Группа туристов третий день шла по горной тайге. Уже второй переход они идут вверх по этой неширокой, мелкой, но стремительной и бурной реке, которой, уже многим казалось, не предвидится конца. Долина ее была узкой; справа и слева сразу же, почти вплотную к берегу, вздымались крутые горные гряды, как бы сжимая русло с обеих сторон своими лесисто-скалистыми склонами. Эти прижимы давали мало шансов обнаружить пологий берег или поляну, отчего туристам приходилось долго и упорно продвигаться вперед в поисках подходящего места для разбивки лагеря.
Со вчерашнего вечера шел мелкий, словно просеянный через сито, дождь. Его капли были больше похожи на пыль, а кожа не ощущала их прикосновений. Из-за большой влажности, постоянного движения с набором высоты по превратившейся в грязь малозаметной, давно нехоженой тропе дышать и передвигаться под тяжелыми рюкзаками было особенно трудно - гораздо трудней, чем в сухие и ясные дни.
Туристы еще задолго до наступления темноты потеряли желание продолжать изнурительное продвижение сквозь таежные заросли, переходить вброд бесчисленные ручьи и отсыревать под моросящей пеленой дождя. Они остановились возле воды на узкой, но ровной полоске галечникового берега; не торопясь установили палатки и сообща заготовили дрова. С хворостом было туго: здесь проходила граница пояса леса, поэтому вокруг, в основном, была тяжелая, сырая лиственница. Дров хватило лишь на то, чтоб приготовить ужин, отогреться да кое-как обсохнуть. Поев, почти все разбрелись по палаткам, лишь пара-тройка романтиков осталась ненадолго у догорающего костра. Но совсем скоро и они забрались в спальники и пытались заснуть под плеск воды и шуршание перекатывающейся в ней гальки.
Ночью дождь усилился. От обилия ниспосланной с небес влаги река поднялась и вздулась, вода стала более мутной, отчего теперь, в прохладных сумерках утра, меж серых глыб и скальных остей, она казалась еще более холодной, суровой и даже чуточку свирепой. Вода, просачиваясь сквозь щебень и гальку, не обошла стороной и стоящие на берегу палатки, пропитав сначала их днища, а потом подобравшись к спальным мешкам и мирно спящим в них туристам.
Один за другим вскакивали путешественники, недовольные и озадаченные неожиданной атакой воды. Толком не одевшись, принявшись перетаскивать имущество и снаряжение на сухое место. Начали сворачивать палатки, выжимать промокшую одежду и спальные мешки. Кто-то уже разжигал костер из остатков дров, чтоб подогреть еду, а кому не нашлось занятий - умывались и начинали трамбовать рюкзаки. С подмоченным настроением и в сырой одежде, через час уже все двигались вперед.
Когда, выбрав темп, прошли несколько километров, погода улучшилась. Дождь прекратился, тучи и облака немного поредели, кое-где появились невероятно чистые, синие кусочки неба. На склоны упали косые, но уже сильные лучи пока еще утреннего солнца. Легкий ветер зашевелил макушки деревьев и погнал по склонам клочья белого тумана. Засверкали висящие на ветвях капли. Казалось, между хвоинок и на каждый зеленый листочек травы положили по драгоценному кристаллу. Вдоль косматых серых облаков улыбкой скользнула и засияла радуга, наполнив жизнью монотонный лик небосклона.
Подошло время обеда. Выбрав место, путники сбросили на землю рюкзаки и устроились на них передохнуть. Перекурив, Старший оставил двух дежурных для приготовления еды, а сам с остальными ушел за дровами. Слышно было, как зашуршала карманная пила, а спустя несколько минут старая засохшая сосна с треском повалилась в заросли. Дежурные, не теряя времени, пытались разжечь костер, собрав поблизости кучку хвороста. Огонь разгорался плохо. Сырые ветки шипели, отчаянно дымили, а мелкие язычки пламени, как бы дразня, затухали, едва успев появиться.
Наконец, из зарослей, волоча за собой спиленное бревно, появился Старший с несколькими помощниками. Смекнув, что у дежурных ничего не получается, он дал указание распилить бревно, а сам, покачав головой, направился к костру. Далеко не «чайник» в туризме, он вынул свой тесак из висящего на поясе кожаного чехла и ловкими движениями начал сперва остругивать напрочь промокшую кору с наломанных веток, а затем, на освободившейся сухой сердцевине нарубил насечку. Обработанные таким образом ветки, лучинки и стружки, сложенные «вигвамчиком», сначала нехотя закоптили, но потом весело затрещали, охваченные магической пляской новорожденного огня.
