Рыбак и его Душа

Рыбак и его Душа
(По одноимённой сказке Оскара Уайльда)

Любовь – великая сила. Она покоряет не Разум, но Сердце. Сердце сильнее Разума.


Когда на землю опускался вечер, Рыбак шел к морю, и большие сети забрасывал в пучину. Иногда улов хороший прятала вода, тогда он горести не знал – на рынок нёс, и продавал. Другой раз – на волну глядел с тоской – являлся невод с тиною морской.
Однажды сеть была так тяжела, что еле вытащить рука смогла. И было там, на удивленье – не чудище морское, не рыб большое накопленье – морская Дева маленькая там была, и крепко-накрепко спала. Густые локоны легли волной, и каждый волосок блестел, хрустально золотой. Цвет кожи белый, словно мраморный внутри, и отражал свет утренней зари. И хвост, зелёною морской травой обвитый, был, словно жемчуг, серебром расшитый. Как раковины уши её были, алели губы, как кораллы, и к себе манили. Холодная волна о груди билась, а на ресницах соль искрилась.
Была такой прекрасною она, что охмелел Рыбак, как от вина – он потянул к себе тугие сети, и, перегнувшись через борт, стан тонкий охватил руками. Лишь только к ней он прикоснулся – как чайка, вскрикнула она, и тут же пробудилась ото сна, взглянула аметистово-лиловыми глазами, и стала биться, умоляя со слезами, пустить её. Но молодой Рыбак её не отпускал, и ещё крепче Деву он к себе прижал. Она молила:
- Отпусти меня, отец мой стар, я у него одна. Он – Царь Морской. Большое будет горе, когда не ворочусь я снова в море.
Ответил ей Рыбак:
- Я отпущу тебя тогда, когда пообещаешь, что всегда, как только позову – ты приплывёшь ко мне, и будешь петь. Морская рыба любит песни Обитателей морей – тогда не избежит она моих сетей.
И Дева обещание дала, и подкрепила клятвой, и Рыбак, объятья разомкнул свои, - и на свободу она, на дно пустилась плыть, в морскую воду.

* * *

И каждый вечер выходил Рыбак, и Деву звал – из вод плыла она к нему, и песни свои пела, о Жителях морских, что носят на плечах детёнышей своих. И о Тритонах, что трубят Царю в витые раковины музыку свою, и о чертоге царском с янтаря, и о садах подводных, где колышутся из кружев веера, о рыбах, что на птиц похожи с серебристыми крылами, и о китах больших, что северными плавают морями. И про чудесных сказочниц Сирен, что песнями своими манят в плен, о раковинах малых, что плывут морями, навечно слившись с кораблями, и о больших моржах, с клыками, и о морских конях, что машут гривой меж волнами.
И пела Дева песнь свою, пока не заполнялось чрево челнока уловом щедрым, а затем – на дно, домой бежала. И приближаться к Рыбаку всё так же избегала, чтоб не коснулся он её. А он молил ее, и звал, подольше с нею быть мечтал. Так сладок голос был её – забыл он ремесло своё, носились мимо рыбы стаями большими – а сети были брошены пустыми. Он всё сидел, и слушал Девы пенье в челноке, пока не загорался Месяц вдалеке. В один из вечеров Рыбак её позвал, и так сказал:
- О, маленькая Дева, я пленён тобою. Я так тебя люблю. Моею будь женою.
Но, Дева покачала головою:
- Ты – человек. В тебе живёт душа! Когда её прогонишь прочь, тогда, быть может, я смогу тебе помочь.
Рыбак подумал, и сказал:
- На что душа мне? Не дано её мне видеть, прикоснуться к ней... И вправду: прогоню её, и будет без неё мне веселей.
Он, стоя в челноке своём, навстречу Деве руки простирал, и ей восторженно кричал:
- Я душу прогоню, и будешь ты моей женой, поселимся с тобой на глубине морской, покажешь ты мне всё, о чём так сладко пела. 
И, Дева, радостно смеясь, лицо руками закрывала.
Спросил Рыбак:
- Но, как же душу мне прогнать, скажи сначала.
- Увы, не знаю я сама – ответила она - у нас, живущих под водой, души извечно не бывало.
Сказала, горестно на Рыбака взглянула – и в своё царство ускользнула.

* * *

А утром в дом Священника рыбак пришёл, сказал ему он так:
- Отец, я Деву полюбил морскую, по ней одной теперь тоскую. Но, не могу с ней быть одвечно я, пока живёт во мне душа моя. На что душа мне? Я её не вижу, её не знаю я. А жители лесов живут в густой тиши, и им не надобно души. И Обитатели глубин морских играют музыку свою, слагают свой подводный дивный стих. Живут они беспечно, не спеша, и им не надобна душа.
- О, горе мне! Оглохнуть я готов – лишь бы не слышать этих слов! Ты спятил! Ведь душа – есть самый ценный дар! Из всех существ земных лишь человек храним душой, с ней жизни век прожить он может как одно мгновенье, она дарует людям вдохновенье, она творить, подобно господу, умеет, бездушный – лишь страдает, и стареет. Душа лишь может мысли в чувства превратить, и научить тебя любить! А, плоть у всякой твари есть земной – ей не дано творить душой.
- Отец! Не знаешь ты мою беду – сказал Рыбак. – Пленён Морской царевной я, такой любви я больше не найду. Она прекрасней, чем земной рассвет, и лучше её песен в мире нет! Я душу бы отдал за её тело, лишь бы любить меня оно хотело.
- Прочь! Видеть тебя больше не желаю! В ней нет святого! В глубине морей отвергнут богом будешь вместе с ней!
Пошёл Рыбак на площадь, и купцам стал свою душу предлагать:
- Нам не нужна душа твоя! – купцы сказали – коль ты собрался торговать, то можешь тело нам продать. Его мы в рабство отдадим, в наряд красивый облачим, украсим палец перстнем золотым – ты будешь королевою любим. А, вот душе не знаем мы цены – она ничто, её не видим мы.
- Как странно – молодой Рыбак сказал – ведь только что Священник убеждал меня, что нет ценней души, а тут - жалеют за неё гроши...

