Совхозный дом, в который мы переехали в начале шестидесятых, оказался не совсем свободным. Мы узнали это тогда, когда привезли вещи. Совхоз обеспечивал жильём только своих рабочих. В семье Деникив, которых выселили - чтобы поселить нас, работать в совхозе было некому. Мы стали жить с ними в одном дворе. Мы – в доме из двух комнаток и кухни, а семья Деникив – в пристройке типа удлинённого сарайчика. Старшие девчата и ребята их спали у нас на горище. Отца у них не было – они никогда о нём не говорили, а мы не спрашивали.
Окружающие нас соседи, как и сами Деники, были переселенцами с Западной Украины. Было оно тогда - то страшное «переселение». Мы – русские, из Сибири, совершенно «советские». Конечно, за исключением моей мамы: она, донская казачка, так и не приняла до конца Советскую власть, часто шутила:
- Так...сказал бедняк...хороша советская власть, а сам заплакал.
Но никогда, ни единым словом или делом, не был нарушен наш союз. Эти годы запомнились мне только с лучшей стороны. Язык окружающих нас соседей был немного с польским отголоском. Деничка ругала нас, детей, по - своему: «Перуня б тя штрафела». Это означало: «Молния бы тебя ударила». Но говорила она это незлобиво, была очень доброй, и никакая молния нас тогда не трогала. Слава Богу.
Однажды ночью был страх. Стучали сапогами в нашу дверь, ломились какие-то люди. Они представлялись милицией, но были без формы. Папа через окно показывал им свои документы, удостоверение инвалида войны. Люди светили фонариком и кричали, что им нужны Деники, вернее их сын. Папа доказывал: Деники здесь давно не живут, он не знает, где они. Мы - трое детей и мама, сидели в темноте и дрожали. Во дворе, в маленьком сарайчике также дрожала Деничка со своими детьми. Удостоверившись в том, что нас совсем другая фамилия, те люди уехали. Папа остался верен себе – он никого не выдал. Утро всё прояснило. Старший сын Деников - Николай, тогда пытался вырваться то ли из какой-то или организации, то ли - из банды. Потом мы узнали, что он разбился на мотоцикле в поле.
Деники построили новый дом. Он был красивый, по периметру всего дома были налеплены глиняные рогатые олени голубого цвета и необычные цветы. Лампачи – кирпичи из глины и соломы, помогали делать все соседи. Мы - дети, топтали ногами вязкую, прохладную глину, подносили солому. Иногда по ночам Деничка брала нас с собой, на совхозное поле – воровать молодую кукурузу. Шли перебежками, завидев объездчика ложились на дно оврага – ждали, пока он проедет. Я до сих пор помню, как стучало моё сердце от страха. Зато - какая вкусная была та кукуруза!
То было время «королевы кукурузы» при Хрущёве – поля были почти все засажены кукурузой, за хлебом приходилось ездить на ЮТЗ – там очереди были километровые, в руки давали только по одной буханке, и мы – я с братьями, соседские дети, стояли по три - четыре часа, чтобы купить хлеб. Иногда домой привозили хлебцы, обкусанные по краям.
Потом на нашей улице появился телевизор. У его обладателей не было детей - наших ровесников, но это не мешало нам сидеть у них до 12 ночи и смотреть всё, что показывало это маленькое черно – белое чудо. В основном шло фигурное катание или хоккей. Иногда – кино. Мы заполняли все щели – кровати, стулья, пол. Сидели до тех пор, пока телевизор не начинал пронзительно гудеть. Это означало, что все передачи окончены. Разве сейчас найдётся хоть один человек, способный спокойно выносить вечернее «нашествие» чужих подростков в своём доме? Не перестаю удивляться – какие люди были в то время!