- С одной спички! - гордо провозгласил Старший.
Все одобрительно посмотрели на него, а дежурные виновато отводили взгляд от кучи разбросанных горелых спичек. Старший присел к костру и, набрав в легкие побольше воздуха, надул щеки и принялся раздувать огонь. Пламя на глазах росло и набирало силу, подкармливаемое живительной струей воздуха, уже все ветки весело горели, а некоторые начали превращаться в пылающие угли. Старший перестал дуть, отстранив от костра свое раскрасневшееся от жара лицо. К тому времени бревно уже наполовину было распилено, а часть чурок расколота, и дежурные принесли первую охапку свежих поленьев.
Вода в котелке под напором умело сложенного «колодца» костра начала напряженно шуметь, наполняться несчетным количеством пузырьков и, как бы оживая, двигаться. Через несколько минут в дышащий паром бурлящий котелок посыпалась гречка, а по его стоящей рядом раскаленной крышке, служившей одновременно своеобразной мини-сковородой, жидким золотом растеклось масло. В него, шипя и подергиваясь от жара, вывалилась тушенка из нескольких вскрытых железных банок, а вслед за ней - порезанные лук и морковь.
Даже те, кто ушел за дровами и пока еще не вернулись к костру, вдруг оживленно заводили носами, сглатывая слюну и чувствуя, как просыпается голод. А что уж говорить о тех, кто стоял рядом!
Туристы плотным кольцом окружили Старшего и дежурных, держа в руках свои «метательные наборы», а через несколько минут уже вовсю махали ложками, периодически сдабривая кашу майонезом да возвращаясь к котелку за добавкой.
Взбодренные, сытые и отдохнувшие, они двинулись дальше.
К вечеру они покинули границу леса, и путь их лежал уже по безлесной гористой местности, растительность которой была представлена высокогорными травами да порослью голубики и карликовой березки. Речка бежала уже довольно далеко внизу, казавшись теперь шумным ручьем; вода его не бросалась так свирепо на камни, а обегала их стороной. Судя по карте, они были под перевалом, но за пеленой тумана и облаков разглядеть его не могли.
Возле воды не нашлось подходящего места для палаток, так что лагерь пришлось ставить выше, на выпуклом склоне, возле внушительных размеров скального выступа Ужин готовили по-скорому, на газовом примусе, из полуфабрикатов, из-за полного отсутствия дров и быстро сгущавшихся сумерек. Спать легли рано.
Ночью было прохладно. Развеявшееся было небо, с его необычайно яркими и близкими здесь звездами, снова затянуло. С гор подул ветер, и скоро по палаткам зашуршали хлопья мокрого снега. Люди неспокойно ворочались во сне в своих отсыревших спальниках, и многим снились их уютные теплые квартиры.
Накануне Старший в очередной раз посоветовал засунуть свои мокрые вещи в спальники перед отходом ко сну, дабы за ночь, согреваемые теплом тела, они успели просохнуть. Но многие не прислушались к совету и повесили сырое и холодное тряпье на растяжки палаток. Утром они пожалели об этом. С огромным трудом, содрогаясь и пересиливая себя, они натягивали покрытую снегом, ставшую еще более холодной и мокрой, одежду.
Старший никак не мог выдернуть народ из прогретых за ночь палаток и спальников. Лишь приглашение на завтрак из вкуснейшей консервированной каши с кусочками тушенки, восхитительно хрустящими галетами и ароматным горячим кофе со сгущенкой, помогло ему выманить их. Позавтракав, как-то быстро свернули лагерь и двинулись дальше, один за другим, смешивая чахлый слой снега с грязью размытой дождями тропы.
Облака вновь унесло ветром, но еще не утратившее сил горное августовское солнце, появившись ненадолго, вновь скрылось в тумане испаряемой им влаги. Но и этот туман вскоре развеялся. Впереди, разделяя безупречно чистое голубое небо и хаотичные линии серых скал, в седловине между двух заснеженных на макушках пиков зеленой линией лежал перевал. Небо и земля. Камень и воздух. Снег и трава.
