– И когда ты собиралась сказать мне, что беременна? – нервно стряхивая пепел, допытывался мужчина, сидящий в дальнем углу зала для курящих. Темные волосы тревожно взъерошены, галстук свободно болтается вокруг расстегнутого воротничка. Рубашка безнадежно измята, со следами кофе на рукавах. Мужчина то и дело барабанил пальцами по столу или хрустел фалангами. Потянувшись за очередной сигаретой, он вновь уставился на свою молодую собеседницу. Невысокая блондинка медленно вращала свою кружку, неотрывно следя за поворотом ручки. Бордовый лак соперничал со следами алой помады на белом фарфоре. В каждом ее взгляде и жесте читалась крайняя усталость.
– Давай лучше выпьем вина?
– Ты с ума сошла? Какое вино?
– Красное.
– Издеваешься, да? Тебе нельзя пить!
– Только не начинай все заново. Вопрос с ребенком пока нерешенный. Я не знаю, хочу ли его оставлять.
– Не смей так говорить! – вскрикнул мужчина. Девушки за соседним столиком невольно обернулись и перешли на шепот, закатывая глаза и усердно кивая головами. – Не смей так говорить. Это и мой ребенок тоже. И ты не вправе, слышишь, не вправе решать что-либо без меня.
– Может быть, и не твой.
– Что за вздор! Он мой, и неважно, что случилось. Эти подонки свое получат. Тебе не надо думать о них и о том, что произошло. Совсем скоро мы уедем отсюда, уедем навсегда. И счастливо заживем втроем. Разве ты не этого хочешь?
– Я просто хочу выпить вина, – утомленно произнесла блондинка, закрывая лицо руками.
С соседнего столика доносился звонкий девичий щебет: «Я не знаю, брать мне чизкейк или все же не стоит…». Мужчина не отрывал взгляда от своей подруги. Стройная, строгая, с ямочками на щеках, которые появляются, когда она расплывается в улыбке. Казалось, блондинка сейчас исчезнет, вспорхнет, растворится, поэтому ее хотелось крепко прижать к себе. Перед ними возникла официантка и, меняя пепельницу, поинтересовалась:
– Желаете что-нибудь еще?
– Да, нам еще кофе, и у вас есть такие пирожные, с ягодами? Как они называются? Это же твои любимые? – обращаясь уже к блондинке, спросил мужчина. Он тер свой лоб и щелкал пальцами, силясь вспомнить название десерта. – Слоеное тесто с ягодами, прямо очень много ягод…
– Миллефолье с лесными ягодами? – догадалась официантка.
– Похоже на правду! Одну порцию, будьте добры.
– И пачку тонких сигарет, – сухо добавила блондинка.
Мужчина едва успел грозно сдвинуть брови, заменяя собой Минздрав с его предупреждениями, как официантка повторила заказ:
– Вам капучино с корицей, эспрессо и миллефолье с ягодами. Все верно?
– Именно так. Никаких сигарет!
– Ну конечно, – понимающе улыбнулась официантка и пропала из виду.
На каждом столике периодически разрывался разнокалиберный смех: от вежливой ухмылки до брызжущего гогота. Небольшая сцена с тремя стойками для микрофонов пустовала, поэтому гостей развлекало популярное радио. Блондинка выпрямилась, поправила волосы и встретилась взглядом с мужчиной, чем несказанно приободрила его.
– Я никогда не думала, что заведу семью таким образом.
– Яна, ну что ты такое говоришь? Мы же и так уже три года как семья! И, между прочим, я знал, что так и будет, как только встретил тебя. Помню, увидел твои ноги и поймал себя на мысли, что хотел бы помогать тебе снимать сапоги, когда ты будешь возвращаться с работы. Звучит странно, да? А еще я писал для тебя стихи. Правда, когда не мог подобрать рифму, искал ее в интернете, но! Я чуть ли не плакал от радости, сидя ночами над этими разноцветными листами. А когда ты попала в больницу, я приезжал к тебе три раза в день с едой и сладостями, а после мчался на другой конец города гулять с твоей собакой. Как же я был счастлив! Ты ведь тоже была?
Яна кивнула. По ее уставшему лицу было сложно сказать, волнуют ли ее эти воспоминания да и слушает ли она их вообще. Официантка принесла заказ, поменяла пепельницу и протерла стол. «Можно пачку тонких сигарет?» – вновь попросила Яна. Официантка забрала грязную посуду и ушла.
