''Одноглазая Сова'' по дороге в Ад - фрагмент 72
За кого-то
***
... но вот большинство из них никакого отношения к военным действиям не имеет... как с той, так и с нашей стороны... больше всех рвут волосы на разных местах и обещают резать на кусочки те, которые и муху-то только издали мухобойкой бьют, а потом брезгуют ее трупик белыми пальчиками взять.
И еще... я уважаю профессионалов и перестал радоваться, когда умирают молодые... да и старые тоже… даже если они долго и метко стреляли в ответ.
Почему стрелял я? Я тоже уверен, что стрелял ‘’в ответ’’.
Так мы и стреляем в какой-то ‘’ответ’’… метко да еще с полной уверенностью.
Это пока еще живые люди различаются своим голосом, акцентом, речью... а мертвые они все похожи друг на друга. Нет во мне ненависти к нациям... есть время, есть цель, есть задача, которую надо выполнить, и есть те, кого нужно и хочется защитить и спасти. Ради этой и только этой цели приходится стрелять… стрелять же, не попадая, не имеет смысла… и значит обтекаемая форма ‘’стрелять’’ должна звучать как ‘’убивать’’. И все становится на свои места и перестает быть обтекаемым и расплывчатым… приобретает резкие грани, о которые сознание режется в кровь – чтобы не убили, ты должен убить сам. Для того кто стоит против, ситуация точно такая же. Вот и все… очень просто.
Но самое главное я для себя нашел формулу… определение… то что заставляет поступать определенным образом и не делать того, что необъяснимо и лишь интуитивно не принимает душа.
Я дерусь не против кого-то… а за кого-то.
‘’Сердце своей болью ставит задачи’’
Труп ребенка в доме… значит все кого я найду с оружием поблизости подлежат смерти… бьют смертным боем интенданта, который воровал и крысил от нас продовольствие… ну и хрен с ним… пусть бьют. И тут уже нет разницы кто и на каком языке говорит… говорил… какие песни пел и какую форму носит… все подлежат одному закону… Закону Человечности. Не исполняющие этот Закон переходят в ранг зверей и с ними нужно поступать как со зверями.
Во время кутерьмы группа Секандера подошла к дому, из которого отстреливались... когда патроны кончились, на предложение сдаться вышел здоровенный парень с ружьем... Сейран... сказал что сдается, но просит пощадить его бабушку в доме... Секандер пообещал… правда потом... когда наши ушли, набежала толпа и кто его знает как там дело закончилось… но Секандер свое слово сдержал… а все остальное Судьба.
Я потом все спрашивал пленного - зачем ты стрелял? почему ты взял в руки оружие?!!
А потом подумал - что за глупость я спрашиваю... деревенский парень сидит в доме без телевизора... заботится о своей парализованной бабушке... к дому стекаются люди с автоматами... что ему спрашивается, было делать? И как бы я сам поступил на его месте?
Не стал я его больше ни о чем спрашивать... и не стал отвечать на его вопрос о бабушке... параллельной улицей шла другая часть... особо не разбираясь и чуть ранее нарвавшись на пулеметчика, теперь они сразу бросали в окна гранаты.
Не получается разделить мир на черное и белое... это можно только в конкретный для себя момент времени и тем оправдать свои действия… на время и только на людях… наедине вопросы опять всплывают и иногда требуют спирта, а иногда веревку или бритву.
Война это кровь и грязь... и не знаешь чего больше... а спустя время любая кровь уже просто земля, как поется в песне... и значит просто грязь.
Не против кого-то… а за кого-то… за тех кого приказывает защитить твое Сердце.
Самое главное, чтобы Сердце делало правильный выбор. А как его научить? А может оно как почки и печень… начинает болеть от острого, жирного и алкогольного… ‘’от излишеств разных нехороших’’?
У нас на улице жил мальчик, который обожал кидать камнями в кошек… его наказывали… поучали, корили… объясняли что это нехорошо, что он должен быть добрым и жалеть… ни хрена он не слушался… просто чтобы не видели отходил подальше от родителей и уничтожал кошек на соседней улице. Можно ли было научить его Сердце стать добрым? Я думаю нет… правильнее было бы его, как предлагал Печкин, ‘’сдать в поликлинику для опытов’’.
У Лао Шэ, кажется есть рассказ ‘’Город Кошек’’ так вот если бы кошки могли бы противостоять этому мальчику – они бы почти со стопроцентной вероятностью казнили бы его… а в газетах и по телевизору сообщили бы о неожиданном всплеске агрессивности бродячих животных и принятии мер по полному уничтожению всех представителей кошачьего племени и утоплению всех детенышей ради спасения всех оставшихся мирных жителей.
И получится тогда что мальчик станет уже не просто мальчиком, а Мальчиком с большой буквы… ему поставят памятник после завершения Великой Дезинфекции, Шариковы получат медали и ордена, и на его памятнике напишут что именно он стал первым освободителем человечества от коварных тварей.
Нда… как-то все это еще дальше запутывается… поиск первопричины Первозла может привести к тому самому первому комочку протоплазмы… к амебе… может ей просто было скучно одной и она начала делиться, а потом стала одних своих раздельников пожирать, а с другими дружить… просто так… от нечего делать.
Два железных коня
***
Как-то один из ребят в чужой подбитой машине узнал знакомую… вернее предположил что это она… от нее мало что осталось, но у каждой машины для бронеходцев есть отличительные черты… у одной вмятина на башне, у другой царапина на десанте. То есть для экипажей машин их железки индивидуальны и почти живые существа. Говорят, что во время хорошего обстрела и в падающем самолете атеистов не бывает… в случае же БМПэшек своя мистика и свои отношения. Иногда представляется, что у них свои мысли и свои беседы.
***
Два железных коня
Из одной конюшни,
Развела их судьба,
Хоть они и родня,
Средь израненных гор,
На окраинах пашни
Завели молчаливый,
По душам разговор.
Слышишь, эй, "сто вторая"! -
Чего, "семьсот третий"?
Целься, слышишь, повыше -
Мы же братья с тобой!
Мы из стали одной
И соляр наша кровь,
Почему и за что
Мы ведем смертный бой?
Нас придумали люди,
Чтоб себя убивать,
Чтобы крепче давить
И подальше стрелять.
Ну и пусть, дурачье,
Только мы то за что?
Нам бы пушки обрезать
И детишек катать.
Как же мне не стрелять,
Если кто-то там в башне
Целит в лоб твой железный
Дрожащей рукой.
Помнишь "двести" и "восемь",
Я сжег их в ущелье,
Они там за кормой
Догорают средь гор.
Хобот пушки своей
Я не в силах свернуть,
Ты уйди и прикройся,
Иль стреляй в мою грудь.
Я заклиню каток,
Я соляр разолью.
Им останется только
Назад повернуть.
Снова в чреве моем
Заворочались люди
Что-то шепчут негромко,
Выверяя прицел
Я не в силах свернуть,
ну прощай, "сто вторая"*
Ты останешься здесь -
Мы продолжим свой путь!
Два железных коня
Из одной конюшни,
Развела их судьба,
Хоть они и родня
Средь израненных гор,
На окраинах пашни
Так закончили свой
По душам разговор.