* * *

К полудню вспомнил молодой Рыбак, что есть в лесу пещера – там живёт колдунья юная, и, может быть, она его спасёт... Что было силы, к ней он побежал – наверх взобрался, и в изнеможении пред нею пал. Она ждала его, и замерла у входа – свои златые косы распустила, и, увидав его, спросила:
- Что надобно тебе, Рыбак? Я всё могу! Легко в беде твоей я помогу. Не хочет рыба в сети заплывать? – всю рыбу я туда могу согнать. Ты хочешь золота? – накличу ураган, что корабли о камень разобьёт – и всё богатство их тебе с волною принесёт. Но, должен ты мне будешь заплатить. Бесплатно не умею я служить. А, хочешь, подарю тебе цветок? Молочно-бел его пьянящий сок. Коснись цветком ты непреклонных уст красавицы своей – и будешь вечно властвовать над ней. Оставит королева ложе короля – и будет лишь твоя. Что хочешь ты? Могу я жабу в ступе истолочь, и снадобье сварить, рукой покойника его перемешать, и дать тебе. Когда уснёт твой недруг – брызнешь зельем ты в него – в ехидну превратится он – родная мать убьёт его. Но, должен ты мне будешь заплатить. Бесплатно не умею я служить.
- Невелико моё желанье – сказал Рыбак, – но, за него, сказал Священник, будет наказанье, и выгнал прочь меня. Купцы же меня просто осмеяли, когда желание моё узнали. Подумал я – тебе желание своё открою, хоть называют люди тебя злою.
- Чего же хочешь ты? – она спросила, и ближе подошла к нему.
- Имею просьбу лишь одну. Меня ты научи, как от своей избавиться души.
- Ты хочешь страшного – промолвила она, вся ужаса полна.
- Мне не нужна моя душа – её не вижу, и не знаю, не страшно, если потеряю.
- А, что ты дашь мне, если научу?
- Что пожелаешь – тем и заплачу. Есть у меня челнок – его отдам, и хижину, в которой я живу, и сети, и ещё – пять золотых. И это всё, что я имею, ничем другим я больше не владею...
Она захохотала, и сказала:
- Мой мальчик, этого ничтожно мало! Я листья в золото умею обращать, и серебром свет лунный рассыпать. Мой господин богаче всех земных царей, и правит он над миром королей.
- Но, если для тебя ничтожны все богатства на земле, что дать могу тебе?
- Сплясать со мной – с улыбкою ответила она.
- И только? Эта плата не сложна. Когда луч солнца будет таять над землёй – в укромном месте спляшем вместе мы с тобой.
Но, покачала Ведьма головой.
- Нет, этой ночью будет полная луна. И Шабаш будет на горе большой – ты должен быть там. Господин там будет мой. Придёшь, и встанешь под ветвями граба. И если пес большой начнёт бросаться – ты палкой ивы должен защищаться – он убежит. А филин если что-то скажет – не отвечай. Приду к тебе я, и вдвоём мы на траве попляшем.
- И это всё, что должен сделать я?
- Клянусь копытами козла!
- Ты лучшая на свете ведьма! Я приду – он закричал – мой долг так мал. Я предпочёл бы, чтобы ты монет просила золотых.
И, низко поклонившись ей, Рыбак умчался к хижине своей. А ведьма то и дело – на себя в зеркало глядела. Вербену стала в углях жечь пред ним, и вглядываться в дым:
- Он должен, должен быть моим!

* * *

Едва лишь показалось колесо луны – Рыбак на гору вышел. У граба под ветвями стал, и что случится, ожидал. У ног его лежало море металлическим щитом, скользили тени лодок в нём. И Филин с жёлтыми глазами прокричал – в ответ Рыбак лишь промолчал. И пёс набросился, и зарычал – Рыбак ударил его палкой ивы – пёс, взвизгнув, убежал. 
К полуночи слетаться ведьмы стали, и у земли пронзительно кричали. Последней маленькая Ведьма прилетела – и платье её золотом блестело, расшитое павлиньими глазками, и маленькая шапочка была на ней, травы весенней цвета зеленей. Она за руку Рыбака взяла, плясать с собою увела :)
Кружились в вихре танца в унисон, и тут, внезапно, появился Он. Все пуще в диком танце закружились... Залаял пёс – и все остановились. Все перед Ним колени преклоняли, и Его руку целовали. Он улыбался лишь презрительно слегка, и всё смотрел на Рыбака.
- Пойдём и мы, поклонимся Ему – сказала Ведьма. Но Рыбак, не понимая почему, себя знаменьем крестным осенил, стал бога звать, помочь ему просил.

