...В объятьях полупьяных женщин
гибли моряки
Тельняшки рвали и кололи
прямо на груди
В ней сердце остановится,
не будет слышен стук
Ты свой последний танец
танцевал уже без рук ...
Мумий Тролль, "Владивосток 2000"
… Валёчек разбился в ноябре 87-го…
Нет! Он разбился не как деревенский парень «хоть куда», едучи с девками на «ижаке» в пьяном угаре. И не как городской пижон на «девять, девять» и тоже с девками, и тоже с «дискача». Да он и ездить то не умел. Не на машине и не на мотоцикле. И тогда ещё не пил. Так, только по-детски. Он просто прыгнул. Прыгнул с пятого этажа…
Валёчек хотел быть десантником и последний год в школе просто реально доставал всех этим своим желанием. Но по разнарядке из военкомата, а, по большей части, в силу его малого роста, направление выдали в танковое. В Саратов. Он сдал все экзамены на пять, кроме последнего - физкультуры.
- Ну, не хочу я в танке сидеть, Мишаня! Не хочу! Полгода ещё есть. Подучусь. С парашютом попрыгаю, а там видно будет. Военком, правда, орёт. Показатели я ему испортил.
В общаге ВТУЗа, где он жил, работая на заводе, просто у кого- то из корешей захлопнулась дверь. А комендант был пьян, и будить его - себе дороже.
- Нормалёк! Тут метра два от балкона до балкона. Если что… вон одеялко сушится. Зацеплюсь.
За «одеялку» Валёчек зацепился, но оно было прелое. Ещё при Хрущёве выданное…
Я узнал об этом недели через две. Сотовых, ведь, в то время не было. И чтобы пройти в неурочное время в БСМП я подвесил левую руку на бинт. Типа, свой…
- Лечу я, значит, вижу листья жёлтые, красные, тоже летят … красиво, медленно… Осень. Асфальт помню… И как собирали с него…
- Что врачи то говорят, Валёк?
- Нормалёк, Мишаня! Голова целая. Вот пальчик ещё, - он шевелит указательным левой, торчащим из гипса. - Вот второй, - Валя показывает глазами, на мизинец правой. - И ты знаешь, как удобно с этими растяжками! Можно книгу не держать. Поставил как на подставочку и читай в своё удовольствие! Страницы только переворачивать не могу. Но ничего, палата не без добрых людей.
- Что читаешь?
- Шекспира. Танюха берёт у нас в библиотеке, - он закрывает глаза и просит: - Дай воды.
Пьёт Валя долго, тяжело сглатывая. Потом слегка толкает стакан растрескавшимися губами, мол - «убирай».
- Рёбра из лёгких вытащили. Ноги, руки срастутся. Тут, думал, другая беда, - Валёк переходит на шёпот. - День, второй после всех операций, а у меня всё тихо. Ни малейшего движения! И утром тоже! - он даже пытается покачать головой. - Думал – отрезали! Я же не вижу ничего… и не чувствую… Но на четвёртый, появляется новенькая медсестра. Такой колобочек! Подул бы я ей в пупочек! Ходит вокруг меня. Лекарства, вода. Ручки тёплые, пухленькие. И слышу я – зашевелилось. Цепляется там… за гипс. Это была самая большая радость после того, как я понял, что жив. Вздохнул я, Мишаня, свободно. Значит, будем жить и дальше…
***
… Доктор сказал, что Валёчек никогда не будет ходить. Он этого не слышал и, видимо поэтому, пошёл. Через год. Пока опираясь на костыли. Опираясь ещё слабыми, всегда полусогнутыми руками. Локтевые суставы просто были раздроблены в мелкую кость. Так и срослись. Ну, ничего…
Ещё через год он почти разогнул обе руки. Просто Валёчек устроился завхозом в деревенской школе, и пока перестройка, суть да дело, он, прыгая на одной ноге, перекатил домой пару штанг и несколько гантель из спортзала. Благо недалеко…
Где-то между больницами и комиссиями, Валя, будучи в Ростове, успел зайти в кинотехникум на Московской, куда и поступил. Узнав это, сельский глава, радостно произнёс на планёрке:
- Ну, вот! Скоро опять кино крутить будем! Станица проснётся! - и посодействовал переводу Валёчка в клуб киномехаником.
Глава оказался прав. На рыночном заборе и дверях магазинов начали появляться писанные фломастерами афиши: «Рэмбо», «Терминатор», «Крепкий орешек»… во всех частях, «Каменная башка» и даже один раз - «Эммануэль». Задумки у «прокатчика» были неплохие, но «Горькая луна» и «Шоу гёрлз» так и не дошли до широкой публики – не пропустила деревенская цензура. И Валёк переключился на мультфильмы:
- Глаза у детишек громадные! Сидят - рты раскрыли! И не только наши! Отдыхающие тоже, и их родители. Клуб то, слава Богу, отгрохали. Сам знаешь! Такой экран не в каждом городском кинотеатре найдёшь. Со школой я, Мишаня, договорился. Начальные классы водят. Детишки в зале, а мы с училкой наверху. Всем хорошо. Только неудобно и тесно в моей голубятне. Да и стол скользкий… Сталинский ампир! Слоёв восемь лака. А ножки ж у меня больные…
Конечно, Валёк не жил на одну пенсию и доходы «кинобизнеса». Он брался разгружать уголь и кирпич, убирал сено фермеру. А как же! Семья. Ребёнок. Ведь Танюха давно уже стала «мамой Таней»…
***
… И в клуб меня направила «мама Таня». Почитай, через двадцать лет. В феврале 2008-го…
Она сказала, что Валёчек, скорее всего, там:
- То ли трубы у них разморозились… Морозы вон ведь какие стоят! - «Мама Таня» по-бабьему теребила фартук на коленях. - То ли у них трубы горят. Приведи его, Миш. И … не пейте там. Лучше здесь. Я сама Вам налью.
