Поступление и наказание
- Советую вам прекратить ваши художества. А то я вам сделаю, - тонкие губы замдекана по воспитательной работе кривились сами по себе, совершенно не попадая в злые слова, - бульдозерную выставку! Катком по асфальту - из вуза вас! В три шеи. Тоже мне, художники – передвижники! С ума сбрели, сумасброды !
Я старался особо головой не крутить, хотя мне было интересно – я первый раз был в этом кабинете.
- А ты вообще, - зашипел замдекана на Сашу, – второй раз учишься, а ума – полмикрона, только на поступление и хватает. Ты знаешь, сколько государственных денег затрачивается на таких, как ты?
Это его «затрачивается» было известно всему факультету. Когда он так говорил, то становилось совсем нехорошо, даже в животе чуть-чуть бурчать начинало.
Его работа была пугать нас, и выполнял он ее на совесть.
Он отвечал за дисциплину, ее внедрение в наши пустомельные ряды. Он был наследник декана по порядку, наиб по послушанию и смирению. Злой и страшный серый кардинал, и в таких поросятах, как мы, он знал толк!
Для нас, прогульщиков, он был главным начальником, и мы его сильно боялись. Все в нем навевало ужас. Например, он имел привычку, не мигая, глядеть в глаза во время безжалостных выволочек. Это вгоняло в бессильную кроличью кому даже бывалых шалопутов. И тезаурус у него был какой-то угрожающе-матерный: «У вас же, молодой человек, три предмета недоздаты…», «Вы, что, думаете и дальше просрачивать зачеты?», «А разлюблять теоретическую механику не надо…»
Но первое место, без сомнения, заняло высказывание во время санитарного рейда в общаге: «Да вы уже совсем здесь охудевшие все от такого питания!»
Добившись того, что мы вспотели от страха, он отпустил нас. Возбужденные актом злой любви, учиненной над нами административно сильным мужчиной, мы побежали топить горе в Гамбринус.
…И что в сухом остатке? Во-первых, как оказалось, мы - «художники-передвижники». То есть Саша - передвижник, а я, как окончивший художественную школу, скорее всего – художник. Во-вторых – этот диагноз поставил признанный гуру, а он-то знает, он многих видел тут. Его слово правдой дышит.
- Так смотри, теперь мы – передвижники? - выдохнул я после первых трех жадных глотков.
- Мы всегда ими были, - Саша тоже отставил кружку.
- И все, кто не в первый раз учится – тоже такие?
- Нет, - он поковырял кишочки у половинки скумбрии. – Они просто… Они – простые неоднократки. Их больше, чем нас.
- Тогда – неоднократки-большевики, - вспомнил я курс истории партии.
- Вышевики. Молодые вышевики образования.
- Коммунизм-это молодость мира и его… - я закашлялся, - возводить молодым!
- Октябрята - дружные ребята: играют и поют - весело живут! – согласился Саша.
- Читают и рисуют… А какие, они, передвижники? Решительные?
- Вряд ли, вряд ли …
- Смелые?
- Ужас!
- Умные?
- Дурак, что ли?!
- Тогда какие?
- Такие!!! Дух у них есть. Особый.
- По утрам?
Рожденные резолюцией
Итак, итак. Передвижники. Вот, вот. Смысл, появился смысл. Ни в одном зубу ничего с утра у нас не было, есть хотелось страшно. Мы взяли еще по два пива.
- Ты представляешь, какая тут пропасть, какая тут бездна - горячился Саша.
- Остынь, - пододвинул я ему бокал.
- Нет, смотри. Вот есть – рабочее движение. Ну, было. А у нас - студенческое передвижение. Теперь мы это переделываем. Возьмем такого бестолкового студента, как ты…
- Как ты!
- Как мы, - примирительно согласился он. – Вопрос такой: может ли студент-передвижник, поступая в бесконечно большое количество вузов в течение неограниченно долгого времени, рано или поздно один вуз все же закончить?
- Как это?