И тут же ведьмы разлетелись - кто куда. И, человек, призвав испанского коня – прочь ускакал. И Ведьма маленькая скрыться захотела, но за руки рыбак её держал. Она взмолилась:
- Отпусти меня, Рыбак. Ты недостойный сделал знак, и имя стал такое повторять, что нам не подобает называть.
- Нет, тайну ты сперва открой – и отпущу тебя домой.
- Проси, что хочешь, мальчик мой, только не это. Ну, разве хуже Девы я морской?! Я даже лучше их, тех, что живут в волнах морских.
Она к его лицу всё приближалась, к нему ласкалась, и в зелени её прекрасных глаз слезинка улыбалась. Рыбак нахмурился, и оттолкнул её:
- Я выполнил желание твоё! И клятву ты сдержи свою, не то – тебя убью!
И Ведьма сразу побледнела, лицо от грусти посерело. Сказала:
- Не моя душа – твоя. Скажу тебе, что обещала я.
И ножик маленький она за поясом взяла – и Рыбаку его дала. Был ножик так изыскан, на других не схожий, обвит у лезвия змеиной кожей.
- На что он мне? – спросил Рыбак.
Она немного помолчала, затем сказала:
- То, что все люди своей тенью называют, не тень их тела – тело их души. Когда луна взойдёт – ты к морю поспеши. Спиною стань к луне на берегу, и тень свою отрежь у самых ног своих – это и будет тело души твоей. Вели покинуть ей тебя в одно мгновенье – и она твоё исполнит повеленье.
- И это правда?
- Это правда, да, но, лучше бы не знал её ты никогда!
И, сунув нож за пояс, стал Рыбак спускаться вниз с горы. Царил уж мрак, и лишь луна на небе засияла. И Рыбаку Душа сказала:
- Все годы я жила с тобой, тебе служила. Теперь меня ты гонишь. Какое зло тебе я причинила?
Он рассмеялся:
- Я от тебя не видел зла, в том не твоя вина, но, просто ты мне не нужна. Мир так велик, есть Ад, и Рай – что хочешь – то и выбирай, ступай...
Душа его молила безутешно – не слышал он, и к морю шёл поспешно.
Он, словно бронзовая статуя, на берегу стоял, спиной к луне, и взор его блуждал по глади моря. И пенилось оно, волнами  грозными вздымалось, и с песней дивною к ногам его бросалось. И перед Рыбаком лежала тень его. Теперь Душа просила только одного:
- Раз не нужна тебе – уйду, прощай. Лишь только сердце мне своё отдай. Мир так жесток, и он такой большой - мне будет страшно в нём одной.
- А мне без сердца как прожить? Чем буду милую свою любить? И, я над ним не властен всё равно – оно навеки Деве отдано.
- Но, разве не любила б я с тобою?
- Уйди, Душа! Оставь меня в покое!
Он вынул ножик с рукояткой из змеиной кожи, отрезал тень свою у самых ног. И тень поднялась и предстала перед ним такой, как он, и глянула ему в глаза. Рыбак отпрянул в ужасе, сказал ей:
- Убирайся, мне на глаза не попадайся!
- Нет, друг мой – Душа сказала – ещё мы встретимся с тобой. На этом самом месте каждый год являться буду я тебе. Кто знает, может быть, обратно меня примешь ты к себе.
Он в воду бросился – Тритоны в раковины затрубили, его сейчас же обступили, и маленькая Дева приплыла, его за шею обняла, поцеловала в губы, за руку взяла, и за собой в пучину увлекла. :)
На берегу пустом Душа стояла – влюблённых грустным взглядом провожала. Глядела вслед сомкнувшимся волнам, затем, рыдая, побрела по болотам.

* * *

Так первый год прошёл. Пришла Душа издалека, и стала кликать Рыбака.
- Зачем меня ты позвала?
Душа ответила:
- Нашла я много дивного  в краях чужих. Иди ко мне, послушай, расскажу тебе о них.
Он вышел к ней, и в отмели невдалеке, рассказ стал слушать, лёжа на песке.

