Среда. Серость. Все ей пропитано, все в ней вымочено, во все она въелась и разъела все, как кислота. Серые дома пялятся сверху вниз катарактными окнами и скалятся разбитыми балконами. Бесконечная, однообразная суета машин на дороге. Такова Ленкина жизнь. В ней нет ничего, кроме серости. У Ленки маленькие серые глаза и серо-мышиные волосы, стриженые под каре. На тоненькой хрупкой фигуре болтается не по размеру огромная посеревшая от старости мамина куртка. Ленке тринадцать лет. У нее нет ни мальчика, ни хороших подруг. У ее мамы немного денег, и у Ленки нет красивой одежды, за что над ней здорово издеваются в школе. Она учится на четверки и тройки и не занимается ни в каких секциях. Значит, талантов у нее тоже нет. У Ленкиной мамы нет времени на Ленку. В будние дни она работает с утра до вечера, а по выходным долго занимается с сильно отстающим в развитии Ленкиным младшим братом. И больше никакой родни у Ленки нет.
Она идет, не оглядываясь, и не сразу замечает, что ее кто-то давно зовет сзади.
- Подожди, - нагоняет ее тощий некрасивый мужик в толстом старом тулупе.
Она оборачивается. Не спрашивает, не грубит, просто ждет.
- Лена! Леночка, ты меня ищешь!
- Нет, - отвечает она.
- Да, - останавливается и борется с одышкой мужик, - мы с тобой говорили. В Контакте. Помнишь? Это ты со мной сегодня... мы собирались...
- Чегооо? – теряется от злобы она, - какого....? Блин! А фотография чья тогда? Где Саша?
- Нету Сашеньки, - бормочет мужик, - а фотография моя. То есть Сашенькина. Ее я сам же и снимал. Только самой Сашеньки нету. Это я с тобой разговаривал... по интернету... извини... я просто боялся... иначе ты бы не...
- Да пошел ты, педофил! - выкрикнула Ленка и направилась дальше.
- Да подожди же ты! – побежал трусцой за ней мужик, - какая тебе разница! Ну я вместо Сашеньки, подумаешь что-там! Не нужно мне от тебя ничего! Только как договаривались!
Но Ленка смотрит прямо перед собой и почти бежит. Ей не страшно и не больно, просто как-то серо внутри.
- Ну подожди ты! Одна-то боишься! Или и такая же, как они все? Храбрятся, храбрятся, а как до дела дойдем, так теряются и ни гу-гу. А я – серьезно!
Ленка останавливается и оборачивается. Уж в этом она себя не позволит обвинять.
- Нет, я по правде. Я не шутила. – вздыхает, - ну что ж, пошли! Но учти, если ты педофильная сволочь, я заору.
- Ори, - охотно соглашается мужик, - этого мне от тебя не надо.
Идут молча.
- Этот? – наконец тыкает пальцем в серое здание Ленка.
- Да, - отвечает мужик, и они сворачивают к двери. Заходят в безобразно воняющий подъезд. Лифт не работает. Идут по лестнице. Ленка впереди. Мужик сзади. Тощий, как скелет, по лицу и шее видно, а задыхается аж до хрипа. Выходят на лестничную площадку. Ленка подходит к подоконнику и вспрыгивает на него. Смотрит сквозь заляпанное окно. Серое небо смотрит с улицы на нее. Серая слякоть насмехается снизу. Далеко до слякоти. Секунд наверное пять отсюда... может быть больше.
- Чья фотография-то? – спрашивает она наконец догнавшего ее мужика.
- Са...х..х...х..шеньки, - отвечает он, - доченьки...х... моей.
- Где она сама?- интересуется Ленка, - а она знает каким образом ты ее фотку используешь? И на каких форумах сидишь?
- Нет...х...х..., не знает, - обтирает лицо ладонью мужик, - умерла Сашенька, погибла. Шесть месяцев назад. Один день – тю – и нет ее.
Ленка молчит, не знает, что сказать. А потом:
- Так ты из-за нее что ль?
- Ага, - только и хмыкает мужик.
Но Ленку зацепило что-то, порвало где-то в серой ee душе зарубцевавшуюся царапину.
- А как она... умерла?
