В феврале обычно болел, а к весне поправлялся. На улицу меня еще не выпускали, и я бродил по огромной квартире, привыкая сам к себе и постепенно материализуясь. Шаги и скрип паркета отдавались в высоких комнатах эхом. Голова еще кружилась, а комнаты были огромные и пустые - гостиную от столовой отделяла высокая дверь, которая скользила по рельсам с шорохом и гулом. Я слышал шепот, шелест, многие голоса, я мог разобрать слова, даже связки слов, но смысл ускользал по рельсам, и вдоль его пути лежали решетчатые паркетные тени от идущих в ряд высоких окон.
Потянуть за медное кольцо.
«...кончается троянский эпос, идет осада, идут дни, взрывают своды, ищут входа, слабеют, слепнут, идут дни, и в крепости крошатся своды». Никто все равно не объяснит, как ни спрашивай. А все понятные книжки я давно уже знал наизусть - мог их мысленно листать, задерживаясь на картинках. Март – это слоистый календарик с пейзажем – царапаешь мягкую изнанку, и снаружи, в нарисованном небе, растет прозрачный изъян. Форточка в настоящее. Прозрачный воздух волнами поднимается вверх, перспектива плывет и подрагивает – непривычно ей, перспективе. Высунуться в окно, на солнце, и закрыть глаза. Звуки ведь тоже зависят от времени года - например, Брейгель - это стынущие города, открытое пространство и гулкий скрип полозьев - как будто под гигантским сводом.
Здесь было другое. Шорох песка под чьей-то подошвой, далекий звук ударяющегося о стену мячика. Совсем близко, где-то наверху и под крышей - редкое посвистыванье какой-то странной птицы. Тут почувствовал, что отворили окно в доме напротив - полоса света прошла по лицу.