* * *

Она сказала:
- Когда покинула тебя – я на Восток свой путь избрала. Всегда с Востока мудрость шла – шесть дней в пути была, а в день седьмой – к холму в Татарии пришла. Был зной. А в полдень, в месте, где земля небес касалась – из пыли облако багряное поднялось. Татары натянули луки расписные, и на коней своих вскочили, и облаку навстречу поскакали, а женщины к кибиткам побежали.
Татары в сумерки вернулись, не стало пятерых, и было много раненых из них. Они в кибитки лошадей впрягли, и с места этого сошли. Три волка вышли из пещеры, и каравану вслед смотрели.
Когда луна взошла – костёр я увидала, и на него пошла. Сидели у костра купцы, верблюды позади стояли, а негры-слуги  им палатки разбивали. Когда я подошла – один из них поднялся, меч свой обнажил, и, что мне надобно, спросил.
Сказала я, что Принцем я на Родине была, и что теперь я от Татар бегу, что обратить замыслили меня в раба-слугу. Тут предводитель усмехнулся, и жестом показал на пять голов, насаженных поверх шестов.
Потом главарь меня спросил, кто на земле пророком был. И я сказала: Магомет.
Когда он имя лжепророка услыхал – за руку меня взял, и голову свою склонил, и сесть с ним рядом предложил. И негр кусок баранины мне преподнес, с кумысом чашку деревянную принёс.
А на рассвете двинулись мы в путь. Я на верблюде рыжем восседала, рядом с суровым предводителем отряда. По обе стороны шли воины от нас – таков был дан приказ, а перед нами скороход бежал, копьё в руке держал. А вслед за нами – шли мулы, гружённые тяжёлыми тюками.
Наши пути с Татарии лежали к тем, что Луну на небе проклинали. Там Грифы золото на скалах охраняли, и в глубине пещер Драконы спали. Когда мы через горы проходили – вуалью газовой глаза прикрыли, и, каждый затаил дыханье, чтоб не спугнуть лавину в ожиданье. Долиной шли – Пигмеи стрелы в нас метали, затем в дупле деревьев исчезали, а ночью нас пугали дикари, что в барабаны барабанили свои. У Башни Обезьян плоды мы положили – они нас молча пропустили. У Башни Змей поставили мы чаши с молоком – и смело дальше двинулись своим путём.
Цари всех городов с нас пошлину снимали, но, в ворота нас не впускали, бросали нам корзины через стены, снадобьем полны – за каждую янтарный шарик были мы им дать должны.
И маленьких селений жители от нас к вершинам гор бежали, и все свои колодцы отравляли.
Мы видели людей, что старыми родятся, но, с каждым годом молодостью расцветают, и в младенчестве умирают. С ними должны были сражаться. Мы много вынесли сражений: с Лактроями, с тигриною душой; со странною людей породой той, что на вершинах древ покойников хоронят, а, солнце их самих в пещеру гонит; с людьми, что крокодилу избрали поклоненье, и щедрое ему приносят угощенье; с Сибанами, с ногами лошадей, что бегают быстрей коней. Погибла треть отряда от лишений – меня все стали в том винить. Тогда ехидну я взяла – себя дала ей укусить. И все увидели, что невредима я – и так была я спасена.
А на четвёртый месяц в город под названием Иллель пришли – там чудный сад нашли. Гранаты спелые с дерев срывали, сок сладкий пили, подле них на ковриках лежали, и рассвет встречали. А на рассвете в город нас впустили, вести торговлю разрешили. Сказали мы, что с Сирии пришли, и чудеса Востока принесли. Все удивлялись чашам и сосудам, дивились формам и иным причудам. В течение одной луны мы оставались там, пока наскучила торговля нам. Тогда приблизились мы к саду, где жил их бог. Жрецы там меж деревьев проходили, как роза, красный там дворец стоял на плитах мраморных. Из фарфора, под цвет морской воды дворец тот крыша покрывала. И цепью снизу колокольчики висели, и трепетно звенели, задетые крылами голубей, что мимо пролетали.
А перед храмом был бассейн с прозрачною водой. Легла возле него я, и большие листья трогала рукой. Жрец подошёл – стал за моей спиной. Спросил он, что угодно мне. Я сказала, что хочу увидеть бога.
- Бог на охоте – далека дорога.
- Скажите лишь, в каком лесу он, вместе с ним охотится я стану, господин.
- Бог спит! – ответил жрец.
- Я буду сон его хранить, скажите только, где он спит.
- Бог за столом, пирует он.
Сказала я:
- Коль сладкое он пьёт вино – я тоже стану пить, а если горькое – пить буду всё равно.
Он в изумленье голову склонил, и в храм войти мне разрешил.
Я идола в покоях увидала, украшенного жемчугом Востока. Он был из дерева, на троне восседал, по росту – с человеком совпадал. И на челе его рубин сверкал, и кровь козлёнка по ногам его стекала, и пояс медный с жёлтыми бериллами стан его обрамлял.
И я сказала:
- Это бог?
- Да, это бог – ответил жрец.
И крикнула я:
- Будешь ты убит, коль бога не покажешь мне!
И я рукой своей дотронулась к руке его – рука отсохла у него.
Взмолился жрец:
- О, повелитель, исцели раба, и покажу тебе, где бог, я.
И на руку жреца дохнула я – и в миг его рука стала жива. И жрец в соседний ввел меня покой, на идола другого указал, и молвил:
- Он – бог мой.
Стоял он в лотосе огромном из нефрита, и изумрудом лепестки были покрыты. И из слоновой кости было его тело, два роста человеческих имело. И на челе его был хризолит, корицей грудь умащена и миррой. В одной руке он жезл нефритовый держал, другой – хрустальную державу обнимал.
- Но, крикнула я – покажи мне бога своего, иль будешь ты убит. Рукой своей я веки тронула его – и он ослеп, и снова стал просить:
- О, повелитель, исцели раба, и покажу тебе, где бог, я.
Я на глаза жрецу дохнула – и жизнь глазам его вернула, и в третий он привёл меня покой. Там был лишь жертвенник немой, на нём большое зеркало стояло, и свод небесный отражало.
- Спросила я:
- И где же бог?
И он ответить мне лишь мог:
- Нет бога никакого. Лишь Зеркало нам Мудрости дано. Что в небе есть, и на земле, всё в нём отражено. Но тот, кто будет в зеркало смотреть – себя в нём не сумеет разглядеть. Он будет Зеркалом лишь обладать – и сможет Мудрым стать. Лишь тот, кто зеркалом таким владеет – Премудрость всю познать сумеет. Оно – наш бог, и потому мы поклоняемся ему.
Я посмотрела в зеркало, затем, придумала, как можно мне забрать его совсем. И вот, теперь оно твоё. Позволь войти в тебя – посмотришь в Мудрое ты зеркало своё – и станешь всех ты на земле мудрей. Ничто на свете не сравнится с Мудростью твоей
- Но, лучше Мудрости Любовь, – Рыбак вскричал. Я девы маленькой любовь узнал.
- Нет, превыше Мудрость есть всего – Душа сказала, но, Рыбак её не слышал:
- Любовь есть выше! – ответил он, и, погрузился в море. Душа опять, слезами заливая горе, побрела по болотам.

* * *

И минул год второй, Душа опять пришла, и Рыбака к себе на берег позвала. Он вышел из морских глубин:
- Зачем зовёшь меня? – спросил.
Ответила Душа:
- Я много чудного видала. Подойди ко мне опять. Тебе хочу о многом рассказать.
И подошёл он ближе, и, в отмели, невдалеке, рассказ её стал слушать, лёжа на песке.

* * *

Душа рассказ свой повела:
- Когда покинула тебя – то к Югу обратила путь, на драгоценности его взглянуть. Шесть дней дорогами я пыльными брела, пока до города дошла. Ворот там девять, и под каждыми конь бронзовый стоит, на стенах города медь красная блестит, а башни бронзою покрыты. И в каждой башне есть стрелок, он лук свой держит, и на рассвете стрелу пускает, а на закате трубит в рожок.
Когда хотела в город я войти – меня спросила стража по пути, кто я. Я Дервишем себя назвала, ещё я им сказала, что направляюсь в Мекку, чтоб зелёное увидеть покрывало, что на нём Коран написан серебром.
Тот город мне базаром показался, как жаль, что рядом ты не оказался. На узких улочках фонарики висят, колышутся от ветра невпопад, купцы на ковриках у лавочек сидят. Они торгуют разными духами, гилбаном, нардом, всякими маслами. А коль в беседу кто с купцом вступает – щепотки ладана в жаровню он бросает, - и воздух сладостью благоухает. Иные разные каменья продают, браслеты с бирюзой, из меди, изумруд. И звук гитары льётся затяжной... как жаль, что тебя не было со мной.
Там в бурдюках в толпе вино носили, и с лепестками роз желающим преподносили. И все плоды, что только есть на свете, там продаются, светятся, как солнце на рассвете, пахнут мускусом большие дыни, и красно-золотые апельсины. Однажды слон огромный проходил, он в апельсины хобот запустил, и стал их есть, всё ел, не унимался, - торговец только рассмеялся... Поистине, лишь в том краю живёт такой чудной и радостный народ. Когда им весело – то птицу в клетке покупают, затем её на волю выпускают, чтоб веселее было. А, коль, порою, горе наступило – то, бьют терновником себя быстрее, чтоб горевать ещё сильнее.
Однажды на закате мимо негры проходили, и паланкин тяжёлый проносили. Он весь был из бамбука с позолотой, украшен весь тончайшею работой. Когда они со мною поравнялись, то занавеси приподнялись, и из-под них возник черкешенки прозрачно-бледный лик. У белого большого дома они стали, и в медный таз три раза постучали, и вышел армянин, и дверь открыл, и перед девушкою коврик расстелил. Она покинула носилки, оглянулась, и мне, украдкой, улыбнулась. Когда луна на небе засияла, в то место я вернулась, дом искать тот стала, но он исчез, то пустовало место под луной. Как жаль, что тебя не было со мной...

