1952-й.
Из дневника в 15 лет.
«Очень долго не открывала дневник. Писать не о чем, все дни похожи на тихую поверхность озера без единого всплеска. Скука. И только природа уносит мои печали. Вот и сегодня днем небо светилось голубизной, не было ни облачка, к вечеру они появились, и когда садилось солнце, то окрасились в бледно-розовый цвет с беловатой каймой по краям. На фоне голубого неба это смотрелось очень красиво! Наверное, никакой художник не сможет перенести такого на полотно.
... Приходил к нам мой учитель математики Иван Григорьевич и почти кричал маме: «Вы избаловали свою дочку! Вы не заставляете ее трудиться!» Мама вначале молчала, а потом тихо сказала: «А вы хоть раз спросили мою избалованную дочку: сыта ли она? А вы знаете, что сегодня я разбудила её в пять утра, чтобы помогла мне наносить воды из колодца и полить огород?» И он ничего не ответив, ушел».
Училась я плохо, и особенно весной, когда надо было помогать маме на парниках.
А начинали их готовить для помидорной рассады уже в начале апреле, чтобы через месяц можно было её пикировать. Что такое пикировать? О, это очень просто: в парнике разложишь чуть окрепшие ростки в рядок и присыпаешь земелькой, разложишь и присыпаешь, разложишь… И так – сотни и сотни раз. Неделя-две этой пикировки давалась нам с мамой так, что в сумерки мы почти вползали в хату и утром трудно было встать, чтобы приготовить что-то поесть. Ну, а потом надо было эту рассаду вовремя поливать… и понемногу, чтобы не заболела «черной ножкой», снимать рамы на день, накрывать ввечеру, а тут подходила пора и на огороде что-то посадить, посеять. До уроков ли было?
«Какие бывают ночи! Дневной ветер к вечеру улетает и становится тихо, только иногда слышатся шаги прохожего или зальется лаем встревоженная собака. Запахнет дымком, а прямо над головой начнут мерцать золотистые звезды Большой медведицы, и если пролетит самолет, то его шум, переплетённый с музыкой радио, вдруг образует грустный, щемящий звук.
... Очень хочется написать сказку или маленький рассказ и послать в какую-нибудь редакцию. А вот моё стихотворение:
И вновь весна настала!
Ручьями засверкала,
Наполнила собою
Природу и сердца.
Понять она не может,
Что сердце так тревожит
И запах вербы тонкий,
И даже свист скворца.
... У меня нет хороших подруг. Школа для меня – неприятная обязанность, потому что нет учителей, с которыми было бы интересно. Кажется, что и им скучно с нами. Часто нападает тяжелое душевное состояние и развеять его не могу, а если смеюсь, то сквозь слезы».
В памяти остались… нет, не «остались», а словно не выцвели, не стерлись карандашными набросками только эти учителя:
Седые, почти белые волосы, рыхлое, словно мятое лицо. И это - Паня Григорьевна, учительница литературы. Она держит в руке тетрадь с моим сочинением и с ноткой осуждения читает отрывок из него, где я сравниваю Катерину из «Грозы» Островского* с цветком, который пересадили не в ту почву. Дочитала. Смотрит на меня... смеётся с издёвкой. И ученики хихикают вместе с ней.
Желтоватые, завитые, пышные, до самых плеч волосы, белёсое от пудры лицо, ярко-красные большие губы, а когда улыбается, обнажаются большие зубы. Вот и всё, что сохранилось в памяти от Любови… (отчества не помню), учительницы немецкого языка.
Остроносое, мелкое лицо с туго натянутой желтоватой кожей, жесткие, прямые волосы, серые глаза, - Иван Григорьевич, учитель математики. Но вот он резко выкрикивает мне что-то, - я зажала в губах прядь волос, а ему это противно.
И уж совсем тенью мелькает учитель химии: сутулый, мешковатый, в очках с темной оправой, через которые смотрят большие умоляющие глаза: ну, пожалуйста, успокойтесь, не шумите!.. И смотрит он на нас, учеников, которые его урок воспринимают как продолжение перемены.
А общее ощущение от школы - боязнь: меня должны вызвать, а я ни-ичего не знаю!
