходе, Фима внимательно посмотрел на Зою и слегка смущаясь, спросил:
--Скажи, ты думаешь о том же, что и я?
Зоя кивнула с серьёзным, озабоченным видом. Они снова поднялись. И тут Фима предложил:
-- А давай будем изнутри проверять, закрыта дверь или нет. И ходить меньше придётся…
Очевидно, почувствовав необычайную родственность душ, Зоя на этот раз не заставила себя долго уговаривать.  И действительно, разве может быть плохим человеком парень, который так ответственно подходит к закрытию фанерной двери в общаге, где все комнаты открываются практически одним ключом? Как можно не доверять человеку, у которого в голове такие же тараканы, как у тебя?
А уже через полгода Фима пригласил Валеру на свадьбу первым свидетелем.
-- Не вопрос! – с готовностью согласился Бродяга.-- Влюбился, значит, по серьёзному?
Фима улыбнулся и сказал:
-- Есть такое дело. -- Потом помолчал и добавил: -- А ты знаешь, я больше ничего не проверяю, не возвращаюсь. Даже не верится…
-- В этом и состоял мой психологический эксперимент! — радостно воскликнул Валера.-- Я сразу увидел, что вы с ней -- одного поля ягоды. У нее, кстати, кликуха, не хуже твоей-- Ойзабыла. Зойка Ойзабыла.  Думаю, сведу вас вместе, и вы, как в зеркале, увидите сами себя и перестанете дурью маяться.
Фима замялся:
-- Валер, не хочу тебя огорчать, но не в этом дело. Просто она выходит последней. Всегда  напомнит, чтоб я ничего не забыл… Всё закроет, дверь замкнёт. А в случае сомнения -- сама же перепроверит.  Женщина ответственная, я ей доверяю, как себе… Ты не представляешь, как гора с плеч… -- Фима улыбнулся счастливой улыбкой влюблённого идиота. Валера обескуражено стоял и молчал. Наконец сказал:
-- Ну что же, главное результат. По крайней мере, ты больше не мучаешься... Вот только, как Зойке помочь…
Его богатое воображение уже рисовало картину инсценированного ограбления со взломом. Вот Зойка обнаруживает пустую хату, вот -- впадает в шок. После этого прозревает и перестаёт замыкать двери вовсе… Однако, для инсценировки необходимо какое-нибудь имущество, а для взлома – как минимум, квартира. Нереально…— вздохнул Бродяга. Придётся ей жить и мучиться не долеченной в состоянии перманентного страха и напряжения…


Кацо по-итальянски

Как-то раз Бродяга с Поручиком решили пойти в «Журавли» ( ресторан Журавинка). Не потому, что это -- самый любимый ресторан, просто они были в пяти минутах ходьбы от него. Сегодня -- суббота, и если ехать куда-то ещё, то свободных мест уже просто не будет. Ребята скромно заказали бутылку «столичной» и котлеты по-киевски. Сидели, общались и наблюдали за людьми, которые веселились по полной программе. Неожиданно подошла официантка и любезно поинтересовалась, не будут ли молодые люди против, если она подсадит к ним одного человечка. Ребята были не против. Они собирались допить водку и идти танцевать. Через минуту появился и сам человечек. Здоровенный грузин ростом метр девяносто минимум.
-- Здравствуйте, ребята! – вежливо сказал он и представился: – Арсен. Я родом из Грузии.
-- Гамарджоба, генацвале! — сказал Бродяга тоном старого друга из раннего сопливого детства.
Валера знал по пять-десять слов из каждого языка. Он утверждал:  больше и не требуется для того, чтобы два человека могли понять друг друга. Естественно, при условии, что они  действительно хотят этого. Арсен обрадовался и начал оживлённо говорить что-то по-грузински. Однако Бродяга сразу честно признался:
-- Не-е… я так, пару слов знаю… А, на самом деле, грузинским не владею…
Однако, действительно, этих двух слов оказалось достаточно, чтобы сорокалетний грузин проникся симпатией к двум студентам далёкой для него Белоруссии. Он предложил им коньяку, они, естественно, не заставили себя уговаривать. Как известно, самая интересная встреча – это первое знакомство. Человек рассказывает самое захватывающее и важное, что было его жизни. И, что немаловажно, -- всё это слышишь в первый раз и, действительно, любопытно, как будут развиваться события и чем всё закончится. Бродяга рассказал про тканевую лабораторию – эта тема, как правило, пользовалась успехом. Поручик -- про бокс, а грузин – про то, что гвоздики -- это не только бизнес, но и повод уехать из дому. И что у него в Минске есть женщина, чуть ли не жена… Бродяга внимательно слушал и вдруг довольно бестактно спросил:
--Ты вот здесь культурно отдыхаешь, а не боишься, что там твоя благоверная кувыркается как…
Он осекся, потому что Поручик больно стукнул его ботинком по ноге. Однако Арсен не обиделся и объяснил, абсолютно не стесняясь:
-- Понимаешь, если мой жена привязать голый хорошей верёвкой в тёмный лес, и будет идти разбойник, -- он верёвку возьмет, жена – не тронет. -- Ребята засмеялись.
-- Некрасивая, наверно! – осторожно предположил деликатный Поручик. Арсен развёл руками:
— Сам не понимаю, как так получилось: до свадьбы царевна была… а потом раз – лягушка. Но человек хароши… Готовит харашо… мать хароший…
-- Главное, чтоб человек был хороший, – подытожил Поручик. -- За это и выпьем! -- Потом Валера спрашивал, как по-грузински сказать «твоё здоровье» и другие полезные фразы.
-- Давай, кацо, выпьем за дружбу, – предложил Арсен. Выпили, закусили, и тут Бродяга неожиданно вспомнил:
-- А ты знаешь, что по-итальянски кацо значит хер? Только ударение на первом слоге.
-- Не может бить!—горячо воскликнул грузин.
-- Я отвечаю! —авторитетно заметил Валера. -- У меня подружка в инязе учится. У неё второй язык -- итальянский...
-- Всё равно не верю. Пусть она сама скажет! -- Было уже довольно поздно, но Бродяга загорелся, как сухая солома на ветру.
-- Поехали! – решительно сказал он.-- Общага -- на Варварке. На моторе – шесть секунд.
-- Только ты молчи! — сказал подозрительный Арсен.--  Я говорить буду.
Выпили на дорожку и выступили без промедления. Минут через десять Валера, Поручик и Арсен стояли перед вахтёршей бабой Клавой в общаге иняза и путано объясняли цель своего столь позднего визита.
-- Нам только одно итальянское слово спросить,  – клялся Поручик.
-- Да поймите, тёть Клава,  – проникновенно говорил Бродяга,.-- у нас разногласия на лингвистической почве, и только Ритка может их разрешить.
-- Ритка, может, и разрешит, а только я не разрешаю, – строго сказала вахтёрша.-- И вообще, будете шуметь – милицию позову. -- Тут Арсен взял со стола толстый регистрационный журнал и без лишних слов положил туда десять рублей. Поручик с Валерой тут же стали рассматривать настенную газету, радостно сообщающую, что близится 65 годовщина октябрьской социалистической революции, дело Ленина -- живёт и он чудесным образом -- по-прежнему с нами. Баба Клава, затаив дыхание,  проследила  за движением восточного гостя, слегка приоткрыла рот и раскрыла глаза до предельных физиологических размеров. Естественно, перед таким аргументом бабуля устоять не могла. Впрочем, она и не пыталась. Привыкшая к благодарности студентов, выражавшейся в двух формах: «спасибо», а так же «большое спасибо», баба Клава находилась в состоянии лёгкого гипнотического транса. Она обняла журнал двумя руками и прижала его, как родного, к большой и видавшей виды груди. Воспользовавшись замешательством, друзья побежали к лифту, и через мгновенье в пустом холле снова стало тихо, как в мавзолее.
Бродяга постучал, вышла Рита и, увидев весёлую компанию, вопросительно посмотрела на друга. Тот взглядом показал на Арсена.
--Как перевести с итальянского «кацо»? – без предисловий, ничего не объясняя, спросил тот.
Рита  растеряно посмотрела на Валеру, но тот демонстративно отвернулся, бросив её, можно сказать, на произвол судьбы. Видно было, что девушка в замешательстве и к тому же -- сердится. Она быстро метнулась в комнату, схватила ручку и бумагу и крупными печатными буквами, словно на заборе, стала что-то писать.
Валера осторожно подошел и заглянул через плечо, удивляясь, как долго переводит  подружка одно слово. Подтянулся и Поручик. Раскаты хохота, словно первый весенний гром, прокатились по полусонному общежитию.
Арсен взял бумажку в руки и молча перечитал вслух несколько раз.
Сazzo – хер.
Сazzo dicaccare – сраный хер.
Neanche cazzo – ни хера.
Ten'cazzo – хер тебе!


–Ты вииграл, Валера. Едем назад. Девушка дорогая, как вас зовут? Рита, ви не представляете, как ви нам помогли. Разрешите вас пригласить на ужин. Но девушка наотрез отказалась, сославшись на поздний час и трудное домашнее задание. Валера поцеловал Риту в щёчку и пообещал навестить завтра. Друзья удалились, обсуждая непонятную логику языков и народов. Вдруг Арсен резко остановился и спросил:
-- Скажи мине, пожалуйста, Валера, а  родители знают, чему здэсь детей учат?
Студенты засмеялись, и Бродяга объяснил, что это необязательная программа для особо одарённых вундеркиндов…
Убедившись, что парни уехали на лифте, баба Клава на всякий случай огляделась, потом медленно открыла журнал и полюбовалась на красномордый червонец. Она вдруг представила, что если бы каждый день приходил этот грузин… Двадцать пять рабочих дней, мечтательно подумала она. Двести пятьдесят рублей в месяц. Ну, пусть даже двести – это две тысячи четыреста в год. А если два грузина  – в мозгу быстро щёлкнуло и услужливо выдало замечательную цифру: четыре тысячи восемьсот. Что будет, если каким-то волшебным образом придут три грузина, баба Клава даже боялась думать. Погружённая в подсчёт прибыли, она не заметила, сколько времени прошло. А из лифта, смеясь, уже  выходили те самые ребята. Она ласково улыбнулась грузину, всем своим видом как бы говоря «служу советскому союзу и вам лично». Глаза были полны восхищения и благодарной любви. Арсен улыбнулся в ответ дежурной улыбкой человека, привыкшего к таким взглядам. Валере почему-то стало стыдно за пожилую женщину. Он  приотстал и наклонившись громко прошептал прямо в ухо:
-- Не в деньгах счастье, мать!
Бабуля вздрогнула, некстати вспомнив зловещие организации: народный контроль, ОБХС и заодно -- уголовный кодекс.  Тьфу ты господи, и действительно, вдруг разозлилась она сама на себя -- что я, десятки не видала?  Она вдруг поняла, что это был единственный и неповторимый случай, и грузин-спаситель никогда больше не придёт. Она заработала за минуту десять рублей. И всё. Чудес не бывает. Теперь будет сидеть дальше до пенсии, как собака на привязи, и следить за контрольно-пропускным режимом в этой грёбаной общаге. Лучше б он не приходил, этот грузин, и денег не давал. Червонец больше не радовал и не вселял радужных надежд. Наоборот, он превратился в символ бессмысленности жизни, жестоко освещая ярким прожектором всю серую, как паутина, жизнь бабы Клавы.
А Валера уже догнал друзей и сказал:
-- Арсен, ты, пожалуйста, больше так не делай. Ты уедешь, а нам же тут жить… -- Грузин удивлённо посмотрел на студента.
-- Она ведь привыкнет к нетрудовым доходам и начнёт деньги вымогать у студентов, – объяснил Валера. Арсен осторожно возразил:
-- Женщина помогла тебе – разве не нужно отблагодарить?
-- Конечно, нужно. Скажи ей «спасибо»,-- воскликнул Бродяга. Арсен и даже Поручик засмеялись.
-- По-моему, это грубо…-- сказал Арсен. -- Дал деньги – скажи спасибо. Не дал – зачем дразнишься…
Валера уже хотел сказать, что ему вовсе не жаль дать ей десять или даже двадцать рублей, но у него же их нет… Вот и сегодня они гуляют за деньги Арсена. Бродяга прокрутил этот спич в голове и мудро решил, что озвучивать его не стоит. Арсен, очевидно, подумал о том же, потому что рассудительно сказал:
-- Я тебя угощаю, потому что у меня есть деньги и я хочу угостить. А ты мне ничего не должен…
Они вернулись в ресторан. Поручик с Арсеном продолжили выступать по полной программе, а Бродяга слегка притормозил. Настроение, не то чтобы испортилось. Вовсе нет. Просто он, как и баба Клава, вдруг задумался… О чём? О власти денег, которые он всегда презирал. Оказалось, деньги могут открывать двери. Валера вдруг задумался, а оставил бы он Ритку ради того, чтобы продолжить выпивку с новым богатым другом. Может быть, оставил бы, а может -- и нет. Всё-таки Арсен, нормальный мужик, просто за коньяк я бы с ним не пил, решил Валера. Эта мысль принесла облегчение его чувствительной совести.

Со сцены на ломанном английском  и с тяжёлым белорусским акцентом ребята старательно пели “What can I do” Смоков. В некоторых местах они забывали слова и просто мяукали по-английски.  Действительно “What can I do?”, подумал Валера и окончательно успокоился. Вдруг он неожиданно признался:
-- Всегда хотел петь со сцены. Мечта детства, можно сказать…
-- В чём же дело,-- поинтересовался Арсен, -- голоса нет?
-- Голос как раз есть, слуха нет… -- за друга ответил Поручик.
Валера кивком подтвердил … И тут же заявил:
— Со слухом каждый дурак споёт! Ты вот, как я, без слуха спой! -- Поручик засмеялся, а Арсен сказал «Я сейсчас» и куда-то исчез. Минут через пять со сцены объявили: «Сейчас уважаемый Валерий, будущий профессор медицины, споёт для вас песню». Все захлопали, оглядываясь по сторонам и ища глазами восходящее светило.
-- По-моему, это про тебя, — неуверенно сказал Поручик.
Валера встал и, стараясь идти ровно, направился к сцене. После минутного совещания с музыкантами было решено, что он начнет, а они уже подберут мелодию по ходу.
-- «Ночная пьянка», – объявил Валера. Название было в явно тему, и зал ободряющее захлопал.

Ночная пьянка, задушевный разговор
Воспоминанье юности и страсти
Всё пронеслось, как обухом топор
Разбило время жизнь мою на части

Вот время славное ,вот славное не так
А это чёрное ,как чёрен ночью мак
Но всё прошло ,хоть не забыть нам это
Ушло, уходит и умчится в лету...

Мы снова выпиваем за любовь
За наших женщин ,смелость, за удачу
А иногда вдруг закисает кровь
И скорбно о безденежьи судачим...

Ночная пьянка… Задушевный разговор
Заря вдруг неожиданно подкралась
Вот так и Смерть зачтёт свой приговор—
Дышать тебе осталось саму малость

И ты стоишь и думаешь постой:
А что же было в этой жизни дикой
Но вот друзей подхватывает хор—
Ночная пьянка, задушевный разговор...
(стихи автора)

То ли среди присутствующих не было людей с музыкальным слухом, то ли все были пьяны и великодушны, но народ дружно хлопал и требовал на бис. Потом Бродяга позвал Поручика, и они вдвоём спели «Ваше благородие, госпожа удача». Успех был бешенный, и ресторан запел с ребятами без специального приглашения.
-- Артсиви (орёл, груз.), генанцвале! – восхищённо сказал Арсен, когда ребята  вернулись к столу. -- А говорил, петь не умеешь.
Поручик, который обладал безупречным слухом, попытался объяснить Арсену, что их общий друг хоть и поёт от души, но фальшивит. На что грузин резонно возразил:
-- Слух-шмух, глупости всё это, народ не обманешь. Смотри -- до сих пор хлопают!
Потом Арсен начал рассказывать про Грузию, расчувствовался, достал из большого бумажника фотографии:
-- Вот…-- он указал на здоровенного усатого мужика и сказал с трогательными нотками в голосе,  – мама.--  Потом -- на женщину и сказал, – деда…
Ребята удивлённо переглянулись и в один голос воскликнули:
-- Всё, Арсен, больше не пей сегодня… Не стоит... -- Но грузинский друг довольно рассмеялся и сказал:
-- Да нет, всё правильно… По-грузински  отэц – мама, мама – деда, дед – бабу, а баба – бебия.
Друзья переглянулись, и Валера неуверенно сказал:
--Ну, теперь я не верю... Докажи.
 Арсен беспомощно огляделся по сторонам, словно надеясь среди нескольких сотен гостей увидеть хотя бы одного земляка. «Журавли» -- огромный ресторан. По размеру напоминает небольшое взлётное поля. Там иногда гуляют по две, а то и три свадьбы одновременно. Вдруг Арсен  встал и снова пошёл на сцену, попросил микрофон и сказал:
-- Дорогие гости, дорогие друзья. -- Зал встретил его не хуже, чем  генсека на партийном съезде  --  дружными аплодисментами, местами переходящими в овации.-- У меня вопрос: есть ли в зале грузины? Послышались выкрики на грузинском языке.
-- Попрошу на сцену, – гостеприимно пригласил  Арсен.
Заводные и лёгкие на подъём восточные люди быстро пробирались среди столиков.
Подымаясь на сцену, они весело кричали что-то по-грузински и становились рядом с Арсеном. Тот подождал, пока зал немного успокоится, и объяснил:
--У меня тут с другом спор линг… линг… – Слово было новое и довольно трудное для Арсена.
--Лингвистический? – с удивлённым выражением лица и слабой надеждой в голосе подсказал толстый усатый гитарист.
-- Спасибо, дорогой, – поблагодарил его Арсен и обратился к землякам: -- Как по грузински – папа?
-- Мама, -- в один голос ответили те. Зал грохнул хохотом.
-- А мама?—спросил Арсен.
– Деда…-- Что говорили дальше, услышать было решительно невозможно. Зал содрогался в конвульсиях. Смех распространялся по залу волнами, то затихая, то нарастая вновь. Люди объясняли тем, кто не расслышал «папа --по-грузински мама», а те  -- буквально падали на пол. Наружный милицейский патруль и дружинники, услышав непонятный шум, вошли в зал. Сотни людей ржали, хихикали и буквально корчились от смеха. Милиционеры попытались выяснить причину смеха, но добиться сколько-нибудь внятного ответа им не удалось. И неожиданно для себя, просто под влиянием заразительного хохота, они стали улыбаться и  странно переглядываться. Наконец, ментов  тоже пробрало, и они присоединились к хохочущей толпе, не имея ни малейшего понятия в чём дело…
Ресторан закрывался. Поручик выглядел смертельно усталым. Голова безуспешно падала в поиске опоры. Арсен ещё что-то говорил, но мысли его прыгали, и понять, к чему он клонит, не представлялось возможным. Бродяга заказал всем кофе и объявил: «Окончен бал, погасли свечи». Однако, Арсен не спешил, он  рассказывал официанту про Тбилиси – город сказку и приглашал всех присутствующих к себе в гости.
-- Пошли уже, кацо! – нетерпеливо воскликнул Бродяга. Арсен вдруг внимательно посмотрел на него и спросил
--Ты мине по-итальянски говоришь или по грузински?
-- По-грузински, по-грузински…
-- Вот тебе ещё одно хорошее слово – дзмао. Брат, по нашему...-- Валера растрогался и сказал:
-- Пошли дзмао…
Поручик проснулся от холода, его било крупной дрожью. В помещении царил полумрак, и он не сразу понял, где находится. Серёга приподнялся на локте и огляделся. Его окружали металлические дисекционные столы. «Морг -- спокойно подумал он.-- Неужели финалис вагиналис (полный писец – вульгарная латынь, сленг)? Но я определённо жив… Как я сюда попал?» Память натужно заскрипела, словно несмазанная телега, с трудом восстанавливая вчерашние события. То, что было до ресторана, он более менее помнит, потом кабак…. Что же дальше? А-а… Потом к ним подсел грузин, Арсен, кажется. Пили, общались…  Много смеялись… Всё, дальше – чёрный провал... Поручик вторично ощутил пронзительный холод дисекционого стола  и, превозмогая неприятное головокружение, решился покинуть это довольно устойчивое место. Он встал и, словно контуженный, медленно переставляя ноги, направился к двери. Поравнявшись с соседним столом, он обнаружил там… грузина. «Спит или умер?» – с пугающим равнодушием подумал Поручик, но решил, что в любом случае более важным вопросом является наличие пива или хотя бы воды. «На такие грабли я ещё не наступал…» -- подумалось ему. Мышление текло двумя параллельными потоками. В первом потоке Поручик фотографически бесстрастно воспринимал действительность, а во втором -- искренне удивлялся этой бесстрастности. Наконец, он вышел из диссекционного зала и увидел у окна мирно беседующих Бродягу и Витю Бункера.
-- Как мы сюда попали? – отрешённым голосом спросил Поручик.
-- Вчера ты с Арсеном перебрал. Просто,  дрова, — охотно объяснил Валерка.-- Ну, думаю – что делать? Ночевать где-то ж надо… Куда везти? В общагу? Кацо вахтёрша и трезвого не пустила бы... Смотрю: он – труп, ты – труп. Методом спонтанных ассоциаций выбираю – морг. Позвонил Витьке. Слава богу, он на смене. Таксист помог вас загрузить и разгрузить. Иначе б пропал…
--Кстати, генанцвале жив?—поинтересовался Поручик.
-- Счас проверим, – сказал Валера. Тут из дисекционного зала донеслись крики на грузинском языке. Так как они обильно перемежались матом, то друзья легко догадались, что Арсен уже сориентировался на местности самостоятельно. Они поспешили в зал, насколько позволяла им физическая форма.
-- И где я? – воскликнул импульсивный бизнесмен Кавказа.
-- Примерно, в четырёхстах метрах от точки разлива пива, – тонко намекнул Бродяга, стараясь настроить генанцвале на верную волну.
-- Будет тибе пиво! Скажи мине, гиде я спал?—упорствовал Арсен.
-- В морге, – прямо и без всякой психологической  подготовки сказал Валера.
-- Что ты мине так сразу говоришь? Я же не врач как ты – могу расстроиться, может, у мине серце слабый?
-- Ты вчера литра два коньяка выжрал—это как минимум. Не «слабый у тибе серце». Как специалист говорю.
Арсен медленно шагал по моргу взад-вперёд и молчал.
-- Ну что ты ходишь туда-сюда,  как Сталин? Жив и ладно! – нетерпеливо сказал Бродяга.
Наконец, Арсен поднял голову, улыбнулся радостно и нетипично для тяжёлого похмелья, потом сказал:
– Я друзьям расскажу, что в морге ночевал – не поверят. Скажут: вах, вах, Арсен, не может быть, генанцвале… А я им скажу… А что я им скажу? -- Он беспомощно развёл руками и вопросительно посмотрел на ребят. Тут Бункер и говорит:
-- Не вопрос! Иди, ложись на стол – я тебя фотографировать буду. -- Через пару минут он вернулся с фотоаппаратом судмедэксперта и сделал замечательные судьбоносные снимки: Арсен на столе -- в положении на спине и на боку, с биркой и порядковым номером крупным планом. Много смеялись. Наконец, пошли на пиво. Осторожный Витёк мудро напомнил народную пословицу, дескать, неправильный опохмел плавно переходит в неконтролируемую пьянку. На что Арсен пылко возразил:
-- А кто опохмеляется! Я со смертью переночевал, можно сказать -- с того света вернулься! Это надо отметить! Банкет продолжается!..



«Гусарский насморк»,  или Двойной удар

Стоял тихий январский вечер. За полузамёрзшим окном общаги гипнотически медленно падал снег. Бродяга выключил свет, лёг на кровать и молча любовался волшебным видом. Тусклый фонарь вырвал из темноты конус света, в котором плавно оседали пушистые снежинки. «Нереально красиво, – думал он.-- Как жаль, что не умею выразить словами это ощущение чуда и счастья от простого созерцания падающего снега».
Лирические размышления Валеры прервал резкий стук в дверь, не ожидая приглашения, вошёл Толян и его  приятель -- минчанин Боря Гараж. Бывший борец весил килограмм сто минимум и легко оправдывал своё прозвище.
-- Недавно имел женщину неизвестной этиологии (уче¬ние о при¬чи¬нах и усло¬ви¬ях воз¬ник¬но¬ве-ния бо¬лез¬ней, в данном случае -- причина болезни), – щегольнул Борис новым термином, который случайно ухватил у друзей-медиков.
-- Ты хвастаешься -- что таки имел или жалуешься на то, что она неизвестной этиологии? –проницательно спросил Бродяга.
Гараж достал из глубоких внутренних карманов шубы две бутылки водки. Поставил на стол и сказал:
– Неделю назад – хвастался… Три дня назад – начал беспокоится. А теперь вот – жалуюсь! Толян поставил мне неприятный диагноз: «Гусарский насморк», или, по вашему, острый гонорейный уретрит.
 Валера уже хотел возразить, что без бактериологического анализа не только Толик, студент четвёртого курса, но даже профессор не отличит гонорейный уретрит от любого другого. Но Толян за спиной у Бори, закрыв себе рот руками, выразительно  просил хранить  молчание.
-- Приятных диагнозов не бывает, — философски заметил Валера. А о своих сомненьях тактично промолчал.
-- Толик сказал, что ты как раз кожвены (кожно-венерические заболевания) проходишь. Может, пролечишь? -- спросил Борис. Бродяга вопросительно посмотрел на Толяна. Даже если это действительно гонорея – лекарств-то нет. А главное, мысль о том, что возможно это совершенно иная болезнь, сильно раздражала. Короче, Валерка не был уверен, хочет ли он вообще заниматься частной лечебной практикой. Шарлатанство чистой воды. Толик, заметив тень сомненья на озадаченном лице друга и опасаясь, что тот откажется. ответил за него:
-- Да всё будет классно. Бродяга тебе проколет курсик и порядок!
-- Пойду, спрошу у ребят насчёт лекарств… -- сказал Валерка и глазами показал Толяну: – «на выход с вещами!»
-- Что это за самодеятельность, братан? Ты бы хоть спросил, что я вообще знаю про эти кожвены? Это же серьёзное дело!
--Серьёзное дело, серьёзное дело, – передразнил Толик. -- Подчитаешь до завтра, может, с доцентом Ерёменко посоветуешься -- ты ж с ним в друзьях. И лекарства там же, в диспансере, возьмёшь.
-- А почему он не хочет официально пролечиться? – поинтересовался Валера.
-- Ну, во-первых, тут же сообщают на работу. И потом -- регулярные контрольные проверки. Кстати, приглашения на анализы по почте домой посылают. Родители могут неправильно понять... А во-вторых, и это главное – он нам заплатит пятьдесят рублей. Ну, что -- идёт?—спросил Толян.
--Идёт,-- сказал Валера, в душе удивляясь тому, как легко согласился на такую авантюру. Друзья вернулись в комнату, и Толян торжественно заявил:
--Завтра начинаем лечение. Пить нельзя будет. Так мы решили…
-- Понятно, авансом отметим благополучное выздоровление, —догадался Бродяга.
Выпили, пообщались, веселья, однако, не получилось. Гараж был озабочен внезапно свалившимся на него несчастьем. А Валера думал о том, как он будет лечить «то, не знаю, что и, следовательно, неизвестно как». Неожиданно он ощутил на себе тяжкое бремя ответственности. Одно дело, ничего не зная, идти на экзамен, а тут – живой человек…
Бродяга  вообще-то любит пошутить, розыгрыши там всякие, но в делах серьёзных на него очень можно положиться. Короче, за ночь учебник кожвенов он проштудировал вдоль и поперёк. К экзамену так основательно не готовился. Клинические проявления, препараты, противопоказания и побочные действия, обычно с трудом воспринимаемые и скучные, стали жутко интересовать студента. Учебник читался интереснее, чем детектив. Однако, к окончательному решению Валера так и не пришёл. Нужно всё-таки сделать мазок и точно определить возбудитель, а также -- его чувствительность к антибиотикам. Проблема… Если мазок в условиях общежития ещё можно взять, то сделать посев… Нет, не реально.
 В конце концов, к утру он остановил свой выбор на рифампицине. Широчайшего спектра действия антибиотик. Его даже для лечения туберкулёза применяют. Что-то вроде напалма на микроскопическом уровне. Напрочь выжигает всю микрофлору. Есть правда, одно побочное действие -- биологические жидкости организма окрашиваются в красный цвет. Ну там -- моча, пот, слёзы. Чтобы Боря когда-то потел или плакал, Валера не видел никогда. А насчёт мочи — нужно предупредить, однако. А то подумает, что кровью исходит – с ума от страха сойдёт.
«Рифампицин пусть Толик достаёт,» – решил Валера. Выпил крепкий кофе и, утомлённый бессонной ночью, как и подобает настоящему студенту, тут же уснул…
Надо сказать, что лекарство Толян достал достаточно быстро, правда, было оно без упаковки и выглядело как-то уж слишком обычно.
-- А я читал в справочнике, что рифампицин выпускается в капсулах, а не в таблетках,  – неуверенно протянул Валера.
-- Так то -- импортный вариант, – скороговоркой начал объяснять друг.--  Зато наш -- не красит мочу в красный цвет. А эффект тот же. Даже ещё лучше. -- Валера посмотрел на Толика. Страшные сомнения обуревали его. Он ещё мог поверить, что отечественный вариант идёт в таблетках. Но чтоб у нашего лекарства эффект оказался лучше, чем у иностранного… Такого за четыре года в мединституте он ни разу не слышал. У советских лекарств было огромное, но единственное преимущество – низкая цена. Однако, Толян уверенно сказал: «Зуб даю!». Чистый фуфломицин, подумал Бродяга и с тяжёлым сердцем начал рассказывать, как принимать спасительный препарат. «Слава богу, что колоть не надо эту гадость, -- подумал он.-- А таблетка, что? Не отравится…»
… Прошло несколько дней. В суете быстротекущей и насыщенной студенческой жизни Бродяга уже начал забывать о своей подпольной врачебной практике и секретном пациенте. Субботний вечер был отвратителен в своей скуке и бесперспективности. Валера ходил из угла в угол и решал фундаментальный вопрос: что делать? Перманентное отсутствие денег сильно усложняло ситуацию… Тут он услышал голоса и тяжёлые шаги за тонкой фанерной дверью. «Толик и Боря… -- легко узнал Валера. -- Живой—это хорошо…» -- почему-то подумалось ему.  В комнату ввалились друзья. Оба смеялись тем счастливым смехом юности, когда человеку для счастья достаточно, чтобы несчастье было не смертельно. Валера и вовсе успокоился.
--Я вот что решил, – с порога начал Толян. -- Негоже с друга деньги брать.
Валера удивился, услышав такое от Толика, но подумав «За что, собственно, брать-то?», возражать не стал.
--Не вопрос… -- ответил он и сел на подоконник. Денег не было. И следовательно, идти некуда. Культурная программа в рамках общежития предусматривала лёгкий вегетарианский ужин и карты. Однако, Толик продолжил:
-- Пусть в ресторан нас ведёт! В «Потсдам», например.
 Гараж засмеялся, он знал, что это обойдётся ему дороже,чем условленные пятьдесят рублей, но под впечатлением чудесного исцеления охотно согласился.
-- Главное, что ты меня вылечил! – закричал он, обнял и, легко приподняв Валерку, закружил по комнате.-- А деньги… никогда их не было… нечего и привыкать! -- Легко преодолев слабые угрызения совести, Бродяга быстро оделся, и друзья поспешили в ресторан обмыть благополучный исход лечения.

-- …Между первой и второй -- перерывчик небольшой! – сказал Валера, наливая в быстро освободившиеся рюмки. Обсудив Борино счастливое выздоровление, плавно перешли на женщин, потом на учёбу, на внешнюю, а потом и -- на внутреннюю политику. И когда веселье уже, казалось, достигло апогея, Бродяга вдруг сказал неприятно серьёзным трезвым голосом:
-- Толян, ты ничего не хочешь поведать своим старым, добрым друзьям?
За столом установилась зловещая тишина, которая не предвещала ничего хорошего. Боря насторожился и внимательно посмотрел сначала на Валеру, потом на Толяна. Тот мялся, видно, ему было что сказать, но что-то сильно удерживало от этого опрометчивого шага.
-- Колись! – твёрдо сказал Валера.-- А то я расскажу -- хуже будет!
Толян вздохнул и взвился: «А-а…»-- махнул рукой, дескать,чему быть, тому не миновать, и воскликнул: -- Наливай! -- Выпил, шумно выдохнул и начал свой рассказ.
– Встречаю я, значит, Борьку, и он, конечно, первым делом объявляет о своих победах на любовном фронте. А у меня, надо сказать, выходные просто пропали. Работал ночную смену, потом отсыпался, потом к зачёту готовился…
-- Ближе к делу, – нетерпеливо перебил Бродяга.
-- Ну, в общем, не мог я его морду счастливую видеть. И как-то непроизвольно, между делом, сообщаю, что беспорядочные случайные половые связи ведут к венерическим заболеваниям и тяжёлым последствиям типа импотенции и бесплодия. Опять же, между прочим, спросил, а как процесс мочеиспускания проходит: есть ли боли, жжение, зуд, ну, и так далее… Я ж не знал, что он такой параноик и ипохондрик. Боря, который и так с трудом сдерживался, услышав незнакомые обидные слова, зарычал:
– Ты слова-то выбирай, урод!
-- Да я чего? Просто сказал, что ты мнительный, ну, за здоровье переживаешь, -- миролюбиво оправдался Толик.—В общем, попили мы пивка. Потом Боря сходил в туалет. Вернулся хмурый, как алкаш не похмелённый, и говорит:
-- Есть у меня и жжение, и лёгкий зуд, и болезненность. Тут я тебя вспомнил. Думаю, Бродяга не упустил бы случая и разыграл бы хлопца. И я сказал с умным видом: видать, гонорея… Да только что делать дальше, не знал. Вот и привёл его к тебе…
-- А почему мне правду не рассказал-то?—удивился Валера. -- Я из-за тебя кожвены наизусть выучил!
-- Ага! Как же! Думаю, ты меня всегда разводишь. Долг платежом красен! Так сказать, двойной удар! – возбуждённо и радостно воскликнул Толян. В его голосе звучали нотки римского триумфатора, выигравшего крупную военную компанию. -- И Борьку, и тебя – обоих сделал! – гордо подвёл итог Толик. Алкоголь притупил бдительность, и он совсем забыл о Боре. Тот, однако, немедленно напомнил  о своём существовании тяжёлой оплеухой.
-- Двойной удар, говоришь! А ну, пошли выйдем! -- Он схватил Толяна за отвороты пиджака, легко выдернул из-за стола и притянул к себе. Валера сначала хотел вмешаться, но потом решил, что в воспитательных целях телесные наказания в небольших дозах могут быть очень даже полезны. Он сидел  молча, с нескрываемым интересом наблюдая за суровым, но справедливым возмездием. Более того, когда увидел, что к ним спешит официант, то успокоил его; «Человеку плохо. Мы его сейчас же -- на свежий воздух – продышаться». Гараж кивнул, сгрёб Толяна в охапку и выволок на улицу. Бродяга поспешил за друзьями, опасаясь пропустить самое интересное. Толик даже не сопротивлялся и только выкрикнул в своё оправдание: «Я тебе простой анальгин принёс, а ведь мог, на самом деле, какую-нибудь гадость положить, типа слабительного!» Но этот факт почему-то не успокоил, а ещё больше разозлил Борю. Короткий боковой по печени согнул Толяна пополам. Пару мощных пинков отбросили его на чугунную ограду. Потом Гараж схватил шутника, напрягся и бросил в огромный сугроб. Богатырь поправил растрепавшиеся волосы и, даже не поглядев на результат своих трудов, вернулся в ресторан. Валера хотел помочь другу выбраться, но вовремя вспомнив про «двойной удар», передумал и ушёл вслед за Борькой.
Они выпили по одной, и бывший пациент спросил:
-- Валера, а почему я жжение чувствовал, а потом от анальгина оно прошло?
-- Просто у бабы твоей отличная от твоей микрофлора. Условно-патогенная, очевидно,  но небольшое воспаление всё же может дать.Что собственно и имело место быть. А симптомы исчезли, потому что молодой и здоровый организм легко справился с инфекцией (условно-патогенная микрофлора — микрооганизмы, которые вызывают заболевания только при определённых условиях, ослабляющих организм: переохлаждение, интоксикация, истощение, сильное алкогольное опьянение, а если человек полностью здоров – абсолютно безвредны).
-- Что такое условно-патогенная микрофлора? – спросил любопытный Боря.
-- Наливай, я тебе потом объясню, —засмеялся Валерка. -- Любознательный  ты наш… Чисто Ломоносов…

Тут Бродяга заметил, что Гараж пристально смотрит ему за спину и обернулся. Там, не решаясь подойти, неподвижно стоял Толян и терпеливо ждал, когда его заметят. Весь его вид выражал полную покорность и смирение с тяжелой и несправедливой судьбой. Друзья переглянулись, и Валера сказал как ни в чём не бывало:
– Ну, где ты ходишь? Мы тут уже условно-патогенную микрофлору изучаем…