А вскоре праздник Новолуния настал. Султан там юный выезжал с дворца, он следовал в мечеть, молиться. Ему спешили люди поклониться, и перед ним лицо скрывали, а я стояла там, где финиками торговали. Перед Султаном ниц не пала я, стояла просто, и ждала. Глаза его на мне остановились, а люди моей дерзости дивились, просили, чтоб я с города ушла. Но я советами пренебрегла, пошла, и села, где торговцы продают чужих богов. Когда они рассказ мой услыхали – богов своих мне в руки дали, скорее удалиться умоляли.
В ту ночь телохранители Султана за мной пришли, я в чайном домике спала – они меня нашли, и во дворец меня сопроводили. Затем во двор обширный провели, он был такой диковинный внутри. Из алебастра стены с голубыми изразцами, и мраморные плиты под ногами. Там сад был на семи террасах, везде цветы цвели, фонтана брызги в воздухе сверкали, и кипарисы по бокам стояли. В одном из них, среди ветвей, свою пел песню соловей. А в конце сада милая беседочка была – меня туда нубиец провожал. Султан на львиных шкурах там лежал, и на руке своей он сокола держал. Спросил Султан:
- Ты кто такой? Здесь я властитель, это город мой!
Но я молчала. Тогда нубиец саблю взял, вперёд её наставил, - со страшной силою меня ударил. Осталась я жива, и невредима. От ужаса охранник онемел, за ложе спрятался Султана. Султан вскочил, и дротиком в меня метнул – его поймала я на лету, и разломала пополам. Он выстрелил в меня из лука – я вверх подняла руки – стрела в полёте вдруг застыла. И из-за пояса кинжал тут выхватил Султан – и в горло лезвие воткнул безжалостно нубийца своего, чтоб выдать раб не мог позор его.
Как только умер раб, Султан спросил:
- Уж не пророк ли ты, или пророка сын? Тут город мой, и я здесь властелин. Не в силах зло тебе я причинить – ни ранить, ни убить. Прошу тебя сейчас же удалиться я, - перед тобой бессильна власть моя.
Сказала я:
- Тогда лишь я покину город твой, когда своих сокровищ  половину дашь ты мне с собой.
И он пообещал, и подошёл ко мне, за руку меня взял, и в сад повёл. И евнухи, что по пути меня встречали – на землю падали, и в ужасе дрожали.
Есть зала восьмистенная в дворце, с чешуйчатым из меди потолком, светильники висят на нём. Султан стены коснулся – и она разверзлась перед нами, и мы пошли какими-то ходами, и много факелов пространство освещали. Там в нишах, винные кувшины с серебром стояли. До коридора мы дошли, Султан пароль сказал – и в двери из гранита мы вошли. И здесь лицо руками он закрыл, чтоб блеск сокровищниц его не ослепил. Там черепаховые панцири, наполненные жемчугом, стояли, и чаши с камня лунного рубинами сверкали. И в сундуках, оббитых шкурами слонов, горою золото червонное лежало, а в кожаных сосудах – золотым песком блистало. Опалы были хрусталём овиты, и синие сапфиры в чашах из нефрита. На тонких блюдах из слоновой кости сияли изумруды цвета утренней росы :)), тюки шелковые одни набиты были бирюзой, бериллами – другие. Охотничьи рога слоновой кости полнились аметистом до краёв, а медные – халцедонами и карнерилами всех цветов. Колонны дерева кедрового, увешанные нитками из рысьих глаз, карбункулы лежали горкой на щитах. Всего того лишь малую я долю описала.
Сказал Султан, не отнимая руки от лица:
- Здесь все мои сокровища, и половина их – твоя. Погонщиков тебе я и верблюдов дам, покорных лишь тебе во всём. Они свезут сокровища туда, куда укажешь, но, исполню я тогда веление, когда взойдёт звезда, чтобы отец мой, Солнце, не видал того, пред чьею силою я пал.
Сказала я:
- Нет, это всё не нужно мне, один лишь перстень твой заменит всё вполне.
Нахмурившись, Султан сказал:- Но, это же простой свинец, и, никакой цены он не имеет. Свою всю половину забирай – и город мой скорее покидай.
- Нет, кроме перстня, не возьму я ничего – начертаны там знаки, и я знаю, для чего.
Тогда Султан взмолился:
- Всё бери, и уходи. И часть мою с собою забирай – лишь только побыстрей мои владенья покидай!
Затем я нечто странное сумела совершить – о нём не стоит говорить. И, вот, в пещере, от нас на расстоянье дня, лежит Богатства Перстень, что для тебя добыла я. Кто им владеет – тот богаче всех царей. Поди же, и возьми его скорей!
Лишь рассмеялся ей в ответ Рыбак:
- Любовь Богатства лучше! – молвил так. А Дева маленькая меня любит.
- Нет, всё ж, Богатство лучше! А Любовь тебя погубит!
- Лучше Любовь! – Душе Рыбак сказал, и, снова к морю зашагал. И вновь Душа слезами залилась, по болотам, рыдая, поплелась.

