Я не научилась выступать. Волновалась и падала и занимала последние места. Владимира Васильевича я всегда позорила. Он стоял красный и шипел. Я понимала, что виновата. Знала, надо больше тренироваться. Только ничего изменить не могла. Приходила по-прежнему в час, а убегала в три, радостная, что никого не встретила. Соревнования для меня были пыткой. Стыдно было выполнять неуклюжие вольные и корявое бревно. Так продолжалось без конца. Время будто остановилось. И я не ездила теперь ни на какие сборы. Все уже давно поняли, что из меня ничего не выйдет. Я удивлялась только, почему Владимир Васильевич меня еще держит и не выгоняет. Я же не оправдала его надежд. Чего он еще от меня хочет?
Шипел он теперь чаще. По делу, конечно. Я перестала соблюдать вес. Он кричал, гнал на весы. Только от этого я худей не становилась.
Еще я помню, он обвинил меня в том, что у него разболелась рука. Я не знала, от чего она у него разболелась. Наверное, от плохой погоды. Он ходил по залу, охал и шипел.
Конечно, я тоже была не сахар. Огрызалась почти каждый день. И говорила ему прямо в лицо, что, когда брошу, пойду в конный спорт. Ему было обидно. Он однажды не выдержал и раскричался. И я больше так не говорила.
Шли дни. Я приходила в зал, делала что-то, огрызалась на него, а он на меня. И, наверное, так долго бы продолжалось. Но однажды с нами стала заниматься еще одна девочка, Нила. Она не знала, кто мы такие. Раньше она тренировалась у Лианы. Но та очень сильно на нее кричала. И тогда Нилина мама решила перевести ее к Владимиру Васильевичу. Она думала, что он не кричит. На время Владимир Васильевич перестал шипеть, а я перестала огрызаться. Было стыдно перед Нилой. И я целую неделю или даже больше была примерной и хорошей.
Новые элементы Ниле давались тяжело. Тренер бился над ней и ничего не мог сделать. А я в конце концов не выдержала и однажды сказала раздраженно: «Нил, ну ты же не правильно делаешь. Вот как надо, смотри». А потом после тренировки Владимир Васильевич вызвал меня из раздевалки и зашипел: «Чтобы я больше не влезала не в свои дела и поганый свой характер не показывала».
С Нилой мы стали хорошими подругами. Я ходила к ней в гости. На дни рождения и просто так. Летом ездила к ним на дачу. Купалась в речке, загорала. Было здорово!
Однажды тренер нам говорит: «В ЦСКА мы больше тренироваться не будет. Приходите теперь в Динамо». (Потом мы узнали, что его выгнали из ЦСКА). Не хотелось идти в Динамо. А вдруг там по-прежнему тренирует Наталья Александровна. Слава Богу, ее в зале не оказалось.
В Динамо мы тренировались полгода. Но я опять плохо выступила на соревнованиях. И тренер тогда мне сказал: «Надоело мне к вам, таким говнюшкам, тащиться. Теперь вы ко мне походите, в Крылатское». А нам до Крылатского надо было ехать два часа. Но делать нечего. Поехали. А когда я вошла в зал, так и остолбенела. Встретила Наталью Александровну. От страха я даже не поздоровалась. Мне было очень стыдно. Я чувствовала на себе ее грустный и разочарованный взгляд. Она же тогда по телефону говорила моим родителям, что из меня выйдет настоящая спортсменка. А теперь она увидела располневшую, неказистую гимнастку, которая когда-то считалась ее лучшей ученицей.
В Крылатском мы тренировались месяц. Но однажды я опоздала на целый час. Случайно перепутала автобусы и долго куролесила по району. А когда, наконец, пришла, тренер раскричался. Он испугался, подумал, что я решила бросить. И мы тогда опять стали тренироваться в Динамо.
Однажды я неудачно упала с брусьев и сломала руку. Меня отвезли в больницу, сделали репазицию, вставили кость. Пролежала я там неделю. Меня, конечно, все навещали. И Владимир Васильевич тоже. А я удивлялась: «Чего это он приходит?» Все же, конец. Какая из меня гимнастка? Но это был еще не конец. Когда рука зажила, я опять стала приходить в зал. За полгода восстановилась. И даже выступила на соревнованиях. С горем пополам выполнила мастера спорта, набрав 71 балл.
Мне исполнилось пятнадцать лет. Я решила, что это мои последние соревнования. Только я не знала, как об этом сказать тренеру. Но сказать надо было. Потому что дальше так продолжаться не могло. Я думала: «Зачем он меня держит? Какой от меня толк? И мне это не нужно. В физкультурный я не собираюсь». Но сказать об этом прямо я боялась. Я искала повод, чтобы бросить и никогда больше не приходить.
Повод нашелся скоро. Через неделю после соревнований. Я пошла на бревно. Стала тренировать наскок. Потом стала учить более сложный. Но у меня ничего не получалось. Тогда я подумала, зачем учить еще что-то новое, когда это теперь никому ненужно. Я расстроилась и снова взбрыкнула. Ничего не сказав, пошла на другой снаряд. А тренер подошел ко мне и зашипел: «А-а! Мастера спорта выполнила и зазналась. Все вы такие говнюшки! Сколько я на тебя нервов потратил, а ты только фыркать умеешь. Говнюшка, хамье!» Он шипел и шипел, не переставая, выливал внутреннюю желчь, обиду. А я равнодушно смотрела в окно и радовалась, что наконец-то нашелся повод, что завтра я имею полное право не приходить. Я сказала потом Нилке: «Нил, я больше так не могу. Это теперь конец. Я очень устала». Нила очень расстроилась и чуть не плакала: «Прошу тебя, не уходи. Я не смогу одна. Я боюсь. Останься, я очень тебя прошу». Но я будто не слышала подругу. Я должна была бросить. Я больше не могла играть роль шута, клоуна. Постоянно чувствовать на себе презрительные взгляды других тренеров и девчонок.
На следующий день я осталась дома. Сидела на диване, ждала, когда он позвонит. Он всегда звонил, если я болела и не приходила. К телефону подошли родители. Потому что я испугалась. Но потом все-таки подвели меня. Я должна была с ним говорить.
Владимир Васильевич уговаривал вернуться. Даже просил прощения, только бы я вернулась, только бы я снова пришла в зал. Я ответила, что не обижаюсь. Просто очень устала, надоело. Это теперь никому не нужно. Это же бесполезно, приходить в зал просто так.
Мы повесили трубки в разных концах Москвы.
Было начало лета. В июне мы с мамой поехали отдыхать. Июль и август я провела у родственников. А Ниле даже не позвонила, будто забыла про нее, будто хотела выкинуть прошлое навсегда.