- Под машину попала. На танцы бежала... Сашенька. Танцы у нее были каждый день, кроме среды. Вот во вторник, часа в два дня, бежала она через дорогу. И ведь она у меня аккуратная всегда была! Про правила на дорогах с детства все знала, сама машину с семи лет водила, как же иначе-то с папкой-водителем? Я всему ее научил! И вот какая-то сволочь сбила ее и даже не остановилась. Люди пособирались. Скорую вызвали, но все без толку. Она еще при ударе умерла. Мне даже не позвонил никто. Я узнал только в среду. По средам Сашенька заезжала ко мне, понимаешь? Не было у нее больше времени, да и мать не пускала, но она все равно через весь город, брала два автобуса и приезжала к старому папке. А в ту среду раз – и нету. Я заволновался, просидел до вечера, там пошел ее матери позвонил, ну и все тут... все тут... закончилось.
Ленка молчит. Мужик вытирает слезу грязным рукавом тулупа, не поднимая изпещренных воспаленными сосудами глаз.
- Вот и ничего больше нету. Раньше была Сашенька и было вроде бы все. Придет ко мне, сядем на кухне, пою ее чаем, она щебечет-заливается – вот на соревнование в Новосибирск пригласили, вот на олимпиаде по математике первое место заняла, вот с подружкой на выставку в музей ходили. Все у меня было, про все от нее узнавал. И казалось бы мне,чего бы могло случиться? Понимаешь? А тут Сашеньки не стало и кончилось все. Как же так? Я и понять-то не мог, как же мне без дочки? Сидел, помню, сидел, вспоминал нашу последнюю встречу, Сашенька мне все говорила, "Пап, как мне котеночка хочется, давай ты заведешь, а? А то у мамы аллергия, к нам нельзя, а я, - говорит, - к тебе всегда заходить буду, играть с ним, убирать за ним." Тишкой хотела назвать. А я говорил ей, - "ну куда же, Сашенька, ведь я ж на автобусе целый день, не с собой же в кабину его брать? А дома он с ума сойдет один целый день." А она дулась, такие губки пухлые делала... Не уберег, Боже ты мой, единственного моего человечка не уберег! Господи, - поднял мутные глаза он к обшарпанному потолку, - прости меня, Леночка... что я тебе так... никому я про это не говорил. Все в себе держал, с бутылкой после Сашиной смерти породнился, с работы прогнали, за свет-газ задолжал, все оно пошло-поехало во все стороны....Одна серость осталась. Одна эта проклятая серота...
Ленка молчала. Мужик молчал.
- Ты... – наконец вымолвила она, - ты... даже не станешь меня отговаривать?
- Зачем? – грустно спросил мужик, - если не со мной, то с другим челевеком, но ты все равно это сделаешь. Я ведь знаю... вы и дети и не дети уже... Если что в голову возьмете, разве вас переубедишь? А я, козел несчастный, - паршивый трус. Я один не смогу, ты представляешь? Дожил!
Они помолчали еще.
- Ты пойми, Леночка... Жить ведь как-то можно, если у тебя еще что-то осталось. Если еще хоть что-то, хоть кто-то остался... А эта серость, она страшный зверь. Она проглотит все, отрыгнет, и протянет руку наконец за самим тобой... Извини, - вытер все свое изхудавшее лицо ладонью он, - я совсем тут что-то забылся. Ты не хочешь...? Может расскажешь и мне, что тебя гложет? Может, хоть напоследок, ну хоть что-то я смогу для кого-то сделать?
Ленка посмотрела вниз из окна. Мимо дома шли в одиночку люди. Какие-то с авоськами, какие-то с зонтами, какие-то с казавшимися серыми пятнами собаками. Все шли прямо и быстро и не оглядывались вокруг. А до них было секунд пять. Может быть меньше. Но ей не хватило бы пяти секунд.
- Хорошо, - отвечает она и спрыгивает с подоконника. – Пошли, я тебе расскажу.
- А как же..., - не договаривает мужик, тыкая пальцем в окно.
- Успеем еще, - отвечает Ленка и тянет мужика за рукав тулупа. – Сколько сейчас, часов пять? Пошли, быстрым шагом, успеем!
- Куда это? - без сопротивления следует за ней он.
- На птичий рынок... Ты знаешь...? Мне ведь тоже... всю жизнь... очень сильно... хотелось котенка...