Да нет, тупой не была, а вот уроки почти не делала, - осенью и весной надо было помогать маме на огороде, а зимой… Зимой рано смеркалось, электричества у нас было, а под керосиновой лампой долго не просидишь. Правда, как-то старший брат Николай, который учился в институте в Ленинграде, соорудил во дворе ветряк, который заряжал аккумулятор и проводка от него тянулась к маленькой лампочке на кухне, где я делала уроки. Однажды этот аккумулятор при сильном ветре вдруг оглушительно взорвался, забрызгал всё вокруг кислотой, накрыв и нас с мамой вонючим облаком, и мы, спрятавшись за печку, сидели там и не знали, что делать?
Но только год и прослужил нам ветряк, а на следующий, когда ударили сильные морозы и по стенам поползла белая изморозь, брат Виктор спилил его и мы, хотя и остались с керосиновой лампой, но зато несколько вечеров отогревались на печке.
1953-й (Мне 16)
«На танцах был Герман, брат моей подруги Веры, который приехал к ним в гости из Москвы. Со вчерашнего дня у меня было угнетенное состояние и все думалось: как же, наверное, мы серы, дурашливы в его глазах! Но Вера сегодня передала его слова: «Если бы эту девочку одеть во что-то модное, то была бы настоящей москвичкой». Как я рада, что он заметил меня! Значит, отличаюсь чем-то от остальных? Теперь Герман останется самым светлым и радостным воспоминанием».
В те годы, как только становилось тепло, в парке, что в квартале от нашего дома, начинал каждый вечер играть духовой оркестр, зазывая на танцы:
В городском саду играет
Духовой оркестр.
На скамейке, где сидишь ты,
Нет свободных мест…*
Но еще не укрыты парники, не всё сделано на огороде, а подруги уже ждут, торопят, да и оркестр играет тот самый вальс, под который вчера танцевала с НИМ!..
Но вот уже идём, торопимся к танцплощадке мимо клумбы, мимо чаши неработающего фонтана с мордочками львов. Ласкающая прохлада вечера, аромат цветущих лип, звуки вальса... Ах, увижу ль ЕГО и пригласит ли снова?
Нет, такое - только там, в далёкой юности, когда душа живёт в ожидании чуда.
Но и до сих пор слышать духовой оркестр для меня – праздник. Жаль, что теперь не играют оркестры в парках и лишь волнующе читаются строки:
После дождичка небеса просторны,
голубей вода, зеленее медь.
В городском саду флейты да валторны.
Капельмейстеру хочется взлететь.
Ах, как помнятся прежние оркестры,
не военные, а из мирных лет.
Расплескалася в улочках окрестных
та мелодия - а поющих нет…
Булат Окуджава*
«Когда схожусь с «верхушкой» класса, то настроение вроде бы улучшается, но потом становится грустно и чувство, что не то говорила, не то делала. Надо меньше быть с ними. Сегодня не пошла на танцы, но зато прочитала несколько страниц Белинского*».
Толстый том Виссариона Белинского, литературного критика девятнадцатого века, брат привез из Ленинграда, отдав за него последние деньги. Статьями его зачитывался, да и я, хотя и не всё понимая, находила в них нечто завораживающее.
О них - Белинском, Чернышевском*, Добролюбове* - говорили нам и в школе, но больше не как о литературных полемистах, а как о «буревестниках революции». И в какой-то мере учителя были правы, ибо в годы свободной прессы (в девяностых) прочитала, что Белинскому принадлежат такие слова: «Лучшее, что есть в жизни, так это - пир во время чумы. И террор».
«Что за морока копаться и копаться в себе? И хорошо ли это? Не знаю. Вот и сегодня весь день томлюсь. И такое бывает часто, что вдруг, без причины станет весело или грустно. А когда грустно, то хочется крикнуть: «Скучно жить на этом свете, господа*»! И опустить глаза. И никого не видеть.
... Из записной книжки:
«Из отрубленного, высохшего куска дерева можно выточить какую угодно фигуру. Но уже не вырасти на том суке свежему листу, не раскрыться на нем пахучему цветку, как не согревай его весеннее солнце». Тургенев*. «Несколько слов о Тютчеве*».
... (Крупно, во весь листок): Сталин* умер?.. Сталин умер. Умер Сталин!»