- Давно он так?
- С осени, - она подняла на меня мокрые глаза. Как-то вся сморщилась, постарела. Сильнее постарела, чем я ожидал.
… Холодно. В клубе тоже холодно и темно. Лишь со второго этажа, там, где библиотека, спускается по лестнице слабый свет, голоса и невнятный звук гитары. Стопы книг, какие-то мешки, доски, трубы … Как они здесь ходят? Едва не убился, пока дошёл до двери.
За дверью было светло и почти тепло. И люди, совершенно не определённой национальности, с тёмными лицами и чёрными ладонями рук, с глазами, потерявшими цвет. Они достаточно долго изучают меня, потом один протягивает руку со стаканом:
- Сварщик?
- Нет.
- Жалко. Но всё равно! Пей! Мы гостям рады.
Люди сидят на кроватях. Кто на грязном матрасе, кто прямо на сетке. Тот, который «гостеприимный», начинает тащить свободной рукой по полу какую-то чашку:
- Огурчик?
- Э! Туареги! – с крайней, угловой кровати на меня смотрит лицо. Сильно опухшее… Знакомое лицо… Валёчек!
– Туареги, это ко мне! Мишаня! Подь сюда!
Я протискиваюсь в угол, и Валя тут же хватает меня за руки, валит на кровать. Вырываться бесполезно. Он столько лет таскал штангу…
- Валёк! Валёчек! – хриплю я в трёхдневную щетину. - Задушишь, гад!
- Мишаня! Приехал! – он отпускает меня и сразу отворачивается к окну. Вроде бы положить книгу на подоконник. Начинает тереть глаза и щёку…
- Ну, ты как, Валёк? – я снимаю шапку, куртку. Здесь и правда, теплее, чем на улице.
- Припиваем… Нет! Ты не подумай! Не всегда, – он поворачивается и бросает на кровать томик Ремарка. - Вот! «Три товарища …»… Перечитываю. «На западном фронте без перемен» уже два раза прочёл. И у нас, - Валёчек растягивает опухшие щёки в улыбке – без перемен!
- Да, ладно! Я смотрю, у Вас стройка века. Прямо БАМ!
- Это к юбилею. Столетию нашего писателя. Денег ввалили дуром. В школе ремонт. Набережную сделали. Тротуар даже. Фонари.
- Фонари что-то я, Валя, не заметил.
- Так ночь же уже… А лампы? Лампы выкрутили. С района сказали: «только на праздник». Побьют ведь. Народ у нас, сам знаешь, весёлый. Теперь за клуб взялись. Бегом, быстрее! Не успевают. Вот и про отопление забыли. Библиотеку только жалко. Ладно бы книги по домам потащили, но их же уже жечь начали. Греются, гады!
Ты только вдумайся! Жил да был у нас писатель. Лауреат всяческих премий. Благодаря ему у нас в станице асфальт, школа, клуб, два спортзала и шикарная библиотека. Теперь писателя нет, но выделены «бабки» на его юбилей. И мы делаем просто революционную реконструкцию, разваливая при этом … библиотеку. Смешное время, – горько усмехнулся Валёк. - Один писал и собирал, а мы в честь его памяти, жжём … - он махнул рукой куда-то в сторону. - Я тут гастарбайтеров напряг. Собрали всё, что можно ... Слушай! Столько интересного нашёл! Ещё непрочитанного.
- Валентин Иванович! Может, Вы и Ваш гость, присоединитесь?!
А я и не заметил, что «тёмные люди» внимательно слушают наш разговор.
- Сие возможно! Только вы к нам! Тяжеловато мне, Мишаня, – начинает пояснять Валёк.- Нога совсем плохая. Иногда даже с костыликом приходится… Но «туареги» меня не бросают. У нас тут в клубе - клуб! Я их читать учу. Они песни свои поют, иногда и наши. Пить, правда, сами научились, но это и хорошо… Морозы ведь сильные. Те, кто не пил, а только молился и курил шишки – вымерзли! – Валя поднимает мутный стакан:
- За обмен культурными и историческими ценностями между народами!
Огурцы были холодные до боли в зубах. Ими не закусывать надо было, а наоборот, их надо было запивать самогоном.
- Тебя «мама Таня» послала? – тихо спрашивает Валёк.
- Да. Плачет она.
- Скоро… Скоро пойдём… - он опять тянется к стакану.