Я была при деле - пасла гусей. Однажды ко мне подъехал незнакомый мужчина на велосипеде. Он показал кучу денег и попросил найти их хозяина. А если не найду, то вернуться в балку - он отдаст эти деньги мне. Они ему были не нужны. Я добросовестно оббегала всех соседей, никто из взрослых ничего не заподозрил, денег тоже никто не терял. Я вернулась в балку - к своим гусям и тому мужчине. Иду, радуюсь – думаю: деньги – это хорошо, конфет с ребятами накупим! Ничего плохого в моей голове не было – я просто верила ему. Если бы я нашла что – то чужое, ненужное мне, то поступила бы точно так. Мужик стоял на горке. Махнув мне рукой, он спустился в балку...
Меня взяло сомнение – что, наверху нельзя, что ли, деньги отдать? Мужик объяснил – это, чтоб никто не увидел. Не бойся, успокаивал он меня, я вот деньги положу, а сам отойду на 10 шагов. Он положил на траву деньги и отошёл. Я стояла на горке, и прикидывала – сейчас я спущусь вниз, схвачу деньги, и быстро выскочу на другую сторону балки. Рядом, в другой ложбинке, пасла своих гусей старенькая бабка – соседка. Она была совершенно глухой. Но, наверное, был со мной Ангел – хранитель! Я всё- таки взглянула на того мужика – он расстёгивал штаны. И только тогда до меня дошло – беда! Со всех ног рванула я к своим ребятам, которые пасли коров неподалёку. Мы все вместе вернулись в балку, и камнями гнали того мужика, пока он не уехал совсем.
Однажды наши гуси залезли всё-таки на совхозное поле и наелись там протравленной пшеницы. Я осталась безработной. Мама определила меня пасти соседскую корову. Заработок был невелик – пять рублей в месяц, зато лето приобретало для меня особый смысл. В нашем стаде было 8 -10 коров, и на каждую корову – по пастуху. Мы играли в «войну», в «выбивного», а чаще всего – в карты. Однажды всё наше стадо забрело в посевы пшеницы, и сторож загнал всех коров на совхозную ферму. Спас положение самый смелый и отчаянный из нас - Павлик. Он влез в окно, отвязал всех коров, открыл ворота и начал их выгонять. Только тогда заметил его сторож. Он хлыстом бил Павлика по спине, но тот не отступал, пока не выгнал всех коров. Мы стояли на подхвате, каждый - за свою корову – и бежать. Что мог сделать нам сторож – разве догонишь!
Позже, когда мы уже не жили на том краю, с Павликом приключилась беда. Он вступил в какую-то подпольную организацию, связанную с именем С. Бендеры. Наехало много милиционеров и людей в штатском, они ходили по нашим балкам, по домам соседей, проводили опросы. Павлика арестовали, дали большой срок – восемь лет. Ему было всего четырнадцать. Тюрьма сломала его в прямом и переносном смысле. Он писал письма, полные раскаяния соседским мальчишкам. Мне довелось увидеть его только однажды после тюрьмы. Это был непохожий на молодого парня сгорбленный человек с палочкой, трясущейся головой и руками. Вскоре его не стало. Светлая память тебе, Павел Марков...
Потом в наши зелёные балки стали свозить мусор со всего города - сделали городскую свалку. Когда от изумрудной зелени не осталось и следа, свалку сравняли с землёй бульдозерами и отдали эту землю под застройку домов. Название несуществующим улицам на зарытой свалке присвоили древние – казацкие и гайдамацкие. Некоторые люди успели возвести там дома, или просто поставить будки, но бедность 90 годов нарушила все их планы. В посёлке Демьяна Бедного – так прозвали свой городок люди, дома так и остались зиять чёрными проёмами окон, дорогие крыши разбирались ворами, в подвалах поселились «тёмные личности», не имеющие жилья. Туда стало страшно ходить. Напротив посёлка Демьяна Бедного – Царское село. Оно выросло очень быстро. Там под застройки отдали хорошие земли и вырубленные лесополосы. Рядом с «Царским селом» – река...