Помню:
Нас, учеников, собрали в спортивном зале, и директор школы объявляет: «Перестало биться сердце нашего дорогого и любимого вождя…». Но вдруг закрывает лицо носовым платком, рыдает. Вокруг тоже раздаются всхлипы, а я стою и, опустив голову, пытаюсь под ладонями спрятать лицо, - может выдать! ведь Сталин для нашей семьи был не «родным и любимым».
А недавно смотрела последнюю серию документального фильма «Лилиана Лунгина*. Послесловие», в котором она рассказывала, как с мужем из любопытства пошли на похороны «вождя народов» и увидели, что над огромным скоплением людей висит непонятное облако, - «словно испарение от колыхающихся в каком-то страшном ритме людей: шаг вперед, шаг назад…» Мистика всеобщего психоза. И в этот день было затоптано и раздавлено около четырёхсот человек, так что Сталин не только уничтожал людей в годы терроров, но и потащил их за собой в могилу.
«После долгих дождей на землю хлынули потоки августовского солнца. Продрогшая, но напоенная земля жадно, каждым живым существом, подставляла себя его лучам. Она и это могучее светило радовались встрече, тянулись друг к другу и, сливаясь в какой-то удивительной гармонии, звучали прекрасным аккордом радости: жить, жить, жить!.. Маленький белый щенок был любопытен, непоседлив, игрив и вот теперь, насидевшись в непогодь под коридором, тоже радовался солнцу, как и все живое, но радость свою проявлял по-своему и, привязавшись, как репей, к телёнку, звонко облаивал его на лугу. Телёнок же, помыкивая, все старался брыкнуть его, но этого ему никак не удавалось и щенок, в очередной раз отпрыгнув от него, вначале замолкал, словно испугавшись, а потом, чуть поворчав, снова принимался за своё.
Но вдруг грянул выстрел... Боль, расплываясь по его маленькому тельцу, сковала движения, прижала к земле, но, подтягиваясь на лапах, он тут же стал ползти домой. По сочной, еще влажной траве, темными штрихами застелился кровавый след, в иных местах он был шире, заметнее, - там щенок останавливался передохнуть. Вот уже позади луг, он ползет по огородам, из последних сил борясь с тем, что так мучительно пронизывает его тельце, и когда перед ним вдруг вырос забор, остановился, сдавшись перед этим препятствием.
Здесь его и увидела девочка, - он лежал на боку, припав мордочкой к земле, судорожно глотая воздух, а из раны, при каждом его вздохе, выплескивались струйки крови и, мягко скатившись по шерсти, сползали на землю. Девочка позвала его. Он приподнял лохматую голову и, уставившись на неё ясными глазами, завилял хвостом. И от этого его взгляда и привета ей стало страшно. Досель жизнь для неё была только тем, из чего она могла каждый день получать радость, а вот сейчас… Впервые наблюдая борьбу жизни и смерти, она вскочила, бросилась прочь и, прибежав домой, забилась в угол.
Но жалость к щенку пересилила испуг, она вернулась. Он все так же лежал у забора и по-детски чистые глаза его смотрели на неё. Нагнувшись, она протянула к нему руку, он лизнул её и снова слабо завилял хвостом. Девочка вздрогнула, сжалась. Судорожно прижав ладони к лицу, вдруг громко разрыдалась. Что-то большее, чем испуг, росло, ширилось в её груди, болью сжимало сердечко и, чтобы найти выход этой боли, она часто-часто зашептала:
- За что? Почему? Зачем?»
Мой первый рассказ о пережитом. А, впрочем, не рассказ, а то, что металось в душе, могло уйти, но так не хотелось этого! С подобным желанием и буду жить, ведя дневники.
Из записной книжки:
«Терпение и победа шагают рядом. Где терпение - там и победа». Хафиз*.
... Вчера пьяноватый мужик шел по улице и пел: «Пойду, плясану, трехунями трехану, пущщай люди поглядять, куда хуни полятять». И было смешно на него смотреть.
... «Мечтать, дерзать и заблуждаться»! Шиллер*.
... (Моё стихотворение)
С подъёмами и спусками,
Где зеркало - вода
Бежит тропинка узкая.
Зовет она туда,
Где шелест листьев слышится,
Где свет и тишина.