- Сам то, надолго приехал?
- Насовсем.
- Опа! – рука Валька повисает в воздухе.- А как же Ростов? Москва?
- Долгая история. Но я уже не менеджер… топ… Скорее, топлесс.
- Что делать будешь?
- Своим делом заниматься. Осталось у меня денег чуть-чуть. На открытие, аренду офиса и компьютер.
- А дело то, какое?
- Земля. Пора к ней возвращаться и … привыкать. Если коротко - закон интересный вышел. Добрые люди надоумили. Я почитал. Мало чего понял, кроме одного - работать можно. Пойдёшь ко мне?
- Так ты в этой теме совсем не рубишь?
- Совсем, Валя! – честно признаюсь я.
- И я не рублю! Заманчивое предложение! А материальная сторона вопроса?
- Платить пока не буду.
- Ну, это не ново. Мне здесь тоже два месяца как не платили. – Валёк на секунду замолкает. - Но, может, пить брошу? А? Ты как думаешь?
- Бросишь, Валёк. Бросишь. А денег заработаем, так ещё и на Кубу поедем!
- О! Такого мне ещё никто не предлагал. Иду! – Валя недолго обдумывает тост. - За Кубу! Последняя!
… Мы выходим на улицу. Снова ветер, холод. Слышим, как на верху, тоскливо, под расстроенную гитару, что-то своё затянули «туареги».
- Таланты мои! - Валёк поднимает голову к светящемуся окну. - Бросаю я вас, - он резко разворачивается на костыле, хватает меня свободной рукой за воротник и, дыша сивухой в лицо, почти кричит: - Мишаня, забери меня отсюда! Забери!!!
- Заберу, заберу! Всё будет нормально, Валёчек! Прорвёмся!
Мы уходим в темноту. Я, подняв воротник, и Валя, постукивая костылём по льду…
***
Недели через две, уже весной, Валёчек сам звонит мне:
- Здорово, Мишаня! Я «завязал». Когда на работу едем?!
- Здорово! А ты надолго «завязал»?
- Думаю, навсегда, – Валя вздохнул. - Надеюсь, Мишаня, что навсегда. Тут дед один, как в анекдоте, «кузнец», подковал меня. Уже дня три, как не тянет.
… Я приезжаю утром. Вместе с ещё одним сотрудником - деревенским гением Степаном, который, год, как окончил школу, а теперь учится заочно в каком-то институте и нигде не работает. Так, протирает штаны за компом … Он, от безделья, тоже согласился у меня работать и тоже - без денег. За интернет.
- Извини! – Валёк задом вваливается в машину, затаскивает ногу и трость. - Зачитался. Хаю дую ду, Степан! – он, не оборачиваясь, протягивает назад руку.
- И Вам «Хаю» и «ду» тоже, – Стёпа вяло жмёт руку Валька и включает свой коммуникатор.
- Так вот! – продолжает Валя. - Встаю же рано, как Фёдя начинает орать, так и встаю.
- Какой Федя? Валентин Иванович, – не понимаю я.
- Это бычок у них. Я тоже слышу, как орёт, - бурчит сзади Степан.
- Ну, да! Бычок … Я его быстро кормлю. Это же не корова. И время остаётся … в прошлой жизни похмелиться … сейчас - почитать. Смотрю, книжица в сарае валяется. Биография Герцена! - Валя увлекается, начинает жестикулировать. Не смотрит вперёд.
А я уже вижу её …
… Невысокую, дородную девицу. Она стоит напротив школы, прямо посреди дороги. Румянец, коса до пояса. Молодость, красота и … сила! Уходить она явно не собирается.
- Ты чего, Мишаня, тормозишь? – Валёк, наконец-то, прозрел, тут же забыл про Герцена, занервничал и начал шарить рукой по двери. - Где тут у тебя ручки? Да поднимите же стекло!
Но я уже остановился. «Красота» заглядывает в салон и плотно берёт Валю за воротник куртки:
- Валентин Иванович? Ты это куда? – она явно нервничает. Большие карие глаза наполняются слезами. Угроза истерики … в центре деревни … налицо.
- Наташенька! На работу! Солнце моё! Ты что?! Плачешь?! - удивительно тонко щебечет Валёк.
- В Ростов?
- Какой Ростов?! Ласточка! В райцентр. Михаил Анатольевич офис там снял. А в клубе я буду по выходным. И дома … вечером!
- А мне сказали - в Ростов, - «красота» вздыхает всей своей полной грудью. Начинает верить и успокаиваться. - Точно в райцентр?
- Ну, конечно! Вот и Стёпа с нами.
- Привет, Натаха! – Степан даже не поднимает глаза.
- Привет, Степан, - «красота» тоже не поворачивается в его сторону. Она отпускает Валин воротник, гладит его по плечу. - Позвонишь?
- Конечно, Наташик! Целу-у-ю в ушки!
… - Кто такая, Валёк? – я смотрю в зеркало заднего вида, как шикарные бёдра уносят «красоту» по дороге.
- Да-а-а! – тянет тот. - Одноклассница Степана … бывшая …
- Из параллельного, - уточняет Стёпа.