Подъем становился всё круче. Ровная цепочка тропы изогнулась в серпантин. Уныло, однообразно постукивал о пряжку рюкзака котелок, и все как-то невольно подчинились его ритму. Случалось, кто-то, переполненный думами, заведет разговор, не зная зачем, вовсе не связанный с его настроением и тем, о чем он думает; начнет что-то рассказывать, а потом вдруг опять задумается и смолкнет, оборвавшись на полуслове. И снова слышится: бряк, бряк, бряк, стук-бряк-стук. И все идут, обходя заросли березки и кедрового стланика, минуя выветренные, покрытые лишайником валуны, беззаботно перепрыгивая мелкие ручейки, осторожно, по камням, перебираясь через большие…
Идут, и мнится кому-то иной раз, что идут они уже целую вечность и даже не помнят, куда; что они просто должны идти, останавливаясь лишь для глотка воды; и кажется, что вложен в это гораздо более глубокий, даже великий, смысл - не останавливаясь, идти дальше. Даже появляется такое ощущение, что это не по воле и желанию, а по древнему инстинкту, заложенному в генах первобытными предками, идут они, и будут идти, пока неведомое «Что-то» не остановит их.
Старший объявил привал и роздал из тряпичного мешочка «ништячки»: смесь из изюма, чернослива, кураги и разного рода орехов. Следом появилась плитка шоколада, разделенная поровну. Подъем на перевал требовал много сил, поэтому следовало заправиться углеводами, чтоб организму было из чего дополнительно черпать энергию.
…Сильные жилистые ноги будут твердо держать путь; немного сутулая, но крепкая и выносливая спина будет нести двухпудовый рюкзак; цепкие руки не прекратят втыкать ледоруб и не ослабнет мертвая хватка пальцев, сжимающих сталь жумара, пока…
Взгляните на лицо одного из этих, чем-то сильно похожих, но в то же время таких разных путников. Из-под спортивной шапочки, прикрытой капюшоном туристической штормовки, пробиваются прядки вспотевших волос. Высокогорный воздух, солнце, богатое здесь ультрафиолетом, ветер, холод и зной, дым костров и влага туманов наложили на лицо свои отпечатки. Немного впалая на щеках, загорелая и слегка обветренная кожа, сухие потрескавшиеся губы, что-то неслышно напевающие.
Но самое главное – глаза. Живые, полные нескончаемого стремления, жаждущие увидеть новое, необычное, неопознанное. В них сила и спокойствие, страсть и хладнокровие слились в одно. В них ум и благородство романтика рыцаря, сила и свободолюбие дикаря. В них различимы отблески струн и языки костра, и даже в случайных каплях застилающих их дождя угадываются вспышки молний. В них - манящий свет далекой, но яркой звезды.
Сильные жилистые ноги будут твердо держать путь; немного сутулые, но крепкие и выносливые спины будут нести двухпудовый рюкзак, цепкие руки не прекратят втыкать ледоруб, и не ослабнет мертвая хватка пальцев, сжимающих сталь жумара; ощущая каждый свой мускул, каждый камень и каждое дуновение ветерка, будет двигаться вперед Человек, пока у него такие глаза…
До перевала осталось немного. Старший шел впереди.
Какое-то тревожное чувство охватывало его порой. На какой бы перевал он ни поднимался, оно всегда посещало его. Вот он идет час, другой; ноги уже начинают уставать, и держать дыхание в одном ритме становится все труднее; все чаще поднимается грудь и все короче шаги и паузы между вдохом и выдохом; он останавливается, не снимая рюкзака, и ждет, когда остальные догонят его или подтянутся поближе; ждет, всем весом навалившись на альпеншток и, кажется, никакая сила его уже не сдвинет с места.
И вот, когда остальные почти поднялись и уже готовы остановиться на привал, чтобы блаженно растянуться, лежа на траве или рюкзаках, он распрямляет спину и идет дальше, оставляя их отдыхать, как будто боясь, что они подойдут слишком близко.
До вершины перевала совсем чуть-чуть, какие-то двести метром. Ему хочется побежать, закричать - он сам не знает, почему. Он ускоряет темп. Вот уже различимы веками складываемые туры. Он бросается вперед и в несколько шагов готов достичь вершины. И в этот момент ему больше всего хочется оказаться там и случайно, с каким-то оттенком страха в голове мелькает мысль: «А что там, за этим перевалом, за этой каменной стеной?» И сознание, чувствуя неизведанное, рисует невообразимые картины, не передаваемые словами.
То же самое, быть может, испытывали путники, ищущие край света. Еще немного, еще чуть-чуть, а там…
А там оказывались бесконечные ландшафты, новые пространства, новые люди и новые времена. И эти люди шли дальше. Он достал из-за вспотевшей пазухи внушительный камень, по традиции подобранный у подножия, и осторожно и аккуратно заложил его в тур.
Через несколько минут должны были появиться остальные, а он уже сидел на рюкзаке с травинкой в зубах, устремив взгляд куда-то вдаль.