Очарованный смертью.
Впервые я близко увидел смерть лет в восемь или девять. Нет, не человека в гробу – это банально и обыденно, и случалось не раз в нашем дворе, образованном двумя пятиэтажками силикатного кирпича домами, построенными г-образно на встречу друг другу. Их узкая горловина меж двух горизонтальных перекладин названных букв, образовывала ворота в наш двор со стороны улицы Нагорной, а с противоположной стороны он ограничен был бугром, на коем стоял дырявый местами забор детского садика. Вот именно в нём за одной из прогулочных веранд этого садика я её впервые и имел честь лицезреть почти во всей красе воочию. Смерть.
Мы жгли с друзьями-одноклассниками детский костерок, наслаждаясь минутной независимостью от воли строгих родителей. Случилась суббота, и в садике не было детей. Иначе нас бы прогнали воспитательницы или дворник. Но и их не было.
Однако дворник хорошо знал своё дело, отчего всё пространство вокруг веранд было изумительно чисто, и нам приходилось искать веточки, опавшие с тополей и единственного в тех местах дуба в самых укромных уголках. Например, за верандами.
Именно там, за верандой я и обнаружил повешенного мальчика.
Его тело было подвешено за воротник между верхней решёткой и нижним каменным основанием. И я, уже тогда отличавшийся «умом и сообразительностью» сразу понял, что сам он так застрять не мог по целой куче причин, две из которых казались совсем простыми: в полуметре от повешенного был огромный лаз в заборе, через который и взрослый бы прошёл без проблем; и трупик носками своих сапожек доставал до земли. Задохнуться в таком варианте можно только, если тебя тянут за ноги снизу.
Гораздо позднее, когда мы со Смертью стали уже почти пить на брудершафт, она подсказала мне ещё один момент той трагедии моего детства. Указывавший не только на преднамеренность убийства мальчика, но и на садистское наслаждение, с которым оно было произведено!
Как сейчас помню две длинные зелёного цвета сопли, свисавшие из его носа, и полуоткрытые мутные глаза, и странно затянутый сзади шарфик, которым он якобы и зацепился за проволоку сетки забора. Такое может быть при длительном удушении, но… Мы не слышали ни звука за предшествующие полчаса, да и за пять минут один из нас проходил мимо этого самого места и никого не встретил.
Мы все как-то сразу поняли, что мальчик мёртв.
Не стану говорить за своих друзей, но я тогда очаровался красками Смерти, которые она рисует на лицах пленённых ею людей! Мы побежали, разумеется, звать взрослых, но я ещё долго потом вспоминал мёртвое лицо, которое только несколько мгновений назад было живым. Этот мгновенный переход материи из живого состояния в мёртвое стал мне тогда интересен.
Однако Смерть просто так не принимает не только в число своих апологетов, но и в число своих почитателей и даже восхищённых зрителей. Трижды за последующий год я мог умереть. Вначале объявились родители повешенного мальчика, которые пытались заманить меня на место трагедии, убеждая, что их сын жив, и теперь обо мне напишет «Пионерская правда». А я только за день до этой встречи присутствовал на похоронах ребёнка в соседнем дворе. А парнишка из первого подъезда по имени Стасик шепнул мне, что у «бородатого дяди» в кармане нож, и он ищет тех, кто был рядом с местом смерти мальчика.
Тогда были спокойные застойные советские времена, и резать меня прямо посреди двора «бородатый» не решился, а я быстро убежал домой, но с перепуга ничего не сказал родителям, которые и так ругали меня за всё. Их только удивило, что следующие три дня я отказывался выходить гулять, но это списали на мою увлечённость новой книжкой, которую мне дал почитать мой родной дядя.
Вторая «проверка» не заставила себя долго ждать. Дождавшись, когда во всей нашей коммунальной четырёхкомнатной квартире никого не останется кроме меня, в дверь позвонили.
Мама только что ушла в магазин, все остальные и соседи работали, и я один делал уроки на нашем обеденном столе в большой комнате.
Я, ничего не подозревая, будучи воспитанным в любви и доверии к ближнему своему, но слегка остерегаясь, подбежал к входной двери и, ухватившись за поворотник замка, спросил глупо:
-Кто там?
- Свои, - ответил мне нетрезвый голос, как точь-в-точь похожий на соседа дядю Валеру. Тот всегда так и говорил, когда терял ключи, или, будучи сильно пьяным, просто не мог достать их из кармана модных тогда узких джинс.
И всё же Смерть не дура! Своим почитателям она всегда оставляет пусть маленький, но шанс! Это её фирменный знак для тех, кто может его узнать.
Что-то шевельнулось во мне – тогда ещё ребёнке, и я открыл дверь только на ширину цепочки. За дверью стояли двое (я их лица помню до сих пор, хотя их уже и нет, скорее всего). Один низкий, блондин кудрявый, а второй повыше, но с унылым лицом. Кудрявый сразу подпёр ногой дверь.
- Взрослые дома есть? – спросил Унылый.
- Никого нет! Уходите, - истерически заикаясь, почти прохрипел я, ещё не понимая, какую глупость совершаю. Ведь скажи я им, что дома есть взрослые, и, может, они бы отстали.
И в это же мгновение через щель, допущенную цепочкой, я увидел, как Кудрявый достал нож.
Потом мне приходилось неоднократно встречаться с этими режущими предметами, но тогда я ещё не был тем, кем стал, и Смерть ещё не научила меня резать без сожаления, и убивать без злости.
Но тогда я так испугался! И: о, позор! Испугался не за маму, которая должна была вернуться с минуты на минуту, но за себя. И я навалился всем телом на дверь. Испуг придал мне силы, как водится. И дверь, на удивление, в первую очередь мне, захлопнулась! Сработал подлый язычёк замка!
Испуганный, но тогда ещё не понимавший сути происходящего, я спрятался за стол у батареи, где меня и нашла возвратившаяся из магазина мама, решившая, что я просто замёрз.
И всё бы обошлось, дай я клятву уже тогда! Но я всё ещё, как птенец бил крыльями, лишёнными перьев, по краям гнезда, пытаясь вырваться на свободу. А Смерть не прощает измены. Она бывает и нежной, как прикосновение русалки, и неожиданной, как скрип тормозов. Смерть бережёт своих избранников. И в этом я тоже убедился.
Я, имеющий аж три различные отсрочки от армии, пошёл туда, ибо знал, что Смерть только улыбается, но никогда не колеблется. Ей это незачем.
Она добилась своего. Я околдован ею. Может быть меня околдовали, но… Я видел людей, которых сжигали живьём. Я видел мальчишек, которых убивали штыками. Я однажды даже сам расстреливал.
Я свой ей теперь. Она мне это сказала ещё в больнице, когда я умирал от врачебной ошибки. Я знаю, что за моё здоровье она возьмёт чью-то жизнь. Мы с ней теперь неразлучимы.
Я очарован тобой, Смерть!
И мы умрём вместе.