Где солнца луч приветливей
Ласкает лепесток,
С лучами зорьки утренней,
Стряхнет росу цветок.
Стряхнет вдруг серебристую,
И у моей ноги
Головку свою светлую
Поднимет из травы».
Это стихотворение я посылала в Москву, в газету «Пионерская правда», и мне ответили: «Лучше читайте настоящих поэтов». Но брат отнес его в районную газету и там напечатали. Рада ли я была? Да, конечно, но смущало: о моих чувствах узнали чужие люди?
«Были с Аллой в Доме культуры на вечере проводов добровольцев на целину.* После доклада выступали и они, читали свои речи по бумажкам путаясь и ошибаясь. Значит, во всем этом - ложь?
... «Как хороши, как свежи были розы
В моем саду. Как взор пленяли мой!
Как я просил весенние морозы
Не трогать их холодною рукой…*».
Кто автор?»
Записывая цитаты, ведя дневник и пытаясь что-то писать, тогда не задумывалась: зачем это делаю? А в девяносто первом, когда впервые издадут русского философа Николая Бердяева*, прочту подсказку: «Дух дает смысл действительности. Дух есть как бы дуновение Божье, проникающее в существо человека и сообщающее ему высшее достоинство, высшее качество существования, внутреннюю независимость и единство… А творчество - обращенность к преображению мира, к иному небу и иной земле и оно есть менее всего поглощенность собой, оно всегда - выход из себя. Поглощенность собой подавляет, выход из себя освобождает».
«Как хочется поговорить с кем-то, поделиться мыслями, чтобы поняли, помогли разобраться в чувствах! Но у меня лишь единственный друг и слушатель - дневник.
... (Моё стихотворение):
Быть бы птицей мне крылатой!
Я вспорхнула б в небеса,
И увидела б оттуда
Горы, реки и леса.
Поднялась бы я высоко
Над просторами полей,
Улетела бы далеко, -
Дальше, дальше от людей!
Не хочу я больше видеть
Их бестактности тупой.
Не хочу я больше слышать
Голос, вечно хлопотной.
Всё иное им постыло,
И у них мечты одни:
Лишь бы все спокойно было!
Сыты были б лишь они».
Да, ждала от тех, кого встречала, ярких поступков, примеров для подражания или хотя бы ответов на возникающие вопросы. но, увы! Не могу вспомнить того, кто дал мне хотя бы небольшой эмоциональный толчок, направил к чему-то, кроме брата Виктора. Позже с такой же надеждой стану «всматриваться» и в тех, в кого буду влюбляться, и первым был Вася. Работал он корреспондентом местной газеты и был даже красив, - чистое матовое лицо, светлые волосы, большой рот с чувственными губами, серые глаза. Впервые увидела его на танцевальной площадке и, - о, радость мгновения! - пригласил на вальс, но моя влюблённость довольно быстро погасла.
«Вчера на танцах не было Васи. Он нравится мне, но в последнее время почему-то часто бывает грустным, а я никак не могу понять почему?
... В последнее время сблизилась с отличниками, нашей «верхушкой», и оказалось: какие же они пустые! Наверное, выучить что-то очень хорошо совсем не значит быть умным.
... Вчера Вася всё спрашивал: почему я «такая»? А когда подошли к дому и я сразу же хотела уйти, то он с тревогой посмотрел на мен и я даже вздрогнула от его взгляда.
... Нет у меня близких подруг, нет и того, кого могла бы полюбить. Часто думаю: а каким Он должен быть? И пока не знаю ответа.
... Думаю, что Вася мог бы стать мне другом, но чего-то в нём не хватает. Может, откровенности? А еще замечаю, что появилось у него новое чувство ко мне, которое тревожит и которого боюсь».
Первое мое увлечение, первое разочарование… Сколько их будет!
