Первый раз, что с ней что-то не так, Лида поняла лет в пятнадцать. Плыла весна и мальчишки во дворе перекидывались в футбол потертым, пятнистым мячиком. Лида взглянула на одного из них, самого симпатичного. Как его зовут, она не знала. Но он, почувствовав спиной ее взгляд, оглянулся тоже, неуклюже, украдкой — как бы приятели не заметили. Так с немым восторженным удивлением — открытием того, что в этом мире кроме каждого из них существует кто-то еще, не менее интересный - они и разглядывали друг друга секунд пять. А потом солнечные блики замельтешили на свежевымытом оконном стекле, Лида уронила тряпку в мыльную воду и... потеряла сознание.
К вечеру температура поднялась до сорока, Лиду лихорадило, сознание как и весна за окном, уплывало куда-то тоже, провалилось глубоко-глубоко, откуда не было возврата. В огнедышашей этой страшной глубине, пахнувшей мамой и врачом скорой помощи, камфарой, спиртом, осколками использованной ампулы, вздрагивал и колыхался сине-красными цветами незнакомый костер. Цветы его были живые, с шипами. Шипы превращались в языки пламени. Кололи тело. Лизали босые ступни. Лида прыгала через эти цветы-пламя, высоко-высоко, но все никак не могла перепрыгнуть.
И сердце заходилось невыносимой болью, задыхаясь в затяжном прыжке.
...Предполагалось, что у нее была ангина. Или воспаление легких. Или даже менингит. Точно диагноз так никто и не узнал. Анализы ничего не показали. Несбиваемая ничем температура и бред держались три недели кряду. Когда Лида окончательно пришла в себя, и была выписана под присмотр мамы домой, наступило уже знойное лето, двор опустел, мальчишки разъехались на каникулы. И тот самый, симпатичный парнишка, тоже. Причину болезни (как и Лида имя мальчика) взрослые так и не узнали.
Второй раз приступ пришел на премьере «Ромео и Джульетты» в самодеятельном школьном театре. После школы Лида собиралась поступать в училище, поговаривали, что у нее есть талант, во всяком случае речь с балкона в знаменитом монологе влюбленных: «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Отринь отца да имя измени...» - она давала эмоционально, чувствуя слова каждой клеточкой сознания.
На поклон в самом конце не вышла. Ее нашли в гробу, бездыханной, рядом со склянкой с выпитым вишневым соком. «Все прощайте. Бог весть, когда мы встретимся опять... Меня пронизывает легкий холод, И ужас останавливает кровь...» - пульс прощупывался едва-едва.
И снова сошлись на излишней эмоциональности. На ПМС. Выпускные к тому же скоро.
Ну разве же можно так переживать, милочка? - откачивала ее старенькая фельдшерица в медицинском кабинете, пока поклонники драматического таланта — классная руководительница и родители — встревоженно, каждый в происшествии обвиняя другую сторону, ждали в школьной рекреации. - Вы же артисткой собираетесь быть? Что будет — если в роли вам выпадет умереть? Вы и в жизни, стало быть, каждый раз умирать будете? И надолго ли вас хватит — каждый вечер перед равнодушным-то залом умирать?
Валерьянку. Покой. Освобождение от экзаменов. Предписания оказались самые простые.
И напоследок — совет. Не стоит сопереживать досужей выдумке. Пустой игре. Старику Шекспиру.
Вся наша жизнь — такая вот игра. Только умные это понимают и перестают нервничать из-за пустяков, а глупые глушат до старости валерьянку и заканчивают инфарктом.
В театральное училище Лида не пошла уже сама. Слишком ярко жило в ней воспоминание о том проваленном спектакле, и, как в один миг, качаясь на побеленном потолке в актовом зале, обычная школьная лампочка вдруг померкла, обернувшись чадящим средневековым факелом - и как ударила навзничь бутафорским кинжалом уже знакомая боль. «Прыгай через костер, прыгай!»
Исполнителя главной роли Петьки из параллельного «Б» больше не было — был он, Ромео, ее погибший суженый, возлюбленный навеки. Он умер. «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!»