- Неважно. Ну, мы с ней года два … Ну не смотри ты на меня так! Я не знал тогда, что ей только шестнадцать исполнилось! Ну не дашь же ей эти годы! – Валя нервничает и стучит тростью по полу. - Сторожил я тогда винцех … Хокки сочинял …
- Какие хокки?
- Японские. Ну, … «…и самой лунной ночью не видят мои глаза ничего… рука устала … девушка ушла.» Это из раннего …
- Гы-гы! – Степан, наконец - то, отвлёкся. - Я бы тоже ей хокку прочёл. Гы-гы!
- Ну не прочёл же! Да, ты знаешь, Степан… - грустно вздыхает Валя, - и я не читал. Нужны они ей … Женщинам надо всё то же, что и раньше … впрочем, как и мужикам. Никто не отменял человеческое внимание, любовь, чувства. Ласку души и… тела. Может, у Вас в интернете их отменили? А? Стёпа?
- Не знаю. Надо набрать в поисковике …
- Видишь, Мишаня! Творится-то что?! Я-то думал, что в деревне хоть пара нормальных мужиков осталась. Ан - нет! Стёпа в сети, а остальные пьют. И что мне делать?! А бедным деревенским бабам?! Слушай, может, спасём Степана?
- Спасти, говоришь? – я опять смотрю в зеркало заднего вида. Степан сутуло привалился к двери. Он весь поглощён происходящим на экране своего маленького компьютера. Щёки его порозовели. Нижняя губа отвисла. Наверное, поисковик ответил на слово «Любовь»…
- Нет, Валёк. Их уже не спасёшь. Они - там. В своём мире. Им легче познакомиться по инету. Не надо подходить на улице, боясь, что тебя пошлют, не надо дарить цветы, драться с хулиганами, опять же … сочинять хокки.
- А, извиняюсь за иностранное слово, секс. Как с ним?
- Наверное, тоже скоро, никак. Придумают, что-то другое. Социально - сетевое. Да, ну их, Валя! Давай лучше про Герцена…
***
… - Сколько ещё участков осталось? – Валя устало опускается на лавку рядом со мной. Начинает тереть колено. Лето. Жарко. Мы на другой стороне Дона. Здесь степь… Деревьев почти нет. А те, которые есть - невысокие и корявые. И тень от них - тоже корявая. Совсем, можно сказать, и не тень, а так – рисунки детей на земле.
Валёчку, в его ботинках на два размера больше, особенно жарко. Стопы ведь разные - ничего другого не наденешь.
- Хозяюшка! – тонко кричит он. – Водички можно? Землемеры умирают!
«Хозяюшка», женщина лет пятидесяти, тут же появляется с большой эмалированной кружкой.
- Соседи границы подписали? - спрашиваю я, а сам при этом смотрю на Валёчка, жадно припавшего губами к кружке.
- Двое - да, а вот Татьяна наша преподобная… - «хозяюшка» косится влево, где у калитки соседнего двора маячит фигура, напоминающая Волан - де - Морта. Вся в чёрном до пят, несмотря на жару.
- Если хотите быстро документы оформить, то надо подписывать сейчас. Нет - письмо с уведомлением, объявление в газету. Ждать месяц, - грустно объясняю я. Мне самому хочется быстро, потому что хочется денег. Хочется и Валёчку.
- А чего не подписывает? - он передаёт мне почти пустую кружку. - Заборы, я смотрю, лет сто как стоят. Без движения.
- Да, с заборами всё нормально. Прибор ей ваш не нравится. Говорит: «глаз у него красный».
- Во, как! Так это же дальномер. Чудо японской техники.
- Только не говорите ей этого, - «хозяюшка» садится рядом с нами на лавку и начинает шептать: - Особенно про Японию. В секте она. Как муж погиб на Кавказе, так её и охмурили …
- Тяжела задачка, - вздыхает Валёк. Он подымает вверх дальномер и кричит: – Рулетка это, бабуля! Советская!
«Волан – де – Морт» выходит на улицу и осторожно, сложив руки на груди, подходит к нам. Я вижу, что это далеко не бабуля, а молодая миловидная и … очень уставшая женщина. Видит это и Валя. Он нервно промокает носовым платком пот на своей лысой голове.
- А глаз?! Дьявольский? - спрашивают нас.
- Нет! Лампочка красненькая! И всё! - Валёк крутит в руке прибор, закрыв большим пальцем надпись «Seico». - Советская! «Буран» называется. Этикетка, отвалилась, правда. Старая уже. Вот! Возьмите!
- Нет! - «преподобная» шарахается от его протянутой руки. - Грех это! А … микросхемка там есть?
- Микросхемка?! Да, наверное …
- Нет! Нету! – перебиваю я Валю. - Советская же! Какие микросхемки?!
- Нету! – вторит мне коллега.
- А треножка у Вас есть? Наш Отец говорит, что треножка - грех! Там очень много микросхемок.
- Грех! Грех! - говорим мы хором. - Мы знаем! У нас … её нет!
Правда «GPS» станции у нас нет, потому что нет на неё денег. Но пусть будет – «Грех».