А тогда Вася довольно скоро стал мне скучен, - не оказалось в нём чего-то нового, яркого, да и зажат был, осторожен, а поэтому казался неживым. Сейчас-то понимаю, что в то время работать журналистом и быть искренним было даже опасно, - господствующая идеология партии КПСС не допускала иного толкования происходящего кроме того, который диктовала она. Вот небольшие отрывки «печатного слова» из недавно найденной в моих «архивах» страницы газеты «Правда»:
«Редакциям центральных и местных газет, Государственному комитету СССР по телевидению и радиовещанию и Государственному комитету ССР по кинематографии поручено обеспечить освещение в печати и средствами кино, радио и телевидения достижений в мелиоративном строительстве и эффективности мелиорации в реализации Продовольственной программы СССР»
«На марше пятилетки. Работники промышленности в ходе социалистического соревнования за повышение эффективности производства осуществляют мероприятия по успешному завершению плана четвертого года одиннадцатой пятилетки…»
Ох, лучше б не попадалась мне на глаза эта газета!
«У отличницы Зины Мухиной был день рождения, пригласила она и меня. Никак не пойму: почему отличницы тянут в свою компанию троечницу? И вначале было весело, но потом оказалось, что они устроили сюрприз для меня, пригласив Васю. Когда увидела его, то сразу хотела уйти, но Алла стала удерживать, да я и сама сообразила, что это будет нехорошо, но, когда шли с ним домой, сказала ему, что мы друзьями стать не можем.
- Значит, на этом кончим? - спросил.
- Да.
И ушла. На танцах в воскресенье он не подошел и всё время был с другими девчатами. Ноша - с плеч. Наконец-то я свободна!
... Очень часто замечаю, что Эдик Абрамов смотрит на меня. Неужели нравлюсь? А вчера пригласил танцевать и, хотя за весь танец не сказал ни слова, но как же было хорошо с ним! Жаль, что некрасивый.
... Была на танцах с Зиной и Аллой, но вскоре отошла от них, села подальше. Наверное, на моем лице было очень постное выражение, потому что подошел Вася, и уже весь вечер пришлось танцевать с ним, хотя теперь он мне безразличен. Когда дошли до дома, вдруг сказал:
- Я хочу, чтобы ты стала моей женой, когда окончишь школу.
А я засмеялась:
- Мало ли чего ты хочешь!
И побежала домой. Правда, потом стало жалко его, но что же делать, если не люблю?... …Сегодня не успела сделать ни одного урока, хотя знаю, что по тригонометрии вызовут. В «свете» скучно. Из всех ребят только с Эдиком интересно разговаривать, но он такой некрасивый!
... На танцах Эдик спросил: почему так быстро надоел мне Вася? И как узнал? Наверное, от Аллки. А, впрочем, он умный и мог догадаться.
... Васи на танцах не бывает, наверное, уехал куда-то. Ну и хорошо».
В начале 2000-х местная писательская организация издала альманах «Край родной», в котором было два рассказа Василия Пищулина, моего бывшего поклонника. Значит, стал писателем. А тогда уехал он на Дальний Восток, - сестра его как-то сказала маме, что из-за меня, - и больше мы не встречались.
*Александр Островский (1823-1886) - драматург, автор пьесы «Гроза».
*«В городском саду» - песня композитора Матвея Блантера на стихи Алексея Фатьянова. *Булат Окуджава (1924-1997) - поэт, бард, прозаик и композитор.
*Виссарион Белинский (1811-1848) - литературный критик.
*Николай Чернышевский (1828-1889) - философ-материалист, революционер-демократ.
*Николай Добролюбов (1836-1861) - литературный критик, поэт, публицист, революционер-демократ.
*Последняя фраза "Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" писателя Николая Гоголя.
*Иван Тургенев (1818-1883) - писатель, поэт, драматург, переводчик.
*Федор Тютчев (1803-1873) - один из крупнейших русских поэтов.
*Иосиф Сталин (1878-1953) - Генеральный секретарь ЦК ВКП, глава СССР (1924-1953).
*Лилианна Лунгина (1920-1998) - советский и российский филолог, переводчик. *Шамсуддин Хафиз (1325-1390) - персидский поэт.
*Фридрих Шиллер (1759-1805) - немецкий поэт.
*Освоение целины - введение в оборот обширных целинных земельных ресурсов в СССР в 1954 -1965 годах.
*Игорь Северянин (1887-1941) - российский поэт.
*Николай Бердяев (1874-1948) - религиозный и политический философ.
*«Правда» - советская газета массовой информации КПСС до 1991 года.
Книгу «Игры с минувшим» Автобиографическая повесть» можно купить -