* * *

И третий минул год, Душа пришла, и Рыбака на берег позвала. И он спросил:
- Зачем зовёшь меня?
Душа сказала:
- Выслушай меня. Иди поближе, сядь, тебе я расскажу, где я была.
Он подошёл, на отмели песчаной лёг, стал слушать.
- Путь мой был далёк – Душа рассказ свой повела. Однажды в город я пришла. Там есть харчевня над рекой. Там вместе мы с матросами сидели, они с вином и хлебом рыбу ели. Сидели мы, и веселились. Тут двери отворились – вошёл старик, он коврик кожаный в руках держал, и лютню, были колышки на ней, из янтаря. Он коврик на полу свой разостлал, ударив пёрышком по струнам – заиграл. Вбежала девушка, и стала танцевать. Лицо чадрой закрыто, не видать. Нагие ноги были, словно голуби они по коврику порхали. Мои глаза прекрасней танца не видали. Тот город, где выходит танцевать она – всего на расстоянье дня.
Внимал рассказ Рыбак, склонившись на песок, и, вспомнил вдруг, что нет у Девы ног, лишь хвост. Могла руками лишь она его обнять, но, не дано ей было танцевать. Желанье страстное его тут одолело, и он сказал себе:
- Лишь день пути – большое дело. Пойду в тот город я, и танцем наслажусь, потом опять в пучину к Деве я вернусь.
Он засмеялся, к берегу шагнул, Душе навстречу руки протянул. Душа от радости кричала, веселилась, навстречу кинулась, и в Рыбака вселилась :)) И вновь увидел тень свою Рыбак, что на песке свой простирала знак.
Душа сказала:
- Мешкать нам нельзя, скорее надо бы отсюда удалиться, не то Морские Боги могут разозлиться, чудовища свои послать. Тогда уж нам от них не убежать.

* * *

Тогда они поспешно удалились, и шли всю ночь под белою луной, и день под солнцем. Лишь завечерело – они к городу какому-то пришли.
Душа сказала:
- Город тот другой, но, всё равно, давай в него войдём.
Они вошли, по улицам пошли бродить. На улице, где ювелиры украшенья продавали, они серебряную чашу увидали.
Душа сказала:
- Ты её возьми, и спрячь, в одежду заверни.
Рыбак всё сделал, как Душа его велела, затем они ушли за того города пределы. Когда за милю путь от города продлился – Рыбак на Душу рассердился. Швырнул он чашу и Душе сказал:
- Ведь эту чашу я украл! Зачем ты сделать это мне велела?
Душа сказала:
- Будь покоен, мелочное дело.
И минул день второй пути, пока к другому городу смогли они прийти:
- Быть может, это город тот, и та, что пляшет, в нём живёт?
Душа ответила:
- Нет, город тот другой, но, всё ж войдём в него, друг мой.
Шли они, где сандалиями торговали, там был кувшин с водой, возле него они ребёнка увидали.
- Ударь ребёнка этого – Душа сказала.
Рыбак ударил, и ребёнок плакать стал – они ушли из города, и вновь Рыбак Душе сказал:
- Зачем ребенка мне ударить ты велела?
Душа сказала:
- Будь покоен, мелочное дело.
И третий день прошёл, и к городу они какому-то пришли.
Рыбак спросил:
- Ну, мы его нашли? Здесь наконец-то танцовщицу мы найдём?
- Может быть и тот, давай в него войдём.
Они по улицам шагали, но, ни реки, ни той харчевни не видали. Лишь жители смотрели с удивленьем на него.
Сказал Рыбак:
- Давай уйдём, той девушки здесь нет, и здесь её мы не найдём.
Душа ответила:
- Мы не уйдём сейчас, не то – разбойники настигнут нас. Мы тут переночуем до рассвета, потом пойдём.
И сел Рыбак на площади, где рынок, отдыхать, и мимо шёл купец, фонарь в руке держал, он был в плаще, и капюшон лицо его скрывал.
Сказал купец:
- Уже закрыт базар, и перевязан весь в тюках товар. Зачем ты здесь сидишь?
И молодой Рыбак ответил:
- Я не могу здесь двор заезжий отыскать, и кто бы мог меня взять в дом, заночевать.
- Но, разве мы не браться все? – купец сказал. – Пойдём со мной, есть в моём доме место в гостевой.
И за купцом Рыбак пошёл. Когда он в сад гранатовый вошёл – купец в лохани медной розовой воды принёс, чтоб руки он омыл, и спелых дынь, чтобы он жажду утолил, поставил блюдо с пловом, чтобы он поел. И после трапезы его сопроводил в покои для гостей. И молодой Рыбак купца благодарил, облобызал кольцо, что на руке купец носил, затем уснул.
Лишь оставалось до рассвета три часа, вдруг разбудила Рыбака Душа, сказала:
- Встань, и поди купца убей, он почивает в комнате своей, возьми всё золото, что в доме есть его, сейчас нам трудно без него.
И встал Рыбак, и в комнату вошёл, где спал купец, в его ногах лежал какой-то меч, а рядом, на подносе, лежало золото, аж девять кошелей. Рыбак дотронулся меча рукой своей, но, вздрогнул тут купец, ему сказал:
- Злом платишь за добро, и жаждешь кровь пролить за милость, что тебе я оказал?
Душа сказала:
- Бей!
И на купца удар упал, и вот, уже он мертвый на полу лежал. Рыбак поспешно золото собрал, и, через сад гранатов убежал, и повернул своё лицо к звезде, что зажигала Утро в высоте.
И, отойдя от города, ударил в грудь себя Рыбак, Душе своей сказал он так:
- Зачем велела ты убить купца, и взять всё золото его? По истине, ты – злая, нет для тебя святого ничего!
- Покоен будь – ответила она, - тревога нам с тобою не нужна!
- Нет, - закричал Рыбак, - как я покоен быть могу, когда мне чуждо то, к чему меня ты принуждала, скажи, зачем ты так со мною поступала?
Душа ответила:
- Когда одну меня ты прочь прогнал, и сердца своего не дал, я научилась тех деяний злых, и, вскоре, полюбила их.
- Но, что ты говоришь? – Рыбак вскричал.
- Ты знаешь всё, иль, позабыл, что сердца мне не дал? – Душа сказала, - посему, ты не тревожь себя, меня, покоен будь. Не будет скорби той, что не получишь от неё ты избавленья, не будет также неизведанного наслажденья.
По сим словам Рыбак в отчаянье весь задрожал, Душе своей сказал:
- Ты злая, ты заставила меня забыть любимую, меня ты соблазнила, и искушеньями пленила, на путь греха направила шаги мои.
Душа сказала:
- А, вспомни, когда в мир одну меня ты отсылал, то сердца мне не дал. Пойдём теперь, и будем танцевать, и веселиться, теперь богаты мы, не нужно нам трудиться.
Но, наземь бросил золото Рыбак, и стал топтать, Душе кричал он так:
- Нет! Никуда с тобою не пойду! Однажды я уже прогнал тебя, теперь опять тебя я прогоняю, и, не нужна Душа мне злая!
И повернулся он к луне, и нож короткий взял, тот, что им раньше Души тело отрезал, и попытался вновь его отрезать, у самых ног, но, сделать этого не смог. Душа не шла вослед за тенью, совсем не слушала его веленье.
- Те чары, что тебе их Ведьма подарила, давно свою утратили уж силу. Теперь нам вместе быть с тобою суждено. Лишь только раз возможно человеку Душу отогнать, но, если суждено соединиться с ней опять – да сохранит её на веки вечные, и наказанье в этом, и награда.
И побледнел Рыбак, воскликнул:
- Ведьма, ты неправду мне сказала, совсем про это умолчала.
- Да, но она всегда верна тому, кому служила, и всегда будет служить ему.
И наземь бросился Рыбак, рыдая, что будет вечно с ним Душа, и будет злая.

