Кино
Я не дурачок, хотя часто кажусь безумным,
Я не тот, кто знает ответ.
Выкладки мои покажутся больно простыми,
Может, зря я несу этот бред?
«Дурачок», Илья Небослов
Молодой человек, тебе бутылочка уже не нужна? Так я ее заберу и в сумку положу, вот так… Ох и жарко нынче! А народ всё равно на площадь выполз! Конечно, четыре выходных дня и всё дожди-дожди-дожди – запасаются солнцем, пока могут. Можно я рядышком присяду? Устал я сильно, ноги уже не те, что раньше, охохо. Ничего, что я говорю? Незнакомый человек, все-таки, пристал тут к тебе, понимаешь… Нет? Ну и славно, а то мне и поболтать-то особо не с кем. С чайками, разве что. Не люблю я чаек – глаза у них темные и пустые совсем. Будто смотрит на тебя не птица, а… Да не бойся, я не сумасшедший, про чаек - это я так. А ты, молодой человек, небось девушку ждешь? А. Так я и подумал. Свидание у вас? И куда ведешь ее? В ресторан? Ах, в кино! Кино, кино… Кино – это, конечно, хорошо по молодости лет. Удивительная штука. Я раньше кино ой как любил, да только история со мной однажды та еще приключилась… пацаном тогда был. Чего смеешься? Ах, выгляжу я такой дряхлой развалиной, думаешь небось, когда я пацаном и кина-то никакого еще не было? А вот и было! Вот и было, как сейчас помню, с другом моим Ромкой пошли на вечерний сеанс… Ты если что – говори, я сразу отойду, чтобы девушку твою не смущать, гаразд? Ну, хорошо. Что за история с кино у меня была? От чего бы и не рассказать, всё равно идти сил нету...
Был выходной, праздник, вот как сегодня. И пошли мы, значится, в кино – старый, старый такой кинотеатр. Транспарант на нем висел «С Первым Майя, трудящиеся!». Я еще подумал, что за безграмотные люди писали! Проектор старый был, стоял он не позади зрительных рядов, а прямо посреди зала, на возвышении таком. И механик рядом. Крутит, крутит, свою пленку, в аппарат ее вставляет, заправляет и улыбается чему-то своему. Сели мы с Ромкой совсем рядом: интересно ведь! Сидим, ждем, смотрим – долго он там возился, в зале уже ругаться начинают. А потом, луч света по экрану ударил, как затрещал проектор! Словно пулемет! Оглянулся я и увидел бляху железную на нем, а там название аппарата – «БВШ-47». Кино про войну было. Вначале, титры такие стандартные: студия Лен. Фильм, к годовщине Победы, ну и все такое, а потом кино началось и я про все остальное тут же забыл.
Война тяжелая и страшная была. Ромка - артиллерист-наводчик, а я снаряды подтаскивал, да заряжать помогал. Повезло нам с местом службы – пехоту тогда только так в расход пускали, а мы… да что уж там? Нас обоих прямо после выпускного забрали, а мы рвались, рвались врагу подлому задать, со всей силы молодецкой! Эх! Чего мы там не навидались! И рук-ног оторванных, и товарищей убитых, совсем молодых ребят, и деревень сожженных и городов в осаде! Немцы зверства творили. Концлагеря… Села жгли и чекисты, и фашисты. Всегда простой люд больше всех страдал. Сначала немцы всё отберут, потом партизаны красные из лесу вылезут – попробуй им откажи, потом бандеровцы налетят… И тут еще девочка-пионерка какая безумная со спичками придет. Тот еще Андерсон. Сожжет полсела. Что и говорить? Война. Но всю войну мы бок о бок прошли, наград получили, медалей, да что там! Берлин брали вместе с Ромкой! Но Ромка уже тогда что-то подозревать начал – невеселый ходил. Я ему: «Победили, Ромка, победили фашистскую сволочь, капитулировала Германия!», он кивает мне, но улыбки на лице у него нет – думает, всё, думает… Потом Рим был. Первая манипула, четвертой когорты, Пятнадцатого легиона. Символом нашим была богиня Фортуна! Хе… только не подфартило нам – сученок Юлий Цивилис больно ушлым оказался, там весь легион и сгинул. Император его специально для германского похода набрал, от рук батавов и полягли, через три десятка лет. Ирония! Обещали и землю, и деньги, и славу, а в конечном итоге – как всегда, темная вода, мерцающая в переривах между кадрами. Потом Индия была. Там Ромку совсем переклинило: и то ему не так, и это… Он царем был, я – верным помощником. У нас, понимаешь, война намечается – сотня братьев-Кауравов, сучье племя, непобедимые воины во главе армии! А Ромка, как идиот – лук свой бросил и давай вопить, что мол «нехорошо двоюродных братьев сечь!», как там в летописи было-то?... Сейчас… ммм:
«-Кого здесь собрал ради битвы неправой
Царя Дхритараштры потомок лукавый?!