- Ну, ты теорему о бесконечных обезьянах помнишь?
- Смутно, смутно…
- Ну, что если их бесконечное множество и они бесконечно долго будут стучать по пишущим машинкам, то, в конце концов, они напечатают Гамлета.
- А, это как у нас на УПК, в вычислительном центре, программисты Мону Лизу на ЭВМ крестиками напечатали? А как же обезьян может быть бесконечно много?
- Это математическое допущение. Они размножаются – бесконечно долго.
- Но как же они все время печатают? Когда размножаться?
- А структура, какое объединение наше? Куда мы входим? Что – в партию Передвижников?
- Не надо про партию. Она у нас одна. Давай нейтрально как-то.
- Ну, тогда – товарищество, объединение, организация?
- Фракция! Жилтоварищество!
- Лига?
- Наций?
- Да нет, это я так. Альянс?
- Вражеский?
- Отряд, блок, союз…
- Союз борьбы за освобождение 10-б класса!
- …Связь, соединение. Содружество социалистических стран. Не знаю. Что еще, какая ассоциация у тебя?
- Ассоциация!
- Что?
- Ассоциация Студентов Передвижников!!!
Мы не сеем, мы не пашем. Мы заказываем по восемь пива. Кто на что учился. Мы – ни на что.
- Хорошо, теперь – клятва.
- Какая клятва?
- Такая! Страшная!
- На Библии?
- Удовлетворимся квасом, - Саша порыскал в сумке. – Вот, есть литературка. Очень своевременная газета.
- Надо бы – на справочнике абитуриента…
- Ничего. Положи сюда руку. Повторяй: «Перед лицом своих товарищей…»
- Передлицом…
- Все, торс кленулся! Тьфу! Лед – тронулся!
Отроки во Вселенной
После такой знатной прочуханки мы буквально воспарили над нашими буднями. Сколько ядерного топлива этот злостный защитник дисциплины подкинул в наши вечерние беседы! А мы на него еще злились, что он чуть не разорвал нас на сотню маленьких студентиков…
Мы углубились в теорию вопроса по самые уши. Как, каким образом оно все устроено в нашем новом передвижном мире?
Даже с первого трезвого взгляда было видно, что там полно парадоксов.
Вот, например, такой – может ли юный передвижник с пустой зачеткой настигнуть старичка-преподавателя, идущего со скоростью в десять раз меньше? Ведь когда студент делает сто шагов - его учитель – десять. Студент тогда – десять, а тот – один. И так далее. Не догонит, получается.
- Почему?
- Ну, ты темный, как темная материя! Это же бескончно малая!
- Точно! – поразился я тысячелетнему парадоксу. - А помнишь, как говорил наш препод по высшей математике: «Неответ на этот вопрос гарантирует вам получение оценки, сколь угодно мало отличающейся от оценки «два»?
- Вот-вот. А еще есть бесконечно малое время подготовки к экзамену…
- Это – когда перед дверью аудитории и тебе заходить?
- Нет, это когда начинаешь вдох перед ответом на невыученный билет.
- А субъективное время – тебе кажется – вечность идет…
- Слушай, вот следствие из теоремы невстречи…
- Теорема несхождения двух кривых!
- Двух дурных. Слушай следствие: на сколько бы ни опоздал преподаватель, всегда найдется студент, который придет позже
Или такое: летящий по жизни передвижник ведь в каждый данный момент времени неподвижен? Вот, в обычной своей позе, лежа на диване – неподвижен же он? А постоянно в Передвижном процессе находится…
Ну, или простенькое, все студенты сталкивались: чтобы выучить все билеты, нужно сначала вызубрить половину, а чтобы одолеть эту половину, нужно сперва изучить половину половины, и так до бесконечности. А тут и экзамен!
- Это потому, что в мозг передвижника не помещается одна простая половина?
- Больше одной буквы не помещается! А бесконечно малая величина – влазит?
- Бесконечно малая величина – это и есть объем мозга передвижника разумного.
- Прямоникуданеходящего!