* * *

И, когда день настал, сказал Рыбак Душе:
- Вот, руки я свяжу себе, чтоб больше не служить тебе, сомкну уста, чтоб слов твоих не говорить, вернусь к любимой, с нею буду говорить. Скажу, что зло, содеянное мной, мне было внушено тобой.
Душа сказала, искушая Рыбака:
- Твоя любимая так далека. Есть многие прекраснее её. Есть танцовщицы, что в танце подражают птице. Левзонией окрашены их ноги, и медные бубенчики в руках у них звенят, и смех их звонких на ручей похож, когда они смеются, танцем всех своим пленят. Пойдём, я покажу тебе всех их. Что сокрушаться о грехах своих? Вкушать приятно, что для вкуса суждено, и, разве может быть отравою вино? Забудь печаль свою со мной, пойдём, нас город ждёт другой. Есть город небольшой, совсем он рядом, с тюльпановым цветущим садом, там ходят белые павлины, хвосты слоновой кости распускают, на солнце позолоченными дисками глазки на пёрышках сияют. А та, что кормит их, чтоб радость им дарить, умеет на руках ходить. Забудь печаль свою, и в город тот пойдём.
Молчал Рыбак, опять пришёл туда, откуда в путь с Душой пошёл. Души он искушеньям не внимал, ни слова ей не отвечал, и действий злых не совершал. Так велика была та сила, что в сердце Рыбака любовь вселила.
И, когда к морю подошёл, то руки и уста освободил, стал Деву звать, что было сил. Но море тихое пред ним лежало, морскую Деву в глубине скрывало.
Душа смеялась:
- Это ли та радость, что несёт любовь? Подобен ты тому, кто наполняет во время засухи сосуд разбитый вновь и вновь. Ты отдаёшь всё, что имеешь, и, ничего просить взамен не смеешь. Уж лучше ты пойди со мной. Я знаю, где Веселия Долина есть – там радостей не счесть.
Но, ничего Душе Рыбак не говорил. Шалаш на берегу построил, целый год там жил. И утром ранним каждый день он к морю выходил, и Деву звал, простить его просил. Во всех глубинах и пещерах он её искал, но, так нигде не повстречал.
Душа без устали грехом его всё искушала, о злых деяниях его шептала. Но, не могла никак его сломить, всё меркло перед силою его Любви.

И когда год прошёл, подумала Душа: «Не получилось злом его завоевать, теперь добром его я буду искушать... Быть может, он теперь послушает меня? Уж год прошёл, - сидит и ждёт, день ото дня.»
Сказала молодому Рыбаку Душа:
- Когда о радостном я говорила, то зова моего тебе не слышно было. Теперь о скорбях мира расскажу, быть может, этим, наконец, я угожу... Воистину, Скорбь миром этим правит, и каждому она сетей своих наставит. Такие есть, которым нечего надеть, и есть такие, что не могут хлеба есть. Иные в золото одеты, да в атласы, другие – в рубища, и умирают от проказы. Во всех краях, по всем дорогам бродят нищие с пустыми рваными сумами. Гуляет Голод, и Чума сидит под городскими воротами. Пойдём, мой друг, избавим мир мы от несчастья, чтоб горя не было, одно лишь было счастье. Что медлишь ты, и милую свою зовёшь? Её ты больше не вернёшь! Что есть любовь, что ценишь ты её так высоко?
Рыбак ей не ответил ничего. Любовь его была сильней вселенной всей. И каждым утром вновь он Деву звал, и днём, и ночью звать не уставал. Искал повсюду, но, не мог её найти: меж волнами морскими, и в долинах рек больших, где луч рассветный свет нести спешит.