– Дались тебе эти сигареты? Раньше ты курила только, когда сильно расстраивалась, а сейчас одну за другой норовишь. – Блондинка запускала руку в каждый карман своего бежевого пальто. – Мы должны начать думать не только о себе. Я знаю, ты не любительница этих разговоров, но нам стоит обсудить свадьбу. Нельзя с этим тянуть, а то скоро будет виден животик. Главное решить: играть ее здесь или уже на новом месте после переезда. Я за второй вариант, но друзьям и родственникам будет проблематично добираться. Да и где они остановятся?
Наконец после нескольких минут поисков Яна достала из сумочки потрепанную пачку. Спешно взяв последнюю сигарету в руку, Яна молча перевела взгляд со своего собеседника на ее тонкий кончик. Мужчина, демонстративно изобразив недовольство, зажег его, а заодно и свою сигарету. С наслаждением затянувшись, блондинка отпила кофе. На девственном фарфоре осталась половинка ярко-красного поцелуя.
– Ты уже думала о своей свидетельнице?
– Нет.
– Вот и я о своем тоже. Сначала я выбрал Сашу, но ты же знаешь его отношение к подобным мероприятиям: отчебучит еще что-нибудь. Ненадежный он. Другое дело – Виталик. Мы еще в институте…
Яна курила с закрытыми глазами и слышала, как девушка за соседним столиком громко звенела ложкой, а ведущие на радио просили составить слово из букв «Г», «А», «С», «Л», «Т», «К» и «У». Последний дозвонившийся предложил «стук». Чей-то ребенок катал свою машинку по свободным столикам, опрокидывая сахарницы и салфетницы, а худощавый юноша с ноутбуком выпытывал пароль для wi-fi. Кому-то подливали мартини, кто-то хихикал в ответ, по соседству ерзали на стуле, шмыгали носом, чокались бокалами, чиркали спичками, подзывали официанта, скрипели, сопели, пыхтели, чавкали, кашляли, жевали и запивали. А мужчина курил и продолжал что-то говорить про кольца и рестораны. Яна открыла глаза и ласково улыбнулась ему. Улыбнулась широко, до ямочек. Взяв его за руку, спокойно произнесла:
– Все будет так, как ты захочешь. И это будет лучшая свадьба.
– А я о чем! Тебе надо выбрать платье. Господи, какой же ты будешь неотразимой… – Прижав Янину руку к своему лицу, мужчина начал ее целовать. – Ты же не сердишься на меня? Правда? Не сердишься? Я не мог… Я не мог ничего сделать… – Слезы капали на стол и рукава блузки. – Но я все исправлю… Мы все исправим… У нас получится, вот увидишь!..
– Я знаю, – согласилась Яна, аккуратно затушив тонкую сигарету. – Я знаю.
Блондинка поднялась и мягко улыбнулась мужчине. Еще несколько мгновений до него доносился удаляющийся стук ее каблуков. Почти полчаса он сидел, не меняя позы, сначала беззвучно плача, а затем еле слышно что-то бормоча. Наконец над ним нависла фигура официантки, протягивающей счет. Пока она убирала нетронутый десерт, безупречно белые кружки и пепельницу с единственным толстым окурком, старик, сидящий за столиком, достал несколько мятых купюр из пиджака. Седые волосы беспорядочно разметались по голове, а в морщинистых уголках глаз блестели слезы. Покряхтывая, он неспешно встал и, шаркая, направился к выходу.
– До завтра, – крикнула вслед официантка. Старик не обернулся.
Одна из девушек, сидевших за соседним столиком, перестала что-то разглядывать в телефоне и поинтересовалась: «Кто этот старичок?»
– Сама не знаю, – отозвалась официантка, смахивая пепел со стола. – Знаю только, что он почти каждый день приходит, сидит в углу, пьет кофе и сам с собой разговаривает. Когда он был более-менее вменяем, сменщица расспросила его и выяснила, что его невесту то ли изнасиловали у него на глазах, то ли убили. А может и то, и другое. Вот он с тех пор, – официантка многозначительно покрутила рукой возле виска.
– А зачем его пускают?
– Хозяин посмотрел на него и сказал: «Пусть ходит». Он же не буйный. Да и платит исправно: у этого старика, вроде, брат богатенький.
Девушки переглянулись и снова уткнулись в телефон. Обменявшись еще парочкой новостей, одна из них заявила: «Я все-таки возьму чизкейк».