- Слушай, слушай, а ведь при достаточно большой скорости передвижения из вуза в вуз - передвижник стареет позже?
- Вот поэтому он и Вечный Студент! Ведь время для него течет медленнее!
- Вот почему он к сессии не готовится, все думает – успеется!
- С другой стороны, общая теория относительности…
- Общая теория относительности обучения!
- …утверждает: "Сколько термех не учи…»
Жизнь по основным понятиям
Жить в новом мире и не иметь своего языка было идеологически неверно. И мы составили для будущих неофитов небольшой словарик.
Передвигаться, Передвижение – основное понятие Движения. Не просто уходить - обязательно уходить, не допускать, что бы выгоняли - из одного ВУЗа и поступать в другой, потому, что, мол, страшно идти на зачет и лень сдавать сессию. Нет – делать из этого идеологический протест, находить в этом глубокий философский смысл;
Процесс Передвижной – вся совокупность отдельных Передвижений, бурление такое мира студенческого, броуновское протестное движение;
Секретариат – коллективный руководящий рабочий орган. Типа мозга. Название происходит от слова «секрет» - место, где мы в тот момент пили пиво, скрывалось для того, чтобы никто не упал на хвост (это общераспространенное выражение нечестной дружбы, которая хуже неравного брака);
Мысль Передвижная – ее надлежало тщательно обдумывать, отделяя от других, не таких важных и глубоких.
Облом – нехорошее событие на Передвижном Пути. Оно же – чувство Глубокого Неудовлетворения. Иногда облом был незаметный, неявный. В таких случаях рекомендовалось произносить «Подпольный облом действует»
Далее - Рабочий – то есть нормальный, удобоваримый, третий сорт не брак, с пивом покатит. Например, не сильно пьяный – «рабочий Женя», сносно, не резко пахнущие носки – «рабочие носки». Отсюда и глаголы: «работать по пиву», «работать по зачёту».
Ещё было множество вспомогательных, описательных терминов – Ядро Движения, Молодые Силы, Трудные Годы.
Ну, и глобальные, пронизывающие всю нашу жизнь понятия: Фортран и Алгол. Это были два языка программирования, на которых писались всякие задачи по программированию. Желтенькие стопки перфокарт с дырочками для огромных ЭВМ.
Образование, которое рассматривалось тогда не как получение нужных знаний, а как отсрочка от армии, работы, от взрослой задолбанной жизни – вообще было напихано либо архаичными, либо ненужными знаниями. Но такого! Долбить эту техническую фигню, совершенно точно зная, ну железно, ну зуб, руку – что ещё дать оторвать на спор? – что она, эта хрень, никогда и ни за что тебе не понадобиться? Да этих вычислительных дур гудящих – одна на миллион была, машинное время по заявке минутами выписывали! А то, что байт из восьми бит состоит и как эти дырки колупать – все школьники знать должны!
Но сами названия нас покорили, прямо зачаровали. По привычке того времени мы все делили на наше, родное и хорошее, и на вражье, гнилое и гадкое. А что? Кто не с нами, тот – напротив нас! Вот мы и присвоили этим понятиям такие вот сущности. Фортран – советский, пролетарский, твёрдый. Чистый и ясный. Алгол – скользкий, неопределенный, лживый и головоморочливый. Чужеземная сволочь.
И всё было у нас – или фортрановское, или алгольное, даже настроение:
Если солнышко взошло, Если деньги есть в кармане,
Если в сердце хорошо - Я работаю в фортране.
Если слякоть во дворе, Если деньги должен Коле,
Если люди не по мне - Я работаю в алголе.
Или такое:
Пушистый череп веет на ветру И дар Движенья дан!
Всё хорошо и повезет к утру! Да здравствует фортран!
На жизнь не стоит нам махать рукой И крепок старый клан!
Растает в поте Коммер-Снеговской! Да здравствует фортран!
