За окном самый одинокий в мире дождь рыдал от безысходности и холода; Рей Чарльз, музыка которого лилась из приемника мягкими обволакивающими волнами, пытался этот дождь утешить, а Он немножко нервно барабанил пальцами по столу. Совсем чуть-чуть. Еле прикасаясь к блестящей поверхности стола.
Он смотрел на старую ветвистую липу за своим окном. Хотел понять, как дерево до сих пор стоит? Под леденящим душу дождем оно стоит, а Он – сидящий в тепле и немножко нервно барабанящий пальцами по столу — хочет исчезнуть в один миг.
Рей продолжал что-то играть, о чем-то нашептывать насмешнице-судьбе, а Он смотрел на нежно-небесные ирисы. Зачем-то небрежно поставил их в банку. Может, поэтому она ушла? Ирисы – роковые цветы, так бы Он сказал, если бы были силы.
Рядом лежит томик Маяковского, а на нем — огарок свечи. Огарок их последней ночи. Остаток мольбы, запоздалого раскаяния, её растворяющегося в темноте силуэта возле старой липы. А после — с головой в «стихи-шкатулки», но не продвинуться и на пару страниц.
Темная рама окна. Одинокий дождь. Немножко нервно по столу. Белый островок свечи на книге, успокаивающей сердце уже много лет. Нежные, элегантные ирисы в банке.
- Рей, дорогой мой Рей, только ты меня вылечишь от этого «немножко нервно». И от этого дождя.