- В «Откровении Мотимы» писано, что - перемеряют всех …
- А у Вас есть «Откровение Мотимы»? – перебивает её Валя.
- Да, конечно, есть.
- Давно хотел почитать. В библиотеках нет. В школе нам его не преподавали. Я считаю, что грех не прочесть «Откровения Мотимы»! - Валя почти искренне качает головой, - а жизнеописание преподобного?! О нём вообще никто не слышал …
- Есть у меня и жизнеописание.
- Да что Вы?! А не позволите?
- Показать - покажу, но с собою не дам. Пойдёмте.
- Ну, что Вы, что Вы! Я и не мог подумать - просить с собой! – Валя быстро «становится на костыль» и направляется вслед за чёрной фигурой.
- Затянула! – говорит им в след «хозяюшка» – в секту!
- Это мы еще посмотрим, кто кого … «затянул»! - я кручу в руках пустую кружку. Очень хочется пить.
- Может, водички? - спрашивает «хозяюшка».
- Можно.
Закрывая глаза, я вижу тяжёлое солнце, повисшее над степью. Горизонт. Можно протянуть руку … Дотронуться …
- Давай акт! – мой друг появляется как из - под земли. Я и не заметил, как он подошёл, наверное, задремал. Рядом, на лавке, стоит кружка с водой. «Хозяюшки» нет.
Валя хватает бумагу и «мчится» к соседнему двору, где ещё сильнее кутаясь в платок, стоит чёрная фигура.
- Грех! Какой грех! - причитает «преподобная», ставя свою подпись.
- Жалко, мы не дошли до жизнеописания! – вторит ей Валёк.
- Но вы же ещё заедете?
- Конечно, сестра! Конечно!
- Грех! Прости, Отец! И храни Вас, святой Мотима, – слышим мы вслед.
***
…Осень. Стряхивая капли дождя с волос, я забегаю в офис. Вижу, как раскрасневшаяся Таня прячет лицо в ладони. Отвесив нижнюю губу, гогочет Степан.
Сотрудников уже в два раза больше. Уже не двое. Четверо. И уже не первый месяц я выдаю зарплату.
- Что за веселье? Опять Вы, Валентин Иванович, Таню смущаете?
- Не-а, Михаил Анатольевич! Это я Валёчка смущаю! - радостно заявляет Жека - водитель. - Сегодня Акелла промахнулся!
- Ну, ну! Интересно! - я наливаю себе кофе. Сажусь за стол, держа кружку обеими руками. Тепло. Приятно. Можно и Жеку послушать.
- Мы же сегодня на выездах были, - рассказчик выходит в центр комнаты. Ему явно нравится процесс уничтожения Валька.
- Короче, Склифассовский! А то Анатолич не знает, где мы были! - возмущается наш герой. Но его не слышат.
- В Степном. Там померили, сям. Вроде бы всё нормально. Подъезжаем к третьему участку. Звоним по телефону, а то из машины выходить лень, да и дождик начал накрапывать. Говорим: «Марина, землемеры у ворот». И тут, Анатолич, выходит Марина!
- Да, не Марина она, – перебивает его Валёк. – Мариам, или ещё как-то.
- Вот именно! Там посложнее имя. Турчанка. Но, по-нашему – Марина. И турчанка я Вам скажу … - Жека на секунду мечтательно замолкает, цокнув языком. - Валентин Иванович тут же из машины - прыг! Всё забыл! Тетрадку, рулетку. «Вы» - говорит, - «не будете ли столь любезны, показать границы? Нет! Не Ваши! Ваши мы видим. Они… довольно симпатичны. Но, к сожалению, нам нужны границы участка. Хотя мы готовы измерить и Вас. Есть приборы. Сертифицированные». - Поёт! Не останавливается. Просто соловей! Турчанка, Анатолич, улыбается так … загадочно. Разговаривает, кстати, почти без акцента. «Пойдёмте - покажу». И уходит. Уходит она, шеф, красиво! Валёчек, конечно, за ней. Прыг, прыг. Воробей наш, подстреленный.
Стою я, Анатолич, и не знаю что делать. Идти за ними - нарушу измерительный процесс. Закурил, думаю… И тут слышу - грохот! Вроде бы горшки, какие-то посыпались. Бараны, заорали.
Смотрю - летит! Да быстро так! Хорошо, что сегодня он без костыля. С тростью. А за ним - турок. С косой наперевес. Просто янычар какой-то! Кричит по-своему. Ругается! А позади Марину за руки тащит другой турок, помоложе и покрепче. Радости в его голосе я тоже не услышал. Так Валёк быстрей меня в машину запрыгнул! Тот, который молодой, успел за фаркоп схватиться, но я по газам!
- Весело у вас в «поле», - перебиваю я Жеку, - только, что с заказом будем делать? Деньги в агентство недвижимости возвращать? Да и турки могут сюда с ятаганами добраться.
А у нас Таня - блондинка, между прочим…
- Я сам дозвонюсь Марине и поеду, - морщится Валя, - телефон есть. Объясню. Женщина она понятливая. Узнаю, когда родственников дома не будет и поеду …
***
… Зимой мы добираемся на работу достаточно долго. Да и с работы тоже. Восемьдесят километров туда, восемьдесят - обратно. А как же! На Дону лёд. Паром не ходит. Приходится в объезд. Круче, чем в Москве.
