Фатеж
Есть в глубинке России небольшие городки, в них нет крупных производств, а жители занимаются пригородным сельским хозяйством. Возле каждого дома на земельном участке посажены яблони, вишни, сливы. Как прекрасен этот город во время цветения садов. Весь город накрывается в белый наряд. В городе стоит запах яблоневых цветов, тёрпкий запах черёмухи, нежный запах гроздей душистых белой акации, пионов, острый запах жасмина. А как поют в это время соловьи?!
К таким городкам и относится город Фатеж, курской области, основанный Екатериной I I 227 лет назад. Это мой город. В Фатеже я родился, в нём крестился, учился, женился. Из Фатежа был направлен в 1943 году на защиту Отечества под Курскую дугу в район Понырей в состав Центрального фронта под командованием генерала армии ( впоследствии Маршала Советского Союза) Рокоссовского. После ранения лежал на излечении в госпитале под Фатежем, в селе Миролюбово. Вспоминаю, как в 1931 году я учился на первом курсе автодорожного техникума и, как на майские праздники 1932 года, мне захотелось побывать дома. Меня тянуло к родителям. Автомашин тогда было мало. Автобусного сообщения не было. С Фатежем общались извозом на лошадях. Денег у меня заплатить за извоз не было. Вот я и решил пойти пешком. Вышел из Курска в шесть утра и шел без отдыха 47 км. В шесть часов вечера был в Фатеже. Как обрадовались родители! А ещё больше сам я, чувствуя непередаваемое тепло родительского дома. Вечером погода была очень хорошая.
Тихий вечер. Я вышел во двор, сел на ступеньку крыльца. Луна светила. И тут я услышал пение соловья, певшего в зарослях речушки Фатежек. Боже мой! Как он пел: То трели, то щелкивание, то голос выше, то ниже и опять щелкивание, переливаясь, друг с другом. Недаром считается неповторимо прекрасным пение курского соловья. Я и позже слышал в других местах, но уже не такого прекрасного. Соловей пел не для меня, он пел для соловьихи, сидевшей на яйцах, выращивая потомство. Он давал сигналы, что он рядом охраняет, защитит, что в прошлом году они уже были здесь.
Ностальгия. Тянет к прошлому. Но не только. Наверное, есть закон возвратности к тому месту, где родился. Рыба идёт на нерест, преодолевая огромные трудности, плывёт, трепещет, бьется по камням, по плёсам и перекатам, без устали работая хвостом и плавниками. Плывёт к тому месту, где родилась, чтобы там умереть. Соловьи прилетают к тому гнезду, где родились. Ласточки прилетают к тому обрыву, где вывелись. Даже кукушка – это бездомное существо, прилетает к маленькому гнезду, где её вырастила с таким трудом маленькая мама. Так и с человеком. Писатели Куприн, Солженицын и др. вернулись на Родину. Артист Вертинский вернулся тоже. Хотел вернуться великий Шаляпин, но его не пустили. И это за то, что он где-то сказал: « Сталин с такой же лёгкостью станцует лезгинку, как и спалит храм Василия Блаженного». Велика сила закона природы.
Семиполки
После побега из плена мы с Овштейном скрывались в селе Семиполки. Это большое село между Киевом и Черниговом. Немцев там не было. Овштейн (он назвался Радченко) научил меня подшивать валенки и ходили, тем зарабатывая хлеб насущный. В конце декабря 1941 г., подшивая валенки в семье фельдшера, Потапова я задержался до позднего вечера и мне предложили переночевать. В составе семьи была Дарья Никифоровна, мать мужа, Ивана Борисовича, который был на фронте, дочери Галя и Таня – 8 лет. На второй день меня попросили сходить в лес принести дров, потом находились ещё какие-то хозяйственные дела. Так я задержался у Потаповых. Я бесконечно благодарен Дарьи Никифоровне за то, что она приютила меня в эти тяжелые дни. В войну вернулся инвалидом Иван Борисович, и мы долго переписывались.