Ну, тогда сразу - Коммер Снеговской, вернее эффект Снеговского-Коммера. Название, как вы понимаете, произошло от совковой повадки перед фамилией учёного, сделавшего открытие, прибавлять ещё нашего, который или тоже, или даже раньше. А страна у нас большая, на всякий паровоз - свой Ползунов найдется, и поди, докажи, что не так это. Суть же понятия была в нашей студенческой привычке не решать проблемы, а откладывать их – и они нарастали, как снежный ком, и обрушивались на нас лавиной на сессии.
Эффект этот знаком каждому студенту, и, кроме множества последователей, имеет несколько широко известных последствий, например, знаменитый Закон Пересдачи: «Каждая последующая пересдача равна сумме двух предыдущих по своей сложности и капецовости». Говорят, Пересдаччи, Заслуженный итальянский средневековый студент-передвижник, всемирно известный тем, что впервые предложил для подсчета количества вузов применять арабские цифры, так и не пересдал арифметику.
…День промыт как кино
Комната наша была рассчитана на двоих, но нас там обитало четверо. Третьим был стопятидесятисантиметровый дагестанский борец Магомед, которого мы называли домашним Гераклом. Он прилетел в Одессу самолетом и привез в багаже шестнадцатикиллограмовую гирю, вокруг которой мы уважительно обметали веником во время нечастых приборок. Магомед был добрый, немного застенчивый парень, очень спокойный и рассудительный, как столетний аксакал.
Только две его привычки вызывали наше раздражение, которое мы, впрочем, из уважения к званию камеэса по вольной борьбе, не выражали вслух. Когда он после душа, стоя, ел наше варенье ложкой из банки, он, во-первых, страшно чавкал, а во-вторых, неприятно почесывал одной своей согнутой волосатой ногой другую, не менее волосатую. А так парень был – золото.
Четвертым жильцом, причем совершенно нелегальным, был добрый веселый малый Женя. Саша привел его с собой, как Дон Кихот Санчо Пансу, и Женя, словно цитата из школьного сочинения, в точности соответствовал этому образу. Простодушие у него объединяется с хитростью, а наивность - с практическим взглядом на жизнь.
Наш Магомед редко бывал дома, а вот Женя поселился на полу всерьез и надолго. Он понимал птичеправность своего положения и всячески подчеркивал свою непритязательность, повторяя по вечерам «хорошо, что есть где приклонить голову». Спал он на полу, на двух съемных подушках с сашиного «мустанга», и перед сном одним движением стаскивал с себя слой из майки, футболки, водолазки и легкого свитерка, в котором он находился практически постоянно. Мы подозревали, что эти вещи уже по одной разделены быть не могут. Женя, хохоча, называл свой наряд «панцирь». А Саша очень злился, и когда в комнате атмосфера навонялась до предела, он с криком «Мой друг, мы душу посвятим души прекрасные порывы» выгонял Женю в паручасовое изгнание.
У Жени были соломенные настоящие усы, которыми он очень гордился и маленькая, с двухкопеечную монетку, лысинка, если так можно назвать розовый интимный кругляшок на макушечке. Наличие этой милой проплешины он всегда горячо оспаривал, и это скрашивало наши долгие спокойные вечера. Мы часто рассуждали о причинах потери волос в молодом цветущем возрасте, о заблуждениях и безосновательных страхах на этот счет некоторых несознательных студентов. Однажды мы даже застали его за интересным занятием: Женя подносил зеркальце к темени, а потом резко дергал головой, пытаясь заглянуть в него. Саша уже тогда был очень физически образован и развит, и он легко объяснил нашему другу, что быстрее, чем 300 тыс. км. в секунду, он головой не дернет.
Единственное, что нас не устраивало в Жене – его горячая убежденность в том, что ковыряние в носу есть акт не интимный, коий надлежит скрывать от общественности, а публичный, чистый и невинный, как пионерский салют. Он был буквально ошарашен предложением пройти в санузел и там наковыряться себе всласть, где только душа его пожелает. Ни насмешки, ни угрозы, ни кличка «волшебник страны коз» - не смогли переубедить его. «Что-то тут вы перемудрили, ребята» – говорил он и в доказательство показывал нам газету с целующимися вождями.