Музыка надоела. Радио тоже. Поэтому Валёк цепляет Степана.
- Стёпа?
- Ну?
- Найди что-нибудь весёлое в своём инете.
- Не могу.
- Что так? – удивляется Валя.
- Сессия у меня скоро, - бурчит Степан, - первый экзамен - философия. Вот, ищу, пока время есть. Про Шопенгауэра, Ницше.
- Шопенгауэр - вялый пессимист. Рантье, - сразу резюмирует Валёчек, - а Ницше мне более интересен.
- Гитлер с ним мутил …
- Нет, ты смотри! – Валя толкает меня в бок, - чему детей учат! Кто мутил, Степан?
- Так написано …
- Да выбрось ты свой компьютер! Гитлер просто взял то, что ему было надо. Это политика! Да и не мог он с ним «мутить». На даты посмотри! Вообще Ницше мужичок был миролюбивый. У него даже крыша поехала, когда при нём лошадку избили! – Валя в порыве поворачивается назад, к Степану. И, видимо, поворачивается неловко. Тут же кривится, краснеет. Хватается за ногу. Начинает скверно ругаться.
- Ты чего, Валентин Иванович? – я потихоньку притормаживаю. Дорога нечищеная. Снег уже укатали в толстый слой льда. Поэтому резко нельзя.
- Да, ты езжай. Езжай. Нормалёк. – Валя криво улыбается в мою сторону. - Я только окошко приоткрою. Душно.
Он долго смотрит в открытое окно, откинувшись на подголовник. В салоне становится холодно.
- Неважно мне, Мишаня, – Валя медленно поднимает стекло.
- К доктору, помнишь, я ходил недели две назад?
Я киваю.
- Сказал, если на операцию не лягу, отрежут ... Крайний срок – после Нового года. Направление я уже взял.
- Куда?
- В Ростов. И телефончик добрые люди дали. Уже и созвонился.
- Деньги есть?
- Есть! Но … - Валёк хитро улыбается. Видимо, уже начало отпускать, - аванс не помешает.
- Будет и аванс и премиальные. Всё, как положено перед праздником ...
- Всем? – звучит вопрос сзади.
- Да, Степан. Кроме тех, кто на сессию уходит без предупреждения.
- Миха-ал Анатолич! – начинает ныть тот, – я же ненадолго. Заплачу и вернусь!
- Да, будет всё, Стёпа! – перебиваю его я. - И так настроение не очень, а тут ты ещё … - Не в деньгах счастье.
- Как всегда …
- Слушай, Степан!
- Чего? - он перестаёт канючить. Отрывается от коммуникатора.
- А если доктор сделает Валентину Ивановичу женскую ногу?
- Анатолич …? – косится на меня Валя.
- А что? Будет у тебя, Валёк, одна своя, ЖЕНСКАЯ нога!!! Ровненькая, длинная! Как у Курниковой или Киры Найтли! А?
- Гы-гы! - гогочет Степан. - Эпиляцию сделают ... На одной ноге … Гы-гы!
- Да, ну, вас! – обижается Валя. Опять открывает окно и бросает на ветер: – уйду я от Вас … Злые вы …
***
… Валю ломали, резали вдоль и поперёк до мая месяца. Почти полгода. Нет, он не всё это время лежал в больнице. Две - три недели дома, с аппаратом Елизарова, две - три недели в Ростове, где ему сверлили новые дырки в костях, переставляли спицы, подкручивали гайки.
Когда он возвращался, я так же возил его на работу … А как же?! Ведь надо зарабатывать деньги. Я придерживаю дверь, а Валя выпрыгивает из машины, стараясь не ставить огромную, замотанную в целлофановый пакет ногу, куда-нибудь в грязь или лужу.
- Главное, не заржаветь, – шутит он и спешит в юстицию. Дела ...
- Всё нормалёк, Мишаня, – отвечает Валёк на мои вопросы. - Я даже привык к железу … Вот только в туалет неудобно … и ещё кой-чего …
… После майских ему сняли аппарат. Ещё тяжело опираясь на трость, Валя вышел из больницы. Сел в машину.
- Как-то, легко, – он начал крутить ногой, - непривычно. Я тут хотел попрыгать по ступенькам, но понял, что разучился. За малым - не навернулся. Да и гудит она ещё, ножка моя! Слушай! – Валя, хитро прищурившись, смотрит на меня. - У меня тут денег осталось немного. Давай заедем, куда-нибудь. Хочу всё новое купить. Брюки, куртку. Не поверишь, как всё надоело! Штаны эти спортивные, чёботы. Ведь я нормально одеться не мог всё это время.
- Давай, Валёчек! Поехали! Пора начинать очередную новую жизнь!
… Я реально не успеваю за своим другом. Ему нравится ходить.