Предстали пред Арджуной деды и внуки.
Отцов и сынов увидал сильнорукий,
И братьев и родичей близких по крови.
Калёные стрелы у всех наготове…»
...и в том же духе. Богу молиться начал! Я ему: «Ромка, как не стыдно? Мы же советские люди, научные атеисты и ты «Кришна, Кришна!», да он только рукой отмахнулся… Ну, в тот раз всё хорошо закончилось. Только после этого сильно он религиозен стал. Говорит: «что это вообще за реальность такая? Какая-то она совсем не объективная!», а я ему: «Ты дурак, что ли? Ты царский сын – радуйся», а он мне в ответ: «Нет, говорит, уйду из дворца, здесь всё больно вычурное и вылизанное, жена с сыном пусть остаются – не пропадут чай во дворе, а в городе люди больные умирают, понимаешь, жизнь – сплошное страдание!». И меня, главное, за собой потащил. Читал Германа Гессе? Вот что-то такое. Ух, как он меня достал к тому времени! Мало ему секты этой, с его «Хари Кришной», так он в аскеты пошел – голый ходит и тощий, как смерть. Срам один! Я ему говорю: «Оденься! Поешь! Бога нет»!, он задумчиво говорит: «бога-то, конечно, нет…», я обрадовался, думал образумился пионер, а он: «бога нет, а даже если есть – не важно, потому что у богов и у людей одна судьба. А я реальность ищу – настоящую, а не вот этот стрёкот». Ну, идиот, что возьмешь? После войны и не такое бывает. Знаешь, как у афганцев?.. Ходили мы, ходили, толпу таких же идиотов вокруг собрали. Он мне всё втолковывал: «Научись слушать, мол, сядь в падмасану. Слышишь, как кинопроектор стрекочет?», я ему: «Какой такой проектор?», а он: «Да в кинотеатре! «БВШ-47». Тут он меня подловил: название я это хорошо запомнил. Спрашиваю: «что это за БВШ такое?», он посидел час со скрещенными ногами (специально, чтобы меня побесить!) и ответил: «Это, брат, проектор модели "Брама-Вишну-Шива". Луч вылетает из трубки – это Брама создает реальность, падает луч на экран - это Вишну Хранитель ее бережет, а пропадает изображение - это Шива Разрушитель. И так по кругу, говорит, вся эта катавасия возникает, как в песочнице? Один пасочку построит, другой поваляет, а третий полезет первого защищать. Детский сад, а не реальность». После этого мы долго не говорили, пока он один раз под деревом не уселся и целую неделю там не просидел. Не ел ничего, чёрт такой! Там его солнечный удар и хватил. Я его водой брызгаю, а он говорит: «Это просветление! Я, говорит, свет от проектора узрел!». Совсем умом двинулся. Рассказал он мне потом, что не только стрекот проектора можно услышать, но и точки вверху увидеть «сигаретные ожоги», ну, как в «Бойцовском Клубе» рассказывали. Только там тот тип срамные кадры в пленку вклеивал, а у нас, почитай, вся пленка – одни срамные кадры. Собрал он тогда толпу и давай им заливать. Жизнь – это страдание, говорит, потому что болезни, старость, смерть, страх, чувства – это всё на пленке записано и не мы выбираем какую пленку смотреть. То есть, мы можем думать, что выбираем, но этот «выбор» тоже часть того, что на пленке нарисовано. Дальше говорит: у страдания есть причина, причина в том, что мы, зрители, отождествляем себя с тем, что происходит на экране, болеем каждый за своего персонажа, переживаем то же, что и герои. Следующий пункт: причину можно устранить. Ведь сколько на экран проектором не свети – он всё тот же, неизменный, а движутся только картинки