Шкаф. ч. 12
Не назвать ли свои заметки по-чеховски? "Дорогой, многоуважаемый шкаф". Культурологическое пространство - грандиозное. Можно подверстать в инвентарную книгу и Дж.Стреллера (Алла Демидова любила рассказывать, как просвещала мэтра относительно чеховского семейного фольклора), и Вл.Пахомова, липецкого постановщика "Вишневого сада". Пахомов запомнил, как в далеком послевоенном детстве посетил с матерью Белую дачу: сама Мария Павловна показала мальчику знаменитый шкаф и рассказала легенду о сладостях, когда-то сокрытых в недрах шкафа. Пахомов стал режиссером; работая над чеховским спектаклем, ввел небольшой пролог: маленькие Гаев и Любушка играют в детской комнате: читают, рисуют, водят хороводы вокруг шкафа, где хранится заветное вишневое варенье...Я вдруг понял, что в пролог можно ввести и таинственный звук лопнувшей струны: дети в предчувствии будущего прижимаются друг к другу. Ведь оно, страшное завтра - уже т о г д а было уготовано; оно уже зрело и наливалось красным...
Как стеклянная вишня светофора...
Пока горит красный, мысль останавливается, а глаза невольно упираются в циферблат часов, занимающий вторую полку шкафа. Часы, часы... В часах удивительно соединяется бытовое и бытийное начала. Гипотенуза бытового сознания связывает стрелки-катеты:
Рвите! И дернется деловито
Сиюминутная стрелка быта,
Не маскируя и не тая
Связи со стрелкою бытия.
Гипотенуза разорвана, и катеты, почуяв волю, режут циферблат на на секторы - словно где-нибудь в Косово. Часам в нашем повествовании приуготовлена особая роль, стоит вглядеться в них попристальней. Они напоминают зыбкую конструкцию клоуна-эквилибриста. Обрезок круглой трубы (корпус) положен между двумя дощечками: клоун стоит, чуть покачиваясь, на верхней, и жонглирует всякого рода предметами. В шкафу клоуна нет, зато предметов на корпусе часов хоть отбавляй. Тут изящная шпага из толедской стали, и анодированная бива - игрушечная копия японского музыкального инструмента, и карманные часы с серебряной цепочкой; на задней крышке - фигурки волков. Волки привносят в сюжет нечто чеченское; хорошо бы продать эти часы какому-нибудь Хаттабу. Но механизм хваленых охотничьих часов (говорят, такие используются в блоках управления ракет)подкачал. Часы не ходят, и ими обыкновенно играет внучка Настя.
Они показывают 4 часа 18 минут.
Часы стоят, и мне видится в этом символический смысл. Россия ополчилась на чеченских волков. Время в Чечне остановилось. Никто не пашет и не сеет - поля засеяны минами. Никто не разбирает завалы и не строит дома - в них некому жить. Никто не стоит у станков и пультов управления - здесь ничего не производят. В Чечне крадут, убивают, торгуют людьми и наркотиками. Там, где прошелся плуг войны, прорастает только бурьян. Чует сердце, зарастет сорняками и Косово поле посреди изумрудных холмов Адриатики.
На охоту вышли арнауты.
Личная ассоциация: волк - вовк. Мягкий белорусский вариант. В Минске живет уже упомянутый армейский товарищ, Володя Вовк: изобретатель, бард, специалист по игре в покер. Мне кажется, он живет вне времени - по ту сторону циферблата. Точнее - живет во в с е в р е м е н и: для него нет понятия "прошлое". Память его устроена так, что мгновенно высвечивает любой отрезок его биографии, словно событие имело место минуту назад. Отец его сидел в лагере вместе с будущим православным святым Лукой (Войно-Ясенецким), ассистировал при хирургических операциях. Вовк рассказывает об этом так, будто епископ-хирург только что натянул перчатки, перекрестился и опустил скальпель в рану.
У меня со временем отношения иные. Прошлое в моей рецепции теряет пластичность: выплеснувшись из жерла настоящего, оно мгновенно отвердевает, как лава, и обретает вещественность. Точно так отвердевает паутина, сотканная пауком из жидкой субстанции. Так зеленый сок дерева превращается в листья, ветки и плоды.
Прошлое - бесконечные полки шкафа, стеллажи стола находок, кладовки Плюшкина, набитые всякой всячиной. Для меня жизнь сосредоточена в секунде, которую можно кратко обозначить заголовком телепередачи Александра Любимова: "здесь и сейчас". Секунда - так много! За секунду мое брадикардическое сердце делает сокращательное движение. Иногда сигнал, запускающий мышцу, не проходит: целая секунда выпадает из жизни! Физиологически и психологически - трагедия. В груди что-то обрывается, в голове мелькает паническая мысль...
Ровно секунду длится знаменитое гагаринское "Поехали!"
В общем, к часам я пристрастен: механические, электронные, наручные, настенные - в спальне и гостиной, на кухне и в прихожей, в радиоприемнике и машине. Часы - знак того, что я и мой мир существуем.
Тик-так. Тик-так. Именно так.