Это было не-вы-но-со-мо. Знать, что Ромео больше нет — но еще непереносимее знать, что она, Джульетта, жива. Зачем?
Профнепригодна. Лидочка едва взглянула на пятерочный аттестат. В театральный даже соваться нечего. Невозможно же и в самом деле откидывать копыта на каждом спектакле, на пике сюжета, устраивая скандал и конфуз, докторша права — никто этого долго не потерпит.
Институт стали и сплавов — самое оно, там страдать не из-за чего. К тому моменту Лида уже поняла, что невыносимую боль ей приносят больше всего не страдания и муки, а восторг, радость, любовь, нежность. Ее организм почему-то не мог вынести эти искренние чувства, он жестоко отторгал то, что составляло обычное каждодневное счастье для нормальных людей.
Новый год. 8 марта. Первый поцелуй. Влюбленности и любови. Ей было плохо от всего, что приносило другим радость. Выдуманные, накрученные ею самой эмоции подчас заслоняли настоящие — взрывая тротилом душу.
Синдром Снегурочки у вас, - врач-психотерапевт посмотрел на Лиду внимательно, приставил даже, как и положено, статескоп к грудной клетке, затем выслушал сбивчивые ее предположения о причинах странного недуга и приказал одеваться. Лида запахнула красную кофточку, теребя в руках тысячную бумажку — гонорар за консультацию. - Крайне редкое заболевание. Нарушение метаболизма чувств это. Не повезло вам...
А как это лечится? - прошептала Лидочка.
Никак, - развел руками доктор. - Организм не усваивает любовь. Вообще не усваивает. Как у больных фенилкетонурией не усваиваются определенные продукты питания. Так и у вас — сознание отторгает любовь через боль. Это если говорить по-простому. Я вам таблетки сейчас выпишу. Успокаивающее. Если почувствуете, что влюбляетесь или дышите полной грудью, что принимаете жизнь слишком близко к сердцу — пейте по две капсулы на ночь, и еще одну перед завтраком. И все пройдет. Для того, чтобы выжить, вам нужно научиться быть никакой — превратиться в Снегурочку, замерзнуть. Нужно перестать чувствовать... Иначе любовь вас просто убьет однажды.
- Но я не могу так... Я же живая... А может... - врач был симпатичный, Лиде он сразу понравился.
Не будем экспериментировать, - и специалист, выправаживая ее навсегда за дверь кабинета, чуть не насильно затолкал в руку лекарства.
С тех пор она старалась сразу же прерывать отношения с теми, кто приходился ей по душе — в самом начале, не дожидаясь пока заколотится сердце, поднимется температура и запылают перед глазами костры иеквизиции.
Лиду считали за нелюдимку. И в неинтересном институте, и позже — на такой же неинтересной работе. Заниматься тем, что ей нравится, пусть даже пирожки в театральном буфете продавать, Лида не могла. Со временем она стала внимательнее приглядываться к тем, с кем общалась. Отходила сразу, если понимала — этот человек ее. Плоть от плоти. Она его чувствует и понимает. Ведь так недалеко до беды. Не любить. Не мучиться. Это были для нее слова-синонимы. Она берегла себя. Сохраняла по крупицам, стараясь не растратить, понимала — случись что, ей никто не поможет, опять станут высматривать ангину в горле.
Лида вышла замуж за малоинтересного Славика, который приглянулся ей только тем, что был ни капли не нужен. Серые будни принесли гармонию и покой бесконечной зимы. Лида-Снегурочка по-своему даже очаровывалась ей, этой зимой, такой безмятежной, равнодушной, жестокой. О том, что с ней произошло, она никому не рассказывала — и к врачу больше не ходила, только покупала в аптеке прописанные таблетки. Как только заканчивался очередной стандарт.
Лида родила двух девочек, к счастью не унаследовавших болезнь своей матери. Пекла на праздники пироги и раскатывала пиццу, иногда лепила пельмени, сотни три, на автомате, пока руки не опухнут — но все без восторга и без полета души. Стирала Славиковы носки... Она была хорошей женой и матерью.
Она совершенно вылечилась. И никого больше не любила.