И минул год второй. Однажды ночью темной, когда сидел Рыбак в укрытье тихом шалаша, вновь слово к нему молвила Душа:
- Я долго искушала тебя злом, затем сломить тебя я силилась добром, но не смогла. Твоя любовь сильней, чем я. Не буду более ничем тебя я искушать, дозволь лишь в сердце мне войти твоё опять, чтобы с тобою я смогла, как прежде, слиться.
- И вправду, можешь ты войти, там поселиться, - сказал Рыбак, - ибо, сдаётся мне, что испытала ты всего вполне, когда без сердца по миру скиталась.
- Но как войти? – воскликнула Душа. – Любовью сердце всё окутано твоё, не виден вход, и дверь, ведущую в жильё моё.
- И, всё ж, тебе я помогу, - Рыбак сказал. Промолвил лишь – и крик ужасный услыхал. Такие вопли лишь тогда доносятся и до людей, когда уходит кто-то из Обитателей морей. Рыбак вскочил, и к мору побежал – на волнах, будто кто-то почивал, и серебром сверкал. Как пена, ноша белою была, словно цветок, над волнами цвела. И волны отдали её прибою, прибой на берег кинул с пеною морскою, и увидал Рыбак перед собой вдруг тело Девы маленькой морской.
Рыдая, бросился, сражённый горем, наземь, молодой Рыбак. Он Деву в алы губы целовал, и волосы её перебирал. И, лёжа на песке, её он обнимал, от радости к себе всё прижимал. Холодны губы были – он их целовал. Солёным волос – с горькой радостию он его вкушал. И, брызги, что застыли на ресницах и бровях, и те солёны были, как его слеза.
И он ей, мёртвой, покаяние своё принёс. К ушам, подобным раковинам, своих речей вино он нёс. Он руки нежные её себе на шею возложил, ласкал её, и долго горько слёзы лил.
Всё ближе волны чёрные вставали, и, белой пеной, будто прокажённые, стонали. И, снова вопль донёсся с тёмной глубины, Тритонов трубы хриплые стали слышны.
- Беги, Рыбак, - Душа сказала, - не медли, море наступает, оно забрать тебя желает. Беги же, ибо я боюсь. Из-за любви твоей никак я в сердце не вселюсь. Давай куда-нибудь укроемся с тобой, ведь ты не хочешь, чтоб без сердца отошла я в мир иной.
Не внял Рыбак Душе своей, он лишь о Деве думал, всё взывал он к ней.
- Любовь, - сказал он, - лучше мудрости, ценней богатства, прекраснее, чем ноги девушек земных, что мне теперь до них? Не сжечь её огнями, и водами не погасить, коль раз любовь вселилась в сердце – век там будет жить. Я на рассвете звал тебя, ко мне ты так и не пришла... И имя твоё слышала Луна, но ты молчала, тихою была волна. Покинул я тебя на горе, себе на гибель от тебя ушёл. Я столько видел, много я прошёл, добро и зло меня томило, искушало, а сердце всё любить не уставало. Любовь лишь к ней одной – вот всё, что я имею, умру же вместе с нею.
Душа молила отойти, но он не пожелал уйти. Не видел он спасенья своего – так велика была Любовь его. А море грозное всё пенилось, всё ближе подступало, и Рыбака волнами накрывало:
- Уж близок час, - Рыбак сказал, - безумными губами к Деве он припал, - лишь холодом дыхание его отозвалось, и сердце Рыбака разорвалось. Исполненное сердце было искренней любви, и, наконец, открыло для Души пути свои. И стала, как и прежде, с ним Душа едина. И поглотила Рыбака пучина.

* * *

Наутро море волновалось – пришёл Священник, чтоб молитвой осенить его. А с ним, казалось, пришла вся паства: монахи, клир, и свечи все прислужники держали, те, что кадят кадильницами, рядом с ним стояли, молящихся толпа...
Приблизился Священник к берегу, и увидал, - Рыбак, утопший, с Девою обнявшись, на волне лежал.
Нахмурился Священник, отступил, и, осенив себя знаменьем, завопил:
- Ни морю, ни тому, кто в нём, я не пошлю благословенья. На обитателях морей - печать забвенья. А этот, что лежит, ради любви, от господа отрёкся. Не гранит, ни знак какой пусть над могилой не стоит – на Погосте Отверженных, в углу, их схороните, и не милость, а хулу, воздайте им. Их правый суд проклятием казнил, и, будут прокляты они среди могил.

Три года не прошло, как день настал, когда Священник в храм людей созвал, чтобы господни раны показать, и проповедь о гневе божием сказать.
Когда надел своё он облаченье, вошёл в алтарь – увидел там виденье. Престол усыпан был весь дивными цветами, сиянье их струилось светлыми лучами, был сладостен их тонкий аромат, их красотою неземной Священник был объят. И радостью Священник засиял. Он к людям повернулся и сказал... Хотел о гневе господа он речь свою начать, но перед сладким ароматом сил не стало устоять. И стал он не о гневе говорить, - о Том, кто Бог, и учит кто Любить. Не знал он, почему так говорил. Когда закончил – каждый в храме слёзы лил. И сам Священник в ризницу вошёл когда – блестела на глазах слеза. И стали дьяконы его разоблачать, стихарь, и пояс, и орарь с него снимать. Стоял он, как во сне, потом спросил:
- Что это за цветы, и кто их приносил?
- Что за цветы – не знаем мы, - ответили ему, - они принесены с того Погоста, где Отверженных приют, в самом углу, возле стены они растут.
И задрожал Священник, и вернулся в дом, молиться.
А на рассвете, лишь взошла Зарница, с большою свитой к морю вышел он, отвесил морю синему поклон, благословил его, и всех, кто в нём живёт: И Фавнов, Гномов – тот лесной народ, с сияющими зоркими глазами, что прячутся за пестрыми листами. И всем созданьям божьим дал своё благословенье. Народу это в радость было, в удивленье. Но, никогда уже цветы на том Погосте не цветут, и жители морские в заливе боле не живут – нашли в морских глубинах новый жизненный приют.


27.02.13.