- Как легко! Легко ведь, Мишаня! - Поминутно говорит он и бежит впереди меня по стоянке торгового центра. Становится на эскалатор, но долго не выдерживает. Расталкивая людей, Валя буквально влетает на второй уровень. Я вижу, как к нему подходят две молодых девушки в ярко-зелёных платьях. Протягивают рекламные буклеты.
- Девчата!!! – кричит Валёк и на его крик поворачиваются люди. – Я пошёл!
Он сгребает их в свои объятия. Девушки визжат, выкручиваются и, роняя рекламу на пол, разбегаются в разные стороны, но одну Валя всё же успевает звонко поцеловать в щёку.
- Валёк! Угомонись! - тащу я его в другую сторону.
- Девки какие?! А?! Видал! Сами ко мне подошли!
- Это промоутеры, Валя!
- Не ругайся, Анатолич! Девчата и правда, неплохие. Что-то дали? Причём, просто так - он крутит в руках буклет - скидки на золото! О, как! Но золото нам ни к чему. Веди меня, Сусанин!...
…Часа через три мы сидим в кафе, там же, в торговом центре. Я устал, как собака. А у Вали устала только новая нога. Он положил её на соседний стул и, потягивая через трубочку безалкогольный коктейль, с удовольствием рассматривает остроносые туфли на высоком каблуке. Его вообще не узнать!
Джинсы. Клетчатая рубаха. Кожаная, тёмно-коричневая куртка, с бахромой на плечах. И, самое главное, - шляпа! Широкополая, самая настоящая, ковбойская шляпа! Ему бы пару стволов за пояс и Клинт Иствуд был бы по сравнению с ним, так … мальчишкой с грязным пузом.
- А не пора ли нам, Анатолич, задуматься о Кубе? - Валя снимает шляпу и начинает ею обмахиваться как веером, – ты как?
- Я думаю, самое время, Валёк! Мечты должны сбываться!
***
… Я выхожу из дверей турагентства, и Валёчек начинает крутиться вокруг меня, как кот в ожидании сметаны:
- Ну, как, Анатолич?! Чего молчишь? Как скоро почувствую я на губах солёный ветер свободы? Мишаня, не расстраивай меня…
С совершенно невозмутимым лицом, молча, я сажусь в машину и бросаю на пассажирское сиденье конверт с пальмами вместо марок.
- А-а-а! – стонет Валя. - Душу вынул! Чуть не убил мечту! – Он почти рвёт бумагу, достаёт билеты … буклеты.
- Варадеро … Как красиво звучит! Варадеро!! Ветер свободы! Белый песок! Кастро! … Херрадура … - Валя на секунду замолкает. Поворачивается ко мне: - Нет, ты скажи?! Это, извините, что за слово? Мы куда едем?
- Это отель. Две звезды, но … на самом берегу океана. Говорят, не плохой ...
- Опять сэкономил! – перебивает меня Валя. - На моей мечте сэкономил! Ждал! Я сорок лет ждал! А он меня … в Херрадуру!
… До Москвы мы едем на машине. А что? Так интереснее! Большое путешествие должно начинаться немедленно.
Автомобиль моргает нам вслед фарами и остаётся ждать на стоянке в Домодедово.
В Дьюти - фри я начинаю терять Валю. Он забегает в отделы с алкоголем, сигаретами, одеждой. Путается во входах и выходах и, потом появляется в самых неожиданных местах.
- Ром! По - моему, дорогой… – сейчас Валя выходит мне на встречу. - Я тут журнальчик купил - смотри, Херрадура! А ничего! Пишут, что погода там сейчас классная! А мы вернёмся – зима!...
… Где-то над Атлантикой народ в самолёте уже полностью перезнакомился. Некоторые поменялись местами, некоторые пытаются гулять по проходу. Конечно, я с кем-то уже чокнулся и не раз, но Валёчек держится. Со словами: «не хочу видеть ваши пьяные морды и … слышать вас тоже», он пересаживается к иллюминатору, втыкает в уши наушники MP - трухи. Валёчек смотрит … смотрит на облака, океан. Притоптывает в такт музыке ногой.
Я засыпаю … А часа через три Валя толкает меня локтём:
- Давай, поменяемся. Нога затекла.
С этого места он и несётся на выход. Стюардесса даже не успевает закончить свою дежурную фразу про удачное приземление, а Валя уже стучит тростью около выхода. Прыгая через ступеньку, он первым сбегает по трапу, срывает с себя шляпу и истошно кричит:
- Вива, ла Куба!!!
Ещё не проснувшийся, полупьяный народ, столпившийся на трапе, секунду смотрит на одинокую фигуру, стоящую на одной ноге посреди взлётного поля, поднявшую к небу трость и шляпу. Смотрит и нестройно, но громко подхватывает:
- Вива, ла Куба!!!
- Ты глянь! А он же не пил! - говорит кто-то позади меня.
… В Варадеро душно. Чувствуется, как капли воды буквально висят в воздухе. Впрочем, как в Таганроге, в июле месяце, перед грозой. Мы бросаем вещи в номере и бежим к океану.