В то время с развлечениями было не густо и, безусловно, из всех негустым для нас важнейшим являлось кино. Помню, Саша тогда сказал, что фильм очень классный, он его уже видел. На афише был нарисован Кайдановский с пистолетом. Ну, детективы мы с Женей любили!
В зале Саша сел посередине. Это очень важно, потому что уже через пятнадцать минут мы стали с двух сторон тыкать его под ребра: когда будет интересное? Во время пятиминутного проезда дрезины через туман возникла настоящая потасовка. Неофиты великого режиссера никак не могли смириться, что и дальше будет так же нудно.
После фильма мы вспомнили, что пистолет Сталкер держал ровно пять секунд, перед тем как выкинуть. Все, нас надули. Мир был жесток к любителям детективов.
Не пошло, короче. И мы с Женей были мозгами и душой достаточно стерильны. И мысль главная: что не дано знать себя по настоящему, до конца - была необычна для соцреализма развитого.
Культ личностей
- Что ты любишь читать?- спросил он после того, как обоим стало ясно, что наше знакомство продолжится.
- Фантастику – достойно ответил я.
Да, я был крутой читатель. Читал я много и жадно. Привычка эта уже укоренилась во мне лет в десять и пометила меня к девятому классу легкой близорукостью. Мама работала библиотекарем, а я в третьем классе обменял свою коллекцию марок на три книги – начало моей сокровищницы.
С книгами был связан и самый крупный выигрыш в моей жизни.
Везение на меня нашло тогда - просто фантастическое. Началось с того, что в одном из наших четырех книжных магазинов я увидел в свободном доступе и «Незнайку в Солнечном городе», и "Туманность Андромеды» на украинском языке. Я схватил их, как Джульбарс хватает ногу нарушителя границы - мертвой хваткой.
Но денег у меня было только на одну. Домой смотаться я бы не успел – книги разбирали быстро. Предстоял сложный выбор. А мне нужны были обе!
И я рискнул. Возле кассы стоял стеклопластиковый барабанчик лотереи. Или дуля, или рубль – за пятьдесят копеек. В первом случае мне не хватало бы и на одну книгу, во втором – я покупал обе. Первый крупный «авось». Первый выигрыш.
- Читать надо писателей, а не книги, - отворачиваясь, бросил Саша.
…Я постоянно что-то затевал, не давал ему покоя. Саша говорил, что я – как хомячок без колесика, хочу крутить что-то, и не знаю – что.
А я упорствовал, все тормошил его и тормошил. Он называл меня – «Домашний тираннозавр». Что сплотило нас – так это чтение. Тут мы замирали оба.
Он был великий читатель. Любой, кто увидел бы его, лежащего на диванчике – согласился с этим.
Рука под голову. Брови нахмурены. Ноги укрыты. Роденовский мыслитель прилег.
Он читал не спеша. Перечитывал. Он не глотал книги, а вкушал. Он их обдумывал. Он их переваривал, он в них вникал.
Хороших книг было мало. В книжных магазинах таких, естественно, не водилось. Но были еще букинистические, где мы регулярно толкались. Такая комиссионка, например, была на Мартыновского, рядом с Гамбринусом. Там мы отыскали желтенький двухтомник Джерома. Какая же это была радость – найти что-нибудь стоящее в книжных развалах!
Саша впервые подсунул мне книги, затертые советской школьной программой на читательские окраины. Началось с Куприна. Следующим был безымянный Бунин. Паустовский, «Книга странствий», Катаев, «Алмазный мой венец». А там и конармеец наш любимый прискакал, и Олеша подтянулся – все земляки! Ну и конечно – Ильф с Петровым. Телёнком и стульями мы, как и тысячи наших сверстников, практически разговаривали.