Что касается часов фирмы "Весна" - их римский циферблат зажат между досками эквилибриста - то они куплены в 1979 году, сразу после защиты диссертации. Они обладают механическим заводом на две недели, очень точным ходом и беспорочно служили лет пятнадцать, пока вдруг не встали. Так обыкновенно бывает и с человеческим сердцем. Я снимал заднюю крышку, передвигал рычажок пружины - все тщетно: механизм встал при полном заводе. Так и стояли они, пока вдруг не пошли сами.
Такой финт с человеческим сердцем, к сожалению, случается редко.
Часы ожили, когда жена Татьяна приобщилась к учению Бруно Гренинга. Бруно, простой плотник (Иисус тоже из этой профессиональной среды) имел скандальную славу в Германии 50-х годов. Вроде как у Кашпировского спустя три десятилетия. Однажды он почувствовал, что может получать энергию из космоса и передавать ее людям. Люди мгновенно исцелялись. В массовом порядке. Педантичные немцы, обнаружив у целителя отсутствие врачебного диплома, посадили его за решетку, но Бруно излучал целебную силу и там. Процесс исцеления сопровождался сильными "установочными" болями.
И что же? Паралитики - вставали, артритчики - бегали, слепцы - прозревали.
Нынешние последователи Гренинга создали международное общество, которое регистрирует случаи целительства; недавно один проповедник из Приднестровья защитил по Гренингу кандидатскую диссертацию. У них проблемы с лекарствами, в ход пошла биоэнергетика.
Биоэнергетика - уже не шарлатанство: научная специальность. Жена Татьяна, приобщившись к учению, ежедневно медитирует под музыку, получает из космоса (может, лучше сказать - из Космоса?)необходимую энергию. За три года не приняла ни одной таблетки. Я, конечно, поражен, но виду не подаю и скептически ухмыляюсь. В гостях у нас была вдова Гренинга, госпожа Грета Хойслер; она смотрела на меня милостиво, поскольку я разрешил ялтинским адептам Бруно собираться в музее; увидев в шкафу большой портрет целителя, окончательно растаяла. Бруновцы выпивали, закусывали, заряжались энергией, глядя на экран телевизора. Они привезли видеофильм "Чудесный апостол", в котором ласковый молодой человек, похожий на Иисуса, ходил по бузинной Тюрингии и распространял учение Бруно.
В главной роли снимался зять госпожи Хойслер.
Было смешно, трогательно и напыщенно: бруновцы "заряжались" от фильма, который сами и сняли. По окончании вечеринки немцы забрали продукты, принесенные на случай "бедности" хозяев.
Так или иначе, жена положила мне в портмоне портрет Гренинга, и я вожу машину как бы под его "крышей". Татьяна связывает пробуждение часов с воздействием Бруно. Явил чудо. Невестка задает небесному покровителю житейские вопросы и получает ответы...Я перешерстил свою полувековую жизнь - тут нет и намека на вмешательство сверхъестественных сил. Однажды, правда, видел летающую тарелку во всех конструктивных деталях: тарелка медленно плыла над речкой Учан-су, а я, закинув голову, стоял на мосту... Во сне, конечно.
Случай с часами - единственный намек. Странно все-таки: стояли-стояли три года - и вдруг...
Вдруг зазвонил телефон. Владислав Исаков из Киева, художник и эстет, творец теории ориджинализма. В шкафу стоит его голубой, таинственный этюд с изображением ночного чеховского сада: лунный свет, тень глицинии на баллюстраде и терракотовом кувшине. Лунные блики на белой рифленой стене, неслышное движение змееподобного ствола глицинии: ощущение первобытного состояния мира. Исаков подарил этюдик с пространной надписью - "от представителя созвучных ему (Чехову и многим другим искренним людям)художников...". Витиевато, как его речения и творения. Исаков одержим мыслью о значимости собственной персоны. Наверное, и ориджинализм, который представляется ему как новое направление в эстетике (то-то связанное с очеловечиванием природы)придуман для самоутверждения.
Мы с Владиславом раза три сидели во флигеле за бутылкой водки, и чувствовалось, что разговоры виделись ему как значимые события в контексте современной культуры. Тем не менее, Владик умело пообщался с интуристами во дворе чеховского дома.
Загнал рисунки за пару сотен долларов.
Бог с ней, с его одержимостью. На память осталось три этюда, которые радуют глаза и сердце. Глядя на них, я живо вспоминаю собственное житие в чеховском флигеле; вспомнил колеблющийся свет луны на мохнатых лапах кедра; вспомнилось, как по утрам волокна тумана проплывали между пылающих кустов форзиции, как ошалевший от любовных чувств дрозд навивал звонкую серебряную нить на веретено кипариса.
Лапа кедра ли, ящера лапа...
Первозданная странность в саду.
От ручья поднимается запах
Ворожбы...Замираю, иду.
Влага длинного, темного зева
Выплывает навстречу звезде
Как начало глухого напева,
Что меня провожает везде.
Я ловлю эту томную гамму,
Я запомнить пытаюсь мотив...
А ручей - у ноги моей самой
Темен, звезден и молчалив.
Наклонюсь как в бреду, в полусонье,
До живого дотронусь следа...
Пробежит борозда по ладони
Ниоткуда - и никуда...