- Смотри! Какой белый песок! – кричит Валя. Он останавливается на берегу и ловит открытым ртом лёгкий ветер. - Ветер свободы!!! Ну, песок белый, Мишаня! И на нём…- его взгляд останавливается… на двух тёмнокожих женщинах, в микро купальниках, идущих в нашу сторону, – и на нём … Чёрные, чёрные мулатки! Красиво! Хэмингуэй не дурак! … Вива, ла Куба! – кричит он им.
- Вива! Вива! - отвечают мулатки и смеются.
Валя роняет трость и, загребая песок ногами, бежит прекрасным аборигенкам навстречу.
… Вечером я нахожу его в баре отеля со стаканом рома в руке.
- О! Палочка моя! А я думал – потерял, - он забирает из моих рук трость. - Прикинь! Оказались москвички! Мама с дочкой. Просто загорели так, за две недели. Завтра улетают.
- Ты, Валёчек, как? – я киваю на стакан, - справишься?
- Справлюсь … На крайний случай у меня есть знакомый «кузнец» на родине. Подкуёт. - Валя машет в сторону бара рукой: - Фернандо! Ком цу мир! … Неужели, ты думал, Мишаня, что, будучи на Кубе я не попробую рома и Дайкири. Ты мне ещё сигару дашь. Пыхну разок …
… Утром я тру щетину, отросшую за ночь и четырнадцать часов перелёта, и говорю своему отражению:
- В зеркало глянешь с утра ... В зеркале - Че Гевара ...
Первый вечер удался. Ром – Дайкири. Опять ром. Besame Mucho и Ча-ча-ча.
Потом появились москвички. Снова ром. Ночной берег, где Валя пристал к двум местным, тащившим огромную рыбину:
- Мужики, продайте леща! – кричал он.
На вопрос: «Куда подевался Валя и москвички?» - память не отвечала.
Зато в баре нашёлся «лещ».
- Ваша рыба, - сказал на ломаном русском Фернандо и поставил передо мной блюдо с огромным, аппетитным, румяным куском. «Лещ» оказался хорош ... Вместе с бокалом Буканьеро ... А через полчаса появился и Валёк. Свежий, бодрый.
- Машку с её мамой провожал. - отвечает он на незаданный вопрос. - Что пьём? – Валя без спроса берёт у меня бокал. – О! Ничего пивко! – «… А в моих ботинках до сих пор кубинский песок …» … Фернандо! – мой друг поворачивается к бару. – И мне того же! «… А они не знают, каким вкусным может быть снег …» …
… Валя терялся постоянно. В Заливе свиней, где он дышал воздухом Кастро и в La Floridita, ища столик, за которым сидел Хэмингуэй.
Экскурсия на табачной фабрике закончилась у него только на следующее утро. Валя ставит на стол деревянный ящик Cohiba:
- Ну, что? Научишь?
Хватает его на одну затяжку. Валёк начинает кашлять, тереть глаза. Он бросает сигару в пепельницу и хватает стакан с ромом.
- Только из-за того попробовал, что их на бёдрах крутят …
- Затягиваться не надо было, Валёк, – смеюсь я.
…Дня через два он потерялся в «Тропикане» и потерялся надолго. В предпоследний день нашего турне я занервничал.
Что я скажу «маме Тане», вернувшись без Валёчка?
Скажу, что он попросил сексуально – политического убежища? Хоть в Гавану езжай на поиски!
Но Валёк оказался более ответственным, чем я ожидал. Вечером в номер ввалились две крупные мулатки - хохотушки, на плечах у которых повис Валентин Иванович.
- Мишаня … – еле бормочет Валёк - это Дуся и Бэл-ла.
Он без чувств валится на кровать. Хохотушки сбивают с меня полтинник «баксов» и, громко стуча каблуками, уходят в темноту коридора ...
***
… Валёчку плохо. Он откидывается в кресле, накрывает шляпой лицо …
- Валёк?
- А?
- Может рому? Легче будет.
- Нет, я завязал.
- «Кузнец» не нужен?
- Сам завязал, Мишаня. Навсегда …
… Мы возвращаемся. В салоне самолёта тихо. Совсем не похоже на полёт «туда». Может, люди устали от отдыха? Может, вчерашний вечер был у всех достаточно бурным, как у Валька ... Может, и то и другое. А, может, это просто путь «обратно».
- Ну, что, Валентин Иванович? В следующем году полетим опять? А? – я говорю просто так. Поддержать беседу.
- Нет – сухо бросает Валя.
- Почему? – удивляюсь я.
- Это была мечта, - говорит он, не поворачиваясь и не снимая шляпу с лица, поэтому его голос кажется глухим. - Мечта исполнилась. Теперь - домой! Там у меня другая жизнь. Деревня. «Мама Таня». Сын женится. Скоро буду внукам сказки рассказывать. Про Кубу… Ногу надо дальше лечить. Опять болит. Видать, перебегал я, или отбегал … - Валя замолкает.
Снова тихо и … пусто. Мне кажется, что мы одни летим над облаками и океаном. Летим сами. Без самолёта …
- А ведь хорошая была мечта, красивая… – говорит летящий рядом. - Но в мечте жить нельзя. И мечта не может исполниться дважды …
Моему однокласснику посвящается.
Апрель 2011-го. Говоруха М.А.