К фронту
В феврале 1942 года я решил идти к фронту. По слухам фронт стоял где-то за Харьковом. Вышел рано утром, была снежная буря. Снег слепил глаза. Перед этим я попросил у Потаповых вырезать из учебника карту и на ней нанёс маршрут Семиполки – Харьков. Конечно же, по прямой идти было нельзя, можно было напороться на немцев. Удивительное дело, в сёлах было известно: в каких населённых пунктах находятся немецкие гарнизоны. Беспроволочный телеграф работал безупречно. В каждом селе известно – есть ли немцы в соседнем, или нет. И так, придерживаясь нанесенной линии, обходя города и сёла с немецкими гарнизонами, я двигался вперёд, как рыба, идущая на нерест. Погода была в этом году морозная, с метелями и снежными заносами. В своём обмундировании я замерзал. Шинелишка обтрёпанная. Брюки и гимнастерка, видавшие и перевидавши виды. Обувь чудовищная. В плену какой-то австриец, увидев на мне яловые новенькие сапоги, сдёрнул их с меня и дал мне свои ботинки с крагами. В этих крагах мои худые ноги как палочки болтались. Набивался туда снег. Вместо пилотки, не помню, кто-то подарил мне шапку. Она была очень похожа на шапку деда Щукаря из «Тихого Дона» Шолохова.
Прошло недели две. Зима предъявляла свои права и не хотела уступать. В марте перепадал снег. Я шел каждый день. Земля была покрыта, как белым саваном. Вдруг я почувствовал, что начинаю плохо видеть. Прошло ещё пару дней, а я всё хуже вижу. В одном из сёл попросился переночевать, а утром – то же самое. Я испугался. Хозяйка сказала, что это из-за снега. Целыми днями перед глазами белый свет. Она предложила несколько дней не выходить из дома. Я задержался на несколько дней и зрение восстановилось. Больше я нигде старался не останавливаться. Спрашивается, как это делать, не имея ни документов, ни копейки денег? Самое удивительное, что я столько месяцев шел, и ни разу, ни одного разу, не попросил ни у кого кусочка хлеба. Сами крестьяне кормили меня. Переночевав в какой-нибудь хате, утром мне предлагали поесть вместе, позавтракать. Конечно, в то тяжелое время еда была скудная. Но всё же – еда. После завтрака я уходил. К обеденному времени в одном из сёл я заходил в дом и просил попить водички. Конечно, меня расспрашивали: «Может моего видел?». А ведь из каждого дома кто-то был на фронте. Ну, и спрашивали, может, голоден, и давали что-то поесть. Вечером надо было где-то ночевать. Заходил в первый попавшийся дом и просился переночевать. Некоторые с опаской смотрели, но разрешали сразу. Некоторые разрешали с согласия старосты или полицейского. Но никогда отказа не было.
В одном из сёл хозяин заявил: «Можно, но по разрешению старосты. Вы подождите здесь, а я получу разрешение». Надо сказать, у меня был очень красивый офицерский пояс. Я с ним не расставался даже в плену. Интуитивно, что-то почувствовал. Я вывернул рубашку и спрятал пояс под неё. А карту с нанесенным маршрутом – из бокового кармана брюк в нагрудный карман рубашки. И не зря это делал. Хозяин привёл полицейского. Тот расспросил, откуда и куда я иду. Я что-то отвечал, не называя конкретно место, куда иду. Полицейский провёл рукой по бокам шинели и сзади, вдоль карманов шинели. Попросил расстегнуть шинель и вывернуть карманы брюк. Ночевать разрешил. Наутро мне дали позавтракать. Это было где-то у г.Нежин. Утром я понял, что идти с маршрутом карты и офицерским поясом опасно.
К селу, где я ночевал, примыкал обсаженный деревьями выгон. Я решил спрятать карту и пояс в какое-нибудь дупло дерева. Разыскав его, я свернул карту и пояс, и опустил их в дупло. Отвлекусь… Удивительно, что наступая обратно, гнали фашистов вспять. Наш батальон проходил через это село. Я узнал выгон с деревьями, где спрятал карту. Но дерево было спилено и убрано.
Начиналась весна. Стало теплее. Появилась снежная слякоть. По-прежнему болтались ножки-палочки в крагах. Ботинки стали протекать……
июнь 2009 г.