на нем. И последнее: есть путь к освобождению от магии кинематографа. Для этого надо услышать стрекот проектора, потом увидеть, что всё на экране - однородная иллюзия. И потому кругом страдание: кадры меняются, а мы за них цепляться пытаемся. А всё просто такое, какое оно есть – не кино, не говно и сказать про это ничего нельзя. Тут из толпы кто-то и говорит: «Ну, ты даешь, молодой брамин, всё это запомнить – надорваться можно». Так и назвали это учение - «учение о Надорване». Много кто с него надорвался и умом тронулся. Но окончательно я понял, что дело швах в Иерусалиме. Ромка тогда уже совсем повернутый был. Я его спрашиваю: «Слушай, ну какая тебе «объективная реальность»», а он мне: «Кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево!», я ему: «Ну ты вспомни, мы же в действительности какие-то пионеры задрыпанные, а здесь – герои, воины, учителя, цари! Чего ты в эту реальность так рвешься обратно?», а он, гад, качает головой: «Нет, брат, это у тебя в голове всё перемешалось: нельзя реальность отразить в кинематографе, можно только двухмерную копию показать. Но это, как судить о предмете по контурам его тени. Ближе к лампе – тень огромна, дальше – малюсенькая. Одним путем кулак сложил – кролик, другим – голая баба, третьим – пионер, четвертым – святой, пятым – вор. Но всё это только тень от руки и нету тут никого из них. Ты просто забыл, какова она – реальность. Потому и мерещатся тебе «пионеры» всякие. Твои «пионеры» и «кинотеатры» - это тоже часть пленки, ложные воспоминания, навязанные тебе режиссером. Забыл ты, какова действительность. Но я всю правду зрителям расскажу, не боись» и, натурально, пошел рассказывать! Нет, я всё понимаю, конечно, но если все зрители пропадут, что же это за мир такой будет, без наблюдателей? Что нам квантовая физика об этом говорит? Они, правда, и прежних фильмов уже почти не помнят, эти зрители, я один из-за близости с Ромкой забыться не могу… И пошел я тогда сдавать его местным фарисеям, самый главный у них – Фарисей Смит, весь такой в строгом наряде, черных очках. Договорился я, чтобы фильмы у меня в дальнейшем только приятные были, а Ромку… Ромку я с тех пор не видел больше. Долго я скитался, уже и рад бы найти его, помириться, но нет его и нет. Куда делся, спрашивается?
Такое вот кино. Обманули меня эти сволочи в итоге. Видишь, вместо счастливой жизни - бутылки собираю! Что говоришь? Церковь? Да, пошла после Иерусалима вера, что мол мессия однажды возьмет и киномеханику по рогам настучит, а проектор разобьет. Но я же Ромку лучше знаю: не будет такого, точно не будет. Потому что смотреть или уходить – выбор каждого, так он говорил. И мой выбор уже сделан, я в этом принципиален: остаться человеком или стать чем-то запредельным, чуждым нашему миру. Я – патриот кинематографа! А когда стрекот проектора слышу – водку пью. Правда, Ромка говорил, что выбор у нас другой: остаться персонажами фильма или уйти из зрительного зала, став людьми. Софизм… Псих я, говоришь? Может и псих. Сам уже не знаю… ладно, пойду я. Вон, девица идет, твоя, небось? Точно твоя. Откуда знаю? Да я уже этот фильм видел. И на твоем месте сидел. Эй, рукав-то отпусти! Выбор… а что выбор? Выбирай, что хочешь, а мне бутылочки собирать надо – конкурентов в этом районе много.
А вы идите, идите, а то кино свое пропустите…