Да, хороших книг было мало. Однажды я даже украл несколько. Сгорела школьная библиотека, и я не вернул пяток книжек на пепелище. Когда я рассказал это Саше, он аж взвился:
- Ой, украл он! Украл! Знаешь, как по-настоящему книги воруют?
- Как?
- Лимонад «Буратино» в детстве пил? – я кивнул. – А книжку читал? А про Пиноккио? Нет? – зашелся Саша. – Ну, добавил он золотого ключика и черепаху, так и что – теперь этот веселый человечек наш стал?
- А зачем он это своровал?
- Чтобы купить себе тысячу новых курток, когда вырастет.
- А «Хоттабыч» - наш?
- Не, этот советский, насквозь. Там же все про достижения наши - телефон из мрамора, про отдых «почетных хлеборобов и пастухов» во дворцах на юге.
- А «Королевство кривых зеркал»?
- Кривых? Кривых - наше. Хорошо хоть у Джани Родари Чиполлино его не тронули. Тут важно, наверное, что он бедняк итальянский и все кирпичи копил, в год по одному. А «Волшебник Изумрудного города» как тебе? Ты знаешь, что есть «Волшебник из Страны Оз»? Даже не скрывают – Элли то живет в Канзасе. Ты был в Канзасе, великом и ужасном?
…Я тоже добавил свое полено к этим деревянным человечкам. Конечно, я плохо знал западную литературу, но какой мальчик не читал Конан Дойля? А вот вам и «Земля Санникова» и «Плутония». Ну, вообще, один в один! Блин, как ни стыдно!
Поэт и гражданин
А еще оказалось, что Саша писал стихи. Это выяснилось не сразу…
Гуляя вдоль серых громадин домов, Смакуя сухарь самомненья,
Случайно я встретил базар чудаков - Веселое столпотворенье.
Собрались здесь все, кого мучит тоска, Кого утомило презренье.
Приветливо рынок встречает меня - Реклама, дизайн, оформленье.
Я вообще-то все в его стихах понимал. Слова были все знакомые, не в диковинку мне. И мысли тоже. Но их было много. Мыслей-то. Непривычно много. И еще я заметил, что прочитав стихотворение, пересказать его своими словами я не мог. Пока читал – понимал, а потом – только руками мог разводить.
Бездна этого его Соляриса была вроде нормальная, понятная. Но я там не жил. Я плескался в нагретой прибрежной полосе и должен был глубоко вдохнуть, чтобы погрузиться в эту всестороннюю пучину. Ненадолго и неглубоко. Не ихтиандр, однако.
В продаже все, что в жизни пригодится вам:
Самоуверенность, забытый страх,
Штаны – фирмА и старые традиции,
Многозначительно звучащий Бах.
Здесь есть гостеприимство и общительность,
А если нужно - к музыке любовь.
Нужна, изящная в суждениях мнительность?
Умение всем близким портить кровь?
А вот отдел привычек. Снова людно там.
Но выбор, к сожаленью, небогат.
Берут недорого. С ассортиментом скудно-то:
Алкоголизм, куренье – сущий ад.
Есть место и серьезным увлечениям.
Хотите стать поклонником Дега?
А может, имя новым дать растениям?
Оригинальность в хобби дороА.
Ну что вы мнетесь? Все-то не подходит вам!
Хватайте и платите - все берут.
Кто жизни срок – как старенькие ходики,
Кто тащит импульсивность, кто – уют,
Кто телевизор, кто ребенка малого,
Кто - доброту к бездомным тощим псам.
Кто стал певцом таланта небывалого,
Кто - критиком, а кто-то верит снам.
Кому машина, а кому – отечество.
Кому-то просто – верная жена.
Любовь купите! Веру в человечество!
Ну что вы! Всем она сейчас нужна.
А вот хотите - самоотречение.
Прекрасное горенье для других!
Который день пылится всепрощение.
И доброта. Возьмете, может, их?
...Здесь денег не берут. Плати натурою.
За счастье, что не стоит и гроша,
За радость и язвительность понурую,
Плати собой. Пока в цене душа.