Ночной автобус…

Бродяга вернулся в общагу часа в два ночи. Не включая свет, стараясь не шуметь, осторожно разделся и лёг. Не спалось. Он лежал и с сожалением думал о том, как опрометчиво поругался с Риткой. Буквально перед самыми выходными. Какая  собственно разница, кто лучше знает латинские поговорки, он или она? Так нет же! Идиот, решил показать, какой он умный, в итоге -- спит один, как монах. С той разницей, что монах давал обет безбрачия, а Валерка наоборот.
Прошло минут десять. Спать не хотелось совершенно. Он зажёг сигарету и уже хотел встать, пойти на кухню покурить, как с кровати Поручика послышался женский голос:
-- Да кури здесь! Чего там…
«Ленка,»-- догадался Бродяга. Серый с ней дружил больше года. Валерка подал ей сигарету и вернулся на свою кровать.
-- А что Поручик-- спит?—спросил Валера.
-- Сразу как лёг! — возмущённо сказала Ленка. -- Да он пришёл уже тёплый, а потом самостоятельно выпил почти всю бутылку… -- пожаловалась она.-- Сейчас дрыхнет, гад! --Ленка раздражённо толкнула его кулачком в бок. Поручик даже не пошевелился. Общий наркоз, подумал Валера. И сам того не желая, подлил масла в огонь:
–Эгоист, однако…
 Ленка и вовсе психанула и, очевидно, решив, что ждать взаимности от Поручика сегодня бесполезно, засобиралась.
--Ты спешишь? -- неожиданно охрипшим голосом спросил Валера. Ленка замерла, и он понял, что она задумалась.
-- А как же Серый? -- тихо спросила Лена, и Валера понял, что она просто хочет, чтобы её убедили, что всё будет хорошо. Так как сама она в этом не очень уверена.
-- Как он узнает? – спросил Бродяга, чувствуя, что сейчас совершит  ужасную ошибку, но не в силах устоять перед соблазном. Ленка стояла в луче фонарного столба в тонюсенькой комбинации, которая была практически прозрачна. Он встал, медленно, чтобы не спугнуть, подошёл и взял её за плечи. Не почувствовав сопротивления, потихоньку приблизил к себе… Дальше случилось, то чего они оба хотели, но не желали себе в этом признаться…
Удовлетворив голодное до острых ощущений тело, Ленка и Бродяга лежали и думали о том, что делать дальше. Лена положила голову на плечо  Валере и доверчиво изливала душу:
-- И ведь хороший же парень… Что мне с ним делать, ума не приложу?
-- Сложный вопрос… -- дипломатично сказал Бродяга.
-- Ты представляешь, он мне замуж предлагает… -- с ноткой удивления в голосе поведала Лена.
-- Ну и?-- Валера повернулся, стараясь заглянуть ей в глаза.
-- Ну и… всё. Надо выходить. Ты ж не предложишь… -- рассудительно сказала Ленка.
-- Это точно, – честно признался Бродяга.-- Рано мне ещё… -- добавил он в своё оправдание. Помолчали. Валера загасил сигарету и сказал:
--Знаешь, я тут подумал… Пока он не проснулся, переляг к нему. Без обид…
--Да ну, чего ты… -- сказала Лена, вставая с кровати…-- Это ты не обижайся…
Осторожно, на цыпочках, чтобы не скрипнуть половицей, направилась к кровати, на которой спал Поручик. Было часов пять, пять с половиной. В комнате -- уже достаточно светло. И Ленка увидела, что Сергей лежит с открытыми глазами. Она вскрикнула и прикрыла рот рукой.
--Так говоришь, хороший парень?-- спросил Поручик как ни в чём не бывало. Ленка в шоке опустилась на кровать и механически повторила:
– Хороший…
-- Но эгоист, однако, – процитировал он Валеру, показывая, что вовсе не был пьян и прекрасно слышал и всё, что говорилось и происходило в комнате. Ленка, наконец, пришла в себя, быстро оделась и выскочила вон. Было бы глупо и наивно выяснять отношения и уверять, что это было совсем не то, что он думает. Девушка  хлопнула дверью и застучала каблучками, тревожа глубокий утренний сон соседей.
Бродяга сел на кровати и угрюмо молчал. С одной стороны, он поступил, конечно, не по-товарищески. А с другой, если она изначально слабая на передок, то, может, и к лучшему, что у Серёги глаза на неё открылись. Хотя, честно сказать, он бы на месте друга не простил ни ее, ни себя.
--Как было, Валера? – равнодушно поинтересовался Поручик, как будто дело шло о какой-то совершенно незнакомой ему девушке.
--Нормально, -- Бродяга пожал плечами и удивлённо посмотрел на друга. Тот был абсолютно спокоен, не злился и даже не упрекал.
Поручик  достал пачку «космоса» закурил, и сказал:
-- Кстати, это у меня -- третий раз. Нахожу нормальную бабу, по основным, так сказать, показателям, думаю жениться. На всякий случай,  делаю контрольный выстрел… И ты представляешь?-- Ни одна не устояла. То ли все бабы – ****и, то ли счастье моё такое… Даже не знаю, что делать. А уже скоро тридцать, между прочим…
--Что делать, что делать! – возмутился Бродяга. -- Проверяй дальше! Смотри, сколько ещё непроверенных ходит?  -- Валерка вдруг разозлился. -- Провокация это называется, а не проверка. А ты сам бы устоял?  Ну вот то-то…
--То есть, ты их оправдываешь?  – спокойно уточнил Поручик. Валера вдруг вскочил и возбуждённо замахал руками:
-- Поставь хрустальную вазу в центр стола.  Упадёт она? Чёрта с два. Только если стол перевернётся. А поставь на краешек, так чтоб половина в воздухе зависла – одно касание и в дребезги! Не ставь свою вазу на край!
--Так я ещё и виноват! Ты хороший, она хорошая, один я – урод! Ты бы, между прочим, на моем месте вообще со мной не разговаривал! Факт?!
--Факт!-- честно согласился Бродяга. -- Но я б и не провоцировал…
--Да как ты не понимаешь? Я доверять хочу… -- разочарованно сказал Поручик.
-- Кто ж тебе не даёт? -- удивился Бродяга.
-- Ну ты же видишь… А вдруг я зря доверяю? -- Поручик встал и начал одеваться.
--Очень грустная история… -- сказал Валера. -- Ты понимаешь, если бы мне кто вчера сказал, что я к твоей Ленке пристроюсь, в глаза наплевал бы… А тут…--  он помолчал, взял сигарету и закурил.--  Короче, как есть неумышленное убийство, так есть и неумышленная измена.
-- Всё равно -- измена… -- перебил Поручик. -- Ненадёжная Ленка, да и ты -- тоже.
Валера глубоко затянулся и сказал:
-- Я не оправдываюсь. Нету мне оправдания. А только, провокация -- не намного лучше…
Он затушил недокуренную сигарету и ушёл в душ. Когда вернулся, Поручика в комнате не было. Валера с облегчением вздохнул. Чем больше он думал о прошедшей ночи, тем сильнее осознавал свою вину. Наконец, кое-как собрался и ушёл на занятия. Потом поменялся сменами, так, чтобы работать подряд три ночи и не возвращаться в общагу. Валерка просто не мог смотреть другу в глаза. Надо было успокоиться и решить, как жить дальше. Они дружили несколько лет… Действительно, extrema gaudii luctus occupat (после наслаждение приходит боль раскаяния, лат.). Сделать вид, что ничего не случилось? Но ведь, чёрт подери, -- случилось… Бродяга измучился от постоянных поисков решения, да так ничего и не придумал. В конце концов, прошло трое суток, из которых ему удалось поспать, в лучшем случае, часов восемь. Когда он вернулся в общагу и вошёл в комнату, то мог думать только о том, что сейчас упадёт и заснёт. Жуткая усталость заглушила все чувства, включая муки совести. К этому, в общем-то, Валера подсознательно и стремился.
Проснулся он на следующий день часа в два пополудни. Поручик, не спеша, накрывал на стол, всё было привычно и буднично.  В полуоткрытое окно ярко светило солнце. И Валерке на мгновенье показалось, что это был просто ужасный сон. Но только на мгновенье… Стыд и боль вернулись, чтобы уже не уходить никогда. Надо срочно слинять отсюда, подумал он. Но тут же  вспомнил, что сегодня воскресенье. Занятий нет… Поручик заметил, что Бродяга больше не спит, и сказал:
--Хватит валяться. Иди -- мойся, обедать будем.
Валера удивлённо посмотрел на друга. Тот был невозмутим и, похоже, абсолютно не сердился. Или не показывал виду. Заметив замешательство на лице Валерки, Поручик добавил: «Заодно и поговорим».
Серый сварил борщ из кислой капусты, поджарил колбаски с лучком. Ну, водочку достал, разумеется. Замкнули дверь и выпили по одной. Поручик, как обычно, хотел тут же повторить. Но Валера остановил его:
– Не гони… Я так не могу.… Ну вдарь мне, что ли…
Но Поручик всё-таки налил и сказал:
-- Я никого не виню. Ни тебя, ни Ленку.
Бродяга от удивления открыл рот и выпил, забыв закусить:
-- Я б так не смог, – наконец сказал он.
-- Мне тоже не просто. Но понимаешь… Ты ушёл на трое суток, ничего не сказав… И я представил… Вот разругаемся с тобой и больше никогда не увидимся. -- Он закурил и надолго замолчал. --Тогда я спросил себя, что лично мне, Сергей Палычу Зеленцову, тяжелее: быть правым, обидеться, расплеваться с тобой на всю жизнь… Или забыть про самолюбие… и не потярять друга… Я скажу так… -- всё-таки у нас почти десять лет разницы… Я для себя так решил: ты -- не подлец, просто ветер у тебя в голове… И я не хочу тебя терять.
Валера сидел, опустив глаза куда-то под стол. Потом сказал:
-- А я себя оправдать не сумел.
-- Что ж… Это как раз и хорошо… -- задумчиво сказал Поручик. И Бродяга почувствовал, что появляется надежда, что всё вернётся на круги своя. Он боялся радоваться, но лицо его, до сих пор нервное и напряжённое, немного разгладилось. И Валерка, вдруг вспомнив, что голоден, принялся за борщ. Потом Поручик без всякого перехода сообщил:
-- Я, кстати, к Ленке ходил.
 Валера поперхнулся. Откашлялся и, округлив глаза, спросил:
-- Ну?
-- Ну-у… Сказал, что готов забыть всё и предложение моё остаётся в силе. Она заплакала и сказала что это невозможно. Что твёрдо решила выйти замуж не потому, что предлагают, а потому, что любит человека. А если не сложится по любви, то и не нужно вовсе. И  всё  случилось, так как случилось, потому что она, наверное, меня не любит. Я ей нравлюсь, она меня жалеет, да только -- не любовь это… В общем…-- Что в общем, Поручик так и не сказал, а разлил бутылку до конца и, и закатив под кровать достал следующую. Выпили, закурили. Наконец Валерка спросил:
-- Как ты можешь такое забыть?
Поручик вздохнул и сказал:
-- Я человек -- рациональный. И, в отличие от вас обоих, в любовь не верю. Вот я и подумал… Человек то она -- действительно хороший, ну, оступилась -- с кем не бывает… А жить с ней можно…
-- Мне этого не понять…-- задумчиво сказал Валера.
-- Молодой ишо! – неожиданно засмеялся Поручик и вдруг отвернулся. Однако Валерка успел заметить в глазах друга слёзы.
-- Ты чего, Серёга?! – воскликнул Бродяга с тревогой в голосе. Но тот сделал ему знак рукой, дескать, всё в порядке, просто подожди. И действительно, через пару минут он повернулся к столу и как ни в чём не бывало, сказал:
-- Наливай!
Выпили, и Поручик сказал:
-- А знаешь, я к твоему «Автобусу» музыку написал.-- Он потянулся за гитарой.-- Вот, слушай…-- Потом прочистил горло и объявил сам себя:
–«Меня никто не ждёт...» -- современный романс. Исполняется впервые. Низкий приятный баритон заполнил комнату…

Пустой автобус... ночь...один...куда?
Я еду в этот поздний, поздний час
Меня не ждут нигде... и никогда
Не прикорнут у моего плеча...

Никто мне чаю не нальёт любя
Овсяного печенья аромат
Воспоминанья детства теребя...
Кто виноват?--никто не виноват...

Водитель смотрит в зеркало и ждёт
Что я сойду... и он покурит всласть
Но этой ночью вряд ли повезёт
Я пассажир и ездить люблю...страсть

Мне лишь бы ехать, лишь бы от себя
Хоть на минутку убежать суметь
Надежду слабую в душе я схороня
Уж силы нету одиночество терпеть

Всю жизнь один...не понят...не любим
Бреду проклятьем меченый... напрасно
Всё потому что жду иной любви
Мне мало той, доступной ежечасно…


Бродяга молчал. Ясно и так, что песня удалась. Поручик отложил гитару. Потом неторопливо достал и закурил сигарету. Лицо приняло спокойное,  немного отрешённое выражение. И только лёгкая дрожь в руках красноречиво говорила, что можно очень сильно любить и при этом не верить, что любовь существует...


«Я тот, который меняет…»


Бродяга зашёл в "реанимацию" (так называли студенты-медики пивную на площади Ленина, рядом со старым корпусом института) и сразу почувствовал что-то необычное. Однако не придал этому значения и даже не сумел определить, что именно его насторожило. Взял  два бокала пива, бутерброд с рубленой селёдкой и, предвкушая удовольствие, устроился за столиком у окна. Выпил первый, принялся за второй и тут, наконец, осознал, что же изменилось. Не было Паука… Паук. Так звали слегка хромающего, с пивным животиком, старика. Тот собирал пустые бокалы у посетителей. Ещё донышко не успевает коснуться стола, а он уже -- тут как тут, услужливо подхватывает посуду. Его большая кисть, поросшая седым волосом, существовала, как будто, отдельно от него. Она появлялась откуда-то сбоку-сзади, бесшумно убирала бокал и, действительно, напоминала большого мохнатого паука.  За эту нехитрую службу бармен Баньков наливал ему время от времени бокал. А бывало, и посетители угощали. Валера обернулся к бармену и спросил:
--А где Паук-то?
-- Дубу дал твой друган! – без тени сожаления в голосе сказал бармен. Это, конечно, преувеличение – друзьями они не были. Но Бродяга -- человек не жадный и частенько угощал старика. Заканчивался четвёртый курс. Значит, четыре года они знакомы… теперь: уже были знакомы… А если учесть, что Валере -- чуть больше двадцати одного, то это -- большой срок.
-- Как умер?— удивлённо спросил Бродяга.
-- Да вдруг, ни с того ни с сего, пошёл старик к выходу. А я гляжу, посуда-то не убрана, и кричу: «Паук, ты куда!». А он рукой махнул и даже не посмотрел в мою сторону. Я разозлился, конечно… -- Баньков рассказывал гладко, без запинок, видно, не в первый раз, и делал это с явным удовольствием. -- Потом вижу, он пару шагов проковылял и стал оседать, нехорошо как-то и -- завалился на бок.-- Бармен показал, как Паук падает, хватаясь руками за воздух… У Бродяги возникло стойкое ощущение, что Банькову абсолютно безразлично, умер старик или нет. Просто искренне рад, что все его слушают, и чувствует себя звездой эстрады. Валере стало неприятно, он допил пиво и вышел. Медленно опустился на лавочку, закурил… Вспомнил, как в первый раз встретил Паука… Только поступил в институт и пришёл в "реанимацию" с Толяном и Поручиком. Окинув опытным глазом и определив новые лица, Паук подкатил к ним и поведал печальную, полную страданий историю своей жизни: бывший детдомовец, сирота… . Студенты,  доверчивые и наивные, как дети малые, поверив каждому слову, угостили пивом. А позже Бродяга, прислушавшись к разговору Паука с другими людьми, с удивлением узнал, что старик когда-то был важным человеком, но его оклеветали и сослали в Сибирь. А ещё позже: что жена его выгнала из дома и дети бросили на произвол судьбы, а в очередной раз: что у него никогда не было семьи. Валера, с детства ненавидевший враньё, однажды пригласил Паука выпить и прямо спросил напряжённым, обвиняющим голосом:
– Зачем ты врёшь?
Но Паук не обиделся, отхлебнул большой глоток, снисходительно улыбнулся и спросил:
--  А что ты предлагаешь? Чтобы я ходил и просил, налейте старому алкоголику, он -- ваше родное и совсем не далёкое будущее?
 Паук сделал ещё пару глотков и продолжил:
-- Я рассказчик, хороший рассказчик… -- Валера кивнул. -- Если бы я родился в семье, близкой к искусству, может, стал бы артистом, художником или писателем… -- Валера снова согласился. Это ободрило Паука, и он продолжил: – Но мне не повезло с самого начала. Меня угораздило родиться…
--Не стоит, – хмуро перебил его Бродяга. Паук покорно умолк. Но через минуту начал снова:
-- А с другой стороны, ты идёшь в кино, читаешь книгу, в них – что, не вымысел, не ложь? Но я рассказываю – ты можешь угостить, не понравится – ты не платишь. Всё добровольно. А там нет – сначала деньги на бочку. Почему мои "телеги" тебя так раздражают («Телега»— рассказ придуманный, чтобы разжалобить и раскрутить слушателя на выпивку. Как правило, искуссно рассказанный, он  действительно стоит этой чисто символической платы...)

-- Потому, что я тебе верю! – запальчиво ответил Валера. -- А в кино и книгах, я заранее знаю -- всё неправда…
-- А газеты, а новости по радио и телику, ты им тоже веришь? Почему же ты на них не злишься? Мои рассказы обходятся тебе очень дёшево. А вот за их сказочки – рассчитаешься сполна.
Валера угостил Паука сигаретой, закурил сам и спросил:
-- Кто ты? Кто ты, на самом деле?
-- Я никто, давным-давно никто… И уже не болит… почти… -- ответил Паук и отвернулся…

После этого разговора Бродяга не раз угощал старика. Но разговора больше не получалось. «Телеги» толкать Паук не хотел, а быть самим собой – не мог. Наверно, действительно позабыл, кто он… Или не хотел вспоминать. Валера понял, а может скорее -- почувствовал, что старая боль так и не ушла. И Паук рассказывает не для любителей пива, а для себя… Эти «телеги» -- его последний и единственный щит…
Вдруг Валера заметил, что в из окна «реанимации» его зовёт Баньков. И, судя по тому, как он нервно машет руками, делает это давно. Бродяга нехотя встал и пошёл назад.
-- Тебе, кстати, письмо,  – сказал Баньков и сделал длинную театральную паузу.
-- Не томи, – сказал Бродяга голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Баньков нагнулся, достал откуда-то из-под стойки мятый распечатанный конверт и протянул его Валере. На нём крупными буквами было написано «Для Бродяги».
-- При нём был, – сказал Баньков. -- Я открыл, думал, может, там деньги, ты ж знаешь, я его смотрел, как родного… Мне полагается, как бы в первую очередь… -- Валера посмотрел на бармена и подумал -- всё-таки не зря мужики зовут его «****ьков».
– По голове тебе дать полагается, – хмуро возразил Бродяга, выдернул конверт и быстро вышел, чувствуя, что может и вправду врезать.
-- Да не было там денег… Откуда у Паука деньги?…-- неслось Валере вслед. Он шёл и думал: ноги моей тут больше не будет!…

Бродяга медленно брёл по Ленинскому проспекту, потом свернул на Дзержинку, небольшую уютную аллею с длинным рядом скамеек. Расположившись на одной из них, закурил и начал читать:
«Здравствуй, Валера!
Раз ты читаешь это письмо, значит, я уже умер. Месяц назад меня сильно прижало – сердце. Жгучая боль в груди и страх беспредельный. Я уже давно ничего не боюсь, а тут – чуть с ума не сошёл, просто ужас какой-то… Но отпустило. Сегодня ночью всё повторилось. Чую, третий раз мне не пережить… Вот я и решил написать письмо заранее. А то могу не успеть…»
Инфаркт—определённо, инфаркт, люди в предынфарктном состоянии часто испытывают приступы страха, догадался Валерка и продолжил чтение:
«Ты спрашиваешь, почему я не подошёл и просто не высказал всё, что хочу? Знаешь, люди, даже самые хорошие и умные, не прислушиваются к другим людям, пока те живы. Чтобы тебя услышали, нужно сначала умереть. Только мёртвому позволено учить… И это, конечно, грустно…
Почему я пишу именно тебе? Ты -- первый и единственный за многие годы, который отнёсся ко мне, как к человеку. Меня ведь все давно списали. Да что там говорить… Я и сам себя списал. Паук, одним словом, что с него возьмёшь? А ты и не собирался делать что-то особенное… -- не жалел и не утешал. Просто задал мне вопрос, как нормальному человеку. «Почему ты врёшь?!»… Просто потребовал ответа, как у нормального мужика… А ведь я даже забыл, что когда-то давно был нормальным… Я вспомнил… и не жалею об этом.
…Ты единственный человек в «Реанимации», с которым я хотел поговорить и не мог…
Я трудно жил… Война, не менее страшные послевоенные годы. Выжил… и часто спрашивал себя – зачем? Но так и не находил ответа. Потом я подумал, а зачем я вообще родился? И тоже… ничего не придумал.  Ни детей, ни дела, ни радости – так небокоптитель…  Знаешь, такой анекдот: умер мужик попал на небо к богу. И говорит:
-- Разрешите обратиться?
-- Валяй! – отвечает бог.
-- Скажи, боже, зачем я родился?
-- А помнишь, ты недавно ехал в командировку и в вагоне-ресторане женщина попросила передать соль… Помнишь?
-- Да, припоминаю что-то. Ну и что?
-- Ну и всё… миссия исполнена… Ты здесь…

Понимаешь, Валера… Я ничего не передал… даже соль… Не знаю, почему мне это так важно теперь. Короче, слушай, что я скажу… И если я достучусь, это и будет соль моей жизни… которую я передаю тебе…

Ведь ты из тех, кто меняет...

Послушай, не обижайся, но люди— упрямо стадо
На них не гляди, не кайся — иди куда тебе надо…
И пусть осудят шалея--потом же сами похвалят
Злобу в сердце заменят, и добрым словом помянут

Просто новое дело, а также новое слово
Толпе не даст оголтелой, спать в тишине под кровом
Их новизна пугает, традиции очень сильнЫ
Но ты, из тех кто меняет -- то, что сгнило и пыльно

Иди же малыш, не бойся -- ждут тебя разны беды
И ты хоть кровью умойся, а всё ж добейся победы
И пусть тебя не остудит -- ни лень, ни страх и ни боли
А то что толпа осудит-- ведь не играет роли

А если вдруг проиграешь -- и будут реветь ликуя
То вспомни, что ты летаешь— как можно жить не рискуя?...
Всё, дорогой, хороший -- Вперёд! Победить! Добиться!..
В день такой же погожий я предпочёл напиться...»


…Бродяга сидел и беззвучно плакал. Рыдания сотрясали его плечи. Слёзы капали на письмо, и написанные химическим карандашом буквы медленно расплывались причудливым рисунком. Мимо шли люди, удивлённо глядя на плачущего юношу, не решаясь подойти и спросить -- не нужна ли помощь. Но вот слёзы высохли. Валера встал и пошёл в магазин канцтоваров. Купил чёрную тушь. Потом зашёл в галантерею и купил иголки. Решение возникло исподволь, само, словно -- морозный узор на стекле. Валера знал, что так нужно сделать. А откуда знал, какая разница? Сегодня у него -- ночная смена. Вот там он всё и сделает…
После двенадцати все разошлись, а Валерка, заперев комнату, принялся за своё нехитрое дело. Протёр левое предплечье спиртом и аккуратно написал шариковой ручкой «Я из тех, кто меняет!..», после этого обмотал три иголки ниткой и окунул в тушь… Боли он не чувствовал. То ли потому, что загорелая крепкая кожа в этом месте была мало чувствительна, то ли потому, что душа болела гораздо сильнее, чем тело. Кровь заливала буквы, и он вытирал её ватой. Но в целом работа продвигалась быстро. Особенно, если учесть, что Валера никогда прежде этого не делал. Ну вот и всё… Он  осмотрел наколку оценивающим взглядом. Рука была покрыта засохшей кровью и тушью. Не очень ровная, но чёткая строчка, словно манифест, гласила всему миру: «Я из тех, кто меняет!» Он положил на рану кусок марли, смоченной йодом, и заклеил пластырем. Потом выкурил сигарету и с чувством честно выполненного долга пошёл спать.
…Рита заметила наколку не сразу. Наискосок пересекая крепкое предплечье-- уже зажившая, словно всегда там была --татуировка. Девушка даже на мгновенье подумала: «А может, надпись, действительно, была здесь давно, ещё до их знакомства?». Она очень удивилась, согнула немного Валеркину руку в локте, чтобы удобнее было читать, и медленно  по слогам проговорила: «Я тот, который меняет!»
-- Что меняет, а? – недоумённо спросила Рита. Валера серьёзно посмотрел ей в глаза и твёрдо сказал:
– Всё!


Несерьёзный…

Бродяга лежал на спине и курил, пуская дым в сторону. Ему было просто хорошо. Мысли и образы текли спокойной равнинной рекой, время, словно замерло, даря возможность подольше насладиться моментом. Рядом лежала Оксана, или Окса, и жарко дышала в шею. Он обнимал её и чувствовал себя взрослым самостоятельным мужчиной. Время от времени подружка что-либо спрашивала, и это немного раздражало. Вот, снова:
--Валер, а ты хоть знаешь, что я с Курцовым серьёзно встречаюсь?
-- Знаю, — односложно, без эмоций ответил Валера.
-- И это тебе не мешает? – поинтересовалась Оксана.
-- Ты ж его не любишь, -- не задумываясь, сказал Бродяга.
Оксана приподнялась на локте и удивлённо посмотрела на Валерку.
-- Откуда тебе известно? Я может, ещё и сама не разобралась…
«Вот женщины, странный народ, — подумал Валера. -- Сама пригласила, сама в кровать уложила. И теперь удивляется, какой я проницательный». Но вслух сказал:
-- Ничего мне неизвестно, а только чую -- сердце твоё свободно…
Окса задумалась.
-- А где твой орёл-то?— сменил тему Валера.
-- На сборах. Он у меня борец, самбист,-- с гордостью сказала она.
--А-а… -- понимающе протянул Валерка.-- Классно! Всегда говори мне, когда он на сборы уезжает.
-- Ты губу то не раскатывай. Я и сама не знаю, что на меня нашло сегодня… понимаешь?
-- Конечно... – охотно согласился Валерка. А сам подумал: «Это ж надо, как женщина умеет ловко обмануть себя, мол, на меня нашло… Нет, это не она смотрела на меня, как голодный студент на жареное мясо. А когда я пригласил на танец -- не она прижималась, так что, казалось, задушит… Здорово, конечно… Мне бы так… Я всегда знаю чётко, когда вру, когда изменяю, когда трушу… и это знание больно режет душу. А тут -- «нашло на меня!» -- удобная позиция...»
-- Я в тебе тоже, кстати, не совсем разобралась. С одной стороны, тянет меня что-то… А с другой -- останавливает. Знаешь, так человек хочет заглянуть в пропасть и опасается. Боится, что пропасть его утянет…
-- Как же ты сегодня осмелилась?—поинтересовался Валера.
-- Я знаю, чего боялась… -- размышляла девушка вслух. Она говорила  медленно, словно читала вслух неразборчивый рецепт. -- Я боялась, что влюблюсь в тебя по-настоящему. А ты меня бросишь… Я буду страдать. А страдать, естественно, никому не хочется.
-- Так как же ты всё-таки осмелилась? – настаивал Валера. Окса вздохнула и объяснила:
--Курцов перевёлся в военно-медицинскую академию. Через пару месяцев – экзамены, и я поеду к нему. Я  всё рассчитала. У нас с тобой будет два-два с половиной месяца. Ты за это время меня не бросишь. И у меня на всю жизнь останутся приятные воспоминания о красивой любви.
 Тут уже Валерка приподнялся, чтобы посмотреть на Оксану.
-- А зачем ты тогда вообще за него выходишь? – он был юн, наивен и искренне не понимал, что такие расчёты возможны.
-- Курец -- самостоятельный, хозяйственный и будет хорошим мужем и отцом, – уверено сказала Оксана.
-- Ага, отличный семьянин. Чемпион Берлина по теннису, – пошутил Валерка. -- А я?
-- А ты не создан для семейной жизни…-- без обиняков заявила Окса.
-- Это почему же?-- обиделся Валера.
-- Не серьёзный ты… -- Это было для Бродяги большим сюрпризом. Он считал себя надёжным, как бронежилет.
-- Ты зато серьёзная! -- завёлся вдруг Валерка. -- Со мной покувыркаешься пару месяцев, а потом будешь верной женой. Это нормально. А если я в тебя влюблюсь по-настоящему… Потом буду страдать в горькой разлуке? Это как? Не важно? Лишь бы ты не страдала?
 Окса озадаченно посмотрела на Валеру. Видно было, что в таком ракурсе она проблему не рассматривала. Да и вообще, видела мир совершенно по-другому. Потому что среагировала только на последнюю мысль:
-- А ты, правда, будешь страдать?
Валера понял, что зря затеял этот разговор и, чтобы закрыть тему, сказал:
-- Конечно, буду!
-- Да ладно! Ты себе сразу другую найдёшь… -- недоверчиво сказала Окса.  Было очевидно, что она ждёт опровержения. Бродяга решил не расстраивать девушку и сказал со вздохом:
-- Такую как ты, найти не просто.
 Окса лежала, смотрела в потолок и, судя по наморщенному лобику, напряжённо думала.
-- Скажи, ты меня любишь? Только не спеши, подумай...
Валера не привык разбрасываться такими словами. Это вроде клятвы, которую очень трудно сдержать. В данном случае он её держать и не собирался. Однако, подумал, что всё равно скоро они расстанутся навсегда, так почему не доставить девушке пару приятных минут. Бродяга посмотрел на неё долгим влюблённым взглядом и сказал:
-- Люблю…
В глазах у Оксы зажглись яркие бенгальские огни, а его снова охватили сомненья: стоило  ли подтверждать столь сомнительную рабочую гипотезу. Любил ли он её на самом деле? Вроде, нет, хотя бы потому, что явно не хотел связывать с ней будущую жизнь. Но Валера был счастлив с Оксой, не только когда наслаждался её телом. Его радовали её глаза, излучающие мягкий свет, задорный смех, который звучал, словно музыка, и обещал счастье неземное… . И ещё неизвестно как обернётся дело, когда она уедет. Возможно, этот как бы ни к чему не обязывающий секс перерастёт в большую любовь. Так бывает, времена сейчас другие… Раньше, по крайней мере так пишут в книгах, сначала была любовь, а потом -- секс. Сейчас всё перепуталось, и бывает, что любовь как бы запаздывает, уступая первый ход постельным удовольствиям. Хотя, по правде сказать, зачастую всё начинается и заканчивается сексом…
А вечером Бродягу ждал неприятный сюрприз. Когда он пришёл к Оксане,  там оказался Курцов. Очевидно, для Оксы это тоже было неожиданностью. Жених, явно, не должен был приехать. Может, соскучился, а может проверить хотел, чем будущая супруга занимается в свободное от занятий время. Заплаканная Окса сидела на кровати. А Курец стоял у окна и сосредоточенно накручивал на палец уголок занавески. Валера поздоровался и вопросительно посмотрел на Оксу. Он уже догадался, что они ссорятся и хотел было уйти, как Курец вдруг рванул к нему. Однако, в последний момент почему-то передумал и буквально вылетел из комнаты. Оксана слегка привела себя порядок и сообщила:
-- Я ему сказала, что не люблю его…
Валера удивился и спросил:
-- Ну и?…
--  А он сказал, чтобы я хорошо подумала… А чего думать, чего думать-то! -- она снова заплакала. --Я ж не дура… Ты прав – сто пудов… не люблю я его. У него одни плюсы… А не люблю…
-- Сердцу не прикажешь, – задумчиво сказал Валера. Он подошёл и сел рядом с подружкой. Ему стало жаль Оксу. Что сказать, чтобы утешить подругу он не знал. Тогда взял её руку и молча стал гладить.
-- Я тебя не неволю… Хочешь оставайся со мной…  А хочешь… -- Окса не договорила и снова расплакалась...
-- Всё-таки без страданий не обошлось, – не выдержал Валера.
-- Ты знаешь… -- Лицо Оксы вдруг просветлело. -- Наверное, я ненормальная… Я теперь -- не против страданий. Может, мне их всю жизнь не хватало. Я только сейчас это поняла. Ведь я всегда выбирала, меня всегда любили… А я никого никогда не любила по-настоящему, без оглядки на то, любит ли он меня, так же, как и я. Без этой постоянной борьбы за… даже не знаю, за что…  Да что говорить… -- Девушка всхлипнула… -- Я просто не позволяла себе влюбиться… Может, поэтому теперь  мне нравятся мои страдания… я чувствую, что живу… понимаешь?…
-- Понимаю… -- сказал Валера, а потом подумал: «Est quaedam flere voluptas» (в слезах есть что-то от наслаждения, лат.). -- Опустился на корточки, стараясь заглянуть в заплаканные глаза, и повторил: -- Понимаю…-- Они обнялись. Потом Окса закрыла дверь на ключ, и ребята постарались забыть о неприятном визите Курца. И это им удалось…
…Бродяга вернулся к себе в комнату под утро, часов в шесть, и с порога, вместо приветствия, спросил:
--Скажи, Поручик, я человек серьёзный?
Тот  вопросительно посмотрел на друга.
--Ну, ответственный? -- переспросил Валера. -- Можно на меня положиться?
-- Естественно. Иначе разве я дружил бы с тобой столько лет? А что у тебя сомненья возникли по этому поводу? – поинтересовался Поручик.
-- Да не у меня… Окса говорит…-- начал объяснять Валера.
-- А-а, ну так бы и сказал, — перебил друг. -- У баб же совсем другие критерии. К примеру, что мужику надо? Да всё просто: чтоб друг держал слово, не выдавал секреты, если непонятка какая, чтоб подписался без вопросов… А Окса – замуж хочет… И видит невооружённым глазом: Бродяга ещё не созрел. Вот потому ты  не серьёзный.
-- Мне её жалко, чего-то… -- сказал Валера. Поручик усмехнулся:
-- Жалел волк кобылу, оставил хвост да гриву. Если жалко – иди и пожалей… А ещё лучше -- женись… -- Разговор не получился. Валера закурил и вышел в коридор… Но в одном Поручик прав. К чему эти слова? «Жалко -- не жалко». Что дальше то делать? Да, им хорошо вдвоем. Почему они должны сейчас разбежаться? Но Окса влюбилась. И чем дальше, тем сильнее она к нему привяжется. И тогда уж, действительно, трудно будет уйти от неё. Раньше такие вещи мало беспокоили Валеру. Он вспомнил, как прежде расставался с девушками, ничего не объясняя и даже не прощаясь. И никаких угрызений совести и ненужных сомнений в правильности пути. Старею, подумал Валерка и усмехнулся. Наконец решил, что будет честным и скажет Оксе всё, как есть. Он не был уверен, что это верное решение, но всё же почувствовал некоторое облегчение от того, что больше не нужно ломать голову. Бродяга затушил сигарету и решительным шагом направился к подружке. Однако, чем ближе он подходил к комнате Оксы, тем медленнее становились шаги, уверенность в правильности решения слабла, уступая место бесконечным сомнениям. Валера уже хотел постучать в дверь, да так и застыл с поднятой рукой. Он не заметил, как позади него, из общей кухни, вышла Окса. Так они и застыли: Валера смотрел на дверь, а Окса, стоя сзади, -- на него. Наконец, она не выдержала и спросила:
--Ну, долго будешь так стоять, как Ленин на Красной площади?
Валера вздрогнул и поймал себя на мысли, что чертовски рад встрече. А это, наверное значит, что он всё-таки любит её. А значит, он не врёт и не использует её… Он улыбнулся улыбкой счастливого человека и пропел:
-- «Я пришёл к тебе с приветом рассказать…».-- Валера не договорил,  ловко перехватив сковородку с жареной колбасой и яичницей, чмокнул  Оксану  в щёку и влетел в комнату.
За столом по-хозяйски сидел Курец. Перед ним стояли букет алых тюльпанов и бутылка советского шампанского. Бродяга остановился, как вкопанный, улыбка погасла, как свеча на осеннем ветру.
--Не люблю шампанское… -- зачем-то сказал он.
-- А тебе никто не предлагает… -- недружелюбно заметил Курец. Валера устало улыбнулся. Он искренне пытался разобраться в себе. Что он на самом деле испытывает: облегчение от того, что не придётся врать Оксе и себе? Досаду, что Окса предпочла Курцова? Вдруг он остро понял, что ему по-настоящему не хочет терять Оксу. И эта пронзительная боль потери была настолько сильна, что ему подумалось: это и есть любовь. Валера  с горечью осознал старую банальную истину: «Что имеем не храним, потерявши плачем». Пауза затянулась настолько, что ему стало казаться: он оглох. Наконец, Окса сказала со вздохом:
--Незваный гость, хуже татарина…
Бродяга повернулся, чтобы выйти из комнаты, но девушка цепко схватила его за руку. Она выжидающе смотрела на Курцова. И тут только Валерка понял, что Курец и есть тот незваный гость. Видно, тот зашёл потихоньку, когда Окса была на кухне. Разжалованный жених встал и медленно, ни на кого не глядя, вышел. Девушка тут же выставила на коридор букет и бутылку…
Окса и Бродяга обнялись и молча стояли посреди комнаты, на столе остывала яичница, закатное солнце прощалось, уступая место бархатной ночи. Вдруг Валера вспомнил:
-- Так я ж не серьёзный…
Оксана приложила пальцы к его губам и ничего не ответила. Она была счастлива, но самое главное: был счастлив Бродяга…


От перемены места трупов сумма не изменяется…

Было часов девять вечера, Бродяга от нечего делать уже подумывал, не начать ли учить эпидемку ( эпидемиологию), как в комнату влетел Бункер. Он был необычайно взволнован и тяжело дышал. «Странно, Витёк, обычно, спокоен, как удав после сытной трапезы, а тут – лица на нём нет. Явно, что-то серьёзное…»-- удивился Бродяга и спросил:
-- Что стряслось, дружище?
-- Anus, anus profundus (буквально -- глубокая задница , здесь --я в глубокой заднице, лат.)! Просто  не знаю что делать…
-- Мы все время от времени бываем в заднице, – философски заметил Валера.--Ты можешь объяснить толком, что случилось!  Чем быстрее я пойму, в чём дело, тем быстрее смогу что-то предпринять.
 Бункер вздохнул и тихим обречённым голосом начал рассказывать:
-- Прихожу я, значит, на  работу. Петрович, ну дневной санитар, и говорит: «У меня сегодня юбилей – я в нашей конторе двадцать лет. Со всеми выпил – а с тобой нет»…
-- Знаешь, эта часть рассказа мне известна во всех подробностях. Начни лучше с конца, – нетерпеливо перебил Валера.
-- В общем, мы не того жмура выдали.
-- Как это? – удивился Бродяга.
--Видишь ли…   Ещё утром привезли старичка. Подобрали где-то возле Комаров. Гриб замшелый такой. Лет девяноста. А часа через два – ещё одного, точно такого же. Будто, сиамские близнецы, будь они прокляты… Даже рубашки одинаковые.
-- А что семья, родного батю не признала?—удивился Валера.
--Семья… – обречённо вздохнул Бункер. -- Родственники этого мухомора, видно, расстроились не по-детски, потому что хорошенько приняли на грудь и стоять могли, только прислонившись к холодной стенке. Сынок лет пятидесяти, был наиболее вменяем. Он то и опознавал тело безвременно усопшего. Мы с Петровичем к этому моменту тоже основательно загрузились, и было по-настоящему в лом встать и куда-то идти. Короче, мы элементарно поленились и не пошли на опознание. Как-то не придали этому особого значения. Петрович говорит: «Чтоб сын батьку не признал? Быть того не может!» Оказалось, ещё как может! В результате — в дальний путь ушёл другой…
Бродяга надолго задумался.
-- А второй дед где? – наконец спросил он.
-- За вторым ещё не приезжали… Да мы бы его не выдали уже. Знаем, что дед-то -- чужой…
-- То есть оригинальный экземпляр на месте?—уточнил Валера. Бункер утвердительно кивнул.
-- Что ж, это сильно упрощает задачу… -- сказал Бродяга. Витя удивлённо посмотрел на друга.
-- Ну представь, что тебе надо забрать жмура и никого не оставить взамен? Каково? А тут элементарный натуральный обмен – бартер, можно сказать—объяснил Валера.
-- Я не понял, —сказал Бункер. Ты что, хочешь зайти к людям и сказать: простите, ошибочка вышла, мы вашего ветерана Куликовской битвы перепутали. Тебя ж на запчасти разберут!
Бродяга засмеялся:
-- А по-моему, это они перепутали. Главное, вовремя перевести стрелки.
Витя с большим сомнением в голосе покачал головой и сказал:
--Ты же знаешь, санитар должен присутствовать на опознании…
-- Успокойся, – нетерпеливо перебил Валера. -- Что они, каждый день трупы получают? Главное -- они не знают, кто и кому чего должен. И вообще, пусть спасибо скажут: не нужно будет мотаться в судебку. Получат батю с доставкой на дом. Сервис и персональный подход лучше, чем на загнивающем  западе.
 Бункер по-прежнему был настроен скептически, но так как выбора не было, больше не возражал. Примерно, через час Петрович по кличке Бегемот, Бункер и Бродяга подъехали к дому, в котором ещё совсем недавно проживал покойный. Валера поправил галстук, одел очки и, сделав хмурое недовольное лицо, вошёл во двор. Калитка была не заперта. Он заглянул в окно. За столом сидело четверо мужчин и трое женщин. Судя по усиленной жестикуляции, говорили они довольно эмоционально. «Выпивают, естественно, — догадался Валера.-- Маловато народу для поминок. Значит, похороны – завтра, а труп -- дома. Отлично!»-- подумал он и уверенно нажал на кнопку звонка.
Дверь открыла женщина с красными заплаканными глазами. Она удивлённо посмотрела на незнакомого молодого человека, но лишних вопросов задавать не стала, а просто пригласила войти.  Валера проследовал за женщиной в гостиную. Не все из присутствующих заметили появление незваного гостя. А те, кто обратил внимание, не придал  появлению молодого человека особого значения.
«Народ -- под местным наркозом, ещё максимум час -- и будут под общим,»– определил Валера. Потом спросил у женщины с заплаканным лицом:
-- Кто здесь хозяин?
 Она указала на угрюмого человека во главе стола. Валера подошёл к нему сурово сказал:
--Пройдёмте.
Здоровый седой мужик с красным опухшим лицом удивлённо посмотрел на незнакомца. Тот был одет в серый строгий костюм-тройку, говорил уверенно и, следовательно, имел на это право. Хозяин нехотя встал и постарался сосредоточиться.
-- Оперуполномоченный уголовного розыска—Кондратьев, -- представился Валерка и махнул самодельной красной книжечкой, так сказать, для подтверждения полномочий. Поддельное удостоверение он взял напрокат у Борща...
Давно известно, если арестовать советского человека и бросить в тюрьму, ничего не объясняя и не спрашивая, то девяносто процентов задержанных будут точно знать, за что именно их задержали. Поэтому хозяин дома даже не поинтересовался причиной визита и только проворчал:
-- Нашли время... У людей, можно сказать, горе… А они тут ходют…
-- Во-первых, примите мои соболезнования, — сухо бросил Бродяга, словно не услышал претензий хозяина. -- Во-вторых, пройдёмте в комнату к покойному.
--Зачем? — насторожился мужчина.
-- Вы всё увидите сами. Как вас зовут?
-- Гена… Генадий Павлович, — представился хозяин.
Валера подошёл к покойному и, откинув покрывало, требовательно сказал:
-- Смотрите внимательно!
-- Это не батя… -- в ужасе прошептал Гена.-- А где же батька?-- Видно было, что Геннадию Павловичу дышится с трудом и явно нездоровится.
-- Кто получал тело покойного? – строго спросил Бродяга.
-- Я получал…-- растеряно сказал Гена.
-- Вы опознавали отца? — поинтересовался оперуполномоченный, всем своим видом показывая, что ему давно известны все мельчайшие подробности и спрашивает он просто для протокола.
--Да я, понимаете ли… -- сын старика виновато развёл руками.
-- Всё понятно… -- перебил Бродяга. -- Вы не опознавали. А теперь из-за вас человек лишится места работы, и очень возможно -- пойдёт под суд.
-- Что же делать? – заволновался Геннадий. Валера подошёл к окну, широко распахнул его и махнул рукой. Бегемот и Бункер тут же выхватили из «уазика» носилки с трупом и со скоростью хорошей группы захвата влетели в дом. За минуту заменили старика и так же молниеносно исчезли. Гости в замешательстве наблюдали за вносом и выносом тела. Раздались любопытные возгласы: «Что происходит, что за дела…?» Люди трезвели на глазах и даже неожиданно вспомнили причину, по которой собрались. Однако, Геннадий вовремя вмешался и объяснил, что так надо. Кому надо и зачем -- осталось тайной. Но раз хозяин спокоен… Бродяга был уже в дверях, когда Гена жестом остановил его. После этого шепнул что-то женщине с красными глазами, и минуты через три она вынесла объёмную хозяйственную сумку, из которой доносилось весёлое звяканье бутылок, виднелась какая-то кастрюлька и торчала палка хорошей полукопчёной колбасы.
– Вы уж, извиняйте, – сказала она виноватым голосом. -- У нас такое горе, -- женщина показала глазами на соседнюю комнату. Оттуда доносились громкие возгласы, перемежающиеся  смехом.
-- Примите мои соболезнования, – ещё раз посочувствовал Валера и бережно взял сумку. Слегка перегибаясь в талии под тяжестью неожиданного бонуса он вышел из дома и поспешил к машине.
--Что это? – удивился Бункер.
-- Компенсация за  моральный ущерб и жестокий удар по психике... Батьку родного не признал, ну это ж надо… Что за люди, гуляют, как на свадьбе! -- возмущался Валера.
-- Неудобно как-то, – сказал вдруг Бункер.
-- Не знаю, лично мне неудобно было отказаться, – сказал Валера.—Хочешь, назад занеси, если такой совестливый.
 Но тут вмешался Бегемот и голосом батюшки-самоучки авторитетно сказал:
– Да не оскудеет рука дающего, да не просохнет горло пьющего! -- После этого принял у Валерки сумку и широким жестом пригласил занять места в машине. -- А насчёт людей я тебе так скажу, Бродяга. -- Он повернулся к Валере всем телом и, неожиданно разозлившись, закричал:
-- Твари, а не люди! Это ты ещё не видел, как делят наследство близкие родственники! Напомни как-нибудь на досуге… Я тебе поведаю пару душещипательных историй из личной жизни. Там такие сюжеты -- Шекспир бы застрелился от зависти…
Через полчаса друзья сидели в судебке (судебная медэкпертиза) и мирно отмечали благополучный исход дела.
Бегемот, который праздновал юбилей вторые сутки и заметно подустал, стал пить через раз, но не оставлял надежды дойти до конца дистанции вместе с друзьями. Опыт есть опыт.  Главное, верно рассчитать свои силы.
-- Бродяга, я тебя знаешь, как уважаю! Я для тебя -- что хочешь! Да если, что с тобой случится… Я тебя забальзамирую, как родного, — горячо обещал расчувствовавшийся Петрович. – Будешь, как Ленин: всегда с нами и живее всех живых! Ни одна муха год не сядет! -- Петрович был специалистом  высокого класса. Но тут явно приврал: год -- это слишком. Однако, Валера не стал спорить и засмеялся:
-- Спасибо Петрович! Ты настоящий друг! Но я уже завещал сжечь тело, а пепел развеять по ветру.
-- Что ты говоришь? — удивился ветеран морга. -- Оригинально… -- И надолго  задумался… -- Как же нам тебя отблагодарить?
-- Забудь об этом. Ты же меня знаешь, я очень люблю такие игры и готов участвовать в них просто из любви к искусству.
Но Петрович ничего не забыл. Буквально, назавтра он подъехал с Бункером на своём оранжевом «жигуле» к учебному корпусу мединститута, что на Ленинградской.
-- Поехали, -- коротко сказал он и без объяснений помчал, словно опаздывал на финальный матч чемпионата мира по футболу.
-- Куда летим? – поинтересовался Бродяга.
-- На Кальварийское кладбище. Тебе, как тонкому ценителю искусства, должно  понравиться.
 Валера слегка удивился, какая связь между похоронами и искусством и как, вообще, похороны могут нравиться. Но ничего не сказал.
…Надгробную речь говорил представительный интеллигентный мужчина. Он старался держаться молодцом, однако, хорошо поставленный голос дрожал от волнения. Было видно, что мужчине трудно говорить, и время от времени он замолкал, собираясь с духом. Иногда  смахивал непрошенную слезу, но всё-таки продолжал…
--  Здорово чешет! – заметил Валера.
-- Ещё бы! -- сказал Петрович. -- У него работа такая…-- Валера удивлённо посмотрел на друга.-- Это профи, — объяснил Петрович. -- Артист театра, не хер собачий. За эту небольшую пятнадцатиминутную импровизацию ему Гоша в кармашек сотенку положит.
С Гошей Валера знаком не был, но знал, что тот -- начальник кладбища.
-- А если в театре -- дневной спектакль? – полюбопытствовал Валерка.
-- Ну, тогда не поедет, – уверенно сказал Петрович. -- На спектакль -- не поедет. Зарплата у него -- смешная. А «похоронным»  заработком он рисковать не станет… Из театра -- не уволят. А здесь замену быстро найдут… У Гоши и плакальщицы есть, -- гордо сказал Петрович.
-- Плакальщицы старые небось? -- поинтересовался Валера.
-- Для тебя всяка баба старше двадцати пяти -- старуха. А как по мне… -- Тут он взглянул на часы и засуетился. -- Всё! Культурная часть программы закончена, – объявил Петрович. -- Едем ко мне, а то всё остынет и моя анаконда подколодная сделает мне вырванные годы… Только смотри не проговорись, что мы жмуров перепутали. Официальная версия – празднуем юбилей…
Жена Петровича, Алевтина, находилась в состоянии перманентной войны с собственным мужем. Но так как у супругов был большой стаж семейной жизни, они сумели  заключить мораторий, который гласил: сор из избы не выносится и в присутствии посторонних военные действия полностью прекращаются. Более того, существовал  договор о сотрудничестве: раз в месяц Алевтина накрывает стол для друзей Бегемота. А за это тот регулярно отдаёт зарплату. Петровича этот расклад устраивал. Обмывая, переодевая и гримируя покойников, он зарабатывал несравнимо больше.
Надо отдать должное, готовить Алевтина умела, и гости всегда ждали этот праздник живота. Меню не менялось многие годы. Пища простая, но вкусно так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот и сегодня: селёдка  под шубой, заливной язык, винегрет, оливье, пельмени и, естественно, жаркое. Всё шло по стандартному сценарию, по наезженному пути – говорили, выпивали, закусывали. Но вдруг вероломная Алевтина, ни с того, ни с сего, вдруг нарушила мораторий, сказав, что Бегемот за два месяца так и не поменял сгоревшую лампочку в холодильнике, не выносит вовремя мусор и, вообще, от него -- одни убытки. Петрович сказал:
-- Ой… -- и потом снова повторил. -- Ой…
Друзья повернулись к нему, ожидая продолжения типа, «Ой, прекрати…» или «Ой, кто бы говорил…». Но Петрович положил руку на сердце, попытался встать, но… медленно осел рядом со стулом. Бункер и Валерка подхватили его и уложили на диван. Бегемот побелел, покрылся холодным, липким потом и дышал с трудом. Своего телефона у Петровича не было, Алевтина побежала к соседям, чтобы вызвать скорую и вскоре вернулась.
Друзья склонились над Петровичем, стараясь поддержать его морально.
-- Не сдавайся, Бегемот! – говорил Валерка срывающимся голосом. Он держал руку друга, как бы пытаясь перелить ему свою веру в жизнь. Петрович вдруг вздохнул и сказал:
-- Бродяга, обещай мне, что напишешь книгу… И про меня немного… Мне будет приятно… сделай доброе дело… Ты всегда меня понимал… Даже, когда я сам себя не понимал…
-- Ты чего, Петрович? Держись, дорогой, — умолял Валера. --  Скорая с минуты на минуту прибудет…
-- Не ври… Мне не ври… Алевтину позови…-- сказал друг тихим голосом.
-- Здесь я…-- отозвалась жена и стала так, чтобы попасть в поле зрения Бегемота.
Петрович поискал её глазами, нашёл и, тяжело вздохнув, сказал:
-- Похудеть тебе надо бы Алевтина…
-- Вот сука. Одной в могиле, а нутро своё поганое демонстрирует. Кровопиец… -- Она быстрым шагом демонстративно вышла из комнаты. Лицо у Бегемота разгладилось и приняло выражение блаженства. Бродяга вдруг осознал, что Петрович использует последние мгновенья и подкалывают ненавистную супругу практически с того света. Дикий смех, абсолютно неуместный у ложа умирающего друга был совершенно неконтролируем. Валерка почувствовал -- сейчас будет настоящая  истерика и буквально вылетел на лестничную клетку.  Когда он наконец успокоился и вернулся, Бункер уже закрыл глаза старому другу, но совсем не старому человеку.
А уже через полчаса приехала скорая. Седой доктор, привыкший ко всему, невозмутимо  сказал: «Bona mors» (легкая смерть (лат.)) и констатировал смерть. Охотно выпил предложенные сто грамм и, пожелав всем доброй ночи, исчез в чёрном провале подъезда…
После похорон Петровича друзья решили не ехать на поминки, а вернуться в  общагу и выпить, как говорится, за упокой души Бегемота. И не потому, что поминки – это всегда тяжелое и грустное мероприятие. И уж тем более, не потому, что не хотят отдать последний долг другу. Просто после вчерашних , мягко говоря, неуместных высказываний  возле умирающего Бегемота, не хотелось видеть его вдову. Но подошла Алевтина, сумела найти нужные слова и уговорила поехать помянуть Петровича.
Тем временем в семье покойного собирался народ. Люди -- ещё трезвы, они старательно изображают глубокую печаль и натуральное горе. Но выглядит это довольно фальшиво и искусственно. Вот кто-то сказал, что пятьдесят два -- не возраст и Петрович ещё мог бы жить и жить. И тут же нашёлся умник, который объяснил, что у бога добавки не просят, и пошло поехало…
Однако, среди присутствующих есть и такие, которые искренне переживают и действительно сочувствуют. Эти люди знали и любили покойного. Он был частью их жизни. Но таких, увы, не много…  Большинство, предвкушая хорошее застолье, поглощены этой сладкой мыслью и с нетерпением ждут выпивки, неотъемлемой части похоронного действа. Женщины накрашены не броско, но тщательно, на похоронах можно встретить старых знакомых, да и новых завести. И всё-таки атмосфера достаточно тяжёлая. Ведь в глубине души каждый понимает, что  смерть  обязательно навестит когда-нибудь и его. Это как говорится, вопрос времени.
Постепенно алкоголь, традиционное обезболивающее средство, притупляет боль утраты. Люди поначалу вспоминают покойного, потом начинают делиться воспоминаниями, вовсе не связанными с виновником происходящего. Плавно соскальзывают на производственные темы.  Мужчины внезапно вспоминают о существовании женщин. Женщины, несмотря на то, что считаются более чувствительными, о мужиках не забывают никогда. Разговоры становятся всё громче, люди начинают говорить одновременно, ни к кому не обращаясь конкретно. Никто никого не слушает, да и не пытается.
Время от времени кто-нибудь бестактно напоминает о первоначальной причине сбора и предлагает помянуть покойного. Некоторые испытывают небольшую неловкость, но в принципе, выпивают с удовольствием. Постепенно люди кучкуются по три-четыре человека, и пьют, уже не ожидая приглашения и не слушая поминальных речей. Отдельные личности поминают покойника в строго индивидуальном порядке. Женщины тем временем изучают гардеробы окружающих подруг, просто знакомых и сплетничают вполголоса. К этому времени появляются первые ласточки. Это те, кто напились настолько, что не совсем отдают себе отчет, где они находятся. "Кругом столы, люди, выпивка – наверное, свадьба"-- почему то решают они и пытаются возглавить торжественное мероприятие. Начинают петь – «касіў Ясь канюшыну» и кричать «горько!». С большим трудом удаётся заставить их замолчать. Они искренне не понимают, почему их так не любят, и грустно курят прямо за столом. Постепенно гуляки валятся, как снопы: кто где сидел или стоял.
Люди, которым действительно больно, с чувством омерзения наблюдают эту неприглядную картину и не совсем понимают, зачем они здесь вообще и почему соблюдают этот страшный ритуал.  Но потом не выдерживают, выпивают… Становится немного легче… но не надолго. Хочется, чтобы этот кошмар быстрее закончился. Однако, гостей не выгонишь. Как правило, поминки продолжаются за полночь… Веселится народ и гуляет…
Бродяга пожалел, что пришёл, и сказал:
-- Бункер, ты как хочешь, а я -- сваливаю. -- Тот кивнул и тоже встал. Не прощаясь, друзья вышли из душной квартиры. Решили идти пешком. До общаги -- часа полтора неспешного ходу… Парни долго шли молча, и вдруг Бродяга сказал:
--Я тут стих накропал.  И стал декламировать вслух:

Хоронить мы начали друзей
Вот вчера ушёл один из них
Сколько в грудь себя теперь не бей
Но навечно он уже затих

Вдруг  понятны стали старики
Проводив друзей, родных, подруг
Словно вОды мутные реки
Их глаза – последствия разлук

Хоронить друзей— тяжёлый долг
Это страшно—умираешь сам
И не стыдно, что терпеть не мог—
Не крепись и волю дай слезам

Может быть тебя друзья услышат
И промолвят— я прощаю всё...
И спокойней сердце уже дышит
Хотя знает смерть не пронесёт...

И Бункер, железобетонный Бункер заплакал… Он, который, можно сказать, живёт в морге и к смерти относится предельно равнодушно. Но то чужие люди… А тут Петрович, тут Бегемот… В жизни Бункера -- это первая смерть близкого человека…



«Ехали на свадьбу с бубенцами…», или О пользе знания иностранных языков…

Собрались как-то Бродяга, Майкл Минин и Окса с Субклявией на свадьбу. Женился их старый товарищ по прозвищу Борщ, который  был родом из забытого богом и людьми села с поэтическим названием «Козлобродье». До районного центра друзья с горем пополам добрались на автобусе. А дальше в село общественный транспорт ходит два раза в день: утром и вечером. На вечерний рейс друзья опоздали, а следующий – завтра утром.

Очередь на такси была не большая, но оно подъезжало так редко, что возникало ощущение: это  единственное  такси в этом городке.
Тогда Валерка сказал Майклу:«Ну что, полиглот, давай нашу домашнюю заготовку. До тех пор пока в Союзе гостей будут любить больше, чем хозяев мы не пропадём!»
Они пошушукались, и Майкл стал что-то громко спрашивать на чистом английском языке. Бродяга отвечал ему тоже по-английски, но было очевидно, что это не тот язык, который он впитал с языком матери. Более того, время от времени он, как бы случайно, вставлял русские слова, такие как «очередь», «временные трудности» и «мы победим». Люди в очереди оставили все свои разговоры и стали прислушиваться. Наконец, один мужчина неопределённого возраста подошёл и тактично поинтересовался, что здесь, собственно, происходит.
Бродяга тотчас охотно объяснил: дескать, мы -- студенты медицинского института и едем к однокурснику на свадьбу. А это Майкл, тоже учится вместе с нами, родом из Англии. Хороший, кстати, хлопец. Так вот, англичанин первый год в нашей стране, и он, Валера, на правах аборигена знакомит его с местными достопримечательностями и заодно объясняет особенности русской ментальности, в частности -- гостеприимство. Между прочим, Майкл говорит, что в Англии очередей на такси нет, завершил свой подробный доклад Бродяга. Мужчина ничего не сказал и немедленно вернулся в очередь. Там он, очевидно, провёл разъяснительную работу на местах, буквально через пару минут вернулся и официально заявил:
-- Езжайте без очереди. Пусть знает наших!
-- «У советских – собственная гордость!» (цитата из В. Маяковского), – воскликнул радостно Бродяга, но мужчина не почувствовал иронии. Он похлопал иностранца по плечу и вдруг сказал:
-- Передавай привет!
От неожиданности Майкл растерялся и чуть не спросил по-русски: «Кому?» Но Бродяга вовремя дёрнул его за рукав и вежливо уточнил:
-- У вас есть родственники за границей?
Выяснилось, что у мужчины родственников в Англии нет и быть не может, и это была просто нелепая шутка, вызванная острым желанием пообщаться с иностранцем.

Таксит с миной, равнодушной как старого сторожевого пса, услышав, что надо ехать в Козлобродье, сразу встряхнулся и немедленно заявил, что везёт только до съезда с главной дороги. Потому как дальше нужно ехать по просёлку, а осенью туда можно добраться только на вездеходе.
-- Ничего, поехали, – неизвестно на что рассчитывая, сказал Бродяга. – Разберёмся.
-- Как же мы в туфлях, да на каблуках? -- обеспокоенно заверещали Окса и  Субклявия. Шофёр, человек опытный, прикинулся глухонемым и сосредоточил своё внимание на мокром асфальте и пролетающих мимо телеграфных столбах.
Тут Бродяга вновь заговорил на английском, не забывая вставлять по-русски такие выражения как «плохое качество дорог» и «суровые погодные условия», а чтобы у водителя не осталось сомнений,  о чём идёт речь, добавил:
-- Водитель не уверен, что сумеет там проехать.
 В этот момент к таксисту вернулись слух и речь. Он резко затормозил, стал на обочине и спросил:
-- Это что, иностранец?
Бродяга энергичным кивком подтвердил догадку.
-- И ты сказал, что я не сумею проехать?— сдержанно, но довольно агрессивно спросил водила.
-- Ну, ты же сам только что объяснил, что добраться туда можно исключительно на тракторе, — сделав невинные глаза ответил Валера и добавил: -- Я его морально готовлю к прогулке по пересечённой местности.
Водила медленно тронулся и некоторое время ехал молча. Было видно, что в душе у него идёт нешуточная борьба добра и зла. Да, можно застрять и измазать машину до бровей. Однако очень неприятно признавать, да ещё перед иностранцем, что не можешь проехать по какому просёлку. Не говоря уже о том, что за державу вдруг стало обидно. В конце концов,  патриотизм и профессиональная гордость одержали верх. Водила голосом благодетеля объявил:
-- Скажи иностранцу,  довезу до крыльца. Как в лучших домах Лондону и Парижу. -- Окса тут же подлила масла в огонь:
--  А мы не застрянем?
 Водила почувствовал себя героем дня и самонадеянно бросил:
-- Не боись, красивая! –  И нажал педаль газа до пола. Старенькая «волга» удивлённо вздрогнула, но послушно взревела и начала набирать обороты.

Бродяга тут же на ломанном английском объяснил Майклу новое положение вещей. Тот, естественно, жутко обрадовался и, обращаясь к водиле, спросил:
--Как тебья зовут, товарищ!
Водила удивлённо пожал плечами и ответил:
-- Серёга, Сергей то есть…
-- Спасибо, Серьёга! – выдал Майкл.
Водила пришёл в состояние дикого восторга и так расчувствовался, что казалось, попроси его Майкл проехать через Сахару или тайгу, тот бы не раздумывая согласился.
-- Ух ты! -- восхищённо воскликнул он. -- А ещё что-нибудь скажи.
И Майкл, делая вид, что ему ужасно трудно припомнить, а тем более выговорить, начал озвучивать словарь  русского языка, старательно избегая высоко литературного стиля. Он начал со скучных обиходных фраз:
-- Добрый вечер! Где здесь туалет?
Тут Бродяга незаметно, но довольно больно ткнул Майкла в бок  локтём в бок и сделал страшное лицо. Тот намёк понял и расширил свой лексикон в более интересном направлении.
-- Ты красивая! Наливай! Хорошо сидим! – выдал он, после каждой фразы обводя всех присутствующих внимательным взглядом и как бы спрашивая: «Я правильно сказал?»Тут водила заявил, что иностранец -- наш человек и у него очень неплохой русский.
-- Я научил! – гордо сказал Валера, и девушки дружно захихикали.
-- А ругнуться можешь? -- внезапно спросил Серёга. Майкл вопросительно посмотрел на Бродягу. Тот развёл руками, дескать, это очень плохие слова, но раз публика просит… И тогда Майкл, отчётливо выговаривая каждый слог сказал:
-- Ёб тво-о-ю мать! -- И машина задрожала от хохота. Смеялись все, а громче всех, естественно – Серёга. Он даже остановился на обочине, чтобы спокойно поржать. Потом, немного успокоившись, тронулся и снова поехал, но время от времени смотрел на Майкла в зеркало заднего вида влюблёнными глазами, вспоминал, как тот ругается чисто по-русски -- и снова радостно смеялся.
Если раньше Бродяга ещё боялся, что водила передумает, то теперь был уверен на все сто: тот если потребуется, поедет по вертикальной стене.

И действительно, Сергей, проявив недюжинное мастерство, довёз весёлую компанию прямо до места назначения. Очевидно, таксисты своими посещениями не баловали жителей Козлобродья, так как народ вывалил на улицу, словно прилетела по меньшей мере летающая тарелка. Тут откуда ни возьмись, появился радостный и взволнованный Борщ, выдал водиле бутылку самогонки и какую-то снедь в пакете.
Расстались ребята друзьями и договорились, что завтра вечером Серёга за ними приедет. «Какой к чёрту автобус? -- кричал водила, -- да я без денег завезу…»

И правда, таксист не подвёл. Явился, как обещал во время, не заставляя нервничать и гадать: «приедет, не приедет?».
Назад ехали весело, студенты рассказывали всякие смешные истории. Вдруг Сергей попросил:
-- Майкл, расскажи что-нибудь…
Тот растерянно посмотрел на водилу, на Бродягу, всем своим видом как бы говоря: на английском, что ли?
-- Да ладно, хватить мОзги пудрить… -- сказал Сергей. -- Я когда приехал, не сразу к вам подошёл. С родителями жениха пообщался… А  сэр Майкл в это время речь толкал. На чисто русском, естественно. Тебя как звать-то на самом деле? – Серёга говорил спокойным немного отрешённым голосом, но напряжение в салоне росло с каждым мгновеньем.
-- Миша меня зовут… -- вздохнул Майкл.
-- И часто вы так людей дурите? – поинтересовался Серёга.
-- А всегда, когда они свою работу делать не хотят! – вмешалась Субклявия. Она имела скверную привычку говорить правду и не имела ни малейшего понятия о такте. Вот и сейчас: зачем нарываться на скандал? Окса зашикала на подругу. Однако Серёга вдруг сказал:
-- Самое противное, что она, на самом деле, права…
 Бродяга, желая смягчить резкость Субклявии, заметил:
-- Пойми Серый, у нас не было выбора. Если бы ты сразу согласился ехать, нам бы и в голову не пришло врать. Так что ты на нас зря обижаешься…
-- Да я не обижаюсь… Наоборот, я на себя злюсь. А ведь как верно рассчитали. Иностранцу я не откажу, перед иностранцем – стыдно…
-- Да ничего мы не рассчитывали. Мы эти двойные стандарты на каждом шагу видим… У нас же полно иностранных студентов. «Им везде у нас дорога, им везде у нас почёт»,-- сказал Бродяга.
Некоторое время ехали молча. Потом Майкл сказал:
-- Мы не столько врём, сколько шутим. Помню, как-то шли мы с Бродягой по проспекту Машерова. А у меня был фотоаппарат с собой. Бродяга и  говорит: «Фоткай всё подряд, а как увидишь  какую-нибудь красивую девушку, беги к ней и говори строго по-английски. А тут я подойду и разъясню, что ты иностранец и ничего не понимаешь по-русски». Ну, что говорить… Результат превзошёл все ожидания… Девушки упорно хотели показать нам достопримечательности столицы и вообще были гостеприимны до навязчивости. Никто даже не обратил внимания, что у иностранца отечественный фотоаппарат «Смена». Они  клевали, как дурная рыба на пустой крючок без наживки. Даже не интересно как-то…
Рассказ этот, однако, нисколько не развеселил водилу. Он задумался и молчал всю дорогу. Уже на въезде в Минск неожиданно обернулся к Майклу и спросил:
– Сколько лет надо учиться, чтоб говорить так, как ты?
-- Ну, если очень сильно напрячься – года за два, я думаю, можно… -- обнадёжил студент.
-- Зачем тебе? – удивилась Субклявия.
-- Зачем, зачем? – проворчал Сергей. -- А затем, что с русскими девушками проще договориться по-английски…
 Окса и Субклявия осуждающе фыркнули. Тогда водила вдруг широко улыбнулся  и миролюбиво добавил:
 – Да ладно, пошутить уже нельзя. Языки не мой профиль, я уж как-нибудь на трасянке побалакаю…



Полёты на гидранте, или «Наша Мама»

Однажды тихим воскресным утром Жанет, Субклявия и Окса сидели у открытого окна, курили и пили кофе. Спешить было некуда. Казалось, ничто не может отвлечь и помешать идиллической вялотекущей беседе. Восходящее солнце щедро проливалось сквозь пожелтевшие от никотина занавески. Слегка качаемые ветром, они создавали атмосферу безмятежности и покоя. Вдруг дверь без стука отворилась, и на пороге в одних трусах появился Бродяга. Девушки удивлённо переглянулись, и Жанет сказала:
-- Мьсе, я конечно, понимаю -- лето, зной, Вам жарко, и мозг перегрелся. Мне и самой дурственно. Откровенно говоря, мои эрогенные зоны уже давно вспотели, но всё-таки… существуют какие-то минимальные правила этикета. …
Валерка отмахнулся и прямиком направился к распахнутому окну. Быстро привязал пожарный гидрант к батарее, взобрался на подоконник и… шагнул за окно, словно в открытый космос. В комнате установилась мёртвая тишина. Только лёгкий ветерок по-прежнему играл занавесками.  Девушки, изумлённо переглядываясь, сидели с открытыми ртами и каменными лицами. Но через мгновение пришли в себя и в ужасе кинулись к окну. Седьмой этаж всё-таки. Пожарный гидрант, как змей, ускользнул в комнату двумя этажами ниже, натянулся, как струна и через мгновенье провис. Это означало, что Валера за него больше не держится.
--Вот сука! – восхищённо сказала Жанет. И подумав, закричала вдогонку: -- Так  и до инфаркта довести можно!
Через минут пять Бродяга ворвался в комнату и заорал:
-- Быстро освободите помещение! — Одним движением втянул гидрант и чуть ли не силой вытолкал девушек из комнаты. По дороге он горячо обещал всё объяснить подробнейшим образом, но только -- чуть попозже. Потому что прямо сейчас сюда придёт декан, и находится здесь категорически не рекомендуется.
-- Чего бежать, что мы такого сделали? – удивилась Окса.
-- Поверь мне на слово, я тебя умоляю -- зашипел Бродяга. – Слышишь, уже идут!
И действительно, вдалеке был слышен раздражённые голоса: декана и чей-то ещё. Возможно, их кураторши, Лидии Павловны
Девушки  перестали упираться и вскочили в соседнюю комнату. Бродяга немедленно замкнулся изнутри. Оглянувшись, он увидел просыпающуюся Целину и приложил палец к губам. Та приподняла голову, слегка приоткрыла глаза и  оглядела весёлую компанию. Убедившись,что все свои, кивнула и, уронив голову на подушку, продолжила мирно сопеть. Через фанерную дверь было хорошо слышно, как  декан и Лидочка проследовали по коридору и, постучавшись, вошли в столь спешно покинутую  комнату. Естественно, никого там не обнаружили, вышли и, подёргав ручки соседних дверей, удалились…
Стало тихо, и Окса  воскликнула:
--Бродяга, что всё это значит?
--  Скажи честно, ты переживала?— вопросом на вопрос ответил Валера.
-- Тебе сегодня уже говорили, что ты идиот? Ну, так я буду первая…– Окса  мгновенно завелась, и видно было, что она по-настоящему испугалась за Валеру. Но бесцеремонная Жанет перебила:
-- Да не голоси ты, как на поминках! – И повернувшись к Валерке, спросила .-- В чём дело?  Не томи израненную душу…
Бродяга уселся на подоконнике, закурил и с нескрываемым удовольствием начал рассказывать:
-- Ну, начало, прямо скажем -- не оригинальное. Вышел на мгновенье в туалет по малой нужде. Дверь, подчиняясь вульгарному аэродинамическому закону в виде банального сквозняка, хлопнула и, естественно, защёлкнулась. В комнате, как назло, -- никого: хлопцы  поехали на Минское море купаться. К тому же, предусмотрительный Поручик французский замок врезал. Хозяин, блин! Даже у комендантши ключа-дубликата нет. Но я ж не Эрнест Павлович – представитель гнилой и беспомощной интеллигенции. У меня ж воспитание советское. Чему нас учат классики марксизма-ленинизма? Во-первых, безвыходных ситуаций не бывает, и, во-вторых, в жизни всегда есть место подвигу. Тут я вспомнил: окно в моей хате открыто и даже выставлено. Решение пришло само. Хотел сначала на простынях из вашей комнаты спуститься, да потом вспомнил про пожарный гидрант. А дальше вы видели…
-- И всё-таки ты идиот! — убеждённо сказал Окса.
-- Погоди, это ещё не всё, -- продолжил Бродяга.-- Влетаю я в хату, как ведьма на метле, а тут -- как раз Поручик с Толяном вернулись. Если б хотел нарочно рассчитать, никогда бы не сумел. Дальше -- хуже. Дело в том, что как раз в это время и Быкан с Лидочкой по общаге бродят, словно телята, от стада отбившиеся. А блок наш пустой, как кошелёк к концу месяца. Все разъехались -- кто на Минское море, кто домой. Быкан с Лидочкой увидели Поручика -- и тут же к нему с дружескими визитом. Ну, он же не в курсе дел. Дверь распахивает: Милости просим, гости дорогие! А тут я, как говорится, в трусах и в каске. Увидел их -- штаны схватил, буркнул, что в туалет опаздываю и быстренько смылся. А то декан своими нетактичными вопросами мёртвого задолбать может. И сейчас он по следу гидранта спешит сюда, чтобы разгадать загадочное явление природы.
Девушки, посовещавшись, пришли к единогласному выводу: Бродяга -- ненормальный и своей смертью не умрёт. На что тот нагло заявил: он ещё у них на похоронах простудится. Подруги тут же сделали вид, что обиделись и решили вернуться к себе. А Валерка поспешил к друзьям поведать о своём чудесном полёте на гидранте. Всё-таки не каждый день такое случается…
Однако в дверях он столкнулся с Толиком. И тот взволновано сообщил:
-- Валер, Лидочка и Быкан твой словарь нашли…
--Как? --- помрачнел Бродяга. — Я же его всегда в чемодан прячу?
Толян замялся:
-- Я его перед сном читал… А вернуть забыл…
Валера походил по комнате, сел на кровать и глубоко задумался. Дело принимало серьёзный оборот.
-- С каких это пор словари секретными стали? – спросила Жанет. Но никто ей не ответил.
-- Да что это за словарь такой, что его надо прятать, а самое главное, зачем читать? – не унималась Жанка.
-- Это долгая история, -- со вздохом сказал Бродяга.
-- Тогда подожди, не рассказывай, я кофе сгарсоню, -- попросила Окса и вышла.
Когда кофе был заварен, ребята расселись поудобнее и Валера начал своё повествование:

-- Приходит как-то раз Борька Денисов. Грустный -- до упора,  как будто единственную бутылку водки разбил. «Не трогайте меня, – говорит. -- Я в печали». А дело оказалось вот в чём. Боря, как всем известно, постоянно матерится. Нет, он даже не ругается, а просто использует нецензурные слова для связки своих обрывочных мыслей. Как раствор цемента при кладке кирпичей. У многих людей есть слова-паразиты. Когда они не знают, что сказать, то постоянно вставляют словечки типа: «то есть», «ну, это», «как бы», «на самом деле»… У Бори -- несколько другой лексикон, в котором самое литературное слово -- «****ь». Проблема возникла неожиданно, как все настоящие проблемы. Выяснилось, что когда Боря волнуется, то количество матюков возрастает в геометрической прогрессии и ругательства имеют ярко выраженную тенденцию вытеснять нормальную речь напрочь. А больше всего Борис волнуется, когда его вызывают к доске. Особенно, если он слабо подготовлен. И вот тут возникает серьёзная дилемма. Или замолчать на веки вечные, что естественно, не вариант, или потихоньку материться. Что тоже -- не самое оптимальное решение. Поначалу,  услышав об этой жуткой беде, я долго смеялся. Потом вижу: Боря обижается и злится по-настоящему. Тогда, пораскинув мозгами, я предложил:
-- А ты замени маты аналогичными словами! Например, возьмём испанский язык и начнём с элементарного анализа имён. Традиционное испанское имя -- Хулио. Хулио ты от меня хочешь? — видишь, я  сказал, что хотел и не выругался. Или Педро. Слыхал, такое имя?
-- Ну да… -- недоумённо ответил Боря. Он  всё ещё не вьезжал в тему.
-- Хулио ты хочешь, Педро? Звучит? — спрашиваю.  Тут в комнату вошёл Гербарий, и я  незамедлительно провёл лингвистический опыт на живом человеке.
-- А хулио ты хочешь, грязный, вонючий Педро! — гневно сказал я.
-- Я не Педро! – возмутился Гера. Хотя видно невооружённым глазом: хлопец, на всякий случай, перебирает в памяти, что и кому ляпнул в последние сутки.
– После того, что ты натворил, -- самый натуральный Педро и есть! Только не знаю, активный или пассивный?! – говорю. Тут Гербарий, в самом деле, обиделся. Пришлось объяснить, что идёт серьёзное филологическое исследование. Но Гера, не пожелав быть подопытным кроликом, сказал:
-- Хулио вам в зад!  -- Хлопнул дверью и ушёл.
-- В рот тебе потные ноги, чтоб голова не шаталась, – крикнул я вслед, а сам слежу: как Борька прореагирует?
-- Ух, ты! Работает! Он всё прекрасно понял, --удивился он. -- Но не может же быть, чтоб имена так под наши ругательства подходили.
-- А ты не ограничивай себя, – говорю.-- Бери другие слова и языки. Вообще, можешь ругаться на иностранном, заодно и научишься чему полезному. Не плохо бы изобрести собственный язык. Выбирай созвучные слова из русского, типа: «забодал ты меня» или вот: «стебанутая на всю голову Хуанита».
-- Прикольно конечно, спору нет… -- Борис почесал в затылке. -- Только сложновато…
 Однако я его слушать не стал. У меня уже появилась прекрасная идея. Тут же вытащил большую общую тетрадь и на первом листе большими печатными буквами надписал:
«Лексический минимум заменителей ругательств для злостных матерщиников.
Вступление…
На сегодняшний день мы наблюдаем ярко выраженный процесс понижения культуры речи. С другой стороны идёт перманентное повышение уровня матерщины. Я, Слуцкий Валерий, объявляю войну -- не на живот, а на смерть -- за культуру и правильное использование, а также -- дальнейшее развитие великого и могучего русского языка. Этот словарь будет моим скромным  вкладом в это благородное, но не благодарное дело…»
Тема так увлекла меня, что я засиделся  часов до трёх ночи. Иногда дико смеялся, чем немного пугал Толяна и Поручика. Но уж больно интересные ассоциации возникали и, главное, так спонтанно… Где-то неделю создавал я этот словарь… Сначала искал заменители матерным словам. Потом стал переиначивать обычные… Ну что-то типа сленга, или языка в языке. А потом надоело… Но я словарь не выбросил. Кое-что очень неплохо получилось…
-- Я лично считаю, что это просто замечательная вещь, – заявил Толян.-- Осталось внедрить его в массы. Проблема с матом будет решена в государственном масштабе!
-- Ну расскажи что-нибудь… -- попросила Окса.
-- Ну, вот скажем, слово «гондон» как заменить культурно? – спросил Бродяга.
-- Презерватив? – попыталась угадать Жанка.
-- Банально и не смешно! — вмешался нетерпеливый Толян. – Гондон -- это антисемит.
-- Почему антисемит? – искренне удивились девушки.
-- Ну как же?— разочаровался недогадливостью Валерка. – Анти, – он сделал паузу, – семит. Против семени, защищает от семени. Теперь понятно?
 Окса захлопала  в ладоши… И тут же попросила рассказать что-нибудь ещё.
-- Что такое «мохнатый шмель»? – навскидку спросил Толик. Наступило неловкое молчание, которое нарушила Окса:
-- Ты про кого это пишешь, Бродяга, я ж там брею!
 Ребята дружно засмеялись, а Окса сообразив, что она ляпнула, резко покраснела.
Жанка тут же заявила:
-- Я хочу выучить этот словарь наизусть!
-- Ну, сходи к декану, попроси почитать… -- мрачно пошутил Валера и добавил: -- Самое мерзопакостное, что я там нашему академическо-преподавательскому составу клички придумал. Вот чего я опасаюсь. И если разобраться, фактически – это единственная вещь, за которую меня может покарать бездушная административная машина…
-- Расскажи, расскажи, -- нетерпеливо заверещали девушки.
-- Да что говорить… -- отмахнулся Валерка. -- Есть очень даже обидные прозвища.… -- Уступая натиску девчат, стал припоминать и рассказывать. Он называл кличку, а девушки старались угадать, кому из преподов она принадлежит и почему дано именно такое прозвище. И если это им это удавалось, девушки смеялись и радовались, как дети малые.
-- Титов – Простатит! – объявил Валерка
-- Потому что капает на мозги! – воскликнула Окса.
--Ушкова  -- Дикие Джунгли! –  Девушки задумались.
-- Она подмышками не бреет и у неё там непроходимые чащи, – объяснил Бродяга.
-- Прихожий?
-- Ну, это понятно … -- Коридор..  Крестова -- Царевна Жаба – важная, как царевна, а красивая, как жаба. Хлебников -- Брут – закладывает всех подряд: и студентов и преподов. Маликов – Алерген – вызывает стойкую аллергию немедленного типа. Холодова – Клеопатра. Олег Максимыч – Олиго (сокращение от олигофрен). Панкратов – Клон Быкана. Фагоцит — толстый, как бегемот и всёпожирающий Сущев. Иван Сергеич -- Третий сын, потому что дурак.  У декана -- две клички: Быкан и Рэкс…
 А были в словаре и такие прозвища: Летучий Голландец, Мерзавчик, Сиротка, Вечная память, Самка, Аква Дистилята, Тормозной Синапс, Гастрит, Pirosis (изжога, ла.), Анальгин, Гонококк (маленький подвижный гинеколог), Бледная Спирохета (ассистентка с грустным лицом с кафедры туберкулёза)… И ещё: Уретр – длинный, тощий и жёлтый, как моча – Дерябьев, Геморрой – мрачный Ковальский с фиолетовым лицом гипертоника, покрытым густой сетью капиллярного орнамента… И ещё множество других, не менее забавных и метких прозвищ. А завершала список Лидия Павловна, Лидочка – с тремя на удивление добрыми кличками: Свой среди Чужих, Добрый Ангел, Наша Мама.
Веселье было в самом разгаре, и Бродяга даже стал понемногу забывать о грядущем возмездии, как  в дверь настойчиво постучали и в комнату заглянула Лидочка.
-- Валерий, я хотела бы с Вами поговорить, – сказала она строгим официальным голосом, который не предвещал ничего хорошего. Бродяга встал и покорно вышел из комнаты. Лидия Павловна достала из сумки злополучный словарь и спросила:
-- Это ваше, так сказать, творение?
 Отпираться было бессмысленно.
--Моё… -- признался Бродяга и отвёл взгляд. Лидочка выдержала паузу и сказала:
-- Вы понимаете, Валерий, то, что кажется вам очень смешным, другие могут посчитать, по меньшей мере, бестактностью. Или даже жестокостью…
Бродяга с готовностью кивнул:
-- Понимаю…
-- Я очень рада, что мы так быстро пришли к взаимопониманию, – сказала кураторша. Повертела в руках  словарь, потом неожиданно открыла крышку мусоропровода и, приготовившись выбросить, спросила:
-- Вы не возражаете?
-- Да я двумя руками «за»! – радостно воскликнул Валерка. И словарь, словно раненная птица, хлопая страницами-крыльями, улетел в трубу.
-- Спасибо Вам огромное, Лидия Павловна… -- Бродяга помялся.-- Но скажите, пожалуйста, почему Вы это сделали?… -- На лице  наставницы заиграла прекрасная улыбка,  и оно  приняло умиротворённое выражение, какое бывает у человека который совершил добрый поступок и теперь скромно принимает положенные ему почести… Вдруг Лидочка нахмурила брови, с притворным вздохом ответила:
-- Ну я же Ваша Мама…
 В конце коридора появился силуэт декана. И Лидия Павловна, помахав ему рукой, пошла навстречу. Валера, медленно переваривая события, вернулся в комнату и сел к столу…
-- Ну, что она сказала? – наперебой спрашивали друзья. Лицо Бродяги неожиданно осветилось, и он, широко улыбнувшись, сообщил:
-- Сказала, что она -- Наша Мама…


Гербарий пробует перо

Как-то после более-менее удачно сданного экзамена друзья сидели в общаге, неспешно выпивали, общались или, как принято говорить в таких случаях, культурно проводили время. Они говорили о всяких, не очень важных делах и проблемах, и тут Федос неожиданно поднял тему жизни и её смысла. Сначала он говорил о жизни вообще, а потом плавно перешёл к собственной. Тут Валера воскликнул:
-- О, у меня как раз есть стих в тему!
-- Когда есть водочка, кому нужны твои стихи, Бродяга?— бесцеремонно возразил Гербарий.
Но Валера был уже пьяноват, поэтому, пропустив слова Геры мимо ушей, начал декламировать вслух:

В поезде старом несусь на восток
Хотя там не ждёт никто
Свои двадцать два прожил на все сто
И понял как одинок

Бегу от себя и себя ищу
Не счастье мне нужно, нет!
Готов уже заплатить палачу
Чтоб верен  найти ответ...

Зачем и откуда, кто я такой?
Чем кончится мой забег?
И кто ведёт меня твёрдой рукой?
Мой Бог иль великий грех?


И вдруг Бродяга понял, что Гербарий однозначно прав. Друзья просто из вежливости молчат и терпеливо ждут, пока  он закончит свою культурно-развлекательную программу. Как только Валерка осознал этот факт, тотчас замолчал. Возможно, ему просто показалось, что послышался вздох облегчения. Валера сделал вид, что ничего не произошло, разлил водку и, воспользовавшись тем, что друзья поглощены процессом пития, незаметно вышел из комнаты и направился на кухню. Час был поздний, там никого не было. Он сел на подоконник и, прислонив голову к холодному стеклу, задумался. На душе стало грустно. Нет, он нисколько не обиделся. В конце концов, какие могут быть претензии? Ещё не известно, хотел бы он сам слушать чужие стихи. Просто Бродяга вдруг чётко осознал, что не в нём вовсе дело. Друзьям не нужны ничьи стихи вовсе. Как говорится – другие интересы… Тут дверь отворилась, на пороге показался Поручик и, закуривая на ходу, сказал:
-- Да ладно, не бери в голову.
 Бродяга махнул рукой, всем своим видом показывая, что ему абсолютно безразлично чьё-либо мнение. Поручик отлично знал характер друга и понимал, что утешать и уговаривать не имеет смысла. Но так как тоже не вчера родился, решил заехать, что называется, с заднего двора. Он помолчал и вдруг,  как бы между прочим, поинтересовался:
-- Так чем стих то заканчивается?
Валерка удивлённо посмотрел на Поручика, стараясь понять, правда, интересно или его просто пытаются утешить. Но потом подумал, если Поручик не искренен, то пусть будет наказан, и начал читать стихотворение с самого начала.

В поезде старом несусь на восток
Хотя там не ждёт никто
Свои двадцать два прожил на все сто
И понял как одинок

Бегу от себя и себя ищу
Не счастье мне нужно, нет!
Готов уже заплатить палачу
Чтоб верен  найти ответ...

Зачем и откуда, кто я такой?
Чем кончится мой забег?
И кто ведёт меня твёрдой рукой?
мой Бог иль великий грех?

Вагон-ресторан опустел давно,
Я пью один, не берёт
И вдруг решился --уже всё равно
Так сделаю первый ход...

На станции дальней, неважно где
Сойду и начну с нуля
И слепо веря своей звезде
В огонь войду не скуля...

Неожиданно появился Гера, увидев, что Поручик с интересом слушает стихи, удивлённо спросил:
-- Ну что, в семье уродов -- не без нормальных?
 Друзья засмеялись и Гербарий сказал:
-- Бродяга, ты пойми правильно, я ж не со зла… Наоборот, мне больно смотреть, как ты стараешься, а всем до фонаря… -- Потом, помолчав, добавил: — Лично мне, нравится. Ты ж знаешь – я врать не стану… Я тебе больше скажу. Ты всех напрягаешь своими вопросами, ответами. Это ж надо думать… А народ по-прежнему хочет хлеба и зрелищ. И вообще, жаждет крови, чтоб содрогнуться, а потом с удовольствием лить крокодильи слёзы… Ну что, я не прав?…-- Он помолчал и добавил:-- Я, может, и сам бы рад что-нибудь этакое сотворить.
-- Ну так твори! Кто тебе не даёт? – удивился Поручик.
-- Да я даже не знаю, с чего начать… -- беспомощно развёл руками Гера. Тут советов повалило, как из мешка картошки.
-- Ты главное, не думай о результате, – объяснял Бродяга. -- Просто расслабь мозги и наслаждайся моментом. А ручку заранее приготовь. И тут будет тебе какой-то внутренний толчок. Какая-то фраза или слово. Не старайся понять, чтобы это значило, просто пиши. Возможно, выйдет хорошо, возможно – плохо, это совершенно не важно. Главное почувствовать это необычное состояние ясности видения мира. И ещё – не говори себе: это не поймут, а это не хотелось бы рассказывать. Иначе ты будешь глушить свой внутренний голос. Никакой цензуры! В худшем случае, свои творения ты  просто никому не покажешь.
-- Ты после этих писаний себя гораздо лучше узнаешь, – вмешался Поручик. -- Я как стал писать -- много нового о себе узнал. Даже не верится…
--Ты пишешь стихи?-- удивился Гербарий. Он знал, что Поручик сочиняет музыку к песням Бродяги, но про стихи никогда не слышал.
-- Ну, это скорее попытка зарифмовать мысли. Получается не особо красиво. Но жутко интересно. Никогда бы не подумал…
Через пару дней в комнату к Вагантам пришёл Гербарий и, не здороваясь, прямо с порога гордо объявил:
-- Проба пера. Исполняется впервые! Видно было, что Гера здорово волнуется. Он оглядел друзей, разгладил мятый листок и с выражением начал:

«Кто не рыгал – тот меня не поймёт…»

Друзья переглянулись, заулыбались, но, не желая нарушать торжественность момента, громадным усилием воли подавили смех. Гербарий, убедившись, что хлопцы прореагировали спокойно, продолжил:

Кто не рыгал –тот меня не поймёт
Скажет—дурак и вина не нальёт
Сердце не билось гулко в груди
Не проклинал себя—гад,пропади!

Лишь кто напился не раз и не два
Горечь и радость неся чрез года
Прелесть полёта, похмельную муку
То, что спасало от боли и скуки

Водка лекарство и посох в пути
Хоть говорят: алкоголь—не мути!
В зиму и лето, в юны года
Я говорил  и скажу ему—да!

Скрасит он серость, беседу лепя
Время течёт наслажденьем поя
Вкусна закуска, цигарка дымится
Город заснул, только хлопцам не спится

Песни поём, сердце сладко щемит
Ведь на нём камень давнишний лежит
Выпьем ещё, чтоб свалился он в прочь
И укатился в бездонную ночь

Выпьем ещё, наливай пополней
Чтоб не осталось на сердце камней
Завтра пусть болью трещит голова
Ведь заслужила похмелье она

Но не пугают похмельные муки
Главное ,чтобы не сдохнуть со скуки
Мы порыгаем и пива попьём
А коль болит что— так значит живём...

Кто не рыгал –тот меня не поймёт...



Гера увлёкся и не заметил, как на кроватях в беззвучных конвульсиях, буквально корчась от смеха, бьются Толик и Поручик. Валера был в гораздо худшей позиции: он находился прямо напротив Гербария и не мог себе позволить даже улыбнуться.
-- Ну как? -- спросил Гера, закончив декламацию.
-- Н-нормально… А что тема такая странная? – уже открыто смеясь, спросил Поручик.
-- Так вы ж сами сказали, -- не тормози, не глуши свой внутренний гений, – недовольно  протянул Гербарий и направился к двери.
-- Да погоди ты обижаться, – остановил его Бродяга. -- Настоящий поэт всегда равнодушен к критике. -- Гербарию очень понравилось, что его назвали настоящим поэтом и он замер, жадно ловя каждое слово.
--Ну, в самом деле, – продолжил Валера, – хорошее ритмичное стихо! И рифма не плохая. Для первого раза -- просто великолепно! Темка, – он хмыкнул, – действительно несколько натуралистична, но раскрыта полностью. Написано искренне, чувствуется, что автору не понаслышке известно это нелёгкое физиологическое состояние организма.
Толян ещё хохотал, а Поручик немного успокоившись, пошутил:
-- Ну, я  же говорил, что ты узнаешь о себе много нового. 
 Однако Гербарий демонстративно проигнорировал смех друзей. В ушах у него звучало: «Настоящий поэт равнодушно относится к критике». Гера гордо выпрямился и сказал с вызовом:
-- Вы ещё обо мне услышите… -- И вышел, не закрыв двери…
-- Начало положено, – с удовольствием заметил Валера. – Похоже, хлопец подсел на стихи.
-- Да, нашего полку прибыло, — согласился Поручик и испытующе посмотрел на Толяна. Тот помолчал немного и вдруг воскликнул:
-- Да что ты на меня смотришь, как Ленин на буржуазию? Что, по-твоему, все должны стихи писать?
-- Вот дурила… -- миролюбиво сказал Поручик. -- Мы ж хотим, чтоб ты тоже ощутил, я не побоюсь этого слова -- радость творчества…
Бродяга вынул откуда-то шикарную ручку и протянул Толику.
-- Вот… От сердца отрываю… Только начни. Главное, не старайся сразу шедевр накатать. Просто пиши, что в голову придёт…
 Поручик и Бродяга вышли на кухню покурить. А Толян, немного повертел ручку, незаметно для себя сел к столу и уставился в потолок. За окном стоял тихий весенний  вечер. На душе вдруг стало так спокойно и хорошо, словно он только что выпил грамм сто пятьдесят водки. И Толик написал, оно как бы само написалось:
«Я люблю тебя жизнь…»
Больше ничего на ум не шло, и самое неприятное: он вдруг вспомнил, что это строчка из песни. Тем не менее, странное ощущение счастья не растворилось и не исчезло. Какая-то неизвестная энергия бушевала в душе у Толика. А что с ней делать, он не знал. Парень выскочил на коридор и, заметив друзей, идущих навстречу, закричал:
-- Я понял! Я всё понял!
 Бродяга и Поручик удивлённо переглянулись. Тогда Толян начал быстро-быстро объяснять свои чувства и ощущения:
-- Может, ничего никогда и не напишу, но теперь знаю, что заставляет человека творить! Это же просто кайф ненормальный.
 Друзья довольно смеялись, хлопали его по спине и уверяли, что у него всё получится. Не в стихах, так в прозе, не в прозе – так в рисовании, не в рисовании – так в резьбе по дереву…
-- Совершенно не важно, что ты делаешь, – подытожил Бродяга. -- Но всегда привнеси в дело творчество…
 И Толян улыбался и радовался. Он искал источник этой радости и не находил… И почему-то был счастлив от этого ещё больше…


Естественный процесс

Толян и Бродяга мужественно, из последних сил старались сосредоточиться на изучении парасимпатической нервной системы. Завтра в восемь утра экзамен по «нервам» (нервные болезни, сленг). Мысль об этом тонизирует до известной степени. Но уже второй час ночи, и выражения типа – «ядра Эдингера-Вестфаля»или«вазоактивный интестинальный пептид» тут же вызывают неспецифическую аллергическую реакцию немедленного типа. Неожиданно в ночной тиши друзья отчётливо услышали приближающиеся шаги. И вскоре в комнату ввалился мрачный Поручик. Ребята сильно удивились. Дело в том, что Поручик поехал к Ольге, девушке, с которой он встречается уже полгода. Родители её, оба -- профессора археологии, уехали на очередной международный симпозиум. И Поручик, пользуясь счастливым случаем, переехал к любимой. Нетерпеливый и горячий Толян воскликнул:
-- Ты чего вернулся? Поругались что ли?
Поручик махнул рукой, снял куртку и лёг на кровать прямо в одежде, свесив ноги в туфлях. Был он угрюм и на вопросы друзей не реагировал.
-- Мы же помочь хотим, расскажи, как было дело? – мягко сказал Бродяга. -- Ну давай, коротко, только самую суть…
Поручик скептически посмотрел на друга, но сел, видно, немного успокоился и созрел для плодотворной дискуссии.
-- Короче не бывает. Поужинали, выпили сухого винца… И я пошёл в душ. -- Тут Поручик замялся. Друзья удивлённо переглянулись. Таких подробностей их старший товарищ, как правило, избегал.
-- В общем, приспичило мне по малой нужде. Ну что делать? Не выходить же из душа. Стою себе, отливаю естественным образом. Тут в ванную заходит Ольга. Полотенце принесла, радостная такая, улыбается, что зубы мудрости видать. Увидела этот, в общем-то, банальный физиологический процесс, как заорёт: «Что ты себе позволяешь?!»  и матернулась так, что даже мне неудобно стало. Бродяга с Толиком к этому моменту уже не могли слушать дальше. Они хохотали, валяясь на кроватях, и не могли остановиться. Ребята отлично знали Ольгу – чистюля страшная, это раз. А во-вторых, самое грубое слово, которое она могла себе позволить: «попа». Она так и говорила: «Иди ты в попу!» В самых крайних случаях из прекрасных уст в порыве гнева вылетало  ласковое «скотинка!». Слово «скотина» выговорить ей было не под силу.
Поручик сначала обиделся:
-- У человека, можно сказать, горе, а вы ржёте, кони бельгийские … -- Но потихоньку его отпустило, и он тоже разулыбался.
-- Ну, а потом? – отсмеявшись, спросил Валера.
-- А что потом? Ничего… Я сказал, что она дура, каких мало. Она в ответ меня колхозником обозвала... И пошло, поехало.
-- Надеюсь, ты сказал, что она чистоплюйка? — поинтересовался Толян.
-- Сказал, -- вздохнул Поручик,-- много чего ещё сказал. Она, впрочем, тоже в долгу не осталась… Короче, мосты сожжены и я снова вольный казак, – пошутил друг. Но было видно, что вольница эта его совсем не радует.
Толик и Бродяга, не сговариваясь, решили, что «нервы» они знают достаточно, и с довольно нечистой совестью улеглись. Но  друзьям не спалось, и они продолжили обсуждение жуткого любовного конфликта.
-- А может, это и к лучшему, что она показала свою гнусную сущность? – высказал предположение Толик.
-- Да не гнусная у неё сущность… -- вступился за Ольгу Поручик. Я же говорю – дура…
-- Ладно, утро вечера мудреней, – рассудительно сказал Бродяга.-- Давай спать. И минут через пять спросил: – Поручик, у тебя курить есть? -- Тот машинально ответил:
– В куртке.
 Валерка встал, взял сигареты, зажигалку, а заодно -- записную книжку и спустился на вахту. Там, полулёжа на маленьком диванчике, дремала вахтёрша -- баба Роза. Заслышав шаги, открыла глаза и по-приятельски пошутила:
-- Кому не спится в ночь глухую?
Бродяга засмеялся и сказал:
-- Баб Роза, можно один звонок?
-- Не положено! – важно заявила вахтёрша. Бродяга не расстроился. Он знал, что на самом деле баба Роза не против, просто ей скучно и хочется узнать, в чём дело.  Заговорщицки подмигнув и пообещав рассказать нечто забавное, Бродяга начал набирать номер.
-- Это смешная история? – поинтересовалась баба Роза. -- Я люблю смешные…
-- Вы будете мочится кипятком! – заверил Валерка.
-- Ой, тогда не надо, а то я пятки ошпарю! – засмеялась довольная своей шуткой баба Роза.
И вот в трубке послышался голос Ольги:
-- Ну, что ты звонишь в такой поздний час? -- Видно решила, что это звонит Поручик. Бродяга вздохнул и сказал усталым голосом:
-- Ольга, это Бродяга. Серый таблетками отравился. Да жив, жив... Мы ему желудок промыли. Да не… Не надо приезжать. Я так просто звоню… На всякий случай. У вас же любовь, а не хухры-мухры. Должна знать. Да, я догадался, что поругались… Ну всё, спокойной ночи… -- сказал Валера и повесил трубку.
-- Поручик отравился? – удивилась баба Роза. -- Что ж тут смешного?
 И Бродяга по большому секрету сообщил любительнице любовных историй истинное положение вещей.
-- Расчёт простой, – завершил свой рассказ Валерка. -- Она приедет. Будет орать на него. Он ничего о звонке не знает, а когда узнает -- будет орать на меня. Но мне по барабану. Пусть визжат, как поросята. А я их тем временем помирю.
-- Боже мой, какая глупая молодежь пошла, – запричитала Баба Роза. – Вон, помнится, Генка Малевич, бывало, как напьётся -- так всегда  в луже просыпается. Всё простыни в душе стирал. И ничего… Теперь ведущий гинеколог города Минска. Уважаемый человек. -- Она пустилась в воспоминания, Бродяга молча курил, сидя на столе. Вдруг  баба Роза забеспокоилась:
– А если она не приедет?
Валерка не успел ничего ответить. За окном на бешенной скорости мелькнуло такси и тут же стало сдавать назад. Бродяга, не прощаясь, побежал, перескакивая через две ступеньки, а вслед ему неслось:
-- Чтоб завтра мне всё доложил в деталях…
-- Что так долго? – удивлённо спросил Поручик. Валера не спешил с ответом, словно чего-то ожидал. И действительно – из коридора раздавались быстрые удары каблучков. Они приблизились и завершились настойчивой барабанной дробью в тонкую фанерную дверь. Бродяга вскочил, включил ночник и закричал:
– Войдите!
На пороге стояла Ольга. Взволнованное лицо, горящие глаза, видно, девушка предельно встревожена.  Через мгновенье она бросилась к Поручику и воскликнула:
– Как ты себя чувствуешь?
Тот медленно сел на кровати, бросил недоуменный взгляд на Ольгу, пожал плечами:
-- Нормально себя чувствую…
Девушка вопросительно посмотрела на Валеру. Поручик проследил за её взглядом и тут же заподозрил неладное:
-- Почему она здесь? Ты что ей наплёл, Бродяга!—заревел он.
-- Ничего такого… Сказал, что по-прежнему любишь… -- невозмутимо объяснил друг. -- А что я не прав?
-- Ты меня спросил?-- воскликнул Поручик.
-- А что с тобой говорить?… -- огрызнулся Валерка. -- И вообще… Определись по жизни, чего ты хочешь: быть правым или счастливым?…
Он не договорил. Ольга стремительно подошла к нему и с чувством сказала:
-- Спасибо тебе огромное… Я всё поняла, когда ехала сюда…-- Глаза у неё стали влажными.-- Я сказала себе: – Господи, да пусть мочится в душе сколько хочет. Лишь бы живой…
 Поручик молча наблюдал за этой сценой, потом неожиданно вскочил и горячо обнял Валерку.
-- Да ладно, — Бродяга сделал вид, что стесняется. Помолчал и добавил: – Теперь Ольге осталось привыкнуть, что ты не подымаешь стульчак и обильно его орошаешь. И тогда -- сразу в ЗАГС…
-- Вредный, боже, какой вредный, – воскликнула девушка,  но было видно, что она совершенно не сердится…


Лирическое отступление


Сильно пьяный человек вызывает у меня смешанные чувства. С одной стороны – отвращение. А с другой, даже неудобно говорить, --  ностальгия Моё детство и юность пришлись на 70-е, 80-е годы,  восприятие мира – деформировано, и с этим ничего поделать нельзя.

Лично мне кажется, если сильно напоить человека любой национальности, он становится русским. Наверное потому, что это привычное, если не сказать -- естественное состояние русского человека. И даже больше – советского человека. Таки большевикам удалость создать новую общность – советский народ. Живуч, несмотря на нечеловеческие условия. А возможно,-- благодаря им. Неприхотлив. Беспринципен. Беспощаден к себе и, соответственно, к окружающим. При наличии цели – роет землю, как экскаватор, при отсутствии оной – занимается самобичеванием, саморазрушением и бесконечными разговорами о высоких материях вперемежку со сплетнями…

Так вот. В  результате большой идеологической и воспитательной работы была выведена новая общность – советский народ. Без национальной принадлежности, без религии, без денег и без свободы. Без корней и без веры. Её заменил Великий Авось. Единственный и Всемогущий. Ему поклонялись все, от генсека до гомосека. Потому что надеяться больше было не на кого и не на что. Так и жили -- Авось пронесёт и Авось проскочит. И он нёс, как мог, долгие годы. Двойные стандарты стали нормой жизни. Неписанные законы победили  законы государственные. А государство превратилось в мафиозную структуру. Но это там, на верху… Где ревёт ветер и шумят кроны корабельных сосен. А внизу -- тишина… Народ жил в неведении. Один на один со своими мелкими, но очень личными заботами. И своими жизненными правилами. Например, воровство у государства – рядовое событие и, следовательно, -- норма жизни. А вот украл у конкретного человека – стыд и позор.
Если ты напился, но не упал мордой в салат – то ты не напился. А если назавтра помнишь, что с тобой было вчера – вообще серьёзный человек с железной волей. На тебя можно положиться в трудную минуту. Одним словом, герой. Мужчина, который пьёт только по праздникам, в день получки и аванса, в субботу, на днях рожденья, свадьбах и поминках – считается непьющим. И вообще, существует стойкое убеждение, ставшее аксиомой, что выпивка в определенные даты -- дело нужное, важное и полезное. Я не побоюсь этого слова – богоугодное.  А употреблять в будние дни – позор, грех и разрушение здоровья. Алкоголиком объявляется человек, который из-за пьянки уже не может ходить на работу. Если же он выпивает то же количество (и даже больше), но при этом работает и приносит деньги в семью – то он просто поддаёт. А как же иначе? Ведь он владеет ситуацией. А разве про алкоголика такое сказать можно? Дорогой читатель, ты спрашиваешь, а как же алкогольная зависимость? Ну конечно, она существует. Но это вовсе не критерий. Потому что при достижении определённого возраста она формируется почти у каждого гражданина Великого и Жалкого Советского Союза… Ты хочешь поспорить? Тебе обидно за страну, за народ и за себя лично? Тебе нравится твоя страусиная политика? А может, всё-таки достань голову из задницы и просто предложи своим самым близким друзьям… сходить в баню без пива. Или в лес -- без шашлыков и водки?! Да просто попробуй гостей своих угостить хорошим ужином без… алкоголя! В лучшем случае, тебя не поймут. А в худшем – к тебе больше никто не придёт, к себе не позовет и в бане веничком не попарит… Так что же делать? Неужели положение столь безнадёжно? Вот вся Европа пьёт – алкоголизма нет, Кавказ пьёт – по сто лет живёт. А в Белоруссии согласно официальной статистике 80-х  ни один механизатор до пенсии не доживал. Пенсия, между прочим, в шестьдесят… Может, мы пьём больше? Да мы просто не можем остановиться, пока есть водка  на столе! Это уже не зависимость – это полная потеря чувства реальности и осознания, кто ты и что ты. Неужели совсем не осталось людей, которые не пьют. Как же, есть и такие… Как правило, им просто больше нельзя, они свою цистерну выпили… Они бы рады выпить, да здоровье не позволяет… Но почему, почему? Талантливые, добрые и умные люди бухают? Кто-то оспорит: «А что делать? И главное -- зачем? Разве мы плохо живём?» А разве хорошо!?
…Но всё это стало ясно и понятно теперь, когда прошло много лет. А тогда… Тогда никто ни о чём не задумывался… Поэтому, дорогой читатель, не возмущайся, что герои моих рассказов частенько выпивают. Время было такое… Да, это никого и ничего не оправдывает. Но многое объясняет… Я просто, как в зеркале, постарался отразить ту реальность в которой вырос… Но это моё прошлое… моя юность… моя любовь… Я старался писать честно, и надеюсь, у меня получилось…
… …Однако, чтобы ясно увидеть происходившее и происходящее, понадобилось отдалиться не только во времени, но и в пространстве. Книга эта написана в Израиле через двадцать лет после отъезда… Но чтоб там ни было, автор заботливо предупреждает :

ЧРЕЗМЕРНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ АЛКОГОЛЯ ОПАСНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ!

А теперь, собственно, рассказ …

Грандиозная пьянка
Советским алкоголикам посвящается

Наступил долгожданный субботний вечер. За окном мела и выла февральская вьюга, заставляя  поздних прохожих поднять воротники и ускорить шаг. А на столе друзей ожидала высокого качества самогонка, привезённая из забытой богом полесской деревни. Только парни сделали премедикацию (prae -- впереди, перед + medication – лечение; специальная фармакологическая подготовка пациента к хирургическому вмешательству с целью обеспечения психоэмоционального комфорта, снижения рефлекторной возбудимости, болевой чувствительности, секреции слюнных и бронхиальных желез, потенцирования действия общих анестетиков; в данном случае – сленг, небольшая доза алкоголя перед предстоящей выпивкой), как в дверь настойчиво постучали. На пороге стоял Рома по фамилии Короткий. Ирония судьбы заключалась в том, что был он ростом без малого  два метра. Еще на первом курсе, когда начали изучать латынь, друзья-студенты сразу перевели его фамилию. Так он стал Бревисом. А уже через полгода многие новые знакомые были твёрдо уверены, что это и есть настоящая фамилия.
Обитатели комнаты Рому знали. Заметная фигура. И не только благодаря габаритам. Бревис был большой любитель повеселиться, и рассказы о его похождениях были у всех на слуху.
Но близко знакомы ребята не были и слегка удивились неожиданному и незваному гостю..
-- Я с не официальным дружеским визитом, — объявил Бревис. -- Наслышан о ваших подвигах на алкогольном фронте. Хочу, так сказать, вызвать на дуэль.-- С этими словами он достал из саквояжа три бутылки «пшеничной».
Парни молча переглянулись, и удивлённо пожали плечами. Толмач утвердительно кивнул, широким гостеприимным жестом приглашая присоединиться к коллективу.
-- Ну что ж, товарищ по диагнозу! Милости просим в наш клуб анонимных алкоголиков. -- Это была шутка.  Никто себя, разумеется, алкоголиком не считал. Хотя отдалённый прогноз был явно не благоприятный.
На столе скромно стояла отпитая на четыре пальца трёхлитровая банка самогонки. А на подоконнике, ожидая своей очереди, притаились прохладные пивные бутылки. Из щелей старой рассохшейся рамы веяло стужей, и пиво охлаждалось без холодильника старинным дедовским способом.
Федос сразу сказал, что на первое место он не претендует, и может просто поддержать компанию. Однако сборная 141 гвардейской комнаты --Толмач, Гербарий и Загуляй без страха подняли брошенную перчатку и приняли вызов. Все они были действительно стойкими бойцами и пользовались заслуженной славой. Каждый из них мог выпить неограниченное количество водки и не упасть при этом мордой в салат.
Три бутылки водки улетели мгновенно, как испуганные вороны, и ребята методично приступили к уничтожению самодельного зелённого змея. Гостинец из деревни был гораздо крепче водки и вставлял не по-детски. Заботливая мама Толмача гнала для себя, не на продажу. И надо заметить, не перевелись ещё на Полесье народные умельцы. Участники соревнования поневоле сбавили темп, но довольно уверенно дошли до середины банки. Тут Загуляй встал и со словами: «Пусть победит сильнейший» скрылся в алкогольном тумане. Когда  ёмкость уже подходила к концу, Гербарий выбросил белый флаг, но никуда не ушел, а остался в качестве секунданта на добровольных началах. И вот, наконец, допиты последние капли самогонки. Толмач сфокусировал взгляд на сопернике и, старательно выговаривая слова, спросил:
-- Ну что, до победного?
Бревис в знак согласия молча кивнул. Говорить он явно не хотел, берёг, видно, силы для финишного рывка. Гербарий вызвался сбегать за водкой к таксистам, и со скоростью инвалида с ампутированными ногами тронулся в путь. Несмотря на разницу в весовой категории, Толмач выглядел лучше своего соперника. Он не ронял голову и мог пассивно поддержать разговор на общие темы. У Бревиса же появились первые признаки слабости: время от времени он зависал, проваливаясь в сон, и только нечеловеческим усилием воли заставлял себя держать глаза открытыми. Гигант бы с удовольствием сошёл с дистанции, но не привыкшее к поражениям эго не позволяло ему сдаться живым на милость победителя. Как говорится, Aut cum scuto, aut in scuto (со щитом или на щите, лат.).
На дистанцию, которую в обычном состоянии уходит минут десять, у Геры сегодня ушло не менее часа. Однако соперники выпали из временного потока. Им показалось, что прошло максимум минуты три-четыре – не больше. В руках лихой гонец держал две бутылки водки. Он, поймав на себе взгляд Бревиса, в котором в равной пропорции смешались удивление и отчаяние, простодушно объяснил:
-- Ну, чтоб два раза не ходить…
К огромной радости Ромы в комнату неожиданно влетел Толик и выпалил:
-- Ребята, срочно нужно горючее! Уступите, вам уже давно хватит! Вы ж просто продукт переводите! -- И буквально вырвал одну бутылку из рук Гербария. Потом ещё раз пристально оглядел присутствующих и забрал вторую. -- Завтра верну! Для вашего же блага, — добавил он и убежал. Гербарий беспомощно развёл руками.
Толмач сидел с каменным лицом и по обилию эмоций сильно напоминал египетского сфинкса. Сигарета сгорела и обжигала пальцы, но он был под общим наркозом и практически не чувствовал боли. Бревис возликовал, что соревнование не может продолжаться по техническим причинам, а не по его вине. Чтобы случайно не выказать своей неуместной радости, он на мгновенье сомкнул усталые глаза  и… тут же провалился в сон.
А когда Рома открыл их, то не сразу понял, где находится. Однако, увидев пустую зеленоватую банку из-под самогонки, вздрогнул всем телом и сразу вспомнил, что привело его сюда. Пошевелил огромной головой, попробовал приподнять её – у него возникло стойкое ощущение, что на ней -- тяжёлый железный шлем, который медленно сжимается, словно огромные тиски.
Тем временем Толмач приподнялся, сел на кровати и невозмутимо объявил:
-- Сегодня будет грандиозная пьянка! Вчера сорвалась… -- И с укоризной посмотрел на Гербария. Бревис встретился взглядом с соперником и не увидел ни тени шутки. Мысль о водке повергла его в тихий ужас и он запаниковал. Быстро, насколько позволял ему отравленный организм, встал и, забыв попрощаться, вышел. Бревис волочил длинные конечности, не давая себе труда приподнять их. Просто не было сил – ни моральных, ни физических.  Он уносил ноги с поля боя в буквальном смысле этого слова. Рома проклинал себя за глупость и недальновидность. «Это ж надо, так недооценить противника!» – думал он и давал страшные клятвы, что пить больше не будет никогда. Ну, кроме пива, конечно…
Тяжёлые шаги мастодонта стихли. В наступившей тишине Гербарий подошёл к Толмачу и,  высоко подняв его руку, объявил:
-- Победа безоговорочно присуждается Толмачёву Евгению в виду позорного бегства соперника.
-- Главное, деморализовать противника, – гордо ухмыльнулся Толмач.
-- Не чистая победа, однако.  По очкам. Нокаута не было, – нагло заявил Гера. Хотя его самого колотило, мутило и навещала назойливая мысль о самоубийстве.
-- Да я его морально убил! – возмутился Толмачь. Помолчал, подумал о чём-то и грустно добавил:
-- Ещё пару таких побед, и печень можно пускать на паштет…
-- Никто тебе, кстати, в глотку не лил, – заметил вредный Гербарий и  открыв пиво, заботливо поднес другу. -- Чемпионом захотел стать, олимпиец хренов…
Ребята пили пиво, потихоньку отходили и даже не замечали, что убивают не только время, но, главным образом, себя…



Долговой список

Студенческое братство – явление, хорошо известное и широко распространенное во всём мире. В общаге -- не редкость, а просто добрая традиция выручать друг друга. Например, нормальный студент всегда готов поделиться последним куском хлеба или просто одолжить деньги. Но иногда находятся особо умные личности, не отягощённые такими пережитками прошлого, как совесть. Они искренне любят халяву и поэтому нагло используют эту добрую студенческую традицию в корыстных целях. Одним из таких хитрецов был Федя Кравец по прозвищу Пузатый. Однажды он сделал нехитрый математический расчёт. На курсе учится семьдесят пять человек. Если одалживать рубль (примерно столько стоил обед) каждый раз у нового студента, то круг замкнётся только через два месяца. «Ну, что такое рубль? В мировом масштабе -- мелочь, – по-хозяйски рассуждал Пузатый. --  За два месяца человек о нём забудет, а там, глядишь, можно и по новому кругу идти». Как говорится, с миру по нитке -- голодному  обед. А ещё Федя регулярно делал вечерний обход общаги. Где сальца, где колбаски, а где и винца перепадёт. Вечером, как известно, у студентов -- основной приём пищи. И Федя шёл на запах, как добрая полицейская ищейка. Брал след с лёту. Опять же, старался не частить, ходил по разным комнатам и этажам. Студенты, естественно, замечали эти детские шалости, но так как финансовый ущерб был, действительно, не велик, то дальше безобидных шуток дело не шло. На что, собственно, Федя и рассчитывал.
Однако, однажды Гербарий, который был соседом по комнате, чисто случайно обнаружил довольно странную бумагу. На довольно затасканном листе были аккуратно записаны все студенты курса. Но это -- полбеды. Напротив каждой фамилии стояли загадочные пометки: плюсик  и дата. Против некоторых -- два или три плюсика. Гербарий задумался: «Может, Федос -- стукач? Что же означают эти таинственные плюсики? Сколько раз заложил? Зачем ему понадобилась такая нелепая статистика?». Гербарий нашёл свою фамилию, и рядом -- три плюса. И тут его осенило. Это -- три взятых в долг рубля! Про два он помнил, а про третий, видно, забыл. Неужели, Федос ведёт всю эту бухгалтерию, чтобы не забыть вернуть долги? Не похоже. Скорее всего, для того, чтобы по ошибке не просить в долг раньше срока. Разве можно всё в голове удержать? «Вот скотина!» – искренне возмутился Гербарий. Он чувствовал себя обкраденным и более того -- одураченным. Главное, кто его сделал!? Федос, который не отличает английского от немецкого, геморроя от гайморита и постоянно путает медитацию с мастурбацией!
-- Надо проучить урода! – подумал Гербарий. Но кроме элементарного «дать в морду», в голову ничего не шло. Это слабо, не убедительно и, главное, совершенно не обидно для Федоса.
В растерянности он побрёл к Вагантам. Бродяга, Поручик и Толян за время учёбы заслужили это прозвище. Они пели, писали стихи, но главное – жили очень легко и весело. Как и полагается Вагантам.
Друзья сидели за столом и ужинали. Гербарий демонстративно отказался от приглашения разделить трапезу и молча положил список на стол.
-- Что это? – спросил нетерпеливый Толян.
-- Долговой лист. Одалживает человек рупь.  Каждый день -- у разных людей. А это памятка-бегунок такой, чтоб не частить. Так сказать – статистический учёт…
-- Это кто ж у нас такой экономист? – поинтересовался Поручик. И сам ответил.-- Не Федос ли?
--Он самый…  -- подтвердил Гербарий.
-- Морду надо бить за такую статистику! – взвился Толян.
-- Думал я про это, – возразил Гербарий. -- Но  сильно побить мы не можем… Федька побои снимет и нас же сдаст. А если слабо -- не будет достигнут воспитательный эффект. -- Друзья задумались. Гербарий прав. Федоса били и раньше, за другие провинности. Однако  это не производило на него особого впечатления.
-- Может, просто поговорить с ним. Объяснить, что с друзьями так не поступают, -- предложил Поручик.
-- Да он тебя другом то не считает, раз так делает. Отмахнётся, и всё! -- резонно возразил Гербарий.
-- Надо предать это дело гласности! – сказал Толян. -- Чтоб ему стыдно стало.
-- Что, выйти и перед аудиторией огласить список? Ты, что ли, выйдешь? – спросил Поручик -- За два рубля мараться… Лично я не готов.
-- Да не в деньгах же дело, – справедливо заметил Гербарий.
-- Что ж я возьму на себя эту неблагодарную, но важную миссию, – сказал Валера.
На следующий день после лекции Бродяга взошёл за кафедру и громко объявил:

-- Дорогие друзья! У меня сообщение на 30 секунд. Вот список студентов нашего курса. Против каждой фамилии – крестики… Что бы это значило?
 С самого верха большой аудитории, перепрыгивая через несколько ступенек, бежал Федос. Он вырвал листок из рук Валеры. И яросно прошипел:
-- Я тебе этого никогда не прощу!
-- Я у тебя прощения и не просил, – спокойно возразил Бродяга.
--Ты меня за рубль так…-- простонал Федя, словно его ударили сапогом в пах. На него было больно смотреть.
-- Не гнуси, мне тебя нисколько не жаль. Лучше подумай о том, как жить дальше, —невозмутимо сказал Валера.  Гербарий захлопал в ладоши, но его никто не поддержал. Студенты, переговариваясь в полголоса, не спеша покидали  аудиторию.
Ваганты шли в общагу через поле, покрытое свежевыпавшим снегом.
-- Не жалеешь, что влез в это дерьмо? – спросил Поручик.
--Нет. Хотя приятного, действительно, мало, -- рассуждал Бродяга. -- Но я был тем заграждением, о которое Федос расшиб голову, но не свалился в пропасть. Он из тех людей, которые делают подлости не потому, что подлецы, а потому, что дурные на всю голову и просто не желают задуматься о завтрашнем дне. После такого публичного плевка в душу человек не сможет жить и думать по-прежнему. Теперь он должен сделать выбор: либо вернуть себе уважение друзей, либо сказать себе – я на всех положил, и напрочь отгородиться от мира.
-- Я понимаю, что тебе плевать, — вздохнул Поручик. -- Но врага ты нажил на всю жизнь.
 Валера пожал плечами:
– Как знать… Может быть, и друга…
Поручик помолчал, закурил сигарету и добавил:
-- И ещё… На самом деле Гербарий сделал это твоими руками, спрятался за тебя и остался чистеньким.
-- Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Валера.-- Однако есть одно «но»… Я сам сделал свой выбор. Кстати, Гера жаждал крови, но ты должен признать, что я не предъявлял претензий, не обвинял, не стыдил. Крови не было. Было больно… Но, как ты понимаешь, без этого -- никак. Человек готов задуматься и учиться только через боль…
Следующий день Федос начал с того, что стал раздавать долги. Многие, кстати, чувствовали себя неловко и отказывались брать деньги. Но Федос был настойчив, как может быть настойчив настоящий влюбленный, домогающийся взаимности. То есть, слово «нет» он просто не принимал во внимание. На всех, естественно, денег у него не хватило. Тем не менее, Федос уверенно шёл к намеченной цели. Он устроился на работу санитаром, сократил рацион, бросил курить и через два месяца отдал долги полностью.   Время пролетело незаметно.

Однажды вечером Федька пришёл к Вагантам и произнёс серьёзным, можно сказать, мрачным голосом:
-- Бродяга, разговор есть.
 Валера с интересом посмотрел на парня.
-- Ты это… Ну, в общем, я пришёл извиниться и сказать спасибо... – хмуро сказал Федос.
-- За что спасибо? – вмешался удивлённый Поручик. Он не мог поверить, что Пузатый, для которого понятие «халява» было святым, как корова для индуса, настолько изменился.
-- За науку… -- ответил Федос. -- И ещё… Хлопцы, хочу пригласить вас в кабак. Выбирайте, в какой… Я зарплату сегодня получил… Только без Гербария… Не знаю, как вы с ним дружите, — сказал он, несмотря на то, что тот находился в комнате. Поручик выразительно посмотрел на Валеру.
-- Очень просто со мной дружить! — ответил за всех Гербарий. -- Я сволочь, но честная сволочь и не прикидываюсь лучшим, чем я есть. Если я завидую, я прямо говорю, что завидую. Если вру, то не оправдываю сам себя: дескать, у меня не было выбора или это -- святая ложь. И плюс -- со мной интересно… Я прочёл книг больше, чем ты сигарет скурил.
Федос вздохнул и сказал:
-- А всё равно, гавно ты, а не человек… И в кабак не пойдёшь.
-- Очень нужно! Да я и сам не пошёл бы, -- сказал Гербарий  и направился к выходу.
-- Вот ты и соврал, – сказал Федос. -- Ребята беззлобно рассмеялись. Федька вдруг почувствовал огромное облегчение и  улыбнулся. Впервые за последние два месяца…


"Все бабы—****и!"

Когда Гербарий пьян, он просто обожает толкать речи, а ещё больше -- поспорить. Причём, ему совершенно не важно, о чём идёт разговор. Есть люди, которые любят драться. А есть и такие, как Гера, для которых спор -- своего рода дуэль, и обязательно -- до победного конца.  Но так как он уже порядком надоел cо своими бесконечными диспутами, то ребята, завидев Геру даже в лёгком подпитии, в панике бегут от него.
Вот и сегодня он, отвергнутый всеми, так и не найдя достойного противника, грустно брёл по коридору общаги. Тут Гербарий краем уха услышал, что из комнаты Вагантов доносятся громкие голоса и смех. Он, не раздумывая, толкнул дверь, потому что знал: здесь есть достойные оппоненты и они не уступят просто так, из вежливости.
-- Все бабы -- ****и! – вызывающе заявил Гербарий с порога. Это была провокация чистой воды. Он знал, что в этой комнате женщин не только любят, но и уважают. А ещё он вдруг заметил, что кроме хозяев за столом сидят ещё Целина и Зорро.
-- Что тебе до всех – ты одну единственную ищи, – миролюбиво отозвался Валера.
-- Бродяга, ты тешишь себя жалкими наивными иллюзиями. Нету нормальных! Нету!… Точно тебе говорю, – разочарованным  голосом старого Дон Жуана сказал Гербарий. -- Женщине всегда что-то нужно от мужчины. Я имею в виду, что-то по мимо него самого, -- продолжал Гера.
-- Да ладно… -- тут же вмешалась Целина. -- Что с тебя можно взять кроме бутылки водки? Приятную беседу? Так соловья баснями не кормят.
-- То же самое, что и с тебя! – возмутился Гера. -- Ты мне даёшь удовольствие, а я -- тебе. Но почему-то считается, что мужчина ничего не даёт… А только всегда что-то должен!
Целина на мгновенье задумалась…
-- Ты сам-то не способен на любовь. Ведь готов любить только при условии, что тебя полюбят и будут верны всю жизнь. Что это за любовь такая? Сделка чистой воды, да и только. Обыкновенный страх поражения. Что ты, вообще, можешь понимать, трус? А женщин судить легко… И мужчин легко… Вот  только себя трудно. Ну, скажи, за что тебя любить? Что в тебе особенного? Только не надо ничего доказывать. Себе скажи! Ну что? Скажем так, товар -- на любителя! Я уже не говорю, что положиться на тебя в трудную минуту никак нельзя. Это такие, как ты, во время беременности жены бегают на гульки и ещё гордятся этим…
Гербарий не выдержал и взорвался:
– Заметь, дорогая Целина, ты меня обвиняешь даже в том, чего я никогда не делал. Это --клевета и оскорбление.
-- Переживёшь! Субклявия, кстати, от кого родила? Всем известно! Да только тебе -- хоть бы что… Гарцуешь всё -- скакун необъезженный.
Это было больное место. Гербарий тяжело переживал рождение внебрачного сына. Но жениться на Субклявии означало добровольно стать Прометеем. Эта женщина-садистка ежедневно клевала бы ему печень, а заодно -- и все остальные внутренние органы. Да она и забеременела-то в расчёте заарканить Геру. Целина то ли не знала, то ли из женской солидарности решила проигнорировать этот факт. Гербарий не нашелся, что ответить и слегка отошёл от темы:
-- Да вы без нас стали бы стадом опущенных, жирных, не накрашенных самок -- мы ж вас тонизируем! Мы приносим смысл в вашу поверхностную жизнь!
-- Я поверхностная? — возмутилась Целина. -- Глубокий ты наш! Как чайное блюдце! А ваше-то стадо было бы, конечно, побрито, поглажено и сыто?! На словах -- ты Лев Толстой, а на деле -- хрен простой.
Спорить с Целиной -- не просто и довольно рискованно. Даже Гербарию, признанному мастеру словесных баталий. Запретных тем у неё не было, и в выражениях она не стеснялась.
-- Я не понимаю, о чём вы говорите, — упорствовал Гербарий. -- Любви на свете нет и никогда не было. Люди просто придумали красивую упаковку. А если развернуть её и разобраться, то кроме инстинкта продолжения рода и банальной жажды удовольствий ничего там и нет вовсе.
-- Без сексу нельзя, это ясно… -- неожиданно вступил в дискуссию рассудительный Зорро.-- А только если всё было бы так просто, то все сидели бы по норам и дружно мастурбировали. Но оказывается, этого мало – нам хочется общения, привязанности. Если ты не хочешь называть это любовью – пожалуйста. Придумай этому явлению другое название. А только физиологии для счастья -- не достаточно…

Тут не выдержал и вмешался Бродяга:
-- Я тоже предпочитаю не пользоваться словом «любовь», но по другой причине. Просто каждый думает и представляет нечто иное. Для кого-то любовь и секс – одно и тоже. Кто-то считает секс чем-то грязным и греховным. Да мало ли…А я хочу быть понятым до конца.
Твоя проблема, Гера, как, впрочем, и проблема многих других, в том, что ты противопоставляешь любовь сексу. Между тем, они неразрывно связаны. Что лучше – машина или бензин? Что важнее -- стены или крыша? Наконец, какую ногу ты предпочитаешь – правую или левую? Ты можешь говорить, что хочешь, но на одной далеко не уйдёшь и долго не простоишь…

-- А я вот влюбляюсь… -- ни с того ни с сего признался Зорро. -- Потом переживаю, как дурной… Если меня бросают, чувствую себя невинной жертвой. Если сам ухожу, то у меня комплекс вины.  Даже не знаю, что делать…-- Он развёл руками, как бы извиняясь за собственную мягкотелость, и по бабьи вздохнул.
-- Относись к этому делу как спорту, без никому ненужных душевных терзаний, —посоветовал Гербарий на правах старшего товарища.
-- Я так и относился… раньше… А сейчас не могу. -- Тут он вспомнил о своих с Целиной, скажем прямо, чисто физиологических отношениях. – Вспомнил и замялся, -- ну… то есть, могу, но мне это стало мешать. Хочется чего-то большего.
-- Маугли вырос, – засмеялась Целина.
-- Учись не чувствовать, мой юный друг, — с пафосом продолжал Гера. -- Эти игры в любовь до добра не доведут. Поверь моему горькому опыту. В любовной борьбе всегда кто-то проигрывает. И что-то мне подсказывает, что это будешь всегда ты.
-- Я же говорила -- он просто трус! – воскликнула Целина. -- Тот, кто боится утонуть, никогда не научится плавать. Если ты считаешь, что женщина -- это только влагалище, то и насладишься только влагалищем. Но женщина создана для любви, которую ты даже не заметишь и никогда не сумеешь оценить. Ты всегда будешь одинок,  потому сердце твоё закрыто, и там вечная мерзлота….
Тут Гербарий взорвался по-настоящему:
-- Там выжженная любовными пожарами пустыня! Я искал любовь, а ничего кроме боли и разочарований не нашёл. Ты не права! Я вовсе не боюсь, я элементарно избегаю страданий и поэтому стороной обхожу женщин, которые вызывают у меня какие-то чувства, помимо эрекции.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Последнее откровение  походило, ни много ни мало, на настоящую исповедь. Оказалось, что за маской бесстыжего циника скрывается очень впечатлительный и ранимый человек. Бродяга встал, задумчиво прошёлся по комнате и сказал:
-- Кошка, сев однажды на раскаленную плиту, никогда больше не повторит этого. -- Гера уже радостно закивал, чувствуя поддержку. --  Но Валера продолжил: -- Однако, она и на холодную не сядет… Но ты же человек, и в жизни -- всё не так однозначно, как кажется на первый взгляд. Никогда нельзя знать заранее, где обожжёшься, а где согреешься...
Целина торжествующе воскликнула:
-- Я же говорила, прозябать тебе в холоде, то есть -- в одиночестве. Из-за комплекса неполноценности и детского страха показаться слабым или обманутым…
Снова все умолкли.
-- Честно говоря, не ожидал такой откровенности, – выразил общее удивление  Зорро.
Но Гербарий уже пришёл в себя, закурил и с лёгким вздохом сказал:
-- Что ж, всё тайное рано или поздно становится банальной пьяной исповедью… -- он встал и медленно направился к выходу. Уже в стоя в дверях, неожиданно обернулся, и сказал:
-- Целина, ты мне очень помогла… Спасибо тебе…
 И ушёл.
-- Что-то мне Гербария жалко… -- поделился Зорро. И все согласились. Только Целина воскликнула в сердцах:
-- А чего его жалеть… -- однако, не договорила. Внезапно слёзы покатились по загорелым щекам, она поспешила к окну и отвернулась. Друзья деликатно молчали, и только Зорро подошёл и обнял её. Тогда она, уткнувшись ему в грудь, разрыдалась по-настоящему. И тут за окном Зорро увидел Гербария. Тот покупал огромный букет белоснежных роз. Все прильнули к стеклу, с любопытством ожидая и нетерпеливо гадая, кому предназначен букет. Но самые фантастические догадки побледнели по сравнению с реальностью. Гера медленно шёл и, улыбаясь, дарил всем встречным девушкам по цветку. Те растерянно и удивлённо улыбались в ответ, а он, счастливый, не обращал внимания на их восхищённые взгляды и  шёл дальше.. Гербарий дарил цветы, не ожидая взаимности и не рассчитывая ни на что. Лицо его буквально излучало свет.
-- Я ж вам говорил, что Гера нормальный хлопец, просто понтов много, — нарушил молчание Бродяга.-- Глубже надо смотреть, глубже…
Никто ему ничего не ответил. Все находились в состоянии лёгкого культурного шока. Но на душе было радостно и светло…


Ликёр -- реальность или иллюзия? Вот в чём вопрос

Поручик, Бродяга и его земляк из политеха Коля Лисков сидели в «реанимации» -- пили пиво, болтали обо всём и ни о чём. Потихоньку ребята незаметно для себя забрались в густые философские дебри. И Лисок, ни с того ни с сего, как говорится, среди полного здоровья, заявил что, мир существует объективно вне нашего сознания.
-- Другими словами, – объяснял он, -- мы интерпретируем реальность, но какова она, на самом деле, мы никогда не узнаем.
 На что Валера возразил, что, не отрицая факта реально существующего мира, мы творим у себя в сознании параллельный мир. И вот именно он для нас -- по-настоящему реален. А каков мир в действительности, большого практического значения не имеет.
--То есть,то, что я придумал, более реально, чем реальность? – переспросил Лисок. Валера утвердительно кивнул.
-- Докажи! – сказал Лисок, уверенный в собственной правоте как минимум на двести процентов. Валера на мгновенье задумался и сказал:
-- Спорим на банку водки!
-- На две! – невозмутимо поправил Поручик.
 Это был серьёзный вызов. Лисок -- человек рациональный, логично и трезво   рассуждающий, даже будучи в хорошем подпитии. Короче, он спорил только наверняка, когда твёрдо знал, что прав. Как в данном случае. Не зря его столько лет учили на кафедре марксизма-ленинизма и  научного коммунизма. Лисок назубок знал три источника и три составные части марксизма и о переходе количества в качество мог говорить часами. Но чисто эмпирический опыт говорил ему: Валера, так же как и он, если не уверен -- не спорит. Но не может быть, чтоб студент знал больше чем святые Маркс  и Энгельс и иже с ними – решил Лисок и сказал:
--Спорим!
-- Что ж,-- согласился Валера. -- Завтра к пяти приходи в нашу общагу. На день рождения к Бункеру. Я приглашаю. Не опаздывай.
Лисок прибыл в общагу, как и договаривались, ровно в пять. Валера замкнул за ним дверь на ключ, и  достал пустую бутылку из-под ликёра. Аккуратно перелил туда бутылку «пшеничной» и осторожно, чтобы не рассыпать, через свёрнутый конусом листок бумаги всыпал три ложки сахара. Потом разболтал до полного растворения и спичкой выдавил в бутылку немного туши из красного стержня от шариковой ручки. Снова размешал. Жидкость окрасилась в насыщенный рубиновый цвет.
Валера поставил бутылку на подоконник, и та загорелась праздничными огнями в лучах заходящего зимнего солнца. Сидевший за столом Лисок с затаённым дыханием смотрел на таинственные действия друга и ничего не понимал. Водка с чернилами и сахаром – явно хуже, чем просто водка. Но раз Бродяга это делает, должна быть какая-то причина. Лисок изо всех сил пытался угадать, какая именно, но это ему не удавалось. Валера тем временем завернул металлическую крышечку и смазал края силикатным клеем. Заметив недоумение друга, объяснил:
-- Засохший клей издаёт характерный треск во время проворачивания и создаёт иллюзию, что бутылка, действительно, запечатана. Лисок по-прежнему терялся в догадках. Тогда Валера торжественно объявил:
-- Ликёр «Marie Brizard». Импортный. Брат мой из дальнего плавания постоянно привозит. Бывает трёх  цветов: красный, синий и зеленый. Последний -- самый вкусный. Поэтому  быстрее заканчивается…
-- Какой брат? Какой ликёр? – изумлённо спросил Лисок.
-- Ну, подделка, конечно… У тебя абсолютно отсутствует чувство юмора, – разочаровано вздохнул Бродяга.
-- А зачем ты это делаешь? – искренне удивляясь, спросил Лисок.
-- Да я как-то прочитал, как учённые поставили уникальный психологический опыт. Они дали людям понюхать пустые пробирки и попросили определить, в какой из них был спирт, в какой вода, а в какой одеколон. Участвующие в эксперименте люди, все -- без исключения, легко справились с поставленной задачей. Надо ли говорить, что пробирки были одинаково чисты. Вот я и подумал, а не поставить ли мне аналогичный опыт… Время от времени я объявляю народу: «Ко мне приезжает брат и привозит любимый всеми импортный ликёр». Предварительно объясняю, что зеленый -- самый вкусный, и теперь все ждут зелённого. Жанет, правда утверждает, что красный вкуснее. Но она, как известно, всегда в оппозиции. Есть люди, которые думают, что большинство не может ошибаться. А есть такие, которые считают -- дураков всегда больше, и Жанет как раз из второй группы…
Лисок недоверчиво смотрел на друга и хотел ещё что-то спросить… Но тут  в дверь постучали.
-- Смотри и поражайся! -- сказал Валера и крикнул:
-- Добро пожаловать, гости дорогие!
Зашли Целина и Оксана, почти одновременно с ними появился Толян, Витя Бункер, за ними подтянулись и остальные.
-- Наливай! – закричал Толик голосом, каким на пиратском корабле кричат:«На абордаж!».
-- Может, Поручика подождём? – неуверенно спросил Лисок.
На что все дружно воскликнули: Sero venientibus ossa (опоздавшему – кости, лат.)!
-- Опоздавшему поросёнку, сиська возле задницы! – Валера с назидательными нотками в голосе озвучил свой вариант перевода. -- Нечего нарушать трудовую дисциплину. -- И добавил, обращаясь к Лиску: -- Да не переживай, штрафную нальём!
Народу было много, и две бутылки водки ушли моментально, как первые капли дождя в сухую землю. Послышались нетерпеливые выкрики: «Третий тост за любовь!» И Бродяга с видом мецената и благодетеля достал долгожданный ликёр. Ребята оживлённо загудели. Раздалось несколько слегка разочарованных голосов: «А что зелённого нет?». В ответ  Валера невозмутимо объяснил, что все любят зеленый и поэтому он быстрее заканчивается, а могло не быть и этого. И вообще -- нужно ценить то, что есть. Ну, а Жанет, естественно, сказала, что красный гораздо вкуснее и они ничего не понимают в настоящих ликёрах. Валера старательно разделил столь редкий в советских краях напиток, и народ дружно начал смаковать сладкую крашеную водку, наперебой нахваливая и искренне наслаждаясь «напитком». Лисок, убедившись на всякий случай, что Валера выпил свою рюмку, с тяжёлым сердцем тоже проглотил «контрабандный» ликёр.
-- Могут же делать проклятые империалисты, – сказала Жанет. -- А что тут есть, в конце концов? – рассуждала она вслух, – спирт, сахар и краска… Ну, ароматизаторы, эссенции всякие…
Валера выразительно посмотрел на Колю и сказал:
-- Так в ароматизаторах и эссенциях -- весь фокус и секрет! И возможно -- это вообще большая коммерческая тайна, цена которой -- шестизначная цифра.
Вечеринка шла по стандартному сценарию. Парочки незаметно улетучились, стремясь уединиться. Те, кто пришли в надежде перейти от лёгкой дружбы к более интересным и приятным формам общения, старались привлечь к себе внимание всеми известными им способами. В комнате было шумно, дымно и пьяно.
…А утром предусмотрительный Поручик угощал заранее припасённым пивом. Ребята сидели, стараясь восстановить в памяти подробности вчерашнего вечера. Вспомнив  о пари, Бродяга заметил:
-- Кстати, Николай, пора подводить итоги. Семеро наших друзей подтвердят под присягой, что пили ликёр и получили абсолютно реальное эстетическое удовольствие. Валера сделал нажим на слове «реальное». Если бы они пили просто водку, такого эффекта никогда не достигли бы. Так что же они пили на самом деле?
-- Выходит, что ликёр…
-- Quod erat demonstrandum (что и требовалось доказать,лат.), – назидательном ворчливым тоном учителя геометрии сказал Валера.
-- А если я расскажу им правду? — поинтересовался Лисок.
-- Ты просто разрушишь мир, который они создали. Но не в этом дело. Я только хотел доказать, что иллюзорный мир может быть иным и не менее реальным, чем настоящий…
Поручик подвёл итог:
-- Короче, признаёшь свою ошибку?
-- Признаю… -- со вздохом сказал Лисок. Ему совершенно не было жаль денег. Просто он подумал, что больше никогда не сумеет поверить на слово никакому преподавателю, никакому авторитету. Придётся во всём разбираться самому. Это было непривычно, и слегка напрягало…
-- Микола, да ты не  заморачивайся! — вернул его к реальности Поручик. – Бродяга – демагог, каких мало. С ним спорить не рекомендуется. Он «на раз» докажет тебе, что вечная любовь реально существует. И тут же убедит, что брак изжил себя, а секс без обязательств -- есть оптимальный вариант…
Но Коля даже не улыбнулся. Наличие иллюзорного мира, конкурирующего с реальным, путало карты и вносило элемент нестабильности в стройную картину мира, которую он себе рисовал всю предыдущую жизнь. Коля откровенно запутался.
-- Бродяга, так ты говоришь: существует две реальности? – наконец спросил он.
-- Ну, зачем мелочится… -- сказал Валера, отхлебнул пива и добавил. -- Их ровно столько, сколько людей на земле. Каждый живёт в своём лично придуманном мире. Каждый выбирает себе страхи и надежды, критерии добра и зла. Больше того, всё это меняется с течением времени… И нет этим иллюзиям ни конца ни краю…
-- Как же люди находят общий язык, если каждый живёт в своём мире?
-- Те, кто хочет — находит, а кто не хочет – нет.  В большинстве случаев никто ничего не ищет. Классический пример -- дети не понимают родителей, жена – мужа. Начальник – подчинённого. Но никто тебя так не понимает – как ты сам себя не понимаешь.
-- Как это? – удивился Коля.
-- Ну, вот тебе пример из твоей же личной жизни. Помнишь, какая у тебя была любовь с Алкой Жуковской. Но прошло пару месяцев, и  как ты удивлялся и не мог понять, что в ней нашёл. Помнишь?
-- Как не помнить… -- вздохнул Коля. Я, кстати, к ней вернулся…
-- Ну, вот видишь! – в один голос воскликнули Бродяга и Поручик.
--  Когда мы расстались, я только тогда понял, что по-настоящему люблю её… -- начал объяснять Коля. Но Поручик со словами «Микола, магазин уже полчаса как открыт» подал ему пальто и легонько подтолкнул по направлению к двери.
Коля шёл по хрустящему снегу, смотрел на небо, на проходящих мимо людей и мучительно думал: «Ну вот -- всё же реально. Так где же заканчивается эта реальность и начинается иллюзия?»

Опытный кролик

Бродяга с Толиком находились в очень непростом, можно сказать, критическом положении. Дело в том, что друзья купили на все деньги, которые у них были, две бутылки водки. «Чего тратиться на закуску? Мы же в общаге живём! – как всегда самоуверенно, сказал Валера.-- Что я, пожрать не найду?» Но как говориться, и на старуху бывает проруха: ребята забыли, что сессия закончилась и общежитие опустело. Остались только студенты, которые не сдали экзамены в срок, и те, кто подрабатывает. К вечеру, конечно, многие вернутся в родные пенаты, но в двенадцать дня общежитие пусто, как скворечник зимой. Разумеется, можно пить и без закуски. Но, во-первых, парни не ели со вчерашнего дня и были элементарно голодны. А во-вторых, что они -- алкоголики, без закуси пить? Обойдя все комнаты, в которых жили друзья и просто знакомые студенты, Бродяга пошёл по этажам, где не знал никого. Но даже те немногие, кого он застал, доели последние запасы, ведь собирались домой. С горем пополам, Валерка нашёл три луковицы, несколько кусочков хлеба и полчашки варенья. «Не густо,»  -- разочарованно заметил Толик. Но в первом чтении единогласно было принято решение: вечера не ждать и начать потихоньку праздновать окончание сессии. Аккуратно порезав лук, хлеб и круто всё посолив, Валера налил по сто грамм. Только ребята выпили, как  в дверь осторожно постучали.
-- Кого нелёгкая принесла? – недовольно прошептал Толик. Бродяга пожал плечами и громко сказал:
-- Если свой, положи десять рублей под дверь.
 За дверью стало тихо, потом послышался шорох -- и из-под двери вылез сложенный вдвое лист бумаги. Увидев его Толян, подскочил, прочёл, и лицо его приняло удивлённое выражение. Он протянул записку Валерке, содержание которой ничего не прояснило.
«У меня есть то, что вы ищете» -- загадочно гласило послание.
Бродяга озадаченно пожал плечами, убрал водку со стола и, накрыв скромную трапезу старой газетой, сказал:
--Открывай.
На пороге стоял долговязый, сутулый парень. «В общаге не живёт, я его хоть мельком, но видел бы,»-- подумал Валера и спросил:
-- Ну так, что мы ищем и откуда тебе об этом известно?
-- Здорово, мужики. Меня Паша зовут.
-- Ближе к делу, – перебил Бродяга ибо знал: поздно выпитая вторая рюмка – напрасно выпитая первая.
-- У меня тут свежий кролик, и я искал в общаге, с кем скооперироваться. Потому как денег на выпивку нет.
Друзья переглянулись. Перспектива превращения завтрака бедного туриста в пиршество богов моментально вскружила голову.
-- Дорогой, что ж ты сразу не сказал! -- гостеприимно воскликнул Толик. Выяснилось, что Пашу направила к друзьям Людка – соседка по этажу. Та самая, кстати, что дала друзьям лук и, естественно, была в курсе дел.
Валера, не откладывая в долгий ящик, тут же принялся разделывать животное, принесённое в жертву науки.
-- Кролик контрольный. Есть опытные -- те, на которых проводят опыты, а этот чистый…-- начал объяснять Паша.
-- Да ладно, не парься, – перебил Бродяга. --  Мы же на четвёртом курсе… без тебя знаем.
 Потом, не дождавшись, пока дожарится кролик, допили первую бутылку. За знакомство, естественно. Оказалось, что Паша -- минчанин, и действительно, в общаге не живёт. Но ему жутко тесно в родительском гнезде и он с детства обожает жизнь в коллективе. А ещё Паша подрабатывает в виварии и контрольные кролики -- это бонус к скромной заплате. Друзья переглянулись, и Бродяга сказал:
-- Предлагаю взаимовыгодное сотрудничество. Вы со своей стороны, обеспечиваете выполнение продовольственной программы. А  мы отвечаем за горячительные напитки. Идёт? -- И прежде чем он закончил фразу, Паша радостно закивал головой (рот его был полон) и промычал:
--Идёт, идёт!

С тех пор наличие кроличьего мяса в меню друзей стало довольно регулярным событием. А посещение Паши сопровождалось привычным ритуалом распития вино-водочных изделий местного разлива. Парни подружились, и каждые две-три недели добрый волшебник появлялся со вкусным и питательным подарком. Валера делал кролика и в сметане, и под майонезом, тушил с картошечкой. Благо, фантазии не занимать. Человек быстро привыкает к хорошему, и Бродяга с Толиком начали помаленьку сетовать: дескать, один кролик на трёх здоровых мужиков -- это маловато. Так просто говорили, без всякой задней мысли. Но Паша чувствовал себя неловко. И однажды случилось чудо -- он принёс двух кроликов. Радости друзей не было границ. Валера решил одного сделать, как обычно -- под майонезом, а второго -- в горчице. В дружеской беседе, под водочку, ребята неспеша наслаждались свежей крольчатиной.
-- …Классно получилось. Особенно, в горчице, – сказал Толян, обгладывая косточку. – Кстати, Паша, как тебе удалось раздобыть второй экземпляр?
И тут Павел дал маху. Он замялся. Стал заикаться и, наконец, выдал:
-- Да понимаешь, последнее время увеличилось количество  опытов, вот и кроликов больше.
И если по содержанию ответ звучал логично, то форме – абсолютно неубедительно. Бродяга с Толиком настороженно переглянулись.
-- Что-то здесь не чисто… Колись! – в один голос воскликнули друзья. Паша безнадёжно молчал, словно двоечник, который потерял шпаргалку.
-- Не умеешь врать, не берись! – назидательно сказал Бродяга. Разлил ещё по одной и сказал:
-- Повторяю вопрос. Откуда второе животное? Скажи честно, это опытный кролик?
 Паша  обречённо кивнул.
-- Так и знал! -- воскликнул Валера – "Нон лимитус хоминус идиотизмус" (обратный перевод с русского на латынь-- нет предела человеческой глупости), Вы только полюбуйтесь на этого благодетеля.
--Смерти нашей желаешь, убивец! – закричал Толик. Тут Паша возмутился:
– Я же сам его ел! К тому же он не погиб! Я лично его сегодня умертвил.
-- А может, он просто не успел дубу дать? – выдвинул жуткую рабочую гипотезу Валера. -- И если бы не ты, юный последователь Павлова, то завтра он бы самостоятельно, без твоей профессиональной помощи, ласты склеил? Как тебе такая версия? – Бродяга встал, закурил и подошёл к окну. Видно было, что Паша осознал всю тяжесть своего проступка. На него было жалко смотреть. Наконец, он спросил:
-- Что же делать?
-- Я думаю, бутылка водки делу поможет -- исключительно в качестве дезинфицирующего средства, а так же -- для снятия травмирующего воздействия стресса, – важно сказал Валера. Паша выскочил в коридор и тут же остановился. Денег у него, как обычно, не было… Настроение мерзопакостное, хуже некуда. Он же для них старался. Хотел как лучше…

Тут Пашка увидел Людку, с лёгкой руки которой полгода назад он познакомился с этими прожорливыми любителями крольчатины. Люда и Паша учились на одном курсе, но в разных группах. За сходство с великой певицей девушку звали Зыкина. Нет, петь Люда как раз не умела. Но фигура – один в один. Статью и габаритами, как говорится, бог не обидел. В прошлом веке поклонники и фанаты ходили бы за ней (с такой-то фигурой!), как загипнотизированные. Но в середине восьмидесятых двадцатого столетия ситуация резко изменилась. Извращённая Европа прозомбировала весь мир своим мазохистским стремлением к анорексии. Люда оказалась вне игры и соревнования в любовных приключениях наблюдала исключительно со скамейки запасных. Девушка она была умная, и это ещё больше понижало её шансы на успех.
-- Павлик, привет! – сказала она. Пашка без особого энтузиазма ответил ей:
--Привет. -- "Может, одолжить у неё денег?"-- мелькнула спасительная мысль, и Паша начал разговор издалека:
-- Как дела?
-- Да вот домой собралась. Мне переться на Восточный вокзал, а сумки тяжеленные…-- пожаловалась девушка.
«Отлично,»-- подумал отчаявшийся было Паша и тут же предложил свою помощь:
-- Не вопрос. Где твой багаж?

А дальше события начались развиваться по несколько неожиданному сценарию. Ребята  пришли в комнату, где жила Зыкина. Оказалось, что ей для сборов требуется ещё минут десять-пятнадцать.
-- Садись, я сейчас…— гостеприимно предложила Люда. Она быстро подсуетилась, поставила чай, чтобы Паша тем временем мог угоститься домашним малиновым вареньем. Он не сопротивлялся, ему лично спешить было некуда. Люда уже сложила вещи и тоже присела попить чайку на дорожку. Разговорились.То ли алкоголь пробудил у Паши основной инстинкт, то ли он просто оказался в нужное время в нужном месте, а только через некоторое время он обнаружил себя в одной постели с Людкой, и что самое неожиданное: чертовски был рад этому.

В результате Зыкина решила съездить домой в следующие выходные. Паша, естественно, сказал, что раз так, то он сегодня домой не вернётся и заночует в общаге.
Тут Пашка некстати вспомнил, что ему позарез нужна бутылка водки. И, набравшись наглости, сказал:
-- Ты бы не могла одолжить мне пять рублей?  Я тут ребятам бутылку должен.
 Денег у Люды, как назло, не было. То есть пару рублей с копейками на билет были, но на водку не хватало. Она отрицательно покачала головой. Вдруг Люда неожиданно  подумала, что Паша может решить, что она не доверяет ему и просто боится одолжить. Ей стало жарко от этой мысли. Что же делать? Так она займёт у кого-нибудь и даст ему эти злополучные пять рублей.
-- Подожди, я быстро, -сказала Людка, быстро оделась и выбежала на коридор. Прямо на неё шли Бродяга и его неразлучный друг Толян. Не дождавшись Пашку,они решили вопрос самостоятельно.Поскребли по сусекам – и вышло ровно на бутылочку беленькой.
-- Боже, какая удача! -- подумала Люда, увидев Валеру. Она всегда одалживала ему, и если он -- при деньгах, то обязательно выручит её. Она ускорила и без того быстрый шаг.
-- Можно тебя на минуту? – спросила девушка. И подождав, когда Толик удалится, немного стесняясь, сказала:
-- Валера, мне срочно нужно пять рублей!
-- Нету, дорогая, правда… Вот на последние пузырёк купили, -- Он распахнул шубу, и девушка увидела торчащую из глубокого кармана бутылку водки.
-- Миленький, — взмолилась Зыкина, -- мне очень надо… Именно бутылку водки.
 Валера развёл руками и сказал:
-- Послушайте, мадам, вы вообще понимаете, о чём просите? Киронидостония страшная болезнь, гораздо хуже перекирии (кир – выпивка, кирять – выпивать, сленг; киронидостония -- синдром недостаточного количества алкоголя в организме; перекирия – перебор в приёме горячительных напитков; в более простонародном варианте звучит так: лучше перепить, чем недопить).
 По ходу озвучивания этой, в принципе, не длинной фразы Валера видел, как меняется лицо у Людки. Оно превращалось из нормального энергичного и молодого -- в усталую, полную тоски и разочарования физиономию несчастного, убитого горем человека. Бродяга, не раздумывая, достал бутылку и larga manu (щедрой рукой, лат.) протянул девушке.
-- Только для тебя. Валера добро помнит.
 Горячо поблагодарив, Люда улетела на крыльях любви, в размахе достигающих минимум три метра.

Бродяга вошёл в комнату, обуреваемый непонятными, перемешанными, как хороший винегрет, чувствами. Ясное дело, что по отношению к Людке он поступил благородно и, можно сказать, красиво. Не раздумывая, пожертвовал удовольствием ради хорошего человека, который выручал его не раз. Но Толян… Что сказать другу, с которым даже не посоветовался?  Бродяга, не раздеваясь, сел на кровать. Толик шестым чувством почувствовал беду и с явной тревогой в голосе спросил:
-- Что стряслось?
Валера задумался в поиске правильных слов и выражений. Надо как-то подготовить его, смягчить  жестокий удар судьбы. А то Толик -- хлопец нервный, впечатлительный, как бы чего не вышло…
-- Валера, где водка? – вежливо, стараясь по возможности сохранять хладнокровие, спросил Толян. Тут открылась дверь, и на пороге появился Паша. В правой руке он держал бутылку водки. Лицо его светилось счастьем человека, совершившего подвиг на уровне Героя Советского Союза. Толик недоумённо переводил взгляд с Паши на Валеру и обратно, тщетно пытаясь понять что происходит. Валера, увидев водку, на мгновенье замер. Он легко узнал бутылку, которую только что отдал Людке. Часть наклейки была оторвана. И водка из «столичной» превратилась в «личную». Он понимающе покачал головой, взял бутылку и сказал:
-- Прямо какой-то круговорот водки в природе…
Паша затрещал скороговоркой:
-- Ребята, только давайте быстро… А то я спешу.
-- Не-е… Быстро -- не интере-есно… --  ответил Бродяга и хитро посмотрел на Пашу. Тот махнул рукой, схватил куртку и тут же испарился, словно капли воды на раскалённой сковородке.
Выражение лица Толика не многим отличалось от выражения морды барана перед воротами после капитального ремонта.
-- Ну чего стоишь, как солдат у мавзолея? Шевелись! – Валера попытался вернуть друга к реальной жизни. Толик  отрезал хлеба, выложил капусту в тарелку. При этом он не сводил удивлённых глаз с друга, очевидно, ожидая объяснения происходящему.
-- Ну, что уставился?   --  человек личную жизнь устраивает! –  сказал Бродяга и налил по сто грамм. -- За это и выпьем…


Typhus abdominalis
(брюшной тиф, лат. )

…Эпидемиологию преподавала Лариса Ивановна Шереметьева – милейшая женщина предпенсионного возраста, добрейшей души человек, лёгкий в общений и не делающий культа из своего довольно скучного предмета. Как-то раз на практических занятиях сидит себе Бродяга на задней парте, спокойно читает классику русской литературы и незаметно поднимает свой общий культурный уровень. Причём, абсолютно не мешая учебному процессу. Тут подходит уважаемая Лариса Ивановна и говорит сладким голосом:
--Валерий, голубчик, что Вы там всё время читаете? Мы тут такие интересные темы обсуждаем. А Вы сидите сзади и не участвуете в дисскуссии, Вы не с нами... – по-дружески пожурила наставница. -- Я вот стараюсь, ребятам рассказываю про...
-- Ой, Лариса Ивановна. Да знаю я,— нетерпеливо перебил Бродяга. -- Вы про брюшной тиф рассказываете. Как вы лично во время войны болели...
-- Откуда вы знаете?...—искренне удивилась Лариса Ивановна.
-- Да вы всем про это рассказываете, — дерзко объяснил Валера. -- Вот сейчас выйду на коридор и если встречу кого-нибудь из ребят со старшего курса -- обязательно спросят: «Ну, про брюшной тиф уже рассказывала?»
Вид у Шереметьевой был довольно обескураженный. Лариса Ивановна молчала, на  благородное лицо легла тень,  невооружённым глазом было видно, как она старательно переваривает эту неожиданную и не особо лицеприятную информацию. Перед наставницей стояла  довольно непростая дилемма: обидеться или сделать вид, что ничего не произошло. Но как было сказано выше, Лариса Ивановна была человеком лёгким: слегка подумав, с чисто женской  элегантностью она сменила тему.
-- Ладно, Валерий – миролюбиво сказал Шереметьева. -- Если вы всё так хорошо знаете, можете продолжать. Кстати кого вы читаете?
--  Достоевский, — объявил Валерка. — «Записки из мёртвого дома.» Должен Вам заметить, эпидемиологическая обстановочка в царской тюрьме была, мягко говоря, неблагоприятной. Так как санитарно-гигиеническая служба ещё не родилась (в том виде, какой мы знаем её сегодня), то и условия были чрезвычайно антисанитарные. Никаких прививок, никакой гигиены питья и питания. Коммунальная гигиена – ниже плинтуса. Параша, одним словом. Прошу простить великодушно за грубое слово… Медицинская служба представлена тюремным лазаретом. Там поправляются заключённые после наказания палками... или не поправляются, соответственно. А так же лежат мастырщики -– арестанты, которые нарочно повреждали собственное тело, что бы попасть в лазарет. В лазарете питание как бы лучше…
-- О,-- воскликнула Шереметьева, -- как интересно! Никогда не задумывалась о Достоевском в эпидемиологическом ключе. 
Тут Валерка с умным видом и говорит:
-- Ну, это мы ещё в средней школе учили: «Классик -- точное зеркало общества, обличитель пороков загнивающей буржуазии, который просто задыхается в душной атмосфере разлагающихся морально и физически пособников самодержавия…»
-- А про брюшной тиф он ничего не пишет? — полюбопытствовала Лариса Ивановна.
-- Пока нет, -- ответил Бродяга. – Я ещё не дочитал до конца. Может, он ещё осветит эту архиважную тему.
--Я вам всё-таки советую учить эпидемиологию по учебнику, а не по художественной литературе, – вздохнула наставница. Она  уже хотела развить эту мысль, но тут кто-то отвлёк её, и Лариса Ивановна вдруг вспомнила, что у неё дома есть попугай, которого муж научил говорить «Лариса, пива хочешь? Пива хочешь?»
-- Представляете, приходят гости, а попугай уже тут как тут, садится мне на плечо, склоняет голову, заглядывает в глаза и сто раз подряд спрашивает "Пива хочешь?" А я пиво то не пью... – с сожалением закончила Шереметьева свой в высшей мере поучительный рассказ.
-- А вот с точки зрения народной медицины вы делаете огромную ошибку! – вмешался Бродяга.
-- Это почему же? – заинтересовалась Лариса Ивановна. Как всякий нормальный любитель пива Валера знал кучу плюсов этого целебного напитка.
--У-у-у... – обрадовался он. -- Сейчас я Вам всё расскажу. Это не эпидемиология особо опасных инфекций! Тут факты сами укладываются в голове и запоминаются на всю жизнь. Причём легко вытесняют все накопленные знания о вреде алкоголя…
Так с шутками и прибаутками проходили занятия по эпидемиологии. И тут, впрочем, как всегда, внезапно наступила сессия. Для тех, кто не в курсе, экзамены -- это что-то вроде аврала на пожаре. Чем меньше ты учился в течение года – тем больше пожар. Существует, правда, и альтернативное мнение – да гори оно огнём. Но, как правило, апологеты этой точки зрения не задерживаются в институте и благополучно пополняют ряды доблестной Красной Армии и Флота.
…Чтоб ты знал, дорогой читатель, в летнюю сессию очень трудно заставить себя заниматься. На улице стоит шикарная погода. Поздняя весна или вовсе начало лета настраивают на романтическую волну и любая мысль об учёбе вдруг кажется бесконечно скучной, абсолютно неважной. И главное: создаётся ничем необоснованная, но стойкая иллюзия, что время для подготовки есть… Впрочем, в зимнюю сессию – положение вещей не лучше. Зимой природа застывает в ожидании тепла. На улице холодно, на душе темно. Сессия непосильным грузом давит на сердце. И ты, как неотрывная часть природы, не можешь собраться с силами и заставить себя учиться.
Лично я убеждён: на  какой сезон не переноси сессию -- непременно испортишь это время года… Но -- ближе к делу. Вот как, примерно, происходит подготовка к экзамену.

Утро… Студент проснулся и ещё лежит, но уже решительно думает: «Сейчас следует резко встать и тотчас начать учиться!» И действительно, после непродолжительной внутренней борьбы, которая занимает примерно полчаса, он действительно встает. До осуществления намеченной цели -- рукой подать. Раскрытый учебник лежит на столе и призывно смотрит на студента. Однако, не смотря на столь категорическое решение учиться, призывы эти ничего кроме душевной тревоги и рвотного рефлекса вызвать не могут. И наш юный Ломоносов принимает новое решение, не отменяя старого. Он говорит себе, искренне веря в задуманное: «Вот только попью чайку и -- сразу же за учёбу». А после: «Вот только покурю, вот только перекушу, только в магазин схожу, а то хлеба нет…». Но рано или поздно наступает последний судный день. Откладывать больше некуда – разве что на осень. И бедный студент, совершенно  непонимающий, как это время пролетело так быстро, сидит над учебником с лицом человека, познавшего все скорби мира. Он  делает отчаянные, безуспешные попытки сосредоточится на том, что читает, но мысли о справедливом возмездии тревожат и не позволяют полностью отдаться учебному процессу. А ещё возникает крамольная мысль: разве это можно выучить вообще, а тем более -- за день? Постепенно мысль эта становится доминирующей и полностью вытесняет остальные, более оптимистические рассуждения… Напряжение растёт. Студент курит одну сигарету за другой.. Он уже практически оставил нелепые сизифовы потуги что-либо выучить и просто ждёт завтрашнего экзамена, словно оглашения приговора суда. Надежда на то, что он успеет  выучить предмет, уже давно приказала долго жить. Однако, её уже сменила слабая, но зато бессмертная надежда на удачу…

К обеду начинают подходить однокурсники, которые сдают экзамен на день раньше, чем он. Они  только что благополучно отстрелялись и подробно рассказывают, какие билеты им выпали, какие дополнительные вопросы на засыпку задавались, к какому преподу лучше идти, и так далее и так далее… Рассказывают эмоционально и радостно. Бедный студент оживает и жадно, как цемент воду, впитывает все вопросы и ответы с мельчайшими подробностями. Неожиданно узнаёт знакомые термины, и ему уже кажется, что не так страшен чёрт, как его малюют. Зарождается надежда, что повезёт, и он непременно, каким-то чудом проскочит-одолеет этот ненавистный экзамен. С каждым новым рассказом студента, уже сдавшего экзамен, надежда того, кто ещё не сдал, крепнет и постепенно перерастает в непоколебимую веру – Alea iac taest! Rubiconem transeo (Жребий брошен! Рубикон будет перейдён! Лат.)! Он сдаст, обязательно сдаст этот чёртов экзамен! А если попадутся именно те билеты, о которых сейчас рассказали, – то, возможно, даже на стипендию...

Как правило, первыми на экзамен заходят отличники, потом – хорошисты, и так далее -- по убывающей. Поэтому через час-полтора начинают возвращаться первые студенты, которые не прошли испытание огнём. Так бойцы возвращаются с поля боя после проигранной битвы – лица их опущены, глаза потухши . Рассказывать побеждённые не любят, да и нечего рассказывать. Однако, иллюзии нашего героя к этому моменту -- уже прочнее стали, и ничто не может поколебать слепой, ни на чём не основанной веры в успех. Короче, отчаянный студент  идёт на экзамен с большим багажом рассказов про сдачу экзамена и обязательно --  надеждой на чудо… Молодость и наивность – слова синонимы. Наивность плавно переходит в глупость – это мы понимаем потом, но, к сожалению, ум и знания особого счастья не приносят. И мы с удовольствием мысленно стремимся в юность, где были наивны и глупы…

Итак, Бродяга бодро зашёл в комнату для сдачи экзамена, где принимал Чистенко, завкафедры эпидемиологии. Подлетел к столу с билетами и одним махом, как бы по ошибке, взял сразу два. Он всегда так делал, увеличивая шансы вытянуть билет со знакомыми вопросами. Быстренько пробежал глазами оба и выбрал билет с более понятными терминами. Сбросил лишний, на всякий случай подмигнул лаборантке и пошёл готовиться к бою. Надо сказать, что оба билета он знал одинаково слабо. Однако, тут же, не теряя драгоценного времени, с уверенным видом сел и стал интенсивно думать, какую же песню спеть Чистенко, чтобы тот выставил троечку. Как назло, ничего оригинального придумать не смог. Тут в класс заглянул Толян и вопросительно посмотрел на друга. Бродяга моментально схватил себя руками за горло и изобразил задыхающегося человека. Толик одними губами спросил: «Что делать?». «Беги к Шереметьевой», -- так же беззвучно ответил Валера. Толян недоумённо посмотрел на друга, но тот уверенно закивал головой, и Толик, пожав плечами, удалился.
И вот уже минут через пять Бродяга с огромным облегчением увидел, как  медленно сопровождаемая волшебным музыкальным скрипом двери на пороге, лукаво улыбаясь, показалась Шереметьева собственной персоной.
-- Григорий Николаевич! Как дела? Не хотите ли передохнуть, чайку попить? Я Вас подменю…
 Чистенко  вежливо, но категорически отказался. Он был моложе её лет на двадцать и, несмотря на то, что являлся заведующим кафедрой, отдавал дань уважения возрасту. Однако, Шереметьева не уходила. Григорий Николаевич вопросительно поднял левую бровь. Тогда Лариса Ивановна, оставив колебания, подошла, наклонилась и что-то прошептала ему на ухо. Чистенко невозмутимо кивнул. Добрая волшебница Шереметьева удалилась с чувством выполненного долга, а Бродяга, обнадёженный, терпеливо стал ждать своей участи.
Честно говоря, тройка была в кармане. Но сидеть и тупо молчать на экзамене неприятно и унизительно. Валерка даже хотел дать себе обещание следующий экзамен выучить, как следует. Но быстро сообразил, что делать этого не стоит, потому что к угрызениям совести за неподготовленный экзамен автоматически добавятся угрызения за несдержанное слово.
Наконец, подошла очередь Валеры. Придав лицу ответственное выражение, он сел, бойко прочитал вопросы вслух и выжидающе посмотрел на экзаменатора. Дело в том, что ни один уважающий себя преподаватель, а тем более завкафедры, даже троечку не поставит просто так. Он будет мучить до тех пор, пока не наскребёт по голым сусекам студенческой памяти хотя бы немного крох остаточных знаний. Ведь не может же он поставить оценку за молчание. Валерке уже стало интересно: как Чистенко выйдет из этого довольно непростого положения? Но опытный преподаватель решил не заморачиваться и сказал просто:
-- Отвечайте, что знаете.
Честно сказать, знал Валера немало, но к эпидемиологии, как науке, это никакого отношения не имело. Пауза затягивалась, и он ухватился за соломинку.
-- А хотите, я Вам про Typhus abdominalis расскажу? — ненавязчиво спросил Бродяга. Чистенко поднял глаза от журнала и впервые внимательно посмотрел на наглого студента.
-- Не надо! — импульсивно, можно даже сказать, несколько неодекватно возразил завкафедры...  И Валера догадался, что Чистенко тоже когда-то учился у Шереметьевой.  Григорий Николаевич тяжело вздохнул и поставил четвёрку. Валере вдруг стало очень неудобно, и, очевидно, это бросилось в глаза экзаменатору. Он  удивлённо спросил:
– Вы что, ожидали другую оценку?
-- Честно говоря, рассчитывал на тройку, – гордо сказал Бродяга. Завкафедры удивился  ещё больше и улыбнулся. Никогда, ни до и ни после этого случая, Валерка не видел, чтобы завкафедры улыбался . И будучи человеком впечатлительным, впал в лёгкое шоковое состояние. Из которого его быстро вывел голос  Чистенко:
– Это, как вы понимаете, не оценка ваших знаний по эпидемиологии, а просто дань уважения Ларисе Ивановне.
После того, как Бродяга с Толяном благополучно отметили успешную сдачу, эпидемиология канула в небытиё, оставив лёгкое, смутное воспоминание о временных трудностях.  Но через неделю с небольшим, уже после окончания сессии, случайно проходя мимо старого учебного корпуса, что на Ленинградской, Валера вспомнил о Ларисе Ивановне. И поспешил за цветами…
…Когда он зашёл в преподавательскую, Шереметьева в месте с другими преподавателями стояла у окна и что-то увлечённо рассказывала. Заметив своего протеже, она умолкла и с нескрываемым любопытством посмотрела на него, впрочем, все остальные женщины -- тоже. Не потому, что увидели старого знакомого, разумеется. Просто огромный букет цвета бордо, действительно, поражал. Розы, словно вырванные из кагого-то сказочного, волшебного мира, создавали непередаваемую атмосферу праздника и чуда.  Наслаждаясь эффектом, Валера медленно подошёл к Шереметьевой и громко, чтобы присутствующим было, что обсудить потом, сказал:
-- Лариса Ивановна, примите, пожалуйста, этот букет в знак благодарности и уважения. Занятия по  эпидемиологии навсегда останутся светлым пятном в моей памяти…  Поцеловал в щёку и уже тихонько добавил: спасительница вы моя… Шереметьева расцвела в улыбке не хуже роз, десять раз сказала «спасибо» и двадцать -- что не нужно было так тратиться…
Валера с чувством выполненого долга откланялся и направился к двери. Уже совсем на выходе краем уха услышал из преподавательской: «Слуцкий, наверное, хочет быть эпидемиологом!». «Не приведи бог!» – мысленно ответил Бродяга и вдруг осознал, что не хочет быть санврачом вообще… Но это -- полбеды. Гораздо хуже было то, что он вовсе не знает, чего хочет в этой жизни… Но отогнав неприятные мысли, поспешил покинуть старые, родные до боли стены Alma Mater.

Командирские часы

Толян и Бродяга опоздали на занятие по военной подготовке, или, попросту говоря, на "военку". Всего-то на одну минуту, а может и того меньше. Преподаватель, подполковник Зуев, натуральный солдафон, всех людей, которые не носят военной формы, называл тыловыми крысами и глубоко презирал их за это. Опоздание он считал грубым нарушением воинской дисциплины и по тяжести преступления приравнивал к измене родине.  В минском мединституте, как известно, четыре факультета. Так вот, будущих санитарных врачей он пренебрежительно называл «санитары», стоматологов – «стоматолухи», лечебников – «ай-болиты», а педиатров – «педи… ,тут Зуев делал театральную паузу и, гордый своим тонким чувством юмора, мстительно добавлял: …атр-р-ры!». Студенты, разумеется, отвечали ему взаимностью, однако, сильно не заморачивались и просто меняли букву "З" в фамилии на букву "Х". Все, кто не сдавал зачёта с первого раза (а таких было немало), считали своим священным долгом исправить злополучную букву на дверной табличке кабинета подполковника. Естественно, характер от этого у  Зуева с годами не улучшался.

Короче, зашли Толян и Бродяга и, старательно делая вид, что ничего не случилось, дружно отрапортовали:
-- Здравия желаем! Разрешите приступить к занятиям.
-- Почему опаздываем?! – злобно зарычал Зуев. Обычно в таких случаях студенты говорят "Извините, больше не повторится". Как известно, повинную голову меч не сечёт, и ребята, как правило, добровольно подставляют щёки, сначала -- правую, потом -- левую. Но Бродяга, большой любитель пошутить, ни с того ни сего, к тому же с дурацкой улыбкой камикадзе, вдруг заявил:
– Да на моих часах только сейчас урок должен начаться…
Студенты замерли, предвкушая захватывающее, но жуткое зрелище. Наступила зловещая тишина, и некоторые даже услышали барабанную дробь, которая предворяет в цирке смертельный номер.  У Зуева от такой неслыханной дерзости, как говорится, в зобу дыханье спёрло. Он открыл рот и, задохнувшись от возмущения, мучительно искал нужные слова. Наконец, когда первый шок прошёл, как заорет:
-- Выброси свои часы на помойку!
На что Бродяга невозмутимо ответил:
-- Приказ начальника – закон для подчинённого! --  Строевым чеканным шагом отмаршировал к окну и снял часы. Потом широко распахнул большую форточку и, прежде, чем кто-либо успел что-то сообразить, метнул часы, словно гранату. Зуев впал в коматозное состояние и не подавал признаков жизни, студенты недоумённо переглядывались, боясь произнести хоть слово. И только Бродяга, как ни в чём ни бывало, спросил:
-- Разрешите приступить к занятиям, товарищ подполковник?
Зуев, не приходя в сознание, машинально закивал и быстро подошёл к окну, стараясь разглядеть место, куда упали часы. Его тревожный взгляд обнаружил только цветочные клумбы, покрытые толстым пушистым слоем снега. Определить место падения часов не представлялось возможным до весны, или по крайней мере до оттепели. Немного успокоившись, Зуев стал вызывать студентов к доске и спрашивать домашнее задание. Однако, слушал довольно невнимательно, не обращая внимания на неточности в ответах и даже на явные промахи. Видно, никак не мог переварить факт, что гражданский человек, не нюхавший пороху, даже не служивший в армии, может быть дисциплинированным, не хуже, а то и лучше военного. Он старался припомнить, чтобы какой-то курсант или солдат выполнил приказ так буквально, без колебаний и рассуждений. И не мог… «Чёрт возьми, получается, что гражданские -- тоже люди?!» – еретическая мысль, неожиданно возникнув в военной голове, начала бродить по пустым коридорам, громко хлопая дверьми и не давая сосредоточиться. Получается, что он всю жизнь зря презирал столько людей? Ну, это ладно… Однако, получается, и это гораздо хуже, что и гордится особо нечем… Простой студент может быть образцом для подражания. Кошмар какой-то, или как говорят в этой медицинской богадельне – «полный пинцет». Наконец Зуев, измученный сомненьями и заплутавший в поисках истины, дал домашнее задание и отпустил изумлённых студентов на четыре минуты раньше окончания урока…
Медленно, словно старик, ссутулившись под тяжестью неприятных мыслей и ни на кого не глядя, подполковник побрёл по гулкому коридору к себе в кабинет. Сел за стол и уставился в полузамёрзшее окно. На улице суетливо спешили штатские, ничем не примечательные люди, падал густой снег, и Зуев понемногу стал забывать о случившемся, как в дверь настойчиво постучали.
-- Войдите! — сказал Зуев, обернулся и остолбенел: перед ним стоял тот самый студент, виновник его головной боли.
-- Разрешите обратиться, товарищ подполковник.
Тот слегка поморщился и нетерпеливо кивнул.
-- Я, конечно, был вынужден выполнить ваш приказ…-- слегка волнуясь, начал Валера. -- Ну, чтоб авторитет ваш не подорвать… Вы понимаете. Но без часов мне никак нельзя. Вся жизнь подчинена жёсткому графику… Подъём, учёба, столовка…
Наконец, до Зуева дошло. Бойцу, то есть студенту, нужны часы, он пожертвовал ими ради командира. И нет ни малейшего повода отказать ему в помощи. У Зуева было тридцать рублей, о которых жена не знала, у него уже были ласкающие сердце планы на эти неучтённые в домашнем бюджете деньги… Жутко не хотелось расставаться с ними. О том чтобы рассказать супруге, как всё было на самом деле, не могло быть и речи. Тиран и деспот со студентами, дома он становился послушным и терпеливым, как старый индийский слон…
Зуев медленно, словно каждое движение доставляло ему нестерпимую физическую боль, потянулся за кошельком, и наконец, достал его. Однако Валера опередил:
– Нет, нет! Денег я взять не могу. А вот часы… Если, конечно, вы не против… -- сказал Валера, удивляя себя и подполковника собственной дерзостью.
«Часы командирские, практически новые… – подумал Зуев – Жалко… Однако, и денег тоже жаль… Ладно, -- наконец, решился он.-- Про часы жене скажу: потерял… А про деньги что говорить? И главное, кому?». Зуев снял часы, в последний раз полюбовался сверкающим никелированным корпусом,  и решительно, словно боясь передумать, протянул Валерке. Даже нашёл в себе силы сказать:
– Молодец, так держать. -- Пожал руку и отвернулся…
Бродяга выбежал из старого учебного корпуса и в дверях столкнулся с Толиком.
-- Ну как? – нетерпеливо спросил тот.
-- А куда он денется! — И Бродяга лихо выдернул из кармана крутые командирские часы.
Только вчера Толян увидел у Зуева эти часы и сказал: классная штука. Валера на мгновенье задумался и говорит:
-- Спорим, что Зуев сам отдаст мне свои часы!
Парни дружили пятый год, и Толик привык,  что Валера зря языком не чешет. Но это было просто невероятно.
--Сам отдаст? -- недоверчиво переспросил Толян.
-- Сам! – самоуверенно ответил Валера.
«Верный выигрыш,» -- подумал Толик, а вслух сказал;
 – На что спорим?
-- Ты ведёшь на пиво… -- сказал Бродяга.
«Вот гад! – с восхищением подумал Толик. – Он даже не думает, что может проиграть…»

…И вот друзья сидят в "реанимации" и пьют пиво, едят бутерброды с печёночным паштетом и обсуждают подробности этой простой, но изящной операции.
-- Как тебе это в голову приходит? — удивлялся Толик. -- Ну… такой развод? Это же – конгениально!
Валерка подумал и честно сказал:
-- Я не нарочно… Просто -- острое желание пошалить…
-- Но ведь Зуев мог просто обругать и не говорить: "Выбрось часы!", – осторожно предположил Толик.
-- Ну, так я бы придумал что-то ещё…-- без тени сомненья в голосе ответил друг.
…На следующий день Бродяга и Светка договорись встретиться возле почтамта, чтобы потом пойти знакомиться с её родителями. Валера, естественно, не очень стремился к этой встрече. Он ещё не разобрался, хочет ли он на самом деле понравиться родителям или достаточно, что он нравится Светке. Она, конечно, девушка -- что надо,  и, наверное, Валера её даже любит… но как-то рановато для женитьбы… В общем, он искренне не понимал, зачем туда идёт и, естественно, упирался. Но Светка сказала, что они встречаются больше года и родители имеют право знать, кому доверяют единственную дочь. Визит этот, дескать, ни к чему не обязывает…
«Ага, не обязывает… это тебя не обязывает!» –  подумал Валера, но промолчал.
Ничего хорошего от этой встречи не он ждал. Ну, ладно, хоть поужинаю как человек, утешил себя, как мог, Бродяга. Однако, спешить не хотелось, и чтобы потянуть время до рандеву с родителями, он предложил немного пройтись пешком. Минут через десять Светка пожаловалась, что забыла перчатки и у неё замёрзли руки. Ребята остановились,  Валера взял её холодные ладошки в свои, поднёс к лицу и стал дышать на них. Светка мельком взглянув на его руки и по-женски моментально заметила обновку.
-- О, у тебя новые часы! – воскликнула она.
-- Командирские! – похвастался Валера и повертел запястьем у неё перед носом.
-- У моего отца -- точно такие, даже ремешок такой…
Валера слегка напрягся.
 -- Правда, он их вчера потерял… -- продолжила Светка. «Таких совпадений даже в кино не бывает,» -- подумал он. Вопрос о том, понравится или не понравится Бродяга родителям, похоже, отпал сам собой. Можно, конечно, не пойти. Но под каким предлогом?
-- Послушай, а где твой отец работает? – спросил Валера, лелея слабую агонирущую надежду на странное стечение обстоятельства. --  Ты кажется, говорила что он военный?
-- Так он и есть военный, – лукаво засмеялась Светка. -- Но не  только. Папа военное дело в медицинском преподаёт. И возможно, даже у тебя. Но я хотела, чтобы ни ты, ни он ничего друг о друге не знали… Ну, для естественности наших и ваших отношений… А вообще, у нас дома -- мама генерал! Как она решит, так и будет! – Светка тараторила, не замечая, что Бродяга её совершенно не слушает. «Может, снять часы и положить в карман?— думал он. -- А вдруг Светка  скажет: покажи папке часики! Или, может, рассказать всё, как было?». Но ребята уже стояли перед входной дверью, и подружка нажала звонок прежде, чем Валерка успел рот раскрыть. «А чего я мучаюсь? Что батьке будет неудобно? В конце концов, он хоть и стал Светкиным отцом, всё равно остался… Зуевым. Пусть всё идёт своим чередом,» —Бродяга предоставил судьбе самой расхлёбывать кашу, которую она же заварила, и облегчённо вздохнул…
Дверь им открыл младший брат -- пацан лет десяти с хитрым, смешливым взглядом. «Стервец ещё тот,» — по ходу поставил диагноз Валерка. Обычно в  книжках такой вымогает деньги у сестры за то, что не расскажет родителям, как она целовалась в саду у беседки. «Ладно, это дело десятое… Беседки у них, по-моему, нет,» -- подумал Бродяга и прошёл в зал. Там одиноко гудел телевизор, сообщая об очередных громадных успехах сельского хозяйства в целом по стране и мелких недоработках на местах. Как бы ни успокаивал себя Валера, но напряжение росло. «Скорее бы уже!» -- подумал он и увидел Зуева, выходящего из соседней комнаты с бутылкой армянского коньяка, которую держал бережно, как младенца.
-- Добрый вечер! – сказал папа, постепенно узнавая гостя. Поэтому слово "добрый" он произнёс нормально, а "вечер" растянул, словно старый магнитофон, который вдруг зажевал плёнку.
-- Знакомьтесь, – сказала Светка, но Валера уже определился. «В конце концов – а что произошло-то?  Ведь Зуев не знает и даже не догадывается, что это был розыгрыш,— осознал он. – Значит, надо вести себя так, как будто ничего не случилось». Поэтому Бродяга сказал твёрдым голосом:
– А мы знакомы. Представляете, мне Света только сегодня сообщила, что вы -- её отец.
Зуев тоже понемногу пришёл в себя и сказал довольно миролюбиво:
-- Можешь звать меня Сергей Михалыч. А мне, кстати, ничего не сказала. -- И он с укором  посмотрел на дочь. Тут из кухни вышла мама. Одно лицо со Светкой. Только гораздо полнее. Неприятно кольнула мысль: «Если хочешь посмотреть, как будет выглядеть твоя жена в старости, посмотри на её мать». Но лицо хорошее, не злобное и не издёрганное. Мама представилась, спросила что-то для приличия и пригласила к столу.
Еда была вкусна и обильна. Бродяга, вечно голодный студент, методично, словно саранча,  уничтожал вокруг себя еду на расстоянии вытянутой руки. Зуев регулярно наливал, пил, Валера тоже не пропускал. Постепенно создалась атмосфера всеобщего доверия, вопросы стали более прямыми, а ответы -- более естественными. Спрашивала в основном мать. Отец больше молчал, изредка вставляя к месту и не к месту дежурную шутку: « О! За это и выпьем!».  А Валера отвечал легко, не стесняясь, но и не фамильярничая. В начале после каждой его реплики Светка испытующе смотрела на родителей. Как они прореагируют? Правильно ли поймут? Будут ли смеяться Валеркиным шуткам? Не все они безобидны и безболезненны для окружающих. Но скоро поняла, что, в принципе, всё идёт нормально и можно расслабиться…
Потом вышли на лестничную площадку курить, и Валера узнал, что фамилия Зуев не простая, а очень даже знаменитая. И что в молодости будущий подполковник всё же хотел поменять её. Именно потому, что рифмуется нехорошо. Однако, его отец сказал: если будешь нормальным мужиком, то и с фамилией Рубинштейн станешь уважаемым человеком. А если нет – то никакая фамилия не поможет. Валера вздохнул, внимательно посмотрел на Зуева и сказал:
– Моя фамилия Слуцкий, но это тоже самое, что и Рубинштейн.
К его удивлению Зуев, засмеялся и сказал:
– А то я не вижу. Просто хотел посмотреть, как ты прореагируешь.
--Ну и как? – спросил Валера и сделал глубокую затяжку.
-- Правильно прореагировал, правильно…
То ли коньяк подействовал, то ли действительно -- студент неплохой парень, но Зуев неожиданно поймал себя на мысли, что уже рисует себе картину, как они вмести по выходным будут ездить на рыбалку или на дачу. И он вдруг спросил:
-- А если я скажу: женись! Ты, как с часами, не рассуждая?..
-- Женитьба -- не часы, дело серьёзное. Тут, не рассуждая, -- нельзя, – солидно ответил  Валера. Вроде, всё верно говорит, а Зуеву почему-то неприятно. Но сам виноват -- не надо было давить… Однако, слово не воробей… Он похлопал хлопца по плечу и спросил:
-- Ну что, по сто грамм? -- И получив утвердительный ответ, начал подниматься по лестнице.
... Бродяга сидел и молча наблюдал, как по-хозяйски суетится Светка, помогая матери накрывать стол к чаю. И подумалось ему, что, конечно, жениться, пожалуй, рановато… Но где-то в глубине души внутренний голос чисто по-дружески тихонько шептал: лучше Светки тебе не найти… Валерка встал и, наклонившись, шепнул ей на ухо:
– На минуту… -- и показал глазами на дверь.
Света уже хотела сказать: «Подожди вот только чай заварю», но вдруг заметила что-то необычное: то ли в голосе Валеры, то ли в лице. Она вышла, прикрыв за собой дверь, и озабоченно спросила:
– Всё нормально?
-- Нет, – сказал Валера.-- Всё гораздо хуже. Выходи за меня замуж…
 Лицо Светки, как и положено, засветилось счастьем, но она недоверчиво спросила:
-- Ты ж не пьяный? Валера улыбнулся и сказал:
– Глупая…
Светка всё ещё не уверенная, что не ослышалась, поинтересовалась:
-- А можно сказать родителям?
 Валера кивнул и снова улыбнулся, а с другой стороны двери замерли Светкины предки, стараясь уловить хоть слово. Но так ничего и не услышали. Света, однако, подумала и сказала, что пусть он сам им скажет, и всё-таки… на трезвую голову.
Потом сидели, пили чай с маковым пирогом. Часы пробили одиннадцать, мать выразительно посмотрела на Зуева, и он, как бы вспомнив, сказал:
-- Ну что, молодёжь, вам завтра на занятия… -- Валера засобирался, Светка тоже. Хотела проводить друга, чтобы обсудить прошедший вечер и, главное, ещё раз услышать, что Валера, на самом деле, хочет на ней жениться.
Ребята молча шли по Ленинскому проспекту, ветер утих, снег плавно, как сульфат бария, выпадал в осадок, и время текло так медленно, что казалось: вот-вот остановится… Светка уже обговорила и обсудила всё, что было сказано за столом. Остался один самый главный вопрос. Ей, конечно, хотелось, чтобы Валера вспомнил сам, но он курил, задумчиво смотрел вдаль и особо не разговаривал. Наконец, девушка не выдержала и спросила:
– Ты не передумал, ну, насчёт свадьбы?
 Валерка развернул её к себе, заглянул в глаза и ответил ей долгим поцелуем, а потом заметил:
-- Но ты, кстати, ничего не сказала…
Светка, слегка наклонила голову, лукаво блеснула чёрными глазами и спросила:
-- А что, есть варианты?
-- Без вариантов! – сказал Валера и поцеловал Светку ещё раз…

Непогода…

Бродяга сидит на занятиях по «военке» и с безразличным видом смотрит в окно. Ему -- скучно и он откровенно страдает от вынужденного бездействия. Преподаватель -- полковник Полисад, никуда не спеша, монотонно и убаюкивающее рассказывает студентам, словно внукам, сказки про войну. При этом он размеренно раскачивается взад-вперёд словно еврей на молитве.. Многих ему уже удалось усыпить своими преданиями. Особенным гипнотическим воздействием обладает подробный рассказ о том, как  именно следует разворачивать военно-полевой госпиталь во время военных действий. Но наивные девушки, мужественно борясь со сном, прилежно записывают. Они искренне полагают, что эти знания обязательно пригодятся на каком-то важном жизненном этапе. Парни же беспечно играют в морской бой, разгадывают кроссворды, а Федя Кравец, сидящий рядом с Бродягой, спит безмятежным сном праведника. Время от времени он настороженно подымает заспанное лицо и с тревогой спрашивает: «Грыжу ещё не утюжил?». Дело в том, что полковник -- пожилой человек. У него, очевидно, имеются кое-какие проблемы со здоровьем. Поэтому во время объяснения он тщательно массирует себе переднюю брюшную стенку. Начинает сверху, от солнечного сплетения, методично продвигается к пупку, а затем не спеша спускается к лонному сращению. Справедливо полагая, что студенты мединститута видали и не такие процедуры, делает это совершенно открыто и нисколько не стесняясь. Время рассчитано так, что заканчивая массаж, он одновременно завершает объяснение нового материала. После этого переходит к опросу и начинает вызывать студентов к доске. Поэтому они внимательно следят за лечебным массажем и, как только полковник добирается до лобка, встряхиваются и с замиранием сердца внимают: «Кого дед вызовет на допрос с пристрастием?»
-- Спи, я же сказал -- разбужу… -- раздражённо шепчет Бродяга. Он думает о жизни вообще и о своей в частности. «Что я тут делаю в медицинском институте и конкретно на "военке"?» — спрашивает он себя в который раз и не находит ответа. Будущее покрыто густым, плотным туманом. Оно не пугает Валеру. Но и не влечёт. Осознание этого факта по-настоящему мешает наслаждаться жизнью… Бродяга поднял руку и попросил разрешения выйти. Полисад, не прерывая объяснения и массажа, невозмутимо и согласно кивнул. Идти особо некуда… Покурить что ли? Одному не интересно…Тут он вспомнил, что сегодня дневальный по кафедре -- Лёха Михайлов, и заспешил к нему. Лёха обрадовался другу, как ребёнок: стоять на часах -- ужасно скучное и нудное времяпровождения.
-- Пошли курнём, – предложил Бродяга.
-- Не-а… Не могу, я на посту… -- нехотя, но довольно однозначно отказался Лёха.
-- Все преподы на занятиях. Мы -- пять минут… -- уговаривал Валерка.
--Не могу… – вздохнул Лёха. -- Майор Дзюба ждёт важного сообщения. Как только слышит, что звенит телефон, выбегает и спрашивает: «Кому звонок?».
 Валерка подумал, оглянулся по сторонам и, прежде чем друг успел что-либо сообразить, резким движение оборвал телефонный провод. Глаза у Лёхи широко открылись и наполнись ужасом.
--Не боись! – спокойно сказал Бродяга и аккуратно положил провод на телефонную полочку, так что совершенно невозможно было определить -- оборван он или нет. Лёха немного оправился от шока, но особой радости у него в глазах по-прежнему не было. Тогда Валерка поднял трубку и сказал голосом чиновника средней руки:
-- Говорите громче!.. И потом в сторону -- как бы объясняя кому-то: нет связи… наверно неполадки на линии… -- Взглянул с тревогой  в окно. Там вьюга билась о стекло огромным снежным телом. И озабоченно покачав головой, добавил: -- Непогода…
-- Всё равно не пойду, -- сказал вдруг Лёха. Он если и не боялся майора, то сильно опасался. В армии, ещё до института, Лёха служил фельдшером в медсанчасти, и майор Дзюба, тогда ещё капитан -- был его начальником. Он  приходил по утрам с опухшим красным лицом, зло смотрел на Лёшку, вынимал уретральные катетеры (трубка, которую вводят через мочеиспускательный канал для дренажа или сбора мочи из мочевого пузыря; катетеры погружаются в натуральный медицинский спирт) из цилиндра и делал большой глоток. Потом Дзюба не спеша запивал спирт водой прямо из крана и пояснял присутствующим профанам:
-- Пейте, дети, спирт, чтоб не было глистов!
Лёха провожал его взглядом, полным ужаса и отвращения. Росту Дзюба был под метр девяносто. Майор, был огромнен, как медведь, и хотя никто никогда не видел, чтобы он кого-то ударил,  чувство реальной опасности и предчувствие беды никогда не покидало Лёху в его присутствии.
И хорошо, что не пошли курить, потому что отворилась дверь и показалась медвежья голова Дзюбы:
— Не звонили? -- озабоченно и строго спросил он.
-- Никак нет! -- бодро доложил Лёха. «Теперь минут пять его не будет, это точно,» – решили друзья, засекли время и рванули в туалет. Но случилось непредвиденное.  Дзюба вдруг именно сейчас подумал «А может телефон не работает?» и немедленно вышел, чтобы проверить эту рабочую гипотезу. Увидев, что дневальный исчез, пришёл в ярость, резко схватил телефон, и оторванный провод, естественно, был тотчас обнаружен. Оглядевшись в бессильной ярости, майор вдруг заметил поднимающегося по лестнице дневального.
-- Что с телефоном? – взревел Дзюба, потрясая аппаратом перед побелевшим лицом испуганного студента.
-- Непогода… -- единственное, что сумел выдавить из себя перепуганный  Лёха.
-- Идио-от! Причём здесь непогода! Кто провод оборвал?!
Но бедный студент беспомощно разводил руками и, как заведённый, повторял: «Только что всё было нормально». Глубоко несчастное лицо выражало искреннее раскаяние, но добиться от студента чего-либо вразумительного было решительно невозможно. В какое-то мгновенье показалось, что майор перейдёт непосредственно к телесным наказаниям. Он бросился на Лёшку. Однако в последний момент с огромным трудом овладев собой  остановился. Затем приблизив своё лицо почти вплотную к лицу дневального и яростно прошипел:
– Фамилия?! Так вот, Михайлов, сдавать экзамен будешь мне лично! И шансов у тебя, – он шумно вдохнул и выкрикнул прямо в лицо. -- Но-о-оль!
…Друзья сидели в «реанимации» и пили прохладное пиво.
-- Послушай! Экзамен только через полгода. Может, Дзюба забудет? И потом, сразу же не выгоняют… Дадут пересдать пару раз. Живи пока… а там глядишь, рассосется, – Бродяга безуспешно пытался успокоить друга.
-- Да ты чо? Ты его не знаешь! Я же с ним служил. Урод редкий и о-о-чень злопамятный… -- возразил Лёха.
-- Положись на меня, – уверенно заявил Бродяга. Что имел ввиду Валерка, не знал никто, даже он сам. Просто слепая вера в счастливую звезду вела его по жизни. И даже когда она водила его кругами, тыкала мордой в дерьмо, он свято верил, что именно так и должно быть. А значит — всё к лучшему.  Лёха с большим сомнением посмотрел на друга и пророческим голосом сказал:
-- Видать, придётся достать мне свой фельдшерский диплом, и ехать на село, ФАПом заправлять. Колхозники будут меня звать "дохтар-недавучка"  и носить самогонку в знак благодарности… Друзья пили пиво, говорили за жизнь, стараясь  не затрагивать  больную тему. В результате проблема хоть и не исчезла, но как-то поблекла, скукожилась и потеряла пугающую остроту…
…Наступило лето красное и студенты-медики, как и положено, поехали на военные сборы. Как оказалось, у майора, действительно, феноменальная  память. Он сразу подошёл к Лёхе и, презрительно подняв верхнюю губу, внятно сказал:
– Михайлов, можешь не учить – всё равно не сдашь!
Студент вздрогнул всем телом, вжал голову в плечи и боялся поднять глаза. Он бы ещё долго так стоял, если бы не  Бродяга. Тот толкнул его и сказал:
-- Да очнись уже. Ушёл твой инквизитор!
Лёха после такого обещания утратил последнюю надежду. Он  бродил по расположению части в подавленном настроении и даже сказал однажды: «Хоть ты застрелись!». В ожидании расплаты дни тянулись медленно, ни о чём, кроме экзамена, Лёха думать не мог. Выхода, по-прежнему, не было…
Валерка искренне хотел помочь другу. И не потому, что считал себя виноватым. Виноват, однозначно, Дзюба. Но Бродяге физически было больно смотреть, как Лёха переживает и не находит себе места. Однажды Валерка бродил вокруг казармы и вдруг увидел: капитан Маслов завязывает шнурки капитану Толышеву. Бродяга сначала удивился, но потом  вспомнил, что Толышев служил врачом в Афгане и был тяжело ранен. Рядом с ним командир на мине подорвался. Капитана спас бронежилет, но полголовы в шрамах, кисть оторвало, и хромает маленько. Естественно, одной рукой сам зашнуровать ботинок не может. И Маслов, тоже афганец, кстати, ему помогает. «Человек!» – уважительно подумал Валерка. И ещё он вспомнил, как на прошлой неделе Маслов и Дзюба ругались. Слов он не разобрал, далеко было, но руками махали так, что казалось, вот-вот подерутся... «Это -- шанс, который упускать нельзя,» – решил Бродяга и стал думать о решении проблемы более конкретно. С трудом дождавшись момента когда Маслов останется один, он поспешил к нему.
-- Товарищ капитан! Разрешите обратиться! – по военному чётко сказал Валерка и под большим секретом поведал о надвигающейся беде.
-- Представляете, товарищ капитан, Дзюба так и сказал, что в независимости от глубины и прочности знаний, обнаруженных на экзамене, завалит Лёху.
-- Почему? -- полюбопытствовал Маслов. Валерка задумался, решая, рассказывать, как было дело или сразу перейти к главной причине.
--  Потому что  майор -- мудак! – вдруг выпалил он. Маслов не спорил, причина была правдоподобная и, безусловно, уважительная. Он весело рассмеялся, и Валера понял: есть консенсус. Капитан вдруг задумался и спросил:
-- Так чем я могу помочь?
-- Есть тут одна идея, – сказал Бродяга и посвятил офицера в план боевых действий. Маслов, надо отдать ему должное, согласился без колебаний.
«…Полдела сделано, – думал Валера. -- Сейчас главное, чтобы всё прошло гладко. А то Дзюба выкинет какой-нибудь дикий номер – с него станется». -- Поэтому Бродяга не стал ничего рассказывать другу, чтобы зря не обнадёживать, и только перед входом в экзаменационную комнату сказал, как обычно:
-- Не боись, Лёха!  Всё будет тип-топ.
 Друг ошалело посмотрел на Валеру долгим упрекающим взглядом  умирающего больного, которому добрый доктор цинично врёт о скором выздоровлении. Но Валерка уже открыл дверь и бесцеремонно втолкнул друга внутрь. Лёшка пробежал по инерции несколько шагов и остановился посреди комнаты. Огляделся. За одним столом сидел подполковник Полисад. За другим, предвкушая сладкую месть, -- кровожадный Дзюба. Лёха обречённо взял билет и пошёл готовиться. Прошло минуты три, скрипнула дверь, осторожно вошёл Маслов. Подойдя к майору, ни слова не говоря, положил на его стол согнутый тетрадный листок и тут же вышел. Дзюба удивлённо посмотрел ему вслед, не спеша развернул бумагу, пробежал глазами -- и буквально вылетел из комнаты. Через минуту вернулся и подчёркнуто вежливо спросил у  Лёхи:
-- Всё в порядке? Не волнуйтесь, готовьтесь столько, сколько потребуется. -- Помолчал и твёрдо добавил: --  Не волнуйтесь!
Студент  смотрел на майора долгим немигающим взглядом и думал : «Кто-то определённо сошёл с ума. Либо я, либо Дзюба… Как же, такой  свихнётся! Значит умом двинулся я…» –решил Лёха. От этой мысли он неожиданно успокоился и терпеливо стал ждать своей участи. Но тут майор снова обратился к нему:
-- Михайлов, кому вы бы хотели сдавать экзамен?
Лёха покрылся противным, липким потом и окончательно понял: он бредит.
-- Как прикажете… -- неуверенно прошептал бедняга. Он встал, как кролик  гипнотизируемый  удавом, медленно подошёл к столу, за которым принимал Дзюба, и осторожно опустился на краешек стула. Вслух прочитал первый вопрос и начал отвечать. Материал он знал. Знал так же, что Дзюба перебьёт и завалит всё равно. Отвечал же Лёха просто потому, что молчать попросту боялся. Майор действительно вскоре перебил, сказав:
-- Достаточно. Переходите к следующему  вопросу.
 Дзюба также не дослушал ответ ни на второй, ни на третий вопросы. «Ну, это и к лучшему, -- подумалось Лёхе.-- Быстрей отмучаюсь». Майор тем временем наклонился к нему и сказал тихо, но отчётливо:
– Студент Михайлов, Вы сдали на «отлично».
 Глаза у студента выкатились, рот открылся – он начал терять ориентацию во времени и пространстве. Дело в том, Лёха это знал твёрдо -- результаты экзаменов сообщают только  после того, когда полностью сдаст весь курс. Значит, Дзюба просто изощрённо издевается над ним. Лёшка понял, что окончательно запутался. И утратив последнюю надежду разобраться в устройстве этого сложного и страшного мира, оставил безуспешные попытки понять происходящее. Мозг отключился, не выдержав перегрузки, и отказывался воспринимать и анализировать происходящие события.
– Можете идти, -- внятно сказал Дзюба. Лёха машинально сгрёб со стола листки со своими ответами, встал и, сильно путаясь в собственных ногах, направился к двери. Пару раз больно ударившись плечом об косяк он, наконец, вписался в неё. За порогом его подхватил Бродяга, усадил, принёс стакан воды и куда-то исчез.
Всё ещё опасаясь радоваться и ожидая подвоха со стороны коварного и злопамятного майора, Лёха с трудом дождался объявления оценок.
-- Михайлов Алексей – отлично! -- Донеслось до его слуха. "Что ж – утешил он себя –  даже если я брежу – то в положительном ключе.»
…Лёха сидел с отрешённым видом на скамейке возле казармы и курил. Подошёл Бродяга и спросил, как ни в чём не бывало: «Как сдал?» Таким спокойным равнодушным тоном, словно тот бутылки в гастроном ходил сдавать. Как будто не было этой ужасной истории с телефоном, кошмарного ожидания и, в общем-то, справедливого возмездия. Лёха понял или, вернее, почувствовал, чьих это рук дело.
-- Как ты это сделал? – с благовейным ужасом спросил он. Но тут подошли ребята, и Валерка со словами "потом поговорим" снова испарился.

«Военка» закончилась и, следует отметить, чрезвычайно благополучно. Лёха освобождал карманы, выбрасывая ненужные теперь шпаргалки. Вот записи ответов с экзамена. А вот… Что это за листок? Видно, он его случайно забрал со стола майора. Лёха развернул и с удивлением прочёл:

«Докладная.

Довожу до вашего сведения, что студент Михайлов Алексей очень ответственно подошёл к экзамену по военному делу и готовится к предстоящему испытанию день и ночь. Очевидно,  в результате огромного напряжения он находится на грани нервного срыва. Сегодня, например, он неоднократно заявлял, что если не сдаст экзамен, то наложит на себя руки. Прошу принять к сведению.
С уважением – доброжелатель.
Извините, что без подписи.»

Лёха вскочил, хотел бежать, искать Бродягу, потребовать объяснений, наорать, наконец. Сделав пару шагов, вдруг понял, что не знает, где искать друга. Он медленно опустился на газон возле казармы, лёг на спину и стал смотреть в небо. Облака флегматично плыли себе в неизвестном направлении, не обращая ни малейшего внимания на драматические события, происходящие на грешной земле. «Так, значит, я не сумасшедший… -- обрадовался Лёха, -- так значит жизнь продолжается!». Волна радости захлестнула его, вдруг захотелось кричать, прыгать, кувыркаться. Он снова вскочил и увидел: прямо к нему идут Валерка и Маслов.
--Вот гад! – закричал Лёшка. -- Самоубийцей меня сделал!
-- Можешь не благодарить, – невозмутимо ответил Бродяга. Капитан смеялся, как ребенок, совершенно не заботясь о строгом имидже советского офицера. Потом похлопал Валеру по плечам, пожал руку, как старому другу, и зашагал к штабу.
Там его ждал майор Дзюба, который в окно лично наблюдал за злоумышленниками и быстро догадался, что его обвели вокруг пальца. Он высунул голову в дверь и рявкнул в пустой, гулкий коридор:
-- Капитан, зайди на минуту!
Маслов вошёл и стал в дверях, терпеливо ожидая дальнейшего развития событий. Дзюба подлетел к нему, как коршун, сложил руки-крылья за спиной и, склонив голову, с высоты своего огромного роста старался заглянуть капитану в глаза. Долго искал подходящие слова. Потом с интонацией сверчка из каморки старого Карло сказал:
-- Дорогой Маслов! Тебя ждут ужасные опасности и страшные приключения!
Капитан посмотрел по сторонам и, убедившись, что никого нет, заговорщицки спросил:
-- Майор, ты стрелять умеешь?
 Дзюба недоуменно поднял брови, у него мелькнула нелепая мысль: этот контуженный на дуэль вызывает что ли? Он усмехнулся и без колебаний ответил:
-- Не вопрос!...
Капитан ещё раз посмотрел по сторонам и, убедившись что свидетелей нет, сунул ему прямо под нос фигу и сказал:
-- На, застрелись!
После этого повернулся и, не закрыв за собою дверь, удалился… Дзюба постоял ещё некоторое время, тупо глядя в дверной проём. Потом махнул рукой, достал фляжку, сделал пару глотков и зажевал мятной конфеткой под названием «Полёт»  Вот суки! – запоздало выругался он. Затем, медленно, в вразвалочку подошёл к окну, закурил и, очевидно что-то вспомнив, неожиданно улыбнулся…


Стрельба вслепую, или Долг платежом красен

Надо же было так случиться, что как раз перед военными сборами Бродяга разбил очки. Несмотря на то, что пользуется ими уже несколько лет, он так и не сумел привыкнуть к этому чертовски неудобному оптическому прибору. Поэтому носит их Валерка, по большей части, в кармане и одевает только в крайнем случае, когда действительно необходимо хорошо разглядеть, что к чему. В магазине, например, в кино и на танцах. Или, как сегодня, на стрельбище. Очки, естественно, регулярно бьются, но Валера с упорством носорога продолжает носить их  в кармане и пользуется исключительно как биноклем. И вот именно сейчас, перед зачётной стрельбой, судьбе было угодно, чтобы очки разбились в очередной раз.
Молодой  лейтенант прохаживался перед строем студентов и чётко, по-военному, проводил инструктаж:
-- Согласно поставленной задачи, требуется поразить макет вражеского солдата с мишенью на груди, который находится  на расстоянии 100 метров. Ваши действия следующие...
Честно говоря, Бродяга и мишени то толком не видел, поэтому попасть в неё мог исключительно случайно. Однако он, как обычно, твёрдо верил в свою звезду. Поэтому твёрдой рукой взял АК, без колебаний вышел на огневой рубеж и отстрелялся уверенно, словно это -- любимое ежедневное развлечение. Если бы Бродяга был более основательно знаком с теорией вероятности, то  знал бы, что шансы поразить мишень  у него гораздо меньше, чем угадать шесть номеров в лотерею. Но таких знаний не имелось, зато вера в победу была крепка и непоколебима. Результат, тем не менее, был нулевой: Бродяга в мишень не попал. То есть, вообще ни разу. Ни в чёрный круг по центру, ни в белые кольца по краям. Выстрелил, как говорится, в белый свет, как в копеечку. И хотя Валера не расстроился, однако сильно удивился.

Лейтенант раздражённо потряс перед лицом студента девственно целым листом мишени и вызывающе сказал:
-- Как же ты воевать будешь, студент?
-- Так то ж -- мишень, в живого человека я всегда попаду, – беспечно ответил Бродяга.
-- Да ты в слона не попадёшь! – завёлся лейтенант, не привыкший к возражениям младших по званию.
-- Попаду, как не фиг делать! — не сдавался Валера.
-- Никогда! – брызнул слюной горячий лейтенант.
-- Спорим!? — неожиданно предложил Валера.
-- Не вопрос! — азартно согласился лейтенант.
-- На бутылку водки! Слово офицера?! — уточнил Валера.
-- Слово офицера! — не раздумывая выпалил лейтенант.
-- Ну, тогда иди, становись возле мишени, –  неожиданно спокойно, без эмоций сказал Валера.
Лейтенант стоял с широко разинутым, как дупло, ртом и медленно соображал. Стало тихо. Студенты с интересом наблюдали за неожиданным развитием событий. Тут подошёл Поручик и говорит невинным голосом:
-- Да он не попадёт, товарищ лейтенант… соглашайтесь. Верный выигрыш!
-- Я даже согласен стрелять с завязанными глазами! – вызывающе сказал Бродяга.
Лейтенант тупо перевёл на него взгляд, зло плюнул под ноги и молча пошёл прочь. Студенты негромко, но довольно обидно смеялись ему вслед.
И тут Бродяга подлил масла в огонь:
-- Кстати, товарищ лейтенант, долг платежом красен! -- спокойно и твёрдо сказал он вдогонку. Лейтенант резко остановился, словно ему выстрелили в спину. Даже колени слегка подогнулись. Он стал медленно поворачиваться лицом к ребятам. В  какое-то мгновенье показалось, что он действительно ранен и сейчас упадёт. Однако быстро пришёл в себя и направился к Валере. Лейтенант на ходу судорожно доставал кошелек, руки его дрожали.
Но Бродяга отрицательно покачал головой.
-- Мы спорили на водку, лейтенант.
 Тот смерил студента ненавидящим взглядом. И снова зашагал прочь. Возможно, на этом бы всё закончилось. Но добродушный Поручик сказал :
– Валера, ну за что ты его так, ну туповат… Он же не виноват, что такой уродился.
И Бродяга, пожав плечами сказал:
--Так он же сам начал…-- Потом, подумав о чём-то, крикнул вслед:
-- Да ладно, лейтенант. Никто никому ничего не должен!
И вот эта последняя фраза по-настоящему унизила молодого офицера. Он шел, не оборачиваясь и раздражённо думал о том, что пацан необстрелянный, который первый раз в жизни автомат держит, публично выиграл у него у  бутылку водки. Да чёрт с ней водкой! Ещё и отказался от неё. Дескать, для него совершенно не важен ни спор, ни предмет спора, ни сам лейтенант Геннадий Байков, отличник боевой и политической подготовки. Беда с этими студентами, приедут на месяц и всё – сразу офицеры медицинской службы. Ни дисциплины, ни уважения к старшему по званию и по возрасту…

Наступил новый учебный год. Военные сборы превратились в воспоминания и благополучно покрывалиь пылью времени. И вот однажды,  дождливым воскресным днём Бродяга с Поручиком сидели и изо всех сил честно пытались учить болезни уха, горла, а также  носа. Вдруг в дверь постучали.
-- Открыто! – крикнул Валера. И через мгновение друзья увидели на пороге совершенно забытого ими лейтенанта.
--Здравия желаю! – по-военному поздоровался тот и вошёл в комнату.
-- И Вам здравствуйте… -- осторожно сказал Валера, по лицу которог было видно, что он не совсем понимает, что происходит. Валера перевёл взгляд на Поручика, а тот и вовсе от удивления дар речи потерял.
-- Еле разыскал: через институт, через военную кафедру… Все спрашивают, зачем он тебе? А я говорю: долг платежом красен, слово офицера… – весело объяснял лейтенант, словно не замечая изумления на лицах парней. Он не спеша достал из сумки бутылку водки, потом вторую. А так же пару колец колбасы, селёдку и булку хлеба.
-- Неудобно как-то, --  опомнился наконец Валера.
-- Чего там… -- успокоил лейтенант. – Неудобно, когда дети на соседа похожи! Слово офицера--вот что неудобно! Ты, поди, забыл уже… А мне, между прочим, наш спор спать мешает!
-- С ушами и носами на сегодня покончено! – радостно объявил Поручик, взял лук, колбасу, яйца и пошёл на кухню жарить яичницу. Через минут десять стол был накрыт и водка налита. Выпили по одной, затем ещё по одной и закурили…
-- Я тоже с дисциплиной по началу не дружил, – сказал Байков. -- Но потихоньку на своих, да и на чужих ошибках выучился. Помнится, был случай… Службу свою я в стройбате начинал. Был у нас прапор по кличке Дуболом. Он говорил: «У меня деревянные солдаты, значит я -- Дуболом».
Вот как-то  этот Дуболом и говорит:
-- Одевайте, хлопцы, каски. Бетонить будем».
Все бойцы выполнили приказ беспрекословно, а один молодой, видать шибко грамотный со странной фамилией Прощаев, заупрямился и говорит: «Что мне на голову упадёт? Мы же полы заливаем. Ну, в самом деле, товарищ прапорщик…».  Он думал, что он в школе с пионервожатой разговаривает. Дуболом как заорёт:
-- Каску одел — быстро!
 И только Прощай успел выполнить приказ, как прапор со всей дури въехал ему лопатой по затылку. Прощаев, ясное дело, тут же вырубился. Я едва успел его подхватить и уложить на спину. Убил гад пацана, думаю… Дуболом между тем, времени не терял и вылил на бестолкового спорщика ведро грязной, но холодной дождевой воды. И Прощай медленно открыл полные изумления  и ужаса глаза.
-- А был бы без каски -- убил бы нахер! – назидательно сказал прапор. -- Понял?
Что либо ответить или просто кивнуть Прощай был физически не в состоянии.  Однако лицо  красноречиво говорило, что дальнейшие объяснения абсолютно излишни и он, действительно, осознал ошибку и полностью признаёт свою вину. Но это ещё не всё. Оказалось,  Дуболом имел богатый педагогический опыт. Поэтому, чтобы усилить воспитательный эффект тут же заявил:
-- С сегодняшнего дня каску не снимать круглосуточно! Днём и ночью. Чтоб спал в ней. Проверю лично. До Нового года. Понял?
Сентябрь только начался, и Новый год казался недостижимым, как горизонт.
-- Товарищ прапорщик,-- слабым голосом начал контуженный Прощай.
-- Ещё одно слово -- и будешь носить каску до мая! — грозно ответил Дуболом. И Прощай, уже открывший  рот, чтобы сказать что-либо в своё оправдание, заметил, что прапор снова потянулся за лопатой, вдруг резко передумал…
А потом Поручик рассказал о том, как первый раз прыгал с парашютом, а  Бродяга, в свою очередь,  поведал как летал на пожарном гидранте. 
Засиделись далеко за полночь. Прощаясь, Байков великодушно пообещал:
-- А стрелять я тебя обязательно научу!
-- Да он классно  стреляет… просто очки разбились, – объяснил за друга Поручик.
-- Что ж ты сразу не сказал?—удивился лейтенант.
-- А ты б поверил? – спросил Валера. -- Ну,  то-то…

Мелодия души

Кеша Лосев, а для друзей просто Лось -- человек простой. Экспромты и сюрпризы не уважает и на дух не переносит. Всё у него продумано, рассчитано и расписано – точно, как  в аптеке. От жизненно-важных вопросов (здоровье, учёба, правильное питание) и -- до  мелочей (поход в кино или приём пищи). Кеша тщательно планирует свои дела на неделю и даже -- на день. И что самое удивительное – педантично выполняет задуманное. Однако жизнь, как правило, не спрашивает нас, что мы собираемся делать сегодня вечером. Она бесцеремонно ломает чудесные планы, легко превращая их в мыльные пузыри и карточные домики. Кеша прекрасно знает об этом коварном свойстве судьбы. Тем не менее, старательно готовится ко всем непредвиденным ситуациям. Не понимая, что к непредвиденной ситуации подготовиться невозможно по определению.

Чтобы быть здоровым, Шура тренируется и правильно питается. Чтобы обеспечить себе экономическое благополучие, усердно учится. А для знакомств на улице у Кеши есть две шикарные домашние заготовки. Девушкам попроще он говорит: «У тебя классная фигура. Я хочу видеть тебя голой». Для девушек с претензиями у него другая замечательная фраза: «Давайте с вами пообщаемся на гормональном уровне». Эти перлы, услышанные им от Бродяги, когда-то произвели на него сильное, можно сказать, неизгладимое впечатление. Кеша произносит заветные фразы, словно заклинания и чувствует себя крутым мачо. Он упорно не замечает, что, вырванные из контекста, они звучат довольно грубо и попросту не работают. Однако третью или, не дай бог, четвёртую фразу учить Кеша не собирается…

Говорят, что в мире этом абсолютно ничего не происходит случайно. Мудрая судьба методично посылает глупому человечку тонкие намёки в виде людей с аналогичными недостатками и проблемами. Чтобы он, как в зеркале или увеличительном стекле, мог, наконец, заметить в собственном глазу бревно и понять, что пришло время  от него избавиться. Для Кеши таким зеркалом оказалась Наташка.

И вот Лось, рациональный и логично рассуждающий, словно учитель математики с тридцатилетним стажем, как бы случайно знакомится с ней на дне рождении у друга и, грубо говоря, влюбляется. Но если бы Кеше кто-то сказал, что он по-настоящему влюблён, тот бы искренне возмутился, категорически отрицая наличие такого несерьёзного чувства. Будучи человеком далёким от подобных сантиментов, Иннокентий, естественно, не верит в существование любви и считает её красивой, но абсолютно бесполезной выдумкой. И вдруг Наташа совершенно неожиданно решает расстаться с Кешей. И не то чтобы он ей не нравится. Наоборот, симпатичный, спортивный парень, однако с ним откровенно скучно.

…Кеша  с Наташкой вышли из кинотеатра «Октябрь» и направились в сторону Паниковки. Натке было даже немножко жаль его. Она уже хотела поговорить об утешительном призе – дружбе, но тут вспомнила Сабрину. В подобных случаях та просто, и даже с каким-то садистским удовольствием, говорила: «Мне очень жаль, но ты не соответствуешь тому светлому образу, которой запечатлен в моём подсознании с раннего детства». Обычно, после такой тирады вопрос о взаимной любви, а тем более – сексе, полностью исчерпывался и больше на повестку дня не выдвигался. Образование у Наташки -- неполное среднее, потому она упростила убойную фразу примерно до уровня второй четверти седьмого класса. Придав лицу скорбное выражение, Натали грустно произнесла: «Мне тебя, конечно, жаль, но не настолько... Больше не приходи». Потом, несказанно гордая собою, с любопытством наблюдала за произведённым эффектом. И тут Кешу осенило: Наташка -- такая же, как и он -- всё понимает и осознаёт, тонко чувствует, а высказать, как следует, -- не может. Он  разволновался, хотел рассказать, как  ему хорошо знакомо это мерзопакостное состояние и как близко и понятно то, что творится у неё в душе. Что она, Наташка, ему очень и очень  нравится, просто надо набраться терпения и присмотреться к нему, и тогда она лично убедится, какой он, Кеша, -- замечательный человек… И вдруг неожиданно понял, что Наташа вовсе не собирается к нему присматриваться, и поэтому сказал просто:
-- Ну, и дура…
 Девушка, очевидно, другой реакции не ожидала, поэтому спокойно, с лёгким презрением пожала плечами, развернулась и застучала каблучками по направлению к метро…

Кеша шёл по улице и раздражённо думал: «Нет такой вещи, которой бы я не мог понять. И в математике и в физике всегда был одним из лучших, а как сказать что-нибудь: мозги клинит. Вон Бродяга любой гуманитарный предмет отвечает без подготовки на четвёрку, а я ночи напролёт учу и всё гадаю: сдам, не сдам. Все говорят: «У тебя математический склад ума». Да на хрен мне этот склад, если я двух слов связать не могу».
Неожиданно его посетила спасительная мысль: надо посоветоваться с Валерой. Сказано—сделано.
Как только Кеша вернулся в общагу, сразу пошёл к другу и без предисловий выдал:
-- Есть проблема. Я не умею говорить… Я имею ввиду, с девушками, — уточнил он, заметив удивлённый взгляд Валерки. -- Что делать?
Бродяга слегка задумался и сказал:
– Ну, я не знаю, может, читай побольше, думай –  развивайся, что ли…
Кеша посмотрел внимательно и хмуро проворчал:
– Больше чем я думаю, думать не смогу. Это просто не возможно. У меня и так мозги потрескались.
-- А может ты стесняешься? – предположил Валера. -- Ну, так бывает: внутренний цензор – ты хочешь что-то сказать и тут же думаешь, а может не стоит, вдруг фраза окажется недостаточно умной.. Или, скажем, хочешь рассказать анекдот, а молчишь: боишься, что не смешно выйдет…
-- Во! Точно! – это про меня. -- Я всё время думаю: сейчас скажу, а это будет не хорошо, не к месту.
 Валера вздохнул:
– Известное дело. Ты хочешь произнести одну единственную фразу, мудрую, смешную, к месту сказанную, оригинальную, чтобы мгновенно покорить сердце избранницы. Чтоб она тут же бросилась тебе на шею и кричала: «Возьми меня сейчас! Я вся твоя!». Так?
-- Выходит, что так… -- растерянно согласился Кеша.
-- Чтоб ты знал: это нереальная, практически невыполнимая задача! – торжественно заявил Валера.
-- Что же делать?— Кеша озадаченно посмотрел на друга.
-- Что делать, что делать? – передразнил Валера. -- Да ничего особенного. Это и не нужно вовсе. Просто ты должен понять, что женщина думает по-другому и оценивает ситуацию иначе, чем мужчина. Вот ты подошёл к ней, сказал банальную вещь, застеснялся -- и тебя переклинило. Думаешь: «Идиот я последний!». А девочка тебя вовсе и не слушала. Она тем временем стоит и думает: парень заговорил со мной, значит хочет познакомиться, следовательно, -- я ему нравлюсь. Стесняется – наверное, хороший, добрый. И она улыбается ободряющее: «Ну, давай, развивай тему!». Ты же думаешь: «Вот стерва, смеётся надо мной, издевается». И абсолютно добровольно покидаешь арену… Короче, не важно, что ты говоришь, ну, -- почти не важно… Женщина оценивает сам факт, что ты подошёл и заговорил…
Кеша удивлённо посмотрел на друга, припоминая свой небогатый и, по большей части, неудачный опыт знакомств, и пришёл к поразительному выводу: его действительно ни разу не отвергли при первой встрече. Это он сам судил себя страшным судом, сам выносил приговор и сам приводил его в исполнение: просто ретировался.
-- И кстати, девчат тоже можно не слушать. Они говорят одно, но имеют в виду совершенно другое.
-- Не понял? – удивился Иннокентий.
-- Ну, к примеру, женщина сказала тебе – «нет». Что это значит?
-- «Нет» – это «нет», – недоумевая, ответил Кеша.
 Валера засмеялся:
-- Я так и думал… У слова «нет» -- не меньше значений, чем у слова «****ь»: от полного презрения до высшей степени восхищения.
«Нет» может значить – «не сейчас», «хочу больше внимания» или «докажи, что у тебя серьёзные намерения», а иногда и так: «Конечно, да! Но мне не удобно сразу согласиться. Сыграй со мной в мою любимую игру – ой, что вы, я не такая, я жду трамвая…» Да мало ли? Когда женщина говорит: ничего не дари мне на день рождения,она просто тактично напоминает – скоро у меня день рождения. И ты её сильно обидишь, если не купишь огромный веник алых роз или хотя бы гвоздик.
-- Но, чёрт возьми, почему прямо не сказать? – искренне возмутился Кеша. -- К чему эта восточная дипломатия?
-- А скажи, друг мой, только честно, чтоб ты подумал о девушке, если б она просто сказала: «Так, дорогой мой Кеша, у меня завтра днюха – цветы не забудь купить!»?  А ведь по большому счёту, ей и цветы-то не особо нужны. Ей нужны внимание и любовь. Но это -- полбеды. Ей постоянно требуются доказательства любви.
Лось, обескураженный и растерянный, сидел и молча переваривал информацию.
-- «Никогда не надо слушать, что говорят цветы, – продолжал Бродяга. -- Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом». А вот ещё — «Ничего я тогда не понимал! Надо было судить не по словам, а по делам. Она дарила мне свой аромат, озаряла мою жизнь. Я не должен был бежать. За этими жалкими хитростями и уловками надо было угадать нежность. Цветы так непоследовательны! Но я был слишком молод, я еще не умел любить». Цитата! – пояснил Валера, увидев недоумевающее лицо друга.
-- Кто написал? — полюбопытствовал Кеша.
-- Экзюпери, Антуан де Сент-Экзюпери… -- Валера слегка удивился тому факту, что Лось не читал «Маленького принца», но не подал виду.
-- Зачем ты это читал? Да ещё запомнил… – поражённо сказал Кеша. -- Ты же не знал, что это тебе пригодится.
Тут Валерка не выдержал:
-- Так ведь красиво… обалдеть! Я и не запоминал специально, просто забыть не могу… Ну… как музыка. Ты что, стараешься запомнить песню? Нет, конечно – просто хорошая мелодия крутится в голове и помнится всю жизнь…
--Но ведь это же совершенно бесполезная информация, – упорствовал Кеша.
-- «…Когда он зажигает свой фонарь — как будто рождается еще одна звезда или цветок. А когда он гасит фонарь — как будто звезда или цветок засыпают. Прекрасное занятие. Это по-настоящему полезно, потому что красиво…», -- с выражением процитировал Валера.
-- Опять Экзюпери? – поинтересовался Кеша. Валера кивнул. Глаза его сверкали, и чувствовалось, что он сейчас где-то далеко… Не в старой неубранной комнате общаги, а в какой-то волшебной сказке. Да и не он это вовсе, а какой-то совсем незнакомый Кеше человек. Он помолчал немного и спросил :
-- А тебе не мешает, то что ты пользуешься чужими мыслями?
Валера пожал плечами и сказал:
-- Ну ты же пользуешься чужой математической мыслью, клинической… Или ты сам всё заново открываешь?
 Кеша озадаченно посмотрел на друга.
-- Вот если бы я тебе врал, — продолжил Бродяга, -- что это мои личные творения, тогда --- проблема. А так я тебя просто к мировой культуре приобщаю…
Валера открыл окно настежь, сел на подоконник и закурил. Потом  медленно с большими паузами стал читать стихи…

Ты колдунья—я знаю наверное
Ждут любовь мою беды и горести
И предчувствия мучат прескверные
Но спешу без оглядки я к пропасти...

Синеокая, тонкая, слабая
Бледнолицая ,тихая ,грустная
И печали две льдинки не таяли
И от взгляда на сердце вдруг пусто мне...

Как замедлена съёмка—неспешная
Из далёкого сна посетившая
Этим даже немного потешная
Но без жалости сердце пронзившая

Я таких не любил и не жаловал
Всё горячих любил, огнедышащих
А сегодня Амур мне пожаловал—
За тобою пройду вёрсты-тысячи...

Ты колдунья—я знаю наверное
Ждут любовь мою беды и горести
И предчувствия мучат прескверные
Но спешу без оглядки я к пропасти...

-- Здорово! Вот класс! Кто это написал?…-- воскликнул Кеша.
Бродяга посмотрел другу в глаза, улыбнулся и ничего не ответил. Кеша каким-то шестым чувством догадался, что автор перед ним.
-- Что ты вообще делаешь в нашем институте? – спросил Лось.
-- Культурно отдыхаю, – небрежно ответил Бродяга.
-- Не твоё это…, --настаивал друг. -- Почему не бросишь?
 Валера пожал плечами и спросил:
-- А куда идти?
-- Ну, в литературный например. Или на журналистику…Твоё  место там, поверь!—настаил Кеша.
-- Не думаю... – пожал плечами Бродяга. -- Из медиститута, кстати, вышли такие писатели как Чехов, Булгаков, Конан Дойль, Моэм, Кобо Абэ… Продолжать? А кто вышел из литературного института? Не знаешь? Вот и я не знаю… Кстати, ни Толстой, ни Достоевский литературного образования не имели…
Друзья посмеялись. Помолчали. Неожиданно Кеша сказал:
-- Ну, Экзюпери я почитаю… Что ещё?
Валера не задумываясь, серьёзно ответил:
-- Я тебе список составлю. Внеклассного чтения… -- И слез с подоконника, очевидно, считая что разговор закончен. Но Кеша не отставал:
-- Почитать не проблема. А вот как это всё вспомнить и выложить в разговоре, в нужное время и в нужном месте? Как я буду знать, когда и что сказать?
-- Ну, ты же знаешь, что сказать, когда со мной разговариваешь? – удивился Бродяга.
-- Это совсем другое… -- Кеша помялся и добавил: -- Волнуюсь я сильно, понимаешь?
-- Это потому, что ты мало пьёшь, — с видом знатока сказал Валерка.
-- Да, ты прав, – сказал Кеша, – я вовсе не пью. Но вот ты, хоть трезвый, хоть выпивший, говоришь свободно?
-- Так у тебя зажимы – ты и пей. Это расслабит. Будешь общаться без напряга. Прими на грудь, как следует, и просто запомни это ощущение, будто тебе море по колено. Потом, когда будешь трезвый, вспомни его, и войди в то состояние лёгкости…
-- А если я привыкну выпивать? – озабоченно спросил Кеша.
— Ну, вот начинается… Если привыкнешь, то сопьешься, разумеется. Invitium ducit culpae fuga(желание избежать ошибки вовлекает в другую, лат.). Однако  если ты будешь упорно обходить все трудности, то вместе с ними пропустишь все приключения.
 Кеша хотел сказать: «На фига мне эти приключения?», но вспомнил Наташку, вздохнул и недоверчиво спросил:
– Так что, просто выпить? И мысли сразу появятся?
 Валера снисходительно посмотрел на него и сказал, как отрезал:
– Иди и купи бутылку водки. А то магазин закрывается.
С тяжёлым сердцем пошёл Кеша в гастроном и через полчаса вернулся с бутылкой, двумя плавленым сырками и булкой чёрного хлеба. Валера, глядя на закусь, озадаченно почесал в затылке, но ничего не сказал. Потом увидел водку, не выдержал и добавил:
-- Пошли дурака за бутылкой, он одну и купит.
Кеша, так и не поняв, в чем он провинился, сел за стол и приготовился к испытанию.
Бродяга со знанием дела разлил водку и сказал нравоучительным тоном: «Non est medicina sine vodka et vino» (нет медицины без водки и вина; перифраз латинского изречения «Non est medicina sine lingua latina» -- нет медицины без латыни).
Выпили по одной, Валера закурил и сказал:
-- Вообще-то -- идеальный вариант: пригласи её куда-нибудь, угости вином или водочкой. Закуски много не бери, а то не запьянеет… -- Валера скептически посмотрел на сырки и ехидно добавил: – Ну, тут как раз тебя учить не надо…
-- Это что, я её споить должен? --  удивился Кеша.
 Валерка поморщился:
-- Я конечно, с твоей подругой не знаком, но ставлю водку против пива -- быстрей она тебя споит.
-- Нет, мне это не подходит, – категорически заявил Кеша.
Валерке надоело убеждать друга в верности пути, и он, теряя терпение, раздражённо сказал:
--Ты ж один на всю общагу такой… стебанутый. Не понимаешь, что ли: «Femina in vino non curator vagina», — и тут же перевёл: --«Пьяная фемина себя не контролирует!».
Кеша хмуро улыбнулся, неожиданно для себя и тем более для Валерки одним махом выпил свою стопку, и сказал:
-- На сегодня достаточно. Спасибо за науку…
-- Всегда, пожалуйста!… -- буркнул Бродяга. Друзья пожали руки и Кеша ушёл…

На следующий день перед лекцией Лось подошёл к Валере и удивлённо спросил:
— Слушай, как гадко во всём организме! И на душе, кстати -- тоже. У тебя как?
– Самому себе противен, да? – проницательно заметил Бродяга.
-- Точно, – подтвердил Кеша. -- Это что, всегда такое состояние?— В его наивных глазах стоял неподдельный ужас.
-- Не обращай внимания. У каждого сильно действующего лекарства есть побочный эффект. Бывает и хуже… гораздо хуже. Вчера -- это так… мелочёвка.
-- Зачем тогда люди пьют? – удивился Кеша.
-- А что делать? С кем ты будешь говорить, с кем ты будешь жить в нашей прекрасной стране – все ж кругом пьют! -- Вдруг Валера психанул:
--Нет, вы только полюбуйтесь на это чудо природы! Все кругом – алкаши, а он один – белая ворона! Все -- в говне, а он --в белом фраке. Ещё Антон Павлович Чехов говаривал: «Если человек не пьет и не курит, то поневоле задумываешься — а не сволочь ли он?».
 Кеша чувствовал себя гадким утёнком и инопланетянином одновременно. Неожиданно Валера замолчал, потом сильно хлопнул друга по плечу и сказал:
-- А ты, знаешь что? Не пей! Позволь себе быть самим собой! Это и будет твой имидж – «Нормальный парень, но не пьёт». -- Валера задумался и ещё раз медленно повторил: -- Нормальный парень… но не пьёт. Звучит, конечно, странно. Если нормальный – почему не пьёт? А если не пьёт – то какой же он нормальный? Ты совсем меня запутал. Одно скажу: позволь себе быть таким, какой ты есть – иногда скучным, иногда глупым, иногда ленивым… Просто забудь о том, кто что скажет или подумает. Как говорится, собака лает – караван идёт. А пить -- не для тебя это…
-- А для тебя? – вдруг серьёзно спросил Кеша. Бродяга удивлённо посмотрел на друга, задумался и честно ответил:
-- Я понимаю… Но все пьют… Просто очень люблю компанию. Это единственный способ общения, который я знаю.
-- Короче, без выпивки не будешь знать, чем заполнить свободное время, свою жизнь?
-- Получается что так… -- неохотно признался Валера. -- Да-а, невесёлая картинка получается…-- Добавил он после долгой паузы.
 Кеша вдруг спросил:
-- А как же ты со мной дружишь? Я ж не пью и не курю?
Бродяга ответил мгновенно:
-- Так я ж глубже смотрю…

Лектор попросил невозможного --то есть внимания, и начал исполнять свой наставнический долг: озвучивать бесценные сведения из учебника десятилетней давности. Делал он это так, как нелюбимый муж исполняет супружеский долг: без огонька, без  удовольствия. И ощущение создавалось примерно такое же. Перед лекцией немного противно, потому что нужно в этом участвовать, зато -- немного радостно, потому что это наконец закончилось, по крайней мере, на сегодня. Однако  Кеша, уверенный что именно эти знания ему непременно пригодятся по жизни, пошёл на первый ряд -- чтобы лучше слышать и ничего не пропустить. А Валера  отправился на задний, чтобы нудный лектор не отвлекал своим бормотанием. Бродяга читал рассказы Шукшина, которые доставляли ему огромное эстетическое удовольствие. Чего нельзя было сказать о лекции по социальной гигиене…

…Как-то так получилось, что друзья не виделись почти три недели. То есть встречались мельком на лекциях, но поговорить времени не было. Кеша уже было собрался навестить друга, как в дверь постучали и, не дожидаясь разрешения, вошёл бесцеремонный Бродяга. В руках у него была толстая красная книга. Он протянул её и сказал:
-- Дарю!
 Кеша удивлённо взял книгу в руки и прочёл заглавие: «Великие мысли великих людей». Открыл. На титульном листе размашистым почерком было написано:

«Каждый человек рождается с мелодией в душе. Но, как правило, он умирает -- а она так и не прозвучала». Торо.
Иннокентий! Пусть мелодия твоей жизни зазвучит в полную силу!
Валера.

--Ты чего? — взволновано и недоумевающее спросил Кеша. -- У меня день рождения в ноябре. Ты что забыл?
Валера улыбнулся и сказал:
– Не-а… не забыл. Это в знак благодарности. Больше не пью. Осознал! Благодаря тебе! Понял?
-- Совсем, совсем не пьёшь?-- недоверчиво спросил Кеша.
-- Посреди недели — совсем! А в субботу, – Валера широко развёл руками, – ты уж извини –перебор!
Кеша сразу согласился:
– Конечно, конечно… Всю неделю не пить – дикий прогресс!
 Валера засмеялся, а потом сказал:
--Знаешь, я сейчас в бассейн иду.
Тут Кеша заметил, что у Валерки большая спортивная сумка через плечо.
-- Пошли?
--Так социалку ж надо учить… -- жалобно сказал Кеша.
-- Жизнь, жизнь надо учить! А остальное приложится… -- нахально заявил Бродяга. Но Кеша не засмеялся, а достал толстый блокнот и записал последнюю фразу друга. Заметив удивлённый взгляд, важно объяснил:
--Я теперь все мысли, которые мне нравятся, записываю!
-- О-па! – удивлённо воскликнул Валера. – Я сейчас тебе такого наговорю, только пиши…
Кеша спрятал блокнот и стал быстро собирать сумку…
А ещё через месяц, а может два, Кеша шёл с Наташкой по парку Челюскинцев и рассказывал:
-- Ты представляешь, я даже не убеждал его. А просто спросил: «Водка  – это для тебя?» -- и всё… Правильно поставленный вопрос пробуждает лучше, чем совет или приказ… Потому что ответ, рождённый в глубине души, требует немедленного действия… Если же решение приходит из вне… оно, как правило, вызывает сопротивление…
Наташа шла и думала: «Какой интересный этот Кеша! И как я сразу не разглядела? А может, он изменился… Невероятно… Вот только говорит много …»



Кто прав?
Верка сидела на лекции на самом последнем ряду. Первый раз в жизни. Причём, примерная студентка попала на галёрку чисто случайно. Обычно, она заблаговременно занимает место в первых рядах и прилежно записывает всё подряд, слово в слово. И вообще Вера -- образцово-показательная студентка, старается успеть за лектором и не пропустить ни капли из источника драгоценных знаний. Но сегодня она опоздала, первые ряды оказались заняты, и девушке пришлось забраться на самую верхотуру.
Она  честно попыталась конспектировать, но так как начало лекции  было упущено, ей  не удалось восстановить недостающие звенья. Логика изложения не оказалась недоступной пониманию, и новая информация, не задерживаясь в мозгу, мгновенно улетучивалась. Верка  заскучала и принялась разглядывать надписи и рисунки, густо покрывавшие стол. Особенно понравилось «Если доктор сыт, то и больному легче». Возле доски неприлично суетился лектор, жалкий в своих нелепых потугах привлечь внимание. А над ним висели огромные двухметровые портреты Павлова, Боткина и Мечникова. Тут Вера заметила ещё одну надпись, которая гласила: «Павлов умер, Боткин умер… и мне что-то не здоровится». Эта фраза ещё больше развеселила её. Но на этом полезная информация закончилась. Вера уже изучила всю прилегающую территорию вдоль и поперёк, а проклятая лекция всё текла и текла, как вода из плохо закрытого крана. Тогда  девушка заглянула внутрь стола в надежде найти какую-нибудь старую газету. Но, к большому сожалению, там было пусто. Правда, она обнаружила какой-то исписанный листок и уже хотела скомкать и выбросить, как вдруг заметила, что это стихи…

Я увидел тебя, мне казалось случайно
Ты сидела и пила своё капучино
Да в окошко смотрела немного печально
Погрузившись  в раздумий неясных пучину...

Я к тебе подошёл, улыбнулся и вздрогнул…
Ты была как из сказки царевна далёкая
Вдруг  нашлась в этом мире шальном и огромном...
Удивлённо  подумал  -- совсем одинокая...

И сидишь как Асоль… Капучино не сладок
Но во мне не заметила принца—печально…
Наплевать!-- я присяду за столик твой рядом
Разолью горький кофе как-будто случайно...

Если ты улыбнёшься спокойно и скажешь
-- Ничего, всё в порядке—сидите, сидите…
Угощу тебя кофе, и может быть даже
Между нами возникнут симпатии нити...

Если ты улыбнёшься, я сразу поверю
Что есть бог в нашем старом и сереньком мире
И я душу легко как ребёнок доверю
Развернув перед этим её пошире...

А потом мы пойдём по аллеям парка
Под дождём побежим и по звонким лужам
От любви будет холод казаться жарким
И никто в целом мире не будет нужен…

И тут она с удивлением вспомнила, как пару дней назад сидела в институтской кафешке. Денег было в обрез, и она купила только кофе и сочник. Мимо проходил незнакомый парень и случайно задел шаткий столик. Кофе, естественно, разлился… Она рассердилась, но виду не подала… Тогда парень извинился и с лёгкой улыбкой предложил купить ей другой. Но… но Вера увидела только разлитый кофе, а вовсе не попытку познакомиться, и тем более -- не тест на раздражительность. Она обернулась и оценивающим взглядом окинула очередь:  кофе придётся ждать минимум минут десять. Времени, к сожаленью, не было. Поэтому девушка вежливо отказалась, встала и, жуя на ходу сочник, поспешила на занятия.
Теперь Вера сидела,  задумчиво теребя уголок общей тетради, и старалась припомнить лицо парня. В какой-то момент показалась, что ей это удалось. Но нет, образ неустойчив и рассыпается при первой же попытке охватить его целиком… Остаток нудной лекции Вера провела в бесконечных и не особо успешных попытках вспомнить лицо незнакомца. Интересно, это действительно он написал? Какое невероятное совпадение... Наконец лектор дежурным голосом стал благодарить за внимание, студенты лениво, словно тюлени на льдине, зашевелились. Они  просыпались, потягивались, начинали заталкивать конспекты в сумки и портфели. Вдруг Вера заметила в дверях (или ей почудилось?) того самого парня, который разлил капуччино. Она проследила за ним взглядом. Он поднялся на самый верх аудитории. Направляется к ней. Улыбается и… берёт листок из рук. Да, это он. Теперь Вера была в этом уверена.
-- Как дела?-- спросил он так, как будто их детство прошло в одной песочнице.
-- Это ты написал? – спросила она с любопытством его разглядывая. Парень утвердительно кивнул.
Бродяга, а это был он, хотя и привычный к чудесным совпадениям происходящим в его неровно текущей жизни, сильно удивился. Однако виду не подал и вообще делал вид, что ничего особенного не произошло. Наученный горьким опытом, он знал, что не следует позволять себе влюбиться без памяти. Ибо, во-первых, ситуация выходит из-под контроля. А во-вторых, женщины это сразу чувствуют и сразу начинают свои захватнические войны. А ты уже влюблён и, следовательно, безоружен… Но даже если влюбился, не надо этого явно показывать. Заинтересован?-- Да. Нравится? -- Ну, конечно. Но что голову потерял –  страшная тайна. Поэтому он, несмотря на то, что девушка ему дествительно ужасно нравилась, спокойно кивнул и пристально посмотрел ей в глаза. Тогда Вера, немного стесняясь спросила:
– У тебя ещё есть стихи?
-- Есть, -- сказал Бродяга просто и снова улыбнулся.
--- А-а… можно почитать? – поинтересовалась она.
-- Почему нет?… Как-нибудь на досуге… Пошли прогуляемся, я тебя кофе угощу, поболтаем, — предложил Валера.
-- У меня сейчас лекция, – виновато начала она… Но парень не стал слушать:
– Ну и что? У меня тоже лекция. Ничего интересного – жалкий пересказ учебника  двадцатилетней давности и далёкий от реальной жизни.
 Вера в отличии от незнакомца ходила на лекции вовсе не потому, что ей интересно, а потому, что нужно. Такой волюнтаристический подход к учебному процессу сильно озадачил её.
-- Так отмечают же отсутствующих… -- робко возразила она.
-- А мы на второй час подойдём…-- успокоил Бродяга. И Вера, удивляясь собственной беспечности,  согласилась. На второй час она, естественно, не вернулась. А так же -- на практические занятия по биохимии. Ребята бродили по городу, пили кофе, а потом сходили в кино. Когда они вышли на улицу, неожиданно полил дождь, и Верка тут же раскрыла маленький зонтик. У Бродяги зонтика, разумеется, не было, и девушка постаралась накрыть его тоже.  Зонт был, действительно, очень маленький. Они невольно прижались друг к другу, стараясь укрыться от холодных дождевых капель. «В фильмах про любовь в таких случаях целуются,» -- подумала Вера и закрыла глаза. И точно: Валера нежно поцеловал её. У девушки захватило дыхание, она немножко отодвинулась от него и с восторгом сказала:
– Здорово… Как в кино!
«Да времена меняются,» --  неожиданно подумалось Валерке. И вместе с ними меняются наши вкусы и правила. Раньше говорили: смотри, как нарисовано (или снято) – точно как жизни. А теперь высшая похвала для подлинной жизни – точно как в кино… Но вслух ничего не сказал. Какая собственно разница, хорошо тебе, как в кино или как в жизни? Главное – хорошо!
Ребята стояли под зонтиком и целовались. Дождь давным-давно закончился. Ярко светило солнце, но влюблённые упорно не замечали изменений, произошедших в природе. Они жили в своём особенном мире, где всегда отличная погода…

…Время не идёт, оно летит -- стремительно и неумолимо. Кажется, ещё вчера Валера закончил школу и приехал поступать в мединститут.
И вот тебе, пожалуйста – шестой заключительный курс. Так сказать, финальный матч. Бродяга к этому времени был практически не пьющим, женатым человеком, спокойно ждущим финишного забега под названием «госы» (государственные экзамены). Как известно нам из школьного курса физики, противоположности притягиваются. И Валера, получавший стипендию в редких случаях, женился на девушке, которая не просто получала её всегда, а училась практически на одни пятёрки. Бродяга на лекции особо не ходил, а если ходил, то читал там исключительно художественную литературу. Супруга, напротив, посещала лекции с постоянством восхода солнца, и самое удивительное – добросовестно записывала их. Бродяга подрабатывал, и ста рублей с трудом хватало на две недели. У Веры от сорока рублей стипендии в конце месяца оставалось пара рублей. Валера любил американские горки, Вера--панически боялась. Он был в восторге от фильмов с погонями и драками, жена – от индийских. Валера предпочитал вкусно поесть. А Вера могла обойтись печеньем с чаем, заваренным восемь раз. Бродяга любил танцевать, супруга -- стеснялась. Валера, не имея слуха, пел, а Вера пела хорошо, но, как уже догадался проницательный читатель, не была уверена в том, что это понравится окружающим и скромно молчала. Надо ли говорить, что Валера не боялся собак. А жена обходила их стороной. Тогда он, чтобы подразнить её, бегал за бродячими собаками и лаял на них… Но в главном они были похожи: оба считали, что семья и дети – самое важное. А когда есть главное, то второстепенное уходит на второй план…
Но притирались они долго и не просто…
Юран, староста курса, подошёл к Бродяге и сообщил персонально:
-- Завтра будет комсомольское собрание. Придёт парторг факультета. Так ты уж сделай одолжение, помолчи… полгода доучиться осталось… Зачем делать проблемы и себе и людям?
Как известно, язык даётся человеку, чтобы говорить глупости, и Валерка использовал его по полной программе. Тема собрания была объявлена заранее -- «Итоги зимней сессии и дисциплина посещений лекций» Юран знал, что скажет парторг. Так же знал, что у Бродяги на этот счёт совершенно иное, диаметрально противоположное мнение. И если среди незаинтересованных людей провести тайное голосование на тему «Кто прав в данном вопросе?», то Валера победит с разгромным счётом. Но то ж – тайное голосование. А в суровой реальной жизни все будут сидеть с отсутствующим видом, как воды в рот набравши, терпеливо дожидаясь окончания спектакля. И это, конечно, верное решение. Только вот с Бродягой вечно незадача: постоянные  сюрпризы и, как правило, неприятные… Неугомонное еврейское казачество!
-- Да чего ты, Юран, -- неожиданно легко согласился Бродяга, -- оно мне надо? Я уже мысленно уехал по распределению.
-- Вот и правильно, — с облегчением вздохнул староста.-- Подумай про распределение.
 «В принципе, какая мне разница, – рассуждал про себя староста курса. -- Ляпнет он что-нибудь… Ну и что? Какое мне до этого, чёрт побери, дело?». Однако характер -- великая сила, а  Юран -- парень ответственный. Поэтому он прямо перед собранием подошёл к Бродяге ещё раз и по-дружески напомнил, что заключён договор о мирном сосуществовании. Но тот замахал руками: дескать, не волнуйся, я выступать не стану. Юра увидел в руке у Валеры толстый кирпич «Мастера и Маргариты» и, действительно, успокоился.
Ответственное мероприятие шло спокойно, докладчики сменяли друг друга, как заводные куклы. Они подводили итоги зимней сессии каждый в своём отчётном секторе, декан рассказал о планах и перспективах. И в заключение сообщил, что в общем и целом доволен курсом. Вот только посещение лекций хромает, и чисто по человечески, лично  он просит собраться с духом и не нарушать трудовую дисциплину… А ещё сказал, что санитарный врач должен быть принципиальным, идти впереди… Словом, ещё раз напомнил о банальных тех вещах, от которых болят зубы и хочется немедленно заткнуть уши. Собрание размеренным шагом подходило к счастливому концу, точно укладываясь в регламент и не создавая конфликтных ситуаций. Парторг, очевидно, заскучал и, решив поразвлечься, попросил слово. Ну, раз уж пришёл…
-- Я, как старший товарищ, – начал он отходную, -- хочу поделиться опытом… Помнится, и я был студентом. Ребята, надо жить с огоньком, не замыкаться в тесных стенах общежития! Мы, к примеру, за время учёбы объездили всю Прибалтику, были в Москве, в Ленинграде…
Тут надо сделать небольшое лирическое отступление. Неизвестно, какой институт заканчивал парторг, однако в мединституте пропускать занятия категорически запрещается. Как лекции, так и практические. Потому что потом их надо отрабатывать — то есть посетить  занятие, но уже с другой группой, иногда с другим факультетом. Причём наставник постарается сделать всё чтобы у студента от отработки осталась психическая травма на всю оставшуюся жизнь.  Не говоря о том, что за систематические пропуски снимают стипендию и объявляют выговор. Вместе с тем, лекции зачастую сводились к элементарному  пересказу учебника и большой познавательной ценности не имели. «Это же чистый садизм и извращение заставлять человека участвовать в этих, отнюдь не художественных чтениях,» — справедливо полагал  Бродяга. В своё время он по этой причине бесстрашно, словно Дон Кихот, вступил в неравный бой с деканатом и  потерпел разгромное поражение. Короче, как человек, лично пострадавший от порочной системы отработок, Валерка, естественно, не мог выдержать столь несправедливые упрёки. Кровь ударила в голову, и он дерзко выкрикнул с горячностью человека, у которого наболело и накипело:
-- Думайте, о чём говорите! У нас за пропуск лекции даже справка о смерти не поможет… Как мы можем ездить в Прибалтику?
В аудитории раздались нервный смех и  жидкие аплодисменты, которые тут же стихли под грозным взглядом декана. Парторг был человеком опытным и решил просто проигноривать провокационные выкрики оппортуниста. Более того, он миролюбиво перевёл разговор в совершенно другое русло, сказав, что рыба гниёт с головы. Но тут Бродяга сразу заметил,  что чистят её с хвоста. Парторг хотел что-то возразить, но декан наклонился и что-то шепнул ему на ухо. Потом, как ни в чём не бывало встал и, пожелав всем успехов в учёбе и личной жизни, объявил собрание закрытым. Студенты с чувством облегчения начали расходиться.
Однако не успел Бродяга собрать вещи, как подошёл Юран и сообщил:
-- Ну что, доволен, Робин Гуд хренов? Декан актив сейчас собирает, будем решать, что с тобой делать… Думаю, о стипендии ты можешь просто забыть.
Бродяга работал почти с самого начала учёбы в институт и был финансово не зависим ни от родителей, ни от декана. Поэтому  мог позволить себе некоторую свободу слова и совести. Он внимательно посмотрел на старосту и спросил:
--Ну, скажи честно, я что -- не прав?
 Юран, поняв, что говорить не с кем, мудро проигнорировал вопрос и и сразу перешёл к делу:
-- Ладно, попробуем уговорить декана… Хотя маловероятно…
Валера поблагодарил за заботу и поспешил в общагу к молодой жене. По дороге обдумывал, как сообщить ей неприятное известие о снятии стипендии.
--Сегодня была классная возможность промолчать… — издалека начал Бродяга.
--Ну и?… -- спросила Вера, с тревогой ожидая продолжения.
--Не воспользовался случаем… -- сказал Валера, и свежеиспечённая супруга сразу почувствовала недоброе.
--Да что случилось-то, говори толком…-- нетерпеливо воскликнула она.
Тогда  Бродяга, ощущая себя если не народным мстителем, то, по крайней мере, пламенным борцом за идею, поведал, как он лихо осадил зарвавшегося парторга. Вера большого восторга не выказала, а когда Валера озвучил угрозу о снятии стипендии, то невежливо перебила и сказала:
-- Чего ты влез? Все ж молчали? Получил, наконец, стипендию, и тут же -- коту под хвост!
Валера ошарашено посмотрел на неё.
-- Ты что, считаешь, что главное -- ходить на лекции, а не знать материал? И вообще, даже если бы я не был прав – какая разница. Ты за кого, за меня или за них? – сердито спросил он. Тут Вера удивилась. Конечно же, она за него. Просто у неё и в голове не было, что парторг может ошибаться. Это был первый урок жизни, который преподнёс ей Валера.
-- А если бы ты совершил преступление? – она срочно постучала по дереву, предотвращая, таким образом, возможное несчастье, – я тоже должна быть за тебя?
Валера набрал воздуха, чтобы закричать, но вовремя одумался и медленно спросил:
-- Ты меня хорошо знаешь?
Вера с готовностью кивнула.
-- Настолько хорошо, что вышла за меня замуж? Да? Так вот скажи: я способен совершить преступление?
 Вера задумалась и поняла: нет, конечно.
-- Однако каждый может ошибиться …-- осторожно возразила она.
-- Но если это ошибка, а не злой умысел, ты тем более должна быть на моей стороне и помогать, пока недоразумение не разрешится, — воскликнул Валера.-- Давай рассуждать вместе, – с трудом сдерживаясь, объяснял он.-- Во-первых, начальник не бог и, следовательно, может ошибаться. Во-вторых, не важно, кто прав -- защищай своих. Чужие тебе спасибо не скажут, а своих потеряешь на раз.
 Разумеется, Вера осталась при своём мнении. А именно: лишние разговоры совершенно ни к чему и если не спрашивают -- то и говорить нечего… Бродяга пошёл в душ и через некоторое время, перекрывая шум воды, закричал:
-- Главное, определись, за кого ты. А дальше можешь – не сомневаться. Он и будет прав…
 Вера посидела, подумала, потом ей надоело -- и она пошла на кухню… Там всё было привычно и главное -- гораздо проще...
Когда она вернулась, Валера сидел за столом и что-то писал в дневник. Она заглянула через плечо и прочла:
«Настоящий друг -- с тобой, даже когда ты -- не прав. Когда ты прав, с тобой будет всякий». Вера сделала вид, что ничего не заметила и с тревогой  подумала: легкого счастья у неё не будет…

Тем не менее, зерно сомненья по поводу справедливости было посеяно. И надо отдать Вере должное, в дальнейшем она уже не заморачивалась бестолковыми вопросами, кто прав, а кто виноват…



Вот и закончена первая книга о Бродяге и его друзьях. Не знаю, будет ли написано продолжение. Но, забегая вперёд, хочу сказать, что Валера по-прежнему спешит жить, надкусывает все куски подряд, стремясь перепробовать всё на свете. Ему кажется -- жизнь стремительно мчится, а он ничего не успевает… Да ещё эта постоянная навязчивая идея, что у него есть предназначение, что он должен сделать что-то важное в этой жизни… А время летит… Иногда Валерке приходят в голову, действительно, мудрые важные мысли. Но он даже не может оценить их величие… У него нет опыта. Не с чем сравнивать… И Валера бежит, захлёбываясь от восторга, не замечая ударов и падений. Пройдут годы, прежде чем он поймёт: всё самое важное он знал всегда. Просто не мог поверить, что он, Валерка -- простой пацан, действительно верно видит мир… А большинство, подавляющее большинство взрослых людей, которых он уважал, на самом деле бродит всю свою жизнь с завязанными глазами во мраке… И называет эти блуждания жизненным опытом…
Спасибо за внимание, дорогой читатель. И… до свидания.
Вадим Рубинчик…


А вот что о книге  написал мой друг-журналист Е. Рагин

История болезни

Врача вызывали?

Хоть и не вызывали -- он уже здесь. Возле Вас. Прочтёте эту книгу -- он останется. С вами. Нет, возможны, безусловно, варианты. Но факты бездумного отторжения не испортят общей статистики убедительного выздоровления. Как известно, побеждает болезнь только тот, кто хочет этого сам.
Так вот, врач -- Вадим Рубинчик. Я знаю его лет двадцать. Первые из них пришлись на 80-е. Советская Белоруссия -- ещё та держава, впрочем, постсоветская Беларусь -- тоже... Но я не про государство, я -- про родину... Прошло время, и я теперь, по-прежнему здесь, а Вадим, наконец-то, там. И мы уже хорошо знаем, что социализм -- не у меня, а у него. Но мы ещё поговорим про социализм с советским нечеловеческим лицом...
А сейчас -- снова про автора. Он не только дипломированный врач. График, скульптор, поэт. Чем ты удивишь завтра, Вадим? Знаю, ты всю жизнь собирал у пациентов анализы для своей "Истории болезни". Ставил диагнозы и писал, писал рецепты. Так появилась книга с целительным эффектом.
Вы спросите меня: от чего лечиться будем? И я отвечу: от равнодушия. Лечить подобное, заметил классик, следует подобным. Но у нас не тот случай. И врачебная ошибка исключается категорически. Вадим Рубинчик лечит равнодушие ностальгией. Не сентиментальным размазыванием соплей (извините) и слёз по безвозвратно утерянному сонно-спокойному брежневскому застою, который продолжил превращение народа в толпу... Но оставались инакослышащие, инаковидящие. Такие были всегда. Вадим Ильич -- из их числа...
И лечит он радостью. Да, ностальгия -- чувство радостное. Главное, дозировку не нарушить. В "Истории болезни" -- всё в пропорцию. Когда я читал эту книжку, то плакал (ещё раз извините) и смеялся. Смеялся больше. И радость эта (как врач и прописал) похожа была на Советское шампанское, на весенний погожий день, пахла первыми новыми джинсами за 200 рублей. А ещё -- духами любимой (французскими, купленными за всю мою зарплату в 125 рублей и по огромному блату), сигаретным дымом "Орбиты", ароматом креплёного вина "Агдам" и фарцовым виниловым диском Deep Purple... Да мало ли чем пахнет молодость!
Да, ностальгия -- радостное чувство. Ещё один классик изрёк: "Печаль моя светла", И попал в точку. Свет -- лечит. А для нас он исходит из 80-х Да, из застойных 80-х. Но времена, как известно, не выбирают... Именно тогда мы дружили запоем, любили без оглядки, заново открывали мир, не слушали советов, протестовали против всего, учились, меняя общаги, пели, стараясь не фальшивить, доказывали и ошибались, ошибались, но всегда хотели идти вперёд. И всё это пробовали впервые. Мы ещё не знали, что делаем историю, а она -- нас... Книга -- именно про это.
"История болезни" -- не столько возврат в 80-е, сколько переосмысление того, что мы успели сделать, а что ещё надо успеть. В Любви, Дружбе, Согласии... Большая история слагается из маленьких. А болезнь, иссушающая и нивелирующая, одна на всех -- равнодушие. Когда душа равна нулю.
Так давайте, ребята, плюсовать: от нуля -- и до бесконечности. Когда плюсуешь,  равнодушие отступает перед жизнью, радостной и полноценной, где нет места предательству... А жизнь -- единственная болезнь, не требующая излечения, которая со временем и так проходит…

Ваше здоровье, друзья!
Ев.гений РАГИН из Минска.
Друг, журналист, когдатошний ценитель "Агдама" и всегдатошний любитель бесшабашной жизни.


Содержание

Вступление

1. За знакомство!
2. Пуля – дура…
3. Лифчик из Берлина
4. Яблоко раздора
5. Прелесть английского
6. «Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены…»
7. Лотерейный билет по физике.
8. «Сватовство гусара», или Лекарство от простатита.
9. Смерть петуха.
10. Куколка
11. Селянка.
12. Казинца 99
13. Казинца 99. Повторный визит
14. Жизнь без наркоза
15. Справка о болезни
16. Операция «Дефлорация»
17. Мы посеем здесь разврат!
18. Провокационный вопрос…
19. Мама Карло, или Девушка с баскетбольным мячом…
20. Психиатра вызывали?
21. Зорро, или Белорусская вендетта.
22. Свои вопросы
23. «Худеть не надо!», или Размышления о напрасно потерянном времени
24. Су
25. Шпагат и Камасутра
26. Хирургический театр приглашает актёров
27. В воспитательных целях…
28. Нелочка
29. Проверка на вшивость
30. Морг на съём
31. Посвящение в медсёстры.
32. Живой труп, или Как Гербарий Кадавром стал
33. Кино и немец
34. Ночной визит, труп и гитара.
35. Большая медведица.
36. Фима Бумеранг.
37. Кацо по-итальянски.
38. «Гусарский насморк», или Двойной удар.
39. Ночной автобус…
40. «Я тот, который меняет…»
41. Несерьёзный…
42. От перемены места трупов -- сумма не изменяется!
43. Ехали на свадьбу с бубенцами
44. Полёты на гидранте, или "Наша Мама".
45. Гербарий пробует перо
46. Естественный процесс
47. Грандиозная пьянка
48. Долговой список
49. "Все бабы -- ****и!"
50. Ликёр -- реальность или иллюзия? Вот в чём вопрос
51. Опытный кролик
52. Typhus abdominalis
53. Командирские часы
54. Непогода
55. Стрельба вслепую
56